"Приключения-84" - читать интересную книгу автора

Валерий Гусев ВЫСТРЕЛЫ В НОЧИ Повесть

30 мая, суббота

После зимы в Синеречье сразу началась весна. Она пришла день в день, час в час, будто терпеливо, расчетливо накапливая силы, дожидалась своего времени и в ночь с февраля на март отчаянно ворвалась в село короткой, яростной, хорошо подготовленной атакой: грозно зазвенела очередями капели, шумно обрушила с крыш твердо слежавшиеся снежные пласты, неудержимо, стремительно разбежалась повсюду бурными ручьями. К утру она бросила в бой свои главные резервы — сначала ветер и жадный дождь, а затем и горячий свет с чисто-синего неба. И дальше все быстро и ладно пошло своим извечным чередом. Сбежали снега, загремел на реках лед, шумно тронулся и навсегда уплыл куда-то далеко вниз, ярко зеленея и сверкая холодными искрами на острых, граненых изломах.

Отовсюду — с теплых полей, из хмурых еще лесов — потянуло волнующим запахом проснувшейся земли и прелой соломы, оттаявших стволов и прошлогодней листвы. Торопливо проклюнулась травка, вылупились первые листочки, посвежела хвоя. Чище и звонче стали орать по деревне петухи. Веселее зазвенели в колодцах ведра. Зашумели на полях застоявшиеся тракторы...

Участковый инспектор милиции Андрей Ратников, хоть и своих забот хватало, в посевную сумел и на сеялке постоять, и даже, подменяя приболевшего некстати Ванюшку Кочкина, вспахал малую толику за Косым бугром. Все еще тянуло его к привычному сельскому труду, нравилось делать с людьми общее дело. Да к тому же хорошо понял он за свою недолгую еще милицейскую службу, что нельзя ему обособленно держаться, надо со всеми вместе одними заботами жить, — польза от этого обоюдная и заметная.

Но сегодня весь день участковый как-то неуютно себя чувствовал. И понять не мог почему. Уж вроде бы в должности освоился, привык на людях их внимание ощущать: и доброе, а порой и недоброе тоже, надо сказать. А тут будто что-то неладное у него за спиной делалось, и он не знал об этом, только казалось, словно кто глаз настороженных и злых с него не спускал, ровно на мушку взял и водил следом стволом, выбирая нужный момент, чтобы курок спустить. Черт знает, что такое, злился на себя Андрей, на небывалое с ним состояние.

Домой он пришел поздно: дождался, пока в клубе танцы закончатся, развел двух петушков — Серегу и Митьку, которые уже было и куртки поскидали, и рукава рубах подтянули, проводил до калитки разомлевшего в тепле старика Корзинкина, терпеливо послушал, что «в последний раз, да и то с устатку», проверил магазин и с Галкой на крылечке постоял. За всеми этими делами (день вообще трудный был, хлопотливый — суббота) Андрей как-то поуспокоился, однако тревога не прошла совсем, где-то внутри затаилась.

Среди ночи, поближе к утру, он проснулся от какого-то странного стука в наружную дверь. Спросонок ему показалось, будто ветер забрасывает на крыльцо тяжелые редкие капли дождя и они барабанят в старый перевернутый тазик. Андрей привык уже, что его иногда поднимают по ночам, но в таких случаях стучат в окно — громко, требовательно, настойчиво — и зовут в полный голос. А сейчас это непонятное, даже жуткое, постукивание настораживало — в нем таилась тревога и опасность.

Он приподнял с подушки голову, прислушался, стараясь успокоить гулко забившееся сердце. Потом тихонько встал, не зажигая света, нашел спортивные брюки, сунул ноги в тапки и, взяв пистолет, бесшумно вышел в сени, время от времени слыша этот необъяснимый дробный стук, словно кто-то горстью кидал в дверь камешки.

Андрей положил руку на засов, снова прислушался, подавляя острое, нарастающее предчувствие беды, какой-то неясной, нереальной и потому страшной, как в кошмарном сне. Сопротивляясь этому страху, не позволяя ему одолеть себя, а значит, и потерять голову, он лихорадочно соображал, прикидывал: что делать? По-хорошему бы — ударить ногой в дверь, кошкой упасть на крыльцо и руку с пистолетом вскинуть... А если это пацаны балуются? Или чья-нибудь бедняга женка пришла потихоньку, соседей стыдясь, просить, чтобы утихомирил разгулявшегося мужика? Хорош будет участковый — пузом на полу!

Он осторожно двинул затвор пистолета, толкнул дверь и, чуть помедлив, быстро шагнул на крыльцо и сразу — в сторону. Тут же полоснуло в кустах напротив дома длинное прерывистое пламя, с глухим звоном защелкали, застучали в бревна пули. Одна из них, попав в какую-то железку, рикошетом влепилась куда-то под крышу.

Андрей, словно его толкнуло в спину, упал. Еще падая, не раздумывая дважды выстрелил в воздух. В мгновенно навалившейся тишине булькнула в ведре с водой выброшенная пистолетом гильза, звякнула обо что-то другая и поскакала вниз по ступенькам крыльца. Он вскочил на ноги, перемахнул через перила и бросился туда, где только что блестели вспышки выстрелов и слышалось, как затрещали под ногами сухие ветки, зашелестела листва по одежде убегающего человека.

