"Лексикон демона" - читать интересную книгу автора (Бреннан Сара Риз)

Глава одиннадцатая ОТВЕТЫ

Даремская улочка, на которой жила сестра Мари, показалась Нику смутно знакомой. Он знал, что никогда не бывал здесь раньше. Город выглядел совершенно чужим, но стоило припарковать свою развалину в ряд с чистенькими местными авто, как стало ясно, что улицу эту он уже видел.

При взгляде на нее вспоминался дом Мэй и Джеми, дома старых школьных приятелей и подружек, чьи имена потерялись в прошлом. Здесь во всем чувствовался достаток: в ухоженных садиках, свежей краске дверей, цветущих клумбах. В таких местах, думал Ник, глядя по сторонам, люди миролюбивы, семьи крепкие, а детей, что важнее всего, не оставляют без присмотра.

Он, однако, не обманывался этой видимостью. Разумеется, в здешних семьях точно так же ссорились, как и во всех других, и если бы магия проникла в их жизнь, они были бы беззащитны.

Впрочем, может, Алану как раз нужна была видимость покоя. Эти дома определенно отличались от той хибарки, которую накануне подобрала им Меррис — неподалеку от предыдущего укрытия, чтобы можно было наблюдать за колдунами, прибывающими по наводке Джеральда. Она была втиснута между китайской закусочной с разбитой вывеской, которая, шипя, моргала всеми буквами, и развалюхой с заколоченными окнами, пустыми, как глаза мертвеца.

Должно быть, Алану была не столько нужна девчонка, сколько приличный дом. Ник смерил здание взглядом, как врага, а через миг, вместо того чтобы напасть, подошел к ярко окрашенной двери и навалился на кнопку звонка.

В первый миг он решил было, что не туда попал. Наташа Уолш оказалась белокурой, болезненно худощавой женщиной средних лет — куда старше, чем Ник представлял. Она смотрела с тревогой, и только этот взгляд его удержал.

— Ты не… кто ты такой? — спросила она.

— Николас Райвз, — кратко представился Ник и был удивлен, когда эта состоятельная домохозяйка просияла и замахала ему, приглашая войти.

— О, так ты родственник Дэниела! Входи же, входи. Не стесняйся.

Ник переступил порог прихожей, застеленной коричневым с розовыми цветами ковром, гадая, что такого брат наплел об отце.

— Так ты говорил, что знаешь о том, где сейчас Алан, — сказала та, кого он впервые видел, стискивая худые руки.

— Вы же говорили, что виделись на прошлое Рождество.

Она толкнула дверь и провела его в маленькую гостиную с кремовыми шелковыми занавесями-оборками, где со всех столов и полок сверкали рамками фотографии. Ник замялся посреди комнаты, чувствуя себя слоном в посудной лавке.

— Да, — ответила женщина. — Он провел его с нами. Было так замечательно! Мы очень обрадовались его приезду. Алан играл с детьми — они его обожают. — Она вздернула подбородок, словно крепясь перед болью. — Мы все его обожаем, а он перестал нам писать.

«Это не он перестал писать, — подумал Ник, — это я начал выбрасывать ваши письма. А он решил, что о нем все забыли».

Значит, сюда Алан уезжал, когда бросил его одного. Он хотел его бросить. Ник даже не знал теперь, что чувствовать по этому поводу — как после подслушанных слов Алана. Он шарахался от этих мыслей и тупой боли, которую они обещали. Лучше быть злым. Лучше ненавидеть. И он возненавидел эту женщину, всю ее семью — кучку безмозглых слабаков. Им не отнять у него брата, пусть хоть треснут, и дело с концом. Других чувств и не надо.

У него предательски екнуло сердце при мысли о том, что Алан играл с детьми. Алан любил детей. Бывало, возьмет на руки, и лицо у него становится таким нежным, почти восторженным. Немудрено, что Мари манила его, с таким-то домом.

Хозяйка обратила к нему умоляющий взгляд.

