ПАМЯТИ ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА

Умер не Божий Дар, являвший миру неповторимые образы. Отслужил своё — организм, обладавший этим Даром.

И всё же весть — ошеломляющая.

Смерть была внезапна, как разящая разум молния. Она не была запланирована всяческими слухами, лежаниями на больничных койках и т.п.

Многие современные стихотворцы патриотического толка, в том числе и я, жили за Юрием Кузнецовым, как за каменной стеной: пока жив этот несравненный Поэт — живы и мы, т.е. — жить м о ж н о. Но он ушёл... не попрощавшись. Его как бы срочно вызвали. Позвали. Вряд ли — "всеблагие". И вряд ли — на пир. Его позвали в могилу. А ведь он не был стариком в поэзии, её пенсионером. Он работал. Да и по возрасту, во всяком случае — для меня, который старше Юры на десять лет… Печально, однако — неотвратимо. Т.е. — безжалостно.

Юрий Поликарпович Кузнецов был и остаётся крупнейшим русским поэтом, и не потому ли, вот уже второй день после его смерти, — ни слуху, ни духу в средствах массовой информации об этой утрате, во всяком случае — здесь, у нас в Питере. О каком-нибудь гандболисте-футболисте долдонят по радио и телеку до хрипоты. А ведь все эти "исты", в том числе от политики, — ничто по сравнению с гением от поэзии. Ибо нравственный вклад его в судьбу народа несравним с усилиями марионеток.

Повторюсь: можно горько поплакать по усопшему человеку, по его хрупкой оболочке, но Дар Божий, которым этот человек обладал, — нерушим. Ибо — нерукотворен. А Душу Поэта — упокой Господи!

Глеб ГОРБОВСКИЙ

18 ноября 2003 года,

Санкт-Петербург.

Станислав КУНЯЕВ:

Всё сказать о выдающемся русском поэте невозможно. Будущее скажет о нём то, что ещё не высказано нами...

Последние годы его вторым родным домом стал журнал "Наш современник". И, работая там, Юрий Поликарпович был одним из тех центров притяжения, вокруг которого объединилась вся русская литература, вся русская поэзия. Он оставил нам свои мысли, свою волю, свою любовь к России, к русской поэзии... Я помню, как на пороге XXI века он говорил: "Надо прорваться в третье тысячелетие. Надо обязательно прорваться". И Юрий Кузнецов прорвался туда — своими последними книгами, своими последними заветами, всей своей судьбой, всей своей поэтической жизнью. И эта жизнь, несмотря на его преждевременную смерть, будет продолжаться, пока жива Россия, пока жива наша история, пока жива наша память...

Владимир ГУСЕВ:

Есть знаменитая русская могила, там на камне выбито: "Здесь лежит Суворов".

Неохота выбирать оценочные эпитеты для Юрия Кузнецова. Здесь вот, перед нами, лежит Юрий Кузнецов.

Это истинно эпоха в нашей литературе и жизни. Один из последних общенациональных поэтов. Центробежные силы господствуют; все разбились на жалкие кучки. Юрий Кузнецов — да, из общих.

ХХI век, третье тысячелетие, как и следовало ожидать, начинается неудачно для нашей литературы. Проскурин, Юрий Кузнецов…

Много точек. Людей измотали 90-е годы, теперь мы это расхлёбываем.

К чему я это?

Юрий Кузнецов был человек жёсткий в самом лучшем смысле этого слова. Он всегда помнил о главном и не шёл на компромиссы ни в духовном, ни в житейском плане.

Человек волевой и мужественный как творец и как гражданин.

Земля пухом, царство небесное.

Его поэзия — его наследство нам.

Воля и мужество — его завет нам.

И ничего другого нам и не остаётся и не может остаться.

