"На астероиде (Прикл. науч.-фант. повесть— «Путь к Марсу» - 2)" - читать интересную книгу автора (Хачатурьянц Левон Суренович, Хрунов...)

Глава V КОМАНДИР ЛИСТАЕТ АЛЬБОМ

…И снова перед ним альбом — плотный, в чуть потертом голубом бархате с солидными серебряными уголками. На Земле он весил бы изрядно. Вон как разбух от новых фотографий. Предпоследнее фото, наклеенное Виктором Сергеевичем, изображает «нашего министра», перерезающего ленточку перед воротами собственного астероидного металлургического комбината. Это сооружение, подножие которого хорошо видно в иллюминатор, меньше всего напоминает земные предприятия с их аккуратно расставленными по равнине пеналами цехов. Негде здесь размахиваться вширь. Комбинат представляет собой сложной конструкции башню, уходящую далеко от станции, дальше, чем уходят от Земли вершины самых высоких небоскребов и телевышек. Технологические линии вытянуты по вертикали: у массивного астероида словно появился стройный, длинный серебристый побег. Ничего, тяготение позволяет…

Последняя фотография — открытие памятника Героям астероида. Толпа в скафандрах вокруг странного на первый взгляд, двойного обелиска, напоминающего белую двузубую вилку. Оранжерейные розы в прозрачной капсуле, и над ними — два имени, высеченных крупным шрифтом. Рам Ананд и Рашид Гаджиев.

Да-с, следующий снимок наклеит кто-нибудь другой. Нет, не кто-нибудь, а конкретный человек, начальник орбитальной станции с завтрашнего дня, Георгий Калантаров, старый боевой товарищ, штурман «Вихря-1»…

Скоро, очень скоро руки Виктора Сергеевича ощутят вес земных предметов. Будет долгий, долгий отпуск — ласковое море, ненавязчивый надзор медиков. Потом, через полгода или год, эти самые медики весьма жестко определят: летать ли еще Панину, выходить ли в скафандре под черный, усыпанный огнями купол или до конца дней почивать на лаврах, сокрушаясь, отчего в самую ясную южную ночь звезды все-таки мельче и тусклее, чем в пустоте…

Командир еще раз бережно провел пальцем по глянцевой поверхности последнего снимка.

Двойной обелиск…

Конструкция придумана не случайно. Никогда уже, — если, конечно, не грянет беда совершенно непредвиденная, — никогда не будет нужды ставить на астероиде еще одно надгробие. Но прежде чем командир в последний раз перед отлетом на Землю открыл альбом, произошли многие события…

Разбойничий налет на атомную электроцентраль вызвал настоящую всепланетную бурю. Руководители некоторых государств даже заявили во всеуслышание, что они впервые жалеют, что переплавили свои арсеналы: не худо бы отыскать гнездо мафии и рассчитаться с ней.

Действительно, картина возникала тревожная. Сначала — история с «фактором икс», надолго занявшая умы землян. Хотя и состоялся международный суд, запретивший деятельность «Общества Адама», и были опубликованы подробные материалы следствия, многие так и не поверили до конца, что психическая эпидемия на астероиде была хитроумной диверсией. Мало ли что: космос все-таки среда не слишком знакомая, от него жди каких угодно подарков. «Может, все это разбирательство — пропагандистская выдумка русских, а Комитет контроля попался на их удочку… (Такое мнение поддерживала часть буржуазных газет.)

Когда погиб от разгерметизации шлема Рам Ананд, скандал был такой, что все попытки «отвести глаза публике» провалились сразу. Диверсант, пробравшийся на завод скафандров и с помощью микропередатчика заставивший автоматы сборки приделать к серии 0-16 добавочные отводы антенны, сдался после многодневного преследования и сделал сенсационные признания по телевидению. Многих из названных им активных «космоборцев» арестовал Интерпол, других «взяли» национальные службы безопасности, но крупная рыба, как всегда, ускользнула. Кто-то просто исчез; инженер, придумавший трюк с удлинением скафандровой антенны, мигом попал под колеса поезда парижского метро; один из финансовых вдохновителей мафии предпочел застрелиться… В общем, к центру паутины не приблизились и на этот раз.

Пара «бесхозных» космолетов, пронесшихся по земному небу и по страницам газет, возбудила новые надежды у инициаторов расследования. Намечался более или менее ясный путь. С корабля, приблизившегося к астероиду, вполне мог быть передан код разгерметизации скафандров 0-16. Очевидно, «космоборцы» сделали этот отвод в рукаве именно для того, чтобы антенной стал весь корпус «Вихря-2» и сигнал мог быть принят за тысячи километров.

Но «близнецы» поначалу не проявляли никакой агрессивности; да и на ловлю их ушло бы слишком много сил. К тому же американская пресса довольно убедительно разъяснила насчет стартовых баков «Вашингтона», которым было придано большое начальное ускорение. В довершение всего экспертам мешала быть достаточно активными мысль, приходившая в голову и злополучному Бергсону: сегодня частное лицо не может втайне построить и запустить пару дальнорейсовых кораблей. Изготовление и доставка деталей, сборка, взлеты не прошли бы незамеченными.

Когда все заинтересованные лица окончательно успокоились по поводу «близнецов» и отнесли их к разряду безобидных НЛО, грянула ночная битва Гаджиева и Дэви с обнаглевшим пиратом.

Удайся экипажу корабля его замысел — стереть орбитальный поселок взрывом ядерного котла, все было бы шито-крыто: дескать, случилась авария на атомной электростанции. Может, невесомость выкинула фортель, да и нервы операторов напряжены.

Однако Рашид спас централь, а вдова Рама Ананда жестоко отомстила за мужа, расстреляв убийц мирными «почтовыми голубями» и рудовозами. Исчезли все сомнения в том, что антиастероидная мафия владеет собственным ракетным флотом.

Неизвестно, долго ли продолжался бы поиск секретного космодрома, сколько бы еще мыкались с материка на материк, с острова на остров инспектора Комитета контроля, если б не совершенно внезапное заявление

Рене Теруатеа. Видный полинезийский гидробиолог, капитан исследовательского судна «Тритон», сообщил представителю Комитета в Бангкоке, что несколько дней назад при тревожных обстоятельствах погиб батискаф с «Тритона», погрузившийся в одну из крупнейших океанских впадин. На крошечной субмарине находились рулевой-механик Ким Дхак и гость Теруатеа, физик Олаф Бергсон. До последних метров пути батискаф вел себя вполне нормально, связь с ним прервалась в один момент. То, что аппарат не просто затонул, а был взорван, установили вертолетчики рыболовецкой флотилии, нашедшие части непотопляемого оборудования и клочья надувной обивки.

Стоило доктору упомянуть о том, что его романтический друг поймал в районе этой впадины скрещение двух каких-то радиолучей из космоса якобы с внеземных звездолетов, чтобы Комитет развернул целую стратегическую операцию. Прежде всего изолировали Теруатеа — для его собственной безопасности. Подобно Панину не доверяя радиоволнам, бангкокский инспектор послал нарочного с шифрованным письмом в Женеву. Там быстро приняли меры. Рабочая группа инспекции высадилась на островах, примыкающих к впадине, и произвела там осторожный опрос населения. Напуганные островитяне выложили все, что знали про подводный гром и огненные столбы. Три дня спустя разведочная микротелекамера, сброшенная с туземной пироги, показала изображение гигантской бронированной крышки, или колпака, прикрывающего дно впадины. Еще через неделю пять бесшумных субмарин последнего поколения перед разоружением сошлись с разных сторон над океанской крепостью. В Комитете опасались не столько поединка — огневая мощь лодок была достаточной, — сколько самоуничтожения врага. Поэтому, прежде чем начать «вскрытие консервной банки», субмарины парализовали все механизмы под колпаком. Можно усмотреть некий символ в том, что хозяева подводного космодрома подверглись такому же магнитному ливню, как и тот, который они сами обрушили недавно на централь астероида.

Кому-то из главарей отряда, отсиживавшегося под крышкой, удалось бы затеять пожар, но огонь потушили свои же. По-видимому, даже фанатичным мафиози не слишком хотелось жертвовать жизнью, чтобы выгородить высокопоставленных боссов. Из бокового люка показалась рука с белым флагом, а затем вылез и парламентер. Взятый на флагманскую субмарину, он попросил от имени осажденных вернуть электричество, ибо в противном случае будет невозможно открыть главный люк. Командующий эскадрой согласился, но предупредил, что при малейшей попытке к сопротивлению сметет крепость. Лодки приняли прицельное положение, магнитное поле было убрано. Под крышкой глухо ударило несколько выстрелов — очевидно, еще кто-то воспротивился мирной сдаче. Затем центральная часть колпака лопнула посередине и медленно раскрылась…

Пятьдесят два человека, сдавшихся эскадре, были доставлены в Женеву. Страницы газет и развороты журналов запестрели снимками секретных цехов, мастерских, пусковых шахт. На заводе под толщей океана уже собирали следующую пару кораблей-убийц, вооруженных лучше, чем предыдущие…

То, что разразилось в мире после разоблачения главного антиастероидного заговора, можно было сравнить разве что с кампанией протеста последних лет перед разоружением. Людям, не так давно вздохнувшим спокойно — пятидесятилетние еще отлично помнили нервозную атмосферу «термоядерного противостояния», — вовсе не хотелось опять со страхом включать телевизоры. Беспощадная организация «космоборцев», собравшая недобитых реакционеров всех мастей, возбудила против себя многоликий и многообразный протест. «Первый случай в нашей истории, — чтобы и левые, и правые, и белые, и цветные, и католики, и протестанты столь активно помогали полиции!» — признался министр внутренних дел крупной капиталистической страны.