— Ты его знакомый?

— Почти, — отозвался Ник. — Он мой брат.

Она посмотрела на него и произнесла без тени сомнения, словно выражая общеизвестное:

— У Алана нет никаких братьев!

Комнатку в ужасном шелке и серебре словно сковало холодом, как свадебный торт в морозилке. Когда Ник обрел голос, тот прозвучал будто издалека.

— Может, он обо мне не рассказывал, — заметил Ник, возводя стену неприятия между собой и ужасной догадкой, что Алан про него наврал, что Алан хотел, чтобы его не было, — но я всю жизнь был ему братом.

— То есть сводным братом? — озадаченно предположила Наташа Уолш.

— Нет, родным, — прорычал он. Люди часто сомневались в их родстве, но после всего услышанного это было уже чересчур.

Хозяйка нахмурилась, разом напомнив Нику дюжину матерей, чей взгляд говорил: «Тронешь хоть раз мою дочь — вызову полицию».

— Если это какой-нибудь розыгрыш…

— Я не шучу. Он мой брат.

— Он никак не может быть твоим братом, — отрезала миссис Уолш. — У моей сестры был только один сын. Уж кто-кто, а я бы знала.

Ник безмолвно уставился на нее, не находя слов. Перед глазами только мелькали сцены из жизни, как слайд-шоу. Лицо Алана. Лицо той улыбающейся девушки с фотографии, и холодное, безумное лицо женщины, которую он всегда считал их матерью, знал как мать.

Женщина, видимо, заметила в нем перемену и перестала хмуриться. Она взяла с полки одну из карточек в серебристой рамке и показала Нику. На снимке был их отец — высокий, с нелепыми усами, а рядом с ним — хрупкая маленькая Мари в свадебном платье. Оба радостно улыбались, держась за руки, и Ника, который часто с завистью высматривал в людях черты семейного сходства, это зрелище заворожило.

У отца были широкие ладони с узловатыми пальцами, а у Мари — маленькие, тонкопалые. Такие же, только менее женственные, руки были у Алана.

У Ника камень с души свалился. Теперь понятно, почему она была одета старомодно. Понятно, почему Алан ему врал: не хотел признаваться, что у них были разные матери. Боялся, что ему будет больно. О нем заботился.

Нику это не нравилось, зато теперь все встало на свои места. Алан всегда называл Ма Оливией, потому что ничего общего с ней не имел и не был заражен ее безумием.

— Знаешь, на кого ты похож? — вдруг произнесла миссис Уолш. — На Оливию. Первую жену Дэниела. Она… — Миссис Уолш осеклась. — Кажется, они очень рано поженились. Дружили с детства, и… я не слишком хорошо ее знала, но… Ей всегда не сиделось на месте. Она с кем-то сбежала, а через несколько лет Дэниел встретил Мари. Что… что-то не так?

— Ничего, — буркнул Ник. — Все отлично.

Он посмотрел на фотографию в руках у миссис Уолш и вспомнил свадебный снимок, который Алан держал на тумбочке. Отец на ней выглядел совсем молодо, моложе, чем на фотографии с Мари.

Приступ паники расколол образы у Ника в голове. Он судорожно пытался составить кусочки открывшихся ему сведений в общую картину. Это было как собирать разбитое стекло голыми руками, но Нику было плевать на боль, если это расставит на свои места.

Итак, мать и отец когда-то были женаты. Что с того? Ма могла вернуться к отцу, а он — приютить ее, потому что когда-то любил. Зато становилось понятным, почему он взял к себе колдунью. Жизнь Ника это никак не меняло.

— Она вернулась, — сказал он, стараясь не выдать волнения. — Оливия. Потом у них родился я…

— Мари умерла пятнадцать лет назад, — отрезала миссис Уолш. — Я жила с ней. Мы все тогда жили вместе: и Дэниел, и Алан. А тебе, судя по виду, лет семнадцать! Кто бы ты ни был, Дэниел Райвз — не твой отец.

