"Мальтийская богиня" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Лин)

Глава тринадцатая

— Навязчивый вопрос, без всякого сомнения, — сказал Табоне, показывая в сторону Роба, тихо покоившегося на большой кровати в доме Галеа.

Мы с Табоне отвезли Роба Лучку в больницу, где врачи поставили диагноз — множественные ушибы и сотрясение мозга. Упрямый сержант настоял на возращении домой, хотя медики не хотели отпускать его, так как он просыпался каждые два часа и таращился вокруг с видом ничего не понимающего человека, и они опасались более серьезных повреждений головного мозга.

Его уложили в большую и удобную кровать, и я пообещала Табоне, что возьму обязанности сиделки на себя. Что я могла еще предложить после всего пережитого! Ведь Роб спас мне жизнь. Табоне хотел подежурить за меня, но я не могла заснуть, поэтому мы сидели и тихо беседовали, уютно притулившись у подножия кровати.

— Вам нужно объясниться со мной, — подступилась я к Табоне.

— Разве Роб не рассказывал вам о данных лабораторной экспертизы? — искренне удивился Табоне.

— Был занят. Времени не хватило, — послышался сонный голос Роба.

Наш раненый герой то дремал, то невпопад подключался к беседе.

— Согласно отчету доктора Каруаны, Галеа умер примерно за двенадцать часов до того, как вы нашли его тело в сундуке. Я говорю примерно из-за разницы во времени между первой и второй аутопсиями. Как и предвидел Роб, на конечностях Галеа имеются следы обморожения, значит, он был, мы в этом абсолютно уверены, убит в Канаде. И это хорошие новости, ведь можно снять все подозрения со старого Иосифа Фарруджиа. Но все-таки мне до смерти хочется знать, какого черта он делал в Риме, чтобы окончательно убедиться, что между его поездкой и смертью Галеа нет никакой связи.

Но есть и плохие новости… ну… вы догадываетесь, что это. — И детектив как-то больно жалостливо посмотрел на меня, будто хотел заранее извиниться за то, что он намерен был сказать. — Так вот. Нашли два разных образца крови на сундуке. Один, конечно же, совпадает с группой крови Мартина Галеа. Другой образец — группа В положительная — принадлежит Мэрилин Галеа. Надо отметить, что эта группа крови достаточно редко встречается у белых североамериканцев. Есть несколько версий: либо она порезалась в момент убийства своего мужа, либо сама себя поранила, — осторожно предположил детектив, — или, может быть, лишила себя жизни одновременно с ним. Сам не знаю, к чему склоняюсь больше. Нанесенный Галеа удар был смертелен, по словам Каруаны, причем выполнен мастерски: он пришелся на межреберье. Орудие убийства, в данном случае нож, пронзил легкое и левый желудочек сердца. Работа профессионала, не иначе, или же подфартило, если можно употребить это выражение к удару дилетанта.

— Но кто же зашел в самолет, воспользовавшись авиабилетом и визой Галеа в Италию? Кто это и почему, ума не приложу!

Табоне оставил мой вопрос без ответа.

— Давайте-ка вернемся к нашим баранам. Еще раз подробнее расскажите о том, что же случилось сегодня вечером в Тихом городе. Так называют Мдину, между прочим, и это спасло вас. Люди ничего просто так не называют. Добропорядочные жители Мдины не любят, когда нарушают их покой, и сразу вызвали полицию. Вы и ваш преследователь или преследователи подняли такой шум! Но этим бандитам удалось скрыться.

Я вернулась к вечерним событиям. Брови Табоне поползли вверх от удивления, едва он услышал изложенные мной подробности. Когда же я рассказала ему о краже приглашения, на его лице появилось подобие улыбки, но более того, его реакция на мое противоправное действие была снисходительной, в отличие от той бури в стакане, которую устроил Роб.

— Вы видели номер машины? — спросил Табоне.

— Нет.