Валентин РАСПУТИН:

Что бы мы ни говорили сегодня, какие бы самые точные прощальные слова ни пытались найти, всё будет приблизительно. И всё будет как бы нескладно. Останется наша вина перед Юрием Поликарповичем, потому что мы-то еще здесь, а он уже отправился туда, для того, чтобы представлять там и нас…

Юрий Поликарпович был, конечно, удивительный человек. Каждый большой поэт — удивительный человек, умеющий находить те точные, глубокие, мудрые и добрые слова, органически составляющие его поэзию, его литературу. Юрий Кузнецов это умел. Он умел забираться в такие глубины, которых, казалось бы, никому не позволительно касаться. И это было поразительно. Часто, при встрече, мне казалось, что передо мной не тот человек, который всё это писал. Что в этом человеке есть какой-то еще другой человек. А человек, стоящий передо мной — просто для общения с нами. Юрий Кузнецов был не только великий поэт, он был и замечательный прозаик. И та проза, которая была опубликована в журнале, в его книгах, тоже вызывала удивление — тем, как он может находить столь точные, мудрые… слова.

Была в нем та высшая мера требовательности, которая так необходима в литературе. Он предъявлял ее всем: и себе, и своим ученикам, и своим товарищам, — всем, кто был рядом с ним. Сейчас, я думаю, эта мера снизится…

И всё же, не надо нам печалиться по поводу того, что телевидение не сообщило о кончине Юрия Поликарповича. Хотя бы потому, что он… ушел чистым, без всякого соприкосновения с той грязью… У нас своя система оповещения. И, быть может, это даже хорошо, когда половина России будет считать, что он еще жив, работает — будет считать еще недели, месяцы… Ну и что в этом плохого? Мы говорим — он с нами. Потому что не только стихи его с нами. Он с нами, как бы вживе. И для многих в России будет точно так же…

Ему не нужна реклама… Разве была реклама у Николая Рубцова? А ведь его любит и знает вся Россия. То же самое можно сказать и о Юрии Поликарповиче Кузнецове. И это будет продолжаться до тех пор, пока останется хоть один читатель, душой и сердцем принадлежащий русской культуре.

Горько сегодня, тяжко. И в то же время я, с одной стороны, вспоминаю Юрия Поликарповича как человека волевого, решительного, уверенного. Иногда казалось даже — самоуверенного. Но бывали минуты, и нередкие: взглянешь на него — и такая отрешенность, такая беззащитность чувствовалась и сквозила в нем, что продирала дрожь от этого его вида. Я думаю, к уходу он готовился. Уход всегда неожидан. Уход всегда трагичен. Но для человека это все-таки обретение вечности…

Феликс КУЗНЕЦОВ:

Это вторая смерть поэта, потрясшая меня. Первая смерть — Николая Рубцова, а вторая — Юрия Кузнецова. Как и Рубцов, Юрий Кузнецов, безусловно, останется в нашей отечественной литературе как классик второй половины XX века. Лично я более крупного поэта, если иметь в виду последние десятилетия нашей жизни, просто не знаю. Конечно, это — наследник и продолжатель тютчевской традиции, тютчевской мощи. Это поэт бытийный, поэт антологический, поэт смыслов. И, прежде всего, — смыслов. Его уход — огромная потеря в нашей духовной жизни...

Беда заключается в том, что людям не дано осознавать масштаба происходящего. Ведь и масштаб Рубцова при жизни мало кто осознавал. Подлинный масштаб — как органического и гениального поэта. Сегодня мало кто в полной мере осознаёт масштаб, значение и вклад Юрия Кузнецова в русскую поэзию, и — шире — в духовную жизнь... Конечно, потрясает тот факт, что практически ни одна газета, за исключением, пожалуй, "Литературной", и тем более российское ТВ — не откликнулись на смерть поэта. Это — вызов. Вызов невежества и нелюбви к нашему Отечеству. Мы этот вызов принимаем.

И так же, как многолетнее замалчивание Рубцова, которого не пускали ни на телевидение, ни на радио, ни в печать, не помешало стать ему общенародно признанными классиком — точно так же и классическая поэзия Юрия Кузнецова пробьет этот покров равнодушия, нелюбви… Ибо он уже сегодня — великий русский поэт… Слава его, влияние его, значение его будут только расти — это единственное, что может нас примирить с таким ранним, безвременным и неожиданным его уходом из жизни.

Владимир КОСТРОВ:

Творчество многих поэтов, имена которых сейчас "на слуху", не несет в себе той великой духовной новизны, оставленной Юрием Кузнецовым… Например, "Атомная сказка" — это определение целого века, а быть может, и двух. И почти единственное во всей истории. Быть может, нечто похожее было у Боратынского, но Юрий Кузнецов сделал это, по моему мнению, точнее и сильнее.

