"Навеки твой" - читать интересную книгу автора (Хокинс Карен)

Глава 15

Венеция отвернулась, горячие иголочки кололи ей напрягшиеся груди. Как раз перед появлением Грегора она наполнила миску водой и поставила на стол, собираясь мыть овощи.

– Я думала, ты пьешь портвейн вместе с другими мужчинами.

Грегор поднял повыше стакан вина, который держал в руке.

– Было, разумеется, восхитительно слушать, как Рейвенскрофт рассказывает о своих неудачах в карточной игре – к вящему неодобрению сквайра, но я решил, что мне интереснее побыть здесь. – Он понаблюдал за тем, как Венеция ловко чистит картошку, и добавил: – Вот уж не знал, что ты так хорошо владеешь кулинарным искусством.

– Откуда тебе знать, что хорошо? Может, мои блюда тебе не понравятся?

– Для этого достаточно знать тебя. Ты не предложила бы свои услуги, если бы не умела готовить.

Похвала вызвала у Венеции улыбку. Она взяла очищенную картофелину и принялась нарезать ее на ломтики.

– Суть дела даже не в этом, – продолжал Грегор, – а в том, как и когда ты этому научилась.

– А как ты думаешь, кто готовил все блюда, когда моя мать в очередной раз ссорилась с нашим ужасным поваром-французом?

– Невероятный толстяк и ни слова не говорит по-английски? Этот?

– Он вполне может выговорить: «Я сыт по горло! С меня хватит!»

Венеция взяла сложенную в несколько раз тряпку и приподняла со стола чугунок с пригоревшей овсянкой.

– Позволь мне.

Грегор поставил стакан на стол и подошел к Венеции.

Благоразумная женщина попросила бы его не вмешиваться. Но благоразумная женщина вообще предпочла бы сама закончить приготовление обеда. А Венеция вручила Грегору тряпку и поблагодарила за помощь.

Как бы то ни было, заставить Грегора уйти она не могла. Он чересчур велик и силен, чтобы вытолкать его за дверь, думала она, глядя, как подрагивают мышцы на его предплечьях, когда он поднимал со стола тяжелый чугун.

Ее всегда удивляло, каким образом Грегор ухитрился не сделаться таким же изнеженным и слабовольным, как все мужчины из высшего общества в Лондоне. Видимо, это одна из причин, по которым женщины преследовали его своим вниманием.

«Проклятие, я же не собиралась больше забивать себе голову этими глупостями!» Венеция взяла со стола стакан Грегора и вложила ему в руку.

– Спасибо за помощь. Думаю, я теперь сама справлюсь.

Ну вот. Это был категорический приказ удалиться. Но Грегор в ответ всего лишь сделал глоток вина, а потом прислонился к столу, не сводя с Венеции глаз.

Она разрезала еще одну картофелину.

– Право, Грегор, я не нуждаюсь в помощи.

– Я предпочел бы остаться. Рейвенскрофт несет ужасную чепуху.

– Мисс Платт, должно быть, находит это весьма привлекательным.

– О да! Полагаю, она употребила бы эпитет «байронический».

– Господи, в таком случае ничего удивительного, что ты захотел оттуда сбежать! – Венеция огляделась по сторонам: – Ну, если уж ты считаешь необходимым помогать мне, нарежь, пожалуйста, морковь. – Она ткнула ножом в воздух куда-то через плечо. – Она там, в кладовой.

В эту минуту Грегор почему-то подумал об одном не слишком приятном для него обстоятельстве, связанном с его переездом в свое время в Лондон и жизнью в этом городе.

Эта жизнь повлияла на него в какой-то мере отрицательно, как на человека определенного склада. Мало-помалу он привык, что к нему относятся с более чем обычным уважением, скорее даже опасливым почтением.

Он терпеть не мог лицемерные похороны, особые знаки внимания и слишком настойчивые приглашения. Но вот Венеция дала ему самое обыденное поручение – нарезать морковь, а ему это кажется недостаточно уважительным.

– Когда покончишь с морковью, придется нарезать немного лука, – продолжала Венеция, отложив в сторону очищенные картофелины и взяв в руки голубую миску. Она насыпала в миску муки, налила немного сливок из кувшина и принялась энергично размешивать содержимое деревянной ложкой.

– Ты сумеешь нарезать луковицу? – обратилась она к Грегору.

Несмотря на раздражение по поводу того, что им бесцеремонно командуют, дерзость Венеции вызвала у Грегора улыбку.

