"Княгиня" - читать интересную книгу автора (Пранге Петер)14Когда Кларисса дочитывала письмо, у нее тряслись от волнения руки, да так, что буквы расплывались перед глазами, как чернила на мокрой бумаге. — Теперь мне и правда не суждено будет увидеть ваши башни, — подняв глаза, тихо заключила девушка. Но Кастелли уже не было. — Просто взял да ушел, не сказав ни слова, — фыркнул Уильям. — Даже не соизволил попрощаться. Ну и нравы здесь, в Италии! Впрочем, как ни тщился наставник Клариссы выглядеть недовольным, получалось это плохо. Предстоящий отъезд на родину переполнял Уильяма радостью, так что он забыл и о погоде по заказу иезуитов, и о своей хвори. Глава последняя его труда, озаглавленного «Путешествие по Италии, с описанием и учетом всех многочисленных искусительных и манящих соблазнов и обольщений, каковые в этой стране встречаются», обретала наконец зримые очертания. Бессмертная слава была ему обеспечена! Не успели они усесться в экипаж, который должен был доставить их от собора Святого Петра на пьяцца Навона, как Уильям завел речь о приготовлениях к отъезду, сравнивая всевозможные маршруты следования в Англию. Кларисса же силилась сдержать подступившие слезы. — На тебе лица нет, — испуганно отметила донна Олимпия, как только они прибыли в палаццо Памфили. С озабоченным видом Олимпия отдала няне малыша Камильо, которого держала на руках. — Ты, случайно, не заболела? Прикрыв двери гостиной, она обняла Клариссу. Стоило донне Олимпии прикоснуться к ней, как Кларисса разрыдалась. — Я должна возвращаться в Англию! — объявила она сквозь слезы, показывая письмо отца. Девушка стала сдавленным голосом переводить на итальянский отцовские строки. Олимпия, пытаясь успокоить Клариссу, гладила ее по волосам. — Ты же знала, что в один прекрасный день тебе придется уехать отсюда. — Да, конечно. Но сейчас… сейчас… все так… внезапно. — Однако это не повод, чтобы так расстраиваться! Тебе разрешили вернуться в Англию. В Лондоне готовы даже принять тебя в придворные дамы. Любая, окажись она на твоем месте, была бы безмерно счастлива. А перед этим состоится твоя свадьба! — Я не хочу за этого человека! — вдруг выпалила Кларисса. — Я… я совсем его не знаю! Как я могу выйти за него замуж? — Не говори глупостей, дитя мое. Родители подобрали тебе жениха, и ты им за это должна быть благодарна. Поверь мне, тебя ждет счастье, большое счастье. Замужество — природное предназначение женщины. — Ах, Олимпия! — всхлипывала Кларисса. — Я боюсь. Жить с этим человеком, остаться с ним один на один!.. Да я в глаза его не видела. Знаю только, что он лорд, и что стар как мир — ему уже больше тридцати, — и что живет он на каких-то там шотландских болотах. Уткнувшись лицом в грудь кузины, Кларисса дала волю слезам. Поглаживая девушку по спине, Олимпия стала нашептывать ей что-то по-итальянски. Нежные, будто шелк, мелодичные слова скоро успокоили Клариссу. Вынув из рукава платочек, она вытерла глаза. — А что ты сегодня делала в соборе? — Я… я осматривала купол, с галереи… — Ты была на галерее? А как ты туда попала? Ведь для этого нужен ключ. Взяв кузину за подбородок, Олимпия посмотрела ей прямо в глаза: — Кто тебя провел под купол? Кларисса медлила с ответом. Почему же так трудно выговорить это имя? — Ты должна мне сказать, дитя мое. — Синьор… синьор Кастелли… — Кастелли? Тот каменотес? — поразилась Олимпия. Кларисса судорожно сглотнула. — Да, синьор Кастелли, — повторила она, теперь уже уверенным тоном и вполне отчетливо. — И никакой он не каменотес, а