"Земля лишних. За други своя" - читать интересную книгу автора (Круз Андрей, Круз Мария)

Территория Ордена, о. Нью-Хэвен 22 год, 16 число 10 месяца, суббота, 10:30

Вчера вечером я вновь скатался на аэродром, к очередному прилёту челнока из Порто-Франко, и встретил троих братьев Рамирес и Раулито с такой кучей тюков, что они еле уместились в «сто десятом», невзирая на его размер и багажник на крыше. Попутно я успел пожаловаться начальнику смены охраны аэропорта на причуды Родмана, нагнавшего на остров каких-то непонятных людей, которых едва успеваю встречать. Приказ в сети, подписанный Спенсером Родманом Четвёртым, был тому наглядным подтверждением, и я молился, чтобы он сам его случайно не увидел, случись ему всё же заняться служебными обязанностями. Вся наша схема держится на его лени и авантюризме, исправься он — и всё развалится.

Я привёз всех четверых на вторую виллу, где нас дожидался Дмитрий, и сразу назначил всем задания — нечего без дела сидеть, у нас времени в обрез.

На следующее утро я снова приехал туда, одновременно со Смитом. Тот был молчалив, собран, вооружён и экипирован, равно как и ожидавшие его Джей-Джей с папашей. Суеты и настоящих сборов не было — оба уезжали налегке, вооружённые короткими «сто четвёртыми» и пистолетами. Мы пожелали друг другу удачи, обнялись, дочь Джо и Бонита расцеловались. Я подошёл к Джей-Джей, тихо спросил:

— Ты как? Готова?

— Вполне, — притворно равнодушно ответила она. — За меня не беспокойся, долетим куда надо и как надо.

— Я о другом. — Я взял её за плечо в знак некоей доверительности: — Если кто-то будет вести себя плохо — не теряйся. Лучше напугать сразу, чем потом мучиться. Тактика террористов, и она всегда работает. Не давай даже мысли у пилота промелькнуть, что возможно сопротивление. Поняла?

— Да, — кивнула она.

— Ну, тогда удачи, — отошёл я от неё. — Джо, береги девочку. Не давай злодеям вводить её в сомнения.

— За это не беспокойся.

Они уехали, а мы тоже взялись готовиться. Через час приехали Дмитрий и Карлос, просидевшие со вчерашнего вечера в кустах над домом Родмана. Сейчас их сменили уехавшие туда Маноло и Луис. Оба устали, немного продрогли, и Бонита взялась приготовить им горячие бутерброды. Я спросил у Дмитрия:

— Что и как?

— Вчера около двадцати трёх сорока в дом приехал высокий мужчина, рыжий, в разгрузке и с автоматом. — Он достал из сумки компактную видеокамеру, показав её мне с намёком «сам посмотришь». — На вид ему около сорока лет, по описанию совпадает с Маллиганом. С ним были две девушки-африканки, лет семнадцати-восемнадцати на вид. Ни наручников, ни чего-либо другого я у них не заметил. Рыжеволосый открыл дом ключом, завёл их внутрь, после чего вышел наружу. В течение десяти минут он заносил в дом какие-то мешки из полиэтилена, после чего вошёл внутрь и больше не выходил. Около двадцати пяти часов приехал серебристый «Рэйндж Ровер», в котором были двое — высокий блондин, на вид примерно тридцать, в лёгкой рубашке и летних брюках, без оружия, и второй, тоже около тридцати или немного больше, среднего роста, сутуловатый, брюнет с кудрявыми волосами. Оба совпадают с описанием Родмана и Бернстайна. В доме зажёгся свет, примерно через двадцать минут оттуда вышел Маллиган и уехал до сегодняшнего утра. Больше из дома никто не выходил. Шума слышно не было, видны были Родман и Бернстайн в гостиной, но девушек не заметил.

Дмитрий налил себе минеральной в стакан, большими глотками выпил, продолжил:

— Сегодня около семи ноль-ноль Маллиган вернулся в дом, уже без автомата и прочего железа, в обычной одежде. В восемь часов сорок минут Родман уехал на своём «Рэйндж Ровере». В девять часов десять минут из дома вышел Бернстайн, двадцать минут плавал в бассейне, после чего зашёл внутрь. Больше ничего не происходило. От Маноло с Луисом тоже ничего не слышно — значит, там тишина.

— Что с системами безопасности? — поинтересовался я. — Меня больше всего камеры на фасаде волнуют.

— Камер нет, я осматривал стену по сантиметру всё это время, — ответил Дмитрий. — И всё вокруг. Всё есть на видео, сам посмотришь. Датчиков тоже никаких не заметил. Да там и дверь такая же, как здесь, со стёклами. Родман без оружия ездит, значит, ничего не опасается.

— Хорошо бы так. Иному от оружия опасности для самого себя больше, чем от отсутствия оного, — протянул я. — Раулито!

