"Помойник" - читать интересную книгу автора (Терехов Борис Владимирович)

Глава десятая

После нашего разговора с Юлей я, нигде больше не задерживаясь, сразу отправился домой.

У себя в квартире, наученный опытом, я переоделся в старый дядин ватник, натянул потертые джинсы и резиновые сапоги. В довершение нахлобучил на голову меховую кроличью шапку. Все эти вещи Татьяна обнаружила на антресолях в ходе одной из своих сумбурных приборок. Там вообще хранилось множество разного добра, припасенного, очевидно, моим родственником специально для меня.

Я примерно представлял, где искать «те края», о которых упоминала Юля, и поэтому относительно быстро их нашел. Восточную оконечность полигона до подлеска отделяло неровное поле в комьях рыжеватой глины и истоптанное вдоль и поперек следами обитателей свалки.

В подлеске росли молодые стройные сосны и березы. Кое-где попадались пушистые аккуратненькие ели, способные украсить собой новогодние праздники в любой городской квартире. Но праздники эти миновали, и пока они могли не бояться быть срубленными на радость детишкам под самый корешок.

По всему чувствовалось, что места это были грибные. Так и хотелось придти сюда летом или осенью с лукошком за белыми, подосиновиками и подберезовиками. Впрочем, есть грибы, собранные здесь, я бы ни за что не отважился. Подлесок был загрязнен и загажен сверх всякой меры. Повсюду виделись ничем не прикрытые следы человеческой жизнедеятельности.

В глубине подлеска, где деревья росли гуще, располагались разрозненные шалаши бомжей. Они были грубо сколочены из досок, листов фанеры и другого, порой самого немыслимого материала. Из крыш шалашей под различными углами торчали закопченные трубы печей-буржуек. Постройкой собственного жилища занимались явно не специалисты, и относились они к этому делу более чем прохладно и наплевательски.

Кастру я увидел возле шестого или седьмого такого жилища.

Она сидела на древнем продавленном канапе, под деревом, с живописно развешенным на его сучьях постиранным нижним женским бельем. Оно красиво развевалось и колыхалось на ветру. Точь-в-точь как флажки расцвечивания на мачте боевого корабля во время военно-морского парада.

Строение, принадлежавшее Кастре, было, пожалуй, наиболее прочным и приличным из всех тех, что встретились мне до сих пор в подлеске. Оно имело местами бревенчатые стены, накладную дверь, обитую худым дерматином, маленькое застекленное оконце и крышу из рифленого железа. Поэтому заслуживало гордого названия хибары.

Правда, я не сразу узнал бойкую подругу Крохли в этом сгорбленном бесполом существе в расстегнутом пальто крысиных тонов. Лишь после того, как она подняла свое зареванное лицо и посмотрела на меня мутноватыми глазами.

Выглядела Кастра хуже некуда. Оказывается, что в прошлое наше свидание она была просто эталоном женской красоты, разумеется, по здешним меркам. Сейчас же из-под платка, съехавшего на сторону, выбивались сальные свалявшиеся пряди волос. Веки покраснели и вздулись. Воспаленные потрескавшиеся губы кривились в горестной улыбке. Из приплюснутого носа текло и капало, и она постоянно им шмыгала и утирала его рукавом пальто.

— Здравствуй, Кастра! В общем, прими мои соболезнования, — сказал я, останавливаясь в отдалении.

— Ты кто?

— Володя.

— Какой еще Володя?

— Бугримов.

— Какой еще Бугримов?

— Да Володя Бугримов. Я — племянник вашего бывшего Головы, — напомнил я.

— Вовка, ты, что ль? Как же, я не забыла. Чего притащился? Опять гуляешь? — не без укора спросила она.

Вместо ответа я подошел к Кастре и протянул ей целлофановый пакет с двумя бутылками водки и куском сырокопченой колбасы, купленными в магазине. Затем, отступив назад, осторожно примостился на стволе поваленной березы. Ствол покоился на двух деревянных подставках и служил чем-то вроде скамьи.

