"Антитело" - читать интересную книгу автора (Тепляков Андрей Владимирович)

День тринадцатый

Анна сидела на скамейке, кутаясь в теплый платок, и смотрела на дорогу. Было раннее утро, свежее и прозрачное, как колодезная вода. Роса на листьях и траве сверкала сотнями оттенков золота и бирюзы. Было тихо.

Федор позвонил около семи и сказал, что приедет через час-полтора. Его голос прозвучал так бодро и уверенно, что странным образом отозвался в ней самой теми же чувствами.

«Мужская рука — вот это что. Мужская рука»

Со времен ее первого романа, мужчин в жизни Анны было мало. Она привыкла не доверять им и во всем полагаться только на себя. На себя и маму, пока та еще была жива. Но с Федором все было иначе. С ним она чувствовала себя слабой, чувствовала ведомой. И ей это нравилось. Он был нежен с ней — второй человек, которого она подпустила к себе так близко. И пусть их отношения продолжались всего неделю, в ее жизни это занимало годы. И в эти годы она была по-настоящему счастлива.

Анна полагала, что думает о ферме, о детях, оставшихся там, но мысли ее были заняты другим: каким он стал? Помнит ли ее? Помнит ли той?

«И возможно ли…».

Машина вынырнула из-за поворота неожиданно, словно акула, блеснув на солнце белым колером. У Анны заколотилось сердце. Она встала и замахала рукой.

— Здравствуй! Выглядишь потрясающе!

Анна улыбнулась.

— Как добрался?

Федор хлопнул себя по коленям и поднялся.

— Эх, дороги!

Анна стояла возле машины и, теребя подол платья, смотрела, как он вытаскивает из багажника сумку. Сумку она узнала. Именно с ней он вошел в ее дом тогда. Прошлое возвращалось, и это ощущение оказалось настолько сильным, что почти перенесло ее обратно во времени. В те времена, когда все было иначе.

— Я готов.

Она так и не нашлась, что сказать, как будто горло перестало пропускать воздух. Вместо этого улыбнулась и поманила за собой. Густой сад, словно сказочный лес, окружил их тенями и запахом листьев.

— А здесь ничего не переменилось, — сказал Федор. — Все осталось по-прежнему.

— Наверное, у вас в городе жизнь быстрее, а здесь она спит. Так — ворочается в колыбели. К обеду проснется, а после — опять заснет.

— Одно слово — скука.

— Нет, другое — покой.

Федор засмеялся.

Они вошли в дом, и Анна сразу же провела его в комнату, которую приготовила накануне. В ту самую комнату. И в ней оказалось все, что только можно было вытащить из старого комода: кружевные салфетки на столе и стенах, белоснежные подушки, атласное бордовое покрывало. Цветы наполняли воздух слабыми ароматами сада. В окна золотыми лезвиями врывался солнечный свет.

— Потрясающе! — восхитился Федор и бухнул сумку на кровать.

Анна натянуто улыбнулась.

— Спасибо. Ты устраивайся, а я пойду за Настей схожу. Поговорим за завтраком. Ладно?

— Отлично!

Анна вышла на улицу и быстро огляделась. Белая машина Федора торчала перед крыльцом, как бельмо на глазу. Первой мыслью было вернуться и попросить его перегнать автомобиль за дом, где его не будет видно, и Анна уже повернулась к калитке, но передумала.

— Какое им до этого дело!

Но дело было. В маленьком поселке всегда найдутся те, чье главное занятие, даже призвание, наблюдать за всем, что происходит, совать всюду нос и собирать сплетни. Эти старинные кумушки, помнящие еще царя Гороха и постоянно теряющие вставные челюсти. Эти всевидящие старушечьи глаза за толстыми линзами очков — они повсюду, и ничто не способно утаиться от них. Энгельсина Львовна, соседка Неверовых, наблюдала, как знахарка зашла к ним в калитку. Дрожащая рука поднесла печенье к чашке и макнула несколько раз, желтые зубы отхватили размокший кусок. Она видела, как девка вышла, а за ней — лебедушка сладкая — Настенька. Девочка осмотрелась, воровато и напряженно, шумнула на собачонку, и они со знахаркой скрылись из вида. Губы, темные, похожие на кусок древнего пергамента растянулись в улыбке.

