"Жизнь Александры Ивановны" - читать интересную книгу автора (Некрасов Николай Алексеевич)IВ летний прекрасный день, каких немного бывает в Петербурге, часу в осьмом вечера, по Невскому проспекту ехала карета, запряженная четверкою рослых вороных лошадей. На козлах сидел кучер, парадно разодетый; на запятках стояли два лакея в богатых ливреях. Карета остановилась у английского магазина; лакей ловко отворил дверцы, и из кареты, легкая как серна, прекрасная как майское небо, выпрыгнула молодая дама. Через несколько минут дама возвратилась из магазина с покупкой в руке, так же ловко впрыгнула в карету, как из нее вышла, и приказала ехать на Английскую набережную. Быстро промелькнул экипаж Исакиевскую площадь, повернул налево, проехал несколько сажен и остановился перед одним из изящных домов Английской набережной. У подъезда стояло несколько экипажей; вокруг их начала уже собираться толпа любопытных; у дверей стояли жандармы. Снова лакей отворил подножку, снова выпрыгнула из кареты дама, и какая дама! Теперь уже можно было лучше рассмотреть ее черты. Впрочем, извините, женщина, о которой мы говорим, кажется, не дама, а, по-видимому, девушка; потому что на ней не было ни чепчика, ни другого какого-нибудь признака, отличающего даму от девушки. Лицо ее было в полном смысле прекрасно; легкая бледность, как бы следствие недавней болезни, покрывала ее щеки и придавала ей еще более привлекательности; томная нега была разлита в ее голубых выразительных глазах и заставляла предполагать в ней много огня и жизни. Стан ее был гибок и строен; походка легка и правильна; ножка мала и привлекательна. Она уже готова была всходить на лестницу, как вдруг к ней подошел швейцар с огромной гетманской булавою. – - Сегодня нельзя-с, никак нельзя! -- сказал он с каким-то таинственным видом, поворачивая в руке свой жезл. – - Что такое, почему нельзя? – - Да так-с, нельзя; отсохни правая рука -- нельзя! у барина гости. – - Да мне дела нет до его гостей; я не пойду к ним; мне нужно видеть только его… – - Нельзя-с, провались я сквозь землю -- нельзя-с,-- повторил швейцар с прежнею таинственностью. "Что это значит,-- подумала незнакомка,-- прежде этого никогда не было". – - Послушай, любезный, разве барин отдавал тебе особое приказание? – - Не можем сказать, сударыня. Незнакомка начинала терять терпение; на лице ее появился едва заметный оттенок гнева, смешанный с каким-то тайным страхом. – - Говори, что здесь происходит,-- сказала она отрывисто, вкладывая в руку швейцара серебряную монету. – - Ничего-с, право, ничего. – - Ну так я пойду. – - Нельзя-с, сударыня, никак нельзя… – - Да почему нельзя?.. – - Не можем знать. Незнакомка вышла из терпения. Она оставила бестолкового швейцарами вышла из швейцарской. Гнев, досада и какой-то тайный страх уже гораздо яснее отпечатывались на прекрасном лице ее. – - Что здесь такое? -- быстро спросила она у жандарма, стоявшего у дверей. – - Свадьба! -- отвечал жандарм вытянувшись. – - Свадьба! Чья свадьба? Говори, говори скорее! -- вскричала незнакомка. Голос ее сильно дрожал, в глазах отражалось беспокойство; черты лица выражали необыкновенное волнение. – - Свадьба его высокоблагородия Ореста Андреевича Сабельского,-- провозгласил жандарм торжественно. Лицо незнакомки сделалось ужасно; губы посинели, щеки покрылись мертвою бледностию. Она пошатнулась, как бы лишаясь последних сил, и только с помощью лакея могла добраться до кареты, где почти без чувств упала на подушку. Даже жандарм заметил ее необыкновенное смущение и вывел из него очень остроумное заключение в своем