"Убийство в Кантоне" - читать интересную книгу автора (van Gulik Robert)

Глава 6

Чао Тай, покинув вместе с господином Яо Зал Совета, заскочил в оружейную, где скинул доспехи и облачился в простой серый халат из тонкого хлопка и черную парчовую шапочку, а затем поспешил к торговцу, поджидавшему его у дома привратника. Яо предложил ненадолго заехать к нему в усадьбу, так как тоже хотел переодеться, прежде чем отправиться в гости. В роскошном паланкине торговца они двинулись к его дому — прекрасной усадьбе, расположенной неподалеку от храма Гуань-инь, на западе от дворца. Дожидаясь в просторном зале, пока Яо переоденется, Чао Тай критически оглядывал кичливую роскошь обстановки. Столики у стен были сплошь уставлены поблескивающими серебряными вазами с восковыми цветами, на стенах висели яркие свитки, прославлявшие богатство и высокое положение хозяина дома. Прислужница, подававшая чай, была одета благопристойно, однако и раскрашенное лицо, и подаренный гостю откровенно зазывный взгляд с головой выдавали бывшую танцовщицу.

Вскоре Яо вернулся, сменив парадное облачение на тонкий синий халат из хлопка и простую черную шапочку.

— Нам пора, — сказал он. — Сегодня я весь вечер занят — после трапезы надо еще поспеть на крайне важную встречу. К счастью, вечерние угощения у арабов заканчиваются довольно рано.

— А чем нас будут потчевать? — полюбопытствовал Чао Тай, усевшись в паланкин рядом с торговцем.

— У них подают очень простые кушанья, но недурственные в своем роде. Правда, ничего похожего на северную кухню, должен заметить. Доводилось ли вам пробовать нашего кантовского тушевого осьминога? Или угря?

Торговец с таким воодушевлением пустился описывать достоинства местных яств, что у Чао Тая аж слюнки потекли. Затем Яо перешел к напиткам и винам, и вскоре тайвэй убедился, что его спутник — настоящий чревоугодник. И несмотря на то, что с первого взгляда Яо казался довольно неотесанным, Чао Тай в конце концов счел его славным малым.

Они вышли из паланкина у скромного выбеленного дома привратника.

— Сегодня я съел свой дневной рис довольно рано, и от ваших разговоров о еде у меня разыгралось воображение! А потому, признаюсь, я готов проглотить сейчас целого жареного поросенка! — воскликнул Чао Тай.

— Тсс! — поспешно остановил его Яо. — Не вздумайте громогласно упомянуть тут о свинине! Мусульманам не позволено к ней даже прикасаться, так как мясо свиньи они почитают нечистым. Как, впрочем, и вино, однако у них есть другие, совсем недурные напитки. — И с этими словами торговец постучался в дверь, украшенную коваными фигурками в виде рыб.

Открыл им старый горбун в полосатом тюрбане. Он проводил гостей через внутренний дворик в прямоугольный сад с низкорослыми, диковинного вида цветущими кустиками. Навстречу вышел высокий худощавый араб. В лунном свете длинное свободное платье и тюрбан хозяина дома сияли ослепительной белизной. Чао Тай тотчас призвал его — именно этот человек призвал к порядку разбушевавшихся арабских моряков на пристани.

— Мир тебе, Мансур! — радостно приветствовал его Яо. — Я имел смелость привести с собой друга, начальника тысячи Чао Тая из столицы.

Араб смерил непрошеного гостя взглядом горящих темных глаз. На фоне темной кожи белки их сверкали особенно ярко.

— Мир всем правоверным! — зычным голосом отозвался он на чистом литературном языке.

Чао Тай отметил про себя, что если это приветствие подразумевает исключительно мусульман, то не относится ни к Яо, ни к нему самому, а это чудовищно невежливо со стороны хозяина. Но пока тайвэй это обдумывал, араб и Яо склонились над каким-то кустиком и с увлечением заговорили о выращивании цветов.

— Почтенный Мансур — большой любитель цветов, как в я сам, — выпрямляясь, пояснил Яо. — Эти душистые растения он привез с собой из дому.

Чао Тай обратил внимание на нежный аромат в саду, однако не особенно радушное приветствие хозяина и пустой желудок мешали ему любоваться диковинными цветами. Тайвэй окинул мрачным взглядом приземистый дом в глубине сада. Разглядев за ним на фоне лунного неба минарет мечети, Чао пришел к выводу, что усадьба Мансура недалеко от его постоялого двора.

Наконец араб повел гостей в просторный, напоенный прохладой покой в глубине сада. Фасад дома представлял собой ряд открытых стрельчатых арок. Войдя, Чао Тай, к своему удивлению, не обнаружил там никакой мебели, кроме пиршественного стола. Пол застилал толстый серо-голубой ковер, а по углам лежали пухлые шелковые подушки. С потолка свисал медный светильник с шестью рожками, а всю заднюю стену скрывали необъятного вида занавеси: они крепились кольцами к шесту, укрепленному под потолком, а не были, как положено, намертво прибиты к бамбуковой палке.

Мансур и Яо сели на пол скрестив ноги, и Чао Тай, немного поколебавшись, последовал их примеру. Мансур, очевидно, заметил его неуверенность, так как вновь заговорил юта своем неспешном северном диалекте:

— Я надеюсь, почтенного гостя не беспокоит сидение на полу?

— Я воин, — мрачно ответствовал Чао Тай, — а потому приучен к любым неудобствам.

— Однако мы находим свой образ жизни вполне удобным, — холодно отозвался хозяин.

Чао Тай инстинктивно невзлюбил араба, хотя не мог не призвать, что личность он незаурядная. Мансур обладал тонким, резко очерченным лицом с крючковатым, как у птицы, носом и длинными, закрученными вверх, на чужеземный манер, усами. Держался он очень прямо, а под свободным белым одеянием угадывались крепкие мышцы. Наверняка это умелый и выносливый боец.

Желая нарушить неловкое молчание, Чао Тай указал на замысловатую надпись, бежавшую вдоль стены под потолком.

— Что означают эти причудливые завитушки? — полюбопытствовал он.

— Это арабская надпись, — торопливо пояснил Яо, — отрывок из священного текста.

— И сколько же букв в вашем языке? — спросил Чао Тай у Мансура.

— Двадцать восемь, лаконично ответил тот.

— Благое Небо! — воскликнул Чао Тай. — И все? А у нас больше двадцати тысяч иероглифов, если хотите знать!

Губы Мансура скривились в презрительной усмешке. Повернув голову, он хлопнул в ладоши.

— Каким образом, провалиться этим арабам на месте, они умудряются излагать свои мысли, используя всего двадцать восемь буки? — понизив голос, спросил Чао Тай соотечественника.

–. У них не так много мыслей, чтобы тут возникали трудности, — с тонкой улыбкой в ответ шепнул торговец. — А вот и угощение!

Вошел молодой араб с медным подносом, украшенным гравировкой, где было несколько жареных цыплят, кувшин с каким-то питьем и три отделанные финифтью чаши. Разлив по чашам бесцветную жидкость, юноша удалился. Подняв свою, Мансур без особого восторга приветствовал гостей:

— Добро пожаловать в мой дом!

Чао Тай осушил чашу и счел, что благоухающий анисом крепкий напиток довольно приятен на вкус. От цыплят исходил восхитительный запах, но тайвэй не знал, как к ним подступиться, так как не видел палочек для еды. Пропустив еще по чаше, Мансур и Яо разорвали цыплят на части руками и принялись за еду. Чао Тай молча последовал их примеру. Откусив кусочек ножки, он нашел мясо превосходным. После цыплят подали блюдо с выложенным горкой шафрановым рисом, зажаренным вместе с кусками ягненка, изюмом и миндалем. Это кушанье тоже пришлось тайвэю по вкусу; как и остальные, он ел захватывая горстку риса пальцами. Покончив седой, он омыл руки в чаше с душистой водой, поданной прислужником, затем откинулся на подушки и, не сумев согнать с лица довольную улыбку, заметил:

— Воистину очень вкусно! Давайте выпьем еще! — и после того, как они вновь осушили чаши, сказал Мансуру: — А знаете, мы с вами соседи! Я остановился на постоялом дворе «Пять Бессмертных». Но верно ли я понял, что все ваши соотечественники живут в этом квартале?

— Большая их часть. Мы любим селиться подле своих святынь. Молитвы правоверных возносятся к небу с вершины минарета, а когда один из наших кораблей входит в бухту, мы зажигаем огонь маяка и молимся, благодаря за его благополучное возвращение. — Мансур глубоко вдохнул. — Лет пятьдесят тому назад один из родичей нашего пророка — да хранит его Аллах! — пришел в этот города, а потом умер в хижине у Южных ворот. С тех пор многие правоверные поселились в этом святом месте, дабы оставаться поближе к его гробнице. А моряки ваши обычно находят кров неподалеку от причала, на одном из шести больших постоялых дворов.

— Я познакомился тут с одним мореходом, — обронил Чао Тай, — и этот малый по имени Ни владеет вашим языком.

Мансур встревожено посмотрел на гостя.

— Отец Ни был ханьцем, а вот мать — персиянкой, — без всякого выражения уточнил он. — Эти персы — полные ничтожества. Наши славные воины во главе с великим халифом изрубили их в кровавое месиво. В битве при Нихавенте, сорок лет назад.

Яо, предложив выпить еще по чаще, спросил:

— А правда ли, что к западу от владений халифа обитает белокожий народ с голубыми глазами и желтыми волосами?

— Таких людей не бывает, — возмутился Чао Тай. — Если только это не духи или демоны!

— Однако они существуют на самом деле, — мрачно подтвердил Мансур. — И к тому же хорошо дерутся. Светловолосые даже умеют писать, только не так, как мы, а наоборот — слева направо.

— Экая чушь! — довольно усмехнулся Чао Тай. — Тогда они точно духи. В Загробном Мире все делается наоборот, не как у людей.

Мансур допил чашу.

— У некоторых из них не желтые, а рыжие волосы, — обронил он.

Чао Тай испытующе посмотрел на араба. Если человек несет такую околесицу, он явно выпил лишку.

— А не полюбоваться ли вам арабскими танцами, Мансур? — масляно улыбнулся Яо. — Доводилось ли вам видеть, как танцуют арабские девушки, тайвэй?

— Нет, ни разу. А что, их танцы столь же хороши, как наши?

Мансур поднялся.

— О Аллах! — возопил он. — Такой вопрос свидетельствует о полном неведении! — Он хлопнул в ладоши и что-то отрывисто бросил слуге по-арабски.

— Глядите на занавес! — возбужденно шепнул Яо. — Если нам повезет, это будет восхитительное зрелище.

Из-за раздвинувшегося занавеса появилась женщина. Среднего роста и совершенно нагая, если не считать узкой черной бахромы вокруг бедер. Эта пушистая бахрома располагалась столь низко, что оставляла открытым живот танцовщицы, и соблазнительная выпуклость с сияющим изумрудом в пупке завораживала взгляд. Из-за удивительно тонкой талии округлые груди девушки казались еще тяжелее, а роскошные бедра — шире. Необыкновенно красивая, гладкая кожа отливала золотистой бронзой, тогда как лицо, хоть и не лишенное приятности, не соответствовало ханским представлениям о женской красоте. Обрамленные пушистыми длинными ресницами глаза казались слишком большими, пунцовые губы — чересчур полными, а сияющие, иссиня-черные волосы завивались самым причудливым образом. Чужеземный облик красавицы сдерживал восторги Чао Тая, вместе с тем непонятным образом пленяя его. Девушка застыла и, слегка приподняв брови, разглядывала гостей, а ее большие влажные поблескивающие глаза вызвали в памяти Чао Тая взгляд косули, которую он много лет назад по ошибке убил во время охоты.

Танцовщица ступила в комнату, и ее ножные браслеты издали тонкий серебряный звон. Нимало не смущаясь своей наготы, она отвесила Мансуру глубокий поклон, быстро приложив правую руку к обнаженной груди, затем слегка кивнула в сторону Чао Тая и толстяка торговца и плавно опустилась перед хозяином дома на колени. Когда девушка опустила изящные руки, Чао Тай с удивлением заметил, что ее ладони и ногти выкрашены в ярко-красный цвет.

Уловив неприкрытое восхищение в глазах Чао Тая, Мансур скривил губы в довольной усмешке.

— Это Зумурруд, Смарагдовая танцовщица, — негромко пояснил араб. — Сейчас она покажет вам, как танцуют у нас.

И Мансур снова хлопнул в ладоши. Два араба в длинных одеяниях выскользнули из-за занавеса и сели на корточки в дальнем углу. Первый принялся стучать в огромный деревянный барабан, второй гнутой ротанговой палочкой тронул струны неведомого Чао Таю инструмента.

Мансур не спускал с танцовщицы больших, горящих как угли глаз. Скользнув по нему взглядом, Зумурруд полуобернулась на коленях и вызывающе посмотрела на гостей. Но, увидев, что она хочет заговорить с господином Яо, хозяин велел музыкантам начинать.

Те завели протяжную, тоскливую мелодию, и Зумурруд, сложив руки над головой, принялась ритмично двигать пышными бедрами. Не прекращая волнообразных движений, она начала выгибаться назад все ниже и ниже, пока соединенные над головой руки не коснулись пола. Налитые соски на груди вызывающе нацелились вверх, а волнистые локоны кольцами рассыпались по полу. Девушка закрыла глаза, и на гладкие щеки пушистой бахромой опустились ресницы.

Ритм мелодии, отбиваемый глухими ударами барабана, ускорился. Чао Тай полагал, что сейчас девушка разогнется и начнет танцевать, однако она оставалась недвижимой. Внезапно он увидел, как в середине обнаженного живота медленно стал оживать изумруд. Остальная часть выгнутого дугой тела не шевелилась — двигался только живот: вверх-вниз, вправо-влево… странными прерывистыми рывками. Барабан вновь ускорил темп: теперь изумруд описывал окружность, становившуюся все шире и шире. Чао Тай глаз не мог оторвать от зеленого камня, призывно поблескивающего в свете ламп. Горячая кровь ударила в голову; в горле пересохло; пот струйками стекал по лицу, но воин ничего не замечал.

Опомнился он, лишь когда барабанная дробь неожиданно смолкла. Струнный инструмент, выдав еще пару тягучих нот, тоже затих. В мертвой тишине танцовщица разогнулась и со звериным изяществом встала, несколькими взмахами руки поправив растрепанные волосы. Грудь ее тяжело вздымалась, обнаженное тело покрывала тонкая пелена нота. Чао Тай уловил сильный запах мускуса, и аромат этот смешивался со странным, непривычно острым запахом тела. Тайвэй попытался убедить себя, что это отвратительно, но этот запах невольно пробудил в глубине его души какие-то первозданные чувства, вызван в памяти смесь запаха преследуемого зверя, лошадиного нота и горячей крови на поле боя.

— Иншаллах! — восхищенно выдохнул Мансур.

Достав из пояса золотую чужеземную монету, он бросил ее стоявшей на коленях танцовщице. Та ловко поймала золото и не глядя бросила музыкантам. Затем, не поднимаясь с коленей, развернулась к Чаю Таю и заговорила на чистом северном диалекте:

— Гость прибыл к нам издалека?

Чао Тай сглотнул подступивший к горлу комок; во рту у него пересохло. Торопливо отхлебнув из чаши, он попытался ответить непринужденно:

— Я из столицы, мое имя — Чао Тай.

Танцовщица одарила воина взглядом больших, влажно поблескивающих глаз, потом обернулась к его соседу и равнодушно осведомилась:

— Вы пребываете в добром здравии, господин Яо?

Торговец расплылся в широкой улыбке.

— Да, в замечательном, благодаря Аллаху! — в подражание арабам отозвался он и, алчно уставясь на ее грудь, изрек: — Как сказал наш ханьский поэт: «Дерево гнется под тяжестью спелых плодов»

Мансур, потемнев лицом, гневно посмотрел на Зумурруд, каковая в тот момент наполняла чаши гостей. Когда девушка наклонилась к Чаю Таю, от дурманящего, почти звериного запаха у тайвэя все внутри перевернулось, и он непроизвольно стиснул кулаки, чтобы не утратить самообладание. А девушка, склонив к нему голову и обнажив в улыбке ослепительно белые зубы, шепнула:

— Я живу на первой лодке в четвертом ряду.

— Иди сюда! — резко окликнул ее Мансур.

Зумурруд обернулась, и хозяин дома сердито отчитал ее по-арабски.

Она медленно вскинула брови, по тут же капризно протянула на северном диалекте:

— Я беседую с кем захочу, о Властелин множества кораблей!

Лицо Мансура исказилось, глаза полыхнули бешенством.

— Поклонись и попроси прощения за дерзость! — прорычал он.

Зумурруд плюнула на пол у его ног.

Мансур разразился проклятиями, вскочил и, ухватив женщину за волосы одной рукой, рынком поднял на ноги. Другой рукой он сорвал бахрому с бедер танцовщицы, развернул ее лицом к гостям и громко выкрикнул гортанным голосом:

— Полюбуйтесь на прелести этой шлюхи! Все они продажны!

Зумурруд попыталась выскользнуть, но Мансур грубым рывком развернул ее обратно, силой поставил на колени и, прижав голову танцовщицы к полу, что-то крикнул музыкантам. Игравший на струнном инструменте араб поспешно встали подал хозяину длинный ротанговый смычок.

Чао Тай кое-как оторвал взгляд от распростертой па полу женщины.

— Вам лучше уладить ссору в домашнем кругу, — Холодно бросил он Мансуру. — Иначе вы поставите гостей в неловкое положение.

Мансур смерил его огненным взглядом и открыл было рот, собираясь дать отповедь, по вовремя опомнился. Прикусив губу, араб бросил смычок и выпустил волосы жертвы. Затем, бормоча под нос ругательства, слова сел.

Танцовщица встала и, подхватив с пола разорванную бахрому, обернулась к гостям.

— Помните, что он сказал, — сверкнув очами, молвила она. — Я достанусь тому, кто предложит большую цену!

И, гордо вскинув голову, Зумурруд скрылась за складками занавеса. Двое музыкантов просеменили следом.

— Дерзкая девица! — с усмешкой сказал Яо Мансуру. — Но весьма искусна, должен заметить! — И, долив чашу хозяина дома, он поднял свою. — Прими искреннюю благодарность, Мансур, за превосходное развлечение!

Араб молча кивнул. Торговец встал из-за стола, и Чао Тай последовал его примеру. Он тоже хотел выразить признательность, однако, глянув на горящее злобой лицо Мансура, решил смолчать. Хозяин проводил гостей через благоухающий сад к воротам и, с видимым трудом выдавив несколько прощальных слов, откланялся.

Носильщики с паланкином Яо были на месте, но Чао Тай покачал головой.

— Давайте немного прогуляемся пешком, — предложил он. — Духота здесь просто невыносимая, да еще этот чужеземный напиток сильно затуманил голову.

— Я человек с положением, — неуверенно протянул толстяк. — Нехорошо таскаться пешком, как какому-то оборванцу…

— Не более чем начальнику тысячи императорской стражи, — сухо возразил Чао Тай. — Но улицы совсем обезлюдели, и нас никто не увидит. Так что пошли!

Потихоньку они добрались до угла улицы, а носильщики с паланкином следовали сзади на небольшом расстоянии.

— Еда была просто сказочной, — пробормотал Чао Тай, — однако этому арабу не следовало учинять безобразный скандал.

— А чего еще вы бы хотели от варвара? — пожав плечами, вздохнул Яо. — Однако зря вы его остановили. Девчонка больно много стала себе позволять, и хорошая порка послужила бы ей полезным уроком. Зумурруд ведь, знаете ли, не чистокровная арабка. Ее мать — из племени танка, речного народа, так что она дикарка вдвойне. Как бы то ни было, Мансур не посмел бы устроить серьезное наказание — до крови и рубцов.

Торговец облизал губы кончиком языка. Чао Тай смерил его неприязненным взглядом. Все его расположение к этому человеку вмиг улетучилось. За благодушным обликом Яо проглядывали отвратительные наклонности.

— Мне кажется, Мансур намеревался сделать именно это, — холодно отчеканил тайвэй. — И почему бы это он не посмел избить до крови свою рабыню?

Вопрос явно обескуражил Яо.

— Ну, насколько я знаю, Мансур ей не хозяин, — немного помедлив, ответил он. — Вроде бы у Зумурруд есть высокий покровитель. Эти молодцы не возражают, чтобы их женщины немного подзаработали, развлекая гостей танцами, но им вряд ли придется по вкусу, если танцовщицу вернут с исполосованной спиной.

— Но ведь Мансур назвал ее продажной!

— О, лишь затем, чтобы посильнее унизить! Выкиньте подобную мысль из головы, тайвэй! Да и в любом случае я бы не советовал вам связываться с этими темнокожими красотками. Зачастую они ведут себя очень грубо — как настоящие дикарки. Вот так-то, а теперь, если вы ничего не имеете против, я бы воспользовался своим паланкином. Мне еще нужно побывать на одной э-э… доверительной встрече.

— Смотрите не опоздайте, — мрачно напутствовал его Чао Тай. — Я как-нибудь доберусь самостоятельно.

Яо недоверчиво посмотрел на спутника — видимо, он почувствовал перемену в его отношении к себе. Накрыв руку воина пухлой ладошкой, он льстиво улыбнулся.

— Как-нибудь в другой раз я возьму вас с собой, тайвэй! Госпожа, коей я покровительствую, весьма благоразумна, а ее обхождение э-э… совершенно исключительно. Я навещаю ее постоянно, но только для разнообразия, как вы понимаете! Не то чтобы меня плохо привечали дома, вовсе нет! Нет, мне не на что жаловаться. Да по-другому и быть не может, учитывая, какую прорву денег я трачу на своих жен и наложниц. Уютное гнездышко, куда я наведываюсь, — недалеко от моей усадьбы. Точнее, на углу второй улицы к югу от храма Гуань-инь. Я бы взял вас с собой прямо сейчас, однако моя госпожа, увы, крайне застенчива… К ней не так просто найти подход! Правда, у нас есть общее увлечение, каковое, думаю, нас и сблизило. Но, увидев меня с незнакомцем, она может…

— Довольно, — перебил Чао Тай. — Не заставляйте госпожу томиться, иначе она сбежит! — И, отойдя подальше, вояка пробормотал: — Что вообще-то было бы для нее самым благоразумным поступком!

На ближайшей улице Чао остановил наемный паланкин и велел носильщикам следовать во дворец. Когда те трусцой двинулись в путь, тайвэй откинулся на подушках и попробовал немного соснуть. Но стоило ему смежить веки, как перед мысленным взором явилась соблазнительно прекрасная арабская танцовщица, и Чао Тай вновь уловил ее дурманящий запах.