"Час, когда придет Зуев" - читать интересную книгу автора (Партыка Кирилл)

15

Когда улегся скандал вокруг нетрезвого дяди Саши, вскочивший было Лобанов уселся на свое место рядом с Надеждой Андреевной, которая все больше привлекала его внимание, но не в том, известном, смысле. Сергей сам не мог объяснить, чем эта женщина притягивает его, одновременно усиливая тягостное беспокойство, причин для которого и так хватало.

Выпив и закусив, Лобанов уютнее себя не почувствовал, хотя застолье к тому располагало. Приличный сабантуй, на каких Сергею не раз довелось побывать за время работы в фирме. А что мало сочетается со здравым смыслом, то где он в наше время, здравый смысл? Сказали бы раньше капитану милиции Лобанову, что будет он заведовать безопасностью у каких-то прощелыг-торгашей, он бы даже не рассмеялся.

А теперь ничего, заведует, какую-никакую деньгу зашибает. На прежней службе такой бы не имел. Оттуда толковые мужики, как перелетные птицы, стаями потянулись. Не оттого, что мало платят. Тошно свое бессилие чувствовать. Нынче «воры гуляют». А в «товариществе», хоть и поперек души, но когда в кассу постучишься… Но от таких рассуждений Лобанову всегда делалось противно. Речь Юрия Ивановича он выслушал со все возрастающим недоумением.

— Он у вас клоун или чудак? — спросил Сергей у Надежды Андреевны, когда стих шум одобрения.

— Он у нас… Юрий Иванович. Чем он тебя удивил?

Надино «ты» Сергею понравилось.

— Да ничем, собственно. Подумаешь, конституцию на севрюжину с хреном перемножил.

Шут с ним. Извини, можно тебе задать вопрос? — Он тоже отбросил церемонии: — У тебя старшей сестры нет, Любой зовут, Любовь Пал-лной? — Сергей невольно произнес Любушкино отчество на свой, особый, полузабытый манер. — Работала когда-то пионервожатой в…

— Нет, — Надя пожала плечами. — Ни сестер, ни братьев.

— Ну, может, дальняя родственница какая-нибудь? — И неожиданно спросил, когда Надежда Андреевна отрицательно покачала головой: — Ты в горной речке ночью купаться любишь?

— Бр-р… Холодно, наверное. — Надя передернула плечами. — С кем-то ты меня путаешь. Я это я. А вот ты кто?

— Я, вообще-то, наследник русского престола инкогнито…

— Как, говоришь, твоя фамилия?

— Лобанов. И говорю, и есть. А что, какие-то сомнения? Паспорт я в тайгу не захватил.

— Сомнение — катализатор познания, — изрекла Надежда Андреевна и усмехнулась: — А тебе сомнения чужды?

Подумав, Сергей сказал:

— Интересный у нас получается разговор. С подтекстом. Лобанов я, Сергей Николаевич, не Сидоров, не Зуев, не Иван Ботхихарма. Хотел подышать свежим воздухом, угодил на именины в психолечебнице, друга моего, вон, дева какая-то охмуряет, а я… домой хочу.

— Домой, к жене и детям, — подхватила Надя.

— Пардон, но таковых не имею. Вернее, они есть, но в то же время как бы и нет, — объяснил Лобанов.

— Случается. А раз так, куда торопиться? Может, тебе здесь понравится. — Надя испытующе поглядела на него. — Здесь для многих дом.

— ДОМОВИНА ваша? Нет, не для меня.

— Зачем так мрачно? Ну, большой дом, запущенный, не слишком уютный. А так — ничего, живем вот.

— Как же все-таки правильно? А то у вашего Александра Иннокентьевича дикция плохая.

Надя пожала плечами. — Каждый сам решает.

— Не пойму, — сказал Лобанов помолчав, — что за кошки-мышки? То ли ты меня дразнишь, то ли провоцируешь?

— А ты зачем прикидываешься, что тебе на все наплевать?

— Ну, как на все?.. Вот солтиссон, вкусный, наверное…

— Мясо не трогай! — Надя хлопнула Сергея по протянутой руке. И добавила мягче: — Я не ем, и ты не смей.