Выпалив это ему в лицо, она и смутилась, и одновременно испугалась. Нику, правда, было уже не до нее. Она сказала все, что знала.

Отец хранил много семейных фотографий, но на всех Алану было как минимум четыре, а Нику — год. Ма вернулась к отцу, это верно — испуганная, повредившаяся рассудком, с амулетом и ребенком на руках. До этого, как сказала миссис Уолш, она с кем-то сбежала, и этот кто-то был Черный Артур — колдун, который стравливал людей демонам и мучил ту, которую должен был любить, пока она не подалась в бега.

«Дэниел Райвз — не твой отец». Люди всегда с трудом верили, что они с Аланом братья. Теперь ясно почему. У него никогда не было брата.

— Ты правда знаком с Аланом? — спросила миссис Уолш дрожащим голосом. — Скажи, как он? Однажды они с Дэниелом просто исчезли. Я еще гадала, что стряслось. А потом племянник как-то меня разыскал. Звонил иногда, навещал, писал письма. Такой вежливый был, такой милый. Пропал на четырнадцать лет, вернулся калекой, сказал, что отец погиб, и исчез насовсем. Я просто хочу знать, все ли с ним хорошо.

Она чуть не плакала. Алан бросился бы утешать. Ник посмотрел на нее — совершенно чужую женщину — и подумал, что у нее куда больше прав на Алана, чем у него.

Крошечная гостиная больше не казалась замерзшей. Нику захотелось все в ней разнести. Если минуту назад он цепенел от холода, то сейчас у него закипала кровь. Его трясло от ярости. Кошмарная тетка сменила тон.

— Тебе нехорошо? — спросила она. — Может, присядешь? Принести воды?

Наташа Уолш шагнула вперед, и Ник схватил ее за локоть. Она вздрогнула, увидев его глаза.

Он всегда знал, что умеет нагонять на людей страх — верно, унаследовал этот талант от отца. Миссис Уолш вдруг начала задыхаться от страха.

— Не бей меня!

Ник был готов ее задушить. Она объявила ложью всю его жизнь, и он возненавидел ее почти так же, как обманщика Алана. Алана, чье место было здесь, с этой женщиной и ее семьей, а не с ним рядом.

Ник наклонился и прошептал ей в ухо:

— Почему это?

Он встряхнул ее. Она тонко взвизгнула и попыталась вырваться. Не знала, с кем связалась.

— Отпусти! — взмолилась она.

— Зачем? — Ник едва не кричал. — Мне вас не жалко, и вы мне никто. Так с какой стати?

Он еще раз встряхнул ее, как собака крысу: примерно таким было распределение сил. Вдруг он услышал звон. Оказывается, миссис Уолш все это время держала ту свадебную фотографию.

Ник уронил взгляд на ковер и увидел глаза отца.

Он вылетел прочь из уютного теплого дома под дождь. Как дождь начался, Ник не помнил, но вскоре капли зашлепали по одежде, загремели по крыше машины, в которую он уперся руками. Волосы липли к лицу, с них стекала вода, а Ник все гадал, почему не может просто сесть за руль и укатить прочь отсюда. Потом до него дошло, что он не знает, куда ехать. Дом всегда был нечетким понятием, без привязки к месту, и единственный, кто делал его домом, уже ему, Нику, не принадлежал.

Возвращаться было некуда. Ник положил голову на мокрые руки, прислонился лбом к скользкой крыше машины и стал думать. Нет, невозможно. Если это правда, зачем тогда жить?

Как на автопилоте, Ник очутился посреди трассы, ведущей в Лондон. Оставаться возле того дома было невмоготу, думать о чем-то другом — тоже. Он не был испуган, не хотел забиться в нору, как раненый зверь. Его как будто опустошили — залезли в голову и вытрясли все мысли и чувства, поэтому он просто ехал, и все.

