"Колдовская магия" - читать интересную книгу автора (Фишер Джуд)

Глава 3 ЧАРЫ

Йенна Финнсен смотрела в полированное металлическое зеркало, которое только что принес в их палатку Халли Арансон в качестве «подарка девушке на ее первую Большую Ярмарку».

Она услышала, как юноша представлялся у двери, и быстро скрылась за перегородкой, оставив его нелепо переминаться с ноги на ногу перед ее отцом. Что за болван, думала девушка. Просто большой деревенский дуролом — без намека на манеры, пусть даже и влюбленный в нее по уши.

Йенна захихикала, потом посмотрела с тревогой, как ее большие серые глаза исчезают в толстых маленьких складках кожи, появляются морщинки у носа и рта. О нет, решила она в отчаянии, совсем непривлекательно. Ты не должна так улыбаться, когда встретишься с Враном. Сдержанность и серьезность, вот путь к его сердцу.

Она быстро успокоилась и вернулась к любимой мечте.

Держа зеркальце в футе над головой, Йенна посмотрела вверх из-под светлых ресниц и обратилась к невидимо присутствовавшему королю мягким голосом:

— Да, господин, мое имя Йенна Финнсен, я дочь Финна Ларсона из клана Чистой Воды, что снабжает ваше королевское величество лучшими мореходными судами.

На это король всегда отвечал:

— Если бы вы не сказали мне своего имени, я бы догадался о нем по грациозному изгибу вашей шеи, благородной, как у лебедя, которая наверняка вдохновляет вашего отца при создании чудесных кораблей…

Здесь Йенна скромно опустит глаза, таким образом притягивая взгляд короля к округлым грудям, устроившимся, будто пара гусиных яиц, в замечательных галианских кружевах… а дальше король, напрочь побежденный несомненной красотой, возьмет ее за подбородок и, пробормотав ужасно восхитительные и дико романтические комплименты, обратится к собравшейся толпе (где, естественно, найдутся так называемые друзья, которые говорили ей о неисполнимости ее мечты, и молодые люди из ближних кланов, особенно Тор Лесон, который один раз ляпнул, когда им было по тринадцать лет, что она выглядит, как молочная корова его матери) и объявит, что выбрал себе невесту — просто исключительную госпожу Йенну, — и теперь все должны как можно быстрее покинуть помещение и оставить его наедине с возлюбленной. Потом король, уяснивший раз и навсегда, что красота — это страшная сила, поднимет ее в воздух (Йенна представляла мощные мускулы его рук, легкость, с которой он прижмет ее к груди, биение возбужденного сердца) и…

Опустив зеркальце до уровня своего лица, девушка закрыла глаза и страстно поцеловала его. Холодный металл затуманился, как будто в смущении.

— Значит, тебе понравилось зеркало?

Йенна испуганно прижала металлический овал к груди и резко повернулась назад, оказавшись лицом к лицу с говорившим.

— Я… я думала, ты ушел.

Халли скривился:

— Я вышел на пару минут обсудить дела с твоим отцом.

Йенна с подозрением сузила глаза. Она надеялась, что это были не те дела, о которых она подумала. Ее раздражала перспектива стать частью какого-то межкланового перераспределения земли — кодекса сделки, заключаемой между мужчинами.

— Что за дела? — резко спросила девушка, бросившись в атаку, прежде чем он смог развить тему зеркала.

— Я подумываю о том, чтобы купить у него корабль.

— Корабли моего отца — лучшие в мире, они только для избранных!

Халли моргнул.

— Наши деньги так же хороши, как и любые другие, — достаточно миролюбиво ответил он.

Когда же Йенна и не подумала продолжать разговор, Халли добавил:

— Король Вран созывает людей с собственными кораблями, чтобы исследовать пролив между Вороновым Путем и Дальним Западом. Я собирался предложить свои услуги и, — он пристально посмотрел ей в лицо, — заработать достаточно денег, чтобы купить клочок земли и взять жену.

— И ты уже знаешь, кто удостоится этой чести?

Халли твердо встретил ее взгляд:

— Возможно.

— Возможно, свиньи научатся летать.

Халли достаточно соревновался в красноречии со своей маленькой непослушной сестренкой, чтобы позволить взять над собой верх так просто.

— Знаешь, было такое в середине лета пару зим назад в Санди, — поведал он. — Кажется, я припоминаю, как один человек утверждал, что сможет научить свиней летать, да и овец тоже.

Йенна фыркнула:

— Он наверняка продавал простакам какое-нибудь зелье, сделанное из растертых поганок.

— Более чем вероятно. — Халли дал паузе затянуться. — Но, заплатив два медяка, я увидел, как некая девушка смогла взлететь. Она влюбилась в луну, именно в луну, и прыгала вверх изо всех сил, довольно потешно при этом выглядела, но, как бы высоко она ни взлетала, бедняжка никак не могла заставить старушку луну заметить ее…

Йенна смотрела на него с недоверием.

— Она так и сгинула, бедолага, из-за желания иметь то, что никогда не сможет достать, — спокойно закончил Халли.

Понимание приходило медленно. Жаркая волна краски залила шею Йенны, щеки и даже кончики ушей. Рука крепче сжала зеркало.