В нескольких буржуазных государствах Европы пали кабинеты; обанкротились значительные фирмы, биржевая паника в очередной раз ударила по самым твердым видам валюты. Волей-неволей, ощутив угрозу еще более страшных потрясений, финансовые боги были вынуждены пожертвовать даже самыми близкими помощниками. Международный суд рассматривал одновременно сотни дел; перед его рабочими группами представали одураченные интеллигенты и матерые разведчики, психопаты и профессиональные преступники, запуганные пешки и многоопытные короли терроризма. Частая сеть розыска набрела и на «экспериментальный центр» мафии, где несколько, безусловно, талантливых, но, увы, профашистски настроенных ученых работали над принципами неуловимости космических кораблей. Именно благодаря их стараниям был надежно замаскирован от следящих устройств взлет «близнецов»…

Под шум скандального расследования покровители «космоборцев» — известные всем, но юридически неподсудные миллиардеры, сумели добиться освобождения верхушки «Общества Адама». Коллинз и его подручные были признаны лишь косвенными соучастниками преступлений. «Пророк» Иеремия отделался штрафом (который за него уплатил один из благотворительных фондов) и даже заявил публично, что считает методы террористов «нехристианскими и недостойными цивилизованных людей». Кажется, слова его были искренними. Во всяком случае, с тех пор «честный фермер» не произносил поджигательских речей и безмятежно учительствовал в каком-то колледже.

Приговоры суда удовлетворили даже наиболее непримиримых борцов против мафии. Видимо, времена были уже не те, чтобы покрывать нарушителей всеобщего мира… Подводную крепость разоружили и передали океанологам. Орбитальная станция работала нормально; вовсю строилась башня комбината, снова готовился к запуску «Вихрь-2». Жители внеземного поселка отпраздновали победу над силами зла и позабыли о ней в будничных заботах.

Кажется, только три человека в мире не почувствовали полного облегчения. Более чем обычно замкнувшись, ожившей статуей расхаживала по диспетчерской Дэви; ей предлагали досрочный отпуск, она отказалась. Неотвязная дума омрачала дни Виктора Сергеевича; чаще обычного впадал он в раздражение или, наоборот, на целые сутки затворялся в своей квартире под слоем камня, на нижнем жилом горизонте командного пункта. Переживая за командира, почти перестала улыбаться Марина.

А если быть совершенно точным, Панину не давали покоя две думы. О неведомом враге, которого еще предстоит найти с помощью Дэви среди поселенцев астероида. И о том вполне ясном, но почему-то всеми на радостях забытом факте, что по Солнечной системе кружит второй, пока безмолвный и невидимый пиратский космолет.

С некоторых пор Марина стала пропадать в виварии. Все свободное время проводила возле решеток и витринных стекол, за которыми копошились звери и птицы, странно преображенные микротяжестью. На недоуменные вопросы коллег, откуда вдруг такая страсть к животным, Стрижова отвечала, что еще в детстве заметила успокоительное влияние животных. Может быть, дело тут в каком-нибудь свойстве биополя, но скорее, в самой скромной, незатейливой, лишенной всяких тайн жизни пса, кошки или аквариумных рыбок. Рядом с этим мудро-элементарным бытием собственные заботы подчас кажутся пустой, надуманной суетой.

Марина подружилась со всей командой вивария, с зоологами, ветеринарами и техниками. Помогала готовить пищу и чистить клетки, терпеливо выслушивала длинные рассказы о рационе слоновой черепахи или обезьяньих заболеваниях. К ней присоединился «Санта-Клаус», седовласый Том Карр. Том так и остался начальником солнечной ловушки, Сикорского после психической эпидемии врачи больше не допустили к ответственной работе. Вместе с Мариной, только более откровенно и бурно, он изумлялся тому, как осторожно ползет-стелется по нежной траве местный, родившийся в невесомости кролик. Ему чужды веселые прыжки. Невероятно огромный и пушистый, ползающий кролик кажется страшноватым неизвестным животным. А трава, приминаемая его осторожными лапами, несмотря на малое тяготение, все равно растет вверх. Ей указывает дорогу Солнце…

Рыбки, по-видимому, вообще не чувствовали, насколько ничтожна гравитация. И привезенные с Земли, и родившиеся здесь гуппи с радужными хвостами, алые меченосцы, бархатные моллинезии водили все те же привычные хороводы вокруг кормушек, бросались по прямой из угла в угол. В жилищах птиц были подвешены у потолков эластичные сетки, иначе пернатые разбились бы вдребезги. Как ни странно, к диковинным условиям первыми привыкли российские лесные пичуги, зарянки, пеночки, корольки и прочая шумная, деловитая мелочь; чуть трепеща самыми кончиками крыльев, они висели посреди остекленного пространства или неторопливо планировали, обходя ветви буйно разросшихся кустов. Царственные же орлы и раззолоченные павлины то и дело забывали, где они находятся, и с дикими воплями с размаху втыкались в сетку…

Птенцы всех птичьих пород, уроженцы астероида, вели себя одинаково осмотрительно и даже, пожалуй, горделиво. Вероятно, их врожденное самолюбие было удовлетворено тем, что даже голые крючки — зачатки крыльев — позволяли отлично летать. За нелепыми бесперыми летунами гонялись крошечные макаки и пушистые сосунки-капуцины, наловчившиеся загребать воздух ладошками. У обезьянок наблюдалось резкое удлинение лап, они напоминали пауков…

Стрижова и Карр возились со всей этой живностью, забывая о режиме дня; приходилось вмешиваться командиру. Иногда в виварий являлась «хозяйка» смежного блока — оранжерей — Марта Энгстрем, и при ней новоиспеченный оператор оранжерейной гидросети сильно похудевший Сикорский. Эти визиты также происходили не без ведома Панина. Неразлучная парочка рьяно бралась помогать зоологам, и Марине приходилось ретироваться.

Оказавшись на рабочем месте, она старалась полностью отдаться труду, чтобы не оставалось места ни лишним мыслям, ни проклятому постоянному предчувствию новых бед. Впрочем, не надо было особых стараний, чтобы с головой уйти в должностные обязанности. Чего стоила одна гипнотека! Это начинание казалось прямым волшебством новым жителям поселка. Марина собирала в машинной памяти магнитные записи словесных внушений, формулы определенных видов отдыха.

Наш мозг способен воспринимать время в сжатом, сконцентрированном состоянии, «прокручивать» события в темпе, тысячекратно превосходящем действительный. Оттого за несколько секунд сна можно «прожить» часы, а то и недели. Суггестирующие записи позволяли человеку в течение десяти минут провести несколько суток прекрасного, безмятежного отпуска. Все, кто испытал гипноотдых, проникался восторженным чувством к науке; никогда до сей поры не слышала Марина таких любовных излияний и дифирамбов; один запальчивый кубинский курсант назвал ее «богиней, чудесно продлевающей жизнь». Только однажды случился совершенно неожиданный конфуз.

«Патриарх» астероида, шестидесятипятилетний библиотекарь Антон Корчак долго не мог преодолеть предвзятого отношения к гипнозу. «Боюсь, право слово… и знаю, что ничего страшного, а боюсь… будто марионеткой станешь, себе не принадлежащей…» Как-то Марина подвергла Корчака очередному обследованию, после которого заявила, что почтенный поселенец явно переутомился; если упрямый библиотекарь не пожелает воспользоваться внушаемым отпуском, его придется списать на Землю. Антон больше всего опасался быть списанным, это означало для него старость. Потому волей-неволей поплелся к пульту машины психофизцентра и начал набирать некую программу. Вслед за этим машина дала сбой. Среди трех сотен видов отдыха, собранных к тому времени Стрижовой, не оказалось разновидности, заказанной Корчаком. Марина спросила о желании пациента очень мягко, чтобы не задеть его национальные чувства; неужели при составлении «гипнотеки» она обошла вниманием отдых, популярный в Чехословакии?!

Ответ почтенного «пана Антона» был смиренным и весьма неожиданным. Библиотекарь, который провел детство в доме своего отца-лесничего среди Высоких Татр, обожал на досуге колоть дрова…

Скоро, в соответствии с долгосрочной программой работ, пришло для Марины такое напряженное время, что вместо привычного забвения в трудах стало тянуть ее к расслаблению, к пассивному отдыху. Уже и гипнотекой не пользовалась. Просто лежала с книгой на кушетке, а то и без книги, бездумно глядя в потолок.

