"Секира и меч" - читать интересную книгу автора (Зайцев Сергей Михайлович)Глава 12Огромный город поглотил этих людей, как толпа поглощает одного человека, как вода при разливе реки поглощает островки суши… Это был поистине великий город: укрытый за могучими стенами, возвышающимися друг над другом в иных местах в два, а то и в три ряда, омываемый водами с трех сторон – водами Пропонтиды, пролива Босфор и залива Золотой Рог, – застроенный великолепными дворцами, роскошными храмами, иссеченный вдоль и поперек красивейшими улицами идеальной прямизны, украшенный памятными стелами и колоннами. Неприступный и прекрасный, древний и мудрый, сильный и величественный – царственный Константинополь, твердыня христиан. В этом городе Глеб и побратимы провели зиму. Многие из их новых друзей тоже остались здесь: Васил нашел себе приют в монастыре святого Георгия – за пищу и предоставленный кров он платил тем, что писал иконы, и скоро стал весьма знаменит этим своим умением; также он переписывал книги – у Васила были острый глаз и твердая рука, строчки у него получались ровные, не наезжали друг на друга, буквы были красивые, а каждый инициал вызывал у монахов восторг; Василий Болгарин – так скоро прозвали его; Гийом обрел себе кров на Ипподроме, здесь всегда требовались хорошие кузнецы, а Гийом был хороший кузнец – это доподлинно известно многим; Генрих и Франсуа работали в гавани на разгрузке и погрузке кораблей; при гавани же и жили; временами ночевали прямо в трюмах, и тогда их было нелегко найти; Моника, которая тоже, оказалось, избежала гибели (она рассказывала, что в битве даже прирезала одного знатного разряженного турка) и однажды случайно встретилась побратимам на рынке, перебивалась мелкими заработками: то приберет в доме нерадивой хозяйки, то постережет покой тайных любовников, то прогуляет малыша, то поможет в проведении праздника; а в остальное время попросту нищенствовала; поскольку она уже была стара и некрасива, то никак не могла иначе устроить свою судьбу. Глеб, Волк и Щелкун жили в районе Пера, что за заливом Золотой Рог. Кроме греков, в районе этом – небогатом, шумном, густозаселенном – жили еще русские, болгары, иудеи, половцы, латиняне, турки, фряги, варяги, арабы и еще многие и многие, имени которым наши побратимы даже не знали. Были тут торговцы, ремесленники, моряки, рыбаки, наемные воины, были и те, кто жил ночным разбоем. Глеб и побратимы ловили рыбу в заливе – с берега или прямо с моста, тут же жарили ее в жаровнях, на углях, тут же и продавали. Иногда продавали рыбу на площадях или в гавани Вуколеон, во время праздников – на Ипподроме. Также побратимы приноровились разносить по домам воду. А в холодные зябкие дни продавали на улицах воду подогретую и подслащенную медом. Тем кормились. Не голодали. Но заработка этого только на еду и хватало. Когда похолодало и начали побратимы зябнуть ночами, а на теплую одежду номисм не доставало, они просто пошли за город на Эгнатиеву дорогу, остановили какого-то богатого купца, разбросали слуг, его охраняющих, и отняли тугой кошелек. Того кошелька им хватило и на одежду, и на обувь, и на жилье, и на вино, и на женщин – чтоб не скучно было время проводить. Да, если побратимы хотели женщину, они покупали женщину. Хорошую молодую женщину можно было купить где угодно. Немного поторговавшись, можно было взять ее почти бесплатно. Выбор на улицах был на любой вкус: белые нежнотелые северянки; горячие страстные смуглые южанки с черными как смоль волосами; полные тайны африканки; восточные женщины с раскосыми глазами… Этот товар, в отличие от хлеба, стоил недорого. Всем известно, что в трудные времена хлеб дорожает, а женщины дешевеют. Жили побратимы у старой вдовой иудейки Сарры, которая