— Что? — откликнулся маленький подрывник.

— Готов? Выезжаем, — скомандовал я.

— Давно готов. — Раулито показал на спортивный рюкзак, стоявший у выхода.

— Выходим.

Мы с Раулито были одеты в «орденско-служебном» стиле, то есть кобура напоказ, практичная одежда, удобная обувь. Оба в тёмных очках, я в панаме, а Раулито в берете. Этого обычно достаточно, чтобы никто вокруг не разглядел и не запомнил лица. При мне не было уже привычной «гюрзы», а вместо неё в кобуре покоилась трофейная «беретта» со съёмным глушителем. Она сегодня нужнее будет: нечего лишние следы оставлять, случись чего.

Бонита же, напротив, оделась легко и соблазнительно, в яркое и облегающее, под чем негде было спрятать оружие. В руках была небольшая сумочка, но с секретом. Пистолет в женской сумочке — это пошло, его доставать не меньше минуты придётся. У этой сумочки снизу отстегивалась и отскакивала в сторону одна из стенок. Движение пальцем — и прямо в руку, да ещё и незаметно для окружающих, выпадал бесшумный ПСС, который я ей отдал для этого дела. В самой сумочке лежал ещё и ГШ-18 — на всякий случай, если понадобится серьёзное оружие.

— Mi Amor, минутку внимания, — окликнул я её на выходе.

— Да? — обернулась Бонита.

— Твоё дело — войти, — сказал я, глядя ей прямо в глаза. — Если тот, кто откроет дверь, поведёт себя не так, как надо, — расходуй его сразу. Договорились? Нам их жалеть не надо.

— Договорились, — кивнула она. — Но всё же лучше сначала живыми.

— Естественно, — кивнул и я. — Зачем отклоняться от плана? Но если что не так…

— Я поняла.

— Ладно, с Богом!

Мы вышли во двор, загрузились в «сто десятый». Я выехал со двора, прокатил по подъездной дороге и, выехав на Главную, свернул направо. Теперь мне до перекрёстка перед гольф-клубом «Нью-Огаста». Там нас будет ждать Катя на служебной машине. Вообще-то она на работу на своей ездит, но на сегодня мы сочли, что ей будет лучше воспользоваться «лэндровером» с эмблемами на дверях. Мало ли кто обратит внимание на её визит? Две служебные машины у дома начальника — что может быть более объяснимо для случайного наблюдателя?

Через двадцать минут езды мы подъехали к клубу и увидели за перекрёстком трёхдверный «Дефендер 90». Мы подъехали сзади вплотную, остановились. Я вышел из машины, подошёл к водительской двери «девяностого». Катя сидела за рулём — бледная, напряжённая.

— Катя, как вы? — спросил я её, наклонившись к водительскому окну.

— Нормально, — тихо ответила она.

На то, что ей совсем нормально, было не очень похоже.

— Не волнуйтесь, мы сами всё сделаем, — сказал я. — Вы только в дверь позвоните — и можете даже не заходить.

— Я с вами пойду. Я хочу всё видеть.

Она говорила почти не разжимая губ, глядя прямо перед собой.

— Мария Пилар поедет с вами, — предложил я. — Хорошо?

— Конечно.

Я позвал Бониту, стоявшую в ожидании у правой передней двери нашего «сто десятого».

— Расшевели её немного, а то девчонка в обморок хлопнется. И вообще присмотри, а то мимо дороги промахнётся.

Бонита кивнула мне, затем заулыбалась, подошла к машине Кати, залезла на правое сиденье, чмокнула Катю в щёку.

— Привет.

— Привет, — даже слегка улыбнулась Катя.

— Катя, последний вопрос, — обратился я к девушке. — Другой пистолет взяли?

— Да.

Она взглядом показала на кобуру, из которой торчала рукоятка «Вальтера ППК».

— Мой старый, собственный, нигде не учтённый, — объяснила Катя. — Его не жалко выбросить, если что случится.

— Хорошо, — кивнул я. — Всё, с Богом.

Мало ли как пойдёт дело в доме. Всё же лучше Кате своё оружие с собой не тащить: вдруг случится выстрелить? У неё оружие служебное — возможно, и баллистическая карта с него сделана, следы останутся. Я вернулся к своей машине, где Раулито уже перебрался на переднее сиденье.

— Как она? — спросил он меня.

— Выдержит, — отмахнулся я. — Первое убийство всё же. Считай, что в первый раз в первый класс.

— Ага.

Раулито предстоящее трогало мало. Наш маленький минёр успел много в жизни повидать, хоть по внешнему виду сразу и не скажешь.

Мы тронулись с места и покатили дальше маленькой колонной. Проехали по извилистым дорогам гольф-клуба, где на поля уже вышли игроки, обогнули клаб-хаус, спустились к виллам на берегу и въехали на полукруглую подъездную дорогу к крыльцу Родмана. Там было пусто — ни души вокруг.

