"Диверсант (СИ)" - читать интересную книгу автора (Родионов Андрей)

Глава 2 июль 1432 года, Кале-Лондон: старые друзья

Часам к пяти пополудни всем окончательно стало ясно, что равных Тома де Энену на турнире нет. Первыми соревновались арбалетчики, но было их немного, и особого ажиотажа их выступление не вызвало. Арбалет — вещь хорошая, когда есть время тщательно прицелиться из укрытия, но в сражениях гораздо практичнее и удобнее луки. Пробовали французы нанимать генуэзцев с их механическими игрушками, да толку из этого не вышло.

Страшное оружие — длинный английский лук. Обученный лучник выпускает двенадцать стрел в минуту, и на расстоянии ста пятидесяти ярдов останавливают те стрелы атаку тяжелой рыцарской конницы. Куда уж тут арбалетчикам с их одним выстрелом в минуту. Вот и прогнали их быстренько перед основными состязаниями, сунули плохонькие призы и занялись наконец настоящим делом.

Тут вам не деревенская ярмарка, а потому первую мишень установили сразу в ста ярдах от стрелков. И когда я увидел сколько народу выстроилось в очередь, сквозь клокочущую в душе ненависть невольно ощутил восхищение. Ну молодцы англичане, и все тут! Не тратя ни копейки государственных денег на обучение стрелков, а просто разрешив крестьянам пользоваться боевыми луками, британцы добились того, что у них поистине неисчерпаемый резерв отличных стрелков. Браво!

Борьба меж тем разгорелась нешуточная, мишени относили все дальше и дальше, а вот промахивались участники редко. Очередь к мишеням почти не убывала, и тут я с некоторым холодком понял, что немало французов сложат головы под стрелами этих вот стрелков! Я и цель-то с трудом различаю, а они знай себе уверенно вгоняют в нее тяжелые стрелы. К моему удивлению, в состязаниях участвовал отец спасшего нас юноши, похоже, решил выступить вместо раненого сына. Как ни крутил я головой, но самого Леона в собравшейся вокруг поля толпе не заметил.

Дуг Мак- Грегор оказался превосходным стрелком, но в финал выйти так и не смог. А победителем, как и ожидалось, стал британский «герой» де Энен. С торжеством воздел он к небу кубок с вожделенным золотом, и все присутствующие дружно взревели, кто от восторга, кто с нотками досады. Я же лишь скрипнул зубами. Ах, как поздно заходит солнце июльскими вечерами, сколько еще мне ждать выстраданной мести!

Опустилась ночь, в темном небе загорелись звезды, поначалу робко и нерешительно, затем все ярче. Тусклый серп луны, оглядевшись, стыдливо укрылся за единственным приблудным облаком. Я осторожно переменил позу, стараясь не отрываться от ствола большого дерева, вытянувшегося как раз напротив трактира, где участники турнира продолжали обмывать свои победы.

По давнему доброму обычаю победителей турнира полагается чествовать во дворце, но капитан-коменданта Кале срочно вызвали в Париж. Едва успев раздать награды лорд Сириус Фэршем тут же исчез в клубах пыли вместе со свитой, только их и видели, ну а участники и болельщики, почесав затылки, дружно потянулись за выпивкой.

Лично я даже доволен, что все так обернулось. Намного проще подстеречь нужного человека во дворе трактира, чем пробираться во дворец наместника, ежеминутно рискуя попасть в руки стражи. Чем ближе утро, тем тише доносящиеся изнутри крики и песни, и все меньше народу выходит во двор освежиться. Часть давно расползлась по домам, остальные, как я понимаю, лежат под лавками.

В очередной раз входная дверь с треском распахивается, озаряя темный двор тусклым светом масляной лампы, и мой рот расплывается в улыбке. А вот и он, мой долгожданные стрелок! Двое собутыльников почтительно поддерживая «чемпиона» под руки, отводят его в сторонку, где вся троица начинает орошать землю.

Я иду к ним стелящимся шагом, скольжу над землей как во сне, не ощущая ног. Вот она, долгожданная встреча! Я проскальзываю мимо пошатывающихся, глупо хихикающих мужчин, и оказавшись у них за спиной, наношу два быстрых удара. Собутыльники де Энена падают как подкошенные. Бросив дубинку, я приставляю кинжал к спине опешившего стрелка и толкаю его вперед, подальше от трактира.

Сделав несколько шагов тот разворачивается. Ухватив висящий на поясе клинок тянет было его наружу, но тут же с проклятьем отпускает рукоять, тряся порезанной рукой. Я приставляю окровавленный кинжал к горлу врага, тот косится на распоротый рукав, откуда все сильнее капает кровь, сливаясь в тонкую струйку. Оскалив зубы Тома разъяренно рычит, обдавая меня смешанным ароматом доброй дюжины напитков:

— Что за чертовщина! Да ты знаешь с кем связался! Я — сэр Тома де Энен, победитель сегодняшнего турнира лучников! Да я…

— Узнаю, как не узнать? — говорю спокойно. — а вот ты… Помнишь ли ты меня?

Уж сколько раз твердили миру: хочешь убить кого-то — просто убей. Не надо разводить с жертвой дискуссий, дефицит общения пополняй в другом месте. Но просто так убить — это же не получить никакого удовольствия. А как же насчет того, чтобы распробовать месть? Чтобы подлый враг перед смертью понял, что он — никто, и звать никак?

— В первый раз твою рожу наблюдаю! — твердо говорит Тома. — Ты ошибся, приятель!

— А помнишь ли ты дочь Орлеана, — спрашиваю я севшим голосом. — Девушку, за которой ты так старательно охотился?

Несколько секунд стрелок молчит, а затем зрачки его медленно расширяются. Как и у каждого выдающегося лучника, у него прекрасная зрительная память, и похоже, что он меня вспомнил.

— Ах, вот оно что, — рычит Тома. — Теперь я тебя вспомнил. Ты все время крутился подле той французской сучки! Что, до сих пор неймется?

Удар англичанина так быстр и силен, что я не успеваю среагировать, и отлетаю назад на добрых три шага. Хорошее еще, что он пьян, а потому пудовый кулак врезается в грудь, а не в живот.

— Измена! — оглушительно ревет стрелок, — ко мне! На помощь!

И тут же Тома де Энен захлебывается кровью и, пошатнувшись, грузно рушится на землю. Сзади хлопает дверь трактира, извернувшись, я стряхиваю человека, что виснет на моих плечах. Бритвенно-острый клинок распарывает руку, что клещами впилась в мой рукав. Я заношу кинжал для последнего удара, но тут взор так некстати выглянувшей луны падает на лицо противника, и даже в жалком свете небесного огрызка я отчетливо различаю черты моего вчерашнего спасителя, Леона.

Юный шотландец ошеломленно пялится на меня, рот открыл так, что ворона залететь может, глаза — по флорину каждый. Узнал, понимаю я, и руку сковывает странная нерешительность. Какие-то секунды я мешкаю не зная, на что решиться, и этого оказывается достаточно, чтобы набежавшая толпа смяла и повалила меня. Отойдя от странного замешательства я бьюсь как лев, пытаясь вырваться, но без особого толку. Врагов слишком много, и дело заканчивается тем, что меня вяжут по ногам и по рукам.

— Мерзавец! — ревут разъяренные люди, потрясая кулаками. — Французский наймит! Убийца! Негодяй!

Суть предъявленных обвинений мне понятна, и я даже не пытаюсь отпереться. Да и затруднительно было бы проделать сей фокус человеку, пойманному над телом жертвы с обагренным кровью кинжалом. Это во-первых. А во-вторых, да кто бы мне дал рта раскрыть? В окрестных домах загораются окна, на улицу выбегают полуодетые жители, и вскоре вокруг меня собирается изрядная толпа. Тело Тома де Энена подхватывают на руки и с горестными криками уносят обратно в трактир.

— Не верю, он жив! — пронзительно верещит какая-то женщина, на мгновение перекрывая шум толпы, и невольно я дергаюсь. А что, если и в самом деле моя рука дрогнула в последний момент, и лютый враг Жанны останется жить? Да нет, не может быть, тут же понимаю я, после такого удара не выживают. Я бросаю по сторонам внимательный взгляд, похоже, плохи мои дела.

Просто повезло, что меня сразу же не разорвали на куски. Схватившие меня не сразу поняли, что их кумир мертв, сейчас же до столпившийся вокруг толпы начало помаленьку доходить, что именно только что произошло. Глаза налились кровью, руки сжались в кулаки, и достаточно одной-единственной искры…

— Повесить его! — рассекает ночь пронзительный женский выкрик, это все та же неугомонная баба. — Убийца! Ночной тать! Отправьте этого выродка обратно на адскую сковородку!