— Сколько человек находилось в машине?

— Два, кажется, я видела двоих.

— Вы абсолютно уверены, что они хотели сбить вас? Вы знаете, как мы здесь ездим. Может быть, они вернулись, чтобы убедиться, что с вами все в порядке?

— И извиниться за причиненное беспокойство? — спросила я с легкой иронией.

— Возможно, — сказал Табоне каким-то извиняющимся тоном.

— Не-е-т, — донеслось мычание из кровати.

— Хорошо, — сказал детектив, — я проверю список приглашенных на вечер к Галициа, хотя не думаю, что найду что-то необычное. Кроме вашего визита, конечно.

Мы посидели несколько минут молча.

— Алекс! — раздался голос Роба. — Он звонил. Я забыл вам сказать. Просил перезвонить, как только придете. Извините!

Было еще относительно рано для ответного звонка в Канаду, но если учесть, что Алекс был полуночником, я не боялась его потревожить. И он сразу перешел к делу:

— Я достал копию фильма Эллиса Грэма и посмотрел его. Довольно сенсационное заявление об истории рыцарей святого Иоанна и довольно хорошее телевизионное шоу, должен сказать. Он упоминает о множестве пропавших ценностей и фамилии старинных родов Мальты, которые, возможно, хранят их в своих тайниках. Он действительно мог искать крест, о котором я тебе говорил, — серебряный с позолотой, предположительно вывезенный с Родоса на Мальту Филиппом Вилье де Лиль Адамом — великим магистром — в 1552 году. В то лихое время туркам покоя не давала христианская обитель на Мальте. И вот турецкая армада в двести тысяч человек на семистах судах окружила остров. Рыцари отражали атаку целых три месяца, прежде чем великий магистр сдал свою шпагу Сулейману Великолепному. Султан на удивление великодушно обошелся с побежденными братьями во Христе: он даровал им свободу и отпустил на все четыре стороны.

— Так ты думаешь, что, работая над программой, Грэм получил сведения о местонахождении креста и отправился на поиски сокровища? — Мне важно было убедиться в правильности собственного мнения, и я ждала, что скажет Алекс.

— Да, я в этом уверен, особенно после просмотра фильма. Я тут переговорил с одним своим старым другом из лиги актеров. Оказывается, он работал в той же студии, что и Грэм. Тот парень говорит, что после выхода фильма на экраны Грэм стал просто одержимым: идея найти крест переросла у него в манию. Он говорил о нем и о рыцарях день и ночь, и его сослуживцы уже начали подумывать, не спятил ли он. Грэм был убежден, что рыцари наверняка оставили какой-то тайный знак, сообщение, где его спрятали, до того как Наполеон вышвырнул их с острова. Во всяком случае, я уверен, мы идем по верному следу, но я выудил еще кое-что новенькое. Не знаю, хорошие это новости или плохие, но крест обнаружен.

— Ты шутишь? — ахнула я.

— Вовсе нет. Я подключился в Интернете к небольшой беседующей группе музейщиков, которые регулярно собираются для обмена информацией. И решил получить у них сведения по интересующему меня вопросу. Во всяком случае, я следил за их беседой, как вдруг один из них сказал, что в каком-то музее бывшей союзной республики опять-таки бывшего Советского Союза вышел каталог запасников его коллекции. И нам, моя дорогая, следует пролистать его страницы, потому что в нем столько вещей, которые были скрыты от людских глаз в советскую эпоху, что аж дух захватывает. Уверен, ты догадалась об остальном. Серебряный с позолотой крест принадлежал рыцарям святого Иоанна и предположительно был вывезен из Иерусалима на Родос, а потом на Мальту. В конце концов, он попал в этот музей. Я не могу поверить этому, но я и не могу представить, что их два. В каталоге также упоминается имя де Лиль Адама. Информация из каталога музея полностью совпадает с теми сведениями, которые Грэм добыл о старинном кресте своими путями, и если учесть влияние России на Мальте в годы правления императора Павла I, то я вполне могу допустить такой вариант.

