Глава 2. Зазеркалье оказалось до чертиков неуютным...

Совсем не сложно выяснить, КТО перед вами - или ЧТО. Человек или призрак. Или, в более широком смысле, реальность или глюк.

Я, уставившись на пустое пластиковое кресло на корме, надавила на правый глаз через нижнее веко. Глазное яблоко заныло, из-под уныло-голубого сиденья послушно вылезла прозрачная и мутноватая вторая кромка со второй парой ножек. Я перевела взор на Морехода и второй раз поднесла палец к лицу.

А он стоял передо мной с насмешливой миной, просоленный и выдубленный всеми ветрами своего моря - моря размером с галактику. Пряди волос, выбившиеся из хвоста на затылке, танцевали над головой Морехода, словно живые змеи. Почти совсем седые змеи. А колючая борода - почти черная. Зрачки его глаз были светлее радужки и отливали морской синевой. Хотела бы я, чтоб ты был настоящим, Мореход. Мне бы не помешал настоящий друг. Даже такой паршивый врун, как ты.

Я замерла с пальцем у самого века - со стороны могло показаться, что я, восхищенная видами Венеции, открывшимися по правому борту, внезапно решила выколоть себе правый глаз. Дабы не осквернять его менее прекрасными видами. Ну уж дудки, Венеция.

Теперь я знаю, зачем приехала сюда. Искать того, чего у меня никогда не было. А вернее, того, чего давно закаялась искать.

Есть женщины, прекрасно обходящиеся любовью без признака дружбы. И даже любовью-ненавистью. Говорят, что впечатления от нее ярче. Но меня-то именно яркость впечатлений и отпугивала. Ввязавшись в любовь-ненависть, я не знала, на каком свете нахожусь. Только что были вместе, делились всеми тайнами души и тела - и вдруг раз! - мы уже порознь, торгуем вразнос тайнами, которые удалось заполучить. Наслаждаемся пикантным вкусом предательства.

Поэтому в самое любвеобильное время жизни человеческой, лет в двадцать с хвостиком, я неожиданно (хотя для меня-то оно было вполне ожиданно!) утратила интерес к хороводу мужского внимания, лиц, тел, рук и надежд. Мне были не по вкусу специи под названием «ненависть» и «предательство», под которыми подавалось блюдо под названием «любовь». Причем повар ничего и слышать не хотел о том, чтобы сделать вкус блюда менее... ярким.

И еще я поняла, что для обретения такой любви, которая не драла бы огнем грудную клетку и не застывала бы свинцовым грузом на сердце, придется отыскать человека о двух душах. Нет, не двоедушного лгуна, а человека, в котором бы совмещалось несовместимое. Нежность - и сила. Мужество - и великодушие. Внимание - и терпимость. Эти качества, на один писательский чих соединявшиеся в персонаже, никак не желали встречаться в реальном человеке. Нежные обязательно оказывались слабаками. Мужественные - альфа-дебилами. Внимательные - занудами. А равнодушие к моим слабостям оборачивалось равнодушием ко всей к моей личности, целиком и без изъятья.

Природа, в отличие от искусства, никак не соглашалась упихать в одну мужскую натуру взаимоисключающие подходы к жизни. Трубадур и воин соединялись в одно целое, только если и тот, и другой - картонные, ненастоящие. Природа не хотела подыгрывать глупому женскому перфекционизму.

Я смирилась с тем, что я идеалистка. И с отсутствием идеала тоже смирилась. По-своему. Просто прекратила поиск Большой Любви. Но и обрести покой в гавани любви-ненависти не захотела.

Почему же мысль о человеке-драконе так взбаламутила мои чувства? Надежда на то, что двойственная сущность позволит вобрать в себя все лучшее, что дают нам слабость и сила? Желание попробовать еще раз - самый-самый последний - обрести друга-любовника? Конечно, да. А еще мне хотелось побыть собой один на один с мужчиной.