Поднятая тема приходится окружающим по вкусу, и грубые мужские голоса тут же подхватывают озвученные лозунги. Меня тащат к тому самому дереву, за которым я укрывался. Бородатый мужчина в потертой кожаной жилетке пробивается сквозь толпу, потрясая веревкой, и я, разглядев в танцующем свете факелов, на чьей ветви мне предстоит упокоиться, окончательно решаю для себя, что просто ненавижу эти дубы!

Некий проворный малый, ловкий словно обезьяна, уже успел вскарабкаться на подходящую ветку. Теперь верещит назойливо, требуя завязать наконец этот чертову петлю, да кинуть ему веревку. Толпа раздается в стороны, пара дюжих мужчин катит бочонок из-под вина, хищно ухмыляясь. И не успеваю я опомниться, как оказываюсь на этом шатком помосте, с накинутой на шею петлей.

— Вот она, любовь к красивым эффектам, — корю я себя. — Ну что, доигрался во мстителей? А как же Жанна, неужели ей так и суждено сгнить в тюрьме, в полной безвестности? Отвечай, какого черта ты не воспользовался арбалетом!

Я шарю взглядом по сторонам, отчаянно пытаясь изобрести путь к спасению, но похоже, что его просто нет. Толпа замирает без движения, на меня устремлены сотни глаз. Смотрят жадно, подталкивая друг друга, опасаясь упустить хоть мгновение увлекательнейшего зрелища.

— Ждут последнего слова, чтобы затем насладиться моим последним танцем, — с холодком понимаю я.

Какое- то движение справа у дороги привлекает мое внимание. До предела вывернув шею я замечаю группу всадников в легкой броне, возле которых, приплясывая на месте машет руками причина моего пленения, Леон Мак-Грегор. Да это же британский патруль! В неверном свете факелов лица воинов кажутся грубыми и жестокими. Старший конного патруля что-то коротко командует, и один из всадников вскидывает к губам короткий рог.

Звучит пронзительный рев, столпившиеся вокруг меня люди начинают оборачиваться, и, едва разглядев на плащах у всадников красные английские кресты, мигом раздаются в стороны. А те спокойно движутся вперед, не обращая на окружающих никакого внимания. Доехав до меня офицер натягивает поводья, здоровенный черный жеребец под ним, недовольно всхрапнув, косит огненным взглядом на толпу.

Стоящие впереди невольно пятятся, но кое-кто из задних рядов громко протестует против вмешательства властей. Мол, тут мы и сами разберемся, нечего вам лезть в дела честных налогоплательщиков и добрых подданных короны.

— Кто разрешил устраивать казнь? — холодно интересуется офицер, обводя собравшихся внимательным взглядом. — Если этот человек и в самом деле убил англичанина, судьбу его решит суд!

В толпе поднимается было ропот, но по команде сержанта, здоровенного детины с дубленым лицом и вислыми запорожскими усами, солдаты начинают разгонять собравшихся плетьми. Меня мигом стаскивают с бочки и усаживают позади одного из всадников. Последнее, что я вижу — лицо юного Леона. Губы твердо сжаты, но во взгляде я читаю растерянность, словно юноши сам от себя не ожидал, что вступится за случайного в общем-то знакомца.

В караульном помещении, куда меня доставили, для опасного убийцы выделили одиночную камеру. Там было грязно и воняло, как на помойке, но предъявлять претензии было бы глупо. Судя по всему, находиться здесь мне предстояло недолго. Утром меня должны были отвести к судье, а вслед за тем познакомить с палачом. Дело насквозь ясное, свидетелей — море, ну а приговоры у средневековых судей разнообразием не блещут. И в общем-то без разницы, англичане тебя судят, французы либо баварцы.

Такие пошлости, как выпуск под залог или штраф тут не практикуются. Либо пожизненно гребцом на галеры, либо пожалуйте на виселицу. Как дворянина меня могли и на плаху пригласить, но разница, как представлялось, была не настолько велика, чтобы я всерьез об этом думал. Я вытянулся во весь рост на скрипучем деревянном топчане, куда забыли бросить охапку соломы, но тут же дверь распахнулась, и в камеру вошел старый знакомец. Настолько старый, что поначалу я даже растерялся.

— Это действительно вы, мастер Трелони, — тихо сказал англичанин.

Рыцарь недоверчиво покачал головой, в его голосе я без труда уловил нотки растерянности.

— А я поначалу не поверил Тому, решил, что он ошибается.

Вскочив на ноги, я звучно хлопнул себя по лбу. Ну разумеется, тот здоровенный сержант — это же Томас Макли, просто раньше он щеголял без усов, вот я и не признал его сразу, да и времени сколько утекло.

— Здравствуйте, сэр Ричард. Какими судьбами? — спросил я.

Рыцарь пожал плечами.

— Наше давнее приключение не осталось незамеченным. Как утратившего доверие, меня сослали в действующую армию, под внимательный присмотр. — холодно ответил он. — Найдись твердые улики, меня казнили бы по обвинению в государственной измене, а так… Все еще легко обошлось.

Я задумчиво кивнул.

— Но что подвигло вас на путь разбоя? — спросил Ричард прямо. — Я знал вас недолго, это верно. Но все, что я видел, говорило мне: вы — человек чести, и в жизни не опуститесь до такого… Вы помогли мне найти любимую, — тут рыцарь на мгновение замер, стиснув челюсти. Лицо британца потемнело, и я понял, что тени прошлого до сих пот терзают его. Справившись с собой он продолжил:

— К тому же вы, мастер Трелони, отпустили тогда Тома живым и невредимым, хотя могли просто его убить. Словом, все время нашего недолгого знакомства вы вели себя безупречно. Решительно, я не понимаю, как вы могли так измениться!

Подумав, я усмехнулся. Да почему бы и нет, в самом-то деле, ну чем я рискую. Виселица или плаха, вот что ждет меня завтра, так почему бы напоследок не облегчить душу?

— Видите ли, сэр Ричард, боюсь, что в прошлую нашу встречу я сознательно ввел вас в заблуждение. Мастер Трелони — имя вымышленное, и мне пришлось принять его по причинам, которые не имеют отношения к сути нашей беседы.

— Тогда кто же вы? — нахмурился рыцарь.

— Сьер Робер де Армуаз, французский дворянин и телохранитель дочери Орлеана Жанны д'Арк, — церемонно представился я.

— Ну конечно! — хлопнул тот себя по бедру, — ведь именно Тома де Энен…

— Вот именно, — кивнул я, — так что, как видите, мой поступок вполне объясним.

— Объясним, если тут примешаны какие-то личные мотивы, — помолчав, заметил англичанин.

— Думаю, те же самые, что и у некоего рыцаря, дотла спалившего замок Молт.

С минуту мы молчали, глядя друг другу прямо в глаза. Взгляд Ричарда был странно сосредоточен, словно англичанин пытался что-то решить. Затем он, не прощаясь, вышел из камеры. Тяжелая дверь гулко захлопнулась за его спиной, отрывисто лязгнул засов, надежно отрезав меня от окружающего мира, и я снова улегся на топчан. Тот протестующее заскрипел, словно вот-вот развалится, но я, не обращая внимания на впивающиеся в тело занозы, задумчиво смотрел в небольшое окошко, скорее отдушину под самым потолком.

Отверстие настолько мало, что туда и голова не пролезет, потому его не забрали железными прутьями. К сожалению, мне это ничем не поможет. Очень скоро ночная тьма отступит, и ожидающий меня корабль покинет Кале. Я тяжело вздохнул. Встреча в сэром Йорком разбередила воспоминания, которые я предпочел бы не воскрешать. Отчего-то мне вспомнилась железная клетка в подземелье замка Молт и смерть невесты Ричарда. К добру или ко злу случилась наша встреча? Ричард потерял возлюбленную, значит ли это, что и я оставлю Жанну одну в этом мире насилия и лжи?

Я перевел взгляд на стиснутые кулаки, кожа на них побелела. Я продолжал смотреть, и пальцы наконец разжались. Но я не сводил взгляда с рук, пока сердце не забилось ровно, а дыхание не восстановилось. Спокойно, только не паниковать. Безвыходных ситуаций не бывает. Если и возможен какой-то выход, я должен был его найти. Голова трескалась от мыслей, я строил планы освобождения один другого фантастичнее. И несмотря на то, что при попытке анализа они тут же рушились с потрясающей легкостью, я не сдавался. Но не прошло и получаса, как меня вывели из камеры.

— Доставьте его прямо в городскую тюрьму, — бросил сэр Ричард Йорк. — Как только сдадите, тут же возвращайтесь назад, вы мне нужны тут. И поаккуратнее там, у этого негодяя могут быть сообщники.

— Не извольте беспокоиться, ваша милость, — пробасил Томас Макли, — мы с Марком будем наготове.

