Глава 11

Натаниэль шагал по дому, его сапоги громко стучали по мраморному полу. В задней части первого этажа была комната, которую предпочитал один определенный человек.

Человек, от которого Натаниэль хотел получить ответы на свои вопросы.

После того, как он вошел в комнату без стука, Натаниэль закрыл за собой дверь.

— Отлично, Миртл. Что здесь к дьяволу происходит?

Пожилая женщина подняла взгляд от своей книги, которую она читала у огня. Кресло, в котором она сидела, было большим, а сама она была маленькой.

— Таниэль, дорогой! — она ласково улыбнулась. — Какой сюрприз.

— Миртл, что семья все еще делает в городе? Вы все должны быть в настоящий момент на пути в деревню, — где ему не придется встречаться с ними.

— Ты даже не поцелуешь свою любимую двоюродную бабушку?

— Миртл, — предостерег ее Натаниэль. Она была ему дорога и единственная из всей семьи, кто не осудил его, но в данный момент Натаниэль не чувствовал ничего, кроме раздражения. Он прошел полпути к двери, затем повернулся.

— Я не хотел приходить вот так. Хотя я счастлив видеть, что ты чувствуешь себя хорошо, я хотел бы знать, почему мои указания были проигнорированы.

Миртл некоторое время рассматривала его.

— Ты стал жестким, Таниэль.

— Это так удивительно? — это было сказано более резко, чем он намеревался.

— Я никогда не хотела, чтобы ты оставил нас.

— Я знаю, родная. Извини.

— Ох, Таниэль, все было ужасно, с тех пор как ты уехал. Виктории невозможно угодить, а Бэзил просто отвратителен. И твой отец… — она печально покачала головой.

Натаниэль не хотел напоминать ей, что вовсе не его отъезд разорвал их семейный круг, это сделала причина его отъезда.

— Да, спасибо за то, что ты мне напомнила. А сейчас, если не возражаешь, объясни мне это.

— Таниэль, это твой отец, — выпалила Миртл. — Он умирает.

Это не должно было иметь значения. Эта новость не должна была приклеивать его ноги к полу и помешать ему вышвырнуть всю компанию из Рирдон-Хауса. Но это так и было.

Его отчим был его героем. Высокий, гордый и бесконечно требовательный к своему пасынку, снисходительный к своей тете, безразличный к своей жене, на которой он женился, чтобы получить сына.

Последний раз, когда Натаниэль видел отчима, тот повернулся к нему широкой спиной, затянутой в сюртук из превосходной ткани, выражая свое презрение. Почему он не может в свою очередь повернуться спиной сейчас?

Не в силах отрицать того, что ему необходимо это знать, Натаниэль обернулся.

— Расскажи мне.

Мысли Виллы разбегались в разные стороны. Натаниэль привез ее сюда и отбросил как надоевшего котенка. Было так много всего, о чем он ей не рассказал.

Кто входит в его семью? Ей удалось еле слышным шепотом спросить об этом служанку.

— Кто же, конечно же, родственники лорда Рирдона! — сказала Лили, озадаченно нахмурившись, в то время как она опытными руками терла Вилле спину.

— Почему они живут здесь?

— Ну где же еще они могут жить? — на этот раз Лили по-настоящему пришла в замешательство и начала действовать более осторожно, как будто была не уверена, что леди, которой она прислуживает, находится в полностью здравом уме. Вилла накрепко закрыла свой рот до того, как успела до смерти испугать девушку. Получить ответы было бы неплохо, но в данный момент, лучше было побаловать себя.

Кроме того, Вилла, кажется, не располагала правильными вопросами.

После самой божественной ванны в ее жизни, Вилла натянула фланелевую ночную рубашку — после размышлений о том, не надеть ли ей ту облегающую кружевную вещицу.

Лили поспешно вошла в комнату, неся что-то на руках. Вилла в замешательстве смотрела, как служанка кладет на кровать сооружение из темно-синего атласа и кремового кружева.

Вилла одним пальцем погладила рукав, затем вопросительно посмотрела на служанку.

— Это ваше, не так ли, мисс? — служанка в замешательстве посмотрела на платье.

Вилла отрицательно покачала головой.

— Но его светлость сказал, что это для вас, и велел приготовить его для того, чтобы смогли быть в нем завтра вечером.