— Дамские капризы, — буркнул Лобанов. — Хорошо. Можешь ты мне толком объяснить, где я и что здесь происходит?

— Предположим, нет.

— Не можешь или не хочешь? Государственная тайна?

— Ты не поймешь. Да может… я и сама не все понимаю.

— Ладно, тогда я скажу. — Лобанов помолчал: — Дела у вас тут обстоят плохо.

Снаружи разгром, внутри — свалка с нечистью. Псих какой-то или проходимец со своей природоохраной за главного. Что это он про четвертую группу крови плел?

Какие ублюдки? Редкая группа, но что из того?

— Всегда же кто-то виноват…

— А-а, рыжие? Понятно… Дальше. Народ кругом какой-то… несообразный. Как на вокзале. Они все что — с корабля на бал? Чей бал? Кто его правит? Занятный у вас тамада. — Сергей начинал горячиться. — Теперь возьмем пресловутого Зуева. Одни его ждут, другие — как черт от ладана. Он кто, архангел с огненным мечом? Придет и это зазеркалье в обратную сторону вывернет? Бог ему в помощь. Но ты правильно заметила. Мне-то какое дело? Что ты от меня хочешь?

— Разве я о чем-то просила?

— Нет, но я чувствую. А я, понимаешь, человек такой, посторонний, с женой в разводе, сына не воспитываю, выпить люблю, ни на одной работе долго не задерживаюсь, потому что с начальством лаюсь. Негармоничная, одним словом, личность.

— Что-то незаметно, чтоб много ты нынче пил.

— А не пьется как-то у вас. Как-то тут и без питья дури хватает. А я этого не люблю.

— Все же тебе равно…

Лобанов усмехнулся.

— Может, и не все… Но хочешь начистоту? Просто я ни во что здесь не верю. — Он покрутил в воздухе указательным пальцем. — Знаешь, на что это все похоже?

— Ты вокзал упомянул.

Лобанов кивнул.

— Допустим. Этакий железнодорожный узел, развязка. Отсюда — каждому по своей ветке: кому в рай, кому в ад.

— Чистилище?

— Ну, можно и так сказать. Современный такой вариант, с учетом достижений «энтээр»’. Вот возьми вояк. Вишь, сколько их тут! Они что, Родину от супостата защищали? Они в разных южных краях черт знает чем занимались. А какая их в том вина, если приказ и присяга? Если ими удобнее всего дыры в преисподнюю затыкать?

Так куда их, в геенну огненную? Несправедливо. Пусть поболтаются пока, водочки попьют, с дамами пообщаются, а там видно будет.

Лобанов делал вид, что шутит, но Надежда Андреевна спросила серьезно:

— А эти, стриженые? Тот, в красном пиджаке, например, которому твой друг помешал. Тоже без вины виноватые?

— Вот этих терпеть не могу. Беспредельщина. Ни человеческих, ни воровских законов не признают. Но знаешь, они ведь тоже не стрижеными родились. Плесень на гнилом пне растет. Вот и они… выросли. Потом кто-то на пулю нарвался, кто-то на нож, один — за дело, другой — по чужой запарке. Так что пусть тоже покантуются, пока не разъяснится, отчего пень сгнил..

— Экий ты… антропофил. И неосектант в придачу, — не унималась Надя. — Чистилище, «энтээр»…

