"Час, когда придет Зуев" - читать интересную книгу автора (Партыка Кирилл)

3

Ночью Алексей Александрович долго не мог уснуть. Лариса, встретившая мужа сперва встревоженным, а потом раздраженным квохтаньем, вскоре успокоилась, поворчав немного, улеглась и теперь мирно посапывала рядом. Алексей считал слонов и прочую живность, ворочался с боку на бок, вздыхал, но в голову лезли всякие неприятные раздумья.

Волин встал и отправился в кухню. Из спальни путь туда лежал неблизкий. В детстве Алеша, не желая более пользоваться ночной вазой, несколько раз умудрялся заблудиться в путанице темных комнат и коридоров и ором крепко пугал родителей.

Те страхи давно остались позади. Зато с годами появились новые: перед наказанием за двойку или подчищенный дневник; перед выпускными экзаменами; перед армией, если провалить поступление в вуз… не прихватили бы после танцев в подворотне лихие хлопцы… не триппер ли это? …что будет, если провалишь госы? …не беременна ли она? …что я вчера натворил в кабаке?..

Сперва Волин заметил, что в нем прочно поселилось непонятное и ничем конкретно не обусловленное чувство тревоги. Оно точило Алексея до рассвета. Едва он вставал с постели, в процессе слушанья утренних новостей выяснялось, что страна катится черт знает куда и никто не ведает, как этот процесс остановить; киллеры стреляют направо и налево; на Кавказе успешно воюют без надежды на победу; что-то взрывается, бесследно исчезают самолеты и само наступление завтрашнего дня находится под сомнением.

Купленная по дороге на работу местная газета могла поведать, например, о пожаре, под пепелищем которого обнаружили пять обгоревших, обезглавленных трупов.

В конторе выяснялось вдруг, что молоденькой методистки длительное время не будет на работе, так как накануне вечером ее еще до наступления темноты в собственном подъезде зверски изнасиловала шайка не то пьяных, не то обожравшихся наркотиками подростков. Волин не считал себя трусом. Но опасность, вдруг замаячившая за каждым углом, в совокупности со всякой бытовой «чернухой» и нервотрепкой, наподобие повального осатанения автобусных пассажиров, сильно угнетали его.

Дома Лариса, от волнения переходя на рэповский речитатив, встречала мужа рассказом о дикой драке, которую она наблюдала вот прямо сейчас на автобусной остановке.

— Представляешь, они его вчетвером, ногами! Один хватает урну!.. Я думала, он его убьет! А вокруг люди, стоят, отворачиваются!.. Дикость! Ужас! Как же можно так жить?

— Так жить нельзя, нужно удавиться, — отвечал Алексей и уходил в ванную.

После ужина он перечитывал старых французских поэтов, Гумилева, Мандельштама, Бродского, перелистывал сочинения античных авторов, смотрел по телевизору передачи об искусстве или в крайнем случае отрешенно наблюдал за перипетиями очередной азартной телеигры. Он не хотел вспоминать об увиденном и услышанном за день, но сквозь стены до него начинали доходить пугающие шумы. Это семейство соседей-алкоголиков в миллионный раз выясняло свои невыяснимые отношения.

А по ночам под окнами в кромешном мраке выли и ревели жуткие голоса. Иногда эти звуки носили характер пения, иногда — отдаленных побоищ и смертоубийств, но так или иначе, чем дольше они продолжались, тем меньше походило на то, что их производят человеческие существа. Сперва такая мысль возникла у Алексея Александровича в качестве метафоры. Потом метафора эта сделалась привычной, потом начала тяготить и раздражать, и наконец однажды Волин поймал себя на том, что совершенно серьезно думает о каком-то потустороннем происхождении пугающих воплей. Алексей даже слегка встревожился: не переутомился ли он, не чересчур ли погрузился в мир киноиллюзий, до такой степени, что эти иллюзии стали затмевать для него реальность?

Но иллюзии иллюзиями, а в очередной раз подпрыгнув на постели, Волин оторопело размышлял, какое адское страдание необходимо причинить живому существу, чтобы вызвать у него такой крик? Вытирая со лба холодный пот, Алексей напряженно вслушивался, вздрагивая в ожидании новых воплей, и убеждал себя в том, что на улице никого не изувечили, просто резвится чрезмерно расходившаяся и хватившая спиртного молодежь. Он уже был готов поверить в это, но там опять начинали сдирать с кого-то кожу, причем орали все: и жертва, и палач, и зрители, каждый со своими характерными интонациями, а некто четвертый безумно хохотал на разные голоса.