— Предположим, что Грэм ничего не знал о музее и его каталоге, о которых ты говоришь. Что это нам дает?

— А дает нам это вероятность того, что его не могли убить за реликвию, которой не могло быть в том месте, где ее искали. Возможно, он искал что-то другое, хотя, судя по словам моего собрата по экрану, не похоже.

— Все это изрядно запутано, — ответила я.

Поблагодарив Алекса за его лепту в наше детективное расследование, я вернулась к постели Роба. Табоне вскоре ушел, и я, пока Лучка дремал, мысленно составила каталог всех криминальных происшествий за последнюю неделю.

Галеа убили в Канаде. Мэрилин либо была виновна в убийстве мужа, либо сама стала жертвой преступления. Скорее всего, его убили в собственном доме, поскольку никакого другого возможного места для этого злодеяния я не представляла. Но кто-то приехал на его машине в аэропорт, припарковал ее, воспользовался его авиабилетом и документами и улетел в Италию.

Вторая жертва убийства — Эллис Грэм, искавший что-то, скорее всего, связанное с его документальным фильмом, причем с помощью металлоискателя и в тех местах, где я с ним сталкивалась. Но наиболее вероятный объект его поиска находится не на Мальте, а в неизвестном музее в третьей стране, чего, похоже, он не мог знать.

Иосиф Фарруджиа улетел в Рим по неизвестной причине, которую не раскрывает, однако он был в неведении относительно смерти Галеа, а Табоне его все еще немного подозревает лишь из-за своего упрямства.

Мы с Робом только что попали, как бы он сказал, «в столкновение с транспортным средством» прямо после того, как меня вышиб из Палаццо Галициа сам министр — человек тщеславный, с глупыми холодными глазами. Он также, согласно человеку по имени Ёжик, закадычный друг детства Мартина Галеа — факт, который он сам отрицает мне в лицо.

Все важные персоны были на приеме: министры иностранных дел разных европейских государств и множество военных чинов, и Галициа беседовал со всеми. Некоторые из этих людей должны будут завтра вечером прийти на спектакль в Мнайдре — месте, где тоже произошли странные события.

Получился испещренный событиями список, но он никуда особенно не приводил, и вскоре я заснула, свернувшись калачиком под одеялом у кровати больного. Время от времени я ворочалась с боку на бок, разбудила Роба, но затем мы оба снова заснули.

Марисса приехала на следующее утро и приготовила нам завтрак. Мы обсудили с ней первоочередные меры по уходу за раненым Робом, которые она согласилась взять на себя, ввиду того, что мне предстояло выполнить пару дел до начала вечернего представления в Мнайдре.

Но я решила сперва серьезно поговорить с Мариссой об Иосифе.

— Марисса, — обратилась я к ней, — уверена, вы очень рады, что Иосиф вернулся домой, но вы должны знать, что детектив Табоне все еще подозревает вашего мужа, поскольку тот отказывается рассказать о цели своей поездки в Рим.

— Я знаю, — вздохнула она. — Иногда он бывает таким упрямым. Я расскажу вам, что он там делал, при условии, что это останется между нами. А также мне нужен совет, как мне следует себя вести при сложившихся обстоятельствах.

Я согласилась на ее условия.