— Спасибочки, я тронута, — равнодушно произнесла бомжиха и вновь опустила голову.

У ног Кастры на влажной земле, опутанной прелой прошлогодней травой, лежал труп человека. Труп был завернут в упаковку из-под крупногабаритной бытовой техники и туго перетянут бельевыми веревками, представляя собой большой нелепый кулек.

— Прими еще раз мои соболезнования. Сейчас тебе тяжело, но нужно крепиться, — произнес я, что обычно произносят в таких случаях. — Люди рождаются, чтобы умереть.

Кастра промолчала, никак не прореагировав на мои слова.

— А что, гроба у вас не нашлось? — спросил я, выдержав паузу.

— Не нашлось. Конечно, это как-то не по-христиански без гроба. Я понимаю. Но откуда ему взяться? Гробы на свалку не выкидывают, — шумно вздохнула она и смахнула рукой набежавшую слезу. — Не выкидывают даже бракованные.

— Угу. Народ использует их по прямому назначению, — подтвердил я.

— Вот-вот. А сделать сам для себя гроб Крохля не догадался. Умишка не хватило. Даром только школу в тюрьме кончал.

— Мы не планируем собственную смерть. Мы считаем, что будем жить вечно.

— И то, правда. Не планируем, — хлюпнув носом, согласилась Кастра. — Ведь не мужик был — чистое золото! Каких поискать! Все изготовлял и мастерил собственными руками. Где-нибудь за бугром, в Голландии, ему бы цены не было. А у себя на родине оказался на свалке. Как последняя собака. Обидно.

— Еще бы.

— Видишь, Вовка, что за домину нам отгрохал?

Я послушно посмотрел на их убогую хибару, и кивнул.

Нельзя сказать, что я сильно сокрушался по поводу смерти Крохли. Но мне было его жалко. Однако странно устроен человек. При виде чужой смерти ему почему-то в первую очередь становится жалко самого себя.

— Клянусь, это лучшее жилье здесь у нас. С ним не сравнится ни одно другое, — продолжала она. — Крохля сам все построил. Нет, второго такого мужика не найти. Он все нес домой. Ну, все ценное, что находил на свалке. Я была за ним как за каменной стеной. Он всегда за меня заступался.

— Охотно верю.

Кастра громко чихнула, вздрогнув всем телом. Рот ладонью она, естественно, не прикрыла. Поэтому ее слюна долетела до меня.

— Будь здорова! — отряхиваясь, пожелал я ей.

— Постараюсь. Если не загнусь, — ответила Кастра и достала из моего пакета бутылку водки. — Само собой, что Крохля пил. Я ж не спорю. Но кто у нас не пьет? От такой жизни любой запьет запоем. Знаешь, какая у него была тяжелая жизнь? Нет, не знаешь! Мыкался, человек, мыкался. Целыми днями копался в дерьме и помоях.

— Все мы, так или иначе, в этом копаемся, — философски заметил я.

— Какое мне дело до всех. Лучше ответь, как мне теперь одной, без него, жить? Кто за меня заступится? Кому я теперь нужна? Ой, бедная я, несчастная!

— Слушай, Кастра, как он хоть умер? — спросил я, прерывая поток ее причитаний. Поскольку причитания эти могли длиться до бесконечности.

— Как-как? А я почем знаю! — фыркнула Кастра. — Утром, едва рассвело, меня криком в ухо будит Басмач. Полоумный мужик, право. Кричит, что моего Крохлю нашли мертвым. Тут, дескать, недалеко. Я спросонья всегда соображаю через пень колоду. Да и после вчерашнего голова трещит, мысли скачут, в глазах двоится. Беда, — перевела она дыхание.

— Но, значит, спрашиваю: как так мертвым? А Басмач молчит и тянет меня за рукав. Ну, помчались мы с ним к краю полигона. Как лоси. На том краю уже давно не сваливают мусор. На том краю все ровное и пологое — почти без возвышенностей. Прибежали. Гляжу, Крохля и впрямь там лежит. Весь в крови. Изуродован мужик до жути. Я, конечно, поревела-поубивалась, и в поселок в магазин за водкой. Придут друзья Крохли. Захотят помянуть. Но чем? Нечем. Ведь о живых тоже надо помнить.