Все вышли из машин, мы с Раулито надели нитяные перчатки. Я бросил взгляд на фасад — действительно никаких камер, решёток или чего-либо другого. Безопасное место этот Нью-Хэвен. Был, по крайней мере.

— По местам, — скомандовал я.

Бледная Катя с лучезарно улыбающейся Бонитой пошли к входной двери, а мы с Раулито встали по бокам. Раулито вытащил пистолет из кобуры, тоже «беретту», навинтил на него глушитель, и я повторил его действия. Нечего зря шуметь. Катя нажала кнопку звонка, и через дверь до нас донёсся мелодичный сигнал. Было тихо. Она нажала на звонок ещё раз, и в этот момент дверь распахнулась. Бонита, стоящая за Катей, заулыбалась ещё шире, послышался мужской голос:

— Кейти? Что-то случилось?

Голос звучал вполне дружелюбно, хоть и несколько удивлённо.

— Светлана Беляева попросила нас передать для мистера Родмана этот конверт, который нам прислали… — затараторила Катя голосом примерной первоклассницы.

Всё как я её учил. В этот момент Бонита, продолжая улыбаться, шагнула вперёд, поднимая перед собой сумочку, как будто собираясь раскрыть и извлечь из неё тот самый пакет, о котором говорит Катя. Мне было видно, как прямо ей в ладонь выпал ПСС, Бонита ещё шагнула вперёд, мгновенным, как у гремучей змеи, движением вскинула маленький пистолет на уровень лица и буквально прошипела с неожиданно обострившимся испанским, акцентом:

— Замри, сволочь! Только глазками моргни — убью!

Я знаю, какими бешеными становятся её глаза в такие моменты. Ей сразу веришь. Невооружённый человек в таком случае замрёт, опешив или размышляя, как выкрутиться из неожиданной проблемы. А пока он размышляет… Я кивнул Раулито, и мы с двух сторон шагнули к широкой двери. Прямо перед ней, раскрыв от удивления рот, стоял высокий мужик с круглым конопатым лицом и короткими рыжими волосами. Я схватил его левой рукой за правое плечо, мешая ему потянуться к оружию, вталкивая его в дом и направляя трубу глушителя в лицо, Раулито заблокировал его левую руку, уперев пистолет ему в бок, Бонита вошла следом и за ней Катя, закрыв за собой входную дверь.

Маллиган и вякнуть ничего не успел, как мы с Раулито завалили его лицом в пол. Раулито выдернул у него из кобуры «Зиг-Зауэр Р220»[5] сорок пятого калибра, в модном двухцветном исполнении.

— Бернстайн где? Бернстайн? — зашептал я ему, подпустив в голос оттенок некоей психической нестабильности.

Это помогает: люди, оказавшиеся в таком положении, больше всего боятся психов и неуравновешенных людей, а выглядеть я должен так, что хоть сейчас в Кащенко.

— Где Бернстайн? Говори, изуродую! — продолжал я бубнить.

— В подвале. Он заперся. Он занят… — прошептал Маллиган.

Маллиган был явно и сильно испуган и даже не пытался этого скрывать. К тому же он был растерян, потому что присутствие Кати выбивало почву из-под любой из теорий, объясняющих происходящее. На это я тоже рассчитывал, планируя операцию.

Послышался треск — это на его запястьях затянулись одноразовые наручники. Клиент упакован. Мы с Раулито рывком подняли его на ноги, обыскали. В кобуре на щиколотке нашёлся компактный «Kel-Tec»[6]. Надо же, взрослый дядя, а таким дешёвым барахлом пользуется.

— Кто ещё в доме? — спросил я его, с силой ткнув глушителем в голову.

— Никого.

— Веди к Бернстайну, — скомандовал я. — Веди по-хорошему, добровольно, пока я тебя на ленты распускать не начал.

— Нам туда.

Он кивнул в сторону лестницы на второй этаж. Из-под неё лестница поменьше вела в подвал. Я убрал в кобуру «беретту», даже не отвинчивая глушитель, взял его «Зиг-Зауэр», проверил на наличие патрона в патроннике, упёр ему в спину и, схватив за левое плечо, за одежду, потащил Маллигана перед собой. Раулито и Мария Пилар нас страховали, а Катя вытащила из кобуры свой «вальтер» и замыкала шествие с очень воинственным видом. Девушки тоже надели перчатки, и даже Катя не забыла это сделать. Похвальная уверенность для первого в жизни боя. Лестница вниз упиралась в деревянную дверь. Я прижал Маллигана лицом к боковой стене и кивнул Боните и Раулю. Они тихо подошли к двери, держа пистолеты на изготовку, открыли её рывком и быстро вошли.

— Чисто!

— Чисто!