— Энтони, как вы знаете, очень хочет стать архитектором, а мы своему сыну желаем только добра. Но теперь, когда Галеа умер, получение образования становится просто заоблачной мечтой. Мы не можем себе этого позволить, — печально заключила Марисса. — Еще до того, как все случилось, мы ждали, что Энтони сам скажет нам об университете в Торонто и о школе искусств в Риме. Нам с Иосифом не следовало бы этого делать, мы знаем, что… но мы прочли его письма, когда он был в школе. В первом письме из Канады говорилось о приеме сына в университет. Вы же знаете, как мы переживали, что Энтони в этом случае будет жить у Марка. Мы скрыли от него это письмо в надежде получить подобный ответ из Рима. Но из Рима пришел отказ: Энтони не приняли. Этого мы боялись больше всего. Только один положительный ответ, и то из далекой страны, где Марк смог бы безраздельно влиять на нашего мальчика. Мы ничего не сказали Энтони, а мой муж продолжал перехватывать все письма. Сообщение из Рима лишило Иосифа покоя. Он не мог ни спать, ни есть — все переживал. В конце концов, он решил поехать в Рим и просить, умолять, если придется, принять Энтони. Мы с трудом наскребли нужную сумму на билет, но на отель денег не осталось. Иосиф провел ночь, сидя в кафе. Он с большим трудом нашел это учебное заведение, спасибо, добрый человек подсказал дорогу.

Я смотрела на Мариссу, и мне стало ее так жалко, что слезы навернулись на глаза.

— Они вели себя с Иосифом ужасно, вежливо, безусловно. Но он знал, что они смеялись над ним за его спиной, над его внешним видом, несмотря на то что он надел свой единственный костюм. Они пренебрежительно фыркали, слушая его плохой итальянский, и презирали за отсутствие манер. Он не вписывался в их круг и прекрасно понимал это. — Она перевела дух и продолжила: — Они не изменили своего решения. Я с самого начала понимала, что дело безнадежное, но Иосиф не признался бы себе в этом. Он думал, если он им все объяснит, они поймут и решат вопрос положительно. Иосиф по-своему гордый человек. Унижение, которому он подвергся в Риме, оставило очень глубокий след в его душе. Он мне-то с трудом все рассказал, когда вернулся прошлой ночью, и запретил говорить об этом.

Марисса посмотрела на меня, стараясь найти в моих глазах понимание и, я бы сказала, сострадание.

— Я знаю, что надо обо всем рассказать полиции. Иосиф ни в чем не виноват. Он, наивный, верил, что все обернется к лучшему, но вышло наоборот. И он не посмеет рассказать кому бы то ни было о том унижении, которое пережил. — Марисса горестно вздохнула. — Самое главное, что мы еще ничего не сказали Энтони. Марк ушел из жизни, и наш сын знает, что сейчас уже нет никакого шанса поехать в Канаду, но все равно ежедневно проверяет почту, возможно для успокоения души. Я понимаю его: он все еще надеется. Я разрываюсь на части и не знаю, что мне делать. Что вы посоветуете?

— Энтони поедет в Торонто, если пожелает. Вы, наверное, еще не знаете, что Мартин оставил ему очень крупную сумму, которой хватит на все. Скоро вы услышите об этом от адвокатов. Уверена, это хоть как-то сгладит тот неблаговидный поступок Галеа по отношению к вам. Энтони получит сто тысяч долларов.

Марисса была ошеломлена.

— Столько денег! — Она чуть не задохнулась от избытка смешавшихся в одну минуту чувств радости и недоверия.

— И да и нет, — ответила я. — Что касается меня, я вообще считаю эту сумму ничтожной в свете тех страданий, на которые Галеа обрек вас. Так или иначе, а рассказать Энтони придется обо всем. Думаю, что в завещании есть какая-то ссылка на то, что Энтони — сын Мартина.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Боюсь, эта новость убьет Иосифа. У него крепкое сердце — сердце рабочего человека, но оно не насколько крепкое, чтобы все это пережить, — зарыдала Марисса.

— Вам и не нужно приступать к разговору немедленно. Дайте Иосифу время осмыслить происходящее по-своему, — посоветовала я.

Мы еще долго говорили, и мне некоторым образом удалось успокоить несчастную женщину.