— Как сказать, — не согласился Сергей. — Помнишь рассказы переживших клиническую смерть? Черный коридор, в конце — свет, долетаешь — встречают покойные родственники, ну и тому подобное. Только все это чушь собачья, — неожиданно отрезал он. — Царство Аида, Валгалла, астральные уровни… Ничего этого, — Лобанов повел перед собой руками, — и никого — объективно не существует. Влипли мы с другом в большую неприятность. Может, поезд с рельсов сошел или террористы бомбу подложили. Полеживаем сейчас в реанимации, люди в белых халатах за нашу жизнь борются. Или не борются, мы страховые полисы дома оставили. Но это не важно. Если это и чистилище, так не то… которое опиум для народа. Назовем его — чистилище собственной души. Ложная реальность, иллюзия материализации подсознания. Для человека Вселенная — совокупность ощущений. Кончились ощущения — распалась Вселенная. Но если ты застрял где-то между жизнью и смертью, происходит подмена. Ты сам начинаешь творить мир. А уж какой — это зависит от того, что у тебя за душой, как говорится. А за душой у нас… ну, вот это, наверно, и есть: пожрать, выпить на халяву, девочки, страшилки, которых сами наплодили, юрии ивановичи всевозможные. Оно ведь и в жизни так. Страшненькая жизнь у нас. Нам ее что, марсиане устроили? Тоже ведь… материализация. Наших собственных страхов, злобы, безверия. Историческую неизбежность, мышление и психологию социума я отрицать не стану. Но, знаешь, это как плавильная печь. А руда — душа человеческая. Что в ней содержится, то печь и выплавит.

— Я, по-твоему, кто, иллюзия или материализация? — прервала Надежда Андреевна Сергеево выступление. Лобанов глянул ей в лицо и не понял, насмешка на нем или отчаяние.

— Может, ты и прав. Может быть, мы просто стоим перед зеркалом и ужасаемся отражению. И никак не можем понять, где же оно, зазеркалье, по ту или по эту сторону? И где мы сами? Ты вот, бедняга, совсем запутался. Так с себя и начни.

Ты — кто? Ты — чего хочешь?.. — И закончила так, что Сергей вытаращил глаза: — Ты меня хочешь. Или неправда? Всегда ЭТОГО хотел… даже на школьном столе.

Лобанов едва не опрокинул бокал.

— Откуда тебе известно… про стол? Обманула? Ты… (он чуть не брякнул — Люба?!) ее родственница? (Люба никогда бы не сказала о нем так. Ведь она знала, что он любил ее!.. Да? В самом деле?) — Знаешь, — продолжала Надя, не отвечая на вопрос, — иногда, если повезет, человеку выпадает вторая попытка. Как в спорте: не взял высоту, попробуй еще раз.

— Да напрыгался я уже, — почти зло ответил Сергей. — Какую же мне еще высоту брать?

— Минуточку внимания, — попросил вдруг из-под потолка голос Юрия Ивановича.

Толстячок опять стоял во главе стола с микрофоном в руке. Круглая, лоснящаяся физиономия его раскраснелась и выглядела благодушной.

— Все, надеюсь, сыты, довольны? Никого мы не обидели? Жаркое, я смотрю, плохо едят. Это напрасно. — Сейчас он напоминал эдакого простецкого зав-чем-то-там на дружеском междусобойчике с подчиненными. — Все хорошо? Ну и слава богу! Еще раз скажу: есть, конечно, проблемы, но в целом неплохо живем, не то что раньше.

Жаловаться грех. Но вот ведь как выходит, — лицо толстячка внезапно омрачилось.

— На каждого не угодишь. Всегда выищется кто-нибудь, кому что-то да не так. И ладно бы обидели его или недодали положенного. Тут — по делу. Мы на недостатки глаза не закрываем. Но когда вопреки здравому смыслу, когда и не разберешь, откуда что взялось — тогда огорчительно, друзья мои, очень огорчительно. Я сплетен и интриг не люблю, возню кулуарную ненавижу!

Юрий Иванович возвысил голос.

— Я прямо здесь, перед всеми хочу вопрос поставить, чтоб не было потом разговоров… как обычно в таких случаях. — Коротышка многозначительно откашлялся. — Всем, кажется, ясно, что Единение — не чья-то прихоть, а жизненная необходимость. Воочию убедились. Это, в конце концов, таинство, высочайший духовный акт, возводящий каждого на новую ступень самосознания. А у нас что? Вот вчера Галушкин, как его, Василий Константинович, водки за ужином напился и давай всякие речи произносить. Дескать, зачем нам такое Единение, это не Единение… тьфу! Даже повторять противно. — Юрий Иванович скривился. — Его товарищи стыдят — Вася, как же так можно?! — а он свое. Скажи-ка нам, Василий Константинович, как ты коллег своих величал? Встань и скажи, не стесняйся.