Начались испытательные полеты с биоуправлением. Первые опыты проводились еще в 70-х годах прошлого века. Налаживали связь между нервной системой испытателя и управляемым устройством. Посредник — электронная машина. Повинуясь желанию человека, без прикосновения рук, работали послушные механизмы. Неспециалистам это казалось чудом. Специалисты солидно объясняли, что никто не видит ничего чудесного в подчинении нашим желаниям мышц тела. Биотоки — точно адресованные электрические импульсы — бегут от мозга, заставляя нас ходить, вставать, садиться, жевать, писать или строить глазки девушке на сиденье напротив. Поставьте на место мышц чувствительные механизмы — вот вам и биоуправление…

Одним из первых попробовал подняться в ракете, лишенной пульта управления, космонавт Муреш. Два его предшественника без всяких приключений стартовали с астероида и несколько раз облетели вокруг него, одним усилием мысли выполняя сложные маневры. А вот у Муреша начались «сюрпризы»…

Вообще-то он был непростым парнем, Пол Муреш, американец венгерского происхождения, потомок одной из уважаемых «космических» фамилий США, слава которой зародилась в 1990-х годах, во время полетов семейства челночных кораблей. Дядя Пола, человек суровый и своеобразный, любивший вздыхать и жаловаться, что родился на триста лет позже «своего времени», имел довольно необычные убеждения. Он был опытным и заслуженным пилотом, но почему-то призывал своих коллег и учеников «не слишком доверять технике». «Ну и что из того, что мы утюжим пустоту и под ногами у нас сто тысяч лошадиных сил?» — говаривал старый Лайош смешливым юнцам из пополнения. «Все равно мы ничем не отличаемся от матросов какой-нибудь колумбовой «Ниньи» или «Пинты». Только что руки не обдираем канатами. А жаль, лучше бы обдирали. Это делает из хлюпиков мужчин. Впрочем, если у вас на полном ходу откажет подача кислорода или начнется вибрация, веселья будет побольше, чем у испанцев на пути в Новый Свет…» Дядя не уважал электронику: «Вы мне не говорите про медлительность человеческих реакций; где-нибудь в сече с турками мой прапрадед соображал скорее, чем ваши компьютеры, иначе остался бы без головы…» Не жаловал он также психофизиологический контроль и вообще медицину. «Подумаешь, насморк у тебя или переел с вечера! Машина предполетного осмотра, видите ли, забраковала… А что она понимает, рухлядь? Может, у тебя желание и воля в сто раз больше, чем у самого здорового, и ты, сцепив зубы, пойдешь вперед там, где он захнычет и попросится домой. Этого машине никогда не понять.

Она бы того же Колумба или, скажем, Магеллана не допустила бы к плаванию из-за гнилого зуба…»

Взгляды ворчливого Лайоша перенял его младший брат — отец Пола и, наконец, сам Пол. Оттого, поднявшись на ракете, испытатель решил, по его собственному выражению, «поводить машину за нос», доказать, что человек все равно умнее…

С этой целью Пол скомандовал кораблю сделать достаточно крутой разворот, а когда ракета беспрекословно подчинилась, вдруг мысленно нарисовал прямую линию полета. Стальные стены ощутимо вздрогнули. Муреш почувствовал легкое покалывание на запястьях, там, где к его коже были приклеены датчики машины, преобразовывавшей биотоки. Тем не менее упрямый пилот снова «предложил» ракете немедленно прекратить разворот и двигаться прямо. На этот раз корабль даже «ухом не повел», зато Пола изрядно тряхнуло током. Крепко выругав автоматику, он волей-неволей завершил маневр.

Вдоволь посмеявшись над рассказом Муреша, кибернетики признались ему в небольшом подвохе. Испытателей не посвящали в тонкости схемы обратной связи, предпочитали, чтобы пилоты все постигли самостоятельно. (Это тоже предложила Марина, неистощимая на выдумку в деле различных тестов и проверок своих подопечных.) Датчики, снимавшие картину биотоков, бегущих от мозга, передавали ее весьма коварному микрокомпьютеру. Если желание пилота не выходило за пределы возможностей корабля, машинка, работая в качестве приемного устройства, посылала импульс главной ЭВМ ракеты. Если космонавт требовал чего-то нелепого, недопустимого или разрушительного, электронный страж отвечал ему разрядом, так сказать, приводил в чувство. Чем больше было отклонение от нормы, тем сильнее становился разряд, вплоть до весьма болезненного. Пилота, потерявшего сознание, такой «укол» мигом оживлял; кроме того, достигнув определенной силы, тревожный сигнал транслировался в центр управления полетом.

Панин запретил Марине (и кому бы то ни было другому) делать выговор Полу. Упрямец должен был все понять сам. Тем более что вскоре ему предстояло более серьезное испытание.

Космоцентр СССР совместно с НАСА разработали специальный корабль для исследования пояса астероидов — чудовищного роя мелких и крупных обломков планетного «строительного материала», висевшего между Марсом и Юпитером.

Пример «Вихря», притащившего драгоценный подарок Земле, оказался заразительным. Многим странам захотелось запустить руки в космическую россыпь и выудить оттуда самородок подороже. Сдерживала только страшноватая хроника полета того же «Вихря». Никому не хотелось уворачиваться от глыб и горных пиков, летящих вдесятеро быстрее артиллерийского снаряда.

Именно для успешного лавирования среди камней пояса и была создана эта относительно небольшая, очень прочная и маневренная ракета с мощными «якорями», способными намертво вцепиться в облюбованную глыбу. Но успех маршрута высшей сложности зависел исключительно от быстроты реакций пилота. Ручное управление было слишком медленным. Корабль мог трижды погибнуть, пока пилот, заметив опасность, совершил бы необходимые манипуляции на пульте. Передача всех функций управления автоматам также не гарантировала благополучного исхода; в дьявольском лабиринте требовались и фантазия, и умение рисковать, и даже та гениальная нелогичность, которая раз и навсегда поставила человека выше всех его рукотворных подобий. Итак, оставалось только биоуправление, сводившее почти до нуля промежуток между решением и поступком. Испытания на астероиде должны были подтвердить пригодность ракеты «Варан» для путешествия в те края, где ее могла выручить только верткость, свойственная пустынной ящерице, подарившей свое название новому виду космоплавания…

Для наблюдения за стартом и полетом Виктор Сергеевич не поехал на пусковой комплекс, а уселся вместе с Мариной перед экраном командного пункта астероида. В центральной части был хорошо виден короткий круглоголовый «Варан», крепыш с растопыренными стабилизаторами, смирно лежавший в желобе. Слева сидел в пилотском кресле одетый в скафандр Пол Муреш, скуластый, веснушчатый и рыжий, непрерывно что-то жевавший. Глаза у него были узкие, зеленые и неприветливые, должно быть, подозревал будущие провокации со стороны автоматов. Правая треть экрана показывала зал пускового, где в числе прочих операторов колдовала с наушниками на голове бледная Дэви и переваливался вдоль пульта мешковатый Глебов.

«Варан» привезли на станцию совсем недавно, Панин его изнутри не видел и теперь заинтересовался, сообразив, что кабина выглядит непривычно. То, что перед пилотом не было вообще никаких органов управления, только сводный блок приборов, — это исходило из системы корабля. Но почему колени Пола упирались в прозрачную перегородку, за которой явственно виднелось еще одно пилотское кресло?

Это была спарка. Тренировочный вариант. Передняя кабина предназначалась для космонавта-инструктора. Спарки применялись довольно давно, со времен появления первых орбитальных самолетов — кораблей многоразового использования для связи с жилыми спутниками. Теперь почти любая серия ракет начиналась со сдвоенной модели. Только большие дальнорейсовые планетолеты по вполне понятным причинам вторых кабин не имели. Спарки позволяли одновременно обкатывать корабль и обучать его будущего хозяина. Часто на месте учителя выходил в космос сам конструктор.

Сегодня второе рабочее место было свободно. Через дублирующий пульт осуществлялась связь с центром. Руководитель испытаний мог следить за состоянием каких угодно систем, только не имел возможности вмешаться в процесс управления. Такое ограничение было оправдано психологически. Космонавт знал, что ему не на кого переложить свои обязанности. В любом случае он целиком и полностью отвечал за полет. Конечно, это мобилизовало, не позволяло ослабить внимание, оробеть, потерять присутствие духа…

Программа нынешних испытаний предусматривала полный набор операций, выявляющих все качества «Варана». Полу предстояло силой мысли осуществить выход на курс, облететь астероид и решить ряд нелегких оперативных задач, в том числе сманеврировать между несколькими гигантскими «буями», спутниками, сделанными из тончайшей пленки.

Виктору Сергеевичу нравилось, как Пол проверяет готовность корабля: закрыв глаза и приложив пальцы к вискам, пилот являл собой картину полного, можно сказать, йогического сосредоточения. В такт его мысленным распоряжением вспыхивали индикаторы, оживали циферблаты, выстраивались цифры в окошках дисплеев. Ни задержек, ни сбоев. Что называется, дисциплинированный ум.

Наконец, точно очнувшись от оцепенения, Муреш угрюмо пробормотал что-то о готовности к пуску. Глебов вопросительно оглянулся на экран с лицом Панина; командир кивнул, и Дмитрий Витальевич разрешил Полу взлет. «Орудие» уже стояло наподобие голенастого журавля, задрав ствол к зениту.

Сработал пусковой патрон — и вот уже «Варан», крестом раскинув стабилизаторы, резво удаляется от астероида. Теперь телекамера, показывавшая корабль извне, работала от следящего радиолокатора, поэтому ракета ни на секунду не пропадала из поля зрения…

Минут пятнадцать все шло нормально, потом начались странности. Пол все так же изображал крайнюю собранность, только руки уже не приближал к вискам — мешало опущенное стекло шлема. Однако, как это бывало уже не раз, командир краем глаза глянул на Дэви и заметил ее беспокойство. Вслед за этим Виктор Сергеевич повернулся к планшету курсографа, где от условно изображенного астероида убегали две светящиеся линии, белая и красная: белая — расчетный путь «Варана», красная — действительный. И увидел именно то, чего с момента пуска опасаются все руководители полетов. Линии расходились. Алая трасса, вместо того чтобы бежать вплотную к завиткам и петлям белой, резко уклонилась вниз.

— Дмитрий Витальевич, — со сдержанной злостью сказал Панин. — Что там у вас за игры? Извольте одернуть парня…

Еще не окончив фразу, Панин уже знал, что говорит впустую. Гусев ответил, часто моргая и разводя пухлыми ладошками:

— Одергивали, командир. Не реагирует.