Откуда оно взялось? Когда Натаниэль купил для нее платье?

Приняв ее молчание за неодобрение, служанка поторопилась сказать:

— Я знаю, что оно кажется слишком великолепным для семейного ужина, но завтра ожидаются очень важные гости. К семье присоединится сэр Дэнвилл.

Вилла моргнула. Лорд и рыцарь. Отлично, она появится в великосветском обществе, не так ли? Мойра была бы взволнована этим известием.

Вилла снова посмотрела на платье. Оно не было похоже ни на что из того, что она когда-либо носила в своей жизни. Платье было божественным. Она потянулась и снова прогладила шелк. Под ее пальцами он казался жидким. Девичья часть ее сердца стремилась поскорее надеть его.

Так почему же она колеблется?

В первый раз ей пришла в голову мысль, что Натаниэль стыдится ее. В конце концов, он привык к женщинам, которые постоянно одевались в такие платья. К женщинам, у которых были прекрасные нежные руки, которые умели вышивать и очаровательно играли на фортепиано. То, чему у Виллы никогда не было возможности научиться.

Она хотела надеть прекрасное платье — но не станет этого делать, если Натаниэль пытается спрятать ее в нем.

Она медленно подняла платье за лиф и приложила к себе. Она вовсе не удивилась тому, что подол волочился по полу. Она всегда была не слишком высока ростом.

— О, Господи, мисс. Его наверняка необходимо немного подшить. Принесу-ка я свои булавки. — И Лили бросилась прочь.

Вилла вздохнула. Это выглядело так, словно она хотела сделать примерку. Но все, что она на самом деле желала — это снова лечь на эту роскошную кровать и встретиться со сном, который подкрадывался к ней. Казалось, что усталость всех дней путешествия разом навалилась на нее, и она определенно жаждала немного отдыха.

Она бережно положила голубое платье на мягкий стул и села на кровать, чтобы подождать Лили. Матрац глубоко просел под ней, и она почти задрожала от такого явного искушения. Ее глаза начали закрываться сами по себе, и ее позвоночник плавно разогнулся от усталости.

Когда она непроизвольно скользнула на подушку, ей пришло в голову, что, так как она замужняя женщина, то, возможно, она должна спать со своим мужем…

Натаниэль тихо прислонился к столбику кровати и смотрел, как спит единственный отец, которого он когда-либо знал. Лицо на подушке не было тем самым, которое Натаниэль привык видеть каждый день за обедом в детстве. Это лицо выглядело как его кошмарная карикатура.

Его отец был гигантом. Этот мужчина был скелетом.

Его отец был мощным и самоуверенным. Этот мужчина был слабым и безвольным.

Как он мог так сильно измениться всего за несколько месяцев? Что за болезнь так быстро истощала его жизненные силы?

— Это все его сердце, — голос позади Натаниэля звучал слишком знакомо.

Натаниэль не обернулся.

— Привет, Саймон.

— Натаниэль.

— Что ты здесь делаешь? Разве тебе не нужно развращать юные умы для этого логова воров, которое ты называешь «Клубом Лжецов»?

— На самом деле я думаю, что это они развращают меня. Но я здесь по просьбе твоих соратников, — Саймон встал рядом с ним. — По существу, меня послали ждать тебя. Я уже отправил записку о том, что ты приехал. И я пришел, чтобы присматривать за Стариком, будучи другом семьи. — Он сложил руки на груди и окинул взглядом человека на кровати. — Я знаю, о чем ты думаешь.

Натаниэль все еще не поворачивался к своему почти что брату, которому он никогда не был способен соответствовать или просто не мог избавиться от такого ощущения.

— Я сомневаюсь в этом.

— Нет, я уверен. Я знаю, потому что я сам думаю об этом каждый раз, когда я захожу в эту комнату больного. Ты думаешь, что это не он. Что это какой-то розыгрыш, обман, потому что невозможно, чтобы это был тот самый человек, который был девяти футов ростом и мог поднять дюжину лошадей.

— Десять.

— Что?

— Он был десяти футов ростом, — прошептал Натаниэль.

Саймон подошел к нему ближе.

— Да. Десять, — тихо согласился он.

В первый и единственный раз на своей памяти, Натаниэль смотрел на человека, которого он долго считал вмешивающимся в чужие дела, и разделял с ним момент абсолютного понимания.

