"Нити зла" - читать интересную книгу автора (Вудинг Крис)

Глава 21

В сумерках осажденная Зила — кривая корона на кособоком холме — казалась еще мрачнее и строже. В сотнях узких окон, поднимаясь до самой верхушки крепости, горели огни. На севере, там, где отвесно обрывался холм, двигался неумолчный черный поток, и огни Зилы отражались в его водах. Нерин взошла рано, даже прежде звезд, и теперь правила бал, заливала окрестности траурным бледно-зеленоватым светом.

Солдаты окружили город плотным кольцом на расстоянии чуть больше дальности пушек. Семь тысяч человек от четырех знатных домов. Они разбили палатки и установили орудия. Костры на темной ленте осадной линии горели, как драгоценные камни на украшении. Свои пушки осаждающие поставили на обоих берегах Зана, чтобы предотвратить возможность бегства мятежников вверх или вниз по течению. Их совершенно не волновало отсутствие судов на пристани. У повстанцев нет шансов. Никто не выберется из города.

Стоя у окна крепости, Мисани оценивала расположение войск вокруг города.

— Солдат гораздо меньше, чем я ожидала, — изрекла она наконец. — Немногие озаботились этой кампанией.

— Но более чем достаточно, чтобы захватить Зилу, — мрачно ответил Чиен.

— Тем не менее, — она отвернулась от окна, — благородные дома выделили незначительную часть своих армий. Основные силы они придержали для защиты собственного имущества в надвигающемся конфликте. А императорская стража не появилась вообще, равно как и войска дома Бэтик. Где же император, которому один из его городов бросил вызов?

Они с Чиеном делили маленькую, почти пустую комнату с каменными стенами и полом. Мисани здраво рассудила, что для тюремной камеры это очень даже неплохо. На полу лежали две спальные циновки, грубой работы ковер, маленькие циновки. В углу стоял стол. На стенах висели дешевые, тяжелые драпировки с примитивными узорами. Кормили их без изысков, простой, но вкусной едой. Тяжелую деревянную дверь запирали, а снаружи караулили двое стражников, которые сопровождали их в соответствующее помещение по нужде или чтобы переодеться. С Мисани и Чиеном обращались во всех отношениях неплохо, кроме того, что они находились в заключении в своей комнатушке.

Мисани случалось выходить не только в уборную. Несколько раз приходил Баккара, дважды он сопровождал Мисани на экскурсии по крепости. Он не особенно старался скрыть причины своих визитов: ему хотелось услышать о Люции, и Мисани подозревала, что под грубой маской скрывается что-то вроде благоговения перед человеком, лично знакомым с бывшей наследной императрицей. На Мисани падали лучи чужой славы… Она с удовольствием покидала комнату-камеру, признаваясь себе, что общество Баккары привлекает ее не меньше, чем возможность выйти из четырех стен. Ей нравилась его мужественность, грубая мужская сила, хотя циничная сторона ее натуры находила такое обаяние смешным. Мисани прекрасно знала, что сердце не всегда следует повелениям разума, а потому даже не пыталась разрешить это противоречие.

Чиен чувствовал себя недостаточно хорошо, чтобы надолго покидать комнату. Раны его залечили, но у него открылась тяжелая горячка, возможной причиной которой стал ночной переезд в Зилу. Купец проводил дни, лежа на своей циновке. Обезболивающие и жаропонижающие микстуры ввергали его в почти бессознательное состояние. Время от времени он спохватывался и начинал сетовать на скудость сведений и отрезанность от мира или от имени Мисани требовать отдельную комнату для благородной дамы. Мисани и сама была бы рада ее получить — Чиен плохо переносил бездействие и уже начал ее раздражать.