одна, давно уже без помощи мужчины, растила двух дочерей-толстушек. Дом у Сарры был некогда выстроен из кирпича и камня. На два этажа. Внизу – в лавчонке – муж Сарры, горшечник, когда-то продавал свой товар. Наверху было шесть жилых комнат – маленьких, как гнезда птиц. В двух из них – через террасу с краю – жили побратимы; еще в двух – иудейские купцы Иосиф и Лев. Оставшиеся комнатки занимала сама хозяйка с дочерьми. Лавчонку Сарра тоже сдавала. Иосиф и Лев, а иногда и кто-нибудь другой из торговцев, хранили там свои товары. С платы за жилье и существовала довольно безбедно небольшая семья Сарры. Одно время Сарра присматривалась к своим новым жильцам. Глеб ей явно нравился. Как мог не понравиться старой женщине ясноглазый светлокудрый великан с открытым лицом и к тому же не жадный? Но на побратимов она поглядывала искоса. Как-то она спросила у Глеба: – А тот почему все зубы скалит, будто хочет укусить? И почему он всегда рычит, а не говорит? – Волк? – переспросил Глеб. – Что? Так его зовут? – изумилась Сарра. – Да, – Глеб кивнул. – А такой он потому, что была у него тяжелая жизнь. Большие беды у него за плечами. Сарра ответила: – У меня за плечами тоже большие беды. Но я же не скалюсь на людей… Некоторое время спустя она опять спросила: – А тот другой, с глазами, как небо, почему так странно смотрит на птиц? – Он грустит о родине, – ответил Глеб. – Птицы рассказывают ему, что они видели и в каких местах. – Это он щелкает по утрам? – Да, он так разговаривает с птицами. И зовут его Щелкун… Сарра посетовала: – Трудно запомнить эти славянские имена. Куда проще, например, Иезекииль. – Это не имена, – возразил Глеб. – Их имен я не знаю. После этого разговора Сарра заметно забеспокоилась. Она даже как-то сказала Иосифу и Льву: – Я боюсь: под моей крышей живут люди, имен которых я не знаю. Один похож на волка, другой – на птицу. Купцы рассмеялись: – Разве тебе будет легче, женщина, если эти люди придумают себе иудейские имена? Глеб, узнав об этом разговоре, дал Сарре пару лишних номисм, и страхи ее сразу как рукой сняло… Глеб определенно пришелся по душе этой женщине. Однажды она выговорила ему: – Ты растрачиваешь себя попусту. Ты не ценишь свои молодые годы. Ты такой большой, а ничего не умеешь. – Я – воин, – отвечал Глеб. – Я умею драться. Но Сарра качала головой: – Это не занятие для мужчины. Мужчина должен что-то создавать своими рукам]!. А воины только разрушают. Тебе надо учиться какому-нибудь ремеслу. Вот, к примеру, на горшечника. Муж мой имел хороший заработок. И его уважали соседи. Глеб с сомнением улыбался. Он не мог представить себя за вращающимся гончарным кругом, с перепачканными глиной руками. Он от рождения был воином; сколько жил, держал оружие и с оружием в руках умрет. Старая Сарра с неприязнью относилась к тем женщинам, которых Глеб приводил к себе на ночь, – даже если это были и красивые женщины. Сарра, мать двух взрослых дочерей, как будто имела виды на этого красавца-великана. Ревниво поглядывая на прячущихся под одеялом Глеба гетер и магдалин, старая Сарра брюзжала: Глеб хорошо уже знал эту женщину. Как бы ненароком он протягивал ей несколько номисм, и она опять надолго успокаивалась. Да, старая Сарра очень беспокоилась за своих юных дочерей и много думала о достатке семьи. По существу она была добрая женщина, которой приходилось трудно в трудные времена. Община поддерживала ее, как и многих других вдов, больных или одиноких. Приходили торговцы Иосиф и Лев и давали ей малую часть от своих товаров – они торговали тканями; приходил булочник Самсон и давал ей хлеб; сапожник Исаак чинил обувь… Как-то старая Сарра, презрительно глядя вслед очередной блуднице, сказала Глебу и побратимам: – Надо вам брать себе жен и заводить детей. Глеб ей ответил: – Не можем мы брать жен и не можем заводить детей, ибо нет у нас своего дома и мы не знаем, что с нами будет завтра… Сарра упрямо поджимала губы: – Послушайте меня, старую мудрую женщину!