"Помойник" - читать интересную книгу автора (Терехов Борис Владимирович)

Глава двенадцатая

Я лежал на постели, прикрытый пледом, со свинцовыми примочками на синяках под глазами. Комнату освещал неяркий умиротворяющий свет уходящего дня. По ней порхали две бабочки. Типа моли. Не жалко — пускай себе порхают. Они мне не мешали.

Самочувствие у меня было, как того теннисного мячика, которым весь сейм отыграла Маша Шарапова.

Я слушал тихую мелодичную музыку, лившуюся из стоящего рядом радиоприемника. Эта музыка была вполне созвучна моему минорному настроению.

Мне не хотелось ни о чем думать. Но в голову упорно лезли самые разнообразные мысли. В первую очередь — о дядином долге. И о том, что никаких денег Кривоносу я не отдам, если даже их найду. Теперь у меня не было сомнений, что эти деньги определенно существовали. Недаром же о них твердили все в поселке. Вот только, интересно, где они находятся?

Еще я думал о сестре Шуре. О том, что она наверняка знала гораздо больше о делах нашего покойного дяди, чем сочла нужным мне рассказать. Поэтому необходимо будет в ближайшее время вызвать ее на откровенный разговор. У меня были вопросы к моей сестре. Например, на какие средства они приобрели садовый участок? Почему так внезапно присмирел ее муж Гера? Почему он ушел с работы? И на что они собираются жить? Ни на одну же Шурину зарплату.

Любопытно было так же, какую роль во всей этой истории играет Паша Свисток? Помимо того, что является дружком Кривоноса. Как расценить странные намеки Генки, отпускаемые в его адрес? Вероятно, роль Паши была значительнее, чем представлялось на первый взгляд.

Мысли о страшной гибели Крохли на полигоне незаметно отошли на второй план. Но, несомненно, его смерть была каким-то образом связана со смертью моего дяди. Следовательно, она напрямую затрагивала и меня.

Оглушительно затрезвонил дверной звонок.

Я предположил, что это вернулась Татьяна. Поспешно вскочил с постели, нащупал ногами шлепанцы, отлепил с синяков под глазами свинцовые примочки и вытер насухо лицо полотенцем. Не хотелось, тут же сразить ее на повал своим внешним видом.

За мною увязалась одна моль. Та, что была смелее.

Но это оказалась не Татьяна. На пороге стоял мой сосед Марек. Одет он был, будто на первомайскую демонстрацию времен брежневского застоя. Не хватало разве только алого революционного банта на лацкане пиджака. И, в качестве дополнительного украшения, транспаранта с портретом кого-нибудь из членов политбюро КПСС.

— Добрый день, Володя! Или скорее — вечер! — с юношеским задором произнес он, проникая в мою прихожую. — Как дела?

— Отлично! Доброе! Будем считать, что утро!

— Извини, наверное, ты спал, а я тебя разбудил!

— Да нет. Я бодр… бодр-ство-вал, — не справился я с первого раза с этим словом и выговорил его по слогам.

Марек быстро шагнул дальше в прихожую, пригнулся и прихлопнул ладонями моль. Бедная-бедная моль! Трагически оборвалась ее и без того короткая жизнь! Погибла, как говорится, в самом расцвете сил!

Впрочем, туда ей и дорога.

— Ну, Володя! Развел ты в своей квартире насекомых! — упрекнул меня сосед.

— Она была моей подружкой.

— Тоже мне нашел себе замечательную компанию. Но не переживай, наплодятся новые. Значит, ты бодрствуешь? Чудесно! Татьяна уже вернулась из Москвы?

— Нет пока. Сам вот жду.

— Ничего, не расстраивайся. Поездка в столицу — история долгая. Сегодня она может и не возвратиться домой… Ой, батюшки! Что с тобой, дорогой, случилось?! — испуганно спросил Марек, поправил очки, сползшие на кончик носа, и принялся внимательно меня изучать. — Моль-то я разглядел, а тебя в упор не видел!

— В принципе, сущая ерунда. Встретился кое с кем.

— Догадываюсь, с кем именно. Но я ведь тебя предупреждал, чтоб ты не связывался с Генкой Кривоносом. Чтоб держался от него подальше. Эх, молодежь, молодежь! Вечно вы ищите себе приключений на одно место, — укоризненно произнес он. — В милицию заявлять будешь?

— Обязательно. Так как желаю, чтобы у меня прибавилось хлопот и неприятностей, — ответил я.