Начало осады затянулось. Войска прибыли в разное время, и чтобы скоординировать их действия, потребовалось довольно много времени. С момента появления первых отрядов со знаменем дома Винаксия прошло три дня. Этот род первым взошел на престол Сарамира, но потом ослабел. Земли Винаксиев лежали как раз посреди зараженной территории в Южных Префектурах, и основной доход они получали от продажи урожая в Аксеками. Торговля шла через Зилу, и сейчас большая часть предназначенного для доставки в столицу продовольствия находилась в амбарах и складах Зилы. Неудивительно, что Бэрак Мошито ту Винаксий пришел первым, чтобы получить свое добро обратно.

От Баккары Мисани узнала, что наместник Зилы заложил большие продовольственные запасы в преддверии надвигающегося голода и даже конфисковал часть товара у караванов, проходивших через Зан по мосту Пирика. Он намеревался придержать то, что необходимо для городской стражи и чиновничьей верхушки, а остальное продать знати по грабительским ценам, когда начнется голод. Горожане же будут перебиваться своими силами. Этим планом он поделился с Кседженом, главой Айс Маракса, а тот поднял восстание. Теперь жители Зилы располагали таким запасом еды, который при разумном распределении мог позволить им продержаться всю зиму и даже дольше. Пока будут выдерживать стены, а враг оставаться за ними, Зила — очень крепкий орешек.

Вслед за домом Винаксиев появился дом Зечен, хотя глава рода, Бэракесса Алита, вместо себя послала своих генералов. Еще позже прибыла символическая помощь от дома Лайлира, которые могли бы прислать намного больше. Бэракесса Джуун тоже не явилась.

Последним появился Бэрак Зан. Он привел из своих владений, лежащих к северу от Лалиары, тысячу конников и тысячу пеших воинов. Глядя, как серо-зеленые штандарты дома Икэти вяло трепещут на слабом ветру, Мисани оценила иронию судьбы. Она предприняла это путешествие, чтобы увидеть Зана, ее схватили и посадили под замок из-за Зана, а теперь он пришел, но они находятся по разные стороны от стен мятежного города. Воистину, боги очень несговорчивы.

В дверь торопливо постучали, и в комнату, не дожидаясь приглашения, ввалился Баккара. Мисани так и не привыкла к дверям в этой крепости. Невероятно крепкие — очевидно, по причине безопасности, — они не давали гулять сквознякам, которые могли бы развеять духоту солнечных дней. По счастью, овеваемые ветром стены крепости не нагревались слишком уж сильно.

В момент появления старого солдата Мисани все еще стояла у окна. Чиен сидел на своей циновке. Лицо его опухло от синяков и блестело от пота. Он недружелюбно уставился на Баккару, которого сильно недолюбливал из-за острого языка и грубых манер.

— Вас зовут, госпожа Мисани.

— Неужели? — сухо спросила она. Властные нотки в ее тоне явственно говорили, что она нигде и никогда не позволит собой распоряжаться.

Баккара со вздохом закатил глаза.

— Хорошо, я здесь, чтобы пригласить вашу милость присутствовать на аудиенции с Кседженом ту Имоту, главой Айс Маракса, вдохновителем восстания в Зиле и полубезумным фанатиком. Так лучше?

Мисани не смогла удержаться от смеха.

— Намного, — ответила она.

— А вы как себя чувствуете? — Баккара обратился к Чиену.

— Довольно неплохо, — грубо отозвался Чиен. — А что, вы собираетесь нас отсюда выпустить?

— Это зависит от Кседжена. — Баккара почесал затылок. — Только я не понимаю, куда вы так торопитесь. Если мы выпустим вас отсюда, вы все равно окажетесь запертыми в Зиле. Никто уже давно не выходит и не входит в ворота.

Чиен беззвучно выругался и отвел взгляд, показывая, что разговор окончен.

— Вы идете? — спросил у Мисани Баккара.

— Разумеется. Я долго ждала возможности побеседовать с Кседженом.

— Он был занят. Вы, может, заметили там, под стенами, кое-какое шевеление. Оно нас немножко беспокоит.

Чиен мрачно попрощался с ними.

Баккара повел Мисани путем, которым они прежде не ходили, но интерьер в этой части крепости мало отличался от других — суровый и прагматичный. Узкие коридоры темного камня украшались либо очень скромно, либо вообще не украшались — очевидно, считалось, что рисунок камня красив сам по себе.