Стоящий рядом с Томасом коренастый воин коротко кивнул, не сводя с меня испытующего взгляда. Оба воина были битыми-перебитыми, таких на мякине не проведешь, и я с тоской понял, что сбежать по пути в тюрьму мне не удастся. От таких разве уйдешь? Меня усадили на лошадь, руки за спиной связали так туго, что я почти не ощущал кистей. Повод моей лошади Томас накинул на луку своего седла, и мы не спеша тронулись в путь.

Кале спал. Наползший с моря туман приглушал цоканье копыт, зажженные с вечера факелы на стенах домов давно потухли, и улицы погрузились во тьму. Небо медленно светлело, тусклые огоньки звезд исчезали один за другим. Поднялся легкий ветер, и в лицо мне пахнуло морем.

— Что там? — рыкнул Томас, ткнув рукой куда-то влево.

Его спутник настороженно повернул голову, и тут же вылетел из седла. В растерянности я глядел, как из пробитого виска сочится струйка темной крови. Упавший судорожно дернул ногами, отходя, и замер без движения.

— Все равно он никогда мне не нравился, — угрюмо пробасил верзила, потирая пудовый кулак. Перевел мрачный взгляд на меня и с обескураживающей прямотой добавил:

— Ты, впрочем, тоже.

Невольно я сглотнул. Нахмурясь Томас дернул рукой, и в ней как по волшебству возник короткий клинок. Разрезанные веревки змеей сползли с моих рук, и Томас молча сунул мне плохонький меч в изрядно потертых ножнах. Я открыл было рот для короткой, но бурной благодарности, но верзила покачал головой и коротко кивнул в сторону переулка. Сваливай, мол. Я послушно спешился. В переулке грязно, и воняет падалью, но к лицу ли бывшему послушнику монашеского ордена обращать внимания на подобные мелочи?

— Как только я вернусь к сэру Ричарду, на тебя объявят облаву, — прогудел англичанин. — И не дай тебе бог попасться в руке страже… Я тоже буду искать, — добавил он угрожающе, и я понятливо кивнул.

Для умного сказано достаточно. Если поймают, обязательно будут выпытывать, кто мне помог освободиться, а потому если Томас найдет меня раньше прочих, он же меня и прикончит. Повернувшись к убитому, я сорвал с его пояса кошель. Марку он уже ни к чему, а вот беглецу, оставшемуся без гроша в кармане, деньги весьма могли пригодится.

Не оглядываясь я устремился вниз по переулку. Где-то позади Томас Макли спешил к сэру Йорку, чтобы доложить о побеге опасного убийцы. Времени до начала облавы оставалось не так уж и много, и я почти бежал, изо всех сил стараясь успеть в порт. Прибавить еще шагу означало бы для меня привлечь всеобщее внимание. Тем временем город медленно просыпался. Где-то неподалеку звонко пропел петух, ему отозвались еще трое, на соседней улице залаяла собака. Откуда-то потянуло свежеиспеченным хлебом.

Из домов выходили зевающие люди, кто-то тер заспанные глаза, заходился в плаче маленький ребенок, Прошел навстречу юноша лет пятнадцати, толкая полную зелени тачку. Цокая копытами из переулка вышел ослик, запряженный в тележку. Шедшая рядом моложавая женщина в белом чепце и таком же переднике поверх зеленого платья зычно гаркнула:

— Молоко! Свежее молоко!

Я преодолел последние триста ярдом и совсем рядом увидел верхушки мачт. Похоже, я все-таки добрался до порта. Но когда я появился на причале, то в недоумении завертел головой по сторонам. Ни одно из готовящихся к отплытию судов не походило на описанный Жаком корабль. Похоже было, что мне необходима помощь.

Несмотря на раннее утро в порту вовсю кипела работа. Я внимательно оглядел ближайший ко мне корабль. Бушприт его украшала некогда позолоченная фигура, полустершаяся надпись на боку судна гласила "Гордость Нормандии". Какой-то невысокий крепыш с начищенной бляхой на шее внимательно следил за погрузочными работами. Стоящий рядом унылый мужчина со слезящимися глазами и морщинистым лицом делал пометки на листе бумаги, то и дело тыча гусиным пером в снующих туда-сюда грузчиков. Те шустро носились по узким пружинящим мосткам, да вдобавок успевали подразнивать и вышучивать друг друга.

— Не подскажете, где стоит "Феникс"? — обратился я к крепышу.

Окинув меня внимательным взглядом тот решил, что я заслуживаю ответа.

— Отчалил час назад, — буркнул он, и вновь повернулся к грузчикам.

— Не может быть, — сказал я, — вы не ошиблись?

— Какая тут может быть ошибка, — фыркнул мужчина. — Это с бабами я могу ошибиться, или при игре в домино. Но вот чтобы спутать корабли — отродясь со мной такой беды не случалось!

Крепыш довольно рассмеялся, стоящий рядом писец расплылся в старательной улыбке, словно услыхал что-то до невозможности смешное, подхалим. Поблагодарив я отошел в сторону, и только тут понял, что вляпался. Корабль ушел, а меня если пока и не ищут, то с минуты на минуту приступят. Не каждый день в Кале убивают английского дворянина, вдобавок чуть ли не национального героя, а затем учиняют дерзкий побег из-под стражи. С другой стороны, то, что я остался один — не беда, выкручусь. В кошельке бренчит немного серебра, и на проезд до Англии мне хватит. На поясе — одолженный Томасом меч, так что и безоружным меня назвать нельзя. Все, что мне надо — немного времени… Откуда-то издалека раздался пронзительный рев, я вздрогнул и обернулся. Со стороны города быстрым шагом приближался отряд стражи. Что же, все правильно. Я бы и сам первым делом кинулся проверять порт.

— Опять кого-то будут искать, — проблеял писец, угодливо улыбаясь.

— Нас это не касается, — отрезал крепыш. — Наше дело — погрузить товар согласно накладным, а там хоть трава не расти. Надо страже — пусть сами перекладывают тюки и бочки в трюме, да ищут, чего они там потеряли.

Я быстро оглянулся, ситуация стремительно ухудшалась. Выход из порта был перекрыт, на палубах пришвартованных судов как по мановению волшебной палочки возникли любопытствующие. По причалу быстро зашмыгали и тут же рассосались какие-то верткие люди с серыми незапоминающимися лицами. Не теряя ни секунды я устремился вслед за одним из них.

Мы пробежали мимо наваленных груд товара, предназначенного к погрузке. Обогнули груду бочек со смолою, и оказались в лабиринте приземистых строений с плоскими крышами. Запертые двери были украшены здоровенными амбарными замками, окон не наблюдалось, а стены были сложены из необхватных бревен. Судя по всему, я оказался в районе товарных складов. Вслед за моим провожатым я завернул за угол и остановился в недоумении.

Широкий поначалу проход между боковыми стенами двух соседних лабазов ярдов через пять значительно суживался, чтобы затем окончательно сойти на нет. Передо мною был тупик, и никаких следов забежавшего сюда человека. Сзади отчетливо донеслись слова команды, и я, осторожно выставил голову за угол. Пятеро стражников, топоча сапогами по сходням, поднимались на какой-то корабль. Остальные, внимательно озираясь, расходились по причалу.

В мою сторону смотрели, и я осторожно отступил назад. Внимательно осмотрелся, пытаясь понять, смогу ли скрыться, если заберусь на крышу одного из складов. Еще раз выглянул, пробуя оценить насколько качественно меня ищут. Искали на совесть, и я прикинул, сколько британцев смогу захватить с собой на тот свет, когда меня обнаружат. Вышло не так уж и много. Согнанные в порт воины выглядели матерыми вояками, но, раз нападу первым, пару-тройку я угомонить успею. Мысль о том, чтобы сдаться, и на минуту не пришла мне в голову. Раз уж все равно предстояло умереть, я предпочитал погибнуть с оружием в руках.

Слабый звук, раздавшийся откуда-то из-за спины привлек мое внимание, и я машинально обернулся. Что-то ярко блеснуло на солнце, я заученно отшатнулся, и меч сам прыгнул мне в руку. Тяжелая волна звучно шлепнула о сваи причала, громко бранились чайки, а возле самого уха все еще дребезжал наполовину ушедший в бревно клинок.

Что ни говори, но метательный нож — это вам не арбалет. С механическим луком убить человека предельно просто: наводишь его на противника и жмешь на спусковой рычаг. Ахнуть не успеешь, как полукилограммовый болт просадит врага насквозь, тут и тяжелая броня не спасет.

