"Четверо сыновей доктора Марча" - читать интересную книгу автора (Обер Брижит)

11 Возобновление

За последние два дня ничего не случилось. Тишь да гладь. Все семейство спокойно готовится к празднику. Я сложила в стопки книжки, которые купила. Уеду после Рождества. Вряд ли он донесет на меня: это тоже было всего лишь частью игры. Жаль, что я не разгадаю эту загадку до конца. Мне немного грустно. Возможно, оттого, что я чувствую: этот период моей жизни завершен и нужно снова уезжать куда-то в чужие края. Я ведь по натуре не путешественница, в отличие от моряка или коммивояжера. Ладно, хватит ныть, пойду помогу расставить все по местам.

Интересно, почему он больше не ведет дневник? Скорее всего, для него эта игра тоже окончена. У меня синяк на животе — в том месте, куда он ударил. Огромный синячище, который к тому же болит. Такая жестокость… наверное, он все же был немного не в себе.

Скорее бы начать укладывать чемодан. Прозвенел телефон. Кто-то снял трубку. Который час? Одиннадцать вечера. Поздновато для звонка… Кто бы это мог быть?.. Пойду узнаю. Минуточку…

Любопытно. Докторская шлюха не вернулась домой. Ее муж обеспокоен. Доктор тоже — он весь побледнел. Пытался скрыть свое состояние, но оно слишком очевидно.

Старуха что-то бормочет, а мальчишкам на все в высшей степени наплевать. Старк смастерил новую видеоигру, и они веселятся как ненормальные. Интересно, куда же подевалась эта толстая розовая хрюшка? Впрочем, меня это не касается.

Но у меня нехорошее предчувствие.

Она не вернулась домой, ее муж волнуется… Что ты об этом думаешь, дневничок? Плохо дело… Как бы какой-нибудь подонок не испортил ей праздник… Например, у моста, где все время грохочут поезда и никто ничего не услышит… совсем неподходящее место для прогулки одинокой женщины… Бедной беззащитной женщины.

Какая забавная эта видеоигра, которую придумал Старк. Команда Кларка выиграла все матчи, Марк одолел самый тяжелый отчет, Джек держится приветливо, но слегка рассеянно. Ладно, иду спать. Завтра будет трудный день.

Сейчас около трех часов ночи. Холодно. Я все время кашляю. Глаза слипаются, но заснуть я не могу, потому что начинаю задыхаться. Закуталась в одеяло и размышляю. (Сейчас возьму магнитофон — так будет легче, потому что пальцы у меня окоченели.)

О чем я думаю? Даже не знаю. Надо высморкаться. Ну и звук — как у иерихонской трубы. Кто-то спускается вниз. Наверное, один из мальчишек захотел пить. Скоро я сяду в автобус, который поедет через все штаты и привезет меня к солнцу. Там я куплю мексиканскую шляпу, и — оле! — начнется настоящая жизнь!

Звонит телефон. В чем дело? Почему никто не снял трубку? Мне не хочется идти вниз в такое время, совсем не хочется. Сердце начинает колотиться… Ну наконец-то кто-то спустился и телефонные звонки прекратились. Но сердце колотится по-прежнему.

Ничего не слышно — значит, дело плохо… «Дженни, Дженни, идите скорее сюда!» Это голос доктора. Что ему от меня нужно, он что, совсем спятил?! Три часа ночи! Где мой халат? «Дженни, случилось несчастье, приготовьте мне чай, мне нужно ехать!» Что, он сам не может заварить себе чай? Где же эти чертовы шлепанцы? А, вот они. «Иду, сэр, иду!»