Неужели Пол перехитрил-таки машину? Вряд ли. Первый полет на «Варане» многому научил его. Кроме того, вот уже в круглом глазке прибора набухает и пульсирует тревожная багровая вишня. Значит, компьютер бьет космонавта жгучими разрядами, а тот не чувствует. И на запросы Глебова никак не отвечает. Почему?

Виктор Сергеевич подумал было, что самопогружение Пола оказалось слишком глубоким. Впрочем, это не Дэви, он таким приемам не обучен. Да и вообще, лицо пилота кажется слишком неподвижным для подлинной сосредоточенности. Скорее это маска. Словно в тот самый момент, когда Пол представил себе маршрут полета, что-то разом выключило его сознание; так он и остался, со значительной миной, со складками на переносице, но уже не мыслящий, не действующий…

Господи!

Лоб Муреша заблестел, покрываясь испариной. Капля пота скатывается по щеке.

С одной стороны, наступило некоторое облегчение — «жив». С другой, надо было срочно разобраться: что же происходит на «Варане»? Если отказала терморегуляция, Мурешу конец через несколько минут. Рам Ананд, Гаджиев… Даже думать об этом жутко. Еще одна смерть. Прикроют, прикроют станцию… Неужели снова диверсия? Конца этому не видно! Происки пиратов или того, безликого, кто до сих пор прячется в поселке?..

В следующее мгновение компьютер, которому было, разумеется, наплевать на все происходящее, сообщил, что корабль окончил ориентацию. Куда сориентировался «Варан», об этом можно было только догадываться. Может, к Веге или к Сириусу. Но это значит, что сознание Муреша живет. Расстроенное, искаженное, оно продолжает управлять ракетой.

А терморегуляция в полном порядке, если, конечно, не врут все приборы сразу, и на «Варане», и у Глебова, и здесь, на командном пункте станции, и в Космоцентре на Земле, откуда уже названивают встревоженные Волновой и Тарханов, и в центре НАСА…

Так. Вполне логично. Ориентация окончена, включаются маршевые двигатели. «Варан» обретает вид огненного креста и уносится прочь от астероида. Минута, другая… Пузатое тело ракеты продырявливает белоснежный мяч «буя», разлетаются полотнища пленки. Еще один спутник уничтожен. Красная линия уверенно стремится к краю планшета. Струйки пота льются по неподвижному лицу Муреша. Затем его изображение, дернувшись, гаснет. Провал зияет в левой трети экрана, в центре безмятежно пылает крест сопел «Варана», в правой части видна паника на пусковом участке. Операторы вскакивают с мест, кто-то, не рассчитав усилия, болтает руками и ногами в воздухе. Одна Дэви внешне спокойна и, видимо, изыскивает способ пробиться к пульту «Варана». Панин ведет себя чуть сдержаннее, но скрыть волнение не может. Марина со страдальческой гримасой слушает через наушники, что ей втолковывает с Земли Тарханов.

Инструкции Космоцентра что-нибудь предусматривают на подобный случай?

Предусматривают.

Виктор Сергеевич объявил через все громкоговорители в помещении астероида:

— Внимание! Аварийная ситуация номер один! Работы на станции прекратить. На связь никому не выходить. Ожидать дальнейших распоряжений.

(…И снова растерянно разинет рот Том Карр, и потихоньку перекрестится фру Энгстрем, и станет ее успокаивать донельзя перепуганный Сикорский. В который раз за последний год тревога на астероиде!)

Всю правую треть заслонила широкая заспанная физиономия и круглые плечи Глебова.

— Есть предложение, командир.

— Ну?

— Тряхнуть стариной. Я беру транспортный корабль и догоняю этого психа. Слава богу, опыта мне хватит.

Как просто, подумал Панин. Для кого-то Глебов — тюфяк, увалень; но ведь на самом-то деле ас, ветеран космонавтики, втайне тоскующий о полетах… как, впрочем, и сам Виктор Сергеевич. Кому же, как не Диме, и гоняться за взбесившимся «Вараном»?

«Не будь этого предложения, через полминуты я бы сам решил лететь. Н-да… и получил бы выговор от Марины… Глебову не устроит сцены, а мне вот…»

— А есть готовый транспортник?

— Обязательно. В главном порту, новозеландский «Зэт-9». Заправлен, проверен, завтра должен тащить руду на Землю. Ну, руду мы выкинем в два счета.

— Придется. («Паршивец этот Пол, теперь нам платить неустойку новозеландским фирмачам!») Вместо нее возьмешь в трюм добавочный бак.

— Понял, Витя.

— Ну, Димочка, благословляю. Держи связь.

…Быстро они справились. «Варан» еще не успел и на тысячу километров отойти от станции, как транспортеры вывалили руду из великана-грузовоза (пыль висела огромным облаком по всему «корыту» порта), краны внесли в трюм цистерну с горючим, машины рассчитали наилучший курс преследования. Глебов натаскивал скафандр на раздобревшее со времен космической практики, неповоротливое тело, путался в застежках. Ему помогали, сдерживая смех, два юнца наладчика.

Тут машины выдали — хорошим шрифтом на белом листе, как требовал Панин — полную сводку проанализированных данных по «Варану».

Связь была тщательно проверена, все сигналы доходили до космонавта. Логические схемы управляющих машин исправно делали свое дело. (Значит, путь ракеты исказили именно команды Пола… Взбесился он, что ли? Или захотел жить робинзоном где-нибудь на Марсе?) Поражало другое. Почему одновременно с «помрачнением» Муреша выключилась телекамера в кабине? Как будто специально с тем, чтобы затруднить наблюдение. И еще. В сводке черным по белому написано: когда Пол начал отклонять ракету от расчетного курса, машины сначала попытались привести его в чувство болевыми сигналами, а затем включили аварийную программу возвращения. Но «Варан» не пожелал разворачиваться к астероиду. Значит, команды не дошли до двигателя.

…Раньше бытовала пословица: и незаряженное ружье раз в году стреляет. Хорошо. Как бы вы отнеслись к незаряженному ружью, у которого вылетает из ствола пуля, взрывается сам ствол и одновременно отваливается приклад? А ну-ка, рассчитаем вероятность такого события…

Когда-то в результате непредвиденной аварии погиб героический экипаж первого «Салюта» — Добровольский, Волков, Пацаев. Коварная неисправность подстерегла их у самой Земли, когда лишь десятки минут отделяли космонавтов от крепких объятий друзей, от дома… А экипаж «Аполлона-13»! Ученые и техники предусмотрели 1600 наиболее вероятных отказов корабельных систем. Случился 1601-й вариант: взорвались кислородные баки…

С тех давних, хрестоматийных времен методы проверки ракет достигли виртуозности, безопасность обеспечивалась двукратно и десятикратно. Конструкторы говаривали, что скорее откажет домашняя кофеварка, чем даже самый новый, необкатанный корабль. Это было правдой. «Варан» столько дней прощупывали, простукивали, просвечивали рентгеном, тестировали с помощью автоматов советские и американские космослужбы, что даже выход из строя какой-нибудь откидной крышки от мусорного ящика казался неправдоподобным.

Может быть, что-то разладилось в связи с биоуправлением? Сомнительно. Искусственные «нервы» тысячекратно проверены на Земле, испытаны на радиоуправляемых моделях в космосе. Кроме того, линия перехода на автоматы аварийного возвращения соединена с биосистемой только через компьютер, а он исправен. Значит, не потому выстрелило ружье…

В левой трети экрана, там, где раньше виднелась кабина спарки, теперь ворочался на откинутом кресле Глебов. Транспортник был готов к взлету, машинные материалы по его маршруту заложены в бортовую память.

«Ну, Дима… — сказал Панин, поднимая руку так, словно хотел перекрестить начальника порта. Гусев ободряюще моргнул. Последовал обмен сухими уставными словами: «Ключ на старт», «Пуск»…

Это был «земной» корабль — громадный, как тысячелетняя секвойя, красновато-черный «Зэт-9» с новозеландской эмблемой, на которой красовалась, точно в насмешку, бескрылая птица киви. И поднимался он не так, как астероидные ракеты с прицепленным к боку патрончиком, а величественно, в туче пламени, заставив содрогнуться скалы вокруг «корыта».

Экран разделился начетверо. Бледный факел «Варана» был оттеснен кверху, под ним обрисовалась непреклонно мчащаяся сигара транспортника. С планшета курсографа был убран никому не нужный белый узор трассы несостоявшихся испытаний. Вместо него рос отрезок реального пути «Варана». И под углом к нему проклюнулся от нижнего края, точно росток, курс преследователя…

Скоро с лица Глебова сползли малиновые пятна, и веки перестали походить на мешки — окончилась перегрузка. По просьбе Дмитрия Витальевича, Марина сообщила ему последние данные медицинской телеметрии. Конечно, сведения далеко не полные, ведь очень важную информацию психофизиологи черпают из голоса обследуемого, а Пол молчал. Анализ последних телекадров как будто говорил о состоянии глубокого сна или обморока. Температурных датчиков на коже Муреша не было, но Марина установила, что воздух рядом с пилотом нагрет выше нормы. Поскольку на охлаждение жалоб не было, оставалось предположить, что у Пола жар. Поколдовав с расшифровкой биотоков Пола, поступивших на машины «Варана», приблизительно установили пульс пилота. Он оказался здорово учащенным, свыше ста тридцати. Все вместе было похоже на внезапное заболевание; последние команды, бросившие корабль куда-то «в Галактику», Пол, вероятно, отдал в припадке бреда…

Спустя несколько минут Глебов потерял из виду ракету Муреша, но, поскольку путь обоих кораблей строго соответствовал намеченному, на станции не сомневались, что «Зэт-9» в конце концов догонит «Варан».