А вот метательным ножом убить человека намного сложнее. Требуется нешуточная сноровка, чтобы попасть клинком в нужное место. Надо много тренироваться, да и шанс убить противника, скажем честно, невелик. Один раз промахнешься, второй попытки тебе не дадут. И мой противник — невысокий, жилистый, подвижный как ртуть, похоже, прекрасно это понимал.

Несостоявшийся убийца выставил перед собой меч, но нападать не спешил. Мы замерли, пристально глядя друг на друга. Неумелый метатель ножей, черноволосый и носатый, ну просто вылитый грек, таращился свирепо. Что касается меня, то я пребывал в легком недоумении. Времена ныне тяжелые, но все же не настолько, чтобы не обменяться парой слов перед тем, как пустить в ход оружие. Другое дело, если встретились два давних знакомца, между коими давным-давно все понятно. Но я-то, поклясться могу, вижу черноволосого впервые в жизни!

Я сделал быстрый шаг вперед, мой противник пригнулся, разведя руки в стороны. Похоже, больше привык работать ножом, машинально отметил я. Совсем рядом, по ту сторону стоящих рядами бочек промаршировали солдаты. Звенело железо доспехов, грохотали сапоги. Грубый голос потребовал от хозяина "проклятой лохани" немедленно спустить сходни и выстроить команду, "а иначе, клянусь богом, кто-то сильно пожалеет, что вообще родился на свет!"

Я осторожно отступил вбок, не выпуская черноволосого из поля зрения, и быстро глянул в сторону топочущих стражников. Пока из-за пирамид бочек им не было меня видно, но стоило простоять тут еще несколько минут, и сюда непременно кто-нибудь да заявился бы. И тут я с изумлением увидел, что мой противник бросил опасливый взгляд в ту же сторону. Подобно мне он боялся облавы, но отчего тогда не спасался бегством, а напал на меня?

— Чего тебе надо? — тихо спросил я.

— Ты умрешь здесь, подлый шпион! — так же негромко ответил черноволосый.

— А ты меня ни с кем не спутал? — фыркнул я.

— Да ты добрый час за мной следишь, — сплюнул тот, не отрывая от меня горящего взгляда. — Еще в городе увязался, и как я не пробовал уйти, проследил-таки меня до порта. Ну ничего, здесь ты и останешься!

— Может разойдемся по хорошему? — предложил я без малейшей, впрочем надежды.

Похоже, произошла одна из тех дурацких случайностей, на которые так богата жизнь, и мне ни за что не убедить черноволосого, что он ошибается. Не удостаивая меня ответом тот сплюнул себе под ноги, лишь крепче стиснув рукоять меча. Сзади меня с грохотом обрушилось что-то тяжелое, кто-то истошно заверещал по поводу придавленной ноги. Что-то заскрежетало, взвились и вступили в перебранку несколько голосов, и я не раздумывая воспользовался удобным случаем.

Прыжком сократив дистанцию я обрушил на черноволосого град ударов. Противник мне достался по силам, и всего через полминуты я ухитрился его обезоружить. Он вжался спиной в бревенчатую стену, пустые руки выставил вперед в безнадежной попытке остановить удар меча, глаза расширились, едва не выскочив из орбит, но я не успел с ним покончить. Острый клинок уперся мне в горло, и я, тяжело дыша, замер на месте.

— Меч позвольте, — шепчут мне сзади на ухо.

И заботливо добавляют:

— Только вот головой не надо так дергать, я шуток не понимаю.

Подскочивший черноволосый забирает меч и меня толкают вперед. Повернувшись я щурюсь, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь лучи бьющего прямо в глаза солнца. Оно что, специально выбрало щель между бочками, и вот играется теперь, безжалостно меня ослепляя?

— Погоди, — требовательно бросает новый игрок, и черноволосый, буркнув под нос что-то неразборчивое, послушно замирает на месте.

— Думаю вы и сами догадываетесь, что шуметь не стоит, иначе мы мигом узнаем, каковы на цвет ваши потроха? — обращается он ко мне.

Я коротко киваю.

— Вот и славно. Итак, что вам понадобилось от моего друга? — в голосе вновь прибывшего лед.

— Собственно говоря он первый начал, — пожимаю я плечами, — метнул нож, кинулся с мечом. Я только защищался.

Говорить я могу долго. Всегда есть надежда, что противник сделает ошибку, и мне удастся подобраться к одному из них, ну а потом пустить в ход ножи. Главное — сократить дистанцию, и я блею что-то крайне миролюбивое, стараясь держать лицо глуповато-дружелюбным, а голову — втянутой в плечи. Ну не могут они не отвлечься, черноволосый так и дергает плечом при каждом звуке, доносящемся из-за бочек, да и товарищ его нет-нет да оглянется назад. Набежавшая тучка заслоняет солнце, и я наконец-то могу рассмотреть человека, заставшего меня врасплох.

И лицо его мне знакомо. Узкое и костистое, глаза стальные, тонкие губы, усы и бородка… Стоп. Я замираю, лихорадочно вороша память. Нет никаких сомнений, что мы были знакомы. И расстались по-доброму, без претензий и обид, но где и когда мы встречались?

Воин, очевидно приняв решение, кивает черноволосому. Тот расплывается в ухмылке, взгляд у него становится прицельным, словно уже выбрал рассечет ли мне горло, или пропорет печень.

— Погодите, Стефан, — быстро говорю я. — Неужели вы не узнали вашего доброго друга Робера?

— Постой Мануэль, — говорит высокий, хмуря лоб. — Какой еще Робер?

— Стефан? — приподнимает брови черноволосый, зажатый в руке меч смотрит мне прямо в сердце.

Мой давний знакомец безразлично пожимает плечами, мол, какая разница, как его когда-то называли, не до того сейчас.

Внимательно следя за Мануэлем я продолжаю:

— Я — Робер де Могуле. Если помните, лет пять назад вы помогали мне искать друга, захваченного в плен. Дело было в Нормандии. Ну же, вспомнили?

— А ведь и верно, — хлопает тот себя по лбу. — Все правильно, то-то я гляжу лицо знакомое. Вот и обознался, решил, что видел вас в городской толпе. Этот город воистину проклят, он просто кишит ищейками.

— Верни ему меч, Мануэль, — командует Стефан, — и пошли быстрее. Рад был повидаться, — небрежно кидает он мне.

Кривясь, словно раскусил лимон, черноволосый сует мне меч, в его взгляде я без труда читаю: мы еще встретимся, недоумок.

— Погодите, Стефан, — ловлю я высокого за рукав. — Так уж сложилось, что мне снова нужна ваша помощь.

— Ничем не могу помочь, — жмет тот плечами, — вы уж простите, ныне своих дел по горло! Так уж вышло, что из-за нас с Мануэлем весь город на ушах стоит.

— Ну же! — вмешивается в разговор черноволосый. — Сейчас они будут здесь!

Хитрым образом нажав на что-то в стене торгового склада, он открыл там узкий проход, и теперь призывно машет моему собеседнику. Кинув на Мануэля острый взгляд, я решаю во всем признаться. Похоже, сейчас откровенность вовсе не будет лишней.

— Это меня ищут в порту, — признаюсь я. — Поймают — повесят. Сегодня ночью я убил английского дворянина, а утром сбежал из-под стражи. Там тоже остался труп. Корабль, что ожидал меня в порту, ушел. Помогите скрыться, ведь у вас явно есть куда идти. Я же со своей стороны обещаю помочь вам в вашем деле чем смогу. Ну что, по рукам?

Какое- то мгновение Стефан молчит, колеблясь. Судя по звукам, доносящимся из-за груды бочек, с обыском корабля покончено. Совсем скоро стражники начнут обыскивать склады. По моей спине стекают капли пота, сердце бешено стучит, но я держу лицо ровным. Умолять — верный способ получить отказ. Наконец Стефан приходит к какому-то решению. Окинув меня внимательным взглядом он заявляет:

— Воин вы, кажется неплохой, раз смогли обезоружить Мануэля.

— Это еще что, — гордо бросаю я, — видели бы вы, как я дерусь против двух-трех противников.

Помедлив, Стефан спрашивает:

— Так кого и за что вы убили? Только честно, ложь я почувствую!

— Ничего особенно криминального, — отвечаю я. — Это была личная месть. Я зарезал сэра Тома де Энен, и жалею только, что не сделал этого раньше, во время одной из прошлых наших встреч.

— Это того самого лучника, гордость британской армии? — ахает вынырнувший из потайной щели черноволосый. — Ну востер, душегубина! О тебе весь порт с утра гудит.

Мануэль окидывает меня оценивающим взглядом. Подмигнув, заговорщически добавляет:

— Слушай, а в прошлом году в Эдинбурге не ты упокоил братьев Слоунов? Почерк тот же: два удара — два трупа, и убийцу до сих пор не нашли. Какого-то бродягу как водится повесили, но скорее для острастки.

