"Собака Кантерсельфа" - читать интересную книгу автора (Динаев Дино)

9.

Договорились, что будут светить чуть сбоку. Освещение оказалось кстати, когда ему передали написанные генералом листки. Артемий, стоя перед покойниками и уже ничего не соображая, громко прочитал:

– Вы смотрите "Алгинский Патруль". Сводка происшествий за сутки! – гаишники зааплодировали. – Крупное ДТП произошло на Столичном проспекте. Спилер спецмона, на котором по нашим данным находился полковник Ребрий, сбил патрульную машину ГАИ и даже не остановился для оказания помощи раненным милиционерам.

– Один из них шевелится, – заметил тот, что с камерой.

– Гребездаев!

Старшина подбежал и замахнулся подобранной с земли железякой.

– Не, не шевелится, показалось.

– Гребездаев, назад! Яблонский, продолжай!

– Два молодых парня, недавно пришедших в милицию из армии, погибли на месте. Это уже далеко не первый случай, когда бойцы спецмона грубо нарушают правила.

Буквально на днях произошла трагедия со свадебным кортежем. Мы вправе спросить.

Доколе, полковник Ребрий будет расплачиваться нашими жизнями? Прокуратура начала официальное расследование, получена санкция на обыск в санатории "Полный Фарт" и ордер на арест командира спецмона полковника Ребрия. Пора восторжествовать справедливости, вы не находите, граждане?

– Снято! – гаишники опять зааплодировали, потом споро убрали свет и заботливо унесли цифровую видеокамеру, якобы для проверки заводских номеров, но Артемий понял, что больше не увидит ее никогда.

– Одежду снимать? – спросил он.

– Не надо, она с покойников и им больше не понадобится, – успокоил старшина. – А ты молодчина. Как ты Никитоса? Доколе! Хорошо сказано. Пора навести порядок и все такое! Наведем, будь спок, милая. Переворошим все осиное гнездо. Знаешь, твоя пленка в Москву поедет, на первый канал!

Окно дежурки было закрыто изнутри железной заслонкой, из-под которой пробивалась полоска света. Инспектор Вопилин постучал об железку ключом от машины. Изнутри раздался женский вскрик.

– Тихо ты, не прикуси! – строго сказал мужской голос.

Заслонка была с треском отдернута в сторону, и стал виден голый торс спецмоновца в берете и при оружии. На плече, бугрящемся от мускулов татуировка "Кот-Д-Ивуар.2006.ДМБ".

– Старший лейтенант Бу-бу-бу, – Вопилин кинул руку к козырьку.

– Чего надо? – грубо спросил боец.

– Позови командира!

Некоторое время спецмоновец осмысливал сказанное. Потом вытянул в окошко огромную длань размером с дачную лопату и, коснувшись лба оторопевшего инспектора, констатировал:

– Летеха, ты совсем горячий. Перегрелся на морском песочке? Давай вали отсюда!

– Как вы разговариваете со старшим по званию? – инспектор с негодованием отбросил руку.

– Откуда ты знаешь, что старше? Я ведь голый, – резонно возразил спецмоновец.

– Слушай, боец, ты хоть устав признаешь? Ты ведь вроде на службе. У тебя должен быть начальник караула. Ты понимаешь, что можешь быть наказан?

– Это как же? – охранник деланно удивился, чем окончательно вывел инспектора из себя.

– Рапорт на тебя напишу, будешь на губе париться и гальюн чистить! Зови начальник караула, олень!

– Это кто олень? – боец повторно высунул свою далеко выдающуюся длань, но инспектор был готов и благоразумно отступил назад. – Подожди, никуда не уходи.

Подняться сразу ему помешал лишний груз.

– Отцепись ты! – крикнул он вниз.

Из-под стола показалась довольная физиономия с размазанной по лицу губной помадой.

– Поцелуемся, морячок? – предложила девица, вытянув перепачканные губы трубочкой.

Инспектора самую малость замутило.

– Стой, ты куда? – дверь будки распахнулась, и в полосе света возник смецмоновец в бугрящихся трусах.

Инспектор, не отвечая, отступил в калитку. Босой боец, берет в одной руке, автомат в другой выскочил следом и замер. Вся дорога на видимом протяжении была заставлена машинами ГАИ с пульсирующими лампами. У спецмоновца вырвался неприличный возглас, и он кинулся обратно, однако перед самым его носом калитку заботливо прикрыл огромный гаишник по фамилии Фуфаев, выглядевший даже по сравнению с нехилым бойцом папой рядом с семиклассником.