Зазвонил телефон. Сейчас 3.15 ночи. Папа снял трубку. Только я собирался побродить внизу, как пришлось снова бежать наверх — еле успел. Из комнаты Дженни доносилось какое-то странное шушуканье. Потом папа стал звать Дженни, она поспешила на кухню, папа оделся, разбудил маму, которая ничего не слышала (после того как она примет снотворное, ее из пушки не разбудишь), и она, зевая, вполголоса спросила, в чем дело. Мы все насторожились — было ясно, что случилось какое-то несчастье. Да, нам в последнее время действительно не везет… Я увидел снаружи свет мигалки — должно быть, приехала полиция. Неужели папа сделал что-то плохое? Жаль, если его отправят в тюрьму…

Я прошел мимо комнаты Дженни. Дверь была приоткрыта, и я вошел. На столе у окна лежала какая-то тетрадь. Я взял ее. Она оказалась весьма занятной — твоя тетрадь, Дженни. Бедная девочка, несчастная дуреха, теперь у тебя больше нет никаких тайн от меня — ни тайн, ни оружия. Что у тебя осталось? Только толстая задница!

Папа уехал в полицейской машине. Мама и Дженни о чем-то разговаривают. Я слышу, как завозились остальные. Итак, собираемся вместе и спускаемся вниз.

Я совершенно измотана. (Моя тетрадь исчезла, поэтому я говорю в микрофон.) Когда я спустилась вниз, то оставила дверь открытой. Должно быть, он воспользовался этим и забрал тетрадь. Он все прочтет. Теперь он узнает все, что я думаю, все, что я хотела скрыть, все мои планы — в том числе дату моего отъезда и причину, по которой я оказалась в тюрьме. В самом деле, отличная вечеринка! Он что, никогда не бросит эту игру, придурок?

Переходим к другим новостям, еще более веселым.

Толстая курица исчезла. Точнее, ее уже нашли. У моста, за железной дорогой, ведущей к фабрике. Она лежала внизу, у насыпи, со множеством переломов, как Шерон, — упокой, Господи, ее душу! У нее нашли мое письмо. Полиция приехала за доктором. Муж был уже там — представляю, какая разыгралась сцена… Может быть, копы подумали, что это муж ее убил? А что, если так оно и есть? Или она покончила с собой — от страха, или от стыда, или от чего-нибудь еще?.. Вдруг муж обо всем догадался, найдя мое письмо? Нет, пусть лучше окажется, что ее убили, я не хочу быть виновной в ее смерти… Боже, что такое я несу!..

Я знаю, что тот тип скоро прочтет обо всех моих самых глубоких тайнах, и чувствую себя изнасилованной. Какое-то странное ощущение свободного падения… Помню, когда я была совсем маленькой, отец подбрасывал меня над головой и было то же ощущение пустоты в животе… Меня бесит, что приходится говорить в микрофон, я ощущаю себя чокнутой, играющей в «Звездные войны»… Интересно, доктор вернется? Я с нетерпением жду телефонного звонка. Прошло четыре часа.

Я сходила на кухню выпить чаю, это меня немного успокоило.

Постараюсь заснуть. Я у себя в комнате, дверь заперта на ключ. Оставлю магнитофон включенным и немного вздремну. Это глупо, но я чувствую себя увереннее, когда слышу его тихое жужжание…

Телефон зазвонил! Нет, это звонок в дверь. Иду открывать.

Что еще за шутки? На коврике у двери лежала маска, которую я недавно выбросила в помойку. Под ней оказалась записка. Я вернулась к себе в комнату. Который час? Шесть утра! Не буду ее читать… Зажгу свет.

Ради этого разбудить меня в шесть утра!.. Доктор все еще не вернулся — наверняка его задержали. Он был ее любовником, стало быть, он один из первых в списке подозреваемых… Автомобиль, я слышу автомобиль!.. Он останавливается. Старуха поднимается, проходит мимо моей комнаты (я узнаю ее шаги по шарканью ночных туфель). Звонят в дверь. Неужели это доктор, который забыл ключи? Все остальные тоже спускаются, и я следом (на сей раз закрываю дверь на ключ). Я так часто бегаю вверх-вниз по этой гребаной лестнице, что вполне могла бы участвовать в Нью-Йоркском марафоне!

