"Хозяйка Судьба" - читать интересную книгу автора (Мах Макс)5Мышонок ушел. Придет ли он когда-нибудь еще? Карл этого не знал, зато он знал теперь другое, Леон из Ру ушел туда, откуда не возвращаются. Настоящий Леон. А тот, кто сидел еще совсем недавно напротив Карла, освещенный светом живого огня, и говоривший с Карлом голосом Мышонка, это все-таки был уже не Леон. Карл не знал, кто это был или, быть может, что, но рациональное знание и знание сердца, разные вещи. Художественное чувство трудно обмануть, впрочем тот, кто приходил к его костру, те, кто посетил Карла сегодня на Гуртовой тропе, и не пытались казаться тем, чем, на самом деле, не являлись. «Мышонок» При мысли о друге, казалось, закипела в жилах кровь, и красный туман встал перед глазами. Таких сильных эмоций Карл не испытывал с тех пор, когда полгода назад увидел на Льняной улице толпу разбуженных среди ночи, испуганных людей и решил… Боги! Тогда, его воображение нарисовало образ мертвой Деборы, и ужас от необратимости свершившегося, разрушил стены уверенного спокойствия, которые Карл возвел вокруг своей души. Холодная ярость затопила его тогда всего целиком, и он был готов залить Сдом кровью и утопить его в этой крови. Карл сидел перед костром, смотрел на огонь, но видел сейчас залитое мраком холодное ущелье в Мраморных горах, черные камни и черные тела, разбросанные, как попало вдоль узкой тропы, ведущей от перевала к долине Пенистой. Черные камни, черные тела… и черная кровь на камнях. Где-то там умирал сейчас маленький нескладный человечек, которого много лет назад, он, Карл, прозвал Мышонком. Леон никогда на него не обижался, вообще ничто и никогда не омрачало их дружбы. «Ничто и никогда». Карл снял камзол, вздернул к плечу широкий рукав белой рубахи, и, вынув из ножен Синистру, резко полоснул кинжалом по своему левому предплечью. Протяжно «закричал» клинок, и басовито откликнулся на его вопль Убивец. Хлынула кровь. Секунду Карл безмятежно смотрел на то, как она заливает его руку и капает на камни, потом встал и, протянув руку к костру, пролил свою кровь в огонь. «Тебе!» — сказал он мысленно. — «Все, что могу». Ему показалось, что те же самые слова произнесли вслед за ним — на своем особом языке — меч и кинжал, и огонь в костре вспыхнул ярче, чем прежде, как будто кровь Карла могла гореть, как масло или смола. Еще секунду он стоял над огнем, ощущая кожей жар, источаемый пламенем, и чувствуя одновременно тот ужасный холод, который пьет сейчас последние капли жизни из беспомощного тела его друга. Потом он положил ладонь правой руки на рану и, закрыв глаза, представил, как день за днем, медленно, но неуклонно затягивается, заживая, эта рана. Такие вещи удавались ему не часто, а себе самому он смог таким образом остановить кровь всего лишь дважды за всю свою долгую жизнь. Но сейчас он об этом даже не подумал, он просто сделал то, что подсказала ему интуиция и не ошибся. Когда, через несколько минут, он отнял правую ладонь от левого предплечья, от глубокой раны, которую он сам же себе только что нанес, там остались лишь свежий розовый шрам да засохшая старая кровь. Сердце успокоилось, и кровь уверенно бежала по жилам. Карл ничего не мог сделать теперь для своего друга Леона и, значит, должен был отложить свою боль в сторону. Бесцельная ярость разрушает душу и не приносит облегчения. Он опустил рукав, снова надел камзол и прислушался. Ночь была тиха, а те слабые звуки, которые все-таки ловило его чуткое ухо, не таили в себе никакой очевидной опасности. Он втянул носом воздух ночи, но и в нем не нашел ничего настораживающего. Тем не менее, поразмыслив, Карл решил не оставлять своего коня на произвол судьбы. «Играющий с Судьбой, платит дороже», — считали в Загорье. А в Илиме говорили еще более определенно: «Не играй с Судьбой в кости, проиграешь». Вспомнив эту старую поговорку, Карл только усмехнулся. В самом деле, в его случае она звучала весьма двусмысленно. Однако и оседлывать коня, тушить костер, идти сквозь ночь на поиски Марта не хотелось