роде. – - Завистлива больно,-- сказал он,-- видно, ей чужое счастье как бельмо на глазу, а еще у самой карета такая знатная! Карета снова покатилась и, проехав несколько улиц, остановилась у небольшого деревянного домика, прекрасно отделанного, в Грязной. – - Что с вами, Александра Ивановна? -- сказала пожилая женщина, с очками на лбу, когда незнакомка неровными, быстрыми шагами вошла в комнату. Александра Ивановна кинулась головой на подушку и горько заплакала. Долго пожилая женщина, которую звали Анной Тарасьевной, не могла ничего добиться от Александры Ивановны, которая не могла говорить от слез и душевного волнения. – - Да не плачьте, матушка, скажите, в чем дело. Или вы хотите опять захворать. Избави господи! И так еще вы не совсем здоровы, матушка! Вот только было господь дал облегчение -- теперь опять напасть! Да скажите же, матушка, что за беда такая случилась… Ведь я хоть не мать вам родная, а все-таки и не чужая вам! – - Он покидает меня, он женится! -- восклицала Александра Ивановна всхлипывая. – - Что такое, матушка… Кто женится? Орест Андреич женится? Неужли! Вот, я всегда говорила, что тем кончится! В минуту кроткий, покорный тон старухи перешел в гордый и укорительный… – - Я всегда так думала,-- повторила она,-- по одежке -- протягивай ножки, пословица недаром сказана. Куда нам за господами тягаться; спасибо, что из крепостных-то вышли. Покойный батюшка ваш Иван( Клементьевич был ведь крепостной человек, да, сударушка, графиня, его барыня, отпустила его на волю, когда уезжала за границу,-- за его труды, за его честную жизнь… Да, он был честный человек; а детям… – - Ах, Анна Тарасьевна, не мучьте меня, ради бога! -- сказала Александра Ивановна, терзаемая болтовней старухи. – - Чего не мучить, матушка, уймитесь-ка вы лучше плакать, да нечего даром-то сидеть -- прошла коту масленица; надо будет за работу приниматься… Уж теперь не на кого надеяться-то. Вот кабы вы не затевали ничего да жили бы как бог велел, так бы и ничего не было… А то захотелось, вишь, барыней жить; меня, мачеху свою родную, чуть не ключницей сделала; и не войди к ним в комнату, когда… – - Перестаньте же, побойтесь бога… Я и так не знаю, доживу ли до завтра… – - Ничего, сударушка, правду говорить не грех, правду всегда скажу, отцу родному скажу. Что, чай, больно он любит вас? Не на мои слова вышло, что этакой сорванец только повертится, да и поминай как звали? Так нет… Он, вишь, на мне женится, он-де такой уж честный… Вот и женился, вот и дожили мы до радостного праздничка! Слова старухи разрывали сердце бедной Александры Ивановны. – - Не баловаться бы, не пускать бы в дом озорника, не вешаться бы ему на шею,-- продолжала старуха с язвительною жестокостью… – - Но ведь я женщина, я любила его! -- сказала Александра Ивановна.-- Неужели я не достойна хоть искры сострадания! – - Хороша любовь. Вот посмотрим, как будем жить… Придется скоро ходить по миру; где нам работать: мы, вишь, привыкли ко всему готовому, любим ездить в карате, ходить под ручку-с… Долго еще мучила Анна Тарасьевна свою жертву. Во время счастливых дней Александры Ивановны она была тише воды ниже травы и первая молча всем пользовалась, благословляя в душе благоприятствовавшие тому обстоятельства. Но когда обстоятельства изменились в дурную сторону, она первая же не замедлила во всем обвинить Александру Ивановну, платя ей за всё самою черною неблагодарностью. Так всегда поступают злые женщины вообще и мачехи в особенности. Час от часу Александре Ивановне становилось хуже. Она снова слегла в постель, пожираемая жестокою горячкою. |
|
|