Папу не задержали. Везунчик… Кто-то послал злобное письмо этой несчастной курице, и она бросилась с моста, преследуемая страхом и угрызениями совести… Конечно, папа прочитал это письмо и теперь знает, что один из нас трахнул его любовницу, а кто-то еще об этом проведал — наверняка он думает, что его разоблачила мама или эта сука Дженни… Но, папа, не нужно брать на себя труд прогонять ее: она и сама скоро уйдет, в полном одиночестве, далеко, очень далеко, так что не беспокойся.

Копы, само собой, заявятся сюда, чтобы отыскать этого блудливого сына, который делил любовницу с отцом… Правильно ли я поступил, не уничтожив это письмо?

Она-то думала, что я проболтался, понимаешь? Она хотела объяснений, и мы условились о встрече в спокойном месте, где нет любопытствующих и случайных прохожих…

Мы начали разговор. Она нервничала, а мне хотелось быть вежливым, но времени уже не оставалось. Она схватила меня за руку, я попытался освободиться; тогда она сильнее сжала мою руку, и я, больше не раздумывая, сильно ударил ее кулаком в живот. Она согнулась пополам, и ее вырвало. Я думал только об одном: теперь она слишком много знает. Она узнала, что я вовсе не тот милый молодой человек, каким казался, что я могу сделать больно, очень больно, а об этом никто не должен был знать — ты же прекрасно понимаешь, что никто не должен увидеть мое истинное лицо.

Она поднялась и хотела закричать, уже раскрыла рот, но я схватил ее за волосы и приподнял, она с криком уцепилась за парапет, но я толкнул ее… Бум! Оглянулся — ни одной живой души. Фабричный поезд уже прошел, и я спокойно отправился домой, зная, что, упав с такой высоты, она ни за что не выживет. Но я не испытывал никакого удовольствия: это произошло слишком быстро и слишком… чисто. Внезапно я почувствовал сильную жажду чего-то более серьезного: случившееся разожгло мой аппетит.

Ну что, Дженни, опять не веришь, что это сделал я? Думаешь, в этом виноват какой-то несчастный простофиля Эндрю Мэшин? Бедняга! Наверное, вырыл труп Карен, чтобы проделывать с ним всякие штучки… Он же больной, это всем известно.

Итак, дорогая, ты по-прежнему не веришь, что я единственный настоящий автор этой жестокой серии убийств? Тогда слушай хорошенько, или, точнее, читай внимательно своими поросячьими глазками, покрасневшими от бессонницы. (Ты нашла мою записочку? Быстро же ты открыла дверь, едва не застала меня врасплох!) Так вот, грязная пьянчужка, завтра утром читай внимательно газету: уже на первой странице будет убоинка. Я даже могу тебе сказать, что на этой были розовые брюки в обтяжку. Теперь твой ход. У меня пять очков из пяти.

P.S. Я сказал тебе, что испытываю неудовлетворенность… Нужно наверстать упущенное. Не ревнуй, тебе тоже кое-что останется… Целую.

А-аапчхи! Черт, проклятый дасборк! Сейчас три часа дня, у бедя заложен дос, я у себя в кобнате, лежу под покрывалом и говорю в этот дурацкий багнетофон. Бде все хуже и хуже. У бедя озноб и, кажется, поднялась темберадура. Старуха велела бде пойти поспать, я проглотила горсть асбирина, надеюсь, будет лучше.

Теперь я гораздо лучше подибаю, что происходит… Божет быть, у бедя был бред… Сегодня утром я просдулась одним рывком в восебь часов — бде всю дочь сдились кошбары про то, что броисходило дакадуде.

Когда доктор вердулся, все спустились вниз. Он выглядел неваждо и объяснил, что у этой шлюшки нашли письмо — в дем говорилось, что у дее была куча любовников и она, вне всяких собдедий, покончила с собой, чтобы избежать скандала.

Почебу вызвали его — деподятдо: про дего в записке де было ди слова. Оди вызвали бужа, чтобы его допросить. Доктор, кажется, вде подозредий, до теперь од здает, что кто-то из его отпрысков спал с его любовдицей… То ли еще будет… Потом доктор ушел даверх спать, а за дим и остальдые. Плюс еще записка от этого психа и предстоящая рождестведская вечеридка! Черт, у бедя больше дет сил!