– Стрелять буду! – предупредил спецмоновец, нахлобучивая берет.

Тотчас возникший сзади второй брат-близнец безо всяких усилий вынул у спемоновца автомат, и лишь ценой титанического напряжения тому удалось оставить свои пальцы при себе.

– Да я бы и не стал в милицию стрелять, – пошел на попятную спецмоновец. – Хотите, я начальнику караула позвоню?

– Сами позвоним, шагай в автозак!

Бойцу вывернули руки и сковали за спиной. Когда уводили, он успел крикнуть:

– Братцы, полундра!

Подсуетившийся Гребездаев заботливо заткнул ему рот его же беретом:

– Чего орешь, дура? Людей перебудишь.

Несколько гаишников зашли за ворота и растворились в темноте, грамотно занимая круговую оборону. Старлей вошел в дежурку и перехватил пожелавшую вырваться на свободу девицу.

– Всем оставаться на местах, – строго прикрикнул он, ища подходящее место, куда бы поместить задержанную.

Подходящее место нашлось под столом. Офицер затолкал ее туда, она особо и не сопротивлялась, сел на стул, перед этим приспустив инспекторские галифе, чтобы не мялись.

Из машины выбрался генерал Крутохвостов. Его замы расстелили на капоте карту санатория и стали изучать ее как перед сражением. Крестиком было указано местонахождение полковника Ребрия.

– Товарищ генерал, генеральный прокурор санкции не дал! – из машины выбрался майор со спутниковым телефоном.

Нисколько не стушевавшись, генерал взял трубку и сказал:

– Ну-ка дай трубу этому сукину сыну Вершигоре! Как брать не хочет? Захочет. Скажи, Красная Рожа хочет с ним поговорить. Да так и скажи: Красная Рожа!

На том конце почудилась некая возня. Потом в трубку протиснулся голос не выспавшийся и злой.

– Чего вытворяешь, Спиридон? Вообще оборзел? Вообще оборзел спрашиваю? Три часа ночи! Твои люди вломились, натоптали на ковре! Персидский, пять штук баксов стоит. Если жена узнает, она тебя за волосы!

– Не узнает, она на Кипре. Ты, между прочим, тоже не один.

– Сейчас не те времена, Спиридон Макарыч. Я могу быть хоть с персидским котом, никого это не касается, кроме меня и персидского кота!

– Все, остыл? Теперь к делу, Петро, ты почему санкцию на обыск не подписываешь?

Вершигора затих, потом спросил:

– Ты там один?

– Естественно, – Крутохвостов оглядел свое пульсирующее полицай – лампами воинство.

– Ты чего, охренел, Спирька, ты на кого бочку катишь? На кого ты руку посмел поднять, спрашиваю? Иван Иваныч тебя самого на вахту с рюкзачком зашлет за такие дела! И это в лучшем случае. Что ты там за революции устраиваешь, революционер хренов? Ты хоть генерал, но дурак. Да Иван Иваныч тебя на площади повесит, а ему за это ничего не будет. Орден дадут, может быть. Да что б ты в море утопился.

Давай я положу трубку, и будем считать, что мне приснился кошмарный сон.

Один из замов осторожно заметил:

– Штурмовые группы сформированы. Выдвигать на исходную или дать отбой? Ордера ведь нет.

– Выдвигайте, – проговорил Крутохвотов, закрыв трубку ладонью. – Мне плевать, будет ордер или нет. Все тут разнесу.

– Что ты там разносить собрался? – зашелся на том конце прокурор. – И как это тебе плевать на ордер? Да если я скажу, сам знаешь кому, что ты сказал про государственный документ!

– Не распаляйся, Петь, – запросто обратился Крутохвостов к прокурору республики.

– Для телевидения и проституток-журналисток свой пыл побереги. Расскажи лучше про свою новую тачку "Спилер Макиавелли". У меня и номерок есть.

– Пустое. Нет у меня такой машины. Эх, Спиридон, знаешь, сколько такая стоит? – Вершигора вздохнул. – Разве нам с тобой при таких зарплатах заработать?

– Да? А дед твой столетний с Урала, выходит, заработал, раз она на него записана?