Алексей вскакивал, переходил от окна к окну, вглядывался в шевелящуюся массу листвы, поглощавшую свет уличных фонарей, но ничего разглядеть не мог. А вопли все терзали его душу. Иногда Волин хватался за телефон, чтобы звонить в милицию, но звуки смертоубийства вдруг разрешались разудалой песней.

Однажды в их дворе долго и страшно кричала женщина. Не дозвонившись до оглохшего «ноль-два» и не в силах более терпеть, Алексей вооружился своим газо-дробовым кольтом, отстранил с пути кудахчущую Ларису и, превозмогая неприятную дрожь в коленях, распахнул железную дверь квартиры.

У самого подъезда от него шарахнулась растрепанная, окровавленная девка в разодранном платье.

— Эй, иди сюда, не бойся, — окликнул Волин и соврал на всякий случай: — Сейчас милиция приедет и скорая.

Девица остановилась, обернувшись, обдала доброхота волной фантастического, замешанного на химии перегара и косноязычного мата, замахнулась растопыренной пятерней, будто собиралась выцарапать Алексею глаза, покачнулась и убрела в темноту, прихрамывая и матерно причитая.

После этого случая Волин никому на выручку не спешил.

Он пытался припомнить, будоражили ли город подобные шабаши в прежние времена, и вспоминал, что — да, случалось. Быть может, не так часто и не в столь грандиозных масштабах. Сколько Волин себя помнил, в городе никогда не было особенно спокойно, тем более по ночам, но тогда он просто умел реагировать на пугающие звуки рационально. Покричат да перестанут.

Теперь же ночные какофонии доводили его до исступления. Волину порой начинало казаться, что это сама жизнь голосит под окнами, грызет и насилует сама себя, ломает кости и хлюпает кровью, жадно пожирая чью-то живую плоть… Тьфу! Алексей вскакивал и шел на кухню курить.

Поскольку вопли он прекратить не мог, то давал слово заняться собственными нервами. Но утром страхи отступали, начинался суетной круг нового дня, который мало чем отличался от предыдущего, и идти к врачу становилось недосуг. К тому же Алексей постепенно свыкся со своими полудетскими фантазиями.

Если бы Волина заставили признаться, в какие образы воплощаются его страхи, он наверно признался бы, что боится… людоедов. Ни больше ни меньше. Но не каннибалов с архипелага Фиджи и не персонажей старинных сказок. С некоторых пор в пыльных закоулках Алексеева разума поселились образы неких таинственных человекообразных существ, шныряющих в ночи по пустынным улицам. Иногда, в полудреме, они представлялись Волину в виде каких-то фантастических уродцев наподобие уэллсовских морлоков, а иногда представали во вполне человеческом облике все тех же коротко стриженных «жлобов» и «мордоворотов».

Волин догадывался, откуда это идет.

Года в четыре родители летом привезли маленького Алешу к бабушке и дедушке в деревню. Волин помнил только крутую, лохматую от мелкого пихтача сопку, к подножию которой приткнулся неказистый домишко стариков; пыльную, прорезанную колеями улицу за изгородью; казавшуюся тогда огромной добродушную дворнягу Пальму и совершенно уж гигантского, по масштабам четырехлетнего пацана, кабана Борьку, то сердито хрюкавшего, то требовательно визжавшего в своей загородке.

Родители приехали за сынишкой осенью. Алеша, разрывавшийся между стремлением домой и нежеланием расставаться с дедушкой и бабушкой, слонялся из угла в угол, капризничал и хныкал. К тому же взрослые вели себя странно: то шушукались, то оживленно обсуждали что-то непонятное, то вдруг резко обрывали фразу на полуслове, многозначительно косясь на малыша.

Ночью Алеше снились плохие сны, а с утра пораньше явилась соседка, бабка Алена, в сопровождении хмурого, обросшего щетиной незнакомого мужика в грязных штанах и рубахе, которого Алеша почему-то сразу заробел. Бабка Алена принялась соблазнять мальчика перспективой посмотреть живущих у нее в яме кроликов, увела к себе, да так и оставила до самого вечера.

Приведенный домой ласковой и щедрой на угощение старушкой, Алеша сразу заметил, что двор стал каким-то другим, его прибрали и чисто вымели, а в воздухе чувствовался едва уловимый паленый запах. На деревянных ступеньках крыльца темнели большие жирные пятна. Соскучившийся по матери Алеша бросился в дом. В комнатах вкусно пахло жареным мясом. Все взрослые, кроме мамы, в том числе и незнакомый небритый дядька, сидели за столом, на котором стояла огромная черная сковорода, тарелки с овощами и хлебом, поблескивали бутылки и рюмки. Чужой дядька смачно обгладывал здоровенную кость, с присвистом и бульканьем высасывая из нее мозг.

