Тускарора

Я ждал, что увижу изумительный подводный мир, который наблюдали пленники капитана Немо, совершая свое фантастическое путешествие, однако увидел нечто странное… За иллюминатором вертикально сверху вниз вытянулись темные полосы, которые изредка разрывались и сливались вновь. Я не сразу сообразил, что это вода, ее струи, которые возникали в результате быстрого движения снаряда. Вода была мутной, и впереди, за полосатой шторой, простиралась плотная желтовато-зеленая пелена. Будто мы погружались не в океан, а в глубокий узкий колодец, наполненный мутной водой.

— Установлено, что самая прозрачная морская вода в Бискайском заливе. Предел видимости там около двадцати пяти метров. Здесь он пока не больше пяти. Но по мере погружения вода будет становиться более прозрачной.

Через несколько минут полосатая сетка за иллюминатором начала растворяться, а желтоватый туман отступать все дальше.

— Садитесь, сейчас включу винты.

Батимер показал глубину четыреста пятьдесят метров.

— Включайте ваш эхолот. До дна здесь сто семьдесят пять метров…

Заработал прибор, и меня охватило волнение, какого я давно не испытывал. Несмотря на то, что частота настройки была двести тысяч герц, перо самописца затарахтело между ограничителями, точь-в-точь как тогда, когда я впервые записал ревущий океан. Я перешел к звуковым частотам и обнаружил, что здесь, в глубине, их почти нет. Значит, здесь основной голос — это голос вулкана!

— Ну как? — спросил Василий.

— Вулкан не поет, а ревет! Просто не представляю, что будет дальше!

— Полюбуйтесь на термометр…

Термометр имел вид полукруглой светящейся шкалы, вдоль которой двигалось яркое зеленое пятно с темной риской посередине: 30,5 градуса.

— Что он показывает? — удивился я.

— Температуру воды снаружи.

— Не может быть!

— Чем глубже, тем будет теплее…

— Ну, а если…

— Вы хотите сказать, а если сто? Может быть. Но кипения не будет. Здесь очень высокое давление… Ага, смотрите, вот и первая встреча.

Батискаф теперь опускался под углом, и к нему пристроилась огромная глазастая рыба. Она казалась отлитой из серебра и совершенно неподвижной. Только по колебаниям хвоста и плавников можно было понять, что рыба погружается вместе с нами. Орешкин щелкнул выключателем, и вокруг стало совершенно черно. Через мгновенье я вскрикнул от восхищения: рыбина сияла ярко-зеленым светом, а ее голова и плавники были окружены оранжевым ореолом. Глаза постепенно привыкали к темноте, и вскоре я обнаружил, что вода не была абсолютно черной, а искрилась мириадами зеленоватых искорок. Командир замедлил скорость спуска — и эффект мерцания усилился. Море жило фантастической жизнью бесчисленного количества сверкающих звезд, то совсем крохотных, то больших, имеющих очертания рыб, медуз, пульсирующих актиний… Разноцветье в этом подводном мире было столь же необходимо, как зрение для живых существ на земле. Зеленые, желтые, фиолетовые и красные блестки и точки, пятна и комья сближались, разбегались по сторонам, то ярко вспыхивали, то внезапно угасали. Это было потрясающее по своей красоте зрелище, целая симфония цветов и красок, которая с каждым метром погружения становилась все ослепительнее.

— А вот и скала…

Действительно, прямо перед нами медленно выдвинулась зеленовато-желтая тень, бесформенная, но живая. Василий остановил батискаф, и мы прильнули к иллюминатору.

— На этой глубине даже водоросли люминесцируют. Посмотрите на оранжевые жгуты, которые свисают с края. Водоросли покрыты светящимся планктоном.

Винты медленно вращались, разбрасывая по сторонам струи воды. Мерцающие подводные лианы лениво зашевелились, закачались, вытянулись в сторону.

Мы молча любовались этим не знающим темноты миром. Часто мимо нас проплывали рыбы, а некоторые натыкались на иллюминатор и долго не отплывали, как бы не в состоянии понять, почему нельзя преодолеть невидимую преграду.