— От Глеба есть новости?

Настя покачала головой.

— Никаких. Связи нет… У меня плохое предчувствие.

— Мы что-нибудь придумаем.

— Надеюсь.

Они немного помолчали.

— Он мне снился, — неожиданно сказала Настя. — Не помню, что там было, но сон был плохой. Очень, очень плохой!

Звук шагов разбудил Глеба. Он проснулся мгновенно и сел на кровати, прижавшись к стене. На пороге комнаты стоял дядя. Теперь его вид откровенно пугал, он был — словно мертвец, восставший из могилы.

— Ира не отвечает, и, по-моему, не дышит, — сказал он.

Пока Настя и Анна накрывали на стол, Федор возился с бумагами, разложив их на коленях. Его взгляд скакал с бумаги на девушку и обратно, словно белка. Когда с приготовлениями было покончено и все расселись за столом, он отхлебнул чая и улыбнулся.

— Вкуснятина!

— Спасибо, — сказала Анна.

Разговор не шел. И чем больше длилось молчание, тем мрачнее становились лица. Женщины смотрели на Федора. Он должен был говорить. От него зависело, какое решение будет принято. Наконец, он почувствовал их ожидание, поставил чашку и заговорил.

— Перед отъездом я собрал кое-какую информацию. И она не очень приятная.

Он повернулся к Насте.

— Вы знаете, что творилось раньше в Кокошино?

— Да.

— Так вот. Я просмотрел уйму всяких материалов, пытаясь понять, что за болезнь там случилась, опираясь на то, как описывали ее течение и симптомы. И вот, к чему я пришел: такой потрясающий процент смертности могут вызвать не так уж много вирусов. Главные подозреваемые — Эбола и Марбург. Эти ребята настоящие знаменитости! О них известно много и, одновременно, почти ничего. Я хочу вам рассказать кое-что о самом главном чудовище — об Эболе.

Настя посмотрела на него удивленно.

— Но… это ведь что-то тропическое.

— Я и не утверждаю, что там была именно эта зараза. Просто послушайте.

Федор положил свои записи на стол и стал читать:

— Первый европеец, скончавшийся от Эбола, заболел после посещения пещеры горы Элгон. Он умер в больнице города Найроби. Лечивший его врач не понимал, с чем имеет дело, и не особенно встревожился, когда во время одного из приступов, больной буквально обдал его с ног до головы хлынувшей из горла кровью. Через несколько недель врач умер.

Первый случай вспышки Эбола — 1976 год, Заир. Эпидемия вспыхнула в пятидесяти деревнях, прилежащих к реке с тем же названием. Летальный исход был зафиксирован в девяноста процентах случаев. Она прекратилась так же внезапно, как возникла — безо всякого участия человека и без каких-либо видимых причин.

Федор умолк. Обе женщины испуганно смотрели на него, позабыв о чае. Довольный произведенным впечатлением он продолжил.

— Дальше у меня описание симптомов. Но это не слишком приятно. Пожалуй, пропущу. Так… Вот!

Сентябрь 1976 года. Северный Заир, район Бумба. Тропические леса и разбросанные там и сям деревеньки, река Эбола, пересекающая район. Больница миссии Ямбуку, обслуживаемая бельгийскими сестрами. Эпидемия внезапно вспыхнула в деревнях, окружающих больницу. Как заразился первый больной, которого доставили в больницу из джунглей, навсегда останется тайной. Вначале были поражены работники больницы, но затем дело дошло и до их родственников. Слегли медсестры. Одну из сестер решил спасти священник миссии Ямбуку, доставив ее в больницу столицы Заира — Киншаса. Там она и скончалась, вызвав ужас среди медперсонала: никто ничего не понимал, а обстоятельства кончины могли и неверующего заставить поверить во что угодно, только не в здравый смысл. Палата, где она скончалась, была буквально выкрашена с потолка до пола ее кровью. Персонал отказался отмывать палату, ее просто заперли.

