"Княгиня" - читать интересную книгу автора (Пранге Петер)

16

Портпледы и сумки для платьев были упакованы в огромный деревянный сундук, туда же положили дюжину серебряных вилок — подарок донны Олимпии к свадьбе Клариссы. В Англию решили отправиться экипажем, а не верхом на лошадях — через Милан, мимо озера Маджоре, через Симплонский перевал, оттуда на Лион, затем на север Франции к побережью Ла-Манша, оставив в стороне Фландрию и Германию, где никак не утихали религиозные войны.

Вопреки намерению Клариссе все же пришлось провести зиму в Риме. И причиной тому стал, как ни странно, Уильям, который спал и видел, как возвратится в Англию. Его продиктованный нетерпением визит в собор обернулся воспалением легких, так что к началу зимы ни о какой поездке через Альпы и говорить не приходилось.

Монахи-капуцины в черных сутанах ставили Уильяму клистиры, делали кровопускание, усеивали его хилое тело банками и пиявками… все напрасно — англичанин хирел на глазах и не сомневался, что искусство римских эскулапов вот-вот отправит его к праотцам. Вероятно, именно так бы и случилось, если бы он в один прекрасный день, собрав в кулак еще остававшиеся силы, после кубка забористо приперченного бренди, по неосторожности прописанного ему одним профессором медицины в качестве «укрепляющего средства», не двинул бы по черепу упомянутому профессору своим произведением — переплетенным в кожу фолиантом о странствиях по Италии. Сей эпизод навсегда отпугнул от постели больного и беднягу профессора, и коллег оного.

А Кларисса? Несчастная Кларисса! Она вняла зову рассудка, но не сердца и больше не виделась с Франческо Кастелли, за всю зиму ни единого раза. Трижды в день она обращалась с благодарственной молитвой к Богу — утром, в полдень и вечером. Когда же мастер являлся в палаццо Памфили спасать здание от домового грибка, девушка в сопровождении кузины или Уильяма покидала свое римское пристанище. Благодаря этому она увидела Сикстинскую капеллу и «Страшный суд» Микеланджело, папский дворец, по святости превосходивший даже собор Святого Петра, собрание древностей Ватикана, Большой цирк и Kолизей. Она постояла у колонны, возле которой, по преданию, Брут заколол Цезаря, прошлась по тому самому мосту, где некогда римский солдат в одиночку сдерживал целую армию неприятеля, на коленях одолела Святую лестницу, по ступеням которой восходил к дворцу Понтия Пилата в Иерусалиме Иисус Христос после того, как был приговорен к смертной казни. На экипаже Кларисса объехала все семь римских холмов, откуда открывались изумительные виды на город, — девушка осмотрела и могла назвать все архитектурные памятники Рима.

Но вот радовали ее по-настоящему эти вылазки? Нет, конечно. Красоты и достопримечательности волновали девушку ничуть не больше, чем вечно кислая физиономия князя Памфили, с которой тот встречал ее по возвращении в палаццо. Каждая церковь, каждый дворец напоминали девушке о Кастелли. Кларисса готова была отдать все за то, чтобы он сопровождал ее в этих экскурсиях по городу. Слушать его объяснения, постигать скрытый смысл и упорядоченность в кажущейся неразберихе римских улиц, переулков и площадей… Как же ей недоставало Франческо! Ласкового, мелодичного говора, восхищения в глазах. Его благоговения, его серьезности, его гордости. И больше всего — его улыбки…

В те дни Кларисса возвращалась домой, лишь окончательно убедившись, что мастер Кастелли успел покинуть палаццо, хотя в душе страстно желала встречи с ним. Он был так близок ей и так далек — сможет ли она когда-нибудь вновь ощутить себя счастливой? Поскольку Олимпии, к тому времени уже освоившей науку чтения и письма, более занятий не требовалось, Кларисса коротала долгие зимние вечера за переписыванием набело путевых заметок Уильяма. Это позволяло хоть немного отвлечься от мучительных раздумий и вопросов, нередко доводивших ее до слез, и к концу зимы, за которую, как ей казалось, она на все времена разучилась смеяться, Кларисса уже с явным облегчением воспринимала близящийся день отъезда из Рима, еще совсем недавно города ее надежд.

И вот в ближайший понедельник этот отъезд должен был состояться. Но до того Клариссу ждала еще одна миссия. По инициативе кузины ей предстояло от имени королевской семьи принять участие в чествовании британским посланником одного скульптора, о котором рассказывали, что он, еще будучи ребенком, покорил Рим своими работами. Клариссе все уши прожужжали о нем, ей приходилось видеть и кое-что из его работ, однако представлены они друг другу не были. Если прислушаться к доброхотам прославленного скульптора, можно было подумать, что никто, кроме него, в Риме не может претендовать на статус истинного художника.

