"Секира и меч" - читать интересную книгу автора (Зайцев Сергей Михайлович)Глава 15На другой день спозаранку, едва Глеб сменился со стражи, – а жил он уже не у Сарры в Пере, жил в дорогом районе Кир, – захотелось ему после ночи, проведенной без сна, отдохнуть. Не успел он прилечь, как раздался громкий стук в дверь. Глеб отворил и увидел на пороге Велизария. Здесь стоит оговориться, что после той памятной встречи в темном проулке, окончившейся для Велизария не самым удачным образом, они с Глебом на удивление крепко сдружились и даже снимали комнаты в одном доме. Велизарий сказал: – Внизу, на улице, какой-то человек ожидает у двери. Говорит, что разыскивает некоего рутена. У нас здесь трое из Рутении: ты, Волк и Щелкун. Как ты думаешь, кого разыскивает тот человек? Глеб спустился на улицу и увидел Гийома. Латинянин сейчас совсем не был похож на того грозного рыцаря, с которым Глеб столкнулся вчера. Он был одет просто, как заурядный кузнец, и от него даже пахло навозом. Видно, Гийом уже успел побывать в императорских конюшнях и засвидетельствовать тамошним конюхам и кузнецам, что он жив еще и вовсе не утонул. Глеб и Гийом, увидя друг друга, как и вчера засмеялись, стукнули друг друга по плечам и по-братски обнялись. Велизарий и еще двое стражников-греков выглянули из окон, любопытствуя, кто это пришел к Глебу. Гийом улыбался, жмурил хитро глаза: – А я вчера иду по улице. Народу вокруг – не протолкнуться. Мне навстречу какой-то великан. Думаю, ты это, Глеб из Рутении, или не ты? Глеб тоже был рад встретить старого друга: – И мне показалось, что я видел тебя вчера мельком… Недалеко за углом была таверна, и Глеб с Гийомом решили заглянуть в нее – не для того, чтоб устроить попойку, а для того только, чтоб единой чарой вина отметить встречу. Гийом говорил по дороге: – Клянусь телом Господним, не ожидал я, Глеб, увидеть тебя на той улице, среди той толпы. Глеб ответил: – Сам знаешь, друг, плывем мы по длинной извилистой реке. То к одному берегу прибьет течением, то к другому. Они сели за стол, взяли кувшин вина. Гийом сказал: – Впереди снова поворачивает река. Самое время, друг, опять прибиваться к нашему берегу. Они выпили, взяли с блюда по горсти соленых маслин. Глеб покачал головой: – Служба моя совсем не трудная. Платят щедро. Имею все, что хочу. Стоит ли еще куда-то плыть? Гийом убежденно кивнул: – Все наши уже собрались! И Генрих, и Франсуа… И даже Моника с нами. Говорят, ее несколько раз видели в лагере. Нет только тебя с побратимами и Басила. – Васил при монастыре. Он тебя и слушать не будет. Ему милее всяких походов переписывание книг. – Да, он не воин, – согласился Гийом. – Но ты неужели хочешь остаться здесь, в этом городе, – хоть и прекрасном, – всю жизнь простоять на стене, созерцая безрадостные пустынные холмы? Всю жизнь исполнять приказы этих чванливых греков? Каждый день одно и то же: от башни к кормушке, от кормушки – к башне… Ужель ты этим удовлетворишься? Как можно позволить себе, друг, прожить жизнь и не совершить в ней ничего значительного? Не завоевать городов? Не заставить трепетать иноверцев? Не обрести счастье и богатство? Идем с нами, Глеб!… Глеб задумался: – Красивые слова говоришь ты, Гийом! Но я ведь знаю, что стоит за ними… Помнишь ту гору мертвых? Каждый из тех людей, бедных крестьян, хотел совершить в жизни что-нибудь значительное, обрести славу, счастье и богатство. А что они обрели? И ничего значительного не совершили, разве что порадовали турка своею смертью, отдали тело свое для постройки той горы… Они выпили из кувшина все вино, но Гийом так и не смог убедить Глеба отправиться в поход с крестоносцами. На прощание кузнец сказал с сожалением: – Твоя река привела тебя, друг, в омут – в прекрасный омут. В глаза твои набьется ил, а тело обрастет водорослями. Они обнялись на прощание, и Гийом, опустив плечи, побрел по улице Меса в сторону Вуколеона. И если б не его высокий рост, Глеб скоро потерял бы Гийома из виду, – так много людей было на улице в этот час. Глеб пошел в другую сторону. Пройдя по красивой и величественной площади Аркадия, Глеб повернул к городской стене, что тянулась по берегу