"У Терека два берега…" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)Глава 17В гостиной дома Саадаевых на столе горела керосиновая лампа. За столом на том же самом месте, как тогда, в сорок втором, сидел Евгений Горелов, теперь капитан войск НКВД. Только табурет напротив него был пуст. Весь дом был пуст. За окном орали недоенные коровы, скулил недострелянный пес. Слышны были голоса солдат, занимавших пустые дома для постоя. Теперь им надо было, предотвратив случаи возможного мародерства, в том числе собственного, дождаться русских переселенцев. Горелов чувствовал себя дураком. Дураком, потому что не смог убедить Машу. Ведь прекрасно видел, в каком она была состоянии. В таком состоянии человек может броситься с гранатой под танк или закрыть телом амбразуру дота. Надо было отвлечь ее, успокоить, а потом уже объяснять, доказывать, запугивать. Как ее можно было успокоить? Да так, как мужчины веками успокаивали женщин. Она же сама упала в постель. Надо было только… Дурак! Дважды Дурак Советского Союза капитан Горелов! Евгений вдруг отчетливо представил Машино белое тело, и у него даже скулы свело от досады. Чуть не упала керосиновая лампа, задетая высокой командирской шапкой. Горелов в сердцах швырнул ее в угол и с новым приступом боли увидел, что шапка упала на ту самую лежанку, на которой ждала его Маша. А если это была обычная женская игра? От него ждали решительных мужских действий? Тогда он – не только дурак, но и предатель. Он отдал любимую женщину Системе, и та спокойно ее скушала, как скушала уже тысячи и тысячи и еще столько скушает при таких аппетитах, дай Бог ей здоровья. Все складывалось так прекрасно. В сорок втором ему дико повезло. Выполняя одно, в общем-то, рядовое задание командования в горах, он уничтожил группу немецких диверсантов, так сказать, походя. В горы он уходил зеленым лейтенантиком, а спускался с гор героем, блестящим офицером, перспективным оперативником. К тому же возвращался он по уши влюбленным. Тогда ему казалось, что он просто влюблен в жизнь, во всех молодых и симпатичных женщин. Например, в радистку отряда Ксюшу Лычко. Но прошло какое-то время, и Евгений Горелов понял, что влюблен он только в Машу Саадаеву, только в нее одну. Он получал очередные звания, награды, надежно и аккуратно выполнял свою работу, но уже чувствовал, что все непременно скатится назад, даже еще ниже, на самое дно. Вся его рабочая суета только отдаляла неотвратимый конец всего – карьеры, благополучия… О чем там еще мечталось в той жизни? Любовь к жене врага народа. Не субтильного профессора – «американо-японского шпиона», а самого натурального матерого диверсанта, который проходил подготовку в учебно-тренировочном лагере абвера. Все последствия этого Евгений Горелов понимал, как никто другой, но ничего не мог с собой поделать. Перед глазами стояла сцена, как он спасает Машу Саадаеву, когда враг будет безжалостно уничтожаться. Как среди огня и пожарища появится он на белом коне… Тьфу, нечисть! Опять этот белый конь! Интересно, куда он все-таки делся? Сожрали, наверное, его дикие звери? Или этот хромой чечен его нашел? Погоди, капитан Горелов, все тебе припомнят, и этого белого коня – козырную карту вражеской пропаганды на Северном Кавказе, которую ты упустил, – тебе тоже припомнят, подошьют к делу. Дверь хлопнула, и капитан Горелов впервые в жизни испугался этого звука. Человек топтался в тамбуре, не решаясь войти. – Товарищ капитан, вы здесь? – услышал он голос связистки Ксюши Лычко. – Разрешите войти? – Заходи, раз пришла, – отозвался