архитектор. Он показал мне купол. И купол, и алтарь, и потолочную роспись — все! — вдруг стала перечислять Кларисса. — И фонарь, и четырех евангелистов с их символами — он все мне объяснил, так чудесно объяснил, мне никто до него ничего так не объяснял. Он такой умный, образованный и при этом очень скромный, до боязливости. Но потом все равно мне улыбнулся, даже два раза улыбнулся… Так же внезапно, как и разговорилась, девушка умолкла. Кларисса вдруг показалась себе несдержанной, глупой девчонкой. Олимпия кивнула. — Помнишь, когда ты только приехала, я пообещала тебе, что буду твоей старшей подругой, как была подругой твоей матери? Помнишь? — Да, Олимпия. — Я хочу сейчас спросить тебя кое о чем. Обещай, что будешь отвечать на мои вопросы честно, без утайки. Обещаешь? Когда Кларисса кивком подтвердила согласие, донна Олимпия взяла девушку за руку. — Ты всегда рада видеть синьора Кастелли? — Больше, чем кого-либо другого, — тихо произнесла Кларисса в ответ. — Мне хотелось бы видеть его каждый день. — Бывает иногда, что, перед тем как заснуть, ты думаешь о нем? — И сразу же, как проснусь, тоже. — А когда он перед тобой, что ты чувствуешь? Странное покалывание в затылке? Или мурашки по спине? Кларисса покачала головой. — Сердце начинает биться сильнее? Во рту пересыхает? И в желудке бог знает что творится? Колени подгибаются? — Нет-нет, — ответила Кларисса. — Ничего такого я не испытываю. Олимпия удивленно подняла брови: — Что же в таком случае ты испытываешь? — Это немножко другое — приятное чувство теплоты. И… мне становится так спокойно на душе, такое умиротворение охватывает меня всякий раз, как я увижу его или он заговорит со мной. Тогда я забываю обо всем, и мне становится хорошо, только хочется, чтобы это не кончалось никогда. Олимпия снова кивнула, и на сей раз лицо ее посерьезнело. — Тогда все гораздо хуже, чем я могла предположить. — Кузина обняла девушку за плечи. — Бедное, неразумное дитя… — Почему ты так говоришь, Олимпия? Ты меня пугаешь. — Кларисса высвободилась из ее объятий. — Ты говоришь, будто лекарь с тяжелобольной. — А ты и есть тяжелобольная. Ты больна самой страшной из болезней, какие только могут свалиться на женщину. — И что же это за болезнь? Я ничего такого не чувствую, разве что… разве что… Девушка стала подыскивать подходящее слово, но не нашла. — Разве что ты в него влюблена! — подытожила Олимпия. — И это все, что ты хочешь мне сказать? Хотела ли она сказать что-то еще? Кларисса была в таком смятении, что и понять не могла. Возможно, хотела, а может, и нет. Но даже если так: разве любовь — что-то дурное? Это что же — болезнь такая? Кларисса любила Бога, все ее за это хвалили, она любила своих родителей, донну Олимпию она тоже любила, что же в том плохого? И отчего полюбить мужчину — плохо? Неужто любовь эта отличается от любви к Богу или к родителям? — Олимпия, — со страхом спросила у своей кузины Кларисса, — а что мне теперь делать? — Сама знаешь, — уклонилась от ответа Олимпия. — Я? Я знаю? — Ты должна прислушаться к тому, что велит рассудок, но не твое сердце, Кларисса! Прежде всего рассудок. Кларисса посмотрела на озабоченное лицо донны Олимпии, и вдруг ей вспомнилась сцена: Олимпия и монсеньор Памфили, погруженная в предрассветную мглу часовня палаццо, их объятия на скамье подле исповедальни… Так вот какова тайна мужчины и женщины? Кларисса, закрыв глаза, глубоко вздохнула. — Да, — сказала она после паузы. — Ты права. Мы уедем сразу же, как только Уильям поправится. |
||
|