Чуть позже Карл Джонсон организовал плавучий госпиталь и пытался оказывать посильную помощь поселениям вдоль реки. Но вирус уже ушел. В джунгли, откуда пришел. Громыхнуло на горизонте, но гроза прошла стороной. Вирус вполне мог вспыхнуть, покрыв пламенем инфекции Заир и пойти дальше. Но почему-то этого не сделал.

Федор прочистил горло.

— От Эболы никого никогда еще не излечивали. Либо человек выживает, либо нет — очень просто.

— Но там не могло быть Эболы!

— Да. Согласен. Моя мысль сводится вот к чему — болезни, подобные Эболе появились в конце прошлого века в лесных районах Африки. До сих пор не известно ни одного случая, чтобы они проявились в более высоких широтах. Но «неизвестно», это еще не значит, что их не было. Почему бы не предположить, что эти вирусы порождает единый природный механизм? Почему бы не предположить, что в Кокошино появилась своя разновидность Эболы? Слишком уж похожи Кокошинский мор и этот вирус. Оба они взялись из ниоткуда, оба унесли почти девяносто процентов жизней, оба исчезли внезапно. Просто прекратились и все. Вот, что я хочу сказать. Этот мор прошел, как лесной пожар — выжег все, до чего дотянулся и…

Федор помахал руками.

— Ф-ф-фух!

Анна покачала головой.

— Все это ужасно. И то, что здесь произошло — тоже ужасно. Но болезнь — это не главная наша проблема.

— А что главная?

Знахарка повернулась к Насте.

— Расскажи ему.

Девушка поставила свою чашку, а Федор, пошарив в карманах, выложил на стол маленький диктофон.

— Это зачем?

— Профессиональная привычка.

— Я думаю, не стоит.

— Еще как стоит! Если мы хотим убедить в чем-то других людей, нам понадобятся все доказательства и любая информация, которая имеет отношение к делу. Рано или поздно все то, о чем мы сейчас говорим, нужно будет пересказать властям. И не один раз. Запись упростит нам задачу — ее мы сможем послать куда нужно и при этом оставаться здесь.

— Не уверена, что власти будут слушать присланную непонятно кем кассету.

— Будут. Поверь мне.

Анна смотрела на Федора и впервые за последнее время ее посетила мысль, что он действительно мог измениться. И не в лучшую сторону. То, что он сейчас говорил, звучало не очень логично, его аргументы явно были спорными, и сам Федор должен был прекрасно это понимать. Он разговаривал с ними, как с детьми, пытаясь объяснить свои намерения всеобщим благом. В глазах журналиста знахарка заметила новое выражение, и оно ей не понравилось.

— Ладно, — сказала, наконец, Настя. — Записывайте — я расскажу.

— Я попробую добраться до шоссе.

— Как?

— Пешком.

Глеб встал и принялся одеваться.

— Нашатырь не помог.

Дядя привалился к стене и опустил голову. Глеб заметил, что щеки у него блестят, и отвернулся. Сергей всхлипнул, закашлялся и стал медленно сползать на пол, как будто ноги уже не могли удержать вес тела. Он опустился на колени и, на этот раз, зарыдал открыто. По коже Глеба побежали мурашки. Взрослый человек, настолько утративший над собой контроль, вызывал одновременно чувства жалости и неприязни.

«Сломался… Терпеть ненавижу жалеть!»

— Я вернусь за вами.

Дядя не ответил. Глеб нерешительно топтался на месте, размышляя над тем, как лучше поступить. Нужно было что-то сделать или сказать — нельзя оставлять его так. Но в голову ничего не приходило. Серая апатия разлилась по телу. Не было сил. Ни на что не было сил. Очень хотелось опуститься на колени рядом с ним и заплакать. И обо всем забыть.

С огромным усилием Глеб взял себя в руки.

— Идите к Аленке. Я попробую помочь.

Дядя кивнул.

— Сейчас…

На улице было пасмурно. Преобладал серый цвет — земля, трава и деревья в дальнем конце поля напоминали мрачные руины давно заброшенного города. Несмотря на слабый теплый ветер, Глеб дрожал. Нос оказался забит, и дышать приходилось через рот. Он немного постоял на крыльце, пытаясь успокоиться, пытаясь уговорить себя, что все в порядке — обычная легкая простуда из-за вчерашнего переохлаждения. Но страх мешал сосредоточиться.

