ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

Выпуск 2 (268)

М. Рафили

АХУНДОВ

Под общей редакцией Дж. Джафарова

«Молодая гвардия»

МОСКВА 1959

4

Мирза Шафи живет и в прошлом и в настоящем. Имя его бессмертно. В свое время песни Мирзы Шафи проникли во все европейские страны. Однако его читали только по переводам немецкого поэта и путешественника Фридриха Боденштедта. Европа по-настоящему никогда не знала его, полагала, что он плод фантазии переводчика. Между тем Мирза Шафи не может бесследно исчезнуть из памяти людей. Он занимает видное место в истории культуры своего народа. Его литературное наследие вызвало огромный интерес в мировой науке. Ему посвящены труды многих азербайджанских, русских, немецких, французских, английских литературоведов.

Мирза Шафи Вазех (Вазех — поэтический псевдоним) был родом из Гянджи. Он был младшим сыном гянджинского зодчего Кербалай Садыха и учился в гянджинском духовном училище — медресе, изучая здесь схоластические науки, богословие, арабский, фарсидский языки и готовясь стать моллой. Но судьба его сложилась иначе. Духовное звание не прельщало Мирзу Шафи. Он стал одним из первых просветителей азербайджанского народа.

Как это случилось? Когда Мирза Шафи учился в медресе, отец его внезапно скончался. Потеряв отца, не имея средств к существованию, он вынужден был бросить учебу. Жизнь его складывалась весьма незавидно. Но встреча с неким Гаджи Абдуллой спасла его от голодной смерти и направила жизнь по новому руслу.

Гаджи Абдулла был образованным человеком. Духовенство преследовало его за смелые «еретические» идеи, за критическое отношение к религии.

Мирза Шафи внимательно прислушивался к его выступлениям против религиозных предрассудков и суеверий. В споре с моллами и ахундами симпатии Мирзы Шафи всецело были на стороне Гаджи Абдуллы. Вскоре они стали близкими друзьями. Гаджи Абдулла покровительствовал ему, оказывал материальную помощь, поддерживал его стремление к просвещению и науке.

Благодаря содействию своего друга Мирзе Шафи удалось поступить на службу к дочери гянджинского хана Пусте-ханум управителем дома и двумя маленькими деревнями. Но вскоре началась русско-иранская война, и ханум эмигрировала в Иран. Лишившись работы, Мирза Шафи вновь очутился в безвыходном положении.

В то время в Азербайджане книги распространялись в рукописном виде. Обладая прекрасным почерком, Мирза Шафи занимался переписыванием рукописных книг. Ежедневно его можно было видеть в одной из келий гянджинской Шах-Аббасской мечети тщательно выписывающим заостренным каламом [23] изящные буквы арабского алфавита. Помогал ему и Гаджи Абдулла. Но жить на эти скромные заработки было очень трудно, и Мирза Шафи часто брал в долг у своих знакомых. Вскоре Гаджи Абдулла умер. Несколько сот монет, которые он завещал Мирзе Шафи, тот отдал в счет своего долга. Положение его продолжало ухудшаться. Заказы на переписывание рукописей поступали редко, нищета стучала в двери. Мирза Шафи занялся частным преподаванием арабского и фарсидского языков. Но, думая о завтрашнем дне, он всегда испытывал привычную тревогу. Жизнь среди отсталых, религиозных до фанатизма людей была чревата многими трудностями и опасностями.

К тому времени стихи Мирзы Шафи были широко известны в родной Гяндже. Много талантливых поэтических строк посвятил он красивой дочери Ибрагим-хана Гянджинского, в которую имел несчастье влюбиться! Красота, любовь, вино, наслаждения заняли большое место в ранней поэзии Мирзы Шафи. Это не нравилось моллам, которые обрушились на поэта с ругательствами. Еще большее ожесточение и бешенство вызывали сатирические стихи Мирзы Шафи, которые он направлял против своих идейных врагов. Его любовь к Зулейхе встретила резкий отпор со стороны богатых родителей девушки. Поэт решился на безумный шаг. Он похитил свою возлюбленную, бежал вместе с ней, но наступившая буря заставила их укрыться в деревне, и вскоре они были обнаружены преследователями и возвращены в Гянджу.

Насмешки, неудачи, гонения не сломили волю беспокойного Мирзы Шафи. Впереди его ждала более ожесточенная, непримиримая борьба с фанатиками, объявившими его вероотступником — кяфиром. Терпя материальные лишения, Мирза Шафи продолжал жить в Гяндже. Судьба свела его с юным Фатали.

На Востоке всегда придавали огромное значение красивому почерку. Каждый грамотный человек, тем более юноша, готовящийся к духовному званию, должен был пройти курс каллиграфии. И вот Фатали стал посещать келью Мирзы Шафи и брать у него уроки чистописания.