Неподалеку от того места, где сидели Лобанов с Надей, над головами гостей воздвигся высокий, тощий человек — точь-в-точь Кощей Бессмертный — с ожогом родимого пятна на щеке.

— Юрий Иванович, вас же неправильно информировали, — воскликнул он высоким, резким голосом. — Я же совсем в другом смысле!..

— Некрофилами и танатофагами ты их обозвал, вот как! И где только слова такие выкопал? Ай, нехорошо.

— Юрий Иванович! — Голос Кощея стрельнул дискантовой нотой. — Я вас уверяю!..

Позвольте объяснить!..

— Надо же, ничего святого у людей нет, — покачал головой толстячок. — Но — бог с ним. Ты думаешь, Василь Константиныч, мы тебя здесь за глупые речи журим? Да ни в коем случае! С кем не бывает? За слова мы ни к кому не придираемся. Кто-то ошибается, у кого-то мнение особое. Что ж такого? Но мы вот тут проверили, — толстячок, пошарив по карманам, извлек и развернул какую-то бумагу. — Ты ведь, Василь Константиныч, всех нас в заблуждение ввел.

— Я?! Помилуйте?!

— Казнить нельзя помиловать, хе-хе, — развеселился Юрий Иванович. — Как же у тебя совести хватило в анкете написать, что у тебя вторая группа крови? Когда у тебя четвертая… И не возражай. Достоверно установлено.

Кощей плюхнулся на свое место и исчез из глаз Лобанова.

— Что все это значит? — спросил Сергей у Нади. — Они идиоты или притворяются?

— Сейчас увидишь. — Надежда Андреевна оперлась локтями о стол и опустила лицо в ладони.

— Вот ведь что получается, — громыхнул динамиками Юрий Иванович. — Болтовня — шут с ней. Четвертая группа — ай, плохо! — но тоже можно примириться. Но если эта самая группа — раз! (он загнул мизинец на левой руке) ее сокрытие — два! (он загнул безымянный палец) и неуместные разговоры — три! (средний палец тоже изогнулся крючком), то это ведь уже умысел и система, это на многое наводит…

— Юрий Ива… — взвизгнул Кощей с места, но на большее сил у него не хватило.

— Сами видите, каков гусь, — резюмировал Юрий Иванович, обращаясь к залу. — Можно такое оставить без последствий?

Присутствующие откликнулись невнятным гулом.

— Вот и я так считаю. Так что, Василь Константиныч, не обессудь. Во имя Единения и на общее благо. — И деловито распорядился: — Препроводите его.

Слух Лобанова резанул пронзительный вопль. С грохотом повалилось кресло, и Кощей с удивительной резвостью метнулся к дверям. Но на первых же шагах его перехватили будто выросшие из пола крепкие мужики в адидасах и камуфляже.

Странная разномастная команда мгновенно взяла в тиски Кощея, но тот опять преподнес сюрприз. Один из «спортсменов» матюкнулся, попятился, нелепо отставив зад и держась обеими руками за низ живота, а затесавшийся среди «боевиков» тип в клетчатой рубашке и поношенных штанах, свисавших мешочком с тощего зада, вякнул и отскочил, зажимая бровь ладонью, из-под которой тотчас просочилась тонкая алая струйка. Кощей ринулся в образовавшийся проход, и удержать его не успели. Однако он тут же с ходу врезался в широкую грудь военного, вставшего у него на пути.

Лобанов сразу узнал знакомого спецназовца и даже сумел разглядеть на щеке капитана ту же длинную, едва подсохшую царапину, багровевшую от виска до подбородка. «Коммандо» как-то особенно ловко сгреб Кощея, заломив ему руку, развернул к себе спиной и толкнул вперед. Тут подоспели и остальные, мигом завязав «пленного» в узел.

Клетчатый с рассеченной бровью остервенело вцепился в Кощея — а-а, бля, морда гнилокровая! — и со всего маху заехал коленом в склоненное к полу лицо. Раздался чавкающий хруст, из раздробленного Кощеева носа хлынула кровь. Отсеменив назад, клетчатый с разбегу, как заправский футболист, всадил носок ботинка в живот своему обидчику. После этого беглец кулем повис на удерживающих его руках.