— Нет там никого, — прошептал упёртый лицом в стену Маллиган.

Я ударил его рукояткой пистолета по затылку, так что он врезался лбом в стену.

— Тебя не спросили, урод. Вперёд.

Я втолкнул его в помещение вроде холла, из которого вели в три стороны три двери. Раулито прижался к стене, встал на колено, взял на прицел ту, через которую мы вошли, тыл прикрыл. Из показаний Хоффмана я знал, что слева находится нечто вроде личного архива Родмана, где и стоит сейф. Справа была обычная кладовка, а массивная звуконепроницаемая дверь прямо перед нами вела туда, откуда выносили тела убитых девушек, и за ней Хоффман ни разу не был. Я подтащил Маллигана к ней.

— Здесь? — спросил его тихо.

— Да, — быстро закивал он. — Она закрыта изнутри и звуконепроницаема.

— Как его позвать?

— Звонок, — показал Маллиган глазами на домофон справа от двери. Обычный домофон, без камеры.

— Скажешь ему, что в доме пожар, — сказал я, вдавливая ствол пистолета ему в спину. — Если он не откроет, я прострелю тебе позвоночник и так оставлю подыхать, а потом взорву дверь. Не вздумай о нём заботу проявить.

— Я дерьма за него не дам, — прошептал Маллиган. — Нажмите на звонок.

Я нажал на кнопку домофона, из динамика донеслось жужжание зуммера. Через несколько секунд послышался голос из динамика:

— Да?

— Мистер Бернстайн, это Маллиган. В доме пожар! Срочно уходим, пока весь первый этаж не загорелся, иначе мы в ловушке!

Хорошо прокричал, выразительно, я сам чуть не поверил. Вот как жить хочет.

— Иду! — донеслось из-под пластиковой сетки. — Отойди от двери и отвернись!

— Понял! Уже!

Стесняется, надо же. Не хочет показывать, как он веселится. Что это с ним, что он такой застенчивый? Я передал Маллигана Боните, взявшей его на прицел, а сам встал перед дверью поудобней. Раздался звук отпираемого замка, дверь начала приоткрываться. Видимо, Бернстайн решил убедиться, что Маллиган и вправду закрыл глазки, как обещал. Или решил понюхать, пахнет ли дымом? Но это мы уже проходили раньше. И я все свои восемьдесят пять килограммов вложил в пинок возле дверной ручки. Послышался стук, крик, что-то с грохотом повалилось с той стороны, я распахнул дверь и шагнул внутрь, держа трофейный «Зиг-Зауэр» двумя руками на уровне глаз.

Они ещё и занавесочку повесили сразу за дверью, чтобы точно никто туда не заглянул. Куда не заглянул? А в камеру пыток. Самую обычную, как в Средние века. Никаких атрибутов из секс-шопов, крестов там и кожаных наручников. Пыточная настоящая, как в инквизиции. Дыбы, какие-то другие устройства, о которых знаю, зачем предназначены, но не знаю, как называются. Всё на кирпичных стенах развешано, крючья, цепи, щипцы, вороты какие-то, цепи, мать их… И палач с занавеской борется. Оглушён и запутался, оборвал тяжёлую плотную ткань на себя, когда падал: удержаться пытался. А вот палач как раз из секс-шопа. Штанишки кожаные, тщедушный волосатый торс ремнями перевязан, картуз кожаный, вроде комиссарской кепочки, в сторону откатился. Какие-то ковбойские сапоги со шпорами на ногах. Принарядился.

Запах в подвале ужасный. Горелая плоть, кровь, экскременты. Пол частично мокрый, и шланг валяется, из него вода течёт. Вода стекает в сток в полу. Полы хотел вымыть, что ли? Крови-то, крови… Всё в её потеках, брызгах, пол такой, как на бойне должен быть.

А где девушки? Я обежал взглядом подвал, высматривая их и одновременно боясь увидеть… Нет никого — только этот, уёжище в кожаных штанах, встать пытается. Я оглянулся. За мной стояли Бонита, держащая под прицелом скованного Маллигана, и Катя. Катя уже в обморок собралась, кажется. Но это и к лучшему — может быть, не надо Кате смотреть на это. Никому не надо — ни Кате, ни Боните, ни мне, — просто мне деваться некуда.

Палач сумел на четвереньки перевернуться и вдруг попытался так и рвануть от меня. Я догнал его в один шаг и с маху подъёмом стопы ударил в промежность. Попал как надо — он лишь охнул и свалился набок, поджав колени. Я лицо только сейчас разглядел. Носатый, узколицый, мешки под глазами. На лбу ссадина от двери. Лысеет заметно. Вроде и молодой, но какой-то потрёпанный, таких плюгавыми называют. Это они от своей плюгавости в маньяки подаются — самоутверждаются так. Сначала самоутверждаются, потом скулят, как сейчас.