— Я собирался пригласить тебя вместе посмотреть на кочевников, с их растертыми поганками и магическими зельями для простаков, но вижу, что такое легкомыслие тебя не прельщает. В таком случае я прощаюсь с тобой, Йенна, до Собрания. Может, поговорим после него, а?

Халли пригнул голову и вышел вон из палатки.

Последовало несколько минут тишины, потом снаружи раздалась буря восторга. Йенна узнала смех отца, различила голоса своего брата Матта и кузенов, Торда и Тара.

В ярости она швырнула зеркало на пол и топтала его до тех пор, пока милая вещица не потускнела и не покрылась царапинами.

— Когда-нибудь ездил на йеке, Джоз?

— Нет.

— Как насчет тебя, Кноббер?

— Нет.

— А ты, Мэм?

— А иди-ка, Дого…

— А я вот ездил, знаете ли. Я ездил на йеке, когда работал на герцога Церы, командовал войсками, которые первыми пересекли Скарнский перевал. Вы спросите, воняла ли эта животина? Еще как она воняла!

— Да заткнись же…

Ничуть не смутившись, Дого повернулся к приятелю слева — огромному, чрезвычайно плотному, хоть и невысокому человеку, одетому с головы до ног в кожу и железо.

— Док, ты когда-нибудь катался на таких тварях?

Большой человек смерил его взглядом:

— Умолкни, Дого.

— Ладно, Док. Извини, Док.

На пару секунд восстановилась тишина.

Пятеро наемников бездельничали, подпирая частокол, который их наняли охранять — одно из множества заданий на этой Большой Ярмарке, самое легкое, хотя в соответствии с данным обстоятельством и не слишком хорошо оплачиваемое. Наемники смотрели, как Потерянные въехали на территорию Ярмарки с огромными лохматыми йеками, обшарпанными повозками, фургонами и наездниками в разноцветных эксцентричных одеяниях.

— Тебе когда-нибудь гадали по руке, Джоз?

— Нет.

— А тебе, Кноббер?

— Нет.

— Мэм?

Она подарила ему тяжелый взгляд.

— Что насчет тебя, Док? Ты когда-нибудь ходил к кочевникам-предсказателям, чтобы тебе погадали по руке?

— Давай посмотрим на твою руку, Дого.

— Давай. Что ты видишь?

— Чертовски короткую жизнь, если ты не прекратишь задавать свои дурацкие вопросы.

— Фу-ты, ну-ты…

Мимо протрусила длинная цепочка коз с красными кисточками в ушах, подгоняемая парой пегих собак и парнем, исполняющим сальто на ходу. Шестиколесная телега тарахтела позади процессии, в ней сидели несколько загорелых женщин и двое заросших мужчин, все в мандаринового цвета шелковых платках и все покрытые несчетным количеством бус из слоновой кости. Люди эти возлежали на горке подушек и вдыхали ароматный дым из огромного котла с носиком. Какофония из свиста и мяуканья сопровождала караван.

— У тебя когда-нибудь была Потерянная женщина, Док?

— Дого…

— Чего, Док?

Послышался звук удара и вскрик.

Аран Арансон смотрел на приближающийся караван и чувствовал, как вздрагивает сердце, будто услышав первые ноты любимой песни.

Вид Потерянных всегда производил на него такое впечатление — заставлял поверить в существование бесконечных возможностей. В кочевниках было что-то не от мира сего, а в том, что они привозили с собой, — нечто магическое, вызывающее, рискованное. Оно придавало остроту монотонности торговли и сплетен, поднимало Большую Ярмарку на иную ступень бытия. Может, во всем были виноваты незнакомые ароматы, наполнявшие воздух, когда Потерянные проходили мимо, — тонкие и незнакомые запахи пищевых приправ или духов, неуловимые, приглушенные, колеблющиеся на грани узнавания. А может, все дело заключалось в звуках чужого языка. Или просто сбивало с толку знание, что эти люди пересекли Эльду вдоль и поперек и в результате научились гораздо большему, чем он сможет когда-либо понять.

Если честно признаться, то Аран Арансон завидовал Потерянным. Он завидовал отсутствию у них излишних обязанностей, их чувству общины. Но больше всего он завидовал постоянной смене горизонтов, образов и тому, что каждый день приносит новые открытия о мире и твоей собственной жизни в нем.

Аран смотрел на кочевницу, шагающую мимо в широкой рубашке из шерсти йеки, вытканной серебряными нитями, на мужчину с татуировками на лице от подбородка до лба, на молодых парней, смеющихся и бегающих наперегонки со сворой паршивых собак. Маленькие черные козы и птенцы с экзотическим оперением. Целые орды детей — с коричневой и золотой кожей, светлыми волосами и белыми зубами. Мимо прошел мул, нагруженный седельными сумками, из которых выпирали свечи всех мыслимых форм и размеров; на животном восседал остролицый человек с дюжиной бумажных фонарей в ярд высотой в руках. Как ему удалось сохранить их в целости при жестоких ветрах Скарнских гор, Аран не представлял. Он смотрел и смотрел и через некоторое время ощутил странные перемены в собственном лице. Потребовалась пара минут, прежде чем он сообразил, что расплывается в улыбке.

— Кажется, тебе весело, па?

Аран повернулся. Сзади стояла Катла, с мужицкой прической, в заляпанной тунике.

Он в некотором смятении оглядел ее с головы до ног:

— Что скажет мать, когда тебя увидит?

— Это все, что мне пришло в голову.