— И то верно. С ними тоже лучше не связываться. Пускай без нас борются с преступностью, — кивнул Марек. — Но я пришел, собственно, узнать, что ты планируешь делать сегодня вечером?

— Вроде бы, ничего особенного. Собирался придумать имя для моли. Но ты ее прикончил.

— И к какому же имени ты склонялся?

— К Джулии Робертс. Это — моя любимая киноактриса. Согласись, та моль походила на ее «Красотку». Она была такая же милая и непосредственная.

— Моль Джулия Робертс. Что ж, впечатляет!

— Но судьба ее напоминает больше судьбу принцессы Дианы.

— Однако куда тебя занесло. Выходит, что я вовремя прихлопнул эту моль. Не заказывай по ней только панихиду, — заключил мой сосед. — Понимаешь, Володя, ко мне приехала дочка из Москвы. Она нечасто балует меня своими визитами. И, стало быть, я приглашаю тебя разнообразить нашу компанию.

— У тебя есть дочь? — удивился я.

— Здрасьте! А как же! Я тебе о ней рассказывал!

— Да-да, прости, вспомнил. Есть. Ей еще требуется в Москве много денег.

— Чего-чего, а это точно.

Мне совсем не хотелось сейчас идти к Мареку. Общаться с его дочерью и, попивая жидкий чай с засахаренным вареньем, вести скучные и нудные разговоры. В лучшем случае, о книжных новинках и театральных премьерах. В худшем — о погоде и столичных да поселковых сплетнях. Впрочем, одно другому не мешало. Не исключало и не противоречило. Длиться же это обещало до самого позднего вечера. Раньше они меня вряд ли отпустят.

Но моему соседу разве откажешь? Разве возразишь? Он расшибется в лепешку, а настоит на своем. Поэтому я сразу, хоть и состроив кислую гримасу, согласился.

Марека моя гримаса нисколько не смутила. Он — сама любезность и предусмотрительность — бережно взял меня под руку, словно опасаясь, что я либо рассыплюсь, либо сбегу, и проводил в свою квартиру. Но не на кухню, где, бывало, мы коротали с ним время за бутылочкой самогона, а в большую парадную комнату. С зеркальным сервантом. С ядовито-красным ковром на полстены. С корейским телевизором и музыкальным центром.

Почему? Догадаться было не трудно. В этой комнате на почетном месте сидела Вика — продавщица из моего московского бутика.

От изумления у меня разинулся рот. Как у того еврея, которому вдруг разрешили выехать из Советского Союза на историческую родину, в Израиль.

Надо же — Вика! Вот кого уж я ожидал меньше всего здесь встретить! Весь необъятный мир сужается иногда до размеров обычной коммунальной квартиры!

Вика проворно поднялась со своего кресла, подобно легкой пушинке порхнула ко мне и, привстав на цыпочки, звонко чмокнула в щеку. Где-то в районе носа.

— Я безумно рада, что ты пришел, Володя! Здравствуй! Дай-ка на тебя поглядеть! Как давно мы с тобой не виделись! Кажется, что минуло целых сто лет! Честно, я так соскучилась! — восторженно затараторила она.

Мы с Викой всегда дружили, испытывая друг к другу взаимную симпатию. Но у нас с ней никогда не было слишком близких отношений, и, признаться, я не рассчитывал на столь бурное проявление чувств с ее стороны. Поэтому, естественно, несколько смутился.

— Здравствуй, Вика! Я тоже рад тебя видеть!

— Но что у тебя с лицом?

— Ерунда! Не поладил сегодня с работниками мусорного полигона. В общем, не заостряйся на пустяках, — ответил я и свою очередь задал вопрос: — Но почему ты молчала, что твой отец живет в этом поселке? Ты же знала, куда я еду.

— Ну, как тебе объяснить? Даже не знаю. Да ты располагайся удобнее, — торопливо произнесла Вика, посадила за стол и пододвинула ко мне несколько блюд. — Поешь вот. Выбирай: заливной язык, маринованные шампиньоны, винегрет, пирожки с рисом, красная икра. Почти все привезла из Москвы.

— Благодарю. Но дай немного отдышаться.

— Прекрасно тебя понимаю. Со всеми бывает. Но попробуй хотя бы фаршированную щуку.

— Ты не отказывайся. Не вороти нос. Вика сама ее готовила, — заметил Марек, притулившийся на стуле, на краю стола. — Как начнешь есть — не остановишься.