Пропонтиды. Глеб поднялся на стену, и свежий ветер ударил ему в лицо. Глеб залюбовался открывшимся ему морем. Лазурное, оно серебрилось в солнечных лучах. Далеко-далеко белели косые паруса рыбацких лодок. Совсем юный стражник, грек, стоял поблизости. Он тихонько напевал песню и тоже любовался морем. Потом он улыбнулся Глебу и сказал: – Красиво, кюриос декарх! – Река… – почему-то вырвалось у Глеба. Стражник удивился: – Нет, кюриос декарх, это же море… – Я не о том. Юноша показал пальцем: – А там, видите, барки… – Омут. Красиво… Стражник смутился: – Я вас, кюриос, не пойму. Разве омут может быть красивым? Глеб улыбнулся ему в ответ: – Не обращай на меня внимания, друг. Мне не дают покоя мысли. Молодой стражник кивнул: – Мне отец не раз говорил: если мысли не дают покоя, надо что-то менять. И еще он говорил: если в голове совершенно спокойно, то надо тоже что-то менять. – Это мудрые слова, – поразмыслив, согласился Глеб. Разговор с Гийомом запал ему в душу. Силы небесные! Глебу опять хотелось перемен. И все помышления, какие у него были, – были о походе. Ветер с моря бил в лицо. Из дальних далей приходил этот ветер. Как много он видел, как много познал! И хотелось ему уподобиться. Спустившись со стены, Глеб направился к Трифону. Когда Глеб постучал в дверь и, услышав разрешение войти, вошел, Трифон сидел за столом и разбирал какие-то свитки. Испытавший немало превратностей судьбы, познавший взлеты и падения, этот немолодой уже человек продолжал стяжать знания: Глеб замечал – книги и свитки были частыми гостями у него на столе. Люди по-разному проводят свой досуг: один спешит бражничать и обжираться, другой ищет зрелищ, третий – плотских удовольствий; разумный же, не прельщаясь праздником жизни, который проходит, как сон, и ничего, кроме мишуры, после себя не оставляет, находит удовлетворение в размышлениях о вещах высоких. Таким разумным и был Трифон. Мельком взглянув на вошедшего Глеба, Трифон спросил: – Что-нибудь случилось, юноша? – он улыбнулся каким-то своим мыслям. – Быть может, крестоносцы опять на подходе? Устроили мы им вчера кровавую баню! Ах, что это был за чудный день! Прости, Господи, мои согрешения!… Глеб не стал ходить вокруг да около, не хотел с этим человеком говорить обиняками: – Мне очень жаль, кюриос, но я желаю оставить службу. Трифон медленно поднял голову, лицо его помрачнело: – Можешь не продолжать, мне и так все понятно. Это значит, действительно крестоносцы на подходе… – Нет, они далеко, – заверил Глеб. – Я о другом. Они увлекли тебя. Они не могли не увлечь тебя, ведь ты – бродяга в душе. И не усидишь ни на одном месте. Я предвидел это, но надеялся все-таки, что ты пустишь здесь корни… Глеб порывался что-то сказать, но Трифон властно поднял руку: – Не перебивай меня, юноша! Тебя я знаю лучше, чем ты сам знаешь себя. Я предвидел, что ты придешь ко мне с такой просьбой, но как-то не думал, что ты придешь так быстро. А я привык уже к тебе, и нрав твой неуступчивый мне полюбился. – Мне жаль, – сказал Глеб. – Я всегда ценил сильных неустрашимых воинов и был к ним щедр. Я ничего не жалел для тех, на кого мог положиться. Скажи, дражайший, разве у тебя была в чем-нибудь нужда? – Мне очень жаль. – Мне тоже. И я не могу так просто отпустить тебя… Подумай сейчас… Сядь вот здесь и подумай: устроит ли тебя должность пентеконтарха? – и Трифон как бы невзначай выложил на стол увесистый кошелек. – Служба у нас, как ты понимаешь, необременительная в мирные времена. Спровадим латинян на тот берег… Поверь, я не могу разбрасываться такими людьми. Глеб молчал. И не садился. Он все уже обдумал еще перед тем, как постучал в дверь. Трифон пристально посмотрел ему в глаза и понял это: – Что ж! Видно, не судьба! Не могу тебя порицать. Всякий сам выбирает себе путь. И ты выбрал его. Я полагаю: не сегодня, а много раньше… Трифон поднялся из-за стола и прошелся по залу от одной стены до другой. Глянул в окошко на город, на полоску пролива, на другой берег, покато поднимающийся над водой. Бросил грустный взгляд на Глеба: – Быть может, ты и прав, юноша. Был бы я помоложе, возможно, отправился бы туда. Но Господь изволил раньше вдохнуть в меня жизнь, и мои походы уже позади. Мне остается пожелать тебе удачи. – Спасибо, кюриос! – Глеб склонился в почтительном поклоне. – Я не забуду твою доброту. И собрался уходить.