Молча приглядывался Мирза Шафи к новому ученику, старательно выводящему на бумаге тонкие арабские буквы. Писал он с упоением, видимо наслаждаясь своим успехом, проникновением в тайну восточного письма.

Иногда он обращал внимательные взоры на учителя, ожидая его одобрения. Поднимал голову и Мирза Шафи, терпеливо давал ему указания, чертил в тетради букву, заставлял его по многу раз упражняться, овладевать искусством, которым так славился в городе он сам. Но Фатали никогда не ограничивался уроками каллиграфии, он всегда о чем-нибудь спрашивал своего учителя, интересовался поэзией, забрасывал его неожиданными вопросами. Любознательность юноши, его природный талант и трезвый ум сразу привлекли внимание поэта. Он стал уделять ему гораздо больше внимания, чем остальным ученикам. Вскоре Мирза Шафи окончательно поверил в яркую будущность своего ученика, в его незаурядные способности. Фатали обладал блестящей памятью и каждый раз, когда учитель читал ему стихи, повторял вслед за ним поэтические строки, быстро улавливая смысл. Подчас они забывали даже о каллиграфии, беседы превращались в поэтический поединок, стихи великих поэтов Востока приводили их в восхищение, и, часто засиживаясь до вечерней молитвы, они упивались красотой содержания, ритмикой, метафорами, музыкальностью певучего и сладостного бейта или рубай. Но Фатали никогда не осмеливался входить в полемику со своим учителем, а внимательно прислушивался к его словам. И учитель горячо полюбил его, заботливо воспитывал в нем чувство красоты, вкуса, меры, дарил ему щедро свои знания, знакомил с историей Востока, приобщал к культуре слова, к поэтическому мастерству. Фатали казался ему чудо-ребенком, обладающим многими редкими дарами. «Он был зрелым и возмужалым с детства, какими другие бывают только в зрелом возрасте, — писал Мирза Шафи в одном из своих позднейших стихотворений. — Никогда он не допускал глупой выходки, всегда был мудр и серьезен. И так как его дух рано получил свободу, то от него ожидали великое».

В детстве Ахундов был свидетелем многих трагических событий, которые необычайно рано ввели его в гущу азербайджанской жизни, неразрывно связали с народом, вызвали в нем пытливость и настороженность. Еще в юные годы он поражал окружающих ясностью ума, наблюдательностью, критическим отношением к среде, в которой жил, поразительной любознательностью, упорством, настойчивостью. Эти качества юноши быстро привлекли к себе внимание Мирзы Шафи. Его роль в развитии юного Фатали неоценима. Школа Мирзы Шафи была для Ахундова школой жизни, приобщавшей его к литературному творчеству. Вскоре сказались ее результаты. Здесь дадим слово самому Фатали, следующим образом описывающему свои встречи с гянджинским мудрецом:

«В одной из келий гянджинской мечети жил некий Мирза Шафи, происходивший из того же края. Этот человек, помимо хорошей осведомленности в области различных наук, обладал прекрасным почерком „насталик“. Это был тот самый Мирза Шафи, о жизни и талантливости фарсидских стихов которого много писалось в Германии. По распоряжению своего приемного отца я каждый день отправлялся к этому человеку и учился писать почерком „насталик“. Таким образом, постепенно между мною и этим уважаемым человеком создались дружеские отношения. Однажды этот уважаемый человек спросил меня: „Мирза Фатали, какую ты цель преследуешь изучением наук?“

Я ему ответил, что хочу стать моллой.

Тогда он сказал мне: „Неужели и ты хочешь стать лицемером и шарлатаном?“

Я был крайне изумлен и спросил его, что он хочет этим сказать.

Увидев мою растерянность, Мирза Шафи ответил: „Мирза Фатали, не трать попусту свою жизнь среди этой черни. Найди себе другое занятие“.

Когда я спросил о причине его ненависти к духовенству, он начал рассказывать мне о вещах, которые до того времени были для меня покрыты мраком. До возвращения моего приемного отца из паломничества Мирза Шафи внушал мне просвещенные идеи и снял с моих глаз покрывало неведения. После этого я возненавидел духовенство и изменил свои мысли».

Встреча с Мирзой Шафи — переломный момент в жизни Мирзы Фатали Ахундова. В результате бесед с ним Ахундов убедился в бесцельности своего стремления стать моллой и по его совету принял твердое решение изучить русский язык. Путь к свету и правде, путь к русской культуре был указан Ахундову в бедной и холодной келье преследуемого духовенством и реакционерами поэта Мирзы Шафи.