Когда звучит имя Юрия Кузнецова, мне слышится музыка Вагнера, Скрябина, Прокофьева, Свиридова — это тот звук, который он нам оставил вместе с удивительной поэтикой, былинной поэтикой, вернувшейся к нам, поэтикой построения современного мифа… И в то же время поэтикой библейского масштаба. Он был в масштабе своего исторического времени…

Сергей ЕСИН:

Юрий Поликарпович Кузнецов всю свою жизнь был связан с Литературным институтом. Он пришел туда студентом и последний раз ушел оттуда в прошлый вторник — профессором. Сегодня мы все будем говорить о двух вещах: о том, что он незаменим и какое место займет его поэзия в русской литературе. Что касается незаменимости… Он был блестящий мастер, и заменить его невозможно. Остались многие его ученики. Сейчас в Литературный институт приходят из различных городов нашей страны телеграммы с соболезнованиями. Приходят телеграммы и из-за рубежа, так как было время, когда мы учили студентов из Украины, Молдавии и многих других республик…

Часто, встречая друг друга в этом доме, мы шутливо говорим: "Ну, здравствуй, классик!" Но, по сути дела, классиков очень мало. И один из истинных — Юрий Поликарпович Кузнецов. Мне приходится читать много студенческих работ, и могу вам сказать с полной ответственностью — "под Кузнецова" писали, пишут и будут писать. Потому что он затрагивает глубинные, материковые стороны нашей жизни…

Мы сейчас собрались в маленьком зале, но отчетливо осознаем, что этот зал — вся наша страна. А "прекрасное" российское телевидение практически ни одного слова не уделило такому замечательному русскому поэту… Но ведь и сам Юрий Кузнецов писал, что это люди другого круга. Наш круг навсегда сохранит память об этом выдающемся русском человеке и поэте.

Владимир БОНДАРЕНКО:

Сейчас уже можно сказать просто и ясно: умер последний великий поэт XX века. Уверен, в русской поэзии еще будет немало новых ярких поэтических открытий, но все они уже будут принадлежать новым векам.

XX век в русской поэзии закончился 17 ноября, со смертью Юрия Кузнецова. На Руси всегда хватало талантов. Есть и сейчас немало талантливых поэтов, но поэзию всегда определяют вершины. XX век начинался вершиной Александра Блока, закончился вершиной Юрия Кузнецова.

Еще на днях мы сидели вместе у него на даче и Юрий читал свои последние стихи, особенно он гордился, и по праву, стихотворением "Поэт и монах". Это не просто ответ всем надоедавшим ему мелким оппонентам — он никогда не умел мелочиться — это ответ поэта "на смертном рубеже", ответ на все времена.

Что есть в уме, то есть и в чувстве,

А значит, в сердце и в искусстве.

Искусство смешано. Пусть так.

Пусть в нашем поле плевел много.

Но Богу дорог каждый злак.

Ведь каждый злак — улыбка Бога...

Ему есть чем ответствовать и перед людьми. И перед Небом....

А потом мы жгли его черновики на пустыре за дачей, и Патима, жена его, спросила: "А что делать, если болит в груди?"

Увы. Это была уже сердечная боль. Это было предвестие большой беды. Утром 17 ноября в одночасье его не стало. Ушла сразу суета его завистников и злопыхателей. Остался наедине со своими читателями великий русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов. Классик русской поэзии. Стихи обрели свою вечную свободу и совершенство. Обрели ту классическую законченность, которая наступает только после смерти. Стихам дано вечное будущее.

А я буду вспоминать свою поездку с ним и Атамурадом Атабаевым по южному Туркменистану ещё где-то в начале восьмидесятых годов. Его величественный жест, когда он отказался от делегатства на съезд писателей СССР в знак протеста, что руководство союза не пожелало включить в число делегатов Николая Тряпкина. И многое другое за наше долгое знакомство в двадцать с лишним лет.

Да. Он знал себе цену, но насколько он был скромен и непритязателен, насколько деликатен в быту — знают немногие.

Я просто тяжело переживаю, по-человечески — его уход. Знаю лишь, что у меня остается впереди встреча с Юрием, с его голосом — при расшифровке нашего последнего диалога. И всегда на помощь придут его стихи.

Юра, дорогой, вечная тебе память. Упокой душу твою!