— А ты будешь куда-нибудь заявлять о его смерти?

— Куда?

— В ту же милицию.

— Зачем? — удивилась Кастра.

— Ну, чтобы провели расследование о причине гибели Крохли.

— Издеваешься, Вовка? Кому мы нужны?

Неизвестно откуда появилась Жулька. Побегала с прижатыми ушами по кругу, обнюхала дверь хибары. Затем подошла к трупу Крохли, завернутому в картонки, ткнулась в него носом и вильнула хвостом. С несчастным видом посмотрела сначала на Кастру, а потом — на меня, и жалобно заскулила.

— Надо же, все понимает, псина. Да, Жулька, такие дела. Нет больше твоего хозяина. Нет больше Крохли. На том свете, наверное, ему будет лучше, чем здесь, — надтреснутым голосом сообщила ей Кастра. В ответ собака повела мордой, снова вильнула хвостом и заскулила.

За спиной я услышал шаги, обернулся — и увидел, что к нам неторопливой, уставшей походкой приближается Басмач. Как и в нашу прошлую встречу, на нем был милицейский бушлат. К бушлату прибавилась меховая милицейская шапка, съехавшая на самый затылок. На плече он держал совковую лопату, перепачканную землей и глиной.

— Грунт тяжелый. Насквозь промерз. Ничто его не берет. Копал к чертям, копал — выбился из сил. Руки на ветру окоченели. Прямо отваливаются. Решил немного отдохнуть и погреться, — произнес он еще издали.

— Конечно, Басмач, отдохни. Ты ж не железный, — быстро проговорила Кастра, поднимаясь ему навстречу. — Выпьешь, чтоб согреться?

— Пропущу стаканчик, — кивнул бомж. — Вова? Ты, что ль? Сразу тебя и не признал. Богатым будешь. Ну, здорово!

— Привет, Басмач!

— Как поживаешь-то? — спросил он и мешковато опустился возле меня на ствол поваленной березы. Ствол, скрипнув, прогнулся и зашатался. И мне пришлось постараться, чтоб на нем усидеть и не свалиться вниз на землю.

— Жизнь моя протекает, в целом, благополучно, — ответил я, устраиваясь надежнее на стволе.

— Ну и отлично. А нам похвастаться нечем. Если только ментовской шапкой. Вот отрыл недавно в мусорном контейнере. В комплект к моему бушлату.

— Любая форма внушает уважение, — заметил я. — Хоть и старая.

— Верно. Но эту шапку у меня едва не отобрал Генка Кривонос. За долги. Я все ему должен. Но потом побрезговал. Сказал, что не любит чужих вшей. Ментовских — в особенности. А мне без разницы, чьи они. Свои или чужие, — усмехнулся Басмач, сжимая и разжимая непослушные красные пальцы.

Я промолчал. Чьи-то вши в данный момент меня нисколько не трогали.

— Но, Вова, что-то давно тебя не было видно. Крохля очень ждал, когда ты снова у нас появишься. Все уши нам про это прожужжал. Хорошо хоть, что сейчас пришел с ним проститься.

— Да? — удивился я. — Досадно. Как только я узнал о его смерти в магазине от продавщицы, то сразу поспешил к вам сюда.

Кастра откупорила бутылку водки, налила полный стакан и, просеменив к нам мелкими шажками, угловатым движением протянула его Басмачу. Тот, не раздумывая, тремя глотками осушил стакан, поморщился и промокнул тыльной стороной ладони губы.

— Тебе, Вовка, не предлагаю. Ты все равно откажешься, — взглянув на меня, сказала Кастра.

— Да, откажусь, — подтвердил я. — Мне эта водка не идет на пользу. Застревает в горле.

— Мы не настаиваем, — хмыкнула она.

— Спасибо, что не настаиваете. Басмач, почему погиб Крохля? Кто, по-твоему, его убил?