Где же две девушки? Две девушки здесь должны быть, а их нет. Крови сколько — неужели всё из них? Он их что, на куски разрезал? И съел? Не видно их… Только устройства пыточные.

Затем я увидел в дальнем конце камеры пыток две решётчатые двери, за ними — нечто вроде стоячих карцеров. Видны только до середины, их какой-то дикий станок с колодками и цепями заслоняет. Может, он их в камеры запер? Мне не видно, есть ли кто-то внутри. Я проверю…

— На пол его! Держи обоих! — скомандовал я побледневшей Боните.

Она хоть и была в прострации, но поняла меня. Сшибла подсечкой Маллигана, неласково, тяжело уронила лицом вниз, взяла на прицел его и Бернстайна. От Кати уже пользы ждать было бы сложно — она по цвету стала как фаянсовая раковина, что в углу, куда вода текла из крана. Нет, раковина не белая, в ней кровавые разводы розовые: палач руки мыл, когда в дверь позвонили. А Катя просто белая, спиной о стену опирается, и хоть глаза открыты, я даже не понимаю — в сознании ли она.

Я, не опуская пистолета, пошёл вперёд. Обогнул какой-то стол с деревянными валиками, из которых шипы торчали, залитый кровью, на шипах клочья чего-то и сгустки кровавые. Знаете, как кровь пахнет? Попробуйте медную монету подержать во рту — появится такое же ощущение. Сейчас впечатление такое, что пригоршню мелочи под язык себе высыпал. И жуткий запах палёного — как он, тварь, сам здесь не подох от такой вони?

Прямо за этим столом два свёртка. Длинные, с человека примерно. Лежат на полу, бок о бок. Серые большие мешки для мусора, и в них что-то спрятано. Сверху местами скотчем прихвачено. Понять не сложно, что там в мешках: форма сама за себя говорит, но мозг понимать отказывается. Я пощупал через пластик — вроде бы голова, но неправильная. Надо разрезать. У меня маленький выкидной нож всегда с собой — мало ли зачем понадобится? Вот и понадобился. Я выудил его из кармана, выщелкнул лезвие большим пальцем. Оттянул полиэтилен, чтобы случайно не порезать то, что под ним, воткнул лезвие, повёл им от себя. Пластик разошёлся легко и бесшумно. Я заглянул под него, боясь увидеть то, что под ним. И ничего не понял. Кровавое мясо — и всё, даже непонятно, что это. Я надорвал пластик дальше, туда, где прощупывалась голова. Это голова? Это разве может быть головой?

Я судорожно проглотил слюну и отвернулся в сторону. Не сблевать, не сблевать прямо сейчас. Как мантру это повторял. Задышал глубже и чаще, добиваясь гипервентиляции, заталкивая обратно метнувшийся к горлу желудок. Чуть отпустило. Больше не буду в пакет смотреть: не хочу. Я и так всё понял, а все подробности мне не нужны — я не по этим делам. Все подробности пусть сам Бернстайн знает, пока живой — благо недолго ему осталось. Сейчас я к нему вернусь… Сейчас…

Я встал, пошёл назад. Катя спиной опиралась на косяк двери, её трясло. Бонита вопросительно смотрела на меня, но тоже была бледной как смерть. Даже её смуглая кожа побелела. Руки с пистолетом не дрожали, правда. И смотрели они обе с ужасом — видимо, такое у меня было лицо. Маллиган лежал лицом вниз, закрыв глаза, совершенно неподвижно, хотя пальцы скованных рук заметно дрожали. А Бернстайн корчился и скулил.

— Встань, Бернстайн, — сказал я плюгавцу. — Встань.

Голоса своего я не узнал. Странный какой-то, глухой и деревянный. Тот как будто не слышал меня. Я направил на него «зиг-зауэр» Маллигана, щёлкнул курком, взводя его большим пальцем. Ненужное движение, ненужный звук: этот пистолет самовзводный, — но Бернстайн замолчал, явно прислушиваясь.

— Бернстайн, открой глаза, — вновь обратился я к нему. — Смотри на меня.

Он действительно приоткрыл глаза, глянул на меня искоса. Что в этом взгляде было? Муть какая-то — то ли страх, то ли безумие, то ли пустота. Грязь. Как в очке сортирном. Такое же…

— Встань, или я начинаю тебя расстреливать на куски.

Бернстайн перевернулся на четвереньки, начал вставать. Появилось желание пнуть ещё раз, но подумал, что потом его уже самому поднимать придётся. Не хочется к нему прикасаться. Никак не хочется.

— Маллиган, у тебя какие патроны? — спросил я у лежащего родмановского холуя.

— Что? — переспросил тот.

— Какие патроны в пистолете?

— Экспансивные, — испуганно ответил тот. — Разворачивающиеся.

— Хорошо.