тоже. Впрочем, тихой ночью человеческий голос слышен далеко, а свист и того дальше. Карл встал, обернулся в ту сторону, где — по его расчетам — должен был находиться аптекарь из Семи Островов, и громко свистнул. Свистел он по-убрски, длинно и протяжно, с усилением звука в конце, то есть, так, как свистят обычно убру, собирая своих в ночной степи. « Он постоял еще немного, прислушиваясь к голосам ночи. Затем, достал из кармана камзола кисет и стал неторопливо и тщательно набивать трубку. Запах табака внес приятное разнообразие в палитру ночных запахов, и Карл неожиданно для себя улыбнулся. Он с удивлением обнаружил, что даже такая безделица, как привычный запах, способна улучшить настроение человека, пережившего в течение одного лишь дня несколько отнюдь не простых встреч с теми, с кем уже не предполагал увидеться никогда, а напоследок, узнал о смерти старого друга из его собственных, казалось бы, навсегда закрывшихся уст. Перед тем, как раскурить свою трубку, Карл снова призывно свистнул в окружившую его тьму. Прошло несколько секунд и откуда-то, со стороны дороги, послышался тихий отклик. Карл не ошибся, Март действительно знал убрскую «лошну» — пастуший свист. Услышав знакомое, « — Доброй ночи, господин мой Карл, — поклонился Март, шедший пешком, ведя своего огромного коня в поводу. Он мало сейчас походил на скромного аптекаря из Семи Островов, каким увидел его Карл всего полгода назад. Встреть Карл Марта теперь на Гуртовой тропе впервые, принял бы, пожалуй, за сельского дворянина или за отставного офицера. Впрочем, нет. Такой ошибки он бы не допустил. Наверняка, посмотрел незнакомцу в лицо, и тогда, непременно встретил бы особый взгляд желтовато-карих глаз. Март был другим, он стремительно становился другим с тех пор, как когг капитана Грига унес их от берегов Илима навстречу судьбе. И дело было не только и не столько в одежде, которую носил сейчас Март, и не в тяжелой сабле на его боку, а в том, что и лицо аптекаря изменилось, и изменение это не было следствием усталости или необычного освещения. Здесь было что-то другое, гораздо более сложное и глубокое, связанное, возможно, с резко изменившимися обстоятельствами его жизни. Теперь Март выглядел старше — хотя все еще не на свой истинный возраст — серьезнее, тверже, значительнее. Это был уже совсем другой человек, вот в чем дело. Это был человек, внешность которого пришла в соответствие с его сутью, его происхождением и его миссией. «Миссия? Возможно, что и так». Вот только пути Строителей темны и причудливы, как утверждает молва, и что заставило Марта следовать за Карлом, вполне возможно, откроется только в конце пути. — Доброй ночи, мастер Март, — ответно поклонился Карл. — Рад вас видеть, хотя и не припомню, чтобы приглашал вас быть моим спутником. — Прошу прощения, господин мой Карл, я и не думал докучать вам своим обществом, но, порой, долг сильнее вежества, — Март был искренен и одновременно тверд. — Кто еще отправился в путь по моим следам? — Не знаю, — развел руками Март. — Но я видел в небе двух больших птиц. По-моему это были орлы, однако я не поручусь, что одна из этих птиц не была орланом. Слишком далеко даже для моих глаз. Карл кивнул, молча, соглашаясь со словами аптекаря, который, впрочем, аптекарем уже быть перестал. Что ж, если не разглядел Март, то и Карл тоже ничего не смог рассмотреть, хотя он-то как раз не сомневался, что, опустись эти птицы ниже, и оказалось бы, что одна из них — кондор, а другая — орлан. — Садитесь, мастер Март, — сказал он, делая приглашающий жест в сторону костра. — Будем пить чай. — Спасибо, но с вашего позволения, господин мой Карл, — Март обозначил вежливый поклон. — Сначала я должен позаботиться о своем коне. Он, разумеется, замечательно вынослив, но иногда и ему требуется отдых. Конь Марта был огромен, и весил, вероятно, как буйвол. Однако лошади этой породы, которых на родине Карла, в Линде, называли першеронами, действительно были не только сильными, но еще и выносливыми, не говоря уже о несвойственной