- Подожди! – остановил его Трифон. – Это хорошо, что меч при тебе… Я покажу четвертый выпад. И ты тогда будешь непобедим. – А как же ты? – Я стар уже. И должен передать науку достойному, как мне ее передал когда-то мой учитель. И ты однажды передашь… – Трифон достал из-под стола меч. – Ты готов? Глеб обнажил клинок: – Да, кюриос! И они скрестили мечи. Трифон сделал первый выпад. Глеб легко увернулся. От второго выпада увернуться было трудней, но это удалось Глебу. Третий выпад он уверенно отбил мечом. – Ты хороший ученик! – похвалил Трифон. И вдруг он пошел в стремительную атаку. Глеб едва успевал отбивать его удары. Мечи так и звенели. Удары Трифона были столь сильны, что Глеб почувствовал боль в пальцах. Глеб попятился под неистовым напором и подумал, что нет, не даст он себя обмануть, не уступит, не сделает больше назад ни шагу, и не будет у противника возможности провести хитрый выпад. Меч Трифона мелькал так быстро, что Глеб не столько видел, сколько угадывал направление очередного удара. Внезапно меч перестал мелькать, и Глеб, подавшись вперед, разрубил пустоту. Одновременно он почувствовал острие, упирающееся ему в левый бок снизу – под ребро. И замер. Трифон тоже стоял неподвижно. Глаза его были так же холодны, как и в тот памятный день – день их поединка. Глаза Трифона, обычно темно-карие, сейчас как-то заметно посветлели и стали цвета яда змеи. Или так Глебу показалось. Трифон прошептал ему в лицо: – Одно движение – и я разрежу тебе сердце!… Целый сонм мыслей пронесся в этот момент в голове Глеба. Одна из них была: друг ли передо мной? не хочет ли он моей смерти? А другая мысль была: передо мной великий боец, и принять смерть от такого – честь для воина! Трифон опустил меч и засмеялся: – Ты молодец! Мне трудно было провести прием. Я едва не отчаялся. Но все-таки… – выгнув руку в запястье, Трифон быстро взмахнул мечом и обрисовал сверкающий круг у себя над головой, будто нимб. – И все-таки славу и радость победы я оставлю за собой. Ты не против, юноша?.. Глеб пожал плечами: – Ты этого достоин, кюриос. Ты – великий воин! Трифон опять засмеялся, но на этот раз не столько торжественно, сколько тепло: – Твое смирение многого стоит. За него я благодарен тебе!… А теперь, мой юный, драгоценный друг, смотри, как можно защититься от этого выпада!… И он показал. А Глеб тут же повторил. Они провели поединок еще и еще раз. Наконец Трифон остался доволен результатами боя и опустил меч. Утер рукавом потное лицо: – Вот теперь ты умеешь столько, сколько умею я. И если глаз твой останется зорок, можешь считать себя непобедимым воином. На этом они расстались. Уже вечером этого дня Глеб, Волк и Щелкун выехали за ворота полиса. Скоро они подъезжали к лагерю латинян. Здесь в это время полным ходом шла подготовка к завтрашней переправе. Кто-то чистил оружие и доспехи, кто-то чинил обувь и одежду; проверяли сбрую у лошадей; раненым делали перевязки… Некоторые латиняне недобро косились на троих ромеев, безбоязненно разъезжающих по их лагерю, а основной массе крестоносцев не было до них никакого дела. Тут и там возле костров шумели пирушки – наверное, еще от самого вчерашнего побоища; благородные рыцари и оруженосцы пили вино с веселыми женщинами, которые припорхнули сюда из города. Иные, пьяные до бесчувствия, спали прямо на земле, в ногах у своих друзей; другие тянули женщин в шатры. Разливалось рекой веселье… Лагерь был невероятно огромен – возможно, не меньше самого полиса. Глеб ехал вперед, правя коня между палатками и шатрами, а лагерю все не было видно конца. Волку и Щелкуну приглянулись две красивые женщины возле одного костра, и они сказали Глебу: – Мы могли бы здесь остановиться. Смотри, как эти девушки хороши и доступны. Смотри, у них зовущие губы. А пламя костра так нежно отсвечивает от их бедер… Глеб даже не оглянулся: – Сначала мы должны отыскать Гийома. И здесь они услышали впереди рыкающего льва. Глеб ожидал увидеть этого страшного зверя