— Ну, ты как чистый маньяк, Вова. Опять лезешь к нам с дурацкими вопросами. Пойми, нам самим ничего толком не известно. Ничего! Вчера вечером мы все крепко перебрали, и он остался ночевать на свалке. У нас там есть свое пристанище — небольшая теплая конура. Она, кстати, рядом с тем местом, где мы встретились с тобой в первый раз.

— Эта конура нужна нам для дневного отдыха, — добавила Кастра.

— Вот именно! Когда притомишься днем! Но ночевать в ней нельзя! Сколько раз мы ему твердили, что оставаться ночью на полигоне опасно. Но он был редкий неслух.

— Прямо как осел, — согласилась с Басмачом Кастра.

— Чего теперь уж там, — буркнул тот.

— Ты считаешь, что в смерти Крохли виноват Помойник? — спросил я.

— Помойник не Помойник. Никто сейчас тебе точно не скажет, — ответил Басмач.

— Ой, бедный мой Крохля! Ненаглядный ты мой! За что ж тебя так изничтожили?! — с надрывом проголосила Кастра, обхватив голову руками.

— Да уж, постарался кто-то от души. Места живого на человеке не оставил, — кивнул Басмач, и поинтересовался: — Вова, ты пойдешь на поминки?

— На какие поминки?

— На самые обыкновенные. Пока Кастра оплакивает здесь Крохлю, наши бабы готовятся к поминкам. В соседнем шалаше. Стряпают жратву разную, кутью. Накрывают стол. Перед тем шалашом есть подходящая площадка. Чтоб принять сразу много народу. Но сперва, натурально, будут похороны на нашем местном кладбище. Кто-то прочитает молитву. Кто-то толканет речь. Кто-то просто скажет доброе слово. Не сомневайся, у нас все как у людей.

— Все чин чином, — вставила Кастра.

— Только сам процесс совершается быстрее. Мы не можем держать жмурика…

— Помягче выражайся-то, — упрекнула она Басмача.

— Извини, Кастра. Сорвалось нечаянно с языка. Мы не можем держать покойника в морге. Тянуть с его погребением. Протухнет. Хоть и не жарко. Опять же, собаки возьмут и отгрызут чего-нибудь. Так, ты пойдешь на поминки?

— Пожалуй, нет. У меня много дел дома, — отказался я. — Но, в любом случае, спасибо за приглашение.

— Да ты не стесняйся, Вова. Там будут все свои. Наша братва с мусорного полигона, — пообещал Басмач.

— Действительно, оставайся на поминки, — присоединилась к нему бомжиха. — Плюнь ты на свои дела. В лес они не убегут.

— Разборок там между нами никаких не возникнет. Это по поводу дележа его наследства. Делить нам нечего. Все пройдет мирно и гладко, — продолжал он меня уговаривать.

— Приятно слышать. Но, повторяю, у меня нет времени, — сказал я.

Принимать участие в этих траурных мероприятиях мне совсем не хотелось. Вдруг, вопреки заверениям Басмача, они все же начнут ссориться из-за имущества умершего? Или выяснять отношения? Как бы тогда не попасть под чью-либо горячую руку. Но не это даже было главным. Как бы хорошо я к ним ни относился, меня не прельщала перспектива долго находиться в обществе бомжей.

— Ну, тебе виднее. Наше дело предложить. Тогда давай прощай. Мне нужно сходить на кладбище. Посмотреть, как там продвигается работа. Боюсь, что без меня наши мужики могут залениться. Вырыть могилу недостаточно глубоко. Не для себя же, черти, стараются, — сказал он и вопросительно взглянул на Кастру.

В ответ та утвердительно кивнула.

— Верно, Басмач. Это наш последний долг перед Крохлей. За нашими мужиками со свалки нужен глаз да глаз. Если что не так, вправь им мозги. Пинками под зад, — посоветовала бомжиха.

Басмач крякнул, поправил милицейскую шапку, хлопнул ладонями по коленям и, взяв лопату, поднялся.

— Теперь Крохле не очень важно, какая по глубине у него будет могила, — заметил я, провожая взглядом удаляющуюся фигуру бомжа.