Так и случилось. Одна из неподвижных звезд, которая только что вошла в поле зрения визира Глебова, — эта картинка передавалась на один из малых мониторов, расчерченный белой сеткой, — нарушая все правила небесной механики, сползла с места, пересекла один квадрат, другой… Сонной, нахохленной птицы как не бывало. Подтянутый, помолодевший, азартный Дмитрий Витальевич так и прирос к визиру; его руки управляли огромным транспортником почти вслепую.

— Как будто он? — немного погодя спросил для страховки Глебов, с этакой небрежной хрипотцой, не без желания покрасоваться.

— Он, он и есть, — миролюбиво подтвердил командир, одним глазом поглядывая на планшет. Трассы чуть-чуть разошлись, есть угловое смещение… Молодец Дима: сам заметил, выровнял. Ас…

Скоро звезда «Варана» стала увеличиваться, пока не засияла, мигая, как пламя электросварки. Пол так и не выключал двигатель, явно собираясь разогнаться до максимума. Ослепленный Глебов опустил на визир дымчато-лиловый фильтр.

— Витя, — спросил Глебов, — можно, я дам добавочный импульс?

Добавочный импульс — прыжок транспортника в направлении беглеца — мог иметь два исхода. Либо Дмитрий Витальевич сумеет путем весьма сложных маневров, несмотря на ускорение, состыковать корабли, либо, как камень из пращи, пролетит мимо «Варана», и тогда пиши пропало: на скорости чуть не в тридцать километров в секунду даже резервного горючего не хватит, чтобы выполнить разворот и опять догнать Пола…

Панин верил в опыт и мастерство старого пилота, но все же попросил Марину провести анализ состояния Глебова и дать прогноз его самочувствия в ближайшие часы. Изображение Дмитрия Витальевича на экране, «рисунок» голоса, данные об условиях в кабине «Зэт-9» — все это было брошено в медицинский компьютер.

Тем временем баллистики сообщили свой вывод: удачный импульс должен приблизить стыковку более чем на час. Если с Мурешем действительно не все в порядке, за час может случиться многое. Опять-таки, зная сноровку Глебова, баллистики стояли за прыжок.

Когда, со своей стороны, дала хороший прогноз Стрижова, — Глебов чувствовал себя как нельзя лучше, дух погони мобилизовал его, — Виктор Сергеевич разрешил передать расчеты на «Зэт-9». По сути, это было благословение. Пилот кивнул, не отворачиваясь от визира: «Спасибо, Витя, я не сомневался…»

Массивная сигара выстрелила длинной струей слепящего пламени. Прыжок!

Почти не утомляясь, они наблюдали, как ювелирно тормозит Глебов, как он маневрирует и приближает громаду транспортника к маленькому «Варану». Только иногда Панин сухо и коротко бросал в микрофон: «Дима, сдерживай!» или «Пора стабилизировать».

Подойдя почти вплотную, пилот обнаружил, что сбежавший корабль вращается как волчок и оживленно «рыскает» носом. Это был «грязный» полет, Муреш явно потерял контроль над «Вараном». Не задумываясь, Глебов прилепил к его бортам пару магнитных радиоуправляемых торпед с маленькими двигателями. Точно две искры мелькнули во тьме, и «Варан» стабилизирован. Когда визит Дмитрия Витальевича показал почти вплотную борт «Варана», по командному пункту пронесся дружный говор. Незаряженное ружье продолжало стрелять и рассыпаться на части. На ракете Муреша было искалечено стыковочное устройство. Один из его «лепестков», предназначенных для захвата чужого шлюзового выхода, мучительно вывернулся наружу.

…Единственное, что на астероиде знали достоверно и что, конечно же, было сообщено Глебову, это то, что Пол Муреш жив. Датчики показывали расход кислорода в кабине. Больной ли, здоровый ли, с помраченным или ясным сознанием — Пол дышал…

— Что предпримем, командир? — нетерпеливо, очевидно уже не в первый раз, спрашивал преследователь. Слева, удивленно подняв брови, смотрела на Панина Марина. Разом выведенный из раздумья, Виктор Сергеевич провел рукой по усталым глазам и поспешно ответил:

— Стыковка, по-видимому, исключается…

— Само собой.

— Может быть, взять на буксир?

— Трудный номер, Витя, он же в активном полете… И потом, как я буду столько часов волочить его до станции, не зная, что с Полом, не нужна ли ему помощь? А может, он уже там…

— Ладно, ладно, понял. Иди рядышком. Будем думать вместе.

Дмитрий Витальевич тяжело вздохнул и захлопал веками. Он стал похож на сову — сердитую, потревоженную в солнечный день неугомонными лесными птицами. Командир внезапно понял, что скажет Глебов в следующее мгновение.

— Слышишь, Витя… Я, в общем-то, все уже давно обдумал. Поверишь ты мне или не поверишь — это твое дело. Но я ожидал какого-нибудь подвоха со стыковкой… Надо выйти наружу и влезть в «Варан» через спасательный люк. И чем скорее, тем лучше.

— Ну, как же ты это так, сразу… — сердясь на себя за растерянность, бестолково забормотал Панин. — Давай все-таки посоветуемся…

…Они были профессионалами одной школы, одного уровня, Глебов и Панин. И на все возражения, которые сумел бы привести один из них, другой нашел бы точные и быстрые ответы. В предложении Дмитрия Витальевича было много «за». Если пилот выйдет из транспортника, через каких-нибудь двадцать минут Полу будет оказана первая помощь. Глебов сможет связаться с Мариной, с медицинскими компьютерами астероида, а если надо, то и Земли. Однако присутствовали и очень серьезные «против».

Глебову — рыхлому, обрюзгшему от сидячей жизни, ослабевшему от полуневесомости, придется порхать в безвоздушье между кораблями. Чудовищный риск. Потеряй он хоть на секунду фал, и вместо одного погибшего будет двое. Кислорода в наплечных баллонах надолго не хватит, даже весь ракетный флот планеты не успеет подобрать улетевшего спасателя… Да и в случае удачного перехода сколько еще придется повозиться, вспарывая спасательный люк!

…Боже мой, спасательный люк!

Представим себе, что «Варан» и его пилот действительно стали жертвами диверсии. Безликий неизвестный на астероиде постарался навредить как можно больше, у него были широкие возможности: Полу Мурешу привита какая-то странная болезнь, телеметрия отключается посреди полета, системы аварийного возвращения вырублены из корабельной сети, в стыковочном «цветке» будто динамитная шашка взорвалась. Зачем же предполагать, что разрушитель остановится на этом? Просчитав все варианты спасения Пола, диверсант придет к выводу, что одна из отважных космических душ решится на самоличное вскрытие шлюза «Варана». И милейшим образом установит в этом люке мину.

…Все это совершенно необходимо и оправданно: подсчет «за» и «против», забота о Поле, забота о Глебове… Но ведь минуты-то идут. Оба корабля, дружной парой сверлящие пространство, нещадно жгут топливо, и скорость их уже приближается к сорока километрам в секунду.

— Виктор Сергеевич, — особенным, почти бесцветным, даже ленивым, но почему-то вызывающим дрожь тоном сказала Марина. — Виктор! (Впервые без отчества!) А как бы вы поступили… на его месте?

— Запрещенный прием, Марина. Ты же знаешь, как бы я поступил.

— Тогда не держите Глебова, командир.

…Он мог бы сейчас связаться с Космоцентром, с «нашим министром», снять с себя ответственность, заручиться распоряжением вышестоящих… Больше того, от Панина наверняка и ждали запроса. Хотя формально командир имел право решать самостоятельно все вопросы, связанные с астероидом и пришвартованными к нему кораблями, руководство ничего не имело бы против такой осторожности. Но где-то в глубине подсознания тот же Геннадий Павлович затаит очажок презрения к Панину. Сам летал, сам командовал… Да и товарищи по станции, и Марина…

Мысль о том, что Марина разуверится в его мужестве, воле и умении поставить на своем, заставила Панина проговорить в микрофон — пожалуй, торопливее, чем нужно:

— Делай, как знаешь, Дима… Только осторожнее, ради всего святого, как можно осторожнее!

…Вот сейчас тот, темный, превратившийся в воображении Виктора Сергеевича чуть ли не в демона, нажмет кнопку карманного передатчика, и «Варан» разлетится во все стороны огнем, как карнавальная хлопушка с конфетти…

Нет. Пока что на главном экране все спокойно. Исчезло деление начетверо; в средней трети мирно висят почти вплотную друг к другу Давид и Голиаф.

Затем экран распался сразу на пять долей. Это значило, что Глебов выбросил микротелекамеры с магнитными «присосками»; они прилипли к обоим кораблям, и каждая показывала люк на боку другой ракеты.

Но первым из транспортника «выпорхнул» отнюдь не человек. Все-таки многое предусмотрел запасливый ветеран. Возможно, и то, о чем недавно подумал Панин… К «Варану» плыл, растопырив крылья антенн и солнечных батарей, мигая крошечным движком, рабочий автомат, в просторечии «жучок» или «божья коровка». За ним тянулся страховочный фал.

В следующие минуты «жучок», проявив недюжинную ловкость и смекалку («думать» автомату помогала корабельная машина), смонтировал переносное рабочее место для своего хозяина. Дело было в том, что спасательный люк «Варана», как и любого серийного корабля, предназначался для наземных условий на случай, если космонавту придется оказывать помощь после неудачной посадки. Конечно, скафандр позволял Дмитрию Витальевичу войти в ракету Пола, просто открыв заслонку, но кто знает, в каком состоянии сам Муреш, не повредит ли ему разгерметизация? Потому приходилось собирать внешний переходной шлюз — этакую гармошку, прикрытую на концах герметическими люками.