в клетке. Но, как ни искал глазами, не видел ни клетки, ни зверя. А открылось ему зрелище борцов. Точнее можно даже сказать – одного борца, ибо те четверо, что пытались его сбить с ног, были вполне обычными людьми, и глаз на них не останавливался. Перед Глебом предстал не кто иной, как Гийом. Раздетый до пояса, он валял туда-сюда дюжих молодцов, которые по одиночке и совместными усилиями старались одолеть этого великана. Гийом только посмеивался, время от времени издавал грозный рык, что и был далеко слышен, оделял молодцов крепкими затрещинами и совал их носом в пыль. Вокруг них сгрудилась толпа рыцарей, которые громкими криками поддерживали Гийома, достославного воина, а также подзадоривали тех отчаянных смельчаков, кто дерзал против него. Глеб и побратимы остановили коней возле этой толпы и, не сходя на землю, любовались мощным телом своего друга, кузнеца, следили за его ловкими, точными движениями. Глеб и побратимы, оставаясь в седлах, возвышались над толпой, и нет в том ничего удивительного, что Гийом их заметил. Отшвырнув противников в сторону, как медведь отшвыривает нападающих на него собак, Гийом воскликнул: – Пресвятая Богородица! Это же Глеб к нам вернулся!… Ликуйте, рыцари!… И рыцари возликовали, увидя рядом с Гийомом другого такого же великана. Кто-то из борцов, поднявшись с земли, еще раз бросился на кузнеца, но тот только отмахнулся от него, как от назойливого насекомого. Гийом радостно воскликнул: – Глеб из Рутении с нами! О, теперь трепещите, турки! Мы воздадим вам за все ваши черные деяния!… Рыцари, хоть и не знали Глеба и побратимов, глядели на них дружески, поскольку они хорошо знали Гийома. Тут из толпы вышли Генрих и Франсуа и еще несколько человек, побывавших в том, в первом, сражении. Все они были рады увидеть вновь старых своих друзей. И Моника была здесь. Но она как будто перебрала вина, и язык ее заметно заплетался. Повиснув на шее у Глеба, Моника уверяла его, что он не прогадал, надумав отправиться с ними в поход. Глеб не возражал, хотя сам на этот счет ничего не думал; он шел, куда его влекло, и только. Друзья, возбужденные встречей, устроили в этот вечер праздник. На следующий день утром крестоносцы увидели в проливе множество галер. И опять к латинянам приехал в золотой колеснице, убранной коврами, император Алексей. Сотня отборных воинов охраняла его. Крестоносцы грузились на галеры, а император говорил им, чтобы они помнили преподанные турками уроки: – Не доверяйте тишине, не доверяйте безлюдью, что увидите вокруг, пусть это не обманет вас, христиане! Помните: турки отлично владеют искусством засад. И если могут ударить в спину, они ударяют, не мучась излишне совестью. Если могут ударить из-за угла, они ударяют, не думая о том, достойно ли выглядят со стороны. Они коварны и жестоки. Если окажетесь слабы, не ждите от них пощады. Хотите выжить – будьте сильны… Крестоносцы, проходя мимо императора греков, внимательно слушали эти слова. Алексей знал, что советовал: – Когда переправитесь, не ходите там толпами, соблюдайте четкий организованный строй, чтобы каждому из вас было известно, что делает тот, что справа от него, и тот, что слева. Пусть голова колонны всегда знает, что делается в хвосте, ибо может так статься, что шагающие впереди будут распевать бравурные песни, в то время как турки станут вырезать их братьев, идущих в хвосте… Латиняне кивали и благодарили императора за его дельные советы; в больших лодках отплывали к галерам. Император напутствовал: – Не думайте, что вы неотразимые храбрецы. Такие же храбрецы есть и у турок. И такие же силачи у них есть, и такие же мудрые полководцы. Турки умеют драться. Единственное, на что вы без оглядки можете положиться, – это на силу вашей христианской веры. И да поможет вам Бог!