Жулька, вскочив с места, колебалась. Она решала, с кем ей было лучше остаться. Нюхала воздух и вертела мордой. Потом стремительно, с лаем, побежала следом за Басмачом.

— Само собой, Крохле это до фени. Но мы обязаны все сделать, как положено. Не хочу, чтоб после у меня болело сердце, — заявила Кастра.

— Сходи в церковь, поставь свечку за упокой его души, — посоветовал я. — Помолись.

— Не желаю, Вовка. Нет мне смысла молиться. Бог забыл о нас здесь, на земле. И вряд ли вспомнит там, на небе, — ответила она и звучно шмыгнула носом.

— Получается, что ты атеистка?

— Получается, что да.

— Кастра, я не понимаю, почему Крохля так сильно меня ждал? — спросил я, меняя тему нашего разговора.

— Как же, парень! Он верил, что ты станешь новым Головой. Приструнишь Кривоноса. Наведешь порядок у нас на полигоне. Он верил, что за тобой стоят солидные деловые люди. А не как за Генкой — шайка вечно пьяных забулдыг.

— Вот дела! Но, по-моему, я ничего ему такого не обещал. Это его фантазии, — произнес я, чувствуя вину перед Крохлей за то, что обманул его ожидания.

— Может быть, не обещал. Но ты вел себя с Кривоносом смело и дерзко. Поэтому мы подумали, что у тебя серьезные намерения. В общем, что ты типа собираешься занять его место. Особенно ты убедил в этом Крохлю, — сказала Кастра. — Кстати, потом у нас с Кривоносом были из-за тебя крупные неприятности.

— Прости. Но как Генка узнал, что вы тогда подумали?

— Очень просто. Крохля сдуру проболтался. Язык-то без костей.

— Это он зря.

— Конечно. Еще Кривонос рассерчал на нас, что мы принимали тебя. Поколотил меня и Басмача. До сих пор ребра болят. Крохля тоже попал под раздачу. Вдобавок Генка начал требовать с нас больше денег. А если мы откажемся платить, грозил вообще прогнать со свалки. Но куда мы пойдем? — с горькой усмешкой спросила бомжиха. Затем прочистила нос, поочередно зажимая то левую, то правую ноздрю, высморкалась на землю.

— Ну, на другую свалку, — предположил я.

— На другой свалке свои правила и законы. Разве к ним быстро привыкнешь? Да и наше жилище здесь бросать жалко. Трудно все начинать заново.

— Да, нескладно все получилось. Я не хотел сталкивать вас лбами с Кривоносом.

— Понимаю, Вовка, что не хотел. Только все вышло совсем наоборот, — вздохнула Кастра. — Знаешь, в чем ошибался Крохля?

— В чем же?

— В том, что очень в тебя поверил. Все ждал, когда ты придешь и прищемишь хвост Кривоносу. Так ему и сказал: вот придет, мол, племяш бывшего Головы и прищемит тебе к псам хвост. Каково? Того это, конечно, это до кишок задело. Кому ж такое придется по нраву? — она сделала паузу и почесала под мышкой.

— Я говорила Крохле, чтоб он, старый дурень, угомонился. Не лез на рожон. Зачем самому нарываться на неприятности? Ведь не зеленый мальчишка. Но он меня не слушал. Посылал вместе с Басмачом куда подальше. Матюгами. По этой причине мы вчера с ним и разругались. Он напился в дым и остался ночевать в нашей конуре на свалке. А утром, значит, его нашли мертвым.

— Мертвым — в той же конуре?

— Да нет же! Не в конуре! Я тебе уже рассказывала, что на самом краю полигона.

— Кастра, ты считаешь, что это Кривонос решил свести с ним счеты? — спросил я.

— Господи! Какой ты, Вовка, однако, ступор! Как последний здешний алкаш! Ничего я не считаю! — возмутилась бомжиха. — Может, Кривонос! Может, Помойник! Может, еще кто-то! Какая теперь разница! Человека с того света все одно не вернешь!