Затем Саймон снова стал Саймоном.

— Я рад тебя видеть, Нейт, но я надеюсь, что ты не останешься. Ты же не хочешь подвергнуть опасности свое прикрытие.

Натаниэль улыбнулся уголком рта. Некоторые вещи никогда не меняются.

— Не ты возглавляешь мой шпионский клуб, Волшебник.

Выражение, которое появилось на лице Саймона, было бесценным. Натаниэль мог видеть, что его старый соперник забыл, с кем он разговаривает. Кобра не исполняет приказы бывшего или настоящего главы Клуба Лжецов. Кобра не исполняет даже приказов Принца-Регента.

Губы Саймона изогнулись.

— Нет, милорд. Я его не возглавляю, — он поклонился. — Думаю, меня самым должным образом поставили на место.

Саймон никогда не был его врагом. Натаниэль сделал выдох, закончившийся слабым смешком.

— Считай, что меня самым должным образом отчитали за мою грубость.

— Тебе нечего бояться с моей стороны, Нейт, — мягко сказал Саймон. — Я знаю правду.

Натаниэль кивнул, затем подошел ближе к мужчине, неподвижно лежащему на кровати.

— Но он не знает, не так ли?

Саймон провел рукой по своим волосам.

— Ты знаешь почему.

Натаниэль снова кивнул. Он сам предложил эту дьявольскую сделку.

— Я знаю почему… — его голос просто отказался звучать. Он с трудом сглотнул и отвел взгляд.

Рука Саймона опустилась на плечо Натаниэля в молчаливом жесте поддержки, а затем он тихо вышел из комнаты.

Когда Натаниэль покинул комнату больного спустя короткий промежуток времени, его мать ждала снаружи в холле. Она была высокой и светловолосой, как и он, но на этом сходство и заканчивалось. Даже в те дни, когда он выглядел наиболее щеголевато, он никогда не мог достичь суровой, высокомерной элегантности, которая была свойственна Виктории. Да он и не стремился к этому. Он надеялся на Бога в том, что его глаза никогда не будут такими ледяными.

— Ты приехал, чтобы навлечь еще большие неприятности на всех нас? — слова были едкими, но голос, которым они были произнесены, звучал так заученно мелодично, что казалось, принадлежал презирающему ангелу.

Натаниэль сделал глубокий вдох, затем решительно улыбнулся.

— Привет, мама.

— Не называй меня так.

— Конечно, мадам. Как щепетильно с вашей стороны напомнить мне об этом.

— Если бы ты держался подальше от твоего отчима и меня — как ты согласился поступить — мне не пришлось бы напоминать тебе об этом.

— Я предпочитаю думать о нем как об отце.

Она сложила руки на груди.

— Твой отец был бездельником, как и ты. В тебе нет ничего от Рэндольфа.

— И все же он — единственный отец, которого я когда-либо знал, единственное, чего я никогда не смогу иметь, — он не потрудился сказать то же самое о ней.

Она только усмехнулась, глядя на его одежду.

— Ты выглядишь как настоящее пугало. Ты случайно не участвуешь в спектаклях?

— Прошу прощения. Не хотел тратить время на то, чтобы переодеться, до того, как увижу его, — почему он тратил время на объяснение своих действий Виктории? Это никогда ни к чему его не приводило.

— Это не имеет значения, ты же знаешь. Ты можешь ползать здесь вечность и еще один день, но он никогда, никогда не простит тебя. Рэндольф никогда не забудет предательства.

Ему захотелось отступить от ее горьких слов. Как королевской кобре. Он криво усмехнулся.

— Не простит, даже если я поползу на своем животе, полный раскаяния?

— Ты слишком дерзок.

Он прижал одну руку к своей щеке.

— О нет, только не дерзкий! Скажи мне, что это не так!

Ее рот безмолвно открылся и закрылся от гнева.

— Это твой дом. Я не могу заставить тебя покинуть его. Но я умоляю тебя позаботиться о том, чтобы не встречаться на моем пути, если ты можешь этого избежать.

Натаниэль изобразил шутливый поклон.

— Как всегда, мама, ты незаслуженно одариваешь меня своей материнской привязанностью. Желаю тебе доброго вечера.

Повернувшись спиной к ее бормотанию, Натаниэль задумался о том, где находится Вилла.