Не подстраиваться под мужской идеал женщины, но верить: он примет и полюбит тебя, сколь ни противоречь его древним мужским лекалам. В силе твоей и в слабости, в здоровье и в болезни, в гордости и в неуверенности, в красоте и в затрапезе - во всем многообразии обычной женской души и тела.

Когда Дракон предложил мне поехать в Венецию, я испугалась. Испугалась предложенной свободе от утомительной семьи, от поднадоевшего Берлина, от привычного сценария рождественского отпуска. Испугалась собственного желания оторваться от корней, держащих меня в окружающей действительности, и улететь по воле ветра туда, куда надежда занесет. Не доверяю я ей, надежде. Вот уж кто предательница так предательница.

И что же? Мореход дарит мне возможность неверия в открывшиеся перспективы. Ничего не изменилось, ты снова одна, с тобой только игры твоего разума, очередной персонаж, которому нет места в реальности, персонаж долгожданный и прекрасный, но такой же недолговечный, как и все твои сумасшедшие сны. Наслаждаясь его правильными действиями, не забудь: это ты, а не он, действуешь как надо, раскрашивая серый мир красками небывалой близости и теплоты.

Либо моя бездомная душа создала дракона, устав от одиночества, либо мой скептический разум отказывается верить в драконов, убоявшись разочарования. И проверить это легко. Просто нажми на глаз.

Вот только проверять я не хочу. И не буду. Вместо этого сделаю то, за чем приехала: побуду собой рядом с мужчиной, который мне нравится. Не притворяясь, не подыгрывая, не «строя отношения» - что, собственно, и означает поддавки и притворяшки... Без страха за последствия и без стыда за несоответствие. Если Дракон - галлюцинация, мне нечего стыдиться и выделываться перед порождением моего безумного ума. А если живой, то получит меня - всю целиком, без умолчаний и скрытых файлов.

Спасибо, Мореход. Ты подарил мне право не бояться. Теперь я знаю: как оно ни обернись, я буду в выигрыше.

Мой страх перед спонтанным романтическим путешествием развеяло по ветру. Ветра здесь было навалом. Зимняя Венеция пронизана ветрами, силу и злобу которых невозможно представить, находясь в Москве или в Берлине.

Внезапно я поняла, что мне уже не так холодно. Дракон подошел, и обнял меня, и прижал к своему телу, горячему даже сквозь все твидово-джинсовые слои одежды. Если ты и глюк, то очень своевременный.

- Не жалеешь?! - прокричал он. Слова срывало с губ и уносило в серую даль над лагуной.

- О чем?!

- Что мы всех бросили и сбежали?!

- Пусть научатся жить без меня!

- А вот это - правильный подход! - и он, смеясь, прикоснулся губами к моей щеке. Первый поцелуй. Надо бы вздрогнуть и зардеться, нежно заалеть щеками. Увы. Я и так красная, словно обветренный помидор. Алеть мне некуда.

Венеция надвигалась на нас, вся в обшарпанных, почерневших от сырости дворцах, в строительных лесах, в чехлах, укутывающих недореставрированные шедевры архитектуры. Безлюдная зимняя Венеция. Относительно безлюдная. Грета Гарбо в ванне[6], ага, как же. Никакого сходства.

Палаццо Гварди, выбранное нами за то, что я когда-то это самое палаццо сдавала на экзамене, оказалось, как и всякое итальянское палаццо, прямоугольным бараком с разными декоративными глупостями на фасаде. А Венеция оказалась каменным мешком, прихотливо пошитым из множества каменных кармашков и рукавчиков. Изрисованным вездесущими граффити и пованивающим вездессущими туристами. Весь венецианский пафос конденсировался вдоль каналов, дома обращали к водным артериям богато украшенные лица со слепыми глазами намертво задраенных окон. Вот интересно, люди здесь так и живут - в вечном сумраке, за непроницаемыми ставнями?

