"Хроника пикирующей России. 1992-1994" - читать интересную книгу автора (Кара-Мурза Сергей Георгиевич)

Удавка на шее российской деревни

В России — революция. Ломают весь строй жизни. Суть кризиса — не в политике или экономике. Вопрос — быть ли России как особому типу жизни множества народов, или ее разотрут в пыль, а потом налепят 40-50 «нормальных» стран. Где же тот корень, выдернув который можно обрушить нашу «незападную» цивилизацию? Где спрятана та иголка, сломав которую, можно погубить Россию, как Кащея? Это — крестьянство и свойственное ему мышление. Это — тип отношений человека с землей и другим человеком. Такой тип может сохраняться очень долго — и в городском обществе. Японская фирма, выпускающая электронику, построена по типу отношений дворян-самураев и крестьян. Коллектив советской фабрики — это видоизмененная русская община с артельными отношениями.

Потому-то именно на деревню — главная атака, и именно тут нашла коса на камень. Деревня, больше всех пострадавшая от модернизаторов-марксистов, вытянувшая на своем горбу индустриализацию и измордованная сталинизмом — сопротивляется сегодня слому российской цивилизации. Опросы 1989-1990 гг. показали: частное предпринимательство и привлечение иностранного капитала умеренно поддержала интеллигенция («за» 20 и 12%), меньше — квалифицированные рабочие («за» 10,8 и 6,4%); колхозники и механизаторы отнеслись резко отрицательно («за» 3 и 0%).

А вот молодежь — она вроде за реформы Гайдара. Среди молодых москвичей в 1992 г. 52% — за частную собственность на землю с правом купли-продажи, и лишь 7% — за государственную или кооперативную собственность. Среди молодых тружеников села соотношение обратное: 10 за частную, а 68% за государственную и кооперативную. Фермерство поддерживают 89% молодых москвичей — и 30% селян. При этом социологи делают вывод: «подавляющему большинству селян — сторонников частной собственности на землю, ее купли-продажи — земля нужна не для ведения фермерского хозяйства, а для превращения ее в обычный товар, продав который можно «легко» разбогатеть».

Удалось расколоть людей по важнейшим вопросам. И если раскол кончится трагедией, вина реформаторов будет уже в том, что они не пошли на разговор с крестьянством. Мало того — они так захватили прессу и телевидение, что не дали голоса селу, не дали ему объясниться с городом. Разве москвич знает, почему село против купли-продажи земли? Да он даже не знает, что оно против. В ходе выборов есть небольшой шанс высказаться.

По отношению к колхозам и совхозам, опоре жизни села, реформаторы с самого начала заняли жесткую позицию. Вот слова А.Н.Яковлева: «Нужны воля и мудрость, чтобы постепенно разрушить большевистскую общину — колхоз. Здесь не может быть компромисса, имея в виду, что колхозно-совхозный агроГУЛАГ крепок, люмпенизирован беспредельно. Деколлективизацию необходимо вести законно, но жестко». Смысла здесь не больше, чем в матерной ругани, только приличнее. Но на одной ненависти далеко не уедешь, и село стало объектом мощной кампании лжи. Так, академик Аганбегян утверждал везде, где мог, будто в СССР невероятный избыток тракторов, что реальная потребность в 3-4 раза меньше их наличного количества. А на деле на 1000 га пашни у нас тракторов в 10 раз меньше, чем в ФРГ и в 40 раз меньше, чем в Японии. Даже в 7 раз меньше, чем в Польше.

В чем же смысл? Ведь не наивные же дети Яковлев и Аганбегян. А и ребенку ясно — пусть ты люто ненавидишь колхозы, другого-то кормильца у страны нет. Не нравится тебе, скажем, твоя жена, а нравится Софи Лорен. Ну, убей жену — Софи Лорен от этого у тебя в постели не появится. Прекрасно понимали вожди, что стоит хоть на год парализовать сельское производство — и Россию охватит голод. Должны же мы как-то объяснить себе этот замысел. Поверху виден интерес — одним наскоком смести колхозы и совхозы, при полном хаосе изъять землю. Но дело, думаю, глубже. Нужно было и лишение нас продовольственной безопасности, угроза царя-Голода. Если он у тебя в союзниках, то у тебя уже и абсолютная власть над людьми. Тут тебе все позволят — и последнюю ракету разрезать, и Курилы отдать, и в долги залезть по уши, запродать и детей, и внуков. Лишь бы подвез Запад киви, жмыха и отрубей.