Алан такой дождь называл «кошачьи лапки» — по следам от капель. Сейчас по земле будто бы пронеслось целое полчище кошек. Ник ехал почти вслепую, и, казалось, не город вырастал из пелены дождя, а сам дождь истекал серыми зданиями и улицами. Только когда машина, фыркнув, заглохла у Тауэрского моста, Ник понял, что уже в Лондоне, и увидел, как за дождем по пятам идет ночь.

Он выбрался наружу, чтобы проверить мотор, но ливень выдолбил из него остатки мыслей. Ник встал, уставившись на капот. Дорога плыла под дождем чернильной рекой, и только проезжавшие мимо машины посверкивали в свете фар железными боками.

Ник свою бросил и пошел прочь под рассерженное гудение других водителей. Через минуту-другую ходьбы он продрог до костей. Непрестанный гнет дождя стал привычным, как ритм собственных шагов.

Башни моста маячили на фоне свинцово-серого от туч и сумерек неба, словно вражеские цитадели. Ник смерил их взглядом, потом обвел глазами панораму Лондона, ощетинившуюся высотками, блестящими, как граненые клинки. Пригнул голову и побрел дальше сквозь ливень.

Добирался домой он долго. Небо сделалось тусклым, мертвенно-черным, ноги отяжелели — значит, назавтра будет болеть каждый мускул. Дождь так и не прекратился. Капли под вывеской китайской закусочной серебрились в мигающем неоновом свете. К тому времени Ник уже забыл, как это — быть сухим.

Он зашел в дом и привалился к закрытой двери. Снаружи барабанил ливень. Ник спросил себя, не вернуться ли на улицу и не пойти ли дальше. Пока он шел, он знал, что делать.

— Ник!

Он вскинул голову — не столько из-за оклика, сколько от щелчка выключателя. На лестнице, в желтых лучах одинокой лампочки без абажура, стояла Мэй.

— Где ты был? Сейчас три часа ночи. Алан с ума сходит от беспокойства.

При звуке его имени Ник шарахнулся, как ушибленный пес, и тут же возненавидел себя за это. Недоумение Мэй прошло, уступив подозрительности.

— Ник, — начала она, — что у вас творится?

Ему захотелось на нее рыкнуть — не твое, мол, дело. Чтобы она заткнулась и не путалась под ногами. Захотелось выпалить, что она ему никогда не нравилась, что он ошибался, когда думал иначе. Однако все слова будто нарочно вылетели из головы, оставив вместо себя одну немоту. Ник бестолково уставился на Мэй, открыл рот и издал странный звук, похожий на птичий клекот.

Она сбежала вниз. Ник шагнул ей навстречу — сказать, чтобы ни о чем его больше не спрашивала, — но побоялся немоты.

— Да ты насквозь промок! — ахнула Мэй.

Лучше бы молчала. Слишком уж вышло похоже на Алана.

Она оттянула двумя пальцами рукав его рубашки. Ник и без нее знал, что мокрый — хоть выжимай, а Мэй только сейчас всполошилась. Он стоял, как немой, гадая, почему она так испуганно смотрит, когда почувствовал, что его трясет, а рука Мэй лежит на плече неподвижно.

— Я схожу за… — начала девушка, но не договорила.

Поймать ее и придавить к перилам оказалось совсем нетрудно. Она была маленькой, теплой и податливой, а сил у Ника хватало. Он прижал ее одной рукой.

Мэй задышала чуть чаще. Даже в тусклом свете Ник различил, как забилась жилка у нее на шее. И все же девушка не пыталась освободиться: спокойно стояла, шаря взглядом по его лицу. Ник почти видел, как ее мозг прокручивает варианты, стараясь придумать план, предугадать, что он выкинет в следующую секунду. Ник ее поцеловал.

Придавил к перилам, взял за подбородок и сгреб за талию, словно в стальные тиски. Ей было не вырваться, да она и не собиралась. В следующий миг Мэй обняла его шею и ответила на поцелуй.