Да, вот еще что: встав сегодня утром, я пошла проверить дневдик сопляка и обдаружила довую запись — я ее еще не читала, не было вребеди. Сейчас оди все разбрелись кто куда. И потом, мне даплевать: только и делаю, что лежу и сборкаюсь… На завтрак ничего не ела: хотелось блевать… Пойду прочитаю запись… Посмотрим…

Будь ты проклят! Дадо посботреть сегодняшдюю газету… Это девозбожно!

Я де хочу, чтобы все это дачидалось сдачала, я де хочу, прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы это было просто совпадедием, я де хочу, де хочу, с бедя хватит!

Проклятая газета! Девушка себдадцати лет, всего себдадцати — ты слышишь, Господи? С перерезаддым горлом — ты здаешь, как себя чувствуют с перерезаддым горлом? В тюрьбе у дас была одна девчонка, которая зарезала своего бужа. Ода все вребя кричала: «Кровь, кровь так и брызжет, кровь!» — и ей давали успокоительдое.

Да убитой девушке были розовые брюки — так даписадо в газете, ей было себдадцать лет, ее звали Джоби, ода работала на фабрике. Огробдый заголовок: «Садист убивает сдова». Еще таб говорится, что, божет быть, теперь отпустят Эндрю — полиция считает, что это убийство совершил тот же человек, который видовад в предыдущих. О, пусть полиция придерживается этой версии и да этот раз действует более эффективдо, чем радьше!

Как он сбог узнать об этом еще до того, как вышла газета? Как? Я здаю как. Но я де хочу, де хочу!

Если придут полицейские, я иб все расскажу, и да побожет бде Бог!

Божет быть, он поднялся чуть свет, потихоньку ушел и купил первый выпуск газеты? Ду да, ибенно так — когда все сдова засдули, он вышел, увидел эту газету и решил воспользоваться случаем, чтобы нагдать да бедя страху. Так и есть! Какая же я дура! Чуть де даступила да те же грабли! Ох, дадо опять высборкаться! Вот теперь лучше… Кодечдо, все ибенно так и было… А теперь спать!

Какой замечательный день! Все небо серое, в мрачных тяжелых тучах. Я так люблю, когда небо затягивают тучи и вот-вот пойдет град…

У папы сегодня странный вид. Он смотрит на все мутным взглядом. Все удивлены, никто не понимает, что это с ним (кроме меня, конечно). Думают, что виной всему волнение и усталость после прошлой ночи, расспросов в полиции… А папочка наверняка думает о том, кто же из нас оседлал его любимую кобылку… Несчастный…

Мама тоже какая-то странная. Держится напряженно, словно что-то подозревает. Тем более что сегодня утром звонили из полиции — представляю, что они ей наговорили… Бедная мама… У Дженни течет из носа, и она непрерывно чихает как одержимая.

Утром я слышал, как ты рылась в шкафу, но я знаю, что ты еще не прочла газету, потому что она лежит в библиотеке, склеенная почтовой лентой.

Понравился тебе мой сюрприз? Поняла теперь, кто здесь Господь Бог? Никогда не забывай, Дженни: ты здесь затем, чтобы прислуживать нам, чтобы избавлять нас от хлопот. Я не шучу, просто объясняю тебе твое положение, но знаю, что ты, как всегда, не обратишь на мои слова никакого внимания и, как всегда, получишь по носу.

Если бы ты, по крайней мере, не совала этот нос в мои дела!

Слишком поздно!.. Ты забываешь о том, малыш, что я наткнулась на твой дневник совершенно случайно, потому что моя работа — не убирать дерьмо за маленькими придурками вроде тебя, а… А что, в самом деле? Грабить богатых старух — да, вот именно, обворовывать богатых старух, но не трупы, ясно?