Сколько же у них там, в деревне платят? Неужто больше, чем генеральному прокурору? Можешь не отвечать, у меня и это записано.

– Ну и скотина ты, Спирька! Да хоть бы и на деда? Я тут не при чем. Его и судите.

Ему сто лет в обед. Все одно, он раньше преставится, чем вы ему дело пришьете.

– Его может и нет, а машину вполне могут конфисковать.

– Вот уж дудки! Она чистая, не ворованная. Как ни кичишься своими информаторами, мои тоже не хуже. Я ее пробил по базам.

– Хуже, Петька. Много хуже. "Спилер" действительно не ворованный, но ищут его усиленно, особенно за океаном. В ста километрах от Нью-Йорка есть мотель, в котором его и замочили.

– Кого? – севшим голосом спросил прокурор.

– Хозяина тачки, дурило! Он когда на заднем сиденье лежал, все кровью пропиталось.

Ты, наверное, обрадовался, пень трухлявый, что тебе новый салон достался? Обивку-то то сменили, а кровь на поролоне, на коврике? Успокою, там ее немного, можешь шибко не брезговать. Так капли. Для экспертизы разве что хватит.

– Ты все врешь!

– Может содрать обивку, если не веришь. Но лучше машину не порть. Сообщу тебе по большому секрету, водилу по моей наводке замочили, а уж потом паленую тачку я тебе подсунул. Как видишь, я не просто так из конторы ушел, и плацдарм заблаговременно подготовил.

– И на многих у тебя материалец имеется?

– Да уж позаботился, Петь. Ну что подпишешь?

– Да! – рявкнул Вешигора. – Все- таки, Спирька, это не честно пользоваться своим служебным положением. Тем более прежним. Ты ж в конторе год не работаешь, а документики выходит, с собой тягаешь. Не хорошо.

– Болтаешь много. Подписал?

– Да подписал. Пока тебе ордер доставят, много чего может измениться.

– А мне и не надо доставлять. Дай трубку майору. Кузьмин, по факсу на управление ее переправь!

Крутохвостов любовно послушал трубку, заметив:

– Воет Петр Анисимович, – потом подобрался, оправил китель на грузном теле. – Пошли, ребятки. Покажем, кто в доме хозяин.

Согласно агентурным данным, полученным от завербованных шлюх, полковник Ребрий проживал в здании санаторной сауны. Она стояла на отшибе, что позволило гаишникам ее полностью блокировать. Группа захвата стремительно ворвалась в дом.

Начальник спецмона, одно имя которого наводило ужас на жителей Алги, лежал навзничь на панцирной койке в одних трусах. Несмотря на произведенный шум, глаза его оставались закрытыми. Братья Фуфаевы переглянулись:

– Он не спит, – сказал тот, кто был старше на три минуты.

В ту же секунду полковник вскочил, будто подброшенный артиллерийской пружиной и кинулся на братьев. Они были крепкими ребятами, весили свыше центнера каждый, но полковник одного за другим отправил их в долгие планирующие полеты.

В драку ввязались остальные бойцы группы захвата. На одной руке полковника повисло четыре человека, на другой три. Полковник взъярено зарычал, мотанул руками в одну сторону, в другую. Дал затрещину, раздал пару пинков – и освободился. Когда хотел уйти, наткнулся на давешних братьев.

– Добре, – сказал один, вытирая кровавые усы.

С воплями на улицу хлынула группа захвата, вынося раненных. В доме раздавался треск, и стены ходили ходуном. Братья Фуфаевы продержались три минуты. Дверь распахнулась, и вышел слегка запыхавшийся Ребрий.

Прямо под пулеметы стоявшего впритык к крыльцу спилера и инспекторам числом не меньше сотни.

– Заставляете себя ждать, Никита Сергеевич, – попенял Крутохвостов. – Как старший по званию приказываю вам сдаться. Получен ордер на ваш арест, и если у вас нет намерения подчиниться, мы вынуждены будем вас пристрелить. В доме есть кто-нибудь еще?

– Только две шлюхи.

– Отлично. Значит, мы уже начали сотрудничать.

– Плевать я на вас хотел. Банкуйте.

Усталый, но довольный генерал шел впереди, заинтересовано нюхая сорванный с газона лютик.

