"Час, когда придет Зуев" - читать интересную книгу автора (Партыка Кирилл)

1

В тот вечер с Алексеем Волиным приключилась неприятная и глупая история, в которой, если разобраться, от начала до конца был виноват он сам…

Все началось с того, что Алексей Александрович, рослый, видный мужчина сорока лет, занимаыший в краевом «Киновидеообъединении» небольшой руководящий пост, неожиданно стал обладателем приличной по его меркам суммы. Деньги возникли из ничего, по-другому и не скажешь. Возможно, именно это и привело к скверным последствиям.

Алексей Александрович не был корыстным человеком. Бедствовать он не бедствовал ни в прежние, заунывные, ни в нынешние, развеселые времена, всегда руководствовался принципом: не жили богато и не фиг начинать, а на жизнь ему хватало.

Их контору, которая, сотрясаясь и подпрыгивая на ухабах новейших времен, проделала путь от заурядного «Кинопроката» до многозначительного «Киновидеообъединения», постоянно лихорадило. Во-первых, никто толком не мог понять, что это объединение объединяет: не то лихих видеопиратов с сонными билетершами в оставшихся кинотеатрах, не то директора и его ближайших приспешников с какими-то замысловатыми личностями, никакого отношения к «обкиношиванию» населения не имеющими.

Во-вторых, с кадрами объединения постоянно происходили мало объяснимые и чрезвычайно нервирующие сотрудников метаморфозы. Кадры то судорожно сокращались, как ножка моллюска в момент опасности, то вдруг ни с того, ни с сего буйно разрастались и до отказа забивали тесные помещения старого одноэтажного здания, будто накипь проржавевшую трубу отопления. В результате большинство сотрудников, смысливших в киноискусстве и кинобизнесе, оказалось не у дел и принялось торговать заморскими товарами.

В-третьих, ни на что, кроме зарплаты руководителей, не было денег со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Имелись также в-четвертых, пятых и сто двадцатых.

Однако в соответствии с логикой, широко представленной в фильмах режиссера-бунтаря Жана Люка Годара, объединению вдруг ни с того, ни с сего выделили новое помещение. (Впрочем, как позже выяснилось, абсурдное на первый взгляд решение было вовсе не таким уж абсурдным, а давно и тщательно пробивалось в соответствующих инстанциях директором, которого киноработники за глаза величали Главковерхом по причине не склонного к либерализму нрава.) Несмотря на неизбежную в таких случаях кутерьму и неразбериху, переезд в новый офис — четырехэтажное здание из стекла и бетона — состоялся благополучно и без проволочек. Сотрудники, после очумелого блуждания по необъятным, гулким помещениям, наконец освоились и начали присматривать кабинеты по вкусу, полагая, что в таком дворце хватит места для того, чтобы всем разместиться с комфортом.

Но надежды эти не оправдались, так как Главковерх решил по-своему. Кое-кто из начальства персональный кабинет все же получил, но основная масса киночиновников была уплотнена и скучена, как и в прежней одноэтажной развалюхе, что неминуемо вызвало брожение умов и глухое роптание.

Тем временем в кабинет Главковерха зачастили те самые, уже знакомые многим личности, соотносящиеся с кинофикацией, как верблюд с театром пантомимы, а вскоре дюжие парни в «адидасах» и пьяноватые мужики в спецовках поволокли на пустующие этажи роскошную офисную мебель, диковинную электронную «оргтехнику» в ярких коробках, ковры и даже необтесанные каменья для устройства декоративных прудиков и фонтанчиков. Грянул металл, полыхнула электросварка, и многие помещения отгородились от мира острожными решетками и снарядоустойчивыми дверьми, на которых запестрели замысловатые вывески. Со знакомыми по школьно-институтскому курсу английского «трейдами» и «лимитедами» Волин еще как-то мирился, но, проходя однажды мимо двери с надписью ЗАО «Аллос», не выдержал и бросил сонному охраннику:

— Вы уж припишите в начале букву эф, чтоб всем все было ясно.