… Галера за галерой отходили от берега и высаживали крестоносцев на мысе Дамалис. Так продолжалось несколько дней. Многие из латинян, что уже прежде побывали в этих местах, узнавали их и рассказывали, как все тут было. Благородные рыцари слушали их с интересом и указывали на допущенные ошибки. Рыцари говорили крестьянам об их главной ошибке: они не прислушались к разумным советам императора греков. Крестоносцы полагали, что уж на этот-то раз все сложится иначе, и туркам не удастся провести латинян. Теперь крестоносное войско и вооружено не рогатинами, не дубинами, и одето в доспехи. И будет воинство начеку… Здесь военачальники латинян произвели смотр своим войскам и сделали приблизительный подсчет. Всего получилось около пятисот тысяч пеших и конных воинов, а точного числа крестоносцам никому не дано было знать. В поход двинулись бодрым шагом в приподнятом настроении, выстроившись в стройные колонны. Военачальники постоянно сносились между собой посредством гонцов. Рассылали во все стороны немногочисленные подвижные конные отряды. Как и в первый раз, взяли направление на Никею – богатый и красивый византийский город, отнятый у империи турками. Поскольку поход рыцарей был подготовлен несравненно лучше, нежели поход крестьян, – были и обозы со съестными припасами, и запас воды, и палатки, – тяготы пути ощущались меньше. В обозах можно было встретить много купцов, отправившихся на восток в надежде на легкое обогащение; также были здесь ученые лекари, понимающие тайны медицины, и их подручные – цирюльники; были и кашевары, и куртизанки для благородных господ, и разный мастеровой люд, и даже поэты… Отряды всадников рыскали по округе. Но пока ни один из них не встретил турок. Быть может, те еще и не знали о высадке огромного войска, но не исключено – что-нибудь замышляли. Рыцари были осторожны, говорили разведчикам забираться подальше. После первого сокрушительного поражения во что бы то ни стало нужно было взять над неверными верх. Нельзя было допускать нового позора. Задолго до того, как вышли к месту битвы, в коей потерпели страшное поражение в прошлом году, латиняне стали замечать при дороге кости. Чем ближе к той долине они подходили, тем больше встречали костей – обглоданных зверьем, выбеленных солнцем. Видно, целую зиму кормились тут хищники и растаскивали останки воинов по округе. Жуткое это было зрелище: пустынные унылые холмы, усеянные белыми и желтыми костьми. Ребра, позвонки, лопатки, черепа… А над долиной еще держался запах тлена. И по-прежнему высилась гора мертвых. На этой горе костей и не до конца еще истлевших тел копошились целые стаи разжиревших ленивых крыс, лис, диких собак… Глянув только на это место, латиняне поскорбели, помолились и обошли его стороной. Рыцари дали клятву – отомстить, крестьяне пролили скупые слезы. А некий юный поэт прочел старые стихи: … И двинулись крестоносцы дальше. Несколько раз разведчики видели издалека небольшие отряды турок. Но турки всякий раз уходили от боя, и латинянам, жаждущим боя, долго не удавалось сразиться с ними. Темные подозрения закрадывались в души честных христиан – не готовят ли неверные западню? Думали над каждым своим шагом, не раз меняли направление движения, расспрашивали встреченных местных жителей. Но как будто бы не было поблизости крупных турецких сил. Грек из местных, проводник, объяснял подозрительную тактику турок по-своему: они настолько злы, что переругались между собой, и им сейчас не до христианского войска. Быть может, в действительности так и было. Крестоносцам не удавалось поймать кого-нибудь из турок, чтоб расспросить. Ближе к Никее обстановка изменилась. Турки как будто забеспокоились. Их легкие малочисленные конные отряды стали вдруг нападать на латинян. Налетят из-за холма, обстреляют колонну из луков и исчезнут. А еще турки сталкивали на рыцарей со скал камни, рыли ямы на тропах и дорогах, закапывали колодцы, подбрасывали отравленную пищу или смердящую дохлятину в места, удобные для стоянок, стаскивали скорпионов и змей. Как-то крестоносцы проходили берегом большого полувысохшего озера. Чтобы сократить путь, они углубились в заросли камыша. И кто-то поджег камыш. Ясно, что это были злобные козни неверных. И хотя никто из рыцарей не сгорел насмерть, пострадали многие. Известно, ожоги трудно залечиваются. В схватке с огнем потеряли несколько десятков лошадей; сгорели некоторые обозы… Турки хотели устроить из этих земель для латинян преисподнюю. Смертельная опасность здесь могла исходить отовсюду. |
||
|