— А где мама? — с порога крикнул Алеша.

Собравшиеся приветствовали его появление дружным сюсюканьем. Раскрасневшийся отец поднялся, чуть не опрокинув стул, и, наклоняясь, протянул руки навстречу сыну.

— Папа, а мама где? — настойчиво повторил Алеша. Ему вдруг почему-то стало тревожно.

Небритый дядька пристально посмотрел на мальца вылупленными мутными глазами, поднял руку с зажатой в ней костью и, помахав мослом в воздухе, ухмыляясь, сообщил:

— А вот она!

На секунду возникла общая пауза.

— Кто? — не понял Алеша.

— Да мамка твоя, кто еще? Вот, доедаем ее, — объяснил мужик и гыгыкнул. Кость все покачивалась в воздухе.

Говорят, тогда с Алешей случилась жуткая истерика, переполошившая всех домочадцев. Прибежавшая на вопли сына мать сама ударилась в рев. Алешу отпоили валерьянкой и глоточком сладкого вина, а пьяного придурка, приглашенного, чтобы заколоть несчастного кабана Борьку, отец вышиб вон.

Когда Волин отыскал первопричину своих кошмаров, ему полегчало. Далее зондирование собственного подсознания пошло проще. С наступлением гласности пресса обрушила на ошалевших читателей массу ужасных сенсаций: то о супружеской паре, закусывавшей своими юными квартирантками; то о петербургском маньяке, не только поедавшем своих сексуальных партнерш, но и засаливавшем их части впрок; то о вампире, высасывавшем кровь своих жертв; и даже о целом семействе, перешедшем, включая детей, на своеобразный рацион. И еще, и еще…

Впечатлительного от природы Волина такие сообщения потрясали до глубины души и сильнее всего выбивали из равновесия, хотя вокруг хватало и других, пусть и менее экзотических безобразий. «Людоедские» истории оказывали на Алексея магическое воздействие. С содроганием он читал и перечитывал леденящие кровь строки, не в силах оторваться от них.

Со временем Алексей стал замечать, что его даже тянет к этой отвратительной теме. Когда ему случайно попалась в руки брошюра о каннибализме, он с кривой усмешкой прочитал ее от корки до корки, как детектив.

Оказалось, что формы этого феномена чрезвычайно разнообразны. Во-первых, существует так называемая некрофагия, то есть поедание трупов умерших от старости, болезни, несчастного случая, и собственно охота на людей с целью их пожирания. Во-вторых, выделяется экзоканнибализм, когда едят членов чужой, обычно враждующей группировки, и эндоканнибализм, когда в пищу употребляют сородичей. В-третьих, к некоторым формам людоедства имеют доступ все члены группы, а к другим лишь избранные: вожди, колдуны, воины.

Содрогаясь от сладострастного ужаса, Волин узнал, что по характеру мотивации различаются: обыденный (или профанный), юридический, магический и ритуальный каннибализм. Особенно поразило его людоедство как форма правосудия. У баттаков Суматры осужденного привязывали к трем столбам, после чего толпа заживо отрезала или отрывала куски его мяса и тут же поедала их с солью и лимонным соком. При наказании неверной супруги мужу предоставлялось право выбрать первый, самый лакомый кусок.

Конечно, все эти социо-кулинарные изыски относились к племенам диким, пребывающим в стадии глубокой первобытности. Цивилизованному же обществу присуща, как правило, лишь патологическая разновидность человекоядения. Именно в ее области изощрялась современная отечественная пресса.

Однако Волин скоро убедился, что обыденная действительность отнюдь не всегда укладывается в рамки научных теорий.

Однажды ранней весной город потряс чудовищный слух: не то кондитерская фабрика, не то какие-то кустари изготавливают и продают с лотков пирожки с… человеческим мясом!!!

Волину клекочущими голосами сообщили об этом сотрудницы в «конторе». Алексей, естественно, не поверил. Не голод же, в самом деле. А больших барышей на пирожках не наваришь, так что вряд ли кто-то до такого бы додумался.

— Вам что, глаз в пирожке попался? — съехидничал Волин. Но, иронизируя, он поймал себя на том, что ищет логические доводы для опровержения нелепого слуха, не исключая подобного в принципе. Стремительные и совершенно немыслимые метаморфозы бытия уже приучили его к мысли, что в этом безумном мире возможно все что угодно.

Слух между тем разрастался, как плесень на стенах заброшенного погреба, ввергая в панику все более широкие слои населения. Лоточницы, торгующие вполне доброкачественным товаром, стали с опаской появляться на улицах. Что-то невразумительное по этому поводу забормотала пресса.