Охранник глянул на Алексея Александровича недоуменно и зверовато и ничего не ответил.

Разгадав коварный замысел директора, сотрудники от глухого роптания перешли к склочному гундежу, чреватому кляузами и налоговыми проверками. Но мудрый и решительный Главковерх немедленно созвал совещание, на котором объявил притихшим подчиненным, что тот, кто желает получать жалование в размере пары-тройки установленных родимой властью минимальных зарплат, может продолжать раздувать пожар революции. А заодно пусть присматривает и новое место работы. Прочие же в обиде не останутся. Вопросы есть?..

На этом три четверти конфликта были исчерпаны, а на оставшуюся четверть директору было наплевать. К тому же слово свое он сдержал.

Со временем фирмачи не только сжились с кинопрокатчиками, но кое в чем и сдружились. Волин (он все же получил хоть и скромный, но отдельный кабинет) стал замечать, как иные его коллеги время от времени воровато исчезают за бронированными дверьми или шушукаются по закоулкам с лощеными клерками, а потом ведут по телефонам приглушенные переговоры, в которых мелькали непонятные Алексею Александровичу слова: сертификат, растаможить и им подобные.

Некоторые молодые сотрудницы по окончании рабочего дня больше не брели под проливным дождем или палящим солнцем к запруженной народом остановке троллейбуса, а погружались в кожаные недра сверкающих «джипов» и в компании их владельцев уносились в неизвестном направлении.

Те, кто вел дружбу с «арендаторами», стали лучше одеваться, у них завелись деньжата.

Волин никак не реагировал на этот процесс «классовой диффузии». В сущности, ему было наплевать. Попав в «контору» сразу после окончания гуманитарного вуза, он всерьез увлекся волшебным искусством синема и на протяжении без малого двадцати лет работы все остальное его почти не касалось. Волину доставляло огромное наслаждение погружаться в творимую экраном симфонию формы, цвета и звука, проникающую в тайники его души то нежно и едва ощутимо, как вечерний ветерок в открытое окно, то словно пальцы хирурга в рассеченную скальпелем плоть. Он подолгу носил в себе разбередивший его сердце фильм, продолжая жить им и наслаждаться, словно привкусом недавно выпитого хорошего вина. Волин даже не пытался скрыть от себя, что тот, экранный, мир ему ближе и родней, чем реальный, порой напоминающий не мускатель, а «вермут розовый», шиш с полтиной бутылка. Но и с кинопрокатовской рутиной он мирился безропотно, работал на совесть, приобрел немалый опыт, избегал склок, не штурмовал служебную лестницу, и все это в совокупности уберегло его от грянувших сокращений.

По складу своему Алексей Александрович был скорее домосед, чем гуляка, любил хорошие книги, непрочь был посидеть перед «ящиком», когда передавали что-то стоящее, а не орали и не кривлялись. Пил в меру, хотя в последнее время мера эта становилась несколько щедрее, чем обычно. Будучи женат, не чурался и «приключений», свято однако следуя принципу: покой и благополучие семьи превыше всего. А потому избегал долгих и душераздирающих романов.

Так Волин жил всегда, тщательно оберегая свой сложившийся за десятилетия уклад от всяких внешних воздействий и потрясений. Но в последние годы это давалось ему все труднее.

И еще это тайное мучение, о котором никому не расскажешь, даже жене, потому что она может посчитать тебя трусом и неврастеником, а то и кем-нибудь похуже. (Их супружество и без того не назовешь безоблачным.) Эти проклятые ночные страхи, сперва заявившие о себе лишь легкой тревогой и подавленностью во время неурочных пробуждений, но постепенно превратившиеся в еженощную пытку, выворачивающую душу.

Из-за этих тайных страхов Алексей Александрович стыдился самого себя, понимая, что просто переутомился, зациклился на всякой ерунде, отравляющей жизнь. Он перепробовал много средств: от аутотренинга до рюмки коньяка перед сном, но ничего не помогало. Волин полагал, что свежая, основанная на духовной общности связь с женщиной могла бы помочь ему, переключить психику, высвободить подавленные комплексы, несомненно, лежащие в основе идиотской фобии.