Действуя многочисленными гибкими захватами, автомат с проворством фокусника расставил вокруг люка опорные штанги, соединил их кольцо леером, разложил на крышке необходимый набор инструментов и даже — чем черт не шутит — аварийный запас кислорода, аптечку и ящик с водой и пищей. Все это держалось магнитным притяжением.

Несмотря на нервозность обстановки, на астероиде и в космоцентрах мало кто смог удержаться от улыбки, слыша, как Глебов беседует с «жучком». Космический волк проявил неожиданную склонность одушевлять механизм. Уже высунувшись из своего люка, торча наподобие снежной бабы над круглым боком транспортника, Дмитрий Витальевич сердитым шепотом подгонял «божью коровку», а когда та просигналила писком готовность, ласково сказал: «Ну, молодец, умница, жди меня».

Автомат послушно спрятал щупальца и блестящим мотыльком застыл рядом с изящной оградой люка. Тогда Глебов несколькими точными бросками перебрался по фалу на «Варан», повозился, недолго — и вот уже вздувается над ракетой, растягивает секции гармошка шлюза.

Работа была, право же, красивая. Несмотря на кинематографическую замедленность движений, а может быть, и благодаря ей, плавные жесты Глебова казались прямо-таки балетными. Скафандр скрадывал мешковатость;

Дмитрий Витальевич выглядел по-звериному сильным и пластичным. Панин невольно подумал о том, какой сенсационной станет эта видеопленка. Ее, конечно же, будут нещадно крутить по телевидению на всей Земле. Два гигантских корпуса ракет; на одном видна нарисованная яркими красками ящерица, на другом — геральдическая киви. Между боками великанов протянута хлипкая, ненадежная с виду ниточка, и около нее копошится ловкий карлик, время от времени пуская веселые колючие вспышки елочным шариком шлема. А подо всем этим, далеко внизу — необъятная, синяя с белым, туманная, сияющая равнина планеты.

…Он проверил давление в шлюзе, стравил немного воздуха из входной камеры — приборы командного пункта сообщали о каждом действии спасателя.

— Дима, — вполголоса, хрипло предупредил Панин. Марина уже совала ему в руку эластичную «грушу» с кофе. Странным показалось, что немыслимо далекая фигура в скафандре услышала тихое слово, и обернулась к объективу камеры, и несколько раз ободряюще махнула перчаткой. Да, все понял и все предусмотрел Глебов. Опять-таки не человек первым нырнул в шлюз, а моментально оживший «жучок».

И ничего не случилось. Плазменным резаком автомат вскрыл люк и двинулся внутрь «Варана». На все задействованные приемники — под шлемом Глебова, на астероиде и Земле — поступал уютный ритмичный радиописк «божьей коровки». Никаких мин. Стало быть, если и потрудился здесь диверсант, то либо не сумел предусмотреть насильственный «взлом» ракеты, либо не успел навредить до конца, либо попросту оснащенность не позволила подготовить взрыв…

Как бы то ни было, но очень скоро и Панин, и Марина, и все руководство астероида, и «наш министр» с Волновым и Тархановым, и высокие чины из НАСА невольно, не сговариваясь, зааплодировали Глебову. Дмитрий Витальевич, очутившись в кабине «Варана» сразу вслед за автоматом, выгнал «жучка» наружу, прикрепил к стене очередную камеру взамен поврежденной и теперь по-актерски, раскланивался перед объективом. Но этому он уделил немного времени. Потому что рядом, пристегнутый ремнями к креслу, сидел, закатив белки глаз под лоб и оскалив зубы, неподвижный, мокрый от пота Муреш.

…Перетащить Пола на борт «Зэт-9», содрать с него шлем, влить в рот стакан крепчайшего чаю и сделать под руководством Стрижовой несколько уколов обычной иглой по правилам акупунктуры было для Глебова лишь делом техники. «Варана» с отключенными двигателями взяли на буксир. К вечеру условного астероидного дня транспортник опустился на прежнюю стоянку. Злополучную тренировочную ракету подхватили магнитные краны. Первым по трапу «Зэт-9» гордо прошествовал храбрый «жучок», но ему, доказав извечную человеческую неблагодарность, тут же поручили вместе с другими, ничем не знаменитыми автоматами грузить обратно рассыпанную по площадке руду…

Иссиня-золотой павлин, сидевший уже полгода в клетке вивария, в очередной раз не рассчитал силу мышц и феерической кометой с кошачьим воплем ударился в потолочную сетку. Новый рой перьев смешался с пестрым облаком, висевшим поперек коридора после прежних павлиньих столкновений. Напуганные, заметались в клетках вокруг и напротив большие и малые птицы. Только старый мудрец кондор с бельмом на глазу и безобразным мясистым гребнем даже не оглянулся в сторону крикунов. Он был очень занят, подбирая остатки мяса. Кондор делал это, шустро ползая взад и вперед, цепляясь за прутья концами распростертых крыльев.

— Ну что же ты, дурачок этакий, ну что ты! — приговаривала Марина, сев на корточки перед клеткой. Она не хотела задерживаться. Просто пожалела птицу. Павлин, несмотря на все уговоры, из-под потолка метнулся обратно в угол. Сшибленная им гидравлическая поилка вылетела из гнезда, родив цепочку шариков воды. Стрижова вернула поилку на место. Дэви, вот уже несколько дней сопровождавшая ее в виварий, тем временем своими удивительными руками поймала павлина, погладила его по спине, по венценосной головке, райский петух успокоился, сложил веер хвоста, медленно, вяло опустился рядом с кормушкой.

— Я их хорошо знаю, — с несвойственной ей материнской мягкостью говорила Дэви, одним пальцем проводя вдоль хребта павлина, отчего птица задернула глаза пленкой и тут же уснула. — Это мои соотечественники.

Марина, ощущавшая нечто вроде вины перед столь незаурядной женщиной, — надо же так по-девчоночьи ревновать Дэви к командиру! — водила индианку по виварию как бы в назидание себе. Испытываешь беспочвенную неприязнь к хорошему человеку? Сторонишься его? Так вот тебе, Стрижова: будешь дружить и заботиться! Поэтому, услышав реплику о павлинах, Марина усиленно закивала головой и спросила с подчеркнутым участием:

— Скучаешь по дому?

— Скучаю, — честно ответила Дэви. — Все-таки мама еще болеет, и конца этому не видно.

— Скоро отпуск, Дэви, меньше осталось терпеть.

— Да я не терплю ничего, мне с вами очень хорошо; у меня никогда не было таких друзей, как ты, как командир! — еще откровеннее заулыбалась Дэви; и ничего, кроме самых теплых чувств, не испытала Стрижова, хотя Дэви прямо упомянула Панина. — Просто не все же мне жить среди звезд… Я еще вернусь сюда…

Свернув за угол коридора, они вошли в санитарный отсек, где стояла выкрашенная белой краской клетка-изолятор. Марина показала на «пациентов»:

— У вас есть такие?

— Нет, это не индийские.

Серовато-коричневые, в нежной длинной шерсти, сквозь которую просвечивала розовая кожа, маленькие обезьянки и впрямь казались унылыми, подавленными. Вместо того чтобы привычно виться или парить в просторном кубе клетки (эти существа с лукавыми старушечьими личиками быстро освоили «летный» образ жизни), мартышки вяло барахтались в нескольких сантиметрах от пола или висели, как мешки, на перекладинах.

— Что с ними?

— Грипп, Дэви. Одна из самых новых и коварных форм. Ты ведь знаешь, что бактерии приспосабливаются к лекарствам, мутируют, дают все более стойкие разновидности. У нас с ними давняя война, кто кого… Этот вирус, «Габон-E-XXI, поражает и человека, и некоторых высших животных. Течение бывает вялым или бурным, в зависимости от…

— Марина, — вдруг прервала импровизированную лекцию Дэви, вероятно, уже «прочитавшая» продолжение рассказа. — Пол Муреш… бывал здесь?

Ненадолго утратив способность говорить, Марина только часто моргала, потом кивнула в знак согласия и, наконец, расхохоталась:

— Ой, я же совсем забыла, что ты у нас «чудо Индии»! Вернее, никогда не испытывала на себе…

Дэви отрицательно покачала головой:

— Еще недавно я бы не смогла узнать твои мысли. Я могу… видеть внутри… лишь у тех, кого люблю или ненавижу.

— Надеюсь, что зачислена в первую категорию? — шутливо сморщила нос Марина. — Впрочем, ты, наверное, догадалась кое о чем, когда я предложила перед входом в виварий съесть по таблетке. Верно?

— Да. А теперь я понимаю, зачем мы сюда пришли.

— Пожалуйста, — понизив голос, с нажимом сказала Марина. — Очень тебя прошу… если можешь… если ты что-нибудь можешь… Обезьяны заболели здесь. На астероиде. С Земли они прибыли вполне здоровыми, за это ручаюсь и я, и все мои компьютеры.

— Хочешь, чтобы я определила, кто заразил обезьян?

Стрижова опустила голову и опять едва заметно кивнула.

Дэви долго рассматривала полуживого, с красными глазами и взъерошенной шерстью седого самца, главу обезьяньего рода. Самец, носивший имя Руди, мерно покачивался под перекладиной. Прочие обезьяны тщательно облетали его.

— Кто на астероиде имеет дело с бактериями?