Баккара говорил, что крепость построена по планам тысячелетней давности, что вполне объясняло крайнее бездушие архитектуры. Военное укрепление возводилось в те времена, когда недавно высадившееся на берег сарамирское население использовало кураальские архитектурные идеи. В суровом климате Кураала на первом месте стояла практичность, а эстетические вольности почти никого не интересовали. Сарамир развивался в другом направлении, люди открыли для себя свободу веры, мысли и искусства, которые в Кураале безжалостно подавлялись крепнущей Теократией. Собственно, эти репрессии и стали причиной того, что часть населения предпочла изгнание. Жаркое лето и теплая зима показали, что в закрытых, душных домах кураальского образца жить плохо, и сарамирцы выработали другие типы построек, чтобы приспосабливаться к окружающей среде, а не стараться от нее изолироваться. Многие древние поселения до сих пор носили следы кураальского влияния, но большинство свидетельств той эры снесли, когда они начали разрушаться, и заменили современными зданиями. Сарамирцы не питали особой любви к развалинам.

Когда Мисани и Баккара вошли, Кседжен ту Имоту, лидер Айс Маракса, мерил шагами свои покои. Человек мягкой наружности и тридцати трех лет от роду, он кипел нервной энергией. Его голову украшала копна черных волос. Острые скулы и вытянутые щеки делали лицо несколько уже на вид, чем оно было на самом деле. Простая черная одежда плотно облегала жилистое тело. Он стремительно, чуть ли не вприпрыжку, преодолел расстояние, которое отделяло его от двери.

— Госпожа Мисани ту Колай, — он говорил очень быстро. — Для меня честь принимать вас здесь.

— Я не могла отказаться от такого изысканного приглашения. — Мисани взглянула на Баккару.

Кседжен, кажется, не знал, как на это реагировать.

— Надеюсь, ваше положение не было совсем ужасно. Прошу простить меня. Мне следовало увидеться с вами раньше, но все время ушло на то, чтобы организовать в Зиле сильную оборону.

Он снова принялся ходить по комнате, подбирая и вертя в руках попадающиеся по пути вещи, возвращая их на место, перекладывая без всякой нужды бумаги на столе. Бедностью обстановки комната не отличалась от всех других, виденных Мисани в крепости. Несколько циновок, столик, письменный стол и небольшой диванчик. С потолка свисали зажженные фонарики. За единственным окном сгущались и превращались в ночь сумерки. Претензии в злоупотреблении властью, что могли быть адресованы прежнему наместнику, к нему определенно не относились.

Мисани решила сделать ставку на откровенность и прямоту.

— Зачем я здесь?

— В моем кабинете?

— В Зилу.

— Ах! — Он щелкнул пальцами. — Отчасти из добрых побуждений, отчасти из-за недопонимания. Баккара, почему ты не объяснил?

Мисани со смиренным выражением на лице повернулась к воину, будто говоря: «Да, почему?» Баккара упрямо отказывался обсуждать некоторые вопросы, в том числе и этот. Наверное, ждал разрешения от Кседжена.

— Ну, во-первых, из-за вашего друга Чиена. — Он почесал щетинистую щеку. — Даже если бы не вы, его мы бы не оставили в таком состоянии. И…

— Это про добрые побуждения, — вмешался Кседжен. — А кроме того, Баккара совершил легко объяснимую ошибку: предположил, что вы все еще привлечете на нашу сторону дом Колай, чем значительно облегчите наше затруднительное положение.

Баккара смущенно, будто извиняясь, пожал плечами. Мисани не обратила внимания на его жест.

— Когда я узнал о вас, мы уже закрыли ворота и не могли выпустить вас из города, — тараторил Кседжен. — Конечно же, я сразу понял, что вы не обладаете возможностями, которые приписал вам Баккара. Извините за откровенность. Я в курсе, что вы с отцом на ножах. А так как вы для Айс Маракса в некотором смысле героиня, то я не намерен использовать вас, чтобы его шантажировать, равно как и выдавать вас в руки Бэрака Авана.