Но такой связи у Волина никак не случалось.

Днем о своей напасти он почти забывал.

Он никогда не ввязался бы ни в какую авантюру, если бы приглянувшаяся ему сотрудница однажды, в ответ на предложение поужинать в кафе, не смерила его насмешливым взглядом.

— Вы это про что, Алексей Саныч? Какие нынче кафе? В забегаловки порядочные люди, вроде нас с вами, не ходят, а в приличном заведении вы всю зарплату за вечер оставите. Я такого свинства позволить себе не могу.

Не исключено — дамочка была из тех, что уезжали после работы не на троллейбусе, а Волин этого не учел.

Алексея Александровича словно обожгло. Он кое-как обратил в шутку возникшую неловкость, но от мерзкого ощущения не мог избавиться даже в последующие дни, все пережевывал и пережевывал пустяковый, в сущности, эпизод, пока не пришел к окончательному выводу, что взлелеянная им жизненная гармония определенно дала трещину и ночные страхи — лишь одно из проявлений возникшего раздрая.

Волин по привычке собрался было углубиться в анализ противоречий между собственным восприятием и объективным состоянием мира, но вместо этого неожиданно чуть не выпалил вслух: «Если ты такой умный, то почему не богатый?!» И тут же поморщился. Вот, оказывается, к чему все свелось. Оч-чень возвышенный мотив!

Но если взглянуть с другой стороны… Устраиваются же люди! Зарабатывал бы побольше — и с Лариской, с женой, тех безобразий бы на работе не приключилось.

Не цеплялась бы за место. И эту фифу взял бы и сводил в японский ресторан. Хотя на кой черт она ему, такая… Ну, не эту, так другую, какую надо. Что толку, что часами способен рассуждать о нюансах неореализма? А работа — чуть не на побегушках. Зарплата — едва концы с концами свести. Отдельный кабинет вот дали.

И что толку? Сколько можно прятать голову в песок? Знакомьтесь — Волин Алексей, мелкий чиновник, серая мышь! «Илиаду» и «Божественную комедию» перечитывает не по обязанности, а удовольствия ради, но это на лбу не написано. А написано на лбу: …гражданин, ваш билет? …как так — не успели взять?! ..пятую остановку едете!

Ехал «зайцем» вполне осознанно и нечего отпираться. Себе-то самому зачем врать?

И вдруг как-то не очень связно подытожилось: жил бы по-другому, может, и страхи по ночам не мучили.

Дело, конечно, было не в неудачной попытке ухлестнуть за короткой юбчонкой.

Давно что-то копилось, зрело. Такое случалось и раньше — томление, недовольство собой. Но тогда от подобной напасти удавалось улизнуть, юркнуть в привычный мир книжных и экранных иллюзий.

А теперь не получалось, хоть убей! Реальный мир слишком изменился, сделался горластым и нахрапистым настолько, что под его напором все опаснее прогибались и потрескивали стенки уютного Волинского мирка.

Сказать по правде, Волин сам не мог объяснить, чего ему нужно. Шикарные женщины и машины привлекали его, но не на столько, чтобы их отсутствие могло отравить жизнь. Быть может, ему просто требовалось восстановить ощущение состоятельности собственного «я», которое все более размывалось беспощадным потоком дней и событий.

Так или иначе, назрела необходимость каких-то перемен.

И когда Волин, спустя несколько дней, столкнулся в вестибюле с коммерсантом Костей, все случилось само собой…

С Костей они познакомились случайно, когда тот во время ужасного ливня милосердно распахнул дверцу своей «хонды» и поманил подпрыгивающего среди луж Волина. По дороге они разговорились. О своей деятельности Костя — он сам так представился случайному попутчику — распространяться не пожелал, зато выяснилось, что Поля Элюара он не считает французским кутюрье; несмотря на занятость, недавно перечитал Фолкнера, отложив для этого Бориса Пильняка, а попсе предпочитает хард-рок, Шнитке и Бетховена. Когда же Костя заговорил о психоделической эстетике Квентина Тарантино, Алексей окончательно обалдел и проникся уважением к этому «новому русскому».