Одним наскоком не вышло, несмотря на все указы. Почему? Да везде шло тихое сопротивление — не все же у нас Россию ненавидят. Это ведь не райкомы разогнать. Перешли «внучата Троцкого» к осаде — у них в руках и цены, и налоги, и горючее. Силы неравные, но все-таки передышка. Можно умом пораскинуть.

Тут и опыт Польши подоспел. Он показал, что атака на село не имеет отношения к борьбе с коммунизмом. В России суть маскируется тем, что, якобы, колхозы — порождение коммунизма. Но в Польше колхозов не было, 82% земли — у «фермеров» (на деле — крестьян). Зачем же была применена схема Международного валютного фонда, разоряющая село? Именно для того, чтобы «переварить» не вполне западную Польшу. Крестьянство, хоть и единоличное, было для этого помехой. Поляки хоть похитрее нас, на выборах четко сказали «нет». Правда, и Лех Валенса — христианин, из танков по Варшаве палить не стал (а может, танкисты оказались поляками).

А нам не надо иллюзий. Пока не отказались от схемы МВФ, будет идти демонтаж любых форм крестьянского землепользования. По этой схеме на селе, как и в городе, должно быть два класса: капиталист и рабочий (фермер и батрак). Рынок капиталов (земли) и рынок рабочей силы. А крестьянина рыночная экономика западного типа на дух не переносит. Но нам марксизмом-ленинизмом в изложении Яковлева так голову задурили, что люди всерьез поверили и сказке «про рынок» и что дадут жить «архангельскому мужику». А ведь кто-то еще и сейчас верит. И зря добрый Заверюха устраивает истерики в правительстве. Ну не может Гайдар снять удавку с села — на дает ему МВФ таких полномочий. Он может на момент ослабить натяг, чтобы жертва не брыкалась. Может сделать обезболивающий укол — и все.

Как удушают село? В 1992-93 гг. правительство перекачало колоссальные средства из аграрного сектора за счет искусственных «ножниц цен» на продукты сельского и промышленного производства. За 1992 год цены на сельхозпродукцию выросли в 8,6 раза, а на покупаемую селом продукцию и услуги — в 16,2 раза. Долго выдержать это хозяйства не могут. Однако в 1993 г. политика не изменилась, и «ножницы» продолжали раскрываться, хотя и с меньшей скоростью. Ударом будет и повышение цен на горючее — его доля в затратах возросла с 8 до 30%.

«Бороться на рынке» село не может, т.к. не может охватить весь цикл производства и выйти на рынок с готовым продуктом — мощности хранения и переработки в городе. Оно сегодня беспомощно против диктата переработчика и торговца — овощные базы принимают картофель по цене 30-40 руб. при себестоимости 50-70 руб.

Вот масштабы изымаемых средств. Батон хлеба в Москве стоит сегодня 230 руб. Он испечен из 330 г. пшеницы урожая 1992 года. За это количество пшеницы правительство обещало селу заплатить 4 рубля — да так, кстати, и не заплатило. Выпечка хлеба не может быть дороже муки. Куда пошли 222 рубля из 230? (Мы здесь даже не ставим «политические» вопросы: где осела эта невиданная в истории прибыль? Кто нанял журналистов, убедивших город, будто в росте цен виноват жадный крестьянин?). Заметим, что в США, где издержки в сфере обращения относительно издержек в селе в 6 раз выше, чем у нас, белый хлеб стоит лишь в 13-14 раз больше, чем оплаченная фермеру стоимость пшеницы (то есть, даже в США не брали бы за батон больше 50 руб). Розничная цена молока в США вдвое выше фермерской цены. В России же государство покупает у села молоко по 40 руб., а продает по 275 руб. за литр.