Катла прошлась рукой по увлажненной потом стрижке:

— На самом деле мне новая прическа даже нравится. Волосы не попадают в глаза во время бега.

Тут девушка схватила его за руку.

— Правда, они замечательные, эти кочевники? Я видела с вершины холма, как они ехали сюда. Представляешь, Потерянные перешли через горную цепь!

— Да. — Аран скользил взглядом по проходящей процессии. — Они замечательные люди. Настоящие первопроходцы. Ничто не остановит их на пути, когда маршрут окончательно определен, — ни горы, ни леса, ни пустыни.

Катла заметила, как глаза Арана затуманились. Он и сам кочевник внутри, подумала она, вспомнив истории, которые отец рассказывал о своих предках, путешествовавших по диким уголкам мира, когда вся семья собиралась вокруг зимнего костра. И видя так ясно эту жажду жизни, она чувствовала себя как никогда близкой ему.

— Представляешь, каково это — покорять пустыню на спине йеки: солнце согревает лицо, горячий ветер дует в спину… — сказала она задумчиво. — Или взбираться на гору, где никогда не тает снег и откуда можно увидеть все континенты Эльды.

Но ее отца было не так-то легко увлечь. Он сгорбил плечи, будто почувствовав груз бытия, пригибавший к земле.

— Ты — девушка, — без всякой необходимости напомнил он. — Все эти путешествия не для тебя.

В ответ на несправедливое замечание дочь вскинула голову.

— Почему нет? Среди кочевников есть и женщины: они ездят на йеках, управляют телегами и фургонами, а там, наверху, — она указала на частокол, — я видела женщину в кожаных доспехах, она выглядела такой же сильной, как мужчина. Почему я не могу избрать такую жизнь? Я бегаю быстрее мужчин, плаваю, езжу верхом, да, кстати, и сражаюсь тоже.

— Кочевники отличаются от нас, Катла. Они живут по другим законам. А что до продажных мечей, наемников, то у них вообще нет никаких законов и правил.

Глаза Катлы загорелись.

— По мне — это истинная свобода.

Аран повернулся лицом к лицу к своей дочери:

— Эйранские женщины управляют фермами и домами, поднимают семьи. В чем есть большая власть, нежели в создании рая для других, обрабатывании земли и дарении новой жизни?

— Власть? — фыркнула Катла. — Эйранскими женщинами торгуют, их продают наиболее выгодному партнеру, а мы только стараемся состроить хорошую мину при плохой игре. Женщины вынашивают ребенка за ребенком только для того, чтобы терять их, отдавать холоду, лихорадке или злым духам. И даже если дети вырастают, все равно они потом умирают в кровавых сражениях или в океане! Женщины вкалывают с утра до вечера, а потом до полуночи, и даже минутки не могут потратить на самих себя. Такого рода власть мне бы не хотелось заполучить.

— Смелые слова, сестричка! — Фент обнял ее за плечи. — Может, ты лучше выйдешь замуж за истрийского господина — например, того, по чьей вине отрезали твои волосы?

— Фент! — прикрикнул Аран резким голосом, но сын не обратил на отца никакого внимания.

— Дорогая сестра, я уже заранее вижу твое лицо под вуалью и тело, закутанное в лучшие шелка… розовые? пурпурные? нет, это не подойдет к твоим волосам или к тому, что от них осталось, — пожалуй, нужны алые или зеленые. Еще вижу, как тебе позволяют видеться только с женщинами днем и только с мужем — ночью. Если король Вран собирается выбрать себе истрийскую жену и взять ее с собой на острова, то самое меньшее, что мы можем сделать в ответ, это продать нашу Катлу одному из их господ. Она заговорит его до смерти! Или же будет бить его до степени полного изумления. Только подумайте, она вполне в состоянии стать великим оружием Эйры! Ни один истриец не имеет ни малейшего шанса победить нас, если возьмет в жены Катлу. Ни малейшего, пока не заткнет ей рот и не замурует в подвале!

— Фент, замолчи! — На этот раз в голосе Арана послышалась грозная нотка. — Я не потерплю разговоров о войне. Между нами царит мир вот уже двадцать лет, и я благодарю за это Сура.

— Мир! — презрительно отозвался Фент. — Наша истинная родина лежит в двух шагах от этих гор, а прапраправнуки тех ублюдков, что отобрали ее у нас, ходят по Ярмарке без тени страха в сердцах. Они обращаются с нами как с тупыми варварами. Издеваются над нашими обычаями, оскорбляют нашу сестру и требуют, чтобы мы открыли лавку пораньше, чтобы они смогли купить оружие. Но нет, мы же никак не должны говорить о войне!

Аран провел рукой по лицу, будто пытаясь успокоиться. А когда заговорил снова, его голос звучал глухо:

— Когда твоего отца убивает имперский наемник на твоих собственных глазах, а ты сам получаешь меч в бок при попытке спасти родителя, когда ты видишь корабли в огне и исходящих визгом людей, которых пожирает пламя, или человека, такого голодного, что он согласен съесть собственную руку, или женщин, убивающих своих детей, чтобы те не попали в плен, в рабство, не подверглись насилию, охота говорить о войне пропадает навсегда.

