"Княгиня" - читать интересную книгу автора (Пранге Петер)

21

Улицы были пустынны, большой город еще пе пробудился ото сна. Лишь порывы свежего ветерка время от времени проносились через пригороды Рима, будто день решил запастись впрок воздухом. Скоро здешние улочки и переулки вновь наполнит людской шум.

— Езжай куда пожелаешь!

Изумленный кучер повернулся к Клариссе, когда та садилась в экипаж у огромного дома Бернини. Когда княгиня повторила фразу, он, пожав плечами, хлестнул кнутом вороных, и экипаж тронулся с места.

Захлопнув дверцу, Кларисса опустилась на сиденье и закрыла лицо руками. Остаться одной — вот чего ей хотелось сейчас. Необходимо собраться, обдумать произошедшее, разложить его по полочкам, дать оценку своим чувствам. Кучер медленно проезжал по улицам и переулкам, где в воздухе висела прохладная дымка летнего утра — предвестник нового жаркого дня. Они ехали от Виа Мерчеде мимо Сант-Андреа-делла-Фратте, затем дальше к Квириналу… Кларисса едва следила за маршрутом. Она не ощущала ни грохота по камням мостовой обитых железом колес, ни толчков подпрыгивавшей на рессорах кареты. Княгиня сидела, устремив невидящий взор в пространство, а мимо про плывали бесконечные ряды домов. Будто одурманенная, застыла она в неподвижности, в голове вертелась неотвязная мысль, того, что произошло, уже не изменить. И хотя она собиралась обдумать сложившееся положение, Кларисса предпочла не размышлять, наоборот, теперь она всеми силами старалась подавить готовый вот-вот сформироваться главный вопрос. Она страшилась углубиться в него, стремилась отсрочить ответ, поскольку ей чудилось, что, как только он будет дан, произошедшее обретет зримые и необратимые черты.

— Что я наделала?!

Никогда в жизни Кларисса не была взбудоражена до такой степени. Все, что еще вчера казалось ей незыблемым и само собой разумеющимся, утратило прежнюю ясность и постоянство. Господи, ну почему она не умерла? Какое право она имеет продолжать жить после всего, что произошло? Она согрешила, отяготила душу самой страшной виной, на которую только способна женщина.

Когда экипаж пересекал площадь перед папским дворцом, внешний мир постепенно начинал обретать для нее контуры. Но чем отчетливее проступали перед Клариссой улицы и площади Рима, чем яснее она видела людей, спешивших к заутрене или на работу, тем более отчужденным казался ей этот мир. Как мог заниматься этот новый день сейчас, будто в душе ее ничего не произошло?

— Что я наделала?!

Экипаж, оставив позади Квиринал и сделав изрядный крюк, приближался теперь к Тибру, они ехали мимо Канчеллерии, палаццо деи Филиппи и Кьеза-Нуова. Кларисса увидела вдали Сант-Анджело. Постепенно к ней возвращалась ясность мысли, она стала упрекать себя. Как она могла быть настолько легкомысленной и начать разыскивать этого человека? Одна, к тому же вечером! Она ведь знала его, понимала, на что он способен, — однажды он уже целовал ее. В Клариссе поднимался гнев. Гнев на собственную слепоту и слабость. Теперь она падшая женщина и ничего, кроме всеобщего презрения, не заслуживает. Перед Клариссой одним за другим возникали видения минувшей ночи, казалось, она потонет в накативших на нее волнах стыда. Но неужели, кроме стыда, эти воспоминания ничего не вызывали?

— Что я наделала…

Закрыв глаза, она прислушалась к себе. Сердце медленно и монотонно отсчитывало удары, будто ему дела не было до ее переживаний и самообвинений. Сколько времени она провела в объятиях Лоренцо? Секунду? Вечность? Никогда в жизни Кларисса не испытывала столь абсолютной близости, как с этим человеком в тот миг безвременья. Все чувства, которые ей довелось испытать, страсть и боль, радость и скорбь, высшее счастье и невыразимые страдания — все чувства вобрало в себя то мгновение, подобно тому, как духи вбирают в себя ароматы сотен трав и цветов, чтобы потом объединить их в себе.