Палаццо встретило нас темным промозглым колодцем лестничного пролета с узкими крутыми ступенями и стеклянной кишкой грузового лифта. По кишке вверх-вниз ездила платформа без стенок, всем своим видом демонстрируя: ходить пешком - полезно. Но мы не послушались. Набились со своими чемоданами внутрь, как сельди в банку, и шкодливо хихикали всю дорогу до последнего этажа.

Это было подходящее место. Правильное место. Двухзвездочное, отнюдь не шикарное, bed amp; breakfast’ное[7] - и не надейтесь провести здесь лишние часы, разомлев в любовной истоме, поев с утра самолетно-пакетированной еды, сразу выметайтесь на познавательную экскурсию по достопримечательностям, у нас и без вас забот хватает, извините, спасибо, до свидания. Я выбрала это пристанище, ничем не напоминающее романтическое гнездышко влюбленной пары. Мы еще не составили пару. А значит, Bamp;B - в самый раз.

Но Дракон казался разочарованным. Уныло похлопав по мягким, обитым узорчатым шелком стенам (липкий холод каменных стен просачивался даже сквозь обивку), он жалобно посмотрел на меня.

- Ася, ты уверена, что нам стоило...

- ...не ухнуть все деньги на Ритцы-Метрополи? Уверена.

- Да ты жадина! - с изумлением воззрился он на меня. - Жадина-говядина, турецкий барабан!

- Не-а, я не жадина. Я трусиха. Не хочу шиковать на пять с плюсом. Потому что каждую минуту буду чувствовать себя не в своей тарелке.

- Да ну! За сутки бы освоилась!

- А здесь и осваиваться не надо. Здесь надо кинуть шмотки и пойти радоваться жизни во все злачные места разом.

- Понял! - Дракон скосил глаза к носу и глубокомысленно поднял палец. - Ты МЕНЯ боишься. Боишься моих сугубо мужских притязаний на...

- На то, чтобы потребовать в номер обед из пяти блюд, а потом завалиться дрыхнуть на семиспальное ложе под балдахином. Знаю я ваши мужские притязания. Быстро отжался, поднялся, побрился и пошел развлекаться!

- И с кем я связался, - заворчал мой многострадальный глюк... или не глюк. - Так рассчитывал на сексуальную оргию по приезду, а вместо оргии получаю марш-бросок по магазинам... Шоппингоманка!

- Ты же еще не знаешь, куда я тебя поволоку!

- Да знаю, знаю. На Риальто. Будешь шарить по лавкам, пока не купишь себе бусики муранского стекла и поллитра дорогих духов. Для того, небось, и экономию развела, - откликнулся Дракон из ванной.

- А ты, я вижу, досконально в теме! Многих ты сюда уже возил, развратная рептилия?

- Щас, автографы у зеркала посчитаю... Катя из Омска, Света из Томска, Люда из Иркутска, Эрменгарда Потаповна...

- И Зина из резины!

Дракон захихикал. Хмурый каменный город тоже улыбнулся сумрачной усталой улыбкой.

* * *

Мы опоздали. Опоздали, опоздали, опоздали. И никакое предчувствие не намекнуло нам: не время полоскать когти в озерах и закладывать виражи в тучах, наслаждаясь воздушной акробатикой под зеленой луной. Черт, ну хоть бы у Дубины сердце екнуло - так нет же! Мы вальяжно махали крылами, точно у нас целая вечность впереди.

Вообще драконам свойственно считать: впереди - вечность. Если не у дракона лично, то у вселенной - наверняка. А любое живое существо вмещает в себя вселенную - так же, как и вселенная - любое живое существо. Наверняка организм дракона производит ЛСД. В качестве гормона. Отсюда и открытое сознание, и могучее чувство единства с мирозданием. Ладно, особенности драконьего метаболизма оставим на потом.

В момент приземления нам было не до рассуждений о метаболизме. И вообще не до рассуждений.