травоядным отваге. Такое сочетание качеств делало их незаменимыми в тяжелой кавалерии, но и в перевозке тяжестей им равных не было тоже. Пока его неожиданный спутник обихаживал своего бурого конягу, Карл заварил чай, собрал ужин на двоих, и, раскурив трубку, сел у костра. Через несколько минут к нему присоединился и Март, устроившись по другую сторону импровизированного «стола». Некоторое время, они сидели молча. Лишь потрескивали в огне сухие ветки, фыркали и переступали ногами кони, пасущиеся в прореженной серебром луны мгле, долетали издалека еще какие-то невнятные ночные звуки. Ссутулившись по-медвежьи, Март сидел у костра, смотрел на пляшущие языки пламени и, по-видимому, о чем-то думал, хмуря густые кустистые брови. Молчал и Карл, снова — в который уже раз — рассматривая внутренним взором события прошедшего дня, но, неизменно возвращаясь мыслью к той последней встрече, которая произошла здесь, у этого самого костра, меньше часа назад. «Мышонок». Визит Леона произвел на него неожиданно сильное впечатление. Годы и трудный опыт жизни, казалось, отучили Карла от того, чтобы «открывать душу» и «давать волю чувствам», но стены его спокойствия, которое со временем начало подозрительно походить на равнодушие, дали трещину еще тогда, когда в его жизнь вошла Дебора. Прошлое ожило, вновь обретя кровь и плоть, и настоящее превратилось из намалеванного на стене пейзажа в живую жизнь, в которой всегда есть место и сладости, и боли. Однако произошедшие изменения Карла не пугали, и отказываться от вновь обретенного «глубокого дыхания» он намерен не был. « Карл достал из дорожной сумки флягу с тутовой водкой и, откупорив, протянул ее Марту: — У меня умер друг, мастер Март, — сказал он ровным голосом. — Я знаю, на побережье так не делают, но в Загорье, принято поминать мертвых глотком вина. Это водка, мастер Март. Помяните со мной моего друга. — Я знаю этот обычай, — принимая флягу, серьезным тоном ответил Март и, кажется, нахмурился еще больше. — И охотно помяну вашего друга вместе с вами, господин мой Карл. Спасибо за честь. Он сделал длинный глоток и вернул флягу Карлу, бросив на того короткий испытующий взгляд. — Как его звали? — Леон из Ру, — ответил Карл и в свою очередь отпил из фляги. — Леон из Ру, — повторил за ним Март. — Министр при дворе протектора Немингена? — Да, — кивнул Карл. — Кавалер и полномочный министр,… и мой старый друг. — Когда он умер? — голос Марта не дрогнул, но что-то в нем выдало волнение, которое испытывал сейчас Строитель. Он несомненно знал гораздо больше того, что хотел, или мог, сказать вслух. — Сегодня, — ответил Карл. — Сейчас. Он внимательно посмотрел на Марта и кивнул, подтверждая, что сказал именно то, что услышал его собеседник. — Что вы видели, мастер Март? — спросил он, наконец. — Много и ничего, — покачал головой тот. — Расскажите, — предложил Карл. — Ну, что ж, — пожал плечами Март. — Я же сказал вам, господин мой Карл, что видел я многое, но рассказывать тут, почитай, нечего. Сначала, это был высокий мужчина в малиновом камзоле, ехавший на высоком темной масти коне. Я не заметил, откуда он взялся, но человек этот ехал бок обок с вами, господин мой Карл, не менее четверти часа. К сожалению, изгиб дороги помешал мне увидеть, куда он делся потом, но когда деревья перестали закрывать обзор, его с вами уже не было. — Так, — мысленно поеживаясь, сказал Карл. — Так. Пока Март не описал ему встреченного утром на Гуртовой тропе маршала Гавриеля, у Карла еще оставалась надежда, что видел того он один. И не важно, тогда, что это было, образ ли воображения, или подвиг памяти, это было что-то такое, что он мог принять с относительной легкостью. Однако Гавриеля видели не только его глаза. — Мне показалось, — нарушил повисшее молчание Март. — Впрочем, вы, вероятно, хотели бы услышать от меня все, что я могу сказать, не так ли? — Так, — кивнул Карл. — Что же вам показалось, мастер Март? — Мне показалось, что этот мужчина был замечательно похож на герцога Сагера, именуемого так же Гавриель