… Никто не знает, что с ним будет завтра. А дом каждый построит, когда у него будет жена. Побратимы ухмылялись своим тайным мыслям и поглядывали друг на друга: – Нам нельзя заводить детей. Мы не сможем заботиться о них. Ведь мы – воины. Сарра усмехалась в ответ: – Пока что вы – продавцы рыбы и разносчики воды. Впрочем эти слова не обижали побратимов, поскольку отражали чистую правду. К тому же продавцами рыбы и разносчиками воды друзья не собирались быть долго. Они ждали лучших времен, до поры спрятав оружие в глубокий сундук. А жизнь человеческая непроста – кем только не побываешь за долгие годы, особенно если ты пустился в странствие!… Старая Сарра открылась: – Есть у меня невеста на примете. Ее зовут Руфь. Ах, она хороша! Молодая, сильная… Побратимы ей ничего не сказали, и она расценила это по-своему. Взяла и привела однажды эту Руфь… Однако не понравилась девица ни Глебу, ни Волку, ни Щелкуну. Была Руфь какая-то нелюдимая, поглядывала исподлобья и все время куталась в шали, как будто ей было холодно. За целый вечер только и сказала одно слово «шолом!». А побратимам нравились иные девицы: с какими можно было выпить вина и позабыть о всех невзгодах. Руфь не прочь была подружиться с каким-нибудь из этих мужчин, но у них не получалось с ней даже простого разговора. Никто в этом не был виноват, поскольку каждый оставался самим собой. Значит, люди не подходили друг другу. Как-то ненароком Щелкун обронил несколько слов о крестоносцах и сказал, что он с побратимами ходил с ними в поход. Услышав об этом, старая Сарра очень смутилась. Долго молчала, наконец сказала: – Крестоносцы – очень худые люди. Человеконенавистники! Они ни за что избивают иудеев. Как будто на нас проклятье! Как будто мы не такие же люди, как они, латиняне!… Половина Перы молится за императора Алексея. Если б этот правитель был не так мудр и прозорлив, если б он пустил крестоносцев, что собираются опять на пустыре, в город, то много бы пролилось в Пере и Галате безвинной крови. Одна из ее дочек заметила: – Я латинян на дух не переношу. Не в обычае у них часто мыться, и поэтому они дурно пахнут… Но старая Сарра цыкнула на нее и прогнала с глаз. Печалясь о судьбе своих соплеменников, Сарра много вздыхала и качала головой: – Будьте добрыми людьми, не обижайте мой народ. Тогда Глеб показал женщине свой меч: – Вот, смотри! Этим оружием я ни разу не обидел слабого. И надеюсь, что не убил безвинного, – тут он обещал: – А если в твой дом придут крестоносцы, поверь, я сумею защитить тебя. Растроганная Сарра едва не прослезилась. Она пошла к себе в комнаты и скоро вернулась с блюдом, полным теплых еще пирожков. – Угощайтесь, – приговаривала старая женщина. – Все съешьте. Это для вас. Побратимы ели и нахваливали пирожки. А Сарра все подсаживалась поближе к Глебу, в глаза ему заглядывала чуть не с материнской нежностью. Указывала на пирожки: – Знаешь, как это называется? – Пирожки? – спросил Глеб. – Пита. – Пита? – Глеб удивился. – Очень вкусно. Сарра посмотрела на него серьезно: – Мне жаль тебя. Такой красивый человек, а пропадешь. Так камень падает в воду. Останешься темным во тьме. Но ты же не бездушный камень. – Я не понимаю, о чем ты? – вопросительно посмотрел на нее Глеб. – А вот послушай, – глаза у Сарры загорелись, будто она придумала что-то. – Я хоть и старая, но еще не совсем выжила из ума. Меня можно послушать. А я посоветую… Хочешь обучиться какому-нибудь ремеслу? – Опять ты за свое, Сарра! – засмеялся Глеб. Но она не отступалась: – Никто не зажег в голове твоей светильник. А я могу. Я когда была молодая, много светильников зажгла… Могу, к примеру, показать тебе иудейское письмо. Дай-ка мне руку, – женщина взяла его за запястье. – Покажи ладонь… Глеб разжал кулак. Она обрадовалась: – Широкая ладонь, много места. Я напишу тебе на ладони. Так ты лучше запомнишь, – Сарра достала из очага холодный уголек. – Вот посмотри, эта буква называется алеф. И Сарра начертала у Глеба на ладони нечто, напоминающее крестик. Глеб покрутил руку и так, и эдак, рассмотрел букву: – На самострел похоже… Старая Сарра вздохнула: – Ты действительно воин, – и тут же рядом с первой написала вторую букву. – А это – бет. – Совсем просто, – заинтересовался Глеб. – Похоже на подкову. – Вот видишь, как хорошо! – обрадовалась женщина. – Третья буква называется гимел. – Легко запомнить, – согласился Глеб. – Только мне это ни к чему. Сарра пропустила его слова мимо ушей: – Помнишь, я говорила тебе о светильнике? Вот, гляди, – шин. Разве не похоже на светильник? Глеб сказал с сомнением: – Неужели он что-нибудь освещает? – Пока что он осветил только твою ладонь, – глаза Сарры сияли от удовольствия. – Но ты приходи иногда на нашу половину, и я, быть может, чему-нибудь научу тебя. Глеб пообещал ей, что будет приходить. И, действительно, стал заходить иной раз от нечего делать на хозяйскую половину, и порой приходил довольно часто. Они разговаривали о том о сем долгими зимними вечерами, когда за окном лил дождь или падал мокрый снег. Так потихоньку проходила зима… Но однажды размеренное, ставшее уже привычным течение жизни изменилось. В тот вечер, распродав медовую и коричную воду, Глеб возвращался кривыми переулками Галаты в Перу. Уже стемнело, и только неверный свет светильников из окошек едва-едва освещал узкие улицы. Время от времени проезжала но мостовой конная стража с факелами: декарх и три-четыре воина. Следили за порядком в этих неспокойных густонаселенных районах. Глеб по обыкновению шел напрямик: где-то улицами, где-то дворами; чтобы сократить путь, в иных местах пролезал в подворотни. Шел, за себя особенно не боясь. Сколько он жил в этом городе, на Глеба ни разу еще никто не набросился. Ни вор, ни грабитель, ни какой-нибудь другой лихой человек. Ибо всякому издалека было видно, что тот, который идет навстречу и у которого косая сажень в плечах, человек неслабый. Во всяком случае пьяные горожане его на улицах обходили. Уже почти дошел до места Глеб. Вдруг видит – навстречу ему трое. Сразу видно, из стражи. При оружии, в латах. Рослые. Старший – с седоватой курчавой бородой. Глеб посторонился. Но те нарочно пошли так, чтобы задеть Глеба или чтобы уж он совсем прижался к стене – как человек, который себя не уважает. Глеб не хотел связываться со стражей и перешел на другую сторону улицы. Но и эти трое поступили так же. И были все ближе. Шли, смотрели на него дерзко и презрительно и нервно поглаживали рукояти мечей. А у Глеба не было с собой никакого оружия – только палка, на которой он и носил бронзовые сосуды. Однако столкновение было неизбежно, и Глеб приготовился внутренне к драке. Поглядывал на этих воинов исподлобья, раздумывая – с кого начать. И решил с того – старшего, который с курчавой бородой. Тут вспомнил Глеб: ходили по Пере слухи, что трое каких-то воинов ни с того ни с сего набрасываются здесь на мужчин. Да все выбирают мужчин покрепче. И избивают их до полусмерти. Развлекаются так, что ли? Эти трое, наверное, и были те, о которых люди говорили. Когда воины приблизились к нему уже достаточно, Глеб остановился. И те трое остановились. Оглядывали его изумленно и как бы в нерешительности. Они не встречали еще такого здоровяка и, видно, не могли быстро решить, следует