Разворачивающиеся — это сейчас хорошо. То, что мне нужно. А Бернстайн всё же встал и отступал от меня вглубь пыточной, пятясь спиной.

— Стой.

Я направил пистолет ему в голову. Он остановился, ссутулившись и сжавшись, словно пытаясь спрятаться за самим собой.

— Бернстайн, а что это у тебя? — Я опустил ствол пистолета на уровень живота.

У него член торчал из штанов. Такие штаны у него, что яйца наружу. Чтобы возбуждаться, наверное. Сейчас он не возбуждался — висело всё и сморщилось, как гнилой овощ в зарослях грязной травы.

— Ответь мне, Бернстайн.

Он молчал. Его начало трясти, изо рта потекла слюна. Боже, у него даже слёзы показались. Но при этом он не издавал ни звука.

— Ты плачешь, Бернстайн? Ты не о них плачешь? — показал я стволом пистолета на пластиковые мешки. — Что ты с ними сделал, сволочь? Я ведь даже понять не смог, что ты с ними делал. Катя, закрой дверь!

Как ни странно, Катя меня услышала. Дверь в подвал захлопнулась.

Бернстайн пускал слюни, трясся и беззвучно плакал. Он ничего не хотел говорить, и говорить нам было не о чем. Я вновь прицелился ему в пах и нажал курок. Выстрел из сорок пятого калибра в замкнутом подвале прозвучал как пушечный. Вскрикнула Катя, и завыл палач, схватившись руками за пах, пытаясь удержать в пальцах рвущуюся наружу струю крови. Я прицелился прямо в ладони и выстрелил ещё. Новый взрыв, новый приступ воя раненого, новый взвизг Кати. Он продолжал стоять, завывая, выпучив глаза, с раздробленными руками и отстреленными гениталиями. Раскачивался, но стоял.

— Не стой, ложись.

Ещё два быстрых выстрела, оба в колени. Как «бам-бам», но в разные точки, рукоять пистолета толкает в ладонь, гильзы со звоном катятся по полу. Брызги крови, ноги подломились, он упал навзничь. В этом пистолете семь патронов в магазине, я выстрелил четыре раза. Один я приберегу — у меня на него ещё планы, а ещё два — это Бернстайну, это его. Куда его теперь, чтобы ещё хуже ему было? Чтобы крючило его и рвало на части? Чтобы он свои кишки выблевывал и жрал их обратно? Это пусть в кино и книгах благородные герои благородно стреляют злодеев одним выстрелом — мол, не с руки герою даже маньяка мучиться заставлять. Так то в кино и благородные, это не про меня. Я вот в живот ему ещё…

Опять грохнуло, и вновь заорал Бернстайн. Живучий, тварь, так и корчится. И я выстрелил ещё, и опять в живот. Пули экспансивные, мнущиеся, все кишки на себя намотали — теперь уже точно не выживет. Покорячится — и подохнет, никуда не денется.

Я повернулся к нему спиной, оглядел девушек. Бонита по-прежнему была бледной, но держалась твёрдо. Катя — в прострации. Я подошёл к лежащему Маллигану, присел возле него на корточки. Потыкал стволом пистолета ему в затылок.

— Маллиган, сейф на прежнем месте?

— Да.

От него несло прокисшим потом, всё тело ходило ходуном от крупной дрожи.

— Код знаешь? — всё так же спокойно спросил я его.

— Нет, — замотал было он головой, но получил стволом по затылку. — Но знаю, где записан. Он прямо на двери в ту комнату. Надо дверь открыть и на неё сверху посмотреть, с торца. Там он нацарапан.

— Mi Amor? — обернулся я к Боните.

— Я посмотрю.

Бонита крепко взяла Катю за трясущуюся руку. Та, не отрываясь, смотрела на бьющегося в судорогах Бернстайна.

— Катюша, пойдём, — потянула она её к выходу. — Не надо тебе.

— Этого тоже убить обещали, — сказала Катя, судорожно проглотив слюну.

— Всё он сам сделает — выйди, хватит тебе смотреть, — настойчиво бормотала Бонита. — Закончится всё — и заглянешь.

Бонита продолжала тащить девушку за дверь, и та сдалась. Она отвела её к лестнице на первый этаж и усадила на ступеньку. Та села, обхватив себя руками за плечи. Бонита подошла к двери, подёргала ручку. Заперто.

— Маллиган, а ключ от кабинета где? — снова толкнул я стволом лежащего.

— У меня в боковом кармане есть дубликат. В брюках.

Я похлопал его по бедру, звякнуло. Точно, ключи в кармане. Я запустил в карман пальцы, уцепился за связку ключей, выдернул её. Штук пять, по типу одинаковые, но разного цвета.

— Какой?

— Зелёный.

Бонита уже стояла рядом, протягивая руку за ключами. Я протянул ключи ей, и она снова вышла за дверь. Послышался звук отпираемого замка, затем другой звук, как будто передвинули стул. Мария Пилар крикнула:

— Есть какой-то код!