Сверзившись на смотровую площадку башни - оба голые, без клочка одежды, изорванной гигантскими драконьими телами в момент превращения - мы кое-как похватали свое драгоценное оружие (зря, что ли, возле пещеры его не бросили, с собой поперли?) и, не тратя времени на прочие деликатности, кинулись вниз по лестнице. Потому что человек не в пример чувствительнее дракона. И оба мы, став людьми, сообразили: нельзя нам было задерживаться. Нельзя.

Дракон - существо одновременно благородное и эгоцентричное. И ко всему живому (включая друзей и любимых из рода человеческого) дракон относится с фатализмом: все равно жизни тебе, дорогой друг, отведено немногим больше, чем поденке-однодневке. Так лучше я и заморачиваться не буду со всей этой скорбью, трауром, верностью памяти. Буду радоваться, пока ты еще есть, а как тебя не станет, смирюсь. Причем немедленно.

Лишь человек всей душой ощущает протест при мысли, что тот, кого он любит - обречен.

Пока мы были драконами, нам и в голову не приходила мысль, естественная для шантажиста: если жертва слишком хорошо защищена, бей в то, что жертве дорого! И я впервые за долгий срок обнаружила, что переживаю не только за Дубину (навязался на мою голову!), но и за его пассию.

Словом, мы, топоча, будто пара кентавров (вот только в ЭТО не превращайте меня, пожалуйста!) ворвались в спальню Кордейры, кожей чуя неладное.

Если бы Корди была в порядке, уж и не знаю, что бы она подумала. Вдруг посреди ночи в спальню врываются ее принц-монстр и его напарница-почти-что-родственница, оба голые, оба с оружием... Я бы в таких посетителей сперва прицелилась - и лишь потом, через прицел, разговаривала бы.

Но Кордейра в спальне... не совсем была. Можно сказать, ее там было процентов десять, не больше. Перед зеркалом сидела статуя принцессы. Из чего-то вроде воды. Прозрачная субстанция, принявшая форму живого девичьего тела, струилась и вращалась, ни на миллиметр не выходя из пределов невидимого сосуда. Сосуда жизни, которым наша овечка была совсем недавно. До того, как решила причесаться. Перед зеркалом.

Конечно, проклятый Старый Хрен вытащил из девочки душу и большую часть материальности, понимая, что на двух драконов возбухать бесполезно. Что мы защищены так, как ему (ей? а, черт, какая разница!) и не снилось. Значит, прогнуть нас под свои требования можно только одним способом - забрав Кордейру. И шантажируя Дубину, а через него - и меня.

Наверняка все это безобразие совершилось, пока мы, презрительно отмахнувшись от крылатых кровососов, изображали авиашоу над окрестными холмами. Два самовлюбленных идиота.

- Я иду за ней! - непререкаемым тоном заявил Геркулес и протянул руку к зеркалу. Поверхность совершенно обычного трюмо вспучилась, потянулась ему навстречу, раскрываясь серебристым плотоядным цветком, играя лепестками, завораживая. Я пулей метнулась к Дубине, но лепестки уже схватили его, облепили, затянули внутрь и выровнялись, превратившись в спокойную зеркальную гладь.

Рыча от нетерпения, я кинулась в гардеробную, кружась вихрем, натягивала на себя вещи, обувь, срывала с вешалок одежду для Дубины и для себя. Из шкафа я выпрыгнула экипированной, злой и сосредоточенной. Я уже представляла, каким окажется зазеркалье, вылепленное сознанием Геркулеса.

Запрыгнув в трюмо, я первым делом увидела Дубину, переступающего с ноги на ногу с выражением крайнего раздражения на лице.

Еще бы! Под нашими ногами простиралось базальтовое поле. Не вполне остывшее. Всучив Геркулесу ботинки и прочую экипировку, я огляделась. Ну, так я и думала. Эта территория зазеркалья оставляла желать много, много лучшего.