— Есть такая поговорка: «Где сытнее, там и искусство», — вздохнул лорд Генри Уоттон в зале приемов римского дворца английских королей, — но коли вы желаете знать, что я по этому поводу думаю, то скорее как раз наоборот. Шесть тысяч скуди! И такое сокровище вручают скульптору!

Лорд раскрыл перед Клариссой шкатулку, и девушка невольно ахнула. На устланном черным бархатом дне сверкнул смарагд величиной с крупный лесной орех.

— А вот и наш виновник торжества! — отметил английский посланник.

Головы присутствующих повернулись в сторону вошедшего. Через распахнутые двери, у которых застыли лакеи, в зал вошел молодой мужчина с гордо вскинутой головой, со шляпой в руке и развевающимися от стремительной ходьбы волосами. В сопровождении свиты, достойной любого правителя, он направился прямо к ним. Разговоры в зале смолкли, отчетливо звучали возгласы восхищения. Казалось, даже выставленные здесь по случаю торжества мраморные фигуры, и те замерли перед маэстро в почтительном поклоне. Кларисса поймала себя на мысли, что именно таким и представляла себе человека по фамилии Бернини.

— Склоняю голову перед величием английской нации. Перед ее могуществом и ее красотой.

Сначала приветствия скульптора удостоился лорд Уоттон, затем Бернини с лукавой улыбкой, подчеркиваемой его усиками, повернулся к стоявшей чуть поодаль Клариссе. Какое высокомерие! Самомнение сквозило даже в его поклоне. И это при том, что он ни на вершок не был выше ее, хотя на французский манер надел к своим штанам до колен и чулкам туфли с пряжками на высоких каблуках. Ничего подобного на мужчинах Клариссе видеть до сих пор не доводилось. Вдруг она ощутила непреодолимое желание как можно скорее покончить с этой церемонией.

— Позвольте мне от имени моей королевы выразить вам благодарность за созданный вами бюст ее супруга, короля Карла I. Поражает полнота сходства его величества с тем, как он изображен на портретах господина Ван Дейка.

— Прошу вас передать его величеству мои извинения за темные пятнышки на лбу бюста — это произошло вследствие особой структуры мрамора. Однако могу вас заверить, что они исчезнут, стоит его величеству перейти в католичество.

Что за бестактное пожелание! Кларисса решила воздержаться от дальнейших похвал в адрес маэстро и в завершение своего краткого монолога привела слова самого Карла I:

— «И пусть камень сей украсит руку, создававшую это произведение!»

— Камень этот цвета ваших глаз, княгиня, — ответил Бернини. — И он куда лучше подошел бы вам, чем мне! Но боюсь, что не смогу отказаться от такого подношения из-за опасений разобидеть его величество.

Проворным жестом карманника Бернини схватил шкатулку со смарагдом, и она тотчас же скрылась в полах его расшитого золотом сюртука. По знаку лорда Генри Уоттона расположившийся на подиуме неподалеку от входа оркестр заиграл, и гости стали выстраиваться для танца. Кларисса уже обреченно подняла руку, собираясь протянуть ее Бернини, однако скульптор, к ее удивлению, тут же пригласил на танец… нет, не ее, а донну Олимпию.

— Что за манеры! — вырвалось у Клариссы.

— К сожалению, не могу отомстить за них, — со вздохом высказался Уоттон. — Как танцор я плох настолько, что уже сама попытка пригласить вас — преступление. А сейчас прошу великодушно простить — гости.

Возмущенная и растерянная, Кларисса рассеянно потянулась за бокалом вина, предложенным лакеем. Сделав глоток, девушка заметила, что руки у нее предательски трясутся. Глядя поверх бокала, Кларисса наблюдала за тем, как Бернини в паре с ее кузиной ведет сарабанду. Что ее так взволновало? Что этот спесивый итальянец попытался высмеять ее короля? Или что не пригласил ее танцевать? Но разве можно это считать оскорблением? Напротив, она без памяти рада, что сей павлин пригласил не ее. Как он семенит ножками в своих туфлях на высоких каблуках! Манерный, будто дама. И в танце обмахивается веером, беспрерывно что-то нашептывая Олимпии! Хотя из такта все же ни разу не выбился. Да, так танцевать дано лишь итальянцам. Господи, и что они только там обсуждают?

Внезапно их взгляды встретились, но прежде чем Бернини успел кивнуть Клариссе, та демонстративно повернулась к нему спиной.