Одна в своей огромной кровати, Вилла спала с импульсивностью ребенка, широко раскинув руки и ноги. Натаниэль осторожно присел на край толстого матраса и смотрел, как она спит.

Он принял ванну и переоделся, получив более чем достаточно комментариев по поводу своего гардероба, — «благодарю покорно». С чистыми связанными сзади в хвост волосами, одетый в черный сюртук из тончайшего сукна — под стать своему настроению, — он сомневался, что Вилла узнает в нем того измученного путешествием человека, за которого она вышла замуж.

Он надеялся, что ей понравится то, что она увидит.

Контраст между энергией и здоровьем Виллы и бледностью и истощенностью его отца оживил его. Вилла была неуправляемой, страстно жизнеутверждающей и она подтверждала, что жизнь продолжается.

Милая, очаровательная Вилла.

Ее густые ресницы бросали темную тень на ее щеки, и даже при свете свечей Натаниэль мог разглядеть рассыпь веснушек на ее носике. Ее губы были мягкими и пухлыми и молили о поцелуе.

Даже когда она была совершенно неподвижна, волосы Виллы жили своей собственной жизнью. Из ее косы сбежало несколько прядей, которые стелились по простыням. Он потянулся, чтобы отвести прядь волос от ее рта. На мгновение прядь застряла, и ее губы заработали во сне, пока волосы не высвободились. Со вздохом она еще глубже зарылась головой в подушку.

Натаниэль обернул шелковистого нарушителя вокруг своего пальца. Прядь была теплой и влажной от ее дыхания. Он наклонился ближе, чтобы уловить и распознать аромат, заполнявший пространство вокруг кровати. Он был нежным и цветочным, но с пряной ноткой в своей сладости, точно такой, как и сама Вилла.

Жасмин, определил он, но не отстранился, хотя и разгадал эту загадку.

Низко наклонившись к ней, он смог ощутить исходящее от нее тепло, и это было почти что больше того, что он мог вытерпеть.

Было ли что-нибудь более соблазнительное, чем тепло Виллы? Физически и эмоционально, она воспламеняла своей любовью и энергией. Он хотел отогреть свою обмороженную душу в ее пылкости, позволить ее сиянию выжечь остатки пронизывающих до костей страданий от войны и леденящую боль от предательства.

Он был усталым и страдающим, внутри и снаружи. Он хотел сбросить свою одежду и отбросить свои заботы и скользнуть под простыни к Вилле. Он знал, что она сонно поприветствует его в своей постели и что он обретет ароматный рай в ее объятиях. Тяжелые драпировки будут задернуты, и он и Вилла будут окутаны восхитительным уединением.

Это влечение было почти на грани того, что он мог вынести. Одну ночь, умолял он себя. Все лишь одну ночь любовного забвения, прежде чем он отошлет ее прочь от себя. Одну ночь, чтобы навсегда наполнить себя теплом.

Но будет еще хуже ощутить мимолетное тепло во время холода. Это потрясет его, заставит его страдать от потери и дрожать еще больше, когда тепло уйдет. Это убьет его — если он попробует прикоснуться к ее теплу, только для того чтобы быть вынужденным отступить обратно в свое заснеженное уединение.

Это, несомненно, уничтожит его.

Он должен идти. Его ожидают в Палате.

Держа свои руки при себе самым благопристойным образом, он покинул свою жену, прикоснувшись к ее губам самым наилегчайшим поцелуем.

Палата в пыльных глубинах Вестминстерского дворца не изменилась с того времени, когда Натаниэль последний раз был там — возможно, в ней еще больше стало пахнуть плесенью. Натаниэль был совершенно уверен, что Лев снова курил здесь. Хотелось надеяться, что нос пожилого премьер-министра не почует этого запаха.

Натаниэль уселся на место Кобры. Сокол и Дев уже были здесь, так же как и лорд Ливерпул, который однажды был Коброй, до того, как «понизиться» в должности и стать премьер-министром Англии.

Конечно, Ливерпул не сидел за столом, хотя Натаниэль заметил, как пристально он рассматривал стул Кобры. Неужели ему показалось, что в глазах премьер-министра мелькнула неясная тоска — или его просто расстроила пыль, покрывавшая резное дерево?