Меч, каким изобразили его однажды вы сами, господин мой Карл, и таким же предстает он на литографиях граверов императорского двора. «Гавриель». — Любопытно, — Карл не стал ничего объяснять, но и притворяться, что не знает, о чем говорит Март, не хотел. — Продолжайте, прошу вас, мастер Март. То, что вы рассказываете, для меня крайне важно. — Важно… — почти шепотом сказал Март и, мгновение, помолчав, продолжил уже своим обычным глубоким басом. — Полагаю, что да, важно. Что ж, потом, вы остановились на привал, а на дороге появилась всадница в синем платье. У нее были черные волосы, это единственное, что я могу сказать определенно. Черные волосы и синее платье. Я не заметил, когда она появилась на дороге и откуда взялась и, хотя следил за вами со всем вниманием, на которое способен, то, как она исчезла, я увидеть не смог тоже. Она, как будто, растворилась в воздухе, но не медленно, если вы понимаете, мой господин, о чем я говорю, а мгновенно. Вы сидели под деревом и, видимо, разговаривали, затем, вы, господин мой Карл, подняли голову и посмотрели на птиц, а она исчезла. — Да, — согласился Карл, снова мучительно переживая каждое мгновение этой краткой встречи. — Да, я поднял голову. Он был полон недоумения, почему ему даже не пришло в голову коснуться хотя бы ее руки? Что стоило ему протянуть руку и… «Великие боги!» При мысли, что он упустил свой единственный шанс, снова почувствовать под пальцами нежный атлас ее кожи, вдохнуть ее выдох, сжать Стефанию в объятиях, поцеловать, он испытал стыд и раскаяние. Куда же подевалась та страсть, что сжигала его сердце и заставляла кипеть кровь? Что, кроме слов и окрашенных грустью воспоминаний, осталось от той любви? — Время, — сказал он, едва справляясь со своим языком и челюстью, но Март, смотревший на него с недоумением и тревогой, его, разумеется, не понял. «Один поцелуй, — с тоской подумал Карл. — Всего один…» И в этот момент, в его голову пришла совсем другая мысль. «А что, если…?» Что, если протяни он тогда руку, Карл не нашел бы того, что ожидал найти? — Продолжайте, мастер Март, — попросил он. Молчание, повисшее у костра, становилось невыносимым. — Ближе к вечеру, — пожав плечами, продолжил рассказывать Март. — Рядом с вами появилась еще одна всадница… — И еще один человек посетил меня около этого самого костра, — устало закончил начатую Мартом фразу Карл. — Да, — кивнул Март. — Я видел здесь два силуэта. Итак, слово было сказано. Гостей Карла видел не только он. Вероятно, их могли видеть и, возможно, видели и другие люди. Но, в любом случае, один несомненный свидетель этих встреч сидел сейчас перед Карлом у тихо потрескивающего костра и ждал… Чего? Что мог ожидать от продолжения этого разговора Строитель? А сам Карл? Чего ожидал он? — Это действительно был маршал Гавриель, — сказал он, не без труда преодолевая не свойственную ему и едва ли даже знакомую робость. — Если не считать того, что он умер от удара отравленным кинжалом почти сорок лет назад, это несомненно был он. Разве что одет Гавриель был так, как одевались сразу после переворота Яра, но в остальном… Что еще он должен был сказать? К нему приходил Гавриель, и Карл знал это так же точно, как и то, что встреча состоялась сегодня утром, а сейчас уже наступила ночь. А возможно ли такое, и как это возможно, совсем другой вопрос, ответа на который у него пока не было. — Вы знаете, мастер Март, что мы с Гавриелем были друзья? — спросил Карл. — Я это понял из ваших рассказов о маршале, господин мой Карл, — ответил Март. — А та женщина в синем… «Боги, — подумал он с яростью и смятением. — Что бы это ни было, это была Стефания!» — Эта женщина… — Карл посмотрел на свою потухшую трубку и стал ее выбивать, чтобы снова набить табаком. — Это была герцогиня Стефания Герр, мастер Март, моя жена. «Моя покойная жена… Стефания!» — Должно быть, нелегко встречаться со своим прошлым, — Март не спрашивал, но Карл воспринял его слова, как вопрос, и ответил искренне. — Да, — сказал он, доставая кисет. — Да, это тяжелое