— Непременно попробую, — заметил я. — Но чуть погодя.

— Тогда выпей, что ли, — предложила Вика. — Я захватила с собой из столицы отцу армянский пятизвездочный коньяк. Правда, московского розлива. Не все же ему, несчастному, хлестать один свой самогон. Да и тебе, Володя, с ним на пару.

От рюмки выпитого коньяка у меня неприятно заныло в желудке, и слегка закружилась голова. Вероятно, сейчас мне бы следовало воздержаться от спиртного. Но встреча с Викой оказалась очень неожиданной. Прямо как гром среди ясного неба. Коньяк же был хорошим средством, позволяющим быстро придти в себя.

Вика выпила вместе со мной, как, впрочем, и Марек. Поморщила носик, съела дольку лимона, облизнулась и пустилась в путаные объяснения по поводу того, почему она не сказала мне, что ее родной отец живет в Вихляево. Причин набралось великое множество. Причем причин часто взаимоисключающих.

— Но главное, Володя, я хотела сделать тебе сюрприз, — заявила она под конец.

— И этот сюрприз вполне удался, — сказал я.

Однако, вероятнее всего, причина была гораздо прозаичнее. Ничего общего с сюрпризом для меня она не имела. Вика просто скрывала, что родом из захолустного поселка, который, вдобавок, граничил с городской свалкой. Ей было неудобно, что об этом узнали бы ее подруги-продавщицы из модного столичного бутика. Она же всегда выдавала себя за коренную москвичку.

Но если я произнесу свою догадку вслух, то как бы не обиделся Марек. Получается, что его дочь стесняется собственного места рождения и, стало быть, его самого — Марека. Такая вот, по меткому выражению Бориса Ельцина, получалась загогулина.

— Вика, а моего дядю ты помнишь? — спросил я.

— Ну, разумеется. Как же мне не помнить нашего соседа? Дядя Виктор был угрюмым и неулыбчивым мужчиной. Но прикольным. Бывало, отмочит чего-нибудь, то хоть стой, хоть падай.

— Верно, похохмить Виктор любил, — подтвердил Марек. — И не был он угрюмым и неулыбчивым.

— Наверное. Но вечно он ходил погруженный в собственные мысли. Женщины его почти совсем не интересовали. Но ко мне он относился хорошо. То есть, я имею в виду не как к женщине, а как к ребенку. В общем, ты понимаешь.

— Понимаю, — кивнул я. Хотя точно не понимал, что должен был понимать? Как иначе может относиться нормальный человек к соседскому ребенку?

— Иногда дядя Виктор приносил мне со свалки игрушки. Некоторые были даже в фабричной упаковке. Мама запрещала еще их брать. Но я не слушалась и брала. Потом она их находила и закатывала скандал. Забирала и выкидывала на помойку. Помню, что я иногда из-за этого плакала. Ссорилась с мамой, — с печальной улыбкой проговорила Вика.

— Можно подумать, что у тебя не было обычных игрушек из магазина, — заметил Марек.

— Были. Но среди тех, что приносил дядя Виктор, попадались совсем новые. Очень красивые. Только потом я поняла, насколько была права мама. Нельзя детям иметь игрушки со свалки. Если, конечно, семья не впала в крайнюю нужду.

— Чаще всего уроки детства запоминаются на всю жизнь, — глубокомысленно произнес я и посмотрел на дочь Марека.

Ажурная прозрачная кофточка Вики почти не скрывала ее небольшую грудь с вздернутыми розовыми сосками. Будучи по натуре человеком как бы высоконравственным, я старался не смотреть на ее грудь. В особенности, слишком пристально. Но порой мой, мягко говоря, заинтригованный взгляд все же на нее обращался. Во многом это объяснялось двумя (или уже тремя?) выпитыми рюмками коньяка.

Но с другой стороны, если бы сама Вика не желала подобных взглядов, она бы выбрала для моего приема иную, менее откровенную кофточку. Или же, хотя бы, поддела под нее либо лифчик, либо комбинацию. Зачем иначе ставить джентльмена в неловкое положение?

— Нет, дядю Виктора я прекрасно помню. Помню все, связанное с ним. Но в Москве мне никогда не приходило в голову, что он твой родной дядя, Володя, — сказала Вика. — Просто удивительное совпадение!