От иллюминатора меня внезапно оторвал яростный треск.

Оказывается, прибор снова вышел за пределы измерений, потому что ультразвуковой «рев» стал еще громче. Мы находились на глубине тысяча пятьсот метров.

— Нужно ехать дальше. — Орешкин вздохнул. — А жаль.

— Почему?

— Скоро эта красота кончится…

Ловко лавируя среди мерцающих выступов, он повел батискаф вдоль скалы, которая все круче и круче уходила в таинственный мрак Тускароры.

На глубине две с половиной тысячи мётров краски заметно поблекли, зеленые цвета сменились синими, а еще глубже они стали едва различимыми, фиолетовыми… Василий снова включил прожектор, и яркие лучи осветили совершенно черную стену.

Уже несколько раз я снижал чувствительность приемника, потому что вулканическое звучание с каждой сотней метров усиливалось в два-три раза. Я бросил взгляд на термометр и воскликнул:

— Шестьдесят! Шестьдесят градусов!

Орешкин только улыбнулся. Он кивнул в сторону, на небольшой стеклянный термометр на стене. Он показывал восемнадцать.

— Автоматическое кондиционирование…

Четыре тысячи, четыре с половиной…

Я устал смотреть на медленно проплывающую мимо нас бесформенную громаду. Подводный мир здесь казался совершенно мертвым. Температура воды непрерывно повышалась, и вряд ли в такой горячей бане может существовать что-либо живое… Наверное, эта часть океана для его подводных обитателей является мертвой, знойной пустыней…

— Стоп!

— Стоп!

Я и Орешкин закричали одновременно. Я крикнул потому, что стрелка на приборе интенсивности, достигнув максимума, вздрогнув, пошла на убыль. Но почему воскликнул Василий? Команду остановиться должен был подавать я!

Подняв голову, я увидел, что командир стоял, плотно прижав лицо к иллюминатору. Его фигура изогнулась в неестественной напряженной позе. Он не шевелился. Только рукой подал мне знак приблизиться…

— Смотрите…

Чернота. Совершенно отвесная, едва различимая скала… Ничего не видно…

Вдруг я заметил нечто поразившее меня до глубины души. Это было противоестественно, нелепо, бессмысленно, невероятно!

— Не может этого быть… — прошептал я.

— Что это такое?

— Давайте подойдем ближе.

Пятясь назад к пульту управления, Орешкин нажал на рукоятку. Батискаф вздрогнул и начал приближаться к стене. Я почувствовал, как на голове зашевелились волосы…

— Стоп! — снова скомандовал Орешкин сам себе и снова нажал на рукоятку.

Теперь все было видно отчетливо.

Прямо перед нами в отвесной скале зияло отверстие. Оно как бы находилось в вершине присосавшегося к стене конуса, который со всех сторон был обложен прямоугольными белыми плитами… Я вдруг вспомнил рассказ профессора Широкого о его находке на одном из островков Курильской гряды…

— Такое уже было, — прошептал я.

Орешкин бросил на меня удивленный взгляд.

— Где было?

— Профессор встречался с… таким кафелем…

Командир непонимающе пожал плечами и подвел батискаф ближе к стене.

Теперь можно было разглядеть форму отверстия. Края его были оплавлены, и не оставалось никакого сомнения в том, что когда-то это был кратер небольшого вулкана.

— Эта дырка находится именно в том месте, где базальтовый слой наиболее тонкий…

— А может быть, здесь уже кто-то бывал раньше? — спросил Орешкин и засмеялся.

Батиметр показывал глубину шесть тысяч триста метров…

— Никто здесь до нас не мог бывать… Впрочем…

Наш батискаф опустился еще на сто метров, до того места, где кафельная кладка кончалась. Здесь конус резко обрывался, и куда-то в сторону уходила подводная пещера. На мгновенье мы остановились, наблюдая, как вдоль иллюминаторов поползли мелкие пузырьки газа.

— Значит, бурение будет происходить здесь, — сказал Орешкин.

Я ничего не ответил. Машина начала быстро набирать высоту.