Горелов. Ксюша бойко протопала через комнату и села за стол напротив него. Горелов поднял голову и посмотрел на девушку. Но чуда не произошло. Курносое лицо, светлые брови. Ксюша Лычко, верный товарищ, его постоянный опекун, правая рука, палочка-выручалочка… Все на свете, все легкое, хорошее, веселое, но только не эта горькая, отчаянная, несуразная, несвоевременная любовь, которая взяла вот за глотку и не отпускает никак. – Я по делу, товарищ капитан, – осторожно сказала Ксюша, заглядывая в глаза командиру. – А без дела к боевому товарищу ты зайти не можешь? – Хорошо бы, если бы так, как вы говорите. Я бы и без дела могла, и как хотите, товарищ капитан, – с неожиданным вызовом сказала Ксюша. – Ого! Это что-то новенькое! Ну-ну, слушаю тебя. – Я точно по делу… – По делу… Я как раз думал по поводу моего дела. Интуиция, видно, еще работает у товарища капитана… Что ты все заглядываешь? Думаешь, что я пьян? Нет, Ксюша, трезвее не бывает. Говори, не дрейфь! Ксюша наморщила свой задорный носик, отчего стала слишком потешной для серьезного разговора, но все-таки выдохнула разом: – Вас на рассвете арестуют! Она думала, что Горелов удивится, вскочит, схватится за оружие, но он только хмыкнул: – Быстро! Все-таки хорошо мы работаем. Одно слово – Система! Если бы вся армия так, давно бы немца выгнали. Откуда знаешь? Ксюша опустила глаза, наверное, полагая, что демонстрирует этим красивую печаль. На самом деле опущенные белесые ресницы ничего не прибавили к ее обычному выражению лица. – Меня допрашивал майор Бондаренко, и я слышала, как он распорядился. – А-а-а, – лениво протянул Горелов, – тогда понятно. Мы тут с ним немного поспорили перед операцией. Я его даже кем-то обозвал. Ты не слышала, кем я его обозвал? Или чем? Вспомнил! Ушастым ежиком. Ты обращала внимание, как он топочет? Ежик настоящий! А уши какие!.. – Товарищ капитан, вы что – не понимаете? Вас через четыре часа придут арестовывать, а может, и раньше. Надо же что-то делать… – А что тут делать? Вон целые народы арестовывают, а я – мелочь пузатая, – и вдруг, резко выйдя из расслабленно-равнодушного состояния, неожиданно спросил: – Что сболтнула про меня, тварь?! Ну, говори, сука! Ксюша даже подпрыгнула на стуле и тут же, закрыв лицо ладошками, разревелась по-детски. – Простите меня, товарищ капитан! Я все ему рассказала. Как мы эту Саадаеву в лесу встретили, как вы ей тогда ночью про секретную операцию рассказали. Чеченцам, мол, теперь опасно, надо ей уходить. И как вы в любви ей признавались, я тоже рассказала… – А я думал, что ты тогда меда наелась и спала! – совсем буднично рассмеялся Горелов. – А ты, выходит, службу несла, информацию собирала и стучала… – Я плакала тогда, товарищ капитан. – Почему? – Вы же этой жене врага народа в любви признавались, а я вас сама любила, – опять заревела Ксюша, едва успев утереть курносый нос. – Я и теперь вас люблю. – Так я же, товарищ младший сержант, сам теперь враг народа. Тифозную вошь, если она не сдается… Что с ней делают? А вы, выходит, меня спасаете. Так? – Так. Сама предала, а теперь спасаю, – Ксюша громко высморкалась в маленький, как все у нее, платочек. В глазах Горелова сверкнул бесовский огонек. – Ну, Ксюша, раз такое дело, спасай своего любимого! – А как? – уставилась на него девушка удивленно. – Как! Раздевайся! – Как раздеваться?! – Ты же спасать меня собралась? Я тебя правильно понял? Говоришь, спасать буду, а сама – в кусты? Раздевайся! – Полностью? – А ты как думаешь? Разве меня можно спасти наполовину? Девушка, еще до конца не понимая, чего