ли ввязываться с ним в драку. / Двое, что помоложе, вопросительно покосились на старшего. Глеб тем временем опустил сосуды на мостовую, а палку – просто так! – вскинул на плечо. И смотрел на противников молча. Воин с курчавой бородкой спросил его: – Что остановился? Глеб и не думал отвечать. Когда приходит время драться, разговоры ни к чему. – Невежливый какой! – злобно усмехнулся бородатый. – Не хочет отвечать. Глеб стоял, поигрывал палкой. Хотя палка – слабое оружие против мечей. Бородатый сказал воинам: – Испытайте его! И проучите невежу… Воины медленно, как бы запугивая, вытащили мечи. Одним ударом такого меча они с легкостью перерубят палку. И владели мечом они, без сомнения, неплохо, поскольку были настоящие воины, а не крестьяне с нашитыми на плечо тряпичными крестами. Глеб раздумывал, как ему быть. Эти воины вынимали из ножен мечи медленно, но нападали быстро. Глеб и глазом не успел моргнуть, как мечи сверкнули над ним. Он пригнулся. Над самой головой его просвистели клинки и, задев друг друга слегка, зазвенели. Удивились воины, что этот рослый горожанин сумел увернуться от удара. Они же не знали, кого встретили в этом глухом переулке; думали – разносчик воды, бронзовая голова. От удивления замерли, переглянулись. Бородатый поторапливал: – Ну, что же вы?.. Воины кинулись на Глеба, одновременно целя ему остриями в грудь. Он же сделал быстрый шаг в сторону, а палкой слегка подправил их мечи. И мечи, высекая искры, ударились в каменную стену. Бородатый улыбнулся. Его улыбку можно было разглядеть даже здесь, впотьмах. За улыбкой бородатый хотел спрятать растерянность. Он воскликнул: – Да это совсем наглец! Проучите его! А если хотите – убейте!… Воины разволновались, задышали тяжело. Презрительность на их лицах сменилась свирепостью. Они глазами пожирали этого огромного и такого верткого незнакомца. Их раздражали его матово поблескивающие в полутьме бронзовые сосуды. – Ну держись, бронзовая голова! – вскричали они и бросились к Глебу, на этот раз с явным намерением убить его на месте. Тогда Глеб сделал обманное движение, и воины на него купились – отклонились в сторону. Одного из них Глеб свалил ударом сосуда в лицо, а другого изо всех сил огрел палкой по коленям. Первый воин глухо охнул, когда затрещали кости его носа, а второй от боли жалобно взвыл и упал как подкошенный. Отшвырнув палку, Глеб поднял с земли меч. Бородатый попятился: – Ты кто? – Разносчик воды, – ответил Глеб. – Ты же видел! У меня бронзовая голова. Бородатый все пятился: – Нет! Думается мне, ты не разносчик… – А мне думается, ты не воин, – покачал головой Глеб. – Почему ты пятишься? Что не примешь бой? Проучи меня. Убей, если хочешь… Бородатый, ничего больше не говоря, скользнул за угол. Когда Глеб побежал догонять его, то поймал только воздух. Бородатый растворился в темноте. Глеб бросил на мостовую меч и пошел своей дорогой. Придя домой, побратимам ничего не сказал. И быстро бы забыл об этой истории, поскольку в ряду других историй, что приключались с ним, она не очень-то выделялась, однако тот бородатый не дал ее забыть, ибо, судя по всему, очень болезненно переносил обиды. Для этого человека, наверное, не было обидчика большего, чем тот, что заставил его праздновать труса. Очень рано поутру – еще только-только развиднелось – в дом Сарры вломилась целая толпа воинов. Сарра и ее дочери и торговцы-иудеи, решившие, что это погром, были перепуганы до смерти. Не давая никому опомниться, воины вышибли дверь в комнатах Глеба и побратимов и ввалились внутрь, обнажив мечи. Глеб, Волк и Щелкун едва успели глаза открыть, а в горло каждого из друзей уже упирался острый клинок. – Где он? Который?.. – заорал вдруг дюжий декарх. Здесь в комнату вступил тот