Затем я перешла ко второму пункту своего плана. Сначала я проверила, есть ли в холодильнике пиво, и обрадовалась, найдя упаковку из шести бутылок — охлажденных и готовых к употреблению. Я загрузила пиво в машину и понеслась через остров в Меллиху, чтобы еще раз поговорить с Ёжиком.

Я нашла старика на том же самом месте и в том же самом шезлонге, но он посмотрел на меня так, будто видел впервые. Ёжик был сильно озадачен моим появлением, но остался доволен моим угощением и предложил присесть.

— Несколько дней назад я приезжала к вам с другом, — начала я. — Мы из Канады.

— Разве? — смутился он.

— Я расспрашивала вас о Марке Галеа, — сказала я, вспомнив о здешнем произношении имени.

— Да-а? — высказал он свое изумление.

У меня тут же засосало под ложечкой от мысли о бессмысленности этой поездки, но я решила не сдаваться.

— Может, я не о том спрашиваю? — зашла я с другого края.

— Возможно, — согласился старик.

— Я бы хотела поговорить о Джованни Галициа.

— Это можно, — ответил Ёжик.

— Вы помните Галициа? — терпеливо забросила я удочку в омут его памяти.

— Конечно, помню, — с раздражением ответил он. — Это вас я не помню, а прошлое у меня отчетливо стоит перед глазами. Оно одновременно и благословенное и проклятое.

— А в случае с Галициа?

— Проклятое. Я вынужден сказать: проклятое. Выпейте со мной пива! — вдруг приказал он и протянул мне бутылку. — Терпеть не могу пить в одиночку.

Старик блаженно сделал длинный глоток из горлышка, затем посмотрел, как я отпила немного из своей бутылки.

— Вы ведь не из рабочих? — спросил он меня.

Я покачала головой, а он внимательно присмотрелся ко мне. Видимо, удовлетворенный, Ёжик приступил к повествованию:

— Что-то творится с людьми, окружающими Джованни Галициа, я бы сказал, что-то очень нехорошее.

Старик на время умолк. Я ждала. Я знала, что каким-то образом эта беседа сыграет свою роль в собственном суждении Ёжика.

— Я работал учителем в местной приходской школе — средней школе. Я считался добропорядочным католиком, смею добавить, хотя что сделало меня таким, я не знаю. Джованни Галициа был одним из моих учеников, но не самым лучшим. Самым лучшим был Марк Галеа. Но каким-то образом обстоятельства работали на Джованни, не всегда, как он того ожидал, но все равно работали. Я помню, как он пытался попасть в футбольную команду. Ребята называли игру сокер, ее придумали британцы. Так вот, тренеры отобрали детей и некоторое время колебались, кого оставить из двух последних мальчиков — Джованни Галициа или Павло Бонничи. Я считаю, что Павло лучше играл в футбол, чем Джованни, но с ним случилось несчастье: он упал со школьных лесов. Одну из стен в то время ремонтировали, а мальчики были пьяны, конечно. Кажется, в этом возрасте большую часть времени они посвящают вот такому «высокоинтеллектуальному» досугу. Павло заявил, что его толкнули, но не сказал кто, потому что ему никто бы не поверил. И я бы сразу не поверил. Только гораздо позже до меня дошло. В команду взяли Джованни. А вот другой случай. В школе проходил конкурс ораторского искусства. Джованни и еще один мальчик яростно боролись за первое место. Джованни, может быть, и не был хорошим учеником, зато для политика, которым он хотел стать, у него были хорошие ораторские задатки. Его речи, пусть и неэмоциональные, отдавали душком плагиата, как будто кто-то, и я подозреваю, кто именно, писал их для него. Тем не менее, он вышел в финал, и знаете почему? Мальчики перед финалом конкурса пошли отпраздновать последние дни занятий, и после этого конкурент Джованни заболел — сильнейшее пищевое отравление, — а сам он победил. Но вы, вероятно, все уже поняли.

У меня выступила испарина на лбу, пока я слушала Ёжика.

— Пришла пора поступать в университет. Абитуриентов — пруд пруди, а университет на Мальте всего один. Понятно, что поступить было очень сложно. В такой ситуации необходимо иметь связи, а у таких простых ребят, как Марк и Джованни, их не было. Единственной надеждой было поступление в зарубежный вуз. Если выходец из бедной семьи не мог оплачивать свое обучение, он должен был заработать стипендию, сдав дополнительный экзамен. Джованни сильно преуспел, чего я от него не ожидал. Но потом у меня появилось неоспоримое доказательство того, что он жульничал — списывал — на экзамене. Я поймал его, — как сейчас помню, это была пятница, — и дал ему срок — уик-энд — подумать над тем, что он сделал. Я поставил его перед выбором. Если он считает, что совершил хороший поступок, то расскажет о нем в моем присутствии директору, а я со своей стороны буду ходатайствовать, чтобы ему разрешили пересдать экзамен. Если же он откажется от моего предложения, то я сам обо всем доложу начальству. Отсрочив его наказание, я совершил самую большую ошибку в своей жизни.

Глаза Ёжика затуманились от нахлынувших воспоминаний.

— Я уехал на уик-энд. Помню, сел на пароход и отправился с друзьями на Гоцо. Когда я вернулся в понедельник утром, вся школа жужжала, как растревоженный пчелиный рой. Меня вызвали в кабинет директора и уволили. И это после двадцати лет безупречной работы. Я был настолько поражен, что не сразу догадался спросить, за что меня увольняют. Директор ответил, что я сам прекрасно знаю и что мое омерзительное поведение наконец-то выплыло наружу. Я был сражен наповал. Выйдя из кабинета директора, я хотел найти кого-нибудь из коллег или друзей, чтобы выяснить, в чем дело, но они со мной не разговаривали. В конце концов, я услыхал сплетни о себе. Якобы один из учеников, не стану называть его, доложил о том, что я приставал к нему с домогательствами. Надеюсь, вы знаете, что такое домогательство? Мне не нужно называть это слово по буквам?

Я сказала, что понимаю, о чем идет речь.

— Мне так и не дали реабилитироваться. Фамилию ученика мне не назвали. Я пережил жуткую трагедию. Меня больше нет. — Старик развел руками. — Оказывается, от инсинуаций погибнуть легче, чем от физической расправы. Дальше в моей жизни все пошло кувырком. Чтобы доказать, что я нормальный, а не тот, кем меня считали, я женился без любви на вдове с маленьким ребенком. Мало того, что мы не любили друг друга, так она всячески унижала меня. Боже, сколько я перенес страданий от ее краснобайства и колкостей! В конце концов, у меня случился нервный срыв. Мне сказали, что я никогда не поправлюсь полностью, но я не такой идиот, каким меня все считают. Моя жена ушла на тот свет, слава тебе, Господи! Ее дочь присматривает за мной, но не потому, что любит меня, — ей нравится роль великомученицы. А я сижу здесь и слежу с каким-то всепоглощающим интересом за карьерой досточтимого Джованни Галициа.

Вдруг старик наклонился ко мне и схватил за запястье.

— Вы видели его глаза? — спросил он, сильно впиваясь пальцами в руку.

— Видела, — ответила я.

— И что в них?

— Ничего. Абсолютно ничего.

— Точно. Ни души, ни сердца.

Его приемная дочь, должно быть, зорко следила за своим отцом, потому что сразу вышла из дома, увидев, как он схватил меня за руку.

— Мой отец докучает вам? — спросила она. Женщина была хрупкого телосложения, но выглядела гораздо старше своих лет.

— Вовсе нет, — ответила я. — Ваш отец рассказывает мне очень интересные подробности об истории Мальты.

Ёжик отвернулся.

— Только без твоих теорий, папа, — запретила она. — Никакого бреда о Джованни Галициа!

Ёжик состроил гримасу ей вслед.