– У тебя, полковник, губа не дура, такие хоромы отхватил! Жил бы да жил, шлюшек своих пас. На фига ты на рожон попер? ГАИ сейчас обрело силу. Думаешь, тебя Иван Иваныч вытащит? Сомневаюсь. Вот сейчас наступит утро, и в утреннем блоке пойдешь ты у нас прямым репортажем по всем каналам. Мы уже и материалец переслали, и фотографии из личного дела. После этого тебя сам господь бог не отмажет! – говорил он, особенно ни к кому не обращаясь, но шедший в шаге сзади старшина Гребездаев усиленно кивал головой.

Еще чуть сзади братья Фуфаевы вели под руки скованного полковника Ребрия. Вслед за братьями с легким топотом казенных ботинок шел небольшой полк ГАИ. Санаторий не спал, несмотря на позднюю ночь. В корпусе горел свет, и залихватски играла музыка на разных этажах. Обитатели санатория, по большей части сотрудники спецмона, веселились, совершенно игнорируя тот факт, что остаются без командира.

Крутохвостов недовольно сдвинул брови и решительно шагнул к калитке, чтобы покинуть территорию санатория и раствориться в ночи вместе с пленником, к которому у него накопилось прорва вопросов, и для поддержания чистосердечной беседы имелся скополамин в нужном количестве.

Как оказалось, на улице за время их отсутствия произошла небольшая рокировка.

Машины ППС, обязанные по плану намертво блокировать проходную, были раздвинуты, и против ворот стоял несоразмерно длинный "Спилер-Кинг-Корвет", черный, тонированный, со сверкающими серебряными дисками.

Крутохвостов побагровел и жестом подозвал Марголиса, курировавшего протокол.

– Что здесь происходит? Откуда взялся этот хлыщ? Скажите ему, чтобы убирался или сами уберите!

Зам повел себя неадекватно. Во-первых, он ничего не мог сказать. Надувал губы, таращил глаза. Во-вторых, он старался повернуться лицом к лимузину, отклячивая генералу огузок.

– Что здесь происходит? Потрудитесь объяснить! – не выдержал Крутохвостов. – Вы что, приведение увидели?

Из безразмерного нутра машины раздался слабый еле слышный стук. Марголис с поспешностью изголодавшегося мопса, вцепляющегося в сосиску, ухватился за ручку и потянул. Дверца причмокнула и открылась. Крутохвостов с негодованием потянулся, чтобы захлопнуть ее обратно, но на полпути рука вмерзла в пространство и время.

– Не может быть, – прошептал генерал онемевшими губами.

Многочисленное воинство замерло как на стоп кадре, и в наступившей гнетущей тишине от нечеловеческого перенапряжения кто-то пукнул. Гребездаев сделал шаг назад, и втерся в толпу коллег, умудрившись не раздвинуть сомкнутый строй.

Внутри гробообразого лимузина на необъятном сидении в позе глубокой задумчивости сидел человек. Кожа обивки была белая, и человек был в белом. В кальсонах. Босой.

Носки торчали из стоящих рядом лаковых штиблет за две тысячи долларов. Это круглое лицо с тонкой щеточкой усов Крутохвостов имел честь лицезреть каждый день на огромной перетяжке через Южное шоссе.

– Иван Иваныч! – вырвалось у него, пока голос не сел окончательно.

С благоговейным шорохом воинство за его спиной таяло, растворялось в ночи.

Гаишники перли напролом через газоны, лезли через забор. Драп осуществлялся в полном молчании. Молчали даже те, кому в момент перелезания отдавили пальцы или наступили на голову.

– Альфред Леонардович! Здравия желаю, господин Темнохуд! – поправился Крутохвостов.

При виде "Иван Иваныча" он почувствовал религиозный ужас. Что-то типа экстаза, в который впал тот парень с чайником, на которого из-за заплеванного поворота в Смольном внезапно вышел застегивающий ширинку великий Ленин.

Темнохуд поднял на него взгляд, мало имевший сходство с портретным. Глаза были полны безразличия, а голос, когда он заговорил, оказался таким слабым, что Крутохвостов вспотел он напряжения, стараясь не пропустить ни одного высочайшего слова.

– Вы меня узнали, генерал? Как ваша фамилия, кстати?

Крутохвостов представился.

– Генерал Крутохвостов, говорите? Или может быть полковник? Что вы тут делаете, хотелось бы знать?