— Запиши пока и подожди минутку! — крикнул я в ответ, затем обратился к Маллигану: — Какие-нибудь сюрпризы с сейфом?

— Никаких, — быстро ответил он. — Ни сигнализации, ни ловушек. Ничего. Здесь безопасно.

— Было безопасно, — прокомментировал я его последнее утверждение как несостоятельное. — Mi Amor, открывай! Но пусть Раулито проверит сначала.

— Сейчас!

Протопали шаги нашего минёра, затем наступила тишина. Потом донеслось пиликанье кодового замка, на котором набирали цифры, и затем я услышал звук сработавшего электромотора. Открылся, сразу ясно.

— Есть деньги и коробка с дисками! — крикнула из той комнаты Бонита.

— Маллиган, на каких дисках снят Бернстайн? — вновь ударил я по затылку лежащего Маллигана. — Я знаю, что вы с Хоффманом смотрели видео с его развлечениями.

— Они там все по конвертам разложены, на каждом надпись, — явно на что-то надеясь, проговорил он. — Там написано «Наш друг из DEA».

— Где скрытая камера?

— Уже нигде, — быстро замотал он головой. — Родман сам приходил посмотреть в последнее время, и камеру он убрал, естественно. Она в вытяжку была вмонтирована. — Маллиган подбородком показал куда-то вверх. На потолке была решётка вытяжки…

— Понял. Проверю. Встаём.

Я схватил Маллигана за шиворот и тащил его вверх, пока тот не встал на ноги. Поднявшись, охранник уставился на продолжающего шевелиться Бернстайна, который скрёб ногами по бетонному полу. Самого его уже даже не трясло, а просто колотило.

— Он ещё жив, — сказал Маллиган.

— Да, — подтвердил я. — Скоро умрёт.

— А добить?

— Зачем? Пусть так, сам доходит, — пожал я плечами.

Маллиган ничего не ответил, но его затрясло ещё сильнее. Я подтащил его к стене, припечатал к ней спиной и с силой упёр ствол пистолета под челюсть, заставив его встать на носки ботинок.

— Катя, зайди! — крикнул я.

Послышались нетвёрдые шаги, в пыточную зашла Катя — бледная, с испариной на лбу, к которому прилипли прядки волос. Я спросил её по-русски, чтобы не понял Маллиган:

— Хочешь видеть сама?

— Да, — кивнула она, к моему удивлению, решительно.

— Тогда закрой дверь снова, — приказал я ей.

Не надо нам шума наружу, а дверь звуконепроницаемая. Катя излишне энергично кивнула, притянула дверь к себе, Щёлкнув замком, затем отошла в угол и замерла, обхватив худые плечи руками. Пальцы у неё, к моему удивлению, не дрожали уже.

Я повернулся к застывшему в ужасе Маллигану, из последних сил старающемуся удержаться на носках ботинок — ствол пистолета глубоко врезался ему под подбородок. Наступила тишина, только слышалось мокрое хрипение и возня умирающего Бернстайна. Надо говорить что-то в таких случаях, в назидание, но какое назидание может быть, если ему всё равно конец? Что тут назидать? Я чуть отодвинулся, прикрылся ладонью и нажал на спуск. Звук выстрела частично заглушился мягкими тканями под челюстью, но из затылка вырвался фонтан крови, мозгов и мелких костей до самого потолка, а я прыжком отскочил назад, чтобы не попасть под водопад. Маллиган рухнул лицом в пол, демонстрируя отсутствующий затылок. Из огромной дыры торчали белые развороченные кости, затем на пол выпало что-то кроваво-скользкое. Я извлёк кусачки для одноразовых наручников из футляра, перещёлкнул их на запястьях убитого, убрал в карман.

Катя успела добежать до раковины, и её вырвало туда. Я подошёл сзади, похлопал по плечу:

— Тебе точно надо было смотреть?

Она утвердительно закивала.

— Выйдем отсюда, ты уже всё увидела.

Я обнял её за плечи и повлек к выходу, включив воду. Она чуть придержала меня, посмотрела на все никак не подыхающего палача.

— А этот живой ещё.

— Скоро умрёт, через пару минут, — тихо сказал я ей. — Не выживет, не беспокойся.

— А убить его если? — Она подняла на меня красные, словно от слёз, глаза, хотя на самом деле не проронила ни слезинки.

— Пусть мучается, — ответил я ей. — Как его жертвы. Хорошо?

Она лишь кивнула, и я вывел её из камеры пыток, притворив за собой дверь. Я повел её за собой в архив, где у сейфа с сумками хозяйничала Бонита. Судя по всему, денег мы взяли немало. И целую кучу компакт-дисков. Я быстро просмотрел их, нашёл коробку с надписью «Наш друг из DEA», передал их Кате:

— Это тебе — помнишь, что с ними делать?