— Само собой, не вернешь. Это не в наших силах. Только хорошо бы знать, кто его убил.

— Согласна. Тогда бы я с ним расквиталась. Мне бы и Басмач помог.

— Ни минуты в том не сомневаюсь. Расквитаетесь еще. Но до этого пока далеко, — сказал я. — Что у Крохли было повреждено? От чего именно он умер?

— Кто ж его разберет? Я в этом деле не бум-бум. Я ж тебе не лекарша, — ответила Кастра и покосилась на труп Крохли, лежащий возле ее ног. — Мы с Басмачом к его телу особо не приглядывались. Признаться, я до жути боюсь мертвяков. Мне кажется, что они могут встать и вцепиться в мое горло.

— Людям всякое иногда кажется.

— Вот-вот. Но видок у Крохли ужасный. Брр. По-моему, у него все повреждено. Места целого не найдешь. Мы с Басмачом быстро его завернули в целлофан и картон из-под холодильника. Чтоб не пугать народ.

— Правильно, наверное, поступили, — заметил я.

— Нет, Крохля не заслужил такой страшной гибели. Но почему ты у меня все это выспрашиваешь? — насторожившись, поинтересовалась она.

— Как бы, Кастра, тебе доходчивее объяснить. Видишь ли, причина смерти моего дяди тоже какая-то не понятная. Вот я и подумал, что, возможно, она в обоих случаях одна и та же.

— Эка, парень, что взбрело тебе в башку! Но нет никакой одной причины! Не-ту! Слишком разное они занимали положение у нас на полигоне. Крохля не чета нашему бывшему Голове. Он перед ним как червяк, — заключила бомжиха.

— Но все же…

— Нет никаких «но все же». Если у тебя есть охота, то взгляни на него. Разверни и любуйся им, сколько хочешь. Только после сам снова его запакуешь. Тут я тебе не помощница.

Разумеется, я отказался от ее предложения. Не стал раскрывать картонки, чтоб обследовать тело умершего бездомного. Не то, что бы я страшился покойников — просто я не испытывал никогда желания изучать их с близкого расстояния. Как говорится, нос к носу. На это действие меня не могла сподвигнуть даже вероятность того, что удастся выяснить истинную причину его смерти. В чем, кстати, я весьма сомневался. Поскольку, по словам Кастры, на теле Крохли не осталось живого места.

От самой бомжихи также нельзя было больше добиться никакой интересующей меня информации. Поэтому я начал подумывать, что не следовало ли мне и впрямь пойти на эти поминки в соседний шалаш. И попытаться выудить там, у приятелей Крохли, сведения, способные пролить свет на причину его гибели. Хотя маловероятно, что обитатели свалки были бы со мною предельно честны, откровенны и дружелюбны. Скорее всего, они бы послали меня куда подальше матюгами. Как Крохля вчера свою сожительницу вместе с Басмачом.

— Кто ж над тобой так поиздевался, милый ты мой?! Кто ж эта скотина?! Чтоб ему лопнуть, паршивцу окаянному! — вновь заголосила Кастра, громко всхлипывая. — На кого ж ты меня покинул?! Я ж теперь одна-одинешенька осталась на всем белом свете!

— Не убивайся ты так крепко. Успокойся. Что сейчас поделаешь? — сказал я.

— Как мне, Вовка, не убиваться? Как успокоиться?! Нет у меня теперь нигде ни единой близкой души! Нет своего надежного угла!

Судя по настрою Кастры и основательно принятой скорбной позе, очередной взрыв ее причитаний был рассчитан надолго. Наверняка не меньше, чем на час. В моих утешениях она не нуждалась. Они только пуще ее раззадоривали. Никаких иных дел у меня на свалке больше не намечалось. Поэтому я решил, что пора было возвращаться домой.

Итак, я решил, что пора было возвращаться домой. И в этот самый момент уловил за спиной странный шорох. Хотел оглянуться, но не успел. Потому как почувствовал сильный жесткий удар по затылку. От этого удара я мигом съехал с пошатнувшегося ствола березы и потерял сознание.