- Бежим! - только и успела проорать я, заметив, как вдалеке порода начинает расходиться алыми горячими трещинами.

Ох, как же мы бежали тогда! Хорошо, что здесь ты почти так же неуязвим, как и во сне. Можно в два прыжка преодолеть гору. И оказаться там, где красный язык лавы не слизнет тебя, словно каплю со щеки.

На склонах простиралась выжженная пустошь. Куда ни глянь, всюду пепел, черные остовы деревьев и смерть, одна только смерть.

- Почему здесь так... хреново? - угрюмо поинтересовался Дубина.

- Потому что это ТВОЕ Зазеркалье.

- Это я в душе такой злобный мудак? - моего другу и впрямь обидна мысль, что он кому-то или чему-то (типа высшего разума) кажется злобным мудаком. Нет! Он не такой! Ох, как же мне хотелось взять и сказать: "Такой, такой!" - просто в отместку за идиотский шаг внутрь зеркала. В чем мать родила. Без меня. И даже не посоветовавшись со мной. Мудак!!!

- Сказала бы я тебе... Ну да ладно. Это - ТВОЯ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ. Думаю, попади мы в твою башку, там бы был порядок, тишь и гладь, как в морге. И никаких неконтролируемых выбросов. А тут - преисподняя, которую ты в себе давно изжил. Как, доволен?

- А что же теперь делать? - повернулся и глядит на меня голубыми-преголубыми глазами. Дубина.

- Вниз пойдем. Искать самое безопасное место.

- Почему самое безопасное? - Нет, ну послал же господь напарничка! Я понимаю, женская логика - это для мужчины нечто непостижимое, но тут и не требуется никакой женской логики, только самая элементарная!

- Дубина, ну посуди сам: Кордейра всегда была в опасности. И без тебя, и с тобой, а уж тем более когда я заявилась. Ее в любой момент могли отдать замуж за высокородного хама, отдать в монастырь, отдать чудовищу, отдать, отдать, отдать... Кордейра - профессиональная жертва! Значит, как только начнутся всякие там цветочки, ручеечки, подушечки под каждым деревом - мы окажемся на территории Кордейры.

В ответ Геркулес посмотрел на меня с нехорошим сомнением, потом пожал плечами, поправил плащ - и мы пошли. Туда, где не приносят жертв, туда, где круглый год цветут сады, туда, где каждая жизнь в безопасности.

А пока требовалось быть очень внимательным. То и дело под ногами разверзались провалы, твердая на вид почва превращалась в зыбучие пески, над головами свистели раскаленные камни, выброшенные вулканом. И предвидеть, что за пакость приключится с нами в следующую минуту, было совершенно невозможно. Я только успевала изумляться, до какой степени наш Геркулес, оказывается, добрый, порядочный, спокойный и аккуратный, невзирая на свою профессию и на всю свою жизнь, по большому счету. И это было очень плохо. По крайней мере здесь. Каждый метр жуткой Геркулесовой земли будет снится мне в кошмарах. Если я, конечно, выберусь. И смогу заснуть - после того, как выберусь.

Постепенно выжженные пустоши сменились лугами. Мы вздохнули свободнее.

Звуки тоже стали другими. Никто больше не жрал свою добычу среди иссохших кустов, не взрыкивал в нашу сторону на всем понятном языке: проходи, а то плохо будет! Не трещала, разламываясь, земная твердь, не врезались в почву вулканические бомбы - в общем, рай это был. Тихий зеленый рай. Правда, без подушечек под сенью древ. Но я и не настаивала. Я была готова принять безопасное Зазеркалье Кордейры и без мягкой мебели.

И почему мы так уверены, что знаем наших близких? Знаем их до донышка, до последней заветной мечты, до последней фобии, до последней прихоти? Разве не говорили вам: герои погибают, когда становятся чересчур самонадеянными...