— Прежде всего микробиологическая служба. Но она подчинена мне, и я могу поручиться за каждого ее сотрудника. Кроме того, Дэви, я, каюсь, потихоньку проверила содержимое всех чашек с культурами, колб, термостатов. Там ничего нет. Вернее, есть, но только вирусы, вполне официально взятые у обезьян. И, в последние дни, у Пола…

— Еще где-нибудь работают с микробами?

Марина неопределенно пожала плечами.

— Ну… в пищевом цехе, там у них всякие ферментаторы, замкнутый цикл: микробы поедают органические отходы и производят белки, жиры, сахар.

У пищевиков, пожалуй, контроль не менее жесткий, чем у меня.

— Так. И, наконец… извини, я чувствую, о чем ты сейчас думаешь и не решаешься сказать.

— Нет, — посмотрев некоторое время в темные, глубокие глаза Дэви, решительно ответила Марина. — Этого просто не может быть. Оранжерея? Брось, право! Виктор Сергеевич называет это «сыскной лихорадкой», ты уже готова подозревать кого угодно. Да, у Марты Энгстрем есть маленькое лабораторное хозяйство; она составляет бактериальные закваски для почвы и растворы против болезней растений, и… Нет, ты в самом деле подозреваешь Марту?!

— Я пока что никого не подозреваю, — осторожно ответила Дэви. — Я только хочу спросить: кто пригласил Пола в виварий?

— Не знаю, — прошептала после мучительного раздумья Марина. — Я вообще была с ним едва знакома, только как врач… Он говорил во время последнего осмотра, что ему очень нравятся наши животные, хотя многие из них беспомощны в невесомости, как дети, которых впервые бросили в воду…

— Понятно. — Лицо Дэви вдруг застыло, жесткие презрительные складки обозначились у губ. — Как ты думаешь, какие именно животные могли показаться Полу похожими на детей? Почему он обратил на них особое внимание?

«Главврач астероида», не отрываясь, смотрела на медленно барахтавшихся, опухших обезьян.

— Наверное, он играл с ними… Возился… Кто-то открыл клетку… Тот, кто знал, что обезьяны заразны…

— Точнее, заразил их, — с каким-то хищным шипением добавила Дэви.

Марина рывком повернулась к индианке, глаза ее казались огромными, как очки; накопившиеся слезы, не в силах скатиться по щекам, образовали выпуклые линзы.

— И все-таки, я не могу поверить… Не могу допустить… Да, она бывает здесь очень часто, вместе со своим Беном… Сикорским… Помогает смотрителям вивария…

— Я хотела бы только одного, — сказала Дэви, еле шевеля губами. Она стала словно выше и стройнее; стала твердой, как натянутая до предела струна. Такой была хозяйка пусковых орудий в ночь расстрела пиратского судна. — Я хотела бы подержать ее за руку. Только взять за руку — и отпустить.

— Идем, — сказала Марина и, не дожидаясь ответа, громко стуча магнитными подошвами, вышла из санотсека.

С каждым шагом приближалась полупрозрачная дверь в конце коридора; пластина, покрытая рукотворной «изморозью», в изящной голубой раме, хрупкая на вид, но способная выдержать удар внезапного вакуума. Прикоснувшись пальцами к плечу подруги, Дэви влила в нее спокойствие, необходимое для легкого, непринужденного разговора. О да, они всего лишь стосковались по чудесной зелени оранжереи, по пышным, с гигантскими листьями, помидорным лианам и алым плодам размером с детскую голову; по золотым мячам лимонов, огурцам в рост человека, кувшинкам бассейна, в любой из которых могла бы свернуться кошка…

Великолепные владения у фру Марты… Вот и дверь открыта набором известного кода; и обе женщины, пройдя сквозь дымку дезинфекционного тамбура, оказываются среди искусно воспроизведенного тропического полудня. Над головой у них — переплеты потолка из толстого голубого стекла, освещенного извне; перед глазами — прямая гравиевая аллея; вокруг —настоящая сказочная страна, живое воплощение детских книжек с разноцветными картинками, земля гномов с колоссальными ягодами, с чайным лесом и привязными аэростатами ребристых тыкв, вся в веселых струях брызжущей воды, в игре радуг…

И посреди всего этого, под зонтиками чудовищного укропа, сидит на складном холщовом стульчике маленькая, чистая, сухая женщина в салатовом комбинезоне, в роговых очках на детски безмятежном остроносом лице, с туго собранным пучком седых волос. Будто уснула, склонившись головой к коленям.

Марина зажала рот, чтобы не вскрикнуть.

Виктор Сергеевич с подавленным вздохом перевернул еще один картонный лист альбома.

Вот он, Пол Муреш, закутанный в тонкий мешок госпитальной постели, отощавший, щетинистый, с провалившимися глазницами. Выражение лица — смущенно-радостное. Дело идет на поправку.

Этот неукротимый борец за «возвращение человека к естественному состоянию», с его крестьянским недоверием к технике, достойный внук ворчливого деда Лайоша, злостный нарушитель дисциплины, признался навестившему его командиру, что просто-напросто обманул перед полетом диагностическую машину. Он уже тогда чувствовал себя скверно: гудела голова, побаливало горло, в суставах рук и ног начиналась ломота. Решил не поддаться хвори, выполнить программу эксперимента и, вернувшись, гордо заявить Панину, Глебову, Стрижовой, умникам из НАСА: «Грош цена вашему медицинскому контролю! Если человек захочет, он в любом состоянии сделает все, что от него требуется». Так-то посрамить создателей тепличного режима, а потом можно и в госпиталь, на койку, хотя лучше перенести на ногах…

— Мальчишка, — сказал тогда Полу Виктор Сергеевич, преспокойно переходя на «ты» и не стесняясь в выражениях. — Выпороть бы тебя, стервеца, да устав не позволяет, к тому же — болен… Ты что же, не понимаешь, что сила воли дана человеку не для самоистязания, а для того, чтобы держаться в особых, экстремальных условиях? Ты мне напоминаешь человека, который, живя в доме с отоплением, зимой специально отключил бы его и боролся с холодом, хлопая себя по бокам — так, ни для чего, из принципа… Зачем эти дурацкие, ничем не вызванные жертвы?..

Муреш только виновато моргал. Перед тем как подвергнуться кибернетическому осмотру, он специально понизил себе температуру, наглотался порошков, стабилизирующих сердцебиение, кровообращение и все такое прочее… Нет, кто его научил, он не скажет. Или скажет в том случае, если командир даст честное мужское слово молчать и никого не наказывать. Ах, так Виктор Сергеевич знает?! Неужели проболталась старушка? Ну да, это фру Марта. Она втайне сочувствует взглядам и убеждениям Пола. Славная такая женщина. У нее тоже душа крестьянки, всю жизнь среди плодов и овощей… Пол частенько бывал у нее в последнее время. Да и в виварий старушка его водила. Нет, ее «жениха» с ними не было, наверное, ревновал… А что? Там здорово. До сих пор он никогда не имел дела с тропическими животными, только в зоопарке видел или на телеэкране. А здесь помогал за ними ухаживать, и кормил, и давал лекарства. Прекрасное занятие. Исконно человеческое…

Понятно, что до полного выздоровления отчаянный пилот, которого Марина прозвала «симулянтом навыворот», так и не узнал о том, что скромная и безответная Марта Энгстрем с первых дней работы станции находилась на ней в качестве агента антиастероидной организации. Фру Марта была согласно профессиональному определению «работником последнего эшелона», то есть начала действовать лишь тогда, когда провалились все иные попытки повредить поселку на орбите. Она знала и умела значительно больше, чем положено скромному ботанику и почвоведу; поэтому, когда Пол в порядке ответного приглашения повел Марту осматривать «Варан», ей ничего не стоило сунуть в соответствующие гнезда коммутаций электронные микроаппараты самого подлого предназначения. Включившись в надлежащее время, эти «горошинки» вывели из строя и телекамеры, и внутреннюю аварийную связь, и стыковочное устройство.

Культура вируса «Габон-E-XXI», присланная хозяевами Марты в одной из вполне безобидных «научных» посылок, была введена не прямо Полу, а обезьянам из вивария. Такой ход затруднял возможное расследование; надо было еще доказать (в случае провала операции), что пилот общался с животными, что у него и у обезьян одна и та же болезнь.

В состав зловещего «оборудования», которым располагала Марта Энгстрем, входила и ампула с быстродействующим ядом. На самый крайний, страшный случай. Операция сорвалась, Пол не погиб и снова явился на астероиде — как обличитель. «Работнику последнего эшелона» не осталось ничего, кроме ухода в небытие…

Глядя на цветное фото возвращенного «Варана», — корабль был лихо снят югославским корреспондентом через широкоугольный объектив, с многолучевыми размытыми огнями на корпусе, — Виктор Сергеевич подумал, что этот, чуть было не кончившийся трагедией полет помог выявить пороки биоуправления. Надо же! Стоило начаться жару, бредовому состоянию космонавта (очевидно, такое резкое ухудшение спровоцировали перегрузки при старте), — и чуткие, излишне чуткие датчики тоже начинают бредить, и корабль на разогнанных до предела двигателях уносится в никуда.

Взлеты кораблей, управляемых биотоками, отложены на неопределенное время. Система должна быть защищена от шума даже в том случае, если шум исходит из самой организованной на Земле материи — из человеческого мозга…

Что же было потом?

…Опавшие, свисающие бульдожьими складками щеки; слезящиеся глаза, довершающие сходство с угрюмым дряхлым псом. Неужели это Сикорский, весельчак и ругатель Бен, румяный силач, способный в свои пятьдесят шесть лет и согнуть железную балку, и без памяти влюбиться в одинокую пожилую женщину, даже в молодости, видимо, не бывшую предметом такой страсти?!