Я качаю головой, но Мануэль недоверчиво ухмыляется.

— Бери его, что уж там, — хлопает он Стефана по плечу. — Нутром чую, наш человек! Благо, нам еще много кого резать придется.

— Хорошо, Робер, — кивает Стефан. — Но уговор один: скажу бежать — бежите, скажу драться — деретесь. И никаких расспросов и возражений!

Протянув руку ладонью вверх он требовательно смотрит мне в глаза. Условия еще те, но мне выбирать не приходится. А потому я кладу ладонь поверх и заявляю:

— Идет!

— Тогда пошли быстрее, и без того кучу времени потеряли, — командует Стефан.

Он боком протискивается в узкую щель, я, незаметно растирая ладонь спешу следом. Хватка у него железная, пальцы словно из чугуна отлиты. Любопытно, во что это я снова ввязался? Позади меня Мануэль закрывает вход, но оглядываться некуда. Пробежав какими-то задворками, я вслед за спутниками ныряю в вырытую в земле нору. Подземный ход невысок, и я бреду согнувшись в три погибели, то и дело задевая головой о свесившиеся в проход древесные корни. Пусть здесь тесно и сыро, и пахнет какой-то гнилью, но на моем лице все шире расползается триумфальная улыбка. Есть чему радоваться, я вновь ушел от смерти.

Остаток дня мы провели в каком-то домике на окраине Кале. Делать было совершенно нечего, и у нас было время присмотреться друг к другу. Ну а после распитого за обедом кувшина вина мы вспомнили старое, и вовсе перешли на ты. Поговорив о всяких пустяках, Стефан небрежно спросил:

— А что ты планировал делать дальше, после того, как рассчитаешься с нами?

— Отправлюсь в Англию, — осторожно ответил я. — Попытаюсь сделать там карьеру.

Мануэль вскинул голову, в глазах блеснул непонятный огонек. Словно невзначай черноволосый опустил руку на рукоять висящего на поясе кинжала. Послав ему предупреждающий взгляд, Стефан покачал головой. А мне с усмешкой сказал:

— Вообще-то в Англию мы и направляемся. Доволен?

Не выпуская Мануэля из виду я коротко кивнул:

— Весьма.

И тут же добавил:

— Мне кажется, настало время поговорить начистоту. Дело ваше — верить мне или нет, но за спасение моей жизни я обещал оказать вам помощь. От слов своих я не отказываюсь, и если смогу чем-то помочь только скажите. Это во-первых. А во-вторых, вы обо мне все знаете, не мешало бы и вам рассказать, чем именно мы будем заниматься.

— Зачем это тебе? — ровным голосом спросил Стефан.

— Это нужно не мне, а вам, — заметил я. — Пора вам с Мануэлем определиться, верите вы мне или нет. Если нет — мне проще сразу выйти в эту дверь, — я указал на выход, — и забыть, что мы встречались. Так и я не узнаю ваших тайн, и вам не надо будет беспокоиться о свидетеле. Ну а если верите, — я помолчал, затем добавил, — значит я один из вас, и должен хотя бы в общих чертах, пусть без деталей и подробностей, знать, что да как.

Стефан бросил быстрый взгляд на Мануэля, тот демонстративно поморщился и стиснул рукоять кинжала. Губы Стефана растянулись в короткой невеселой ухмылке, и он заявил:

— Что ж, сьер Робер, ты прав. Я — курьер, везущий письмо одной особе, имя которой вряд ли что тебе скажет. Ваша с Мануэлем задача — сопровождать меня, и следить, чтобы послание не попало в чужие руки. Еще раз спрошу, точно ли ты не передумал и едешь с нами?

Я решительно кивнул.

— Отлично, тогда пожмите с Мануэлем руки, отныне мы соратники по крайне важному делу! — сказал Стефан.

— Ну точно заговор! — подумал я. — Любопытно, кто участвует, и против кого он направлен?

Ладно, разберемся. В любом случае до Лондона я с ними доберусь, а там видно будет. Кажется, биться плечом к плечу с заговорщиками до их окончательной победы я не обещал. Мануэль, помедлив секунду, протянул руку, наши ладони встретились, и тот, впервые за время нашего знакомства, широко улыбнулся.

Вот черт, да он же совсем мальчишка, понял я! Такому что ни напой, с жаром кинется против чего-нибудь бороться. Неважно против чего, тут главное — против. Юность просто бурлит желанием переустроить мир вокруг себя, чтобы тот стал лучше! С возрастом этот зуд пройдет. Жена, дети, нажитое хозяйство с лошадками и упитанным кабанчиком заставят позабыть о преобразовании мира… а жаль.

Стефан с усилием отвалил тяжелую крышку окованного железными полосами, и даже на вид неподъемного сундука. И тут же одарил каждого из нашей команды полным комплектом пусть поношенной, но чистой одежды. Не прошло и пяти минут, как вместо трех дворян друг на друга смотрели степенный купец и пара приказчиков, постарше и помоложе.

Оглядев меня в новом наряде Стефан недовольно хмыкнул, но тут же лицо его разгладилось, и он кинул несколько слов на незнакомом мне языке. Мануэль, ухмыльнувшись, повернулся к своему мешку.

— Присаживайся, друг, — сказал черноволосый, в руке его я с удивлением заметил ножницы.

— В чем дело? — спросил я.

— Не догадываешься?

— Нет.

— А ты погляди как пострижены мы, и как ты, — фыркнул юнец.

— Плевать, — бросил я.

— Не дури, — успокаивающе заявил Стефан. — Сам рассуди, раз уж мы вместе едем в Англию, то и выглядеть должны соответственно.

Вздохнув, я покорился судьбе. Наконец ножницы перестали щелкать, и в дело вступила опасная бритва.

— Красавчик, — ухмыльнулся Стефан, когда Мануэль с видом мастера отступил, довольно озирая свое творение. — Боюсь, амиго, что отныне нам в Британии ничего не светит. Робер соберет полный урожай дамских сердец.

В мешке у Мануэля нашлось металлическое зеркало, несколько секунд я разглядывал себя, затем скрипнул зубами. Где вы, длинные волосы, давний признак свободного человека? Густой пучок волос остался только на макушке, зато все, что росло ниже верхнего края уха подверглось безжалостному удалению.

Ныне я выглядел как типичный англичанин, то есть глупо и мерзко. Практичные бритты носят подобные с позволения сказать прически, чтобы в напяленных шлемах им не было жарко. Вот что я вам скажу: не нравится французская погода — убирайтесь обратно на свой болотистый остров!

— Ладно, — с тяжелым вздохом сказал я, — ты прав, Стефан. Теперь меня не отличить от англичанина. И что ты там плел про вертлявых британок?

И пока он, похохатывая, втирал мне всякие байки, я все пытался оценить, доверяю ли новым знакомцам или нет. Разумеется о полном доверии и речи не шло, я же не ребенок малый, чтобы разинув рот идти с незнакомым дядей за гаражи, где мне котят покажут. Речь шла о другом — в самом ли деле мне помогут, не подставив, не устранив в конце, как нежелательного свидетеля.

И вовсе не обязательно убивать человека, ведь у трупов, как ни крути, есть неприятное свойство находиться. Иногда проще пристроить неугодного на каторгу или в тюрьму, да и подпольная работорговля, как ее не душат, по прежнему процветает. Да и с чего же ей заглохнуть, до двадцать первого века дожила. Стараясь проделывать все незаметно, я вглядывался в лица новых спутникам, анализировал голоса и интонации, манеру держаться. Интуиция шептала, что все нормально, и наконец я немного расслабился. От души хохотал над рассказами Стефана, в подходящих моментах недоверчиво разевал рот, словом, всячески участвовал в разговоре.

Наговорившись вволю мы стали не спеша собираться. Мечи пришлось тщательно запаковать в узлы, так как купцы их не носят. Не то это оружие, чтобы едва взяв в руки, тут же им овладеть. Требуются годы усиленных тренировок, а такого количества свободного времени у торговцев сроду не бывает, да и стоит хороший меч изрядно. Словом, опоясавшись клинком, каждому даешь понять, что ты — дворянин.

В сундуке, так щедро одарившем нас купеческими нарядами, нашлось и изрядное количество смертоубийственных железок, вполне подходящих для работников торговли. На пояс я повесил тяжелый кинжал, больше похожий на мачете, ну а насовать за пазуху и в рукава метательные ножи мне сам бог велел.

Мануэль выбрал небольшой арбалет, раза в два легче обычного, и как раз по руке юноше. Я бросил на оружие беглый взгляд и одобрительно кивнул: была у меня подобная игрушка. Выглядит так, будто с ней только на птиц охотиться, а на самом деле и скорострельность, и сила удара на высоте. Большой мастер делал, серьезная вещь и прекрасный выбор для профессионала.