Как выяснилось, Костя ушел в коммерцию с четвертого курса того самого вуза, который без малого двадцать лет назад окончил Волин. Обучение стало платным, не по карману Костиным родителям.

— Теперь деньжата есть, а времени учиться нету, — хохотнул новый знакомый.

Они понравились друг другу. Костя в своем бизнесе вертелся волчком и было ему не до общения. Может, именно поэтому он всегда расцветал улыбкой, когда сталкивался с Волиным в вестибюле или замечал его в буфете. Поговорить удавалось урывками, но Костя явно наслаждался этими скоротечными беседами, а Волин будто подпитывался от парня молодой энергией.

Иногда Костя, не любивший распространяться о своей работе, все же ронял несколько фраз, по которым Волин все больше убеждался, что перед ним не «хапок», спешащий сорвать куш в смутное время, а человек с обширными, но отнюдь не несбыточными планами. «Побольше бы таких, — с теплотой думал Алексей. — А то ведь не предприниматели, а мафия сплошная».

Волин белой завистью завидовал стремительности Костиных движений, его спортивному сложению. Косте было лет двадцать пять, не больше. Сам Волин, хоть и выглядел еще «на все сто» со своей пышной, чуть седеющей шевелюрой, породистым лицом и внушительными плечами, уже чувствовал: начинает грузнеть, в мышцы просачивается дряблость… да мало ли что еще?! А заставить себя заняться хотя бы бегом у него не хватало духу.

Несколько раз они договаривались посидеть где-нибудь вечерком, но Костин бизнес, кажется, начисто исключал такую возможность. И все же их связывала почти дружба, пусть и в несколько усеченном варианте.

В очередной раз случай свел их в буфете.

Не дослушав смущенного бормотания Волина: …как-то бы подзаработать …другие, вон, умудряются… я бы мог в свободное время — Костя понимающе взглянул на него и по-деловому спросил:

— Сколько надо-то?

— Нет, — вскинулся Алексей, словно боясь, что ему подадут милостыню, — я — именно заработать! Сколько получится.

Костя посидел минуту в раздумье. Наконец сказал с едва заметной усмешкой:

— Заработать — это да. Это дело такое…

Он, кажется, еще разбирался и в психологии.

— Штуку баксов найдете? — Костя принял деловой вид.

— Постараюсь, — не очень уверенно ответил Волин.

— Приносите, что-нибудь придумаем. Ну, мне пора. — Костя поднялся из-за стола.

Обойдя знакомых, Волин через неделю с миру по нитке собрал необходимую сумму и подрагивающей рукой вручил ее коммерсанту. (Парень, конечно, неплохой, но когда до денег доходит — ох, как люди меняются!) Костя, пряча деньги в карман куртки, коротко и непонятно пообещал:

— Я зайду.

Через месяц, когда Алексей уже пребывал в тихой панике от мыслей о предстоящих объяснениях с кредиторами, Костя вежливо постучался в дверь его кабинета. Он, точно, разбирался в психологии, потому что, присев к столу, не стал заводить привычных разговоров на отвлеченные темы, а сразу деловито полез в тот же самый карман фирмового кожана, извлек из него тугую пачку ассигнаций и аккуратно положил ее перед Волиным.

— Что это? — глупо спросил Алексей, разглядывая банковскую упаковку.

— Ваш процент от вклада, — улыбнулся Костя.

Волин помолчал, пересиливая невесть откуда взявшуюся неловкость, наконец поинтересовался, скрывая замешательство:

— Это делается так просто? Вложил одну сумму, получил другую…

— Это делается не просто, — опять усмехнулся Костя. — Надо уметь вложить. Надо, чтобы деньги поработали. А то вложишь одну, а не получишь никакой.