— Как у тебя на работе? Ты, кажется, собиралась уходить из нашего бутика, — поинтересовался я, вновь отводя взгляд от ее груди под кофточкой и вонзая его в блюдо с фаршированной щукой.

Может быть, действительно, стоило попробовать щуку? Пока до нее не добрался Марек. Ведь заливного языка, красной икры и полблюда с винегретом на столе уже не существовало. Все это с поразительной быстротой исчезло в его желудке. Близились к концу пирожки с рисом и маринованные шампиньоны. У меня даже закралось подозрение, что Марек специально уговорил одеть дочь эту нескромную кофточку, чтобы отвлечь мои мысли от еды.

— Что ты сказал? — переспросила Вика.

— Как у тебя на работе? — повторил я вопрос и отправил себе в рот кусочек фаршированной щуки. Она на самом деле была на редкость вкусной.

— Ну, ее! Говорить, и то неприятно! Но я еще не ушла. Только заикнулась об этом начальству — мне тут же повысили зарплату. Но не намного. Курам на смех. Поэтому я все равно уйду оттуда.

— Тебе виднее.

— Не нравится мне, какая там сложилась атмосфера. Но в целом, в бутике все по-старому. Народ сидит на прежних местах. Все наши новости — Гарик. Наш маленький волшебник Гарри Поттер, но без очков. Слушай, Володя, что он за волшебник, если не может исправить себе зрение? Я не понимаю.

— Почему не может? Может. Элементарно. Но в Англии подслеповатым волшебникам выплачивают пособие. Опять же, они имеют льготы. На проезд в общественном транспорте. Но ты говорила о другом Гарике, — напомнил я. — Не о Поттере.

— Другой Гарик получил повышение. Стал заместителем то ли коммерческого директора, то ли финансового, то ли исполнительного. Я до сих пор так и не разобралась. Директоров всяких развелось как навозных мух.

— Или как моли в Володиной квартире, — усмехнулся ее отец, доедая фаршированную щуку. — Он даже имена им начал придумывать.

— Про Володину моль с именами я ничего не знаю, — сказала она. — А вот с нашим Гариком я, между прочим, больше не встречаюсь. Уникальный жмот! Пошел бы он в задницу!

— Вика, девочка, что за вульгарные выражения! — упрекнул Марек дочь. — Мне за тебя стыдно. Прошу, дорогая, будь сдержаннее. Мы же с тобой не на базаре.

— Выражение для Гарика самое подходящее. Сейчас он на Мальте. Лечится. Все никак, несчастный, не может оправиться после того происшествия в нашем бутике и без конца разъезжает по курортам. У него, видите ли, ранимая психика. Ну, а у меня все в порядке, — заключила Вика. Судя по состоянию ее ухоженных ногтей на руках, у нее и впрямь все было в порядке.

— Что ж, я рад.

— Теперь рассказывай, Володя, как живется тебе, — попросила она.

— По-разному, Вика, по-разному. Это я про сегодняшний случай. Но, в основном, не слишком весело. Вся моя жизнь сводится к этому дому, магазину и отчасти к мусорному полигону, — ответил я.

— Рыжая Юлька, как и раньше, работает продавщицей в поселковом магазине?

— Естественно. Она служит для меня источником всех местных новостей.

— По-моему, она работает в магазине только ради собственной любви к сплетням. Но ты не очень-то ей доверяй. Юлька часто привирает. Девица она непростая. Не считай, что у нее на уме одни хихоньки да хаханьки.

— У каждого свои слабости, — произнес я и подумал, что Вика может расценить мои слова как намек на ее прозрачную кофточку. Нет, язык мой — враг мой.

— Слабость слабости рознь. Ладно, это дело Юльки. Нужно будет как-нибудь сходить в магазин, поболтать с ней.

— Разумеется, сходи, развейся, — кивнул Марек.

— Но вообще, Володя, я тебя отлично понимаю. Поэтому сочувствую, — продолжала Вика. — Я была на седьмом небе от счастья, когда мои родители развелись, и мы с мамой перебрались жить в Москву к родственникам. Ты извини, отец. Конечно, на седьмом небе от счастья не оттого, что вы развелись, а оттого, что уехала отсюда.

— Я понимаю, — вздохнул Марек.

— Ты у меня умный. Так вот, тоска в этом поселке зеленая. Хоть волком вой. Делать абсолютно нечего, и особенно зимой. У молодежи здесь нет никаких развлечений. Здесь тупик.