Но основное оружие купца — тяжелая дубинка. Я взвесил свою в руке, и словно провалился в далекое прошлое.

Стоит ясный солнечный день, и мы укрылись от палящего солнца в маленькой рощице на вершине холма. Наши кони щиплют траву, где-то неподалеку журчит маленький ручей. Ветра нет, и деревья замерли неподвижно, словно погрузились в сон. Гектор де Савез, дорогой друг и наставник, протягивает мне дубинку…

Я улыбнулся, вспомнив, каким молодым и наивным был тогда, вовсе не преуспевшим в столь необходимой в наше время науке смертоубийства. Ну-ка, какие связки ударов показывал мне Гектор? Я медленно воспроизвел их, обнаружив, что ничего не забыл! Раз за разом я повторял выученный некогда урок, двигаясь все быстрее. Наконец я максимально взвинтил темп, и только оглушительный грохот с трудом вернул меня к действительности.

— Совсем неплохо, — проворчал Стефан, вновь нырнув в бездонный сундук.

Мануэль же, разинув рот, таращился на меня с изумлением. Я перевел взгляд на стоящий передо мной дубовый стол, ныне он был проломлен могучим ударом прямо посередине. Сглотнув, я осторожно убирал дубинку за спину.

— Доски совсем трухлявые, — заявил я в пространство. — Просто удивительно, как этот стол от старости до сих пор не рассыпался.

— Достойно изумления, — преувеличенно серьезно отзывался Стефан, — что подобную рухлядь давным-давно не спалили в печи. Ну а теперь придется, придется.

— Ничего страшного, — неуверенно сказал Мануэль, — в соседней комнате есть еще один стол, там и поужинаем.

Помедлив, просительно добавил:

— А можешь меня так научить?

Я посмотрел на юношу, с горечью думая о том, как мечтал когда-то открыть медицинскую школу. Давным-давно, еще до своего послушничества в Третьем ордене францисканцев я обучал исцелению. А теперь меня просят научить убивать. Лишать жизни в этом безжалостном мире умеют многие, а вот лечить… Как же все перепуталось в моей жизни! Мануэль, превратно поняв мое молчание, вспыхнул как маков цвет и резко отвернулся.

Я положил ему руку на плечо и мягко произнес:

— Ну а кто же еще покажет тебе пару хитрых ударов? Я, чтобы ты знал, обучался у лучших знатоков боя на дубинках.

— У шотландцев? — заинтересованно повернул голову Стефан.

— У французских монахов, — улыбнулся я.

Помедлив, Стефан уважительно кивнул.

— Ну а теперь, Мануэль, — менторским голосом заявил я, — бери-ка в руки дубинку, да поглядим, что ты умеешь. Давай, не стесняйся. Каждую минуту можно приспособить к делу. Глядишь, до вечера чему-то да обучишься.

И, как ни удивительно, до вечера он и в самом деле кое-чему научился.

В Лондоне мы оказались через три дня. Пролив затянуло туманами, и наш корабль шел медленно, опасаясь налететь на какое-нибудь судно. Ныне, в эпоху бурного развития мореплавания кто только не ходит Ла-Маншу, тут просто не протолкнуться от судов! Пролив кишит ганзейскими торговцами и рыбачьими баркасами, военными судами и пиратами, контрабандистами и паломниками.

И все рассчитывают благополучно доплыть до пункта назначения, никому не хочется проснуться от удара о другое судно, и потом в кромешной тьме карабкаться на палубу, чтобы затем героически бороться с холодными волнами. Вот и плетутся корабли еле-еле, и на каждом бедолага-матрос без остановки звонит в небольшой медный колокол — рынду.

Поначалу все шло нормально. «Шорхэм», одномачтовый торговец из Кингстона, медленно но верно двигался вперед, и отчего-то я решил, что на этот раз морское путешествие пройдет без приключений. Но наверху решили иначе, и поднявшийся ветер разогнал туман. А мерно переваливающийся с волны на волну корабль принялся куда-то карабкаться, а затем ухать вниз, и так раз за разом. К вечеру туман вернулся, но волнение только усилилось, а на следующее утро прошел дождь.

И я уже не понимал, что хуже: монотонный, изматывающий душу звук судового колокола, или бесконечное бултыхание. Не было сил ни ругаться, ни есть, а отвратительно бодрые моряки знай себе носились по палубе. Они то и дело подтягивали снасти, распускали и сворачивали парус, и ни одни из них не сидел без дела. К счастью для меня плыли мы недолго.

Смеркалось, когда «Шорхэм» вошел в порт, не прошло и часа, как мы обосновались в какой-то захудалой таверне. Злачное место носило гордое название "Рог изобилия", но из обещанных благ представлены в нем были только дрянной эль, еще более отвратительная еда, да пара-тройка изрядно потертых женщин. Впрочем, сидящие внутри оборванцы многого от этой жизни и не просили, а потому была довольны тем, что дают. Оглядевшись, мои спутники куда-то исчезли, настоятельно наказав их ждать. И теперь, наслаждаясь отсутствием качки, я мирно коротал время в обществе кружки эля.

Судя по заверениям трактирщика, поданный мне сорт именовался "Черным псом", и был широко известен от Тилбери аж до самого Норгемптона. Я осторожно отхлебнул мутного пойла, и у меня враз перехватило дыхание. Правильнее было бы назвать пса не черным, а дохлым, ну а широкая известность, я полагаю, носила скорее предупредительный, чем рекламный характер.

Закашлявшись, я выплюнул эту бурду прямо на земляной пол, твердо про себя решив, что добавки просить не буду. Окружавшие же меня люди, не морщась, бойко опустошали громадные кружки с элем, и громко требовали "не телиться, и наливать поживее". Откуда-то слева донеслись мощные взрывы хохота, и я повернул голову.

За столом у самой стены гуляли моряки, уже немолодые, но здоровенные, как цирковые борцы. И, судя по хорошей одежде, и манере держаться — не простые матросы, а капитаны. Я навострил уши. Когда смех немного утих, рассказчик, коренастый и черноволосый мужчина с суровым, жестким лицом, продолжил рассказ:

— И тут эта бестия из Уэльса выпил третий подряд кувшин вина и направился знакомиться с придворными дамами. И мигом наш озорник заметил, как он позже признался, самую среди них смазливую милашку. Он мигом поднял "Веселого Роджера" и нацелился на красотку. А так как после всего выпитого его слегка штормило, то шел он к девице переменными галсами.

Рассказчика прервал новый взрыв хохота. Смеялись так, что один из слушателей, блондин с короткой шкиперской бородкой, рухнул с табурета на пол. Остальные, неудержимо хохоча, бросились поднимать товарища. Кое у кого началась икота. Чуть погодя, когда все выпили еще по разу, рассказчик продолжил:

— Так вот, едва чертов гуляка Тюдор увидел смазливую кралю, как тут же сменил курс. Подваливает он эдак с подветренной стороны и заявляет, что желает, мол, взять девицу на абордаж, и по праву победителя насладиться ее прелестями. Так, якобы поступали все его предки-пираты, ну и он не видит повода отступать от устоев.

Слушатели, переглядываясь, одобрительно загомонили. Такого рода традиции — и есть то, что делает британское общество монолитным, не дозволяя привносить в него грязные итальянские шалости с мальчиками и животными, да развратные германские штучки с кляпами и плетьми. И, кстати, давно пора бы дать отлуп французам с их глубокими поцелуями, чрезмерно юркими языками и шустрыми ручонками!

На этом месте завязалась оживленная дискуссия, потому что часть собравшихся решительно потребовала оставить в покое француженок, находя за последними многие несомненные достоинства. Наконец спорщики пришли к консенсусу и потребовали продолжения истории. Консенсус же, если кому интересно, заключался в следующем: француженки, немки и итальянки вольны вести себя с бравыми моряками как вздумается, но честным англичанкам место в церкви или у кухонной плиты!

Как и прочие, я слушал с интересом, да и кого из мужчин не заинтриговала бы поднятая тема? Всякий из нас в свое время чудил еще и почище неведомого мне Тюдора, а потому подобные рассказы всегда выслушиваем с немалым удовольствием.

Откашлявшись, коренастый продолжил:

— И как воспитанный кавалер, решил наш чертов уэльсец выполнить придворный пируэт, эдак галантно поклониться, знаете ли. Да только ноги у него запутались, и новоявленный придворный рухнул прямо на красотку. А та, не ожидая настолько стремительной атаки, тоже упала, и оказались они на ковре в позиции препикантнейшей. Тюдор, стало быть, сверху, ну а дамочка, как ей и положено, снизу.

Народ снова заржал, и тут моряк, привстав, раскинул руки. Оглушительно громыхнул на всю таверну:

— Да погодите же, сейчас будет самое интересное!