«Спекульнул ты, вот и вся работа», — неожиданно с неприязнью подумал Волин и даже испугался. Действительно, деньги меняют людей. Не успеешь глазом моргнуть, как они тебя поменяют.

Алексею стало совестно.

Костя продолжал улыбаться.

— Может быть, все-таки что-то от меня требуется? Поучаствовать, так сказать… — кося взглядом, спросил Волин.

— С пользой потратить — вот что требуется, — хохотнул Костя, но, помедлив, добавил с какой-то особой интонацией: — Это занятие не для вас. У вас совсем другая заданность. Не морочьте себе голову. Рад был помочь. Если что, обращайтесь.

Волин так и не решил, как отнестись к Костиному замечанию, окончательно смешался и испытал огромное облегчение, когда за коммерсантом закрылась дверь. Хоть убей, было в происшедшем что-то обидное для Алексея Александровича. Все равно выходило: умный-то ты умный… Но копаться не хотелось. Другая появилась забота.

Свалившиеся с неба деньги, хоть и не бог весть какие, вывели Алексея Александровича из равновесия. Запершись в кабинете, он пересчитал купюры.

Позвонив, уточнил курс доллара, отделил сумму на покрытие долга. Все равно неплохой навар. В конторе за такие деньги пахать и пахать.

До конца рабочего дня он сидел сам не свой, прикидывая, что из необходимого им с Лариской теперь можно приобрести. Дробить сумму по мелочам жалко. А на какую-нибудь серьезную покупку обязательно недостает. Можно, конечно, призанять или сэкономить. Но потом тянись из последних жил… Нет, сволочная все-таки штука деньги. Нет их — плохо, а есть — не лучше! Они же, проклятые, должны человеку радость приносить!

К вечеру, слегка успокоившись, Волин решил, что «навар» домой пока нести не стоит. Пусть улежится, обдумается.

А вот обмыть бы это дело неплохо. Алексей позвонил Лобанову, но того где-то носило. Жаль…

Уйти пораньше не удалось. В соответствии с законом всемирного сволочизма за час «до гудка» директор подсубботил готовить срочный отчет. Волин едва не взорвался.

Мы что, на военном положении, кавказские мстители наступают? Но вспомнив о возобновившихся слухах про очередное сокращение, смолчал и понуро кивнул.

Пришлось провозиться до темноты. Когда отчет был готов, Волин нехорошо ругнулся, собрал бумаги и встал. Лариске он позвонил и предупредил, что задерживается. А надолго ли — кто ж его знает? Неужели так и не случится сегодня праздника для души? Алексей прислушался. Здание мертво молчало. Ладно…

Он отпер сейф, щедро отщипнул от денежной пачки, нащупал в глубине газовый револьвер. Рассовал по карманам то и другое.

Револьвер Волину подарили коллеги на сорокалетие. Трудно сказать, почему мирные служащие остановили свой выбор именно на таком воинственном предмете. Может, припомнили они рассказ Алексея о том, как однажды его едва не ограбили в собственном дворе пьяные проходимцы. А может, вышло это подсознательно, по причине того, что коллеги Волина сами чувствовали себя не слишком уютно в этом новом, неизвестно с какой стати озлобившемся и озверевшем мире. Стоило почитать криминальную хронику в газетах или посмотреть ее же по телевизору.

В плоской коробке оказалась копия тупорылого полицейского кольта 38-го калибра и патроны, снаряженные газом «си-эс». Там же обнаружился целлулоидный футлярчик с гильзами подлиннее и потяжелей. Из инструкции, косноязычно написанной по-русски — револьвер был заграничный — Волин узнал, что это особые заряды: «для защиты от зверей», снаряженные мелкой дробью. Опробовав «противозверский» боеприпас на куске фанеры, от которого после выстрела полетели мелкие щепки, Алексей остался доволен. Убить этим не убьешь, но саданешь — мало не покажется…

Заперев кабинет, Волин легко сбежал по лестнице и на выходе, прощаясь с вечно хмурым вахтером, заговорщецки подмигнул ему.