Натаниэль был отлично осведомлен о том, что он был вторым по значению кандидатом на пост Кобры. Далтон Монморенси, лорд Этеридж, был избран преемником Ливерпула. Премьер-министр все еще не простил Далтона за то, что тот снял с себя полномочия Кобры и возглавил Клуб Лжецов, когда Саймон Рейнз решил уйти оттуда из-за своей леди.

Тем не менее, второй в очереди или нет, Натаниэль был сейчас Коброй, со всей властью и обязанностями, которые даровала ему эта должность. Ему выпала ошеломляющая честь наряду с непосильным бременем, но ничто и никогда не могло убедить Натаниэля, что это не стоило каждого часа его глубокого позора. Он был Коброй, без сомнений и сожалений.

Ливерпул обратился к Тройке.

— Сэр Фостер может попытаться наладить контакт с Коброй самостоятельно. Он сбежал перед последним противостоянием, так что он может не знать, как «Рыцари Лилий» встретили свой конец. Он все еще может полагать, что Кобра лоялен по отношению к французам, — он направил свой пристальный взгляд исключительно на Натаниэля. — Вы могли бы вести себя соответственно в публичных местах. Это должно убедить его, что он может приблизиться к вам.

Натаниэль только уважительно кивнул в ответ на руководящий тон Ливерпула. Вопрос о вышестоящем положении был деликатным. Премьер-министр отлично знал, что он присутствовал здесь только в качестве советника. Но если ткнуть человека носом в то, что он добровольно перешел на низшую должность, то этим ничего не добьешься.

И, во всяком случае, не тогда, когда Натаниэль был с ним согласен.

— Что касается дела, то в первую очередь я хотел бы объявить о том, что вскоре женюсь.

Посыпались теплые поздравления, но Натаниэль мог видеть, что у двух его коллег и Ливерпула появились сомнения.

— Да, я знаю, что это неожиданно. Я встретил ее на дороге в Лондон, примерно тогда, когда я потерял Фостера… — возможно, чем меньше он скажет об этом, тем лучше.

— Значит, она из провинции, — уточнил Ливерпул. — Она знает о твоем настоящем положении в обществе?

Подумав о грязи, стекающей по волосам Виллы, Натаниэль коротко кивнул:

— Теперь знает.

— Хм-м, — только и произнес Ливерпул в ответ.

Лев потянулся через стол, чтобы пожать руку Натаниэлю.

— Мои наилучшие поздравления вам обоим.

Сокол сделал то же самое, хотя, возможно, несколько более рационально.

— Я надеюсь, что у вас будет приятная совместная жизнь.

Натаниэль криво усмехнулся в ответ на слова, произнесенные Соколом.

— Я не думаю, что это слишком вероятно, не так ли?

Ливерпул наклонился вперед.

— Вы уверены, что она — простая сельская мисс? Враг знает, что вы находитесь в уязвимом положении по отношению к таким вещам…

— Если вы подразумеваете, что она намеренно встретилась на моем пути, то я могу заверить вас, что все было совершенно наоборот, — предостерегающе заявил Натаниэль.

— Я полагаю, что мы неплохо начали дело Фостера, — спокойно вставил замечание Сокол. — Но что делать с этим Химерой?

— С кем? — спросил Натаниэль.

— Неизвестный глава французской шпионской деятельности в Лондоне, — объяснил Сокол. Когда же Натаниэль только удивленно посмотрел на него, то он пожал плечами. — Ну должны же агенты его как-то называть!

Лев усмехнулся.

— Это Лжецы так прозвали ублюдка, клянусь Богом!

Трое мужчин рассмеялись в ответ на эту шутку. Уголком своего глаза Натаниэль заметил, что Ливерпул сделался еще более строгим и несгибаемым. Вот это было чертовски плохо. Сейчас, когда старый лорд Барроуби не мог присутствовать в Палате, а лорд Ливерпул покинул Четверку, эта игра велась более молодыми по возрасту мужчинами. Он, Лев и Сокол были в расцвете своих лет. Можно было ожидать, что Королевская Четверка станет более жизнерадостной по своей природе.

Тем не менее, лучше не устраивать противостояний с премьер-министром из-за пустяков. Натаниэль прочистил горло.

— Отложим пока разговор о Химере, так как мы ничего не знаем об этом парне. Я прочитал в этом отчете, что Денни, бывший камердинер Саймона Рейнза, все еще числится пропавшим? — этот тип исчез, когда было обнаружено, что он служит источником утечки информации.