Он завладел всеобщим вниманием, отдельные разговоры давно прекратились, и слушали только его. Сейчас же люди и вовсе замерли, и в таверне воцарилась мертвая тишина. По-моему даже огонь в очаге притих, а поджариваемый поросенок навострил уши, едва не хрюкая от нетерпения. Обведя всех заговорщическим взглядом шкипер не торопясь продолжил:

— Так вот, встает не спеша наш Тюдор с красотки, поднимает упавшую, галантно охлопывая по круглому заду, мол, туда пушинка с ковра пристала. Говорит, что пробный абордаж прошел успешно, "и, кстати, разрешите представиться, я — сэр Оуэн Тюдор, дворянин из Уэльса". А та и заявляет, что после этаких абордажей он, как честный человек, просто обязан на ней жениться. И добавляет эдак небрежно: "Разрешите представиться, я — Екатерина Валуа, королева-мать!"

Грохнуло так, что в конюшне испуганно заржали лошади, а птицы в радиусе ста ярдов взвились с деревьев, всполошено хлопая крыльями. Люди рыдали от восторга, катались по полу, и все никак не могли перестать смеяться, хотя лица у некоторых угрожающе покраснели. А кто-то, захлебываясь смехом, все кричал упорно:

— А вот я… а я… тоже историю знаю… про чертова… гы-гы-гы… нашего Тюдора!

Плачущие от смеха люди слабо отпихивали очередного рассказчика. Отсмеявшись, я вытер слезы и одобрительно кивнул. Не перевелись еще в земле британской удальцы! И тут, словно специально выгадав момент, в дверях "Рога изобилия" возник Мануэль. Внимательно огляделся, и, поймав мой взгляд, коротко кивнул.

На улице стемнело, кое-где хозяева питейных заведений зажгли перед входом факелы, заманивая посетителей. Было, впрочем, изрядное количество мест, не оснащенных осветительными устройствами, а между тем в те двери люди ныряли едва ли не чаще, чем в освещенные. Приглядываясь и прислушиваясь я осторожно шел за Стефаном и Мануэлем, вокруг нас бурлила непонятная портовая жизнь.

Старательно пряча лица вполголоса беседовали какие-то темные личности, то ли контрабандисты, то ли незаконные ловцы рыбы. Из темноты доносились звуки шумной возни, кого-то там не то резали, не то душили. Горланили пьяные компании. Кто-то пробовал плясать непослушными ногами, отчего все коленца выходили черт знает как, вызывая взрывы дружного гогота. Неподалеку назревала большая драка, там хватались за грудки, и широкоплечие ребята спешили на подмогу, размахивая здоровенными дрынами.

Споро разгружались причалившие в темноте лодки, сновали туда-сюда к едва виднеющимся кораблям. Подле фургона, куда пихали сгруженный с лодок товар, прохаживались до того здоровенные амбалы, что даже вусмерть пьяные обходили их по широкой дуге, не пытаясь задираться. Мануэль же при виде сих геркулесов недоверчиво протер глаза и восхищенно ругнулся, помянув врага рода человеческого самыми емкими эпитетами. Словом, ночная жизнь кипела, и каждый был при деле. Но стоило нам выбраться за пределы порта, как царящее вокруг веселье как ножом обрезало.

Тихи были переулки Лондона, грязни и вонючи. Идти получалось только по самому центру улицы, у стен домов громоздились гниющие кучи отбросов, не всегда различимые в холодном свете умирающей луны. По мусору тихо шмыгали бродячие собаки, угрожающе рыча друг на друга. То ли крыс они искали, то ли кости. И редко-редко доносился до нас цокот копыт. Всякий раз Стефан предупреждающе шипел:

— Тихо, патруль!

Высокие лощеные жеребцы медленно переставляли ноги, стражи негромко переговаривались, внимательно поглядывая по сторонам. Помимо копий и боевых топоров вооружены были воины арбалетами, а под плащами носили кольчуги. Стефан, не желая вдаваться в объяснения, какого черта мы бродим по ночам, бесшумно исчезал в одном из маленьких переулков.

Мы с Мануэлем беспрекословно повторяли его действия, стараясь лишь не слишком сильно пачкать одежду. Сидели тихо, больно уж нехорошая слава шла о лондонской страже. Мэр столицы настоятельно требовал результатов, и потому только треть схваченных на месте преступления доживала до быстрого следствия и негуманного суда.

Но круг света от факелов, пылающих в руках всадников, вскоре пропадал где-то за поворотом, и на улицу вновь опускалась ночь. Стефан с Мануэлем, хоть и оглядывались поминутно, все же вели себя спокойно, не дергаясь по пустякам, я же, напротив, постоянно ощущал меж лопаток чей-то внимательный взгляд. Но, как не оглядывался, никого не видел в густых тенях. Там, руку протяни, мог притаиться целый взвод.

Мы двигались по Лондону сложным, ломаным маршрутом. Время от времени Стефан направлялся к очередному дому, иной раз то была убогая лачуга, а иногда чуть ли не дворец. До моих ушей доносился тихий стук, всякий раз с новым ритмом, после чего его силуэт словно втягивался внутрь, мы же с Мануэлем оставались ждать на противоположной стороне улицы. Из очередного дома Стефан вышел явно повеселевшим. Поймал вопросительный взгляд Мануэля и энергично кивнул, меня же хлопнул по плечу.

— Осталось самое трудное, — оптимистически говорит Стефан. — Если получится передать последнее послание, мы, считай, победили!

— Дойдем, — уверенно бросает Мануэль.

Я поджимаю губы, рука, действуя сама по себе, стискивает рукоять меча. Ох как не нравится мне неотрывный взгляд, что сверлит и сверлит спину. Там скоро дыра появится, а вот поди ж ты, никого сзади нет, как я не оборачиваюсь. А ведь ночное зрение у меня не хуже чем дневное. Цвета я, разумеется, не различаю, да и какие там ночью цвета, но вот предметы вижу прекрасно. И копошащихся в мусоре крыс, и качающиеся ветви деревьев, а вон, глазам не верю, сова пролетела. Откуда ты здесь взялась, хищница лесная, улетай скорее, тебя же днем воронье в клочья раздерет!

Проводив птицу взглядом, я резко поворачиваю голову, но улица все так же пуста. То ли нервы у меня разыгрались, то ли за нами следят настоящие профи. Мы вновь куда-то долго идем, то и дело петляя по узким, двоим не разойтись, переулкам. Откуда не возьмись возникают широкие проспекты, вымощенные булыжником, они многократно усиливают звук любых шагов, а потому мы перебегаем их на носочках… После очередного поворота я решаюсь.

— Идите вперед не останавливаясь, — шепчу я Стефану, ухватив его за рукав, — а я гляну, не идут ли следом. Что-то на душе тревожно, будто кто примеривается нож в спину загнать.

Пристально глянув на меня, Стефан кивает. Впереди маячит очередной монумент, их в Лондоне, похоже, специально ставят, чтобы собакам было чем заняться. Миновав памятник я делаю шаг влево, так, чтобы идущий сзади не видел меня, и одним прыжком взбираюсь на пьедестал. Прижимаюсь к неясной фигуре так плотно, что домкратом не расцепить. Ну вот и славно, пусть я могу видеть только то, что творится впереди, зато и сзади меня не разглядеть, хоть все глаза сломай. Спины моих спутников удаляются, еще несколько шагов, и Стефан с Мануэлем вовсе исчезают из виду.

Я жду, изо всех сил напрягая слух, но ничего не происходит. Еле слышно пищат крысы, продолжая обычную ночную возню. Где-то мерно капает вода, тихо скрипит, проседая, стоящий по правую руку дом. Судя по скорбному виду фасада, где большая часть окон заложена кирпичом, возведено сие строение во времена Эдуарда III, а то и его папаши, незабвенного мужа "французской волчицы". А замурованы окна, я полагаю, вследствие печальной памяти нового указа о налоге на роскошь, коим ныне считается любое здание, чей фасад украшает количество окон, превышающее восемь. Ну и правильно, так их, хотят видеть солнечный свет — пусть открывают мошну, да пошире!

Я до рези вглядываюсь перед собой, но улица пуста, на границе видимости ее неспешно пересекает кошка. Движется обычным аллюром, низко наклонив голову. Итак — никого. Похоже, мне и в самом деле пора лечить нервы. Окрестности озаряются унылым светом, это вынырнула из-за туч умирающая луна. Я кидаю быстрый взгляд на небесную странницу, а когда опускаю глаза, мимо меня, с обоих сторон огибая памятник, неслышным шагом движутся какие-то люди. Трое справа, и двое слева, итого — пятеро.