Лариса, в отличие от мужа, не была склонна к иронии, наотрез отказывалась покупать пирожки с мясом и свое решение объясняла просто:

— С наших идиотов станется!

Наконец всю эту чушь разъяснил Лобанов, не утративший связи со своими бывшими коллегами из УВД. Пирожками с человечиной никто не торговал. Но не было и дыма без огня…

Как-то раз на кондитерскую фабрику явились двое забулдыг, отозвали в сторону нескольких работниц и показали им здоровенный полиэтиленовый пакет, в котором просматривался смерзшийся мясной монолит. Забулдыги просили за «говядину» вдвое меньше обычной цены. Смехотворность суммы произвела на измученных инфляцией хозяек магическое воздействие. Не побоялись они никаких инфекций. Через четверть часа довольные «коммерсанты» воровато убрались с территории предприятия. А когда мясо принесли домой и разморозили!..

— Понимаешь, — криво усмехаясь, повествовал Лобанов оторопевшему приятелю, — они, бичерня, бухали в колодце теплотрассы. Там, кстати, и жили. Потом передрались, ткнули ножом одного, он и окочурился. Вот ты что бы на их месте сделал? Ноги в руки и тикать. А они — нет. Плоды, понимаешь, рыночной экономики, вторичный, можно сказать, продукт. Решили: не пропадать же добру. Разделали, как умели, ну и… реализовали. Что интересно, их в том же колодце и накрыли. Они винища набрали, остатки трупа запихали поглубже и сидят, празднуют.

— Смешно тебе? — укоризненно спросил Волин.

— Нет, не смешно. А ты не зацикливайся, а то крыша поедет. На охоту мы с тобой соберемся когда-нибудь или нет?

Но на охоту у них не получалось. Даже посидеть за бутылкой на любимой кухне удавалось не часто. Жизнь крутила и вертела как-то бестолково, так что время утекало, словно «деревянные» на городском рынке.

Когда они подолгу не виделись, Волин начинал скучать и в конце концов разыскивал приятеля по телефону. …Выкуривая которую по счету сигарету, Алексей долго еще сидел в темной кухне, ежась, вспоминал свои вечерние похождения, время от времени прислушиваясь к ночному неспокойствию за окном. Истерика перед потаскухой, заячий побег от уличного хулиганья, еще эта собака. Приходилось признать, что нервы у него действительно подразболтались. А радостей в жизни никаких. Может, пора все-таки окончательно договориться с Лобановым об этой пресловутой охоте, на которую они все собираются и никак не могут собраться уже несколько лет? Тайга, свежий воздух, куча эмоций. Хотя какой из Волина таежник…

Глянув на светящийся циферблат стенных часов, Алексей вздохнул, погасил сигарету и поплелся в спальню.

Через день, купив по дороге на работу местную газету и просматривая ее в троллейбусе, Волин споткнулся взглядом о короткое сообщение в колонке происшествий. Прошлой ночью в глухом проходном дворе бродячая собака жестоко искусала старого, немощного бомжа, который от полученных ран и шока скончался в больнице.

Алексея пронял озноб. В сообщении говорилось про то самое место. Значит, на следующую же ночь… А если бы Костя отдал Волину деньги на сутки позже?! (Этого произойти никак не могло. В тот вечер, когда Алексей Александрович бродил по забегаловкам, Костя не вернулся домой. Его вообще больше никто не видел, и те, кто были в курсе его дел, почти не надеялись, что он объявится. Те, кто были в курсе, понимали: Костя слишком погорячился, схлестнувшись со спортсменами, которые с недавних пор оставили спорт и нашли себе гораздо более прибыльное занятие… Разумнее было заплатить «по счетчикам» и как-то договориться. Костю предупреждали много раз, а он решил по своему.

Но ничего этого Волин не знал и даже испытывал подспудную радость, что его благодетель больше не встречается ему в коридорах «конторы».) — Мужик, с тобой все в порядке? — обеспокоился рослый юнец, стоявший рядом.

— Нормально. — Алексей направился к выходу, запихивая в карман газету. Его била дрожь.

«Нет, так нельзя, — думал он, машинально раскланиваясь с сослуживцами в коридорах объединения и направляясь к своему кабинету. — Ничего же не произошло.

Пес меня потому и не тронул, что я не доходяга какой-нибудь». Но сердце билось часто и неровно.

Едва войдя к себе, Алексей взялся за телефон. Лобанов оказался на месте.

— Привет… Да, это я… — Услышав голос друга, Волин почувствовал облегчение. — Встретиться бы надо, поговорить… Вот и давай сегодня вечером ко мне.