бородач и бегло оглядел прижатых каждый к своему ложу побратимов. Неуверенно показал на Глеба: – Кажется, этот. Хотя… было темно. – Это ты? – рявкнул на Глеба декарх. Глеб подумал, что не очень-то мужественно выглядит, распластавшись беспомощно на ложе. И покосился на сундук, в котором покоился его меч. Потом посмотрел на побратимов. Те были в таком же положении. Они водили глазами туда-сюда и ничего не понимали. Бородатый, склонившись, изучал лицо Глеба: – Пожалуй, он! Смотрите, он явно не грек. И выговор у него, я помню, не греческий. Он иноземец… Ублюдок! В чужом городе живет и ведет себя столь вызывающе! – Ты уверен, Борода? – спросил декарх. Бородатый кивнул, глаза его просветлели: – А вон и кувшины бронзовые в углу. У одного вмятина в боку!… Это он Велизарию приложился. Глаза декарха наполнились тихой яростью. Он глухо сказал: – Всем лежать! А ты, – он указал на Глеба, – сейчас пойдешь с нами. – Куда его? – спросил Борода.- К Трифону. – К Трифону? – Борода заволновался. – Зачем к Трифону? Начнет разбираться… Лучше отведем во двор и кости переломаем. Будет на будущее наука. Декарх испытующе посмотрел на Бороду: – А ты что, боишься разбирательств? – Нет, но… долго это… Декарх был непреклонен: Есть приказ: всех смутьянов, а тем более иноземцев – к Трифону. – Какой смысл? – Основные силы крестоносцев на подходе… Пока Глеб одевался, воины стояли вокруг него тесным кольцом и готовы были убить его каждую секунду. За стенкой переполошенно причитала Сарра. Глебу связали руки за спиной и вывели на улицу. И так, связанного, повели через весь город. После площади Быка воины повернули направо, и Глеб понял, что ведут его к воротам Святого Романа. Глеб знал, что там в высокой мрачной башне располагаются покои начальника стражи. Кажется, это и был тот самый Трифон. Часть воинов остались у входа в башню, а декарх, Борода и еще несколько человек повели Глеба по узкой витой лестнице вверх. Через бойницы башни в серой ненастной утренней мгле был виден просыпающийся город. Не очень-то уютно чувствовал себя Глеб. Декарх с видимым усилием отворил тяжелую железную дверь. Глеба ввели в полутемную комнатку, в которой не было даже на что сесть. Но в этой комнате стража, видимо, не собиралась задерживаться. Декарх постучал в небольшую деревянную дверь и, услышав с той стороны разрешение, отворил ее. Вслед за декархом и Бородой Глеб вошел в просторный зал, увешанный дорогими коврами. Глеб никогда прежде не видел таких красивых ковров и потому невольно ими залюбовался. Его подтолкнули к столу, за которым сидел некий человек, – должно быть, тот самый Трифон. Внешность его была примечательна шрамом, пересекающим всю левую сторону лица – от брови до угла нижней челюсти. Человек этот внимательно читал какие-то свитки. Он мельком взглянул на вошедших и опять углубился в чтение. Никто не решался нарушить это его занятие, и потому некоторое время все стояли молча. Не отрывая глаз от бумаг, Трифон спросил: – Кто это? Декарх ступил шаг вперед: – Он избил стражу. Трифон бросил на Глеба удивленный взгляд: – Один? – Как это ни прискорбно!… – заметил декарх. – Меня тоже это удивило. Трифон все еще что-то читал; он сказал рассеянно: – Развяжите его. Можно подумать, что вы его боитесь. Декарх сделал знак рукой, и кто-то тут же разрезал веревку на руках Глеба. Глеб потер запястья и облегченно вздохнул. Трифон обратил вопрос к нему: – Почему ты это сделал? Глебу определенно нравился этот человек, которого стража заметно побаивалась. От того, что этот человек, мужественный и спокойный, нравился ему, он даже перестал волноваться за свою участь. Глеб ответил весьма уважительно: – Они сами напали на меня. – Почему? Бородатый порывался ответить: – Он… Но Трифон не