– Абсолютно ничего, господин капитан порта!

Крутохвостов физически почувствовал, как с погона упала первая большая звезда.

– Кто там у вас в наручниках?

– Никого!

– Это я, Альфред Леонардович! – встрял Никитос, демонстративно бряцая наручниками.

– Проводим операцию в плане борьбы с оборотнями в погонах, – пролепетал Крутохвостов.

– Ты сам оборотень! – слабым монотонным голосом начал выговаривать Иван Иваныч. – Я тебе яйца вырву! Я тебе…

Крутохвостов мгновенно высох от стресса. Он и не представлял, что самый богатый человек республики может так виртуозно ругаться. Обвинив его в немыслимых отношениях и соитиях со всеми ближайшими родственниками обоих полов, а также не родственниками, а вообще даже не людьми, а наоборот скотообразными, капитан порта неожиданно успокоился и сказал:

– Ладно, некогда мне с тобой разбираться. Приказываю отпустить полковника немедленно!

– Как отпустить?

– Ручками, тупой ты ослина! Или ты ждешь, чтобы я министра авиации разбудил и послал на тебя в пике стратегический бомбардировщик? Или, может быть, тебя голого показать по 1-й программе на всю страну? Чего ты добиваешься, генерал?

Хочешь светофоры мыть на перекрестках! Ты этого хочешь?

– Никак нет!

В чреве лимузина раздался бой часов. Подчиняясь ему, Темнохуд торопливо сунул таблетку в рот, запив из высокого хрустального фужера. Это потребовало некоторых усилий. Он перевел дух и продолжил уже сухим официальным тоном:

– Выполняйте, а я позвоню в президентскую комиссию и скажу, чтобы вас включили в наградные листы к юбилею МГБ.

– Служу президенту! – гаркнул Крутохвостов.

Темнохуд слабо махнул рукой:

– Трогай!

Крутохвостов подскочил, чтобы закрыть дверцу, и лимузин едва не проехал ему по ботинкам сорок пятого размера.

– Что Иван Иваныч сказал? – с любопытством спросил Марголис.

– В наградные листы включил. Завтра надо 1-ю программу посмотреть, – ответил Крутохвостов.

Когда он оглянулся, сзади неведомыми путями материализовался из воздуха старшина Гребездаев, заботливо убирая несуществующие соринки с погон.

– Руки с погон убери! Примета плохая, – свысока заметил генерал.

Кто его знает, может, звезду добавят? Привлекая к себе внимание, Никитос потряс браслетами.

– Тебе повезло, полковник. Сам Иван Иваныч лично просил меня, – похвалился Крутохвостов, он распорядился, и Фуфаевы нехотя освободили арестованного.

– Куда сейчас? – спросил Марголис.

– На море, – махнул рукой генерал. – Хочу без трусов поплавать. Люблю, когда медузы меня трогают. Так легко на душе становится.

Согласно утвержденному регламенту Альфред Леонардович Темнохуд приехал в Кремль за час до назначенного времени.

Это была не первая встреча с президентом, посему он знал как себя вести. Вернее, как вести себя не надо. Владимир Владимирович терпеть не мог чинопочитания, но и панибратства также не переносил. Еще на слуху была история с губернатором Несмачным. В приватной беседе ему вздумалось назвать президента на "ты", о чем он очень сожалеет в должности посла на Новой Гвинее. Место конечно курортное, но вся беда в том, что столицу периодически заливают наводнения, и любимая болячка всех посольских не сифилис, как можно было бы считать, а хронический ревматизм.

Темнохуд на плавно колышущейся "Каравелле-600", охрана на двух джипах, тоже бронированных, беспрепятственно пронесся с мигалками по Калининскому и въехал на территорию Кремля через Боровицкие ворота. К дому правительства пропустили только "Каравеллу".

У входа его ждал элегантный секретут с листочком, прикрепленным резинкой к черной блестящей папочке. Он сверил данные и препроводил в холл. Здесь охраны не было, но это было обманчивое впечатление. На стенах со всех сторон располагались зеркала. Казалось бы, для удобства посетителей, чтобы они могли привести себя в порядок после прохода по улице, вернее после тех нескольких шагов, которые они делали от своих роскошных тачек до дверей. На самом деле почти за каждой стекляшкой сидел стрелок, причем сектора обстрела перекрывали друг друга.