Новый режим России повел себя по отношению к селу так же, как в неоколониализме центр ведет себя по отношению к «третьему миру» — туда сбрасываются самые тяжелые последствия кризиса. И ведь, размахивая флагом антисталинизма, оправдываются тем, что, мол, Сталин тоже село ограбил. Мы это прекрасно помним. Но тогда вырванные с кровью деньги пошли на индустриализацию. А сегодня — на «мерседесы» для жирных котов да на ликеры для их баб. А больше — в зарубежные банки. В городе же — деиндустриализация. Производство машин быстро свертывается, а по цене они становятся селу недоступны.

С 1985 по 1992 год выпуск тракторов в России упал в 2 раза, а зерноуборочных комбайнов в 3 раза. В сентябре 1993 г. в докладе правительства сказано: «На предприятиях машиностроительного комплекса в 1993 г., как и в 1992 г., продолжается спад производства. Наибольшее снижение производства имеет место в тракторном и сельскохозяйственном машиностроении». Резко возросла нагрузка на машину, а запчастей нет. Значит, ускорен выход техники из строя. К началу жатвы 1993 г. исправных было лишь 68% зерноуборочных комбайнов (в 1990 — 82%).

Да дело и не в машинах. Демонтаж сельского хозяйства носит тотальный характер. Прекращены работы по повышению плодородия. С большим трудом создали мощную промышленность удобрений — сегодня она свернута наполовину. В 1992 г. на 1 га было внесено всего 43 кг удобрений (и 30 кг навоза), а вынос составил 126 кг/га. И дело уже не только в производстве, много уплывает за рубеж. В 1985 г. селу поставлялось 74% произведенных в России удобрений, а в 1992 г. лишь 44%. В 1993 г., согласно оценкам, внесено 33 кг удобрений (против 122 кг в 1987 г). Такой дефицит — это быстрая деградация российской нивы. Землю демократией не соблазнишь.

Средние цифры скрывают тот факт, что Россия начинает воспроизводить типичную «двойную структуру» сельского хозяйства колоний — есть небольшие оазисы относительного благополучия, а остальная земля дичает. В 1992 г. уже 40% площади под зерновые вообще не получило удобрений, а в 1993 г. эта доля достигла 75%! Эта политика правительства не имеет никаких экономических оправданий — только из-за лишения села удобрений в 1993 г. недополучено продукции, эквивалентной 15-20 млн. т зерна.

В АПК очень слаба база переработки и хранения — отсюда и огромные потери. Что дала реформа? Катастрофическое ухудшение. В 1986-90 гг. за год вводились мощности по переработке 425 т мяса в сутки, а в 1992 году — 25 т. О 1993 годе и говорить нечего. И так по всем позициям. На многие годы подорван важный фактор выхода сельского хозяйства из кризиса.

Основной потребитель продукции земледелия — животноводство. Из-за допущенных еще в 60-е годы ошибок кормление было крайне нерациональным, со сдвигом в сторону зерна. Это привело к кризису («зерновая петля»). Выходом могло быть лишь наращивание пастьбы, производства грубых и сочных кормов, сбалансированных комбикормов. Повышение эффективности при переработке зерна в комбикорм примерно равно всему зерновому импорту России. По этому пути и шли, но реформа резко оборвала эту тенденцию и отбросила к самому нерациональному состоянию.

В 1992 г. по сравнению в 1989 г. заготовки упали: сена и силоса на 35%; кормовых корнеплодов на 69%, травяной муки на 71%. Производство комбикормов упало за это время на 35%, и ценность их снижается. В 1992 г. по сравнению с 1989 г. поставлено: рыбной муки в 3 раза меньше, шрота и жмыхов в 4 раза, травяной муки в 6,5 раз и мелассы в 15 раз. Выпуск белково-витаминных добавок упал более чем в 4 раза, азотных кормовых добавок — в 11 раз. Изменения такого масштаба означают деградацию технологии.