На нее полным ожидания взором смотрели огромные глаза: мраморная статуя женщины. Чуть наморщив лоб, она полураскрыла полные губы, будто в этот момент ей привиделось нечто любопытное. Выражение лица статуи и волновало, и притягивало. И хотя женщина внешне ничуть не походила на Клариссу, девушке вдруг необъяснимым образом стало казаться, что она видит свое отражение в зеркале.

— Вас заинтересовала моя работа?

Кларисса так резко повернулась, что выплеснулось вино из бокала. Это вызвало улыбку Бернини.

— Для меня было бы большой честью, — произнес он, — видеть вас у себя в мастерской.

— Я послезавтра отъезжаю — навсегда.

— Тогда у вас еще целый день в запасе — вы вполне можете успеть.

— Уверена, что не смогу.

Только сейчас Кларисса заметила, что мраморный бюст залит вином. По каменному лицу расползались красные потеки.

— О, что я наделала! — виновато воскликнула девушка. — Я готова возместить причиненный ущерб. Назовите сумму!

— Ущерб? — воскликнул Бернини. — Ей богу, мне стыдно! Именно сейчас этот бюст достиг совершенства! Вы только взгляните, как восхитительно покраснела красавица! Будто ее застигли за прегрешением. Будьте уверены, я бы никогда не додумался подкрасить ее.

И снова эта улыбка. Он что, потешается над ней? Сердце Клариссы почему-то застучало, а во рту пересохло. Что все это означает?.. Поднеся к губам бокал, она залпом опорожнила его.

— Так вы не придете ко мне в мастерскую? — не отставал Бернини, помахивая веером.

Кларисса твердо решила сменить тему:

— Все выставленные здесь скульптуры — ваши?

— Вы имеете в виду этот дворец или же Рим?

Она пропустила мимо ушей очередное свидетельство бахвальства Бернини и, призвав на помощь все свою светскую надменность, отчужденным тоном сказала:

— Представляю себе, скольких сил стоит высечь из камня подобное.

— Сил? Ровным счетом никаких! — рассмеялся Лоренцо. — Все уже и так на месте! Что бы от тебя ни потребовалось высечь, благословляющего паству кардинала или купающуюся женщину, они уже и так заключены в мраморе.

— То есть?

— То есть предстоит лишь избавиться от лишнего камня.

Кларисса против воли рассмеялась. Может, все дело в вине, не следовало его пить столько, и вдобавок залпом. Не отрывая взора от Бернини, девушка поставила бокал. Как же бесцеремонно он ее разглядывает! Впрочем, сейчас это почему-то не вызывало и тени смущения.

— А вон тот херувим? — Кларисса указала на бюст зашедшегося отчаянным криком человека. — Он тоже прятался от вас в мраморе?

— Херувим? — удивился Бернини. — С чего вы взяли, что это херувим? Херувимы — счастливейшие создания на свете. Они только и знают, что ликуют да хохочут.

— Мне казалось, близость Бога доставляет им страдания. Оттого что сами они несовершенны.

— Вздор! Нет-нет, в этом бюсте запечатлена проклятая душа, оказавшаяся в аду. Ну и пусть себе жарится там! Но покажите мне то, что вам понравилось больше всего.

Кларисса огляделась. Уж конечно, не этот бесстыдник Приап у окна! И не вскармливающая ребенка мраморная козлица. Может быть, Давид вон там, в конце зала? Нет-нет, и не он. Уж очень его физиономия напоминает того, кто его изваял.

— Что это за пара вон там, дальше?

— Вы имеете в виду Аполлона и Дафну? Готов снять перед вами шляпу! У вас неплохой вкус!

Захлопнув веер, Лоренцо спрятал его в складках сюртука и, подав Клариссе руку, провел девушку в соседний зал. Она сначала видела лишь спину Аполлона и развевавшиеся волосы и превращавшиеся в лавровые ветви руки Дафны.

— Я специально велел расположить их так, чтобы пара предстала взору зрителя не сразу, а постепенно.

Лишь выйдя на середину зала, Кларисса смогла рассмотреть лица обеих мраморных фигур. Казалось, они вот-вот сорвутся с места и умчатся в раскинувшийся за окнами дворца сад. На постаменте были высечены строки стихов.

— Что сие означает? — полюбопытствовала Кларисса.

— Сочинено папой Урбаном, — усмехнулся Бернини. — Чтобы не отпугнуть благочестивую публику. По словам одного из кардиналов, он ни за что не поставил бы нечто подобное у себя в доме — из боязни, что такая красавица, да еще нагая, определенно лишит его покоя.