Фент смотрел в сторону:

— Я знаю, отец. Но все, что ты сказал, только подтверждает мою правоту. А мы — вот, пожалуйста, приехали на Большую Ярмарку, торговать со старыми врагами. — В последней фразе прозвучало презрение, но Аран решил пропустить ее мимо ушей.

Катла, однако, не стала этого делать.

— Фент, тебе не следует так разговаривать со своим отцом!

Фент изумленно уставился на нее. Потом улыбнулся.

— Да чья бы корова мычала!

Он повернулся к Арану:

— Отец, я приношу свои извинения. Больше никогда не буду говорить о вражде, но если я не могу убивать истрийцев, то позволь хотя бы обирать их на рынке, и у тебя будет причина гордиться своим сыном. Кроме того, если мы с Халли хотим получить корабль, на который положили глаз, придется постараться на этой Ярмарке.

Аран поднял бровь:

— Да?

Катла застыла.

— Мы с Халли много раз обговаривали это. Пришло время нам встать на ноги. Отец, прошу твоего разрешения выделить нашу долю доходов.

— Если таковые будут.

— Если таковые будут, и купить корабль у Финна Ларсона — большой корабль: сто двадцать весел, не меньше. Нам понадобится очень прочное судно, которое выдержит бешеные волны Воронова Пути.

— Вы едете на Дальний Запад? — Катла оцепенела от изумления.

Глаза Арана заблестели внезапным интересом.

— Чтобы присоединиться к новому флоту первопроходцев, сформированному по приказу короля.

— Можно мне с вами?

— Катла. — Замечание Арана прозвучало деликатно, но твердо. — Из всех ты — последняя, кого бы я отпустил в плавание в сторону заката. У меня другие планы относительно тебя.

— Что? — встревожилась девушка. — Что ты имеешь в виду?

— Скоро узнаешь, — подмигнул Аран, потом повернулся к младшему сыну: — Я вовсе не уверен, что ваша с Халли доля с прибылей, полученных от продажи сардоникса, позволит купить хоть какой-то корабль, не говоря уже о судне Финна Ларсона.

Фент опустил голову:

— Но Халли сказал…

Аран по-волчьи улыбнулся:

— Я устрою вам сделку, сынок. Если ваша доля не окажется достаточной, я добавлю мою и вашей матери, и Катлину тоже.

— Отец! — возмутилась Катла. — Ты не можешь так поступить, по крайней мере не посовещавшись с нами. А что с долгами? За новый свинарник, и мы задолжали дяде Маргану за крышу, и…

— Катла, деньги, которые ты получишь от продажи оружия, принадлежат только тебе одной, потому что клинки ты изготавливала сама, и они дались тебе не без труда. Но затраты на торговлю покрывал я, и, следовательно, я же брал на себя риск: значит, мне решать, как распределять доходы. Фент и Халли придумали дерзкий план, и мне нравятся амбиции сыновей. Я знаю, их мать согласится со мной, и, хотя она, может, и ждет безделушек с Ярмарки, я уверен, Бера не откажется отложить ненадолго свои удовольствия, чтобы получить их в тысячекратном размере с Дальнего Запада! Кроме того, дочь, я и не думал, что ты захочешь так скоро прибрать к рукам свое приданое!

— Я — нет. — Она покачала головой, напомнив себе в очередной раз об утрате волос неожиданной легкостью движения. — Я вообще не хочу мужа!

— Никогда не говори так, дитя мое.

— Я куплю маме шелк и зерно, которое она ждет, из собственного кармана, — яростно предупредила Катла. Потом повернулась к Фенту: — Но если ты позволишь мне поехать с вами, я отдам тебе и свою долю от продажи сардоникса, и все доходы от оружия.

Фент слегка ущипнул девушку за руку:

— Прибереги свои карманные деньги, маленькая сестричка. Тебе в любом случае понадобится все состояние, чтобы заманить в свои сети мужчину, с такими-то обрезанными, как у мальчишки, волосами!

Он метнулся прочь.

Аран смотрел, как двое его детей петляли и ныряли в растущую толпу, пока они не исчезли из виду. Постепенно его глаза потеряли фокус.

— Воронов Путь, — вздохнул эйранец, уставившись в пустоту. — Ах, Дальний Запад!

— Ну, Халли, как Йенне понравилось зеркальце?

— Гораздо больше, чем нравлюсь ей я, — сокрушенно ответил Халли. — Я застал ее за нашептыванием любовных словечек моему подарку, как если бы он вдруг превратился в короля Врана.

Эрно засмеялся;

— Она глупая девчонка, Халли. Не понимаю, что ты в ней нашел.

Тор Лесон ухмыльнулся:

— Когда это ты стал экспертом в подобных вопросах, Эрно Хамсон? Стоит девушке только взглянуть на тебя, как ты тут же краснеешь и убегаешь прочь.

Эрно вспыхнул и опустил голову.

— Кроме того, — продолжал Тор со злорадным блеском в глазах, — если ты так яростно протестуешь против прелестей Йенны, то, несомненно, тебя привлекла другая, более достойная…

— Нет, ничего подобного!

Халли, извечный миротворец, вмешался:

— Йенна вырастет из своих фантазий, когда король Вран выберет себе невесту, а сама она получит собственного мужчину. К тому же она из хорошей семьи.

— Ты, случайно, не подумываешь об одном из кораблей ее отца, а, Халли? — проницательно посмотрел на него Тор.

Халли выдержал его взгляд:

— Это не единственная причина моего интереса.