— Рада слышать. Мои отношения с отцом известны Айс Маракса, так это следует понимать?

— Только мне и еще нескольким людям, — ответил Кседжен, едва позволив ей закончить фразу. — Многие из нас состояли в высших эшелонах Либера Драмах, не забывайте об этом. И мы были в Провале, когда вы приехали туда. Но ваш секрет останется секретом. Я догадываюсь, как много вы делаете для Либера Драмах, представляясь членом семьи Колай.

— Я все еще член семьи. По закону, по крайней мере. Мой отец еще не отрекся от меня. — «Хотя дважды пытался убить», — мысленно добавила она.

— Последняя книга вашей матери, думаю, сказалась на вашем положении не лучшим образом, — заметил Кседжен.

— Очевидно. — По правде говоря, Мисани не задумывалась, как повлияет на ход событий последний сборник Мураки.

Кседжен прочистил горло и проскакал в дальний угол комнаты. От его непрестанного мельтешения у Мисани уже кружилась голова.

— Не буду ходить вокруг да около, госпожа Мисани. Вы для нас очень ценны. Одна из спасительниц Люции. Человек, близко знакомый с ней. — Он пристально посмотрел на нее. — Вы способны сотворить чудеса с боевым духом горожан и вызвать еще большее доверие к Айс Маракса.

— И о чем вы просите меня? — подтолкнула она его мысль.

Кседжен замер на мгновение.

— Поддержать нас. Публично.

Мисани задумалась.

— Сначала мне необходимо кое-что выяснить.

— В таком случае я постараюсь ответить на все ваши вопросы.

— Что вы делаете в Зиле? — Она не отрывала от него проницательного взгляда. — Каким целям Айс Маракса служит этот город?

— Мы хотим, чтобы о нас узнали. С тех пор, как нам стало известно о способностях наследной императрицы Люции, прошло уже несколько лет. Мы отделились от Либера Драмах, чьи… — он помахал рукой, подыскивая нужное слово, — светские интересы мешали им увидеть картину во всей полноте. Все это время Айс Маракса старалась донести до народа новость: есть та, которая спасет нас от ткущих, положит конец притеснениям и остановит болезнь, которая разрушает наши земли.

Мисани внимательно за ним наблюдала. Его речь становилась все более и более пылкой. Она знала, что Баккара пошутил, назвав Кседжена фанатиком, но в шутке была немалая доля правды. Столкнувшись с Кседженом, она поняла, что Баккара, должно быть, не очень ладит с лидером.

— Но известить людей недостаточно, — продолжал Кседжен, покачивая пальцем перед носом. — Наследная императрица — слух, шепот надежды, но людям мало слухов, чтобы подняться на борьбу. Мы должны стать угрозой, которую принимают всерьез. Мы хотим, чтобы в благородных домах говорили о нас, чтобы слуги слышали, как обеспокоены их хозяева, и видели, что самые знатные, самые влиятельные боятся последователей Люции. Тогда они поверят и пойдут за ней, когда она призовет их и во славе взойдет на престол.

Он смотрел за окно, в ночь. Мисани мельком взглянула на Баккару. Похоже, солдата раздражали высокопарные тирады Кседжена — уголок его губ искривился в легкой усмешке.

— Но самые отчаянные наши попытки пропадали втуне, — продолжал Кседжен. — До сих пор. Мы долго работали в Зиле, и приближение голода создало для нас благоприятный климат, а наместник заготовил большие запасы провизии. Воистину, сам Оха благословляет наше предприятие. В этих стенах мы продержимся год или больше. И через год во всей империи не останется человека, который не слышал бы об Айс Маракса и нашем деле.

— А вы не думаете о Люции? — спросила Мисани. — Если ее имя будет у всех на устах, ткачи вплотную примутся за поиски девочки. Нам удавалось так долго прятать наследницу, потому что ее считают мертвой, а ее способности почти никому не известны.