Лобанов оторопело огляделся по сторонам и не встретил ни одного прямого взгляда.

Но то, что Сергей прочитал в широко распахнутых Надиных глазах, заставило его подняться с места. «Зря нарываюсь», — мелькнуло в голове, когда он скорым шагом приблизился к месту баталии.

— Хлопцы, зачем сразу фэйс об тэйбл? — сказал Лобанов без вызова, но твердо. — Пустите-ка его. Глянуть надо, может что серьезное.

«Хлопцы» замерли, уставившись на непрошеного защитника. На их лицах проступила растерянность. Но тут вперед высунулся клетчатый.

— Ты че встреваешь, ты кто такой?

Лобанов смерил его оценивающим взглядом:

— Конь в пальто… Не с тобой разговариваю. — И обратился к спецназовцу: — Капитан, ты что? Это же не «дух» с автоматом. Нашел с кем воевать! — И повторил:

— Давай глянем, может врача ему нужно.

Капитан моргнул, будто спросонья, и выпустил локоть Кощея. Со словами:

«Давайте, мужики, по-людски», — Сергей сделал шаг вперед.

Качок в спортивном костюме нанес неожиданный удар без размаха, точно и рассчитанно. Если бы Лобанов в последний момент не перехватил летящий ему в голову кулак, голове его пришлось бы худо. Но прием Сергею до конца не удался, качок «соскользнул». (Черт, столько лет без тренировок!) И тут же перед самой Сергеевой физиономией просвистел шипастый кроссовок. Кик-боксер! А если капитан еще сбоку врежет… Кранты! Забьют толпой.

Но капитан Лобанову не врезал. Команда эта вообще вела себя по отношению к Сергею как-то странно, словно робела или ждала отдельного «фас!». Зато опять петушком наскочил спец по кик-боксингу. На этот раз уклониться как следует не удалось, левая скула Сергея взорвалась болью.

Сволочь! Щенок! А, будь что будет… Лобанов отмахнулся неловко, «по-мужичьи». (Эх, пальцы разобью!) Но он неожиданно попал и ничего себе не разбил. И еще как попал! Качка будто сшибло грузовиком. Он врезался спиной в стоящих позади соратников и, опрокинув нескольких, исчез из поля зрения. (Вот это да! Он что, внутри пустой?) Но то ли «бойцы» наконец ополчились всерьез, то ли прозвучало откуда-то неслышно то самое «фас». Лобанов увидел наступающих на него крепких мужиков. При этом камуфляжные как-то стушевались, оставшись позади, а перед Сергеем замелькали квадратные лица и волчьи прически тех, кого друг Леха величал «мордоворотами». И было их больше десятка, слетелись отовсюду, как мухи на падаль.

Лобанов начал медленно отступать. За спинами Сергеевых супостатов мелькнула вдруг кругленькая фигурка в сером костюме, свет люстры отразился в припорошенной остатками прически лысине. И тотчас у Лобанова что-то приключилось со зрением: то ли пелена усталости тронула зрачки, то ли исказила очертания окружающего случайно набежавшая слеза. Напирающие со всех сторон рожи неуловимо изменились, будто из-под человеческих личин проглянуло вдруг нечто, напомнившее Сергею самые дурные и тяжелые сны. Так мартовский снег, оседая под солнечными лучами, обнажает скрывавшуюся под ним черную, гнилую свалку, ту, что прикидывалась зимой заснеженным лугом.

Лобанов вздрогнул и почувствовал, как со спины на затылок взвилась стая ледяных мурашей. Сзади кто-то сильно дернул его за рукав.

— Пошли! — услышал Сергей голос Надежды Андреевны. — Да пошли же, чего прилип?!

Долго упрашивать его не пришлось. Крепко сжимая Надину руку, Лобанов попятился.

Потом они вдвоем, бесцеремонно расталкивая танцующих, рысью пересекли зал и нырнули за портьеру. Напоследок Сергей оглянулся, но так и не понял, преследует их кто-нибудь или нет.