Тор засмеялся:

— Однако и не самая последняя. Клянусь, я бы и сам не побрезговал маленькой пышкой Йенной, чтобы наложить лапу на одну из красавиц Финна!

— Вы друг друга стоите! — яростно объявил Эрно.

Он неловко поднялся, сложив руки на груди, будто для того, чтобы удержать нечто за пазухой, и окинул кузенов горящим взглядом.

— Пойду прогуляюсь.

Эрно пробрался мимо груды сардониксов, каждый из которых подвергался взвешиванию, записыванию и освидетельствованию долгими вечерами, и исчез в дверном проеме.

Тор наблюдал за его уходом со странным блеском в глазах.

— Он по уши влюблен в Катлу, — заметил он.

— Гм, — пожал плечами Халли. — А вот ей плевать на него, ты же знаешь.

— Конечно, плевать, — легко рассмеялся Тор, — она предпочитает меня.

Эрно неуверенно шел мимо эйранских палаток, в ушах отдавалось биение сердца.

«Идиот! — повторял он про себя. — Идиот!»

Если Халли заподозрит, что он любит его сестру, то непременно все расскажет Катле, а такое Эрно перенести не в силах. Катла Арансон, честно признаться, не отличалась добротой. Нет, она станет смеяться над ним, расскажет друзьям, а потом продолжит игнорировать его, как обычно, только на этот раз все будет гораздо хуже, потому как он точно будет знать, что не интересует ее.

Эрно миновал Фалко и Горди Ливсона, парни кивнули ему, улыбнулись и вернулись к возведению ограды. Потом он прошел мимо Эдельсонов и их сестры, Марин, тонкой девушки семнадцати лет с глазами темными, как у тюленя.

— Привет, Эрно.

Он кивнул, но не придумал, что сказать. Тор прав. Он не слишком умеет обращаться с девушками.

Несмотря на это, Марин зашагала рядом с ним.

— Куда ты идешь?

— Да так… просто гуляю.

— Можно мне с тобой?

— Пожалуйста.

Они шли рядом в неуютной тишине, пока не добрались до частокола. Там собралась толпа, навалившаяся на забор, чтобы хоть глазком посмотреть на караван первопроходцев. Но Эрно уже в третий раз приезжал на Большую Ярмарку, и прибытие экзотических кочевников уже не так сильно действовало на него, как в первый раз. Марин, конечно, пришла в восторг.

— Я слышала, Потерянные обладают даром колдовства, — взволнованно выдохнула она.

Эрно уставился вперед, в пыль и шум.

— Они действительно производят такое впечатление, — отозвался он, — но я боюсь даже подумать, сколько в этом обмана и фокусов.

Марин выглядела разочарованной.

— Я собирала деньги, — проговорила она, открывая кожаный мешочек, который висел у нее на шее, и придвинулась к юноше.

Внутри кошелька Эрно разглядел блеск монет.

— Хочу купить одно зелье, о котором мне рассказывали…

— Какое? — спросил Эрно: любопытство преодолело стеснение.

Марин вспыхнула.

— Я не могу тебе сказать. — Она нервно провела рукой по платью.

— Почему?

В ответ он получил серьезный взгляд.

— Ты мужчина. А это — по женской части.

Теперь настал черед Эрно краснеть. Никто никогда еще не называл его мужчиной.

Они облокотились на частокол и проследили взглядом за последним фургоном кочевников. Когда тот скрылся из виду, толпа начала рассасываться, а Эрно внезапно как током ударило: юноше показалось, будто к нему, расталкивая людей, бежит Катла Арансон, но, присмотревшись, он понял, что это Фент — длинные рыжие волосы свободно развеваются на ветру, блестят острые зубы. Потом все исчезло. За частоколом уже улеглась черная пыль.

— Пошли, посмотрим на лагерь Потерянных, — предложила Марин.

— Я не уверен, что твой отец… — начал было Эрно, но она уже тащила его за руку.

— Ну же!

Место, выделенное для кочевников хозяином Ярмарки, находилось в дальнем восточном углу, где не было свежей проточной воды. Высокие утесы, окружавшие стоянку, изобиловали орущими день и ночь морскими птицами — тысячи чаек, гагарок, кайр, куликов-сорок, осторожно цеплявшихся за узкие уступы, перед тем как взмыть снова в небо в поисках пищи для вечно голодного молодого потомства.

Чайки, конечно, досаждали всем на Большой Ярмарке — кружили над лавками с едой, устраивали бомбардировку жилищ, обыскивали свалки и навозные кучи. Говорят, чайки могут даже украсть пищу с руки, если оставить ее без присмотра. Кочевники, однако, казалось, были совсем не против их вмешательства, они даже собирали птичий помет со скал и перья, вылетевшие из гнезд. Для каких целей могла понадобиться подобная гадость, Эрно не имел ни малейшего понятия.

Он как раз рассказывал обо всем этом Марин (и она выглядела более заинтересованной, чем любая другая девушка на ее месте, хотя, может, просто старалась вести себя вежливо), когда что-то ударило юношу по спине. Тут же высокая женщина в полосатом тюрбане и бронзовых браслетах крикнула нечто на непонятном языке, а ее два приятеля — мужчина с двумя серебряными кольцами в брови и еще одним в губе и мальчик с выкрашенным в черное лицом — начали смеяться и показывать на него пальцами.