— Тогда, наверное, я тебя обрадую. Пахом Максимыч, что из поселковой администрации, собирается сделать зоной отдыха территорию, прилегающую к пожарному пруду, — вспомнил я свой утренний разговор с ним. — Сам же пруд почистить, облагородить и запустить туда промысловую рыбу. Завести также на нем белых и черных лебедей.

— Хорошо хоть, что не розовых фламинго, — прикрыв рот ладошкой, прыснула Вика. — Прости, но ты меня развеселил. Самое большое, на что его хватит — так это на две-три скамейки на берегу. На них станут распивать водку местные алкоголики вперемешку с бомжами со свалки. Пахом Максимыч — известный Манилов. С годами он ни чуть не изменился. Раньше он все хотел восстановить нашу церковь и, заодно, соорудить колесо обозрения. Как в Москве, в парке Горького. Но, скажи, зачем нужно в нашем поселке колесо обозрения? Что с него обозревать?

— Окрестности, — несмело предположил я.

— Угу, в особенности мусорный полигон — изумительное зрелище с высоты птичьего полета.

— Э-э, девочка, Пахом Максимыч — мужик вовсе не глупый и не фантазер, — произнес Марек, отодвигая от себя очередное пустое блюдо — на сей раз с винегретом. — Он вовремя смекнул, как поступают все наши правители. Главное — это пообещать райские кущи. Остальное неважно. Народ переварит любую глупость, а после еще будет им восхищаться. Все наши правители держат нас за круглых дураков!

— Умоляю, отец, не горячись, — попросила его Вика. — Ведь ты ничего не изменишь.

— Пожалуйста, я молчу, — согласился он.

— Но в этом поселке на самом деле скучно, — сказала она. — Помню, как мы полчаса тряслись на автобусе до райцентра, чтоб посидеть там, в привокзальном ресторанчике. У нас это называлось выходом в свет. Потом полгода этим хвалились друг перед другом. Представляешь, Володя, что за убогость?

— Представляю. Сам не из Рио-де-Жанейро.

— Но мальчишки те могли хоть послоняться по мусорному полигону. Что-то там поискать, чем-то себя развлечь. Мы же девчонки — нет. Вот и сидели, куковали дома. Перемывали подружкам косточки. А в Москве всегда есть, чем заняться.

— Безусловно, — кивнул я.

— Ничего, Володя, не унывай. Сейчас я буду чаще приезжать к отцу. И вносить, как сумею, разнообразие в твою жизнь.

— То, что ты, Вика, собираешься чаще приезжать ко мне — это замечательно. Я только порадуюсь. Но как посмотрит Татьяна на то, что ты станешь вносить разнообразие в жизнь ее мужчины? — поинтересовался Марек.

— Придется вносить разнообразие и в жизнь Татьяны, за компанию, — нашлась она. — Между прочим, Володя, расскажи о ней поподробнее. Я слышала, что она такая эффектная крашеная блондинка.

— Зачем рассказывать, если ты уже все слышала? — резонно возразил я, осторожно ощупывая синяки под глазами. Теперь у меня появилось увлекательное занятие на всю ближайшую неделю. Следить за процессом их заживления. Нет, Вика ошибалась! Есть у меня тут развлечения!

— Ладно, поставлю вопрос иначе: что она вообще за человек? — спросила она. — Говорят, что она довольно-таки высокомерная особа.

У Вики была кукольная внешность, предполагавшая, казалось бы, отсутствие всяческого ума. Но это было далеко не так. Конечно, она не поражала глубиною собственных познаний и оригинальностью суждений. Зато в полной мере обладала наблюдательностью и сообразительностью. Кроме того, Вика строила свою речь не только из одних простых предложений, как многие из ее сверстниц. В отличие от внешности, в которой лишь отдаленно угадывалось сходство, здесь она явно напоминала Марека.

Сейчас Вику интересовала Татьяна. Не знаю, в чем заключалась истинная причина ее интереса. Очевидно, в обычном женском интересе. Но, так или иначе, обсуждать с ней Татьяну я не желал. Она поняла это и с запоздалой тактичностью прервала свои расспросы, переведя разговор на другую, более нейтральную тему. О нравах обитателей поселка, и как на них влияет соседство с городской свалкой.