«Нужно закапать в нос! В доме еще должны быть капли в нос…»

Глеб спустился с крыльца и медленно двинулся вперед — к лесу.

Федору не сиделось на месте. В середине рассказа Насти он вскочил и принялся расхаживать из угла в угол, меряя комнату широкими шагами. Внутри все бурлило в предчувствии чего-то грандиозного, потрясающего, выходящего из ряда вон! Невероятного! Если верить тому, что говорила девушка, перед ним была сенсация! По крайней мере, совершенно недурственное журналистское расследование. Федор метался, как волк в клетке, сгорая от желания действовать.

«Нужно взять с собой камеру! Непременно камеру! И все время снимать! Это будет покруче ведьмы из Блэр. Господи! Если повезет — это будут такие бабки! Только бы не лохануть все. Нужно действовать осторожно»

Он взъерошил густые черные волосы.

«Нужны фотографии! Много фотографий! И заголовок — Дьявольский Лес! Нет! Месть Дьявольского Леса! Месть? За что месть? Черт — не важно! Да-да! Жаль, что меня не будет в кадре. Надо как-то уговорить их…»

Настя замолчала. Федор сделал еще пару рейсов туда и обратно и остановился. План предстал перед ним готовым и полностью завершенным, как бывало всегда. Теперь все остальное — дело техники.

Он посмотрел на Настю.

— Это самое поразительное, что я слышал в своей жизни!

— Что вы будете делать?

Федор вернулся за стол и выключил диктофон. Попеременно глядя на двух женщин, словно стараясь как можно крепче удержать их внимание, он произнес:

— Нам надо поехать туда и все посмотреть на месте. Нужно провести рекогносцировку.

— Ты хочешь отправиться прямо туда? — спросила Анна. — Это плохая мысль!

— Почему же? Что мы можем сделать, если сами ничего не видели? Я ничего не хочу сказать, но вы уверены в том, что говорите? У этого парня, у Глеба, могло разгуляться воображение…

Федор поймал сердитый взгляд Насти.

— И вообще — нельзя поднимать крик, если мы сами толком не знаем, что происходит!

Анна покачала головой.

— Я точно знаю: идти туда — это совать голову в пекло! У нас есть все шансы не вернуться обратно.

— Но мы…

— Я согласна, — вдруг сказала Настя. — Я поеду с вами.

— Правильно!

— Мы должны сначала подумать…

— Да о чем тут думать!

Федор обнаружил, что опять вскочил со стула и заставил себя сесть.

— Я не предлагаю бросаться туда сломя голову. В конце концов я тоже человек и жить хочу! Мы будем осторожны. Как только почувствуем, что что-то не так — сразу же повернем обратно.

Девушка смотрела на знахарку и в глазах ее читалась надежда. Анне стало нехорошо. Как она может отговаривать их? Она, которая позвала Федора, которая обнадеживала и утешала эту девочку… Отступать было поздно и нечестно. Ко всему прочему, знахарка надеялась, что успеет почувствовать опасность раньше, чем дело примет крутой оборот. И Федор отчасти прав. О чем они смогут говорить, не имея ни малейшего доказательства? Нужно ехать. Анна повернулась к журналисту.

— Что ты предлагаешь конкретно?

— Я предлагаю поехать туда завтра утром и пройти по направлению к ферме столько сколько сможем. По пути будем фиксировать все происходящее, для этого я возьму камеру. Если что-то пойдет не так — сразу поворачиваем обратно. Такой план годится?

Настя кивнула. Знахарка нехотя поддержала ее.

— Отлично. Тогда завтра, скажем, часов в восемь утра. Встретимся здесь и поедем.

— Мне нужно будет отпроситься в библиотеке. Но я приду.

— Отлично!

Чем ближе подступал лес, тем медленнее шел Глеб, борясь с желанием развернуться и убежать. Он пытался уговаривать себя, убеждал, что перед ним всего лишь деревья, кусты и трава. Но сам не верил в это. Тени, отбрасываемые высокими стволами, казались ему неестественно густыми и темными, шелест листвы был слишком похож на шепот, а на дороге неожиданно возникли выбоины и канавы, которых раньше не было.