— Что такое? — спросила Марин, оглядываясь. — Над чем они смеются? Почему они смотрят на нас?

Эрно нахмурился:

— Не знаю.

Женщина опять залопотала, постоянно показывая на Эрно. Потом толкнула мальчика, который, вовсе не обидевшись, встал и пошел к юноше и Марин.

— Ма-на ех-ан-е-най? — спросил он, склонив голову набок, как маленькая обезьянка.

— Что?

Мальчик улыбнулся. У него были огромные черные глаза и очень белые зубы.

— Эй-ран?

— Да.

— Моя мать сказала: «Вы получили великое благое знамение», — улыбнулся он.

Эрно еще больше нахмурился.

Мальчик нырнул к нему за спину и провел пальцем по тунике. Потом поднял его и показал окружающим, повторил снова:

— Благое знамение, видите?

Марин засмеялась.

Помет чайки.

Обгадившая Эрно птица кружила над головой, пронзительно крича. Ребенок схватил юношу за руку и потащил к фургончику, где уже поднимались на ноги женщина в тюрбане и ее друг. Женщина вышла вперед, протянула руку. Бронзовые браслеты охватывали ее от кисти до локтя. Эрно подумал, что они должны весить не меньше тонны, но, если он и не ошибся, женщина ничем не выдавала, что носит на себе подобную тяжесть.

На Древнем языке она промолвила:

— Добро пожаловать, молодой человек. Кажется, тебя благословили!

— Благословили? — Эрно покачал головой. — Это моя лучшая туника, так что я не совсем уверен в вашей правоте.

Женщина повернулась к Марин:

— Твоя сестра?

— Нет, — ответила Марин с улыбкой.

— Тогда любимая, — подмигнула женщина.

Эрно решительно затряс головой:

— Нет-нет, мы просто друзья. Пришли сюда за зельем для Марин.

Женщина вопросительно оглядела Марин:

— Фезак Певчая Звезда?

Марин кивнула:

— Да, мне называли именно это имя!

Женщина повернулась и прошептала что-то приятелю. Он прищелкнул языком, потом свистнул и исчез в фургоне. Минутой позже вернулся со старой женщиной, опиравшейся на его руку. Бабка была практически лысой, за исключением короны из ярко раскрашенных перьев и единственного чубчика белых волос. Ожерелье из двадцати или тридцати серебряных цепочек покоилось на сморщенной коричневой груди.

— Я Фезак, — представилась она птичьим голосом. — Райееш.

Сложив ладони вместе, старуха резко дернула головой, как птичка, собирающаяся склевать червяка.

— Д-добрый день, госпожа, — вдруг начала заикаться от удивления Марин.

— Ну, давай, — подбодрил Эрно. — Попроси у нее зелье.

Марин уставилась на него широко открытыми глазами:

— Я не могу, только не при тебе…

Внезапно старуха оказалась у ее локтя.

— Пойдем со мной, дитя, пойдем в фургон, там и расскажешь, что мне намешать для тебя.

Эрно легонько подтолкнул девушку.

— Иди, — улыбнулся он. — Это как приключение.

Марин выглядела неуверенной.

— Не уходи без меня.

— Не уйду.

Он проследил закрывшимися в фургоне Марин и Фезак Певчей Звездой. Вторая женщина улыбнулась ему:

— Никакой опасности нет, не волнуйся.

Она подняла руку с зажатой в ней небольшой тряпицей:

— Я почищу твою спину.

Когда она улыбнулась, Эрно заметил маленькие драгоценные камни, вставленные в зубы, и крошечное серебряное кольцо в кончике языка.

Женщина повернула его кругом и оттерла птичий помет с туники так тщательно, как сделала бы это его собственная мать, если бы была до сих пор жива.

— Подними руки.

Эрно выполнил приказ.

— Еее-кор-ни! Что это?

Он посмотрел вниз и обнаружил женщину в тюрбане у своих ног с полными красно-золотых волос ладонями. Его сердце остановилось: локоны Катлы, они выпали из туники, где он их хранил.

Женщина приложила прядь к волосам Эрно. Ее улыбка стала еще шире.

— Не твои?

— Нет.

Эрно чувствовал, как наливаются жаром щеки, шея, уши. Ему стало совсем плохо. Он бросил виноватый взгляд на фургон. Что, если прямо сейчас выйдет Марин и станет свидетельницей такой нелепой сцены?

Эрно собрал с земли волосы, отобрал локоны у женщины и запихал все обратно.

— Нет, не мои, — повторил он.

— Какой-то девушки?

— Да.

— Тогда — подружки?

— Она не моя подружка.

— Ах, но ты хотел бы, чтобы она таковой стала?

Эрно вымученно кивнул.

— Фезак поможет тебе. Возьмет волосы и сделает амулет. Ты будешь носить его у сердца, и девушка полюбит тебя.

Эрно засмеялся:

— Если бы все было так просто…

— Так и будет. Дай мне волосы.

Она протянула испачканную тряпицу, теперь еще в белых полосках помета.

— У меня нет денег.

— У тебя есть благословение чайки. За это мы подарим тебе чары бесплатно.

Что он мог сказать, не опускаясь до грубости?

Эрно осторожно положил локон Катлы на тряпицу. Женщина завернула концы и положила все в обширный лиф платья.