от нее хотят, но женским нутром чувствуя, что наступает ее пусть не час, так хотя бы минутка, встала с табуретки. Набираясь смелости, тряхнула головой, точно приглашала капитана Горелова на танец, положила на стол ремень и стала расстегивать шинель… – Все. Достаточно, – остановил ее Горелов. – Уже спасла. Ксюша растерянно опустила руки, но вдруг бросилась к нему, обхватила его за сильную шею. – Я же все для тебя, Женя, – заговорила она, тычась в него губами. – Я же так тебя люблю! Возьми меня! Возьми меня… – С собой? – устало спросил Горелов. – Как с собой? – не поняла Ксюша. – Я не в том… Я это имела… – А! Ты в том смысле! Ладно, Ксюша, спасибо тебе, – он поднялся, прошел мимо застывшей в центре комнаты девушки, взял шапку, дотронулся зачем-то рукой до кровати. – Холодная… Спасибо тебе, Ксюша. Спасла так спасла! Скоро рассвет, а мне еще следы заметать. Как думаешь, полезет ушастый ежик за мной в горы? Я вот думаю, что не полезет. Так что давай прощаться, по-военному – на скорую руку. – А как же я, Женя? Как же я без тебя? – Ксюша! Я теперь кто? Враг народа. Зачем мне в горах радиостанция? Вражеские голоса слушать?.. Он поднимался вверх по склону. Голенища сапог загребали снег, а деревья сыпали хлопья ему за шиворот. Евгений Горелов не стряхивал их, а шел себе и шел, почему-то радостно дожидаясь, когда снег растает и скользнет глубже. Хоть такое легкое наказание за то, что обидел курносую девчонку. Что она еще сказала ему на прощанье? Да, что аул Дойзал-Юрт заселять русскими переселенцами не будут. Такой пришел приказ. Не будут так не будут. Зачем она ему это сказала? Чтобы он потом вернулся, когда войска НКВД уйдут, и пожил еще в нормальном доме, а не замерзал бы где-нибудь в горных лесах, под кустом. Какая теперь разница? На заснеженной полянке он остановился. Вот и все. У него больше не было наград, звания, стажа, дела, друзей, близких, любимых женщин, у него не было больше Родины. Горелов приложил ладони ко рту и издал какой-то странный вой не вой, крик не крик. Для волчьего слишком высоковат. Может, это крик шакала? Ранним утром, когда Айсет еще спала, приехали Зелимхан со своим братом Султаном. Айсет проснулась от скрипа открываемых ворот – это мужчины загоняли во двор большой зеленый «рейндж-ровер». Айсет проснулась и долго лежала с открытыми глазами, глядя, как по потолку бегают солнечные блики. Она лежала и думала, что приезд гонцов от дяди означает крутые перемены в ее судьбе. В дверь постучали. Это была тетя Алия. – Айсет, вставай, мужчины хотят с тобой говорить, спустись вниз… Айсет поднялась с постели. Стянула через голову полотняную «роб де нюи», надела трусики, на вытянутых руках разглядела свои джинсы – единственное, что удалось отвоевать от западной цивилизации… Последовательно, левой, а потом и правой ногами влезла в американский коттон… Лифчик, кофточка, платок на голову, еще один платок на талию, поверх джинсов… Все! Восточная женщина выходит на мужскую половину! Ловите! Братья сидели возле телевизора. – Ты молилась ли? – спросил Зелимхан. Айсет молча кивнула. – Нужно молиться пять раз в день, – назидательно продолжил Зелимхан, не отрывая глаз от экрана. Айсет-то знала, что в советское время Зелимхан учился в Высшем военно-политическом училище строительных войск в Симферополе, то есть, готовился к карьере замполита в стройбат… Не успел – перестройка началась, потом приватизация, потом первая чеченская война… Вот он, замполит, теперь ей и читает политинформацию о том, сколько раз на дню правоверная мусульманка должна становиться