На них прекрасно скрадывающие очертания широкие черные плащи с капюшонами, или что-то вроде. И на ногах одеты вовсе не башмаки с деревянными подошвами, и не сапоги с металлическими подковками на носке и каблуке, в каких щеголяют обычно добрые лондонцы. По булыжной мостовой пятерка идет совершенно бесшумно, и я как-то сразу понимаю, что это за нами. Больно хорошо они идут, мягко и в то же время уверенно. Упруго. Прошедшие мимо меня высокие широкоплечие мужчины движутся с грацией хищников, и оттого мне ужасно не хочется с ними связываться.

Я ожидал увидеть одного, много — двух соглядатаев, эти же не просто следят, куда мы направляемся, да с кем будем общаться. На поясах у пятерки в черных плащах висят мечи, а не какие-то там воровские дубины с мясницкими ножами. Похоже, эти люди состоят на государевой службе, очень уж уверенно идут. По-хозяйски.

А отсюда вывод совсем простой. Если государство о нас знает, но послало не стражников, а этих вот хватких ребят, то верно, кое-кто не желает огласки. Суд — это всегда такая морока, что порой власть предержащие желали бы обойтись без утомительных подробностей и ненужных разоблачений. Сложно ли прирезать тишком пару-тройку смутьянов, да прикопать где-нибудь на природе, под деревцами? Нет, отвечаю я себе.

А отсюда следующий вопрос: мне-то что делать? Поступить по умному значит подождать пару минут, и тихо исчезнуть, раствориться в ночном городе. Благо в кошельке на поясе звенит немного серебра, так что не пропаду. Ну а потом — в таинственный замок Барнстапл, где мне надо добыть доказательства измены нового фаворита короля. Это первый вариант.

Существует и второй: ввязаться в драку за малоизвестных мне людей, что борются и вовсе за неведомое дело. Правое, неправое — черт его знает. Ответ лежит на поверхности, а потому на мгновение я замираю, давая убийцам время уйти. Но тут же, словно черт под руку толкнул, кляня в душе все на свете, а в первую очередь себя, болвана, я мягко спрыгиваю вниз.

Тихо идут те пятеро, но все внимание обращают вперед, где совсем рядом за пеленой тумана движется ничего не подозревающая цель. Настигнув последнего, я зажимаю его рот рукой, тяжелое лезвие кинжала, заточенное до бритвенной остроты, с легкостью рассекает горло. Я привычно удерживаю бьющееся в агонии тело, и тут, как гром с ясного неба, раздается оглушительный звон. Это прыгает по булыжной мостовой, и все никак не угомонится выпущенный из руки убитого меч. Да когда же он успел его выхватить? Четверо теней замирают на месте. Отпустив труп, и уже не заботясь о скрытности, я с громким криком прыгаю к ближайшему, занося над головой дубинку.

Кричу не для того чтобы запугать, с опытным противником такой фокус не пройдет, просто мне хочется привлечь внимание Стефана с Мануэлем. Грустно одному драться с четверыми, нутром чую, долго мне не продержаться. Противник выхватывает меч, зачерненное лезвие клинка не отбрасывает отблесков, и я обрушиваю тяжелую дубинку вниз, стараясь перебить ему руку. Что-то громко хрустит, и враг вскрикивает от боли, а выбитый клинок отлетает в сторону. И вместо одного противника, нянчащего сломанную руку, на меня бросаются сразу трое.

Запустив в одного из них дубинкой, я прыгаю назад, к мечу убитого мною воина, и в перекате ухитряюсь цапнуть рукоять. Ах, как славно, что в свое время мне преподали немало уроков боя на мечах. И как плохо, что у меня было так мало практики! Эффект неожиданности утрачен, и я отступаю шаг за шагом, понимая вполне отчетливо, что еще десяток шагов, и я или споткнусь и упаду, или меня прижмут спиной к стене дома, откуда и отступать будет некуда. Да где же эти чертовы Стефан с Мануэлем?

И они появляются, но совсем не оттуда, где я их ожидал. Они выныривают из какого-то переулка справа, в десяти шагах от меня, и с ходу включаются в бой. Кто хоть раз дрался по- настоящему, когда на кону стоит собственная жизнь, тот знает, как скоротечен бой. Когда я останавливаюсь, сердце колотит как сумасшедшее, в жилах бурлит адреналин, в грудь с сипом вбирается воздух.

Дрожат руки, вражеская кровь залила не только лезвие меча, но и рукоять, в ночной темноте она кажется черной, как деготь, и пахнет смертью. Помедлив, я наклоняюсь и вытираю лезвие клинка о плащ убитого противника. Стефан, склонившийся над одним из неподвижных тел, выпрямляется. Я толком не вижу его лица, голос спутника ровен:

— Мертв.

— Ну и славно, — отзываюсь я. И только тут замечаю, что кроме нас двоих в живых не осталось никого.

— А где Мануэль? — начинаю было я, и наконец до меня доходит, о ком идет речь, и что произошло.

— Пора идти, — говорит Стефан.

В доме напротив загораются огни, из распахнутого окна вывешивается человек в исподнем, морда со сна мятая, как тряпка. Проснувшийся щурит глазки, пытаясь разглядеть, что за непотребство происходит прямо под носом у честного англичанина.

— Да пошли же! — в голосе Стефана нетерпение.

— Бросим его тут? — спрашиваю я.

— Да.

Сверху громко, на всю улицу начинает голосить давешний тип в исподнем, призывая городскую стражу, и я вслед за Стефаном ныряю в узкий переулок, скорее даже щель, между домами.

— Быстрее, — командует Стефан. — Еще быстрее.

Останавливаемся мы, когда между нами и местом смертоубийства оказывается по меньшей мере полмили. Тяжело дыша я прислоняюсь к стене какого-то дома. Лицо Стефана осунулось, глаза горят яростным огнем.

Вот- вот рассветет. Хлопают, открываясь, створки окон. По улицам бредут полусонные люди. Идут, зевая, тащат тележки и мешки, упирающихся коз и домашнюю птицу. Откуда-то назойливо тянет свежевыпеченным хлебом, да так ароматно, что у меня текут слюни. Похоже, что в последнее время я слегка поотвык от приключений. Отвык, с грустью говорю я себе, а надо бы привыкать.

Не одно горло придется перерезать, ни один десяток человек уложить под дерновое одеяльце, прежде чем все закончится. Уж такие это люди, что добром они мою любимую не отдадут. Вот и выходит, что либо мне отступиться, а Жанне так и сидеть в неведомой тюрьме, либо всех их искоренить под основание. Да так, чтобы и думать о девушке позабыли.

Со мною что-то происходит, я словно разделился на двух людей. Один стоят прислонясь к стене какого-то дома в Лондоне, а другой со стороны наблюдает за происходящим. И я сам, и те, что бредут вокруг, давным-давно мертвы для наблюдателя, и разглядывает он нас без особого интереса, с некоторым удивлением и брезгливостью. Я мотаю головой, и ощущение раздвоенности проходит. Это наваждение, говорю я себе, просто устал как собака, вымотался.

— Ишь, набрались с утра пораньше, — ворчит немолодая женщина, окинув нас со Стефаном неприязненным взглядом.

Пальцы ее так крепко стискивают рукоять клюки, словно почтенная дама собралась отходить нас по бокам.

— Это мы с вечера еще не ложились, — брякаю я.

Вид у нас тот еще, ума не приложу, когда мы успели изваляться в грязи. Верно, пока прятались от стражи. Заморозив меня взглядом женщина плюет себе под ноги и поспешает дальше, мерно переставляя посох.

— Вот что, — говорит Стефан. Голос у него холоден как лед, да и смотрит он мимо меня. — Держи.

Я сжимаю ладонь, в ней — увесистый кошель.

— Подождешь меня вон в том трактире, — машет куда-то влево Стефан. — Если не вернусь к полудню, значит вообще не вернусь. Место там спокойное, главное сам ни с кем ни задирайся. Тебя охотники не знают, а значит и искать не будут. Ну, не поминай лихом!

Стефан разворачивается, чтобы уйти. Нам обоим понятно, что не вернется он ни к полудню, ни через месяц. Свое спасение и проезд через пролив я отработал сполна, и могу заняться собственными проблемами. Так-то оно так, и все же глядя в его удаляющуюся спину я ощущаю, что недоволен собой. Словно это не Стефан меня отпустил, а я сам бросаю его одного на поле боя.

— Да что же ты за дурак такой! — язвительно замечает внутренний голос, но я уже принял решение.

Сделав усилие, точно сдвигаю с места телегу, груженую бочками с вином, я отрываюсь от стены и иду вслед за Стефаном. Прячься от жизни или не прячься, все равно безглазая с косой до тебя доберется. Так стоит ли трусить и подличать, раз конец у всех один?