Впереди показался первый ствол из тех, что повалились несколько дней назад. Там, за ним, лежат и другие, один из которых чуть не убил его… Глеб почувствовал свой страх, словно ток, бегущий по проводам нервов и заставляющий их вибрировать. Он перелез через первое препятствие и осторожно, постоянно оглядываясь по сторонам, пошел вперед. Темные деревья возвышались над ним и молчали. Дорога, по которой он пробирался, оглядываясь, словно вор, показалась ему слишком узкой. Даже не верилось, что по ней мог ехать огромный пикап.

Еще несколько шагов и, среди темных крон, раздался шепот. Где-то рядом скрипнуло и затихло. Глебу стало жарко. Он открыл рот и задышал часто, как собака. Сердце стучало оглушительно, мешая слушать. Слушать. Снова скрипнуло. Шелест листвы усилился и превратился в отвратительное шипение. В нем ясно прозвучала угроза. Глеб сделал еще один осторожный шаг и застыл.

Прямо перед ним, метрах в трех, посреди дороги рос большой куст. Просто невероятно, как он мог вырасти здесь за несколько дней! Очень захотелось крикнуть, но страшно было даже шептать.

«Что ты с нами делаешь? Что ты такое? Ну что?!»

Перед глазами, четко, словно фотография, возник образ Насти. Она сидела на стуле в библиотеке и смотрела в окно. Затем видение исчезло и сменилось другим: дядя, стоящий на коленях, а по щекам его текут слезы. И снова перемена — Аленка, и ее волосы, плывущие в неподвижном воздухе.

Что-то мелькнуло впереди. Какое-то маленькое черное существо стремительно пересекло просеку и с треском врезалось в густые заросли подлеска. Глеб не успел толком рассмотреть бегуна, но заметил, что передвигался он на двух конечностях. От страха его затрясло, и в тот же момент, словно нечто почувствовало его испуг, раздался протяжный хриплый стон.

Этого было достаточно. Глеб повернулся и, заплетаясь в собственных ногах, пошел обратно. Он дрожал и дергался на ходу, словно бесноватый, а из-под куртки вырывались душные потоки жара, обдавая лицо.

Ира лежала на кровати, неподвижная и прекрасная, словно Белоснежка. Бледность разлилась по коже, окрасив ее в серые тона, нос стал тоньше, скулы заострились. Уже несколько часов она пребывала без движения, окутанная сном, слишком похожим на смерть.

Но женщина все еще боролась. Сергей несколько раз подносил к ее губам карманное зеркальце, и каждый раз стекло запотевало.

«Если в ближайшее время ничего не изменится — она погибнет. Просто погаснет, как спичка»

Сергей взял жену за руку.

А сквозь стену, из комнаты дочери доносились веселые мелодии сказок. Аленка только что позавтракала бутербродами, которые он для нее соорудил, и снова уселась посреди пола, чужая и странная, полностью отрешенная от всего происходящего вокруг. Она не спрашивала о маме уже второй день, и иногда Сергею казалось, что ей все равно. Жуткая мысль — страшная — «Это не мой ребенок! Этот что-то другое!».

«Ужасно. Ужасно и несправедливо»

Оставалась лишь одна надежда — Глеб. Или он что-то сделает, или все погибнут. И бонусный вариант: то, что живет в нем, вырвется на свободу, и тогда… Это тоже выход. Не лучше и не хуже других.

Аленка у себя в комнате засмеялась.

Глеб вывел трактор в поле и, не торопясь, двинулся вперед, держа курс к центру. В прицепе перестукивались две огромные покрышки, и позвякивала канистра. Спина ныла от напряжение, но это было не важно.

«Я знаю, что важно! Разжечь костер! И пусть дымит так, чтобы видно было издалека! Они не могут не заметить. Они испугаются. И придут»

Глеб не верил в это, но упрямо продолжал свой труд.

Почти час ушел на то, чтобы сгрузить покрышки, облить их бензином и поджечь. Черный дым, сначала слабый и робкий, а потом все гуще и гуще, лениво потек в серое небо, словно исполинская колонна. Глеб задрал голову и высоко над собой увидел птиц. Они летали кругами и изредка покрикивали тоскливыми тихими голосами.