Зерновой кризис, который в принципе не может быть ликвидирован перераспределением собственности, закладывается на много лет вперед инвестиционной политикой правительства. В «дореформенную» пятилетку 1986-89 гг. в год вводились мощности по производству комбикорма на 3930 т. в сутки, а в 1992 г. — на 100 т. Сегодня строительство практически прекращено. Что остается делать? Дефицит был восполнен скармливанием зерна, что было равноценно выведению из оборота пятой доли пашни.

Если в 1966-70 гг. Россия импортировала в год в среднем 1,35 млн т зерна, то в 1992 г. — 24,3 млн т. В этот год Россия впервые вошла в режим потребления импортного зерна «с колес». Неоднократно разбронировался и неприкосновенный зерновой запас, величина которого уже на порядок ниже, чем в 50-е годы. Но ведь зерновой НЗ — на случай крайнего бедствия и войны. Запустив в него руку, правительство красноречивее всяких слов признало: Россия находится в состоянии бедствия, равноценного войне. Россия потеряла продовольственную независимость, даже введя почти половину населения в режим полуголода. А это — возникновение совершенно новых, неведомых опасностей. Ведь мы уже не имеем сноровки жить в голоде — особенно столичные жители.

Другой выход — резать скот. По численности коров Россия отброшена к 1970 году, а овец — к 1952 году. Под нож пошли лучшие племенные животные, на много лет вперед подорвано воспроизводство. Закупки племенного молодняка в 1993 году против 1985 по коровам упали в 5 раз, а по овцам — в 16 раз. Быстро снижается продуктивность. По сравнению со средними в 1986-90 гг. закупки скота и птицы в 1993 г. упали на 43, молока на 37, шерсти на 53%.

Каков мог быть ответ на эту устойчивую и продуманную политику? Только один — «село отступило на подворья». Быстро свертываются «цивилизованные» формы интенсивного производства. Возрождаются архаичные технологии — с огромным откатом из-за того, что на селе уже практически отсутствует тягловый скот. Возникает никогда не существовавшая, неизвестная миру система, сочетающая остатки современной электротехники с технологией раннего, «безлошадного» земледелия. Идет снижение товарности. По сравнению с «нерыночным» 1985 годом в «рыночном» 1992 году товарность зернового производства снизилась в России с 40 до 24%, а картофеля — с 22 до 8%. Уже на первом этапе перевода скота с ферм на подворья при потере 1% поголовья коров товарность молока в России упала на 26%. Умиление идеологов таким усилением подворья вызвано лишь тем, что оно внешне напоминает частное («фермерское») хозяйство. На деле подворье — уклад средневековый и совершенно не капиталистический. Его усиление — признак разрухи.

Реализация продукции также производится в архаических формах. Возродилось мешочничество — верный признак скрытой гражданской войны. С колоссальными издержками миллионы людей везут на поездах по 20-40 кг продуктов в города и продают их в подворотнях.

Общий итог: обеспеченность рынка продуктов российским АПК упала с 58% в 1989 г. до 37% в 1993 г. При продолжении реформ по той же схеме в 1994-1995 гг. спад производства по сравнению с дореформенной пятилеткой 1986-90 гг. может достичь 55-60%, а это — экономическая и социальная катастрофа.

Возникает вопрос: ради чего удушается сельское хозяйство России? Ведь не может же это быть по ошибке — достаточно было времени одуматься. И единственный разумный ответ: по политическим причинам правительство предпочитает брать кредиты на Западе и закупать там сельхозпродукты по цене в пять-шесть раз выше, чем производят свои колхозы и совхозы. То есть, внешним долгом необратимо, как Латинскую Америку, загнать нас в ярмо.

Все это не ставит целью доказать, что колхозно-совхозная система не обладала глубокими дефектами и не должна была быть реформирована. Но это — совершенно иной вопрос, который даже не ставился при выработке аграрной политики. Суть в том, что взят курс не реформирования, а слома всего уклада хозяйства с полным развалом производственной системы даже без намека на ее замену каким бы то ни было дееспособным механизмом. Это — совершенно небывалое явление в истории экономических реформ.

О том, что это означает для России, помимо голодного обморока — речь в следующей статье.

1993