– Резать лук я не умею, поскольку мне до сих пор не приходилось этим заниматься, но надеюсь, что в процессе работы научусь.

– Я была уверена, что могу рассчитывать на твое понимание.

Грегор в ответ состроил притворно недовольную мину, сморщив нос, и направился в кладовку, крохотную клетушку, где и повернуться было негде, чуть не до потолка набитую бочонками с солониной, горшочками с медом и топленым салом. Вдоль стен расположились мешки с мукой. Пахло сушеными травами в мешочках, развешанных где только можно.

Грегор принес из кладовки морковь, а также несколько больших луковиц и разложил на столе. Поморщился, заметив, что испачкал сюртук, который собственноручно почистил щеткой перед тем, как идти в кухню.

Грегор не был особо придирчив к такого рода вещам, но привык и любил выглядеть как положено. Сняв сюртук, он повесил его на деревянный колышек, вбитый в стену возле двери, закатал рукава рубашки и вернулся к столу, чтобы заняться овощами.

Венеция ни на минуту не отрывалась от работы, но стоило ей немного повернуть голову, как она увидела руки Грегора – его слегка загорелые, отнюдь не хрупкие запястья, и почувствовала стеснение в груди.

Она немного повернулась, чтобы получше разглядеть Грегора. Его брюки в обтяжку облегали мускулистые бедра. Размер обуви был большой, под стать росту. Хм-м, она как-то слышала, будто длина стопы у мужчины соответствует длине его…

– Нож.

Венеция опомнилась и перевела взгляд на лицо Грегора. Господи, только бы он не догадался, о чем она думает…

– Нож, – снова произнес Грегор.

– Нож? – тупо повторила Венеция.

– Боже милостивый, Оугилви! Мне нужен нож, чтобы нарезать овощи. Я не смогу сделать это голыми руками.

– Ножи в специальной стойке вон затем красным кувшином, – поспешила сообщить Венеция. Ох, о чем только она думает, прости, Боже! Только бы Грегор не заметил, как у нее горят щеки!

Чтобы занять его еще чем-то, она сказала:

– Не забудь сначала хорошенько вымыть морковь, а уже потом режь. Мы не можем есть немытую морковь.

– А как насчет лука? – прищурился Грегор.

– Очисти его от шелухи, мыть не надо.

– Ага. – Грегор поднял брови. – Должен заметить, что я не из тех слабых духом мужчин, которые бледнеют при одной мысли о том, что придется есть мясо только что убитого животного.

Венеции с трудом удержалась от смеха. Ей не нравилась слабохарактерность Рейвенскрофта, что верно, то верно. Тем не менее лишенный снисходительности к ближнему нрав Грегора тоже не вызывал у нее одобрения. Настоящий мужчина должен представлять собой нечто среднее между тем и другим.

Венеция еще раз украдкой, из-под полуопущенных ресниц, посмотрела на Грегора. Нет, именно он и есть настоящий мужчина: черные волосы, неподражаемая ироническая усмешка и, главное, влекущая к себе восхитительная мужественность… Плохо только, что он не сочувствует людям, которые в нем нуждаются! Иначе говоря, ему недостает человечности. Он слишком суров.

К тому же при всей его красоте и неотразимом мужском обаянии, от которого у женщин замирает сердце, ему не хватает страстности. О да, он испытывает влечение, желание обладать женщиной, но наделен ли он при этом способностью любить?

Венеция спохватилась, увидев что Грегор все еще держит в руках овощи, и показала ему на другой конец стола:

– Ты можешь нарезать их там.

Он выложил морковки в один ряд, не сводя при этом глазе Венеции.

Она явно думает о чем-то очень серьезном. Брови насуплены, рот вытянулся в тонкую линию. Но вот она опустила палец во взбитое тесто и поднесла прилипший к пальцу комочек ко рту.

Грегор затаил дыхание. Нож замер на весу, а Грегор уставился на розовый язычок, лизнувший тесто. Венеция прищурилась, потом лизнула тесто еще разок.

Грегор с трудом сдержал стон. Он представления не имел, какие мучения может причинить ему Венеция. Грегор старался не смотреть на ее полные губы в ту минуту, когда она доставала из маленькой жестянки щепотку корицы и добавляла ее в тесто.

Грегор наконец взялся за дело и принялся скорее рубить, нежели резать морковь. Куски ее разлетались по столу, иные падали на пол.