Эта мысль вызвала облегчение. Все было именно так и не иначе: в тот миг, когда Клариссе казалось, что пламя страсти готово испепелить ее, она прожила целую жизнь, в тот миг она, как никогда прежде и, вероятно, уже никогда в грядущем, смогла постичь бессмертие своей души; еще никогда с такой поразителыюй ясностью она не ощущала своей отъединенности от мира и в то же время своей к нему причастности. Может, святая Тереза получила от нее не только ее лицо? Ей припомнились слова Лоренцо: «Бог — художник, и, поверьте, создавал вас, руководствовался особым замыслом… Даже если временами вы и сами не сознаете, каков будет итог». Может, Тереза стала теперь ее сестрой? Разве они с ней не разделили общую дли обеих участь, участь пережить вобравшее в себя все мгновение?.. При этой мысли Кларисса вдруг ощутила спокойствие ответ на мучивший ее вопрос был найден. И когда экипаж проезжал через мост Сант-Анджело, лицо ее озарилось улыбкой. Решение принято: она будет хранить это мгновение в своем сердце, как хранят драгоценные духи в наглухо закрытом изящном флакончике, с которым задумали не расставаться до конца жизни, невзирая ни на что.

У собора Святого Петра Кларисса приоткрыла занавеску и выглянула наружу. Колокольня еще возвышалась на фасаде, но работы по подготовке ее к сносу шли полным ходом. Десятки рабочих образовали живую цепь, передавая камень за камнем вниз — жалкие остатки разобранного по частям чуда. Весь в черном за ними надзирал Франческо Борромини, выкрикивал распоряжения, подтверждая сказанное решительными, нетерпеливыми жестами.

Повозка перегородила путь экипажу Клариссы, возницы стали громко препираться.

На голоса обернулся Борромини. На долю секунды взгляды их встретились. Кларисса смотрела ему прямо в глаза. Почему, почему он не отозвался на ее приглашение? Кивнув ему и не дожидаясь, пока он ответит, княгиня отвернулась. Выждав некоторое время, она высунулась в окно кареты и громко приказала кучеру:

— К палаццо Памфили!

Увидев по прибытии во дворец свою кузину, Кларисса поразилась, насколько легко и непринужденно получилось у нее держаться с донной Олимпией. Едва она успела прилечь, собираясь побыть в одиночестве до обеда, Олимпия заглянула к ней.

— Снова всю ночь посвятила своим звездам? — поинтересовалась она.

— Да, — ответила Кларисса, поднимаясь с дивана. — Сегодня их было очень хорошо наблюдать, они были такие яркие и отчетливые.

Как легко она солгала! А может, она и вовсе не лгала?

Донна Олимпия подала ей конверт.

— Тебе письмо, только что принесли. Из Англии. Кларисса, поспешно разорвав конверт, вытащила листок и стала читать. Слава Богу, письмо написано рукой отца. Однако почерк выдавал беспокойство пожилого человека — выведенные дрожащей рукой буквы плясали. Отец действительно сильно сдал за последние годы.

Развернув лист, Кларисса стала читать:

Моя возлюбленная дочь!

Приветствую тебя именем Отца, и Сына, и Святого Духа!

Рука отказывается повиноваться, когда я в эти нелегкие времена вынужден писать тебе. Но невзирая на то что сердце мое протестует и руке моей лучше бы отсохнуть, чем писать о таком, мой нелегкий долг оповестить тебя об ужасном событии, новом испытании, ниспосланном Богом — да святится имя Его! — для проверки твоей души с тем, чтобы, выдержав его, тебе было уготовано место в царствии небесном: супруг твой, лорд Маккинни, достойный человек и наш добрый зять, ушел от нас навеки…

Голова у Клариссы закружилась, и она уже не смогла дочитать письмо. Оторвав взор от строчек, она увидела, как донна Олимпия, наморщив лоб, качает головой. Лицо кузины вдруг стало расплываться перед ней, будто прикрытое тонкой кисеей, а тонкие темные локоны с каждой секундой все убыстряли свой пляс.

У Клариссы потемнело в глазах, и она без чувств рухнула на пол.