Вечер прошел мрачно. Во-первых, я прочла его писанину. Потом, прислуживая за столом во время ужина, созерцала каменное лицо доктора и Старуху, напряженную, как натянутая струна. Приходила Кларисса на последнюю репетицию. Мальчишки пели с большим аппетитом… ох, что это я?.. с большим удовольствием, как будто ничего не произошло. Впрочем, убитая девушка им совершенно чужая… Не знаю, что ему написать. «Хватит играть, довольно, это уже не смешно». Разумеется, это глупо, но тем хуже — ничего другого не приходит мне в голову.

Полночь. Я только что прочитал твою записку, Дженни, — как раз перед тем, как мама зашла в свою комнату. Дурацкая записка.

С чего ты взяла, что это игра? Разве твоя жизнь, или жизнь Шерон, или Карен, или девчонки в розовых брюках, или Клариссы — это игра?

И с чего ты взяла, что это уже не смешно? Если это не смешно, тогда что ты здесь делаешь? Почему не уедешь куда-нибудь подальше, чтобы наслаждаться там своей праведностью?

Нет, это и в самом деле дурацкая записка, сочиненная дурой.

Лучше попытайся помешать мне убить Клариссу.

Вот это будет забавно.

И бросай, наконец, пить. Алкоголь убивает рефлексы. Но я-то убью не только твои рефлексы, дорогая.

Тебе нравится, что я называю тебя «дорогая»? Так ведь, дорогая? А знаешь почему? Ты что, язык проглотила? Потому, что ты моя невеста! Помнишь Мэри Пикфорд? Ее называли «маленькой невестой Америки». А ты — маленькая невеста Смерти, это ведь еще лучше, правда? В самом деле, клянусь тебе: все мои старания — для тебя! Я положу эту записку тебе под дверь. (Кстати, я тут перечитал кое-какие отрывки из твоего дневника — они весьма недурны. Знаешь, толстуха, тебе следовало бы их издать!)

Не могу заснуть. Все-таки меня беспокоит эта история… Только что хлопнула чья-то дверь. Шаги… Кто-то идет сюда. Решено, я открою!

Никого. Коридор пуст. Но я уверена, что слышала шаги. Это не призрак. Просто он успел скрыться. Ясное дело, он спрятался. Но куда? Под комод? Надо посмотреть. Нет, это уж слишком.

Единственное объяснение — что здесь никого не было. Единственное объяснение — я не могу его увидеть, потому что его не существует. Потому что виной всему — я сама. Я сошла с ума и все это выдумала. Может быть даже, это я и убила их всех.

Я еще подождала, но никто не появился. И никаких признаков того, что здесь кто-то был. Может, он спрятался в туалете? Или в том конце коридора, где комнаты родителей? Если только не прошел сквозь стену… Пойду проверю. В конце концов, что мне терять?

Жизнь?

Я говорю тихо, потому что не хочу, чтобы меня подслушали. Только что я побывала в комнате Джека, и она пуста! Кровать разобрана, но его самого нет! Я заметила, что двери других комнат чуть приоткрыты, и обошла их все, но нигде никого нет! Это невероятно! Двери комнат доктора и его жены, напротив, закрыты, и я не осмелилась их открыть.

Где же мальчишки? Что вообще здесь творится по ночам? Думаю, они внизу, но боюсь спускаться — может быть, это глупо, но я боюсь! С другой стороны, это единственный способ узнать… Не знаю, как поступить… Чьи-то шаги внизу… Зажегся свет, они поднимаются, я вижу их тени… Быстро запереть дверь на задвижку! Они приближаются, я слышу, как они хихикают… Что они задумали? Проходят мимо моей двери, что-то касается моей ноги — сложенный листок бумаги, его подсунули под дверь — они или он, как узнать?

Не нравится мне все это. Кларисса… Нельзя допустить, чтобы это случилось. Что они делали внизу? Мне необходимо поспать, с такой температурой надо отдыхать как можно больше… Даже если это шутка, нужно найти какую-то защиту для Клариссы и принять меры предосторожности… Эта головная боль сведет меня с ума!