— Помню, — ответила она, забирая коробку.

— Тогда не потеряй, — сказал я ей. — А пистолет убери в кобуру: стрелять уже не в кого.

Она опять резко кивнула и начала запихивать дрожащей рукой «вальтер» в кобуру, даже не попадая в неё. Я аккуратно забрал у неё пистолет, поставил на предохранитель, вложил его ей в кобуру и застегнул ремешок. Так-то лучше. Ещё там стоял компьютер, из которого мы выдернули жёсткий диск. Почитаем на досуге.

— Mi Amor, как мы с трофеями? — спросил я у Бониты.

— Очень много, не меньше двух миллионов, потом пересчитаем, — сказала она, показав на простенькую спортивную сумку, лежащую на столе.

При упоминании денег Катя проявила признаки жизни, даже бледность уменьшилась вроде как.

— Катя, двадцать пять процентов вам, не беспокойся, — сразу сказал я ей, чтобы предвосхитить вопрос.

— Спасибо.

— Не за что, — пожал я плечами. — Будь с Марией Пилар, помоги ей, а я проверю, как в той комнате.

Вновь резкий кивок. Я вышел в подвальный холл, выглянул на лестницу. Раулито стоял спиной ко мне, держа пистолет опущенным у бедра, — глушитель был уже снят. Всё правильно, как я и сказал. Теперь, случись кому войти, мы — сотрудники Отдела, вызванные на преступление. Я тоже вытащил оружие из кобуры, свинтил с него глушитель, который при таких обстоятельствах выглядит подозрительно, и направился в пыточный подвал. А вдруг Бернстайн регенерировался и уже поджидает меня с палаческим топором? А вдруг Маллиган воскрес? И я не осмотрел подвал: вдруг там не только эти две девушки были? И хоть идти осматривать всё это снова было мне как нож острый, но и так оставлять нельзя.

Маллиган не воскрес, и Бернстайн не регенерировался. Маллиган лежал в луже крови, вытекшей из развороченного черепа и вместе с текущей из шланга водой сливающейся в водосток в полу. Бернстайн почти умер, только ещё скреб пальцами пол. Лужа крови вокруг него расплылась на половину ширины подвала и, если бы не наклон к стоку, залила бы всё. У человека около семи литров крови, кажется, а это немало. Попробуйте вылить семь литровых пакетов молока на пол. Кровь перестаёт течь лишь после смерти, а Бернстайн был ещё каким-то чудом жив, мучился, и сердце его продолжало перекачивать кровь, выталкивая её через страшные раны наружу.

Я обошёл его по сухому, удерживая пистолет двумя руками, направив ствол в пол. Я был страшно непрофессионален, не осмотрев всё сразу, но я просто не мог этого сделать. Не мог — и всё тут, с того момента, как заглянул в пластиковый мешок. Я на сам мешок сейчас старался не смотреть. Прошёл до конца подвала, обходя пыточные станки, увешанные цепями, колодками, воротами, шипами, островерхие «кобылы» и ещё дьявол знает какую мерзость. Всё было пропитано застарелой кровью. В этом подвале всё было пропитано муками и смертью. И в нём никого больше не было, никто не прятался.

Я повернулся и пошёл обратно. Бернстайн уже не шевелился. Тогда я присел рядом, брезгливо сморщившись, приложил руку к шее. Всё, подох наконец, пульса нет. Я встал, подошёл к валяющемуся на полу «Зиг-Зауэру», поднял его и подошёл к раковине, возле которой справа висело махровое полотенце. Тщательно протерев им пистолет, бросил полотенце в кровавую лужу возле тела Бернстайна, а оружие вложил в руку Маллигана, сжал его пальцы на рукоятке, затем ещё несколько раз коснулся его руками разных частей пистолета, чтобы было побольше его отпечатков. Затем положил пистолет возле его правой руки, ближе к стене, чтобы выглядело, как будто выпал после выстрела, а руку подсунул под голову, куда стекала смесь крови и мозгов. Не знаю, будет кто парафиновый анализ делать или нет, чтобы определить, сам ли Маллиган стрелял, но даже если бы во главе Отдела была не Светлана, для них это самоубийство — настоящий подарок. Потому что работа с маньяком даже в этих условиях настоящий скандал.

Что там ещё по канонам жанра? Сейчас я должен начать мучиться, что я вынужденно забрал человеческую жизнь, но это было во имя справедливости и всё такое… Или страдать по поводу излишней своей жестокости? Или попозже? Вот чего не помню, того не помню. В общем, часть с душевными страданиями пропускается за отсутствием таковых — жаль только, что сдох он слишком быстро. Только это меня и расстраивает. Сильно расстраивает, чуть не до слёз. Всё, можно идти. И командовать эвакуацию.