Они почти одновременно вырвались наискось к проселку и один за другим перемахнули канаву. Стрелявший подбежал к легковой машине, стоящей у обочины с потушенными огнями, с распахнутой левой задней дверцей, швырнул внутрь автомат и сам бросился, как нырнул, следом. Машина, взвыв, рванулась, бешено набрала скорость, и где-то уже далеко ярко зажглись ее красные габаритки, заметались над дорогой длинные лучи света и громко, как выстрел, хлопнула дверца.

Андрей сгоряча пробежал еще по дороге и остановился, слыша надрывный шум мотора, свое тяжелое, частое дыхание и возбужденную брехню перепуганных собак. Стало холодно ногам, особенно правой, с которой еще у крыльца свалился тапок. Андрей постоял, чертыхнулся в сердцах и пошел обратно.

У дома уже собрался встревоженный народ.

— Что за происшествие, товарищ лейтенант? — деловито выступил вперед крошечный Богатырев — командир колхозной дружины. — Мы готовы к действию!

— Тапок потерял, — буркнул участковый.

— Была бы голова цела, — сказал председатель колхоза Иван Макарович, протягивая Андрею ключи от правления, — а уж тапки мы тебе новые купим. Звонить пойдешь?

— Оденусь только. Расходись, мужики, не топчитесь здесь. И по кустам не лазайте. Богатырев, присмотри тут. — Андрей так и стоял с пистолетом в руке, потому что деть его было некуда — не за резинку же брюк засовывать.

Гордый доверием Богатырев, солидно поправив форменную фуражку, доставшуюся ему от прежнего участкового и которую он, похоже, даже на ночь не снимал, стал шустро теснить людей к калитке, приговаривая: «Освободите, граждане, место происшествия для осмотра и охраны».

Андрей, одевшись, вышел на улицу с фонариком, подобрал свои гильзы и нырнул в кусты. Он быстро отыскал место, откуда стреляли, разглядел россыпь тусклых старых гильз и нашел хорошо вдавленные во влажную землю следы кирзовых, видимо, сапог.

— Богатырев! — крикнул он. — Поставь своих ребят, чтобы сюда никто не подходил. И сами тоже пусть подальше держатся. Я звонить пошел.

Дежурный по управлению связал его с начальником, и тот хриплым со сна голосом, выслушав участкового, сказал:

— Ну ты даешь, Ратников! Мы тебя хвалим, в пример ставим, а на твоем участке такие происшествия. Не приснилось тебе часом?

— Если бы...

— Вот что, лейтенант. Людей я сейчас высылаю. А ты пока думай, зачем в тебя стреляли? Припомни, что ты такое натворил, чтоб из автомата тебя бить? И второе — автомат и машина. Ты понял меня, Ратников? Ну, молодец...

У Андреева дома уже толпа гудела — все село, конечно, сбежалось как на пожар. Светать стало, и все глаз не отрывали от свежих, с торчащими острыми белыми щепками сколов на бревнах сруба, от перилины крыльца, вовсе перебитой, повисшей на гвозде. И страшно как-то людям, и тревожно было, что это в их участкового, совсем пацана еще — Андрюшку Ратникова, которого многие вообще мальцом помнили, стреляли так по-настоящему, беспощадно, нагло, безо всякой опаски. Стреляли, чтобы убить. Потому люди и смотрели по-разному: кто со страхом и жалостью, кто с крайним удивлением, словно бы и не веря глазам своим, а кто и с тихим бешенством, гневно, скрипя зубами, сжимая кулаки.

Андрею даже как-то неловко было подходить к ним, особенно когда все обернулись к нему и молча, сочувственно расступились.

— А ты, дядя Федор, чего прибежал? На кого магазин оставил?

— Как же теперь без меня — ведь я при ружье и вполне способный тебе помощь оказать. Потому и прибежал.

— Где ему бегать, — засмеялся Степка Моховых. — Он с вечера тут прятался, поближе к милиции.

Старик Силантьев, постучав о землю черенком зачем-то прихваченных вил, сказал негромко:

— Ты, Андрейка, нынче ко мне ночевать иди, не сомневайся...

Участковому аж горло перехватило. Он и сказать-то ничего не мог, только кивнул и покачал головою — мол, спасибо, не надо. А тут еще Галка вывернулась, бросилась к нему, в руку вцепилась, молчит, а глазищи — вот такие!

Андрей ее легонько отстранил, сел на ступеньку, ладонью устало по лицу провел — все-таки страха натерпелся — и тихо сказал:

— Расходитесь, граждане.

Граждане послушно разошлись. Только Галка, безуспешно поискав предлог остаться («Может, тебе чаю поставить или за молоком сходить?»), попыталась задержаться, но Андрей и ее спровадил безжалостно. Ему нужно было побыть одному, собраться с мыслями и приступать к работе.

Тихонько, исподтишка, ни с того ни с сего стал накрапывать дождик. Андрей вынес из дома коробку от ботинок, накрыл ею след сапога в кустах и положил сверху кусок пленки. Потом сел на ступеньку крыльца, раскрыл свой рабочий блокнот, задумался. Стал вспоминать...