Но когда ее отец отправился на кухню, Вика сказала:

— Володя, я не хочу вмешиваться в твои отношения с Татьяной — они меня не касаются. Но мое предложение по-прежнему остается в силе. Словом, если хочешь, то перебирайся ко мне в Москву. Я помогу тебе с работой и жильем. Я же вижу, как тебе приходится в нашем славном Вихляево. Я же не слепая, — произнесла они, выразительно взглянув на мои синяки. — Так что с тобой приключилось? Давай поделись.

— Да ничего особенного. Не беспокойся, Вика.

— Это, по-твоему, ничего особенного?! У тебя же все лицо изуродовано! — развела Вика руки.

— Говорю, ерунда.

— Можно подробнее?

— Пожалуйста, — ответил я. — Посетил, стало быть, сегодня полигон. Повздорил там с Генкой Кривоносом и одним его дружком. Знаешь Кривоноса? Он теперь тамошний Голова, вместо моего дяди.

— Спрашиваешь! Конечно, знаю. Я же отсюда родом. В наших краях мы все друг друга знаем, — заметила она. — Он мерзкий и наглый тип. Но не понимаю, тебя-то чего потащило на свалку? Вроде бы ты никогда не питал слабости к мусору и помоям.

— Верно. Не питал и не питаю. Но сегодня на рассвете там нашли мертвым моего приятеля-бомжа. Я ходил, значит, выразить свои соболезнования его родным и близким.

— Поступок благородный. Похвально… Да, точно! Когда я приехала, отец сказал мне, что на свалке нашли труп какого-то бомжа, — наморщив высокий чуть выпуклый лоб, словно напрягая память, произнесла Вика. — Но я пропустила это мимо ушей. Мало ли там погибает бездомных? Хорошие приятели, однако, у тебя появились.

— Что есть, то есть. Ребята не из политической или экономической элиты. Даже не из мира шоу-бизнеса. Но таких знакомых мне уж послала моя судьба.

— Отчего он умер?

— Неизвестно. Пока это тайна, покрытая мраком, — ответил я. — Кстати, Вика, ты ничего не слышала о Помойнике?

— Еще бы! Нельзя жить здесь и ничего о нем не слышать! — усмехнулась она. — Помойник — это ужасный, злобный монстр, поросший рыжей шерстью. От него за версту дурно пахнет. Ночью он бродит по свалке и нападает на людей, которые, к своему несчастью, оказались у него на пути. Он устраивает за ними настоящую охоту.

— Веселое у вас здесь место.

— Веселее не бывает. На полигоне, наверное, считают, что это он расправился с тем бомжом? — спросила Вика.

— Единодушного мнения еще не сложилось.

— Ясно, — кивнула она. — Мне удивительно, как Помойником до сих пор не заинтересовались специалисты? Те, кто занимается различными аномальными явлениями и неизвестными существами. Почему они не замечают его у себя прямо под самым носом?

— Нашим доморощенным специалистам гораздо интереснее ездить в Гималаи и Центральную Америку. Или, на худой конец, в Сибирь и Приморье, чем на обычную подмосковную свалку.

— Верно, Володя. Экзотика у нас тут напрочь отсутствует, — согласилась она. — Но, между прочим, от нашего Помойника есть польза. У нас им пугают непослушных детей. В детстве я боялась его больше Кощея Бессмертного и Бабы-Яги.

— Я бы тоже испугался.

— Помню, зимними вечерами мы с девчонками запирались в комнате у кого-нибудь дома и рассказывали про него разные жуткие истории. От этих историй кровь холодела в жилах, и шевелились волосы на голове. Но нам нравились эти страшилки. Потом мы всю ночь дрожали от страха и не могли заснуть.

— Это вы зря. Вика, а тебе известно о нем что-либо доподлинно? — спросил я.

Она кивнула и принялась, попивая чай с лимоном и шоколадным печеньем, таинственным, приглушенным голосом рассказывать. Правда, не столько о Помойнике, сколько о своем не слишком отдаленном детстве. Как выяснилось, детство у нее было трудным и безрадостным. Но все же с множеством приятных и забавных моментов.

Мы засиделись. К себе домой я начал собираться уже поздно вечером, чуть ли не ночью. Я устал от событий сегодняшнего дня. Окончательно меня добили воспоминания Вики вкупе с ее ажурной прозрачной кофточкой.

Татьяна еще не приехала. По крайней мере, я не слышал, как она отпирала дверь нашей квартиры, что вызывало обычно немало шума. Наверное, как и предполагал Марек, она не успела уладить все свои дела в Москве и осталась ночевать у какой-нибудь из подруг.