— Отпустите меня, шеф. Я все знаю, все понимаю, но… не могу больше здесь оставаться. Мне по нескольку раз в минуту хочется… выйти наружу и открыть стекло шлема. Когда-нибудь я это сделаю, шеф. Право, отпустите.

— У вас же никого нет на Земле, — пробовал убедить его Панин. — А здесь вас все любят, мы — ваша семья…

— Вот именно, — сиплым, ноющим голосом вел свою линию Бен. — Мне здесь каждый человек и каждый камень напоминает о… В общем, увольте меня в чистую. Как-нибудь доживу. Немного уже осталось…

— Хорошо, Бен, считайте, что этот вопрос мы решили. Но если передумаете, хотя бы на трапе ракеты, имейте в виду, что ваша прежняя должность за вами.

Сикорский отвесил благодарный поклон и, шаркая, двинулся к выходу из кабинета. На полдороге остановился, медленно обернулся к командиру. Нижняя губа вздрагивала, часто мигали покрасневшие веки.

— Что с вами, Бен? — ласково спросил Виктор Сергеевич.

— Как вы думаете? — спросил, запинаясь, бывший начальник солнечной ловушки. — Как вы думаете, если бы я вдруг узнал, что она… ну… занимается этим… если бы я узнал… может быть, я бы смог… своей любовью, всем… чем я могу… заставить ее раскаяться, бросить это дело?

— Безусловно смогли бы, — не поколебавшись и доли секунды, уверенно ответил Панин.

— Люди от одиночества способны совершать странные поступки. Ее наверняка обошли, обманули… она была такая доверчивая… или запугали до смерти, что им стоило… так ведь, шеф?

— Совершенно так, Бен. Так оно и было.

— Значит, ее бы не наказали строго, если бы она сама раскаялась? — почти закричал Сикорский, умоляюще протягивая перед собой руки.

— Еще и поблагодарили бы за помощь, будьте уверены.

Измятое лицо Бена осветилось прежним светом, он как будто даже плечи расправил. Ненадолго. Снова сгорбился, тянет магнитные ботинки к двери…

…Другое лицо перед командирским столом — розовое, круглое, обрамленное воздушными сединами. Маска перепуганного диснеевского гнома.

— Вы меня, конечно, простите, командир, но, ей-богу, Том Карр с детства боится военных действий… Я еще помню стрельбу на улицах в Белфасте и наши заколоченные ставни. А здесь, похоже, война не прекратится еще очень долго…

Том лукаво хихикает, грозит пальцем:

— Похоже, что война, когда ее выгнали с Земли, решила зацепиться хотя бы за этот крошечный островок!

— Спасибо за откровенность, мистер Карр, — церемонно отвечает Виктор Сергеевич. — Нам будет жаль лишиться такого специалиста, но я не смею вас удерживать.

Гном опять смеется и покачивает головой:

— Скажите правду: вы ведь не думали, что старый шут на всю жизнь напуган английскими пулями?..

…И последний из астероидных «патриархов», седоусый, в круглых роговых очках, суетливый и близорукий Антон Корчак.

— Я пришел к вам, командир, — возглашает он срывающимся фальцетом, — чтобы объявить о своем решении.

— О каком решении, уважаемый пан Антон? — сдерживая улыбку, осведомляется Панин.

— О моем решении остаться! — торжественно заявляет библиотекарь и становится по стойке «смирно». — Я осуждаю тех, кто покидает боевой пост в час опасности! Я готов, если понадобится, взять в руки винтовку… или то, что ее теперь заменяет, уж не знаю нынешней техники.

…Не пришлось пану Антону взять в руки оружие; так и заведовал себе астероидной библиотекой. Чистейшая, кстати, синекура: читатель набирает на пульте шифр нужной книги, и через минуту либо транспортер приносит ему заказанный том, либо дисплей сообщает, что книга на руках. Корчак сумел оживить автоматическую читальню: беседовал с посетителями о книгах, устраивал выставки редких изданий, семинары, конференции, даже добился приглашения на станцию одного-двух писателей. В свободное время он, как и прежде, колол воображаемые дрова — Марина заказала лично для «патриарха» такую гипнозапись. А последний бой все-таки произошел. И дал его, в тысячах километров от астероида, «сам» глава отряда космонавтов, Игорь Петрович Волновой.

Сколько веревочке ни виться, а концу быть. Второй пиратский корабль заметили в орбитальный телескоп, когда вели наблюдение за одной из туманностей. Черное стреловидное тело проползло на мерцающем млечном фоне. Комитет контроля не снижал бдительности. Все этапы опознания были пройдены буквально за несколько минут. Национальные космоцентры подтвердили, что ни один корабль какого-либо государства не находится в наблюдаемом районе. Видеозапись с телескопа «просмотрели»! крупнейшие земные ЭВМ. Они же и начертили дальнейший путь бродячего убийцы. Можно было идти на перехват.

После недолгого совещания в «верхах» обезвреживание пирата поручили опытнейшему из советских космических летчиков, Игорю Волновому. Корабль Игоря Петровича был стандартный — давно испытанная «Москва-Р», но поднялся он почему-то с территории опытного завода.

С точки зрения непосвященного, Волновой вел себя более чем странно. Вместо того чтобы направить свою ракету на сближение с пиратом, Игорь Петрович двинулся по круговой околоземной орбите, держась таким образом, чтобы между ним и целью все время находилась наша планета. Словно прятал «Москву-Р» от возможного удара.

Однако настал некий миг, которого давно ждали в центре управления полетом, и Геннадий Павлович, отвечавший за исход боя, предложил «Соколу», то есть Волновому, «перейти в рабочий режим». Вслед за этим «Москва-Р» исчезла с экранов; локаторы больше не видели ее, радио- и телесвязь были прерваны начисто. Но ни одна из полетных служб не изъявила беспокойства. Более того, даже «наш министр» доложил кому-то по спецлинии связи, что «все идет согласно программе».

Дело было в том, что Игорь Петрович вез на борту своего неприметного серийного корабля гравитационный аппарат, прототип которого несколько лет назад был испытан во время возвращения «Вихря». Относительно небольшой, но массивный контейнер мог создавать вокруг себя зону искусственного тяготения. «Пузырь» гравитационного поля окружал контейнер (и корабль-носитель) экраном, непроницаемым ни для каких видов энергии. Экипаж оказывался слепым и глухим; корабль было невозможно обнаружить в пространстве. Первые испытатели назвали пугающее явление «эффектом Немо» —в честь знаменитого героя «Двадцати тысяч лье под водой», сумевшего надежно скрыть свою подводную лодку в морской пучине…

Следовало обладать необъятным опытом, выдержкой и — чего греха таить — замечательным чутьем Волнового, чтобы вслепую, при мучительно высоких перегрузках совершить прыжок над Северным полюсом Земли и, выключив поле, внезапно возникнуть точно в назначенном месте, в трехстах километрах за кормой крадущегося пирата. Затем, опять-таки после краткого диалога «Сокола» с «Авророй» — центром управления, корабль Игоря Петровича выдвинул жерло электромагнитной катапульты, и гравитационный контейнер ушел догонять врага.

Надо полагать, у пиратов был лихой и грамотный командир. Черная ракета, в полтора раза превосходившая величиной «Москву-Р», успела зажечь пульсирующую корону носовых тормозящих выхлопов, и навстречу Волновому помчались две торпеды. Но гравитационный контейнер перехватил их на полпути, затем пиратский космолет волшебным образом исчез из поля зрения.

После рапорта Волновой спокойно лег на орбиту и принялся сужать витки. Контейнер, снабженный собственной электронной памятью, не нуждается в командах извне. Теперь искусственное тяготение привесило к пиратскому судну тысячетонный «груз», который неотвратимо потянет ракету в нужном направлении. Никакой стрельбы и пиротехники. Тактично и элегантно, в духе разоружившегося, но отнюдь не беспомощного мира.

Где-то над островами Зеленого Мыса программа контейнера была исчерпана: «эффект Немо» оборвался так же внезапно, как и начался, и вместо молочной мглы в камерах внешнего обзора пираты увидели нечто еще более неожиданное и менее приятное. Над ними безмятежно голубело тропическое небо, а внизу; на столь же приветливой бирюзовой глади океана, поджидала эскадра Комитета контроля, знакомые по старым кадрам кинохроники серые утюги крейсеров и атомных фрегатов…

Задержавшись взглядом на приятной сердцу фотографии Волнового с новым орденом на груди, Виктор Сергеевич перелистал последние страницы альбома.

Восемнадцать месяцев со дня прибытия астероида: банкетный зал командного пункта, раскрасневшиеся лица, Марина в белом платье, сшитом здесь, на станции. Астероид обзавелся уже своим ателье мод! Комфорт приближается к земному, забыто круглосуточное ношение скафандров…

Годовщина подвига Рама Ананда. Почетный караул возле обелиска, пышные венки из живых цветов, заключенные в прозрачные футляры (дар индийского космоцентра), точеная — на полголовы выше прочих — фигура Дэви…

Снова, как в былые мирные времена, белые, черные, желтые лица веселых курсантов, будто спорящих, у кого лучше и ровнее зубы.

И, наконец, снятое корреспондентским широкоугольником вознесение гигантской серебристой башни. Интернациональный космолет «Вихрь-2» начинает свой путь к Марсу! В его экипаже — добрые друзья, спутники по первой марсианской. Командир «Вихря» — бывший второй пилот Сергей Меркулов, бортинженер — все тот же Сурен Акопян. Панин невольно завидовал им. Ну да ничего не поделаешь…

Виктор Сергеевич закрыл бархатную обложку. Он был готов к завтрашнему дню.