Скульптор снова ухмыльнулся! Что за бесцеремонность! Если он рассчитывает таким образом запугать ее, то глубоко заблуждается!

— А могла я уже видеть где-нибудь лицо Аполлона? — спросила Кларисса. — Уж очень оно напоминает того, что стоит в ватиканском дворце Бельведер.

— Конечно же, это он и есть! — воскликнул явно польщенный Бернини. — Я скопировал его! К чему пытаться улучшать совершенное? А вы не замечаете различий между ними? Если в Бельведере лицо Аполлона дышит покоем и безмятежностью, то здесь мы видим лицо обессиленного погоней за любимой! И обратите внимание, как он изумлен! Изумляться есть чему — нимфа, погоня за которой вытянула из несчастного все силы, вдруг у него на глазах превращается в лавровое дерево, чтобы не достаться ему. Бедняга Аполлон! Женщины иногда так бессердечны!

— Какая странная история, — заключила Кларисса. — И это тоже скрывал мрамор?

— Да, поначалу, — кивнул мастер, и глаза его восторженно заблестели. — А идея в том, чтобы запечатлеть то краткое мгновение, когда решается все: что одержит верх — их добродетель или же их страсть. Если у меня есть идея, то я просто беру в руки долото, и лишний камень отлетает. Иногда его бывает ужасно много, но я лишен права на неверный удар. Да, идея, — повторил Лоренцо, — внезапное озарение, именно оно и есть ключ ко всему!

Показывая Клариссе скульптуру за скульптурой, Бернини пояснял, почему та или иная женщина изображена именно так, а не иначе и какая идея его вдохновляла при создании данной работы. Незаметно мысли Клариссы переключились на Франческо Кастелли и на то, как он рассказывал о своей работе. Какие же они все-таки разные! Оба художники, люди искусства, но живут в разных мирах. Кастелли воплотил волю Божью в куполе собора Святого Петра, переведя ее на язык архитектуры, такой же серьезный и возвышенный, как и сама небесная вечность. А здесь, в скульптурах, принадлежавших резцу Бернини, ключом било вполне земное жизнелюбие и стремление человека к счастью, все в них казалось простым, легким, доступным и беззаботным, будто искусство — великая игра, и ничего более.

— Искусство, — сказал Лоренцо Бернини, словно угадав мысли Клариссы, — вымысел, позволяющий нам вернее оценить действительность. Оно — единственная серьезная вещь на этом свете. Вот потому-то искусство не должно изъясняться на серьезном языке.

И снова Кларисса, не выдержав, рассмеялась. Только теперь девушка поняла, что смеется, наверное, впервые за последние месяцы. В чем же дело? Она уже готова была сожалеть о предстоящем отъезде из Рима. Может, именно потому у нее душа не на месте?

Они вернулись к женскому бюсту, с которого и начинали осмотр произведений Бернини. Кларисса достала из рукава платочек, собираясь отереть залитое вином мраморное лицо.

Встретившись взглядом с изваянной женщиной, она невольно содрогнулась.

— Что это с вами? Вы застыли, прямо как Дафна перед Аполлоном!

Только сейчас Кларисса поняла, отчего это лицо так смутило ее. В глазах женщины она прочла тот же непокой, который переживала сама, ту же неизъяснимую и неотступную жажду, настоятельную потребность абстрактного действия, не направленного никуда и одновременно направленного на все сразу. Именно оно отпечатлелось на лице из белого отполированного мрамора. Насколько же глубоко сумел проникнуть в женскую душу творец скульптуры!.. Клариссу обуревало желание задать Бернини вопрос, и она, сознавая, что этого не следует делать, все же спросила:

— Кто служил прототипом этой скульптуры?

— Жена одного моего помощника. А почему вы спросили? Кларисса не ответила. Она была взволнована настолько, что не могла говорить. Ей вдруг страстно захотелось оказаться на месте той, с которой ваяли этот мраморный бюст, но желание это тут же сменилось страхом.

Не говоря ни слова, Кларисса повернулась и оставила маэстро в одиночестве.

Когда она вечером вернулась в палаццо Памфили, ее ожидал Уильям с письмом в руке.

— Спешная депеша, — с многозначительным видом произнес наставник — Из Англии.

Кларисса взглянула на адрес отправителя: письмо было подписано рукой лорда Маккинни, ее будущего супруга. Торопливо разорвав конверт, девушка стала читать. Дочитав послание, она недоуменно подняла брови и снова вернулась к началу.

Кларисса отказывалась верить тому, что сейчас прочла. Перед ней возник слуга с огромной корзиной фруктов.

— Только что доставили. Вместе с приглашением кавальере Бернини.