Я уверен, что ты была на верху лестницы. Не так ли, грязная ищейка? Я видел твою тень, когда ты быстро шмыгнула в комнату… Почему ты нас боишься, мой кухонный ангел? Просто смешно! Когда мы все вместе, я не опасен, и тебе это хорошо известно.

Я думаю, ты просто растерялась и сама не понимала, что делаешь. Сегодня канун Рождества, и вечером в честь этого мы зарежем индейку — ее зовут Кларисса. Я уверен, что ты снова останешься в дураках!

Не такая уж я дура, как тебе кажется, мой зайчик. Я спросила у твоей мамы, не могу ли я пригласить кого-нибудь на Рождество, и она не стала возражать — вы все слишком хорошо воспитаны, чтобы отказывать какой-то задрипанной горничной вроде меня, — итак, сегодня утром, прочитав твою писульку, я кое-кому позвонила, пока вы вчетвером барахтались в снегу во дворе.

Помнишь того лейтенанта из полиции — немного худощавого, очень вежливого? Я спросила у него, не хотел бы он провести рождественский вечер вместе с нами. Я заметила, что немного ему нравлюсь (да, такое случается и с толстухами вроде меня!), а он сказал, что он здесь новенький и пока ни с кем не знаком. Еще он сказал, что, к сожалению, у него служба, но он зайдет пропустить стаканчик после ужина, чтобы послушать, как вы поете, — это стоит того. Вот тебе мой сюрприз на Рождество. Ну что, доволен, подонок?

Я на кухне. Эту записку я нацарапала на обратной стороне списка покупок и собираюсь отнести к нему наверх. Ужасно стыдно было приставать к бедному лейтенанту: должно быть, он принял меня за нимфоманку… Впрочем, он ничего — правда, немного тощий, но знаешь ли, папа, не все мужчины должны весить по сто кило. По крайней мере, он не похож на бурдюк с пивом… И потом, какая мне разница — в данный момент он просто должен выполнить свою миссию…

Что бы мне надеть сегодня вечером?.. Новый фартук? Да уж, весьма соблазнительно… Или повесить на шею плакат: «Коллекционная модель с обновленным кузовом ищет бесстрашного шофера»?

Мы все вместе поехали в город за подарками… Дженни осталась дома одна. Должно быть, все перерыла. Хорошо порылась, Дженни? Для тебя никаких подарков не будет — ты не член семьи. Мы разделились и пошли по магазинам каждый сам по себе — ведь если знать заранее, какой подарок получишь, это уже не интересно. В одной из витрин была джинсовая куртка с позолоченными пуговицами. Шерон говорила, что хотела бы такую на Рождество, но Бог призвал ее к себе…

Впрочем, плевать мне на Шерон.

Я пошел в оружейный магазин.

Сейчас мы в своих комнатах упаковываем подарки.

Для мамы с папой устроен славный сюрприз, мы подготовили его сегодня ночью.

Я прочел твою ерунду насчет лейтенанта Как-Его-Там. С каких это пор полиция может помешать садистам убивать где и как им угодно? С каких это пор Дженни-воровка просит копа о помощи? Есть над чем посмеяться..

Торговец оружием продал мне охотничий нож с выдвижным лезвием, хорошим, острым лезвием. Очень острым. А теперь, моя дорогая, я покидаю вас, потому что мне предстоит еще очень многое сделать… Уже пять часов! Как летит время… До вечера!

5.30 вечера. Я быстро сбегала наверх, чтобы проверить, прочел ли он мое письмо. Да, прочел. И я тоже прочла его дневник. Что-то здесь не стыкуется. «Очень острое лезвие». То есть он хочет сказать, что явился в оружейный магазин с открытым лицом, без всяких предосторожностей? Да если он кого-нибудь убьет этим ножом, его сразу вычислят! Он и в самом деле принимает меня за дуру! Зачем понадобилось это вранье? Я обшарила их комнаты — нужно сменить простыни, вчера на это не хватило времени…