Еще с детского возраста приглядывался Ахундов к жизни народа. Конечно, он многого не понимал, все казалось ему загадочным, странным, но тяжелые впечатления детских и юношеских лет оставили глубокий след в сознании будущего просветителя.

Он помнил печальные годы, проведенные в Хамне. Помнил слезы и горе матерей, видел тяжелый труд и черную нужду крестьян, плеть и розги молл, в могущество которых безгранично верил народ, лишенный свободы, культуры. И ему казалось, что мир испокон веков такой и ничего в нем не изменится: так было, так будет.

Вокруг него твердили о том, что все живут только благодаря милости аллаха, что судьба и благополучие зависят от всемогущества господина неба и земли. Аллах невидим и непознаваем, но божественный дух десятков тысяч веков уже правит миром. Мир создан аллахом, и настанет час, когда все мертвые предстанут перед его всевидящим оком и он спросит каждого о совершенных им делах на земле. И каждый получит свое: грешник отправится в ад, где властвует сатана, а благочестивые люди, которых молитвы сохранили от позорных и постыдных деяний и которые верно служили всемилостивому и всемилосердному аллаху, пойдут в рай и будут наслаждаться с райскими гуриями.

Коран, который читал Ахундов, твердил о том, что аллах любит терпеливых людей, что только в терпении и молитвах человек может найти успокоение от мирских невзгод. Три раза в день на высокий минарет, возвышающийся над мечетью, поднимался муэдзин, и над широколиственными чинарами проносилась молитва мусульман: «Аллаху акбар! Аллаху акбар!» [24] Сколько раз слышал он это земное прославление божества, это единственное, как казалось, человеческое утешение: «Нет бога, кроме аллаха, и Мухаммед пророк его». А тысячи слушателей повторяли за ним громко и с непоколебимой верой: «Свидетельствуем! Что аллах делает, то случится, чего он не желает, то не случится!»

Все верили этим словам корана, верил им и юный Фатали. Он с уважением относился к моллам, хранителям божественной правды. Он сам хотел стать моллой, ибо считал, что молла делает самое благородное, самое полезное для человечества дело. «Коран является предостережением для вселенной, для тех из вас, которые ищут пути правого», — читал он в суре 81-й. А он искал правду, и правда, как думалось ему, была только в коране. «Коран как бы свет для людей, он направление — доказательство божественного милосердия к ним».

И он верил в могущество молитв, в необходимость терпеливо переносить все невзгоды жизни, верил в бесов и в шайтанов, в потусторонний мир, и сам не раз в благоговении молился аллаху, со страстной верой поднимал свои маленькие руки к небу, прикладывал свои холодные губы к пятачкам из священной земли, под глухим сводом мечети шептал арабские стихи корана. Но жизнь, которую ему приходилось наблюдать, заставляла его порой сомневаться в правоте корана.

В темные, полные тайн и призраков ночи он, уходил к берегу Гянджи-чая, прислушивался к мерному шуму воды, задумывался над загадками жизни, хотел заглушить в себе ропот и мучительные сомнения, убить червя еретических мыслей, твердо стать на путь правды и истины, которые он видел только в божестве и в его священном писании — коране. И на сердце становилось так же спокойно, как на поверхности горного озера Гёй-Гёль [25].

Но вдруг человек, которого он уважал и любил, в благочестие которого верил, открылся перед ним в другом свете, и с уст его полились смелые и страшные речи. Фатали не устрашился этих речей — сомнения давно уже вкрались в его душу, — но он был удивлен, потрясен этой неожиданностью. Значит, не только он, но и его учитель усомнился в правде божественности, в праведности молл — служителей аллаха.

Это не могло не потрясти Фатали. Он жадно прислушивался к еретическим речам своего учителя, боясь пропустить хоть слово, сердце его начинало тревожно биться: теперь вместе с правдой приходил и страх, ибо все, чему он верил до сих пор, было поколеблено, рушилось, превращалось в мираж. Ему казалось, что он всю жизнь шел впотьмах, но вдруг перед ним явился учитель и осветил дорогу лучиной. И Фатали стало страшно потому, что при свете он увидел, что стоит перед зияющей пропастью. Еще один шаг — и он погиб бы: как метеор пронеслась бы по миру его жизнь и погасла бы в пучине. А он думал о народе, о будущем.

Мирза Фатали чувствовал, как пробуждается от тяжелого сна, как медленно открываются его глаза и он начинает видеть свет, который был закрыт от него непроницаемым черным и тяжелым занавесом религии.

Первый раз в жизни Ахундов принял самостоятельное решение: моллой он не станет. Учитель его прав. Он будет учиться русскому языку. Он пойдет твердым шагом вперед, он найдет смысл и цель жизни.

Так началось великое пробуждение.