дал ему сказать; он только поднял в раздражении руку, и бородатый сразу осекся, замолчал. По всему было видно, что у Трифона – начальника городской стражи – крутой нрав. Трифон кивнул на Глеба и откинулся на спинку стула: – Я хочу, чтобы он ответил. Глеб сказал: – Наверное, я не понравился им. Они говорили, что у меня бронзовая голова. – Ты разносчик воды? – Сейчас – да. – А раньше? – Раньше я ходил с крестоносцами, – не стал скрывать Глеб. Начальник стражи вскинул брови: – И был в той битве? – Был. – Ты скромен, – не то похвалил, не то укорил Трифон; он отодвинул от себя свитки и задумчиво посмотрел куда-то в угол; лицо его сделалось сумрачным. – Да. Немногим удалось выжить. Я думаю, удалось выжить лишь сильнейшим… Борода услужливо вставил: – Мелкие отряды латинян все подходят к городу- Тут Трифон посмотрел на бородатого так, будто царапнул его. Тот даже отшатнулся, ступил шаг назад. А Трифон тем временем продолжал: – Теперь мне понятно, Борода, почему он вам наддал. Просто он умеет драться. Он не пустомеля-горшечник, не трусливый лавочник и, разумеется, никакая не бронзовая голова… Вы нарвались на воина. Вот и получили!… Как там ваш Велизарий? Все еще у эскулапа?.. Борода не ответил; он стоял понурив голову. Начальник стражи холодно улыбнулся Глебу: – Я ни в чем не виню тебя. Ты поступил, как мужчина. И можешь быть свободен… Пропустите его!… Глеб слегка поклонился и с достоинством направился к выходу. Стражники расступались перед ним. Трифон же опять обращался к Бороде: – А теперь, любезный, мне хотелось бы услышать из твоих уст: почему трое крепких испытанных воинов не в состоянии управиться с каким-то иноземцем-юнцом? Он валяет вас в переулке, будто тыкву в поле, а вы даже не разбили ему нос. Услышав эти слова, Глеб остановился – он был уже возле самой двери. И не мог снести такую обиду даже от начальника константинопольской стражи. Возле двери стоял какой-то воин. Он и опомниться не успел, как Глеб выхватил у него из ножен меч. Трифон с любопытством посмотрел на вооружившегося Глеба: – И что? В наступившей тишине все услышали тихий голос Бороды: – Не надо было его развязывать. Прибавится теперь забот… Глеб разглядывал шрам на лице Трифона: – Хочешь сказать, что легко управишься со мной? Все присутствующие замерли от такой наглости. Стражники даже позабыли схватиться за оружие, так волновало их в этот момент, что ответит Трифон. Его-то воинское умение все хорошо знали. Трифон улыбнулся лишь краешками губ. Оставаясь сидеть, он опустил руку. А когда поднял ее, в ней уже был меч. Трифон положил его на стол: – Не будем, юноша, устраивать героических поединков здесь, не будем рвать ковры. И эти мраморные полы не будем пачкать твоей кровью… Глеб выслушал его, склонив голову набок: – А где? Трифон опять усмехнулся: – Если ты полон рвения наказать меня за дерзость, – при этих словах кто-то из присутствующих издал смешок, – то предлагаю встретиться завтра сразу после восхода солнца на Ипподроме. Слуги посыпят нам место опилками… Потом и тело куда-нибудь унесут… – Хорошо, я буду, – Глеб вернул воину меч и вышел. Когда шаги его затихли на лестнице, Трифон, не обращаясь ни к кому конкретно, сказал: – Каков! Могу себе представить, он с равным успехом поднял бы меч и на своего господина, и на эпарха, и на великого доместика, и даже на самого… – начальник стражи здесь промолчал, но всем и так было понятно, кого он имел в виду. – Поднял бы руку и не стал бы терзаться сомнениями. Трифон и не подозревал, сколь близок он к истине. Откуда ему было знать, что со «своим господином» Глеб уже свел счеты? А закончил Трифон свое замечание так: – И в то же время… Вот из таких юношей составить стражу – город будет как за железной стеной. |
||
|