на колени лицом к Мекке. – Собирайся, сейчас чаю попьем, да и поедем, – подытожил Зелимхан. – Куда? – спросила Айсет, едва сдерживая волнение. Она уже знала ответ. После того как дядины прихвостни покопались в ее компьютере, они, конечно же, ознакомили босса с его содержимым, и боссу оно едва ли понравилось, и теперь он послал за ней, чтобы учинить серьезную разборку… Что ж, она готова. Готова к большому, очень неприятному разговору. Она все ему выскажет, все-все. Что он, в конце концов, с ней сделает? Проклянет, откажет от дома, лишит отцовского наследства? Да пусть забирает все, до последней копеечки, ей ничего не надо. Она вернется в Лондон, найдет какую-нибудь работу. Ее студенческая виза действительна еще полтора года, а за это время что-нибудь образуется… Ну, не убьет же ее родной дядя?.. А если убьет? Может, у них, у дикарей, женское ослушание карается смертью, даже если эта женщина – родная племянница?.. Ну и пусть убивает, лучше смерть, чем такая жизнь – в страхе и принуждении… – Там увидишь, – уклончиво ответил Зелимхан. – В общем, дядя велел перевезти тебя в новый офис нашего информационного отделения «Кавказ-центр». – И все же, куда? В Москву? – надтреснутым голосом спросила Айсет. – В Париж! – передразнил ее Султан. – В Лондон сейчас тебя на машине отвезем… Айсет позвала Эльзу, чтобы та помогла ей собраться. Улучив минутку, она достала заложенный между страницами толстого домашнего Корана конверт и показала девочке. – Запомни, где лежит. Если со мной что-нибудь случится, достанешь его и отправишь по почте… Глаза Эльзы округлились. – Ой! – Служанка прикрыла рот ладошкой, горячо зашептала: – Что говоришь, госпожа? Что случится? – Скорей всего, ничего не случится. – Айсет ободряюще улыбнулась. – Но если вдруг… Адрес там написан. Запомнила? – Запомнила, госпожа… Девочка часто-часто заморгала и вдруг порывисто обняла Айсет. – Все хорошо, все хорошо будет… – Айсет погладила Эльзу по головке. – Все, ступай. И никому ни слова… – Никому… Наверное, Зелимхан с Султаном подсыпали что-то ей в чай, потому что, несмотря на взвинченное, лихорадочное состояние, в машине она уснула. И ей приснились высокие, широко раскрытые каменные ворота, за которыми как на ладони виден был горный склон, усеянный маленькими домиками с двухскатными крышами, ослепительно сверкающими на солнце. «Малхиста», – вспомнила Айсет. От каменного столба ворот отделилась высокая фигура в бурке и папахе и двинулась ей навстречу. «Здравствуй, дочка», – тихо и печально проговорил темноликий джигит голосом Доку Бароева. «Здравствуй, папа…» «Я ждал тебя… Но не ждал так скоро…» «Мы теперь всегда будем вместе?» «Только до ворот. Дальше ты пойдешь одна». «А ты? Ворота открыты, войти может каждый». «Но не я. Слишком много грехов… А ты иди – и не бойся ничего. Там хорошо. Там свет». «Я останусь с тобой». «Нельзя. А там ты встретишь маму. Поклонись ей от меня… Может быть, когда-нибудь и я буду с вами. Замолви за меня словечко. Малхи прислушаются к чистой душе…» «А моя душа – чистая?» «Как горный родник…» Отец взял ее за руку, и они медленно, молча пошли к воротам... Ее убили на сороковом километре федеральной дороги А-140… Всего три километра не доезжая до станицы Калашниковская. Как только проехали последний блокпост и как только выехали из Чечни… Чтобы это было в России, как велел дядя… В расстрелянной машине, рядом с мертвой Айсет, оставили труп водителя и еще одного – из местных, того, что сотрудничал с кадыровской милицией. А рядом с Айсет положили сумку с видеокассетами. |
||
|