Ник только сейчас прочувствовал, как замерз под дождем — когда холод, от которого ныли кости, начал отступать. Ник схватил сухой, теплый край ее футболки и задирал вверх, пока не почувствовал под ладонями нежную кожу. Мэй потянулась к нему губами, и он снова закрыл глаза, представляя на месте лампочки пляшущий огонь Ярмарки Гоблинов и упиваясь предчувствием того, как обидится Алан. Они одновременно услышали его шарканье. Мэй отстранилась, Ник подался за ней, но остановился, когда она, прерывисто дыша, отвернулась.

На верхней площадке лестницы стоял Алан — кудри помяты со сна, в лице испуг и зарождающаяся обида. Ник только сейчас понял, как его ненавидит.

— Ты, — выдавил он, точно во рту было полно крови.

Алан перестал выглядеть удивленным. Его взгляд метнулся от Ника к Мэй, брови нахмурились. Он ни минуты не думал, что она может понравиться Нику. Единственное, чем он мог объяснить произошедшее, так это желанием ему досадить.

— Простите, что прерываю, — тихо сказал Алан. Видно, годами взращенная изворотливость не позволяла выложить все перед Мэй. — Могу я узнать, где ты был?

— Где я был? — Ник оставил Мэй и пошел ему навстречу — медленно, ступенька за ступенькой, как если бы загонял жертву перед прыжком. — Где ты был на прошлое Рождество?

Алана словно громом ударило. Еще бы! Он и не гадал, что его ложь всплывет, думал, Ник никогда не узнает. Ник всю жизнь считал, что ему Алан не врет, ради него делает исключение. Хотя с чего бы? Он для Алана — пустое место.

Через секунду Ник увидел всегдашнего, добренького Алана — маску, которую ему хотелось растоптать в пыль. Он продолжал наступление.

— Что ты узнал? — осторожно спросил Алан.

— Все! — взревел Ник. — Что мой отец — Черный Артур! Что ты всю жизнь водил меня за нос! Что ты мне не брат!

Алан закусил губу.

— Это не столь важно, — произнес он обманчивым, увещевающим тоном, как тогда, когда хотел усыпить чью-то бдительность. — Приемные дети тоже живут в чужих семьях. Ничего это не значит.

— Если так, почему ты мне врал? Почему до сих пор врешь?

Алан посмотрел вниз, на Мэй, и Ник понял, что тот уже не может ему спокойно ответить.

— Потому что ты бы взбесился! — вскричал он. — Судя по тебе, опасения не такие уж напрасные!

— Заткни свою лживую пасть, — тихо процедил Ник. — Приемный или не приемный — дело не в этом. Ты скрыл от меня даже то, что у тебя была другая мать. Сказал бы, что мы сводные братья — так нет, даже на полуправду тебя не хватило. Ты захотел привязать меня к себе и этому кретину Дэниелу, чтобы я не вырвался. Вы до смерти боялись, что из меня вырастет чудовище!

— Не говори так об отце, — резко сказал Алан. — И ты — не чудовище.

— А кто я? — спросил Ник. — Мне куда легче убить, чем тебе. Я могу вызывать демонов средь бела дня куском мела и словом. Ты хоть раз думал, о чем это говорит? Или ты никогда меня не боялся?

Алан вздрогнул, и Ник впервые прочел по его лицу правду. Догадка попала в цель. Он боялся. Так пусть испугается сейчас.

— Вы думали, я вырасту колдуном вроде Черного Артура, — медленно произнес Ник. — В конце концов, мои родители — кровопийцы.

— Я так не думал, — тихо отозвался Алан. — Я никогда не считал, что ты станешь таким, как он. Ты не его сын. Не он тебя вырастил, не он отдал жизнь…

Ник подскочил к Алану и заглушил его рыком:

— Не дави мне на совесть! Не выйдет! Даже не думай мной вертеть, как всеми остальными! Мне от тебя тошно. Кто сказал, что Дэниел Райвз погиб за меня? С какой стати? Ему нужна была она, а я — так, привесок, собственность того, кто ее увел. Кого видел во мне Дэниел Райвз? Думаешь, ему это нравилось?