— Я передам их матери тайно, — пообещала она, — а ты приходи завтра.

Занавеска у двери откинулась, и вышла Марин, крепко держа в руках темную стеклянную бутылочку с восточного вида серебряной пробкой.

— Втирай на закате и на рассвете, — пропела женщина, — на закате и на рассвете, запомни.

— Спасибо, — нервно поблагодарила Марин.

Девушка изобразила поклон и скатилась вниз по ступенькам.

Она подбежала к Эрно, нетерпеливо разглядывая его лицо, пытаясь узнать, понял ли он истинное значение наставлений старухи, но юноша смотрел только на женщину в тюрбане. Его лицо горело огнем.

— Еще раз спасибо, — крикнула она старухе.

Человек с кольцами и серьгами свистнул и сделал неприличный жест.

Марин схватила Эрно за локоть, и они вместе быстро пошли прочь из лагеря кочевников в угасающем свете вечера.

— Отец!

Та, что издала возглас, стояла в полутьме в глубине павильона, окаймленного колышущимся серым полотном. Даже когда она вышла на свет, видимыми остались только руки, сцепленные в замок, и рот — бледный, ненакрашенный, сейчас стянутый в узкую линию.

В такой позе — высокая, тонкая и абсолютно неподвижная — она выглядела, как подумал Тайхо Ишиан, словно гранитная скала перед неумолимыми волнами Северного моря. Сабатка, традиционная одежда каждой уважаемой истрийской женщины, когда-то принадлежала ее матери. Скромная до крайности, она скрывала от глаз каждый миллиметр женского тела, начиная со ступней и до вуали на лице. Но все равно он знал, что под строгой материей обнаружатся те же соблазнительные мягкие изгибы, какими обладала Ализон, когда он впервые увидел ее, прекрасную восемнадцатилетнюю девушку, среди выставленных на продажу рабынь в Гибеоне.

Она околдовала его своими губами, открывшимися на секунду при легком движении строгой черной сабатки, стандартной одежды для рабынь. Губы были красные, как коралл. Увидев их, Тайхо страстно возжелал узнать, как выглядит тело. Но позволять так обследовать выставленную на продажу женщину не принято у респектабельных купцов, однако Тайхо уже тогда обладал даром убеждения. Полчаса и две дюжины кантари спустя он провел тщательное и более чем удовлетворительное исследование. Это случилось, естественно, до того, как его самого узнал весь мир, а он получил титул и земли. Когда же он стал лордом Тайхо Ишианом, его любимая Ализон настолько освоилась с этикетом их приемной страны Истрии, что даже герцогиня Церы не могла презирать ее за низкое происхождение.

— Селен, дорогая… Подозреваю, что очень важная причина заставила тебя побеспокоить меня всего за час до молитвы.

Такая далекая и холодная, восхищенно подумал он. Ее мать оказалась хорошей учительницей. Но если она хоть немного походит на Ализон, то под ледяной внешностью должно скрываться полное огня сердце, пышущая жаром лава между гладкими бедрами…

Он почувствовал, как с готовностью поднял голову его гордый Багровый Скакун, выражая согласие хоть сию секунду отправиться на выпас в Пламенный Сад Наслаждений, и поспешно пресек дальнейшие мысли.

— Винго опять приходили ко мне сегодня.

Она не потрудилась ответить, и Тайхо продолжил:

— Их предложение представляется мне достаточно соблазнительным.

— Тебе — наверное.

— Мне — да. Они не против объединить наши земли, точно так же как и зоны политического влияния. И говорили они о довольно… значительной сумме.

— Которая, несомненно, покроет твои долги перед Сокровищницей?

Это его изумило. Тайхо не имел понятия, что дочь так внимательно изучает учетные книги.

— О да, она поможет мне исполнить кое-какие обязательства.

— Что, без сомнения, предоставит тебе шанс занять единственное оставшееся место в Совете, не так ли, отец?

Его глаза сузились. Как хорошо, что женщины не имеют права голоса в политике, если уж они таким образом проводят свободное время: шпионят и разбирают, изучают характер и устремления мужчины, как стервятники над падалью.

— Пришло тебе время взять мужа, Селен, и я считаю, что Танто Винго составит тебе отличную партию.

— У меня нет права голоса по этому вопросу? — ледяным голосом поинтересовалась она.

Тайхо ухмыльнулся:

— Абсолютно никакого.

— А что, если я не произнесу клятвы?

— Я прикажу пороть тебя, пока не произнесешь.

Вид коленопреклоненной дочери, обнаженной по пояс, с плеткой, облизывающей своим красным языком ее нежную кожу, был слишком восхитительным, чтобы долго на нем задерживаться.

— Ты не осмелишься!

— О, только не надо этих высокопарных слов, дочь. Ты ничего не выиграешь ими.

— Да, выигрыш — только о нем ты и в состоянии заботиться.

Тайхо поднял бровь:

— Не только. Но заверяю тебя, выгода — вещь, очень близкая моему сердцу.

— Сердцу? Твоему? Когда Фалла создавала тебя, она вложила в твою грудь перегоревший уголь.

Он засмеялся:

— Дочка, дочка… Танто Винго станет счастливейшим из мужчин — с такой гадюкой на груди по ночам…

Тайхо вздохнул.

— Не забудь получше накрасить губы, когда они придут завтра делать официальное предложение, слышишь?