Венеция встрепенулась, широко раскрыв глаза:

– Что ты делаешь?!

Грегор снова заработал ножом с той же яростью.

– Как что? Режу морковь!

Снова удар ножом, снова оранжевые кусочки запрыгали по столу.

Венеция дотянулась через стол до руки Грегора и вцепилась ему в запястье горячими пальцами.

– Грегор, это морковки, а не дрова!

– Видимо, я не уловил разницы.

Он высвободил руку и снова занес и опустил нож, на сей раз вонзив его в крышку стола.

Грегор попытался извлечь нож, но это ему не удалось.

– Ну вот, так я и знала!

Венеция подошла и, ловко повернув нож, выдернула его из столешницы. Затем положила перед собой морковку и аккуратными, точными движениями разрезала ее на мелкие кусочки.

– О, вот оно что! – произнес Грегор, наблюдая за тем, как она справляется со следующей морковкой. – Теперь я убедился воочию, что ты и в самом деле умеешь готовить.

Венеция поморщилась:

– Ты бы тоже умел, если бы твои родители ссорились с поваром перед каждым званым обедом.

Грегор скривил губы:

– Могу себе представить.

– Маму преследует навязчивая идея, что не все сделано как надо, и прежде чем мы успеваем ее удержать, она уже на кухне и ругается с поваром. – Венеция вздохнула, и ее полные груди приподнялись под тонкой материей платья. – Она может быть до крайности придирчивой, особенно если речь заходит о справедливости.

Грегор старался не смотреть на ее грудь, гадая при этом, какого цвета у Венеции соски.

– Извини, я не понял.

– Если хоть что-то делается не так, как ей хотелось бы, она считает, что повар не стоит денег, которые ему платят.

Грегор покачал головой:

– Я всегда считал, что ты единственный здравомыслящий человек в вашем семействе, но до сих пор надеюсь обнаружить хоть крупицу разумного смысла у кого-нибудь из остальных.

– Я принимаю и люблю их такими, какие они есть. – Венеция рассмеялась, и между розовыми губами сверкнули белоснежные зубки. – Иначе я давно сошла бы с ума.

Грегор тоже рассмеялся. Просто удивительно, как Венеция умеет находить светлую сторону в самых неприятных вещах. У нее заразительный юмор, а ее необычная красота влечет к себе словно магнитом. Проклятие, сумел же этот недоросль Рейвенскрофт оценить Венецию по достоинству!

К черту Рейвенскрофта! Грегор крепче сжал в руке нож.

– Если ты не прекратишь попусту терзать эти злосчастные морковки, я выдворю тебя из кухни.

Грегор опустил глаза. В одну минуту он порубил все морковки – вместе с зеленью. Венеция нахмурилась.

– Это последние морковки, больше нет, – сказала она, глядя на оранжево-зеленую массу.

– Я могу выкинуть зелень, – предложил Грегор и принялся подцеплять и выбрасывать зеленые листочки кончиком ножа.

– Грегор, они все попали в тесто для лепешек! – Венеция ожгла его негодующим взглядом и обошла стол. – Отойди! Я сама это сделаю.

Она наклонилась над столом и начала выбирать из нарезанной моркови зелень. Грегор тем временем загляделся на ее шею у затылка – одно из самых чувствительных местечек у женщин, им излюбленное. Что будет, если он сейчас прижмется к нему губами? Как поведет себя Венеция?

Он знал ответ на этот вопрос. Венеция – живой заряд страсти, готовый взорваться от легчайшего прикосновения. Грегор сунул руки в карманы, чтобы не протянуть их к Венеции.

Пожалуй, пора рассказать Венеции о плане спасения ее репутации. Втолковать ей, что брак – единственное средство для достижения цели. Но едва он открыл рот, чтобы осуществить свое намерение, Венеция, по-прежнему наклоненная над столом, немного повернулась в сторону, и Грегор поймал себя на том, что уставился во все глаза на ее соблазнительные ягодицы.

Во рту у него так пересохло, что он не мог бы выговорить ни слова. Черт возьми, что с ним творится? Перед ним Венеция, а не какая-нибудь опытная шлюшка, которая знает, что такое похоть и как ею воспользоваться. Венеция в этом отношении совершенно невинна, и он должен об этом помнить, чтоб его черти взяли! Отсутствие у него самоконтроля уже причинило серьезные неприятности.

Грегор закрыл глаза. Подумал, что должен быть благодарен судьбе за то, что лишь недавно угадал в Венеции опