"Свобода и евреи" - читать интересную книгу автора (Шмаков Алексей Семенович)

VI. Очерк борьбы арийцев с семитами

Не в первый раз на сцене истории семитизм объявляет смертельную борьбу арийскому миру. Ещё на заре жизни европейских народов, когда их праотцы жили в Гинду-Куше и Парапанизе, в легендарные времена Немврода и Семирамиды, когда чистые и светлые арийские племена созидали торжественный эпос Вед и пели дивные гимны Авроре, они уже подвергались нападению монголов или урало-алтайцев с северо-востока и семитов с юго-запада. Слабые численно, арийцы не выдержали натиска врагов и распались на две ветви.

Одна направилась к берегам Инда и Ганга, спустилась в Индостан и бесследно исчезла для другой на пятьдесят столетий. Лишь в XVIII веке обнаружилось, что язык браминов и Будды, как и наставления благороднейшего из законодателей, Зороастра, относятся к санскриту, — первоисточнику всех европейских языков, за исключением разве наречия басков в Испании, равно как урало-алтайских же наречий венгров, турок и финнов с их подразделениями на севере Европы и Азии.

Другая ветвь, так или иначе отбиваясь от развратных и коварных семитов и понемногу оседая на пути в Малой Азии и Сирии, перешла Геллеспонт, затем проникла на Балканский полуостров, в Карпаты и частью — на юг России, а частью, поднимаясь по Дунаю через страны, впоследствии известные под именем Паннонии и Южной Германии, перешла Альпы и Пиринеи, вслед за чем скоро рассеялась по Апеннинскому и Пиринейскому полуостровам. Но и в Европе арийцы опять встретили семитов — финикиян, а несколько позже — карфагенян. Уже в Одиссее Гомер, назвав финикиянина — семита прибавляет:

Кровью и слезами залиты страницы летописей целых веков пребывания арийцев в Греции и Архипелаге. Мифы Тезея и Минотавра, как отражение горя и ужаса пред человеческими жертвоприношениями финикиян за счёт самого цвета юношей и девушек Эллады, разбойнически похищаемых финикиянами у семейного очага и сжигаемых заживо, дают нам ключ к многолетней троянской войне.

Парис, морской пират по профессии, не только похитил Елену, но, как и подобает истому семиту, обокрал её мужа, а затем… бежал в Египет. Допрошенный здесь и сбившийся в показаниях, он по распоряжению фараона был изгнан и снова… бежал. Куда? Ну конечно, в тогдашний Бердичев, — Сидон, а уже оттуда вернулся в Трою.[31]

По окончании войны Эней, принц троянский, куда в свою очередь направился прежде всего? Разумеется, в Карфаген (см. Энеиду Виргилия).

Далее, сокрушая кровожадное гнездо служителей Мелькарта (Молоха) и Дидоны, Сципион Африканский был поражён, когда (в 146 г, до Р.Х.) в главном храме Карфагена увидел картину, изображающую легендарного троянского коня. Но зверство пустило здесь столь глубокие корни, что и 350 лет спустя, по свидетельству карфагенянина же Тертуллиана (писал около 200 г. по Р.Х.), его сограждане всенародно приносили в жертву Сатурну детей вплоть до проконсулата Тиберия. Только при нём, когда на деревьях, окружающих храм, были распяты и сами жрецы Сатурна, эти злодеяния перестали быть публичными, хотя ещё некоторое время, продолжались втайне.

Троя состояла вассалом ассирийского царя и городом, семитизированным вообще.[32] Лишь немного южнее лежал город Сарды, древняя колония финикиян, позже эллинизировавшаяся. В течение долгих веков финикияне приносили там человеческие жертвы. Наблюдая страдания сжигаемых заживо детей, жрецы Минотавра (Мелькарта или Молоха, Ваала, Камоса Меродаха и т. п.) подметили, что в минуту крайнего напряжения нечеловеческих мук, дитя, по-видимому, переставало страдать, а конвульсии, искажавшие его лицо перед самой кончиной, как бы превращались в отблеск радости. Таково, говорят, происхождение сардонической улыбки…

В свою очередь Гомер достаточно свидетельствует о человеческих жертвоприношениях и в столь чарующую эпоху троянской войны.

Среди указанных обстоятельств, невозможно допустить, чтобы подобная война могла возникнуть только из-за похищения Елены, и лишь ради неё поднялась бы вся Греция, да ещё стала бы продолжать борьбу в течение десяти лет. Без сомнения, причины лежали гораздо глубже и, очевидно, сводились к необходимости для эллинов свести, наконец, счёты с безжалостными семитами.

Что дело обстояло именно так, это подтверждается клятвой, принесённой Ксерксом 500 лет спустя на могилах павших троянцев, клятвой отомстить за их погибель. Ксеркс не был семитом, но он являлся представителем всего семитического Востока и союзником финикиян. Мировая политика уже в ту эпоху развивалась таким образом, что в тот самый день, когда греки остались победителями при Саламине, карфагенская армия, как полагали в 300.000 человек, потерпела при Гимре в свою очередь поражение от Гилона Сиракузского.

Знаменательно, что, по свидетельству древних авторов — Юстина и Диора Сицилийского, карфагеняне также находились в союзе с персами.

Не прошло и двух столетий, как уже в начале своего похода, двигаясь на завоевание того же Востока, клялся на могилах греков, некогда осаждавших Трою, Александр Македонский, со своей стороны обещая отомстить за них.

Та самая политика в Ост-Индии и Европе, какая служит мрачному и жестокому корыстолюбию Великобритании, истощая терпение народов и правосудие Немезиды, увлекала и карфагенян сеять смуты в великой Греции, т. е. Сицилии и Южной Италии. Отечество Ганнибала чуяло, повидимому, надвигавшуюся со стороны Рима грозу. Отсюда — начало и конец пунических войн.

Но были мужественные люди в Риме. Римский консул Аппий Отавдий не дрогнул перед гением лукавого карфагенского полководца Гамилькара Барки. С наскоро построенным флотом и небольшим войском, консул пошёл в Сицилию, прогнал карфагенян из Мессаны и нанёс им тяжкий удар. Дуилий одержал первую морскую победу над карфагенянами, при Милах, у северного берега той же Сицилии, а Регул одержал верх в морской битве у Экмона и даже переправился в Африку. К несчастью, предатель, спартанец Ксантипп, командуя карфагенянами разбил Регула и взял его самого в плен. С другой стороны, ещё неопытные в мореходстве римляне потеряли несколько флотов от бурь и непогоды, а затем понесли новые страшные поражения на море и на суше.

Несмотря ни на что, Рим не падал духом, и Гней Лутаций Катулл вскоре почти уничтожил карфагенский флот. Этим закончилась первая пуническая война.

Карфагеняне оставили Сицилию и прилегающие острова.

Ещё большую доблесть показали римляне против такого врага, как Ганнибал с его братом Газдрубалом. Не потеряли римские граждане веру в отечество как вслед за ужасными разгромами при Требии, Тразименском озере и Каннах, так даже, когда и племена Италии стали переходить на сторону неприятеля. Наблюдавший за Ганнибалом консул Клавдий Нерон блистательно воспользовался фактом, что вместо движения на север для соединения с армией брата, Ганнибал отступал на юг Италии. Клавдий поспешил к своему товарищу, консулу Марку Ливию, а с ним вдвоём близ Сены, на реке Метавре, в Умбрии, разбил карфагенян наголову, причём и сам Газдрубал был удить.

С другой стороны, Рим выдвинул Публия Корнелия Сципиона Африканского, тогда ещё юношу, который, едва оправившись от разгрома, нанесённого ему и Гнею Сципиону Газдрубалом в Испании, не пустил случая переправиться в Африку и здесь взять штурмом Новый Карфаген со всеми его запасами и сокровищами. Вслед затем битой против Ганнибала при Наррагаре или Заме Корнелий Сципион решил участь и второй пунической войны. Карфаген не только должен был отказаться от Испании, но и уплатить 10.000 талантов контрибуции, равно как выдать свои военные корабли и слонов.

Третья пуническая война, вызванная нарушением данного Карфагеном обязательства подчинить свою внешнюю политику Риму, была в сущности лишь периодом маразма владыки морей. Вызываемое необходимостью полное уничтожение Карфагена Сципионом Африканским оказалось лишь реальным выражением государственной прозорливости Катона. Он именно своим «praeterea censeo, Carthaginem esse delendam» гениально резюмировал самую жизненную задачу Рима и всего будущего обоих полушарий.

Устанавливая предел торжеству семитизма, как государственного принципа, уничтожение Карфагена обеспечивало, наконец, существование и дальнейшее развитие арийской цивилизации в Европе, как антитезы вероломства, ритуальной проституции и кровожадного зверства семитов.

Подводя итоги многовековой борьбе семитов с арийцами, историк Курциус заключает свои размышления так:

Увы, по-видимому, бессознательно, но Рим сделал промах, результаты которого отражаются и сегодня, в России. Рим опоздал разгромить Иудею, а если принялся за неё, то лишь когда сыны Иуды уже проникли в самые стены священного города и укоренились там, иначе говоря, успели отравить сам организм римского государства.

Неисчислимые последствия, отсюда проистекающие, высоко поучительны, но, к сожалению, у нас нет возможности развивать их далее. Первоначально задуманное в сжатой форме предисловие наше и без того слишком растянулось. Вдумчивый читатель благородно извинит нас. Перенося центр тяжести исследования в опыт веков и отводя нынешним событиям, как материалу всем известному, только небольшое сравнительно место, мы руководствовались убеждением, что указанная история — единственный светоч к уразумению того, что переживает наша родина. Отвлечённые рассуждения и общие правила, произвольно выдвигаемые, могли бы, с нашей точки зрения, лишь возмутить читателя. В политике, как и в философии, высокие идеи неизменно идут от сердца, а не от ума. Сердце же чует правду, лишь созерцая настоящее при свете анналов прошлого.

Пока нахлынувшие со всех сторон варвары расхватывали римское наследство для того, чтобы с течением времени усвоить себе его государственную мудрость и завещанную Римом культуру Эллады, в отдалённой Аравии появился Магомет.

Семитизм воспрянул ещё раз и за первые же пятьдесят лет своих завоеваний охватил на земном шаре такой кусок, перед которым, увы, не могла бы идти в сравнение даже территория, подвластная Риму. Волны исламизма с рёвом и бешенством стали заливать Европу с Пиринейского полуострова, как ближайшего родственника пунийцев. Карл Мартелл между Туром и Пуатьэ остановил знамя пророка. Но прошло более семи веков прежде, чем Мавры были изгнаны из Испании. В результате они пробыли там столько же времени, сколько едва успело пройти даже теперь в Британии от дней Вильгельма Завоевателя.

Однако, христианский мир Европы понимал опасность и крестовые походы стали ответом на изуверство магометан. Вновь печальна и позорна была роль евреев в эту эпоху. Между прочим, они иудаизировали сам орден Тамплиеров и в насмешку над крестоносцами увлекли его на погибель.

Новым и последним открытым приливом септизма на пути времён оказалось нашествие турок на Европу. Конечно, турки не были семитами, но они являлись знаменосцами Ислама, т. е. крайнего напряжения семитизма и его последним государственным выражением. Европа дрогнула. Теперь трудно себе представить тот ужас, который потрясал её из конца в конец при известии о новых и новых потоках крови, разливаемых турецкими полчищами на огромном пространстве империи Солимана Великолепного. Вдохновенные и трогательные страницы Мишлэ, увы, лишь в слабой степени могут передать нам смятение, слезы и бедствия христиан перед триумфом «правоверных».

Но вот в XVII столетии из недр славянства бестрепетно восстал и преградил дорогу бесчисленным воинам Магомета грозный вождь. Повторяя заслугу Карла Мартелла, Ян Собесский на полях Вены нанес турецкой империи сокрушающий удар. Подобно Сципиону, Собесский уничтожил гордыню презренного семитизма.