В последовавшей тишине он чуть ли не физически ощущал, как напрягается ее лицо под вуалью, глаза сужаются до крошечных щелочек, а на щеке начинает дергаться мускул.

— Итак, ты собираешься продать меня как шлюху, да? — наконец спросила она. — Почему бы тогда не предложить меня на ночь северному королю?

Его рука ударила по щеке дочери так стремительно, что это напугало обоих.

— Молчать!

Она с вызовом подняла голову.

— По крайней мере эйранцы обращаются с женщинами достойно — вместо того чтобы прятать их, завернутых, как конфеты, и вынимать только для удовлетворения своих низких потребностей.

— О Фалла, ты замолчишь наконец?! — прорычал он.

— Или ты снова ударишь меня? Но не дело портить товар, вдруг Винго потребуют тщательной проверки? Они могут и не заплатить полную сумму за испорченную упаковку.

— Ты явишься в назначенное время завтра, с закрытым, прилично накрашенным ртом, или я отдам тебя Дочерям, клянусь Фаллой!

С этими словами Тайхо повернулся на каблуках и вышел.

Селен смотрела в его удаляющуюся спину и чувствовала, как поднимается жаркая волна унижения.

Как он осмелился обращаться с ней как с вещью, которую можно продать предложившему наивысшую цену? У него что, совсем не осталось никаких человеческих чувств к ней? Когда она была маленькой девочкой — до Вуалирования, — он, помнится, наблюдал за ее возней с борзыми щенками во дворе. Тогда его лицо совсем не носило отпечатка непреклонности. Что изменилось в нем, что заставило поступиться собственной дочерью? Это не пустая угроза: отдать ее Дочерям Фаллы, отец — страстно верующий человек. Его заставляло пылать не только обещание богатства и власти, но и любовь к Богине. Он поклонялся Фалле с фанатичным усердием, с самозабвенностью, редко встречающейся среди самых истовых истрийцев, с обожанием, граничащим с фетишизмом. Повсюду в доме Тайхо встречались изображения Богини — из слоновой кости, сардоникса, дерева, серебра: статуи обнаженной женщины с узкой талией и плоской, как у мальчика, грудью охраняли входную дверь, в сопровождении кошки показывались в коридорах, освещались ритуальными свечами в нишах, зловеще свисали с потолков спален, угрюмо взирали с плитки в ванной, пряча одну руку за спиной, а другой прикрывая рот.

Глаза Богини и ее вечной спутницы, казалось, ни на минуту не упускали людей из виду. И всегда, всегда жаровни стояли, заполненные подношениями, которые испускали запах тлена и смерти. По мнению Селен, только нездоровая вера может требовать такого показного поклонения.

Наверное, в этом случае, как и во всех остальных, отец победит, так как получит либо роскошь и власть, продав ее Винго, либо душевное богатство, подарив ее Дочерям.

И с какой стороны ни посмотри, она оказывается в проигрыше.

Поборов панику, Селен начала рассматривать варианты выхода из положения. Она осторожно навела справки, собрав женские сплетни, и обнаружила, что Винго не считали ни чересчур набожными, ни жестокими людьми. Но когда она коснулась личности Танто Винго, девушки сделались чрезвычайно тихими, потом поспешно скрыли свои сомнения болтовней о его красоте и атлетизме, словно подобное могло ее впечатлить. И как будто она не заметила неловкой паузы. Дуры!

Итак: ей суждено либо стать сексуальной рабой и производительницей наследников для пустоголового мальчишки, либо попасть в руки к кошмарным Дочерям Фаллы, чтобы посвятить всю жизнь служению Богине.

Девушка вздохнула, разум упорно противился обеим перспективам. Она заставила себя вновь обдумывать ситуацию. Первое ей не под силу вынести. Даже одна мысль о мужских руках на ее теле вызывала тошноту. Селен уже практически выбрала второй вариант. По крайней мере у нее появится время для книг и размышлений; она могла работать в саду и жить с другими женщинами — если только, конечно, ее вера не подвергнется сомнениям. Именно здесь и возникает проблема. Селен никогда не чувствовала огня Фаллы в сердце и уже начала относиться к ежедневному поклонению как к бессмысленному бремени. Сможет ли она притворяться под бдительным оком Дочерей? Говорят, те проводят испытания для новичков, которые в состоянии пройти только истинно верующие. Говорят также, что менее успешные женщины встречают мучительную смерть…

— Как жаль, что я не родилась мужчиной.

В ярости, совершенно неосознанно, она произнесла это вслух. Руки сами закрыли рот. Такое замечание считалось наивысшей ересью, ее бы сожгли даже за одну мысль.

— Фалла, Богиня, Дарительница Жизни: сотворенная по образу твоему, благодарю тебя за великодушный дар, — автоматически пробормотала она.

Будто по команде, послышался звон колоколов снаружи палатки. Глашатай объявлял время молитвы на истрийской территории Большой Ярмарки. Несколькими минутами позже, после глухого бормотания купцов и сплетников, воцарилась мертвая тишина.

Селен с отвращением смотрела на резную фигуру из сардоникса, притаившуюся в углу ее собственной палатки: слепые глаза, безжалостная улыбка, хвастливая поза… нечеловеческое существо рядом.

С безмолвным криком она повернулась спиной к идолу, осела на пол и спрятала лицо в ладонях.