Ник не кривил душой. Ему не было совестно, грустно или жалко. Назвать другого лгуна не «отцом», а по имени оказалось нетрудно. Его переполняла одна только черная ярость; желание сорвать ее на ком-нибудь и осознание того, что помешать ему больше никто не сможет.

Он заметил, как в добрых глазах Алана промелькнула тень. Тот совершенно отчетливо готовился снова солгать.

— Уверен, когда отец на тебя смотрел, он видел только своего сына.

Ник отвел руку и врезал Алану в челюсть. Мэй, о которой он совершенно забыл, рассерженно взвизгнула.

— Ник, нет! — воскликнула она и бросилась вверх по лестнице.

Впрочем, он уже почти закончил.

Нипочем бы ей не успеть, но Алан и сам был не промах. Его качнуло назад от удара и почти опрокинуло на пол, когда Ник отвлекся на Мэй. Ник лишь краем глаза успел заметить движение, а в следующую секунду оказался на мушке. Холодное дуло уткнулось ему в подбородок. Алан сжимал его твердой рукой.

— Больше так не делай, — произнес он.

Из уголка его разбитой губы сбежала струйка крови. Мэй замялась, переступая с ноги на ногу, но ближе подходить не стала. Ник наклонил голову к дулу и заговорил в ствол, как в микрофон.

— Если я был как приемный, — съязвил Ник, касаясь стали губами, — тогда почему ты не рассказал мне о Дареме? Почему не сказал своей драгоценной тетке Наташе о приемной семье? Мы бы все повеселились на Рождество — ты, твоя настоящая семейка, новая чокнутая мамаша и сын колдунов-убийц. Вот была бы компания!

— Ник, — сказал Алан и разочарованно цокнул языком. — Ты моя настоящая семья. Попытайся понять. А тогда… просто захотелось вспомнить старые времена, когда мама еще была жива, и все было в порядке. Забыться на несколько дней. У меня и в мыслях не было втягивать тетю в этот кошмар!

— Поздно, — отозвался Ник. — Она уже втянулась.

Тут Аланова рука дрогнула. На мгновение Нику почудилось, что тот упадет в обморок, но Алан устоял, только его била дрожь и лицо сделалось пепельно-серым. Ник делано ухмыльнулся, чтобы Алан понял: он смеется, ему наплевать. Рука Алана стиснула пистолет. Ник даже решил, что он выстрелит. Потом Алан медленно опустил ствол, словно сам подумал так же.

— Ник, — произнес он. Его голос сильно дрожал и оттого казался почти подростковым. — Ник, что ты наделал?

— С ней? Ничего, — отозвался Ник. — Думаешь, я стал бы из-за тебя пачкаться? Не льсти себе.

— Ты ей сделал больно?

Ник выдавил улыбку.

— Ну, самую малость.

Дверь в коридор стояла раскрытой. В темноте угадывался чей-то силуэт — не то Ма, не то Джеми; Нику было все равно чей. Главное, что этот кто-то как будто задыхался от страха, и Мэй на лестнице тоже часто дышала. Ник не оглянулся проверить, боится она или нет. Он бы и силуэта не заметил, не очутись дверь прямо за Алановой головой.

Он смотрел на Алана, который не был ему братом, на его ссутуленную фигуру с опущенной рукой. Его лицо все еще сохраняло тот жуткий оттенок, глаза смотрели в сторону, но слабая грудь вздымалась и опадала довольно ровно. Он не был напуган. Он сокрушался.

— Слушай меня, — сказал ему Ник. — Все будет хорошо. Тебе больше незачем лезть в этот кошмар. Твой отец приютил нас с матерью. Ты спас нам жизнь. Я отплачу тем же — сниму с тебя эту метку. Тогда мы будем квиты. После этого больше не показывайся мне на глаза.