— Ткачи будут и дальше думать, что она мертва, — небрежно отозвался Кседжен. — Кроме того, им не удастся отыскать Люцию. Но как Либера Драмах готовится к ее совершеннолетию? Никак! Мы создаем для нее армию, армию простого народа, и когда она заявит о себе, все они увидят, что их призрачная надежда оказалась реальной, и стекутся под ее знамена…

Мисани собиралась возразить: какие знамена? А что касается армии для Люции, то нужно вначале выяснить, нужна ли ей эта армия. Он бы не говорил так, если бы знал Люцию, как знает ее Мисани. Не прославленную предводительницу, не блаженное дитя, уверенное в своем предназначении, а девочку…

Но Мисани не питала иллюзий насчет того, что Кседжеиа удастся переубедить, а так как она хотела сохранить его расположение, то благоразумно придержала язык.

— А как же осада? Что вы планируете делать? Рано или поздно запасы иссякнут, и…

— Вам, госпожа Мисани, известно, что творится в Аксеками. — Он снова оборвал ее, не дав договорить. — Знати есть о чем беспокоиться помимо нас. Посудите сами, как мало у них энтузиазма! Посмотрите на армию! — Он махнул рукой в сторону окна. — У нас есть связь с агентами за стенами Зилы. О нас и о нашем деле уже заговорили. Слухи разлетятся быстро. За год многое может измениться, но во всяком случае о Люции ту Эринима узнают все!

Кседжен пересек комнату и приблизился к ним. В свете фонариков тонкое лицо казалось бледным, а в глазах отражалась уверенность. Мисани решила, что он блестящий оратор. Его убежденность в собственной правоте не оставляла сомнения.

— Вы поможете нам, госпожа Мисани?

— Я обдумаю это. Но с одним условием.

— Да, вы хотите, чтобы вас выпустили из заключения. — Кседжен закончил за нее. — Идет. Знак доброй воли. Заключение закончилось бы скорее, но у меня было слишком много дел. Я не желаю, чтобы вы были моей пленницей, я хочу видеть в вас союзника.

— Спасибо. И я обдумаю ваше предложение.

— Разумеется, мне не нужно напоминать вам о том, что свобода ваша все же ограничивается стенами Зилы. Если вы попытаетесь покинуть город, вас, как это ни печально, застрелят. Уверен, что вы не станете делать подобных глупостей.

— Я приму во внимание ваш совет.

Мисани попрощалась и ушла, заверив Баккару, что сама найдет дорогу.

Когда она вернулась, Чиен спал, ворочаясь и бормоча что-то во сне. Она осторожно закрыла за собой дверь и села на циновку, чтобы подумать. В голове, как в старые добрые времена при дворе, уже складывался план. Главные игроки известны, осталось придумать, как лучше разыграть партию.

Но вот этого человека она не понимала. С самого начала ей недоставало кусочка головоломки. Нельзя приступать к игре, пока не выяснится, друг Чиен или враг.

Она внимательно рассматривала его, будто пытаясь прочитать ответ в широких чертах лица. Он пробормотал что-то и отвернулся от нее, скатившись с циновки и плотнее кутаясь в одеяло. Несмотря на теплую ночь, купец дрожал.

— Что за тайну ты хранишь, Чиен? — прошептала Мисани. — Зачем ты здесь?

Она поднялась и погасила светильник, потом разделась при лунном свете, легла в постель и уже задремала, когда Чиен начал петь.

Уголки ее губ тронула улыбка. Он спал, и голос его звучал заунывно-однообразно, как ненастроенный инструмент. Мисани слушала и слушала, а потом резко села и впилась взглядом в Чиена.

Он продолжал петь в бреду.

Дыхание сбилось. К горлу подступил комок. Она тихо опустилась на подушку, отвернулась к стене и впилась в одеяло зубами, чтобы заглушить рыдания. Слезы катились по щекам и по носу, мгновенно впитывались в ткань.

Она знала эту песню. Все встало на свои места.