испытание, мастер Март. — Они говорили с вами? — тихо спросил Март. Карл поднял на него взгляд. «Говорили?» — Они не просто говорили, мастер Март, они рассказывали мне о вещах, о которых я даже не подозревал, о том, о чем мне никогда не приходилось слышать, чего я не знал, но что, вполне возможно, могли знать они. — Они делали это добровольно? — казалось, Март пытается понять, что на самом деле произошло сегодня на старом тракте, но, Карл не исключал и такой возможности, что, заранее зная ответы на все свои вопросы, Март лишь хочет… «Чего? Уж не того ли, чтобы на все свои вопросы ответил я сам?» «Ну, что ж, — решил Карл, обдумав это предположение. — Если я должен знать ответ, но не могу его найти, тем хуже для меня». — Вы полагаете, что я должен знать, что это было? — прямо спросил он. — Полагаю, что да, — коротко ответил Март. — Но если вы, по каким-то причинам, все еще не можете этого сделать, помогите себе. Расскажите мне, как вы сами видите то, что произошло, и, возможно, вам удастся, наконец, получить ответ. Итак, Март был уверен, что Карл должен знать о случившемся больше, чем думает он сам. «Должен или действительно знаю? Но, тогда, почему я не могу этого вспомнить?» — Рассказать, — повторил он за Мартом и, усмехнувшись, покачал головой. — Вспомнить… Не много ли вы от меня хотите, мастер Март? Но рассказать я, конечно же, могу. Что ж, возможно, это была хорошая идея. Если решение лежит настолько близко, как, видимо, полагает Март, то слова могут вытянуть за собой и то, что пока ему в руки не дается. — Слушайте, мастер Март, — сказал Карл после короткой паузы, и, уже не колеблясь, стал рассказывать о том, что произошло с ним в течение дня пятого октября на Гуртовой тропе. Карл не торопился и ничего не скрывал, так как считал, что, во-первых, утаивать ему от Марта нечего, а во-вторых, незачем. Он лишь старался не ограничивать себя одними только фактами, но и передать своему внимательному слушателю то, что стояло за содержанием этих странных встреч, как происходили случившиеся разговоры, как выглядели и вели себя его собеседники, и, наконец, что чувствовал при этом он сам и как оценивал произошедшее теперь, когда все закончилось. — Я все еще не могу понять, что это было, — сказал Карл, завершая свой рассказ. — Но одно могу сказать вам, мастер Март, со всей определенностью, даже моего таланта недостаточно, чтобы образы воображения обрели плоть. Я этого делать не могу, да и никто другой, насколько я знаю, тоже. — Вы правы, господин мой Карл, — чуть склонил голову, обозначая поклон, Март. — Да и не похоже это на фантомы. Тех, как и духов, можно видеть, но у них отсутствует признак телесности. В тумане или ночью, их, конечно, можно принять за людей, но при свете дня… Сомневаюсь. Тем более, вряд ли могли ошибиться вы, мой господин, с вашим-то талантом. Да и не могут фантомы так говорить. Нет у них этой свободы. — Тогда, что? — спросил Карл. Март смотрел на него, чуть прищурив глаза. Выражение его лица было скорее выжидательным, чем разочарованным. — Неужели не знаете? — Нет, — с сожалением покачал головой Карл, уже смерившийся с тем, что его память отказывается дать искомый ответ. Он был готов даже признать, что у него могут быть для этого особые причины. Однако, каковы они, и в чем здесь дело, он не знал. — Знаете, — не согласился с ним Март. — Не можете не знать. Ведь вы, господин мой Карл, очень долго жили среди убру, не так ли? «Убру? — удивленно подумал Карл, и в то же мгновение стена забвения рухнула, и он вспомнил. — Боги! Но этого не может быть!» Карл содрогнулся, как от удара. Переход от незнания к знанию был столь стремительным, а само знание — настолько ошеломляющим, что сразу охватить его разумом и, тем более, принять душой, было почти невозможно. — Жеста? — Карл почувствовал, что губы его пересохли, и голос едва пробивает путь сквозь выжженное русло горла. — Это не убрское слово, — спокойно возразил Март, который, казалось, совершенно не замечал того, что творится с Карлом. — Убру называют это «рефлет». Во всяком случае, раньше называли. «Рефлет, — мысленно повторил за ним Карл. — Рефлет». Да, он знал это слово, и что оно означает он знал тоже. Молящийся за Всех Ишель, обучавший его вере народа убру, рассказывал ему и об этом. Убру верили в Единого, хотя и не совсем так, как делали это другие жители ойкумены. Но и то сказать, убру слыли очень древним народом, и учение свое принесли из мглы веков практически в неизменном виде. Во всяком случае, самый древний список, содержащий Учение убру был записан более тысячи лет назад, и Карл не сомневался, что в тайниках Учителей наверняка найдутся и более древние свитки, тем более, что убру никогда не уничтожали и не выбрасывали своих священных книг. Март сказал как-то, что убру помнят многое из того, о чем успели забыть все остальные, и, вероятно, он был прав. Карл и сам мог засвидетельствовать, что не раз и не два убеждался в глубине и истинности знания, сохраненного этим странным народом, который жил войной, но никогда не захватывал чужих земель. — Рефлет? — спросил он вслух, хотя, видят боги, уже не нуждался в словах подтверждения. Ошибки быть не могло, это был рефлет, и даже причину своей упорной «забывчивости» Карл знал теперь тоже. — Рефлет… — Да, — кивнул Март и достал из поясной сумки свою трубку. — Полагаю, это был рефлет. «Рефлет». Убру верили или знали — что в их Учении, впрочем, никогда точно не различалось — что в момент зачатия новой жизни, Согласно учению убру, рефлет является независимой сущностью, хотя до тех пор, пока человек жив, его рефлет испытывает чудовищное давление живой плоти и свободной души, находясь по отношению к ним в подчиненном состоянии. Не дух, и не тело. Всего лишь живущее рядом с человеком отражение. Зато, когда человек умирает, его рефлет обретает свободу, потому что, как и душа, если и смертен, то совсем не в том смысле, в каком смертной является всякая живая тварь. Однако души умерших покидают Ойкумену, получая воздаяние «за деяние и не деяние», плоть возвращается в «Великое лоно», а рефлет остается в вещном мире, хотя и не видим для живущих в нем людей. Невидимый и неосязаемый он продолжает существовать там, где родился человек, чьим отражением он является. Рефлет живет своей собственной жизнью, непостижимой для простых смертных, но на их жизнь все-таки влияет. Поэтому Учение убру строго определяет то, что они называют «родной землей». Родная земля это ведь еще и то место, где продолжают «жить» рефлеты, всех прежних поколений, и чем дольше остается народ на одном и том же месте, тем больше отражений его предков — «поколений и поколений» — существует рядом с ним, сплачивая его и помогая в годины бедствий. Иногда, очень редко, в особых случаях и при не совсем ясных обстоятельствах, люди способны увидеть свой собственный рефлет, что четыре раза было отмечено в убрских хрониках. Однако встречу с собственным рефлетом, убру полагали плохим предзнаменованием. Призвать же чужой рефлет — будь то отражение уже умершего человека или человека живого — простому смертному не дано. Однако то, чего не может сделать лишенный Дара, оказывается, было под силу тем, кто Даром был наделен. В этом вопросе убрские учителя были едины. Они утверждали, что волхвы — естественно, не все — могут вызывать рефлет, для чего, как будто, существовали даже специальные арканы. Впрочем, технике убрского волхования Ишель Карла не обучал, потому что тот, как всем было известно, Даром не обладал. «Еще одно темное искусство, — невесело подумал Карл. — Чего же ты так боишься, боец? Или ты боишься не чего, а кого?» И в этот момент, Карл осознал, наконец, что боится он, на самом деле, самого себя. — Спасибо, мастер Март, — сказал он не дрогнувшим голосом. — Вы мне очень помогли. — Нет, господин мой Карл, — покачал головой Март. — Это я вам должен быть благодарен, а не вы мне. Встретить человека, который с такой свободой повелевает рефлетами живых и мертвых, само по себе редкостная удача, а уж помочь… Я только вот, что вам хочу сказать, господин мой Карл. |
|
|