Сокол кивнул.

— Лжецы все еще не в состоянии найти его.

Лев был настроен скептически.

— А они на самом деле старались, как вы думаете? В конце концов, он практически был одним из членов клуба в течение нескольких лет.

Натаниэль покачал головой.

— Вы не знаете Лжецов. Когда кто-то из их клуба перепрыгивает через Канал[4], их безумный охотничий азарт удваивается.

Сокол одобрительно хмыкнул.

— Это так, или он скрывается в самых дальних уголках Уэльса.

Лев перевернул страницу отчета Лжецов, лежащего перед ними.

— Но они не верят, что Рен Портер представляет опасность?

Натаниэль наклонился ближе, чтобы взглянуть на страницу.

— Что насчет Рена Портера?

Сокол выглядел удивленным.

— Вы не слышали об этом? Ох, все верно. Вы и не должны были, так как отправились в свое поместье до того, как он очнулся.

— Он очнулся? — Натаниэль помнил Рена с юности. Тогда он был веселым, кудрявым парнем. Позже, он стал одним из Лжецов, преданных управляющим клуба Джекемом. Его избили и оставили умирать несколько месяцев назад, и никто не думал, что он когда-либо придет в сознание, но Лжецы обеспечили ему прекрасный уход и, очевидно, это принесло свои плоды.

— Что с ним произошло? — спросил Натаниэль.

Сокол постучал пальцем по бумаге.

— Вскоре после того, как он очнулся, он исчез. Очевидно, после посещения мистера Джекема.

— Значит, они были в сговоре?

Лев покачал головой.

— Лжецы утверждают, что нет. Они думают, что Джекем мог использовать в своих интересах путаницу в голове у Рена, чтобы заставить его отвернуться от Лжецов, но они надеются, что он найдет свой путь домой.

Натаниэль потер свой подбородок.

— Не начинают ли Лжецы немного притуплять свой ум, как вы думаете?

Сокол быстро отрицательно покачал головой и нахмурившись взглянул на Натаниэля.

— Лжецы так же сильны, как и в те времена, когда ваш отец возглавлял их Клуб. Новая программа тренировок также дает отличные результаты.

Натаниэль махнул рукой, признавая поражение. Его личные чувства по отношению к Лжецам не должны были иметь место в Палате, и он знал это.

— Следующий по порядку пункт — это «Голос Общества», — спокойно отметил Лев. — «Голос» все еще знает больше, чем это должно быть.

Сокол кивнул.

— Хотя «Голос» и вызывает раздражение, он никогда не разглашал достаточно информации для того, чтобы принести ущерб. Так или иначе, он собирает искаженные слухи и сплетни, а не факты. Пока что мы мало что можем сделать с «Голосом». Он продолжает исчезать из одной газеты, как только мы начинаем расследование, только чтобы позже появиться в какой-то другой.

Премьер-министр нетерпеливо переместился на своем стуле.

— А я говорю, что нужно наказывать любую газету, которая напечатает эту дрянь! Штрафовать их, если они печатают «Голос», а также взыскивать с них, если они публикуют этого либерального пропагандиста Андеркайнда!

Сокол изучал сводчатый потолок, а Лев даже не сделал попытки скрыть свою ухмылку. Натаниэль повернулся к Ливерпулу.

— Я бы сказал, что карикатуры мистера Андеркайнда — это наша наименее важная забота в настоящий момент. Кроме того, я полагаю, что Этеридж контролирует Андеркайнда.

Сокол издал какой-то полузадушенный звук, удививший Натаниэля. Был или это смех? Невозможно. Сокол никогда не смеялся.

Натаниэль продолжил.

— Что касается штрафования газет, то я не думаю, что они уступят давлению. Они получают так много денег от любого издания, в котором печатается «Голос», что будет трудно заплатить им достаточно, чтобы они прекратили это делать.

Он снова повернулся к трем присутствующим мужчинам.

— Нет, кажется, мы должны взяться за это дело с другого конца. Найдем Фостера…

— И Денни, — добавил Сокол.

— И Денни, — согласился Натаниэль, — и это сделает поиски Химеры гораздо проще.

Он посмотрел на двух других членов Четверки. Слова не были сказаны, но он знал, что они все думали одинаково.

Мы надеемся.