— Они все думают, что я того… ку-ку… — сказал он, покрутив пальцем у виска, как только его дочь скрылась в доме, — но вы ведь уже знаете, что он за человек?

— Да. А что случилось потом?

— Его восхождение стремительно продолжалось. Его семья поддерживала лейбористскую партию, возглавляемую Домом Минтоффом. Галициа собирался вступить в нее, но потом стало ясно, что республиканская партия победит на предстоящих выборах, а кандидатуру единственного человека, у которого был шанс победить на них, сняли. Никто не говорит почему, но поползли слухи. Этот ход конем вам ничего не напоминает? — задал он риторический вопрос.

— А где же был Марк Галеа все это время? — спросила я, желая провести параллель в судьбах двух близких друзей.

— Марк и Джованни были лучшими друзьями в школе, хотя Джованни был на год или два старше Марка. У обоих был фальстарт в ранней юности, и оба были очень амбициозны. На этом их сходство, думаю, и заканчивается. Марк был талантлив, почти гениален и очень обаятелен. Он хорошо сдал вступительные экзамены и получил стипендию честным путем. У меня сложилось о нем хорошее мнение, пока не случилась беда с молоденькой дочерью Кассара.

Я расскажу вам об этом, если желаете, — услужливо предложил Ёжик.

— Вы уже рассказывали прошлый раз, — напомнила я.

— Разве? — изумился старик. — Совсем недавно, а я и не помню, — ухмыльнулся он. — Они отличались друг от друга, думаю, тем, что Марк был больше нацелен на творческий успех, и его честолюбие распространялось только на ту сферу человеческих знаний, в которой он хотел быть и царем и богом. Джованни не мог этим насытиться, потому что ему всегда и всего было мало. Может быть, разница и небольшая, но весьма существенная.

— Прошлой ночью я побывала на званом вечере в доме Галициа, — призналась я. — На самом-то деле я фактически сорвала это мероприятие. Сначала я выкрала приглашение со стола его секретарши, а потом меня поймали с поличным, потому что я была единственной женщиной на вечере.

Ёжик запрокинул голову и залился беззвучным смехом.

— На этом светском рауте присутствовали военные высокого ранга, очень высокого, я бы сказала, хотя я не специалист в этих делах. Даже при поверхностном взгляде на сборище вояк я узнала одного человека — члена оппозиционной партии. Уж не подумывает ли наш Галициа о смене политических ориентиров, как вы считаете? Может быть, он не согласен с мнением премьер-министра насчет вступления Мальты в Европейский союз?

— Вы увязли в предположениях, дорогуша, — сказал старик, смахивая навернувшиеся от смеха слезы. — Значит, вы допускаете, что Галициа меняет политические партии, поскольку таким образом нащупывает ходы в политическом противостоянии, выясняет, какую платформу выгоднее поддерживать. И ведет он себя так не только в политике. Что же касается духовных ценностей, у него их просто нет. Единственное, во что он верит, — это в себя, и если потребуется, по головам пойдет, лишь бы ему был прок.

— Знаете, я прочла кое-какие статьи о Галициа. Люди, кажется, высокого о нем мнения, по крайней мере, журналист, написавший статью. Складывается впечатление, что министр — такой светский и интеллигентный человек, что диву даешься.

— О да! Он башковитый, это уж точно, да и обаяния ему не занимать, что делает его еще более опасным.

— Судя по вашим рассказам, тот человек, у которого отсутствует вера и какие-либо ценности и нет никаких угрызений совести за содеянное зло, является…

— Психопатом? — помог мне Ёжик. — Это слово подходит? Называйте его как хотите, но суть в том, что любой, кто встанет на пути у Галициа, будет так или иначе устранен.

— А как вы думаете, кто сейчас стоит у него на пути?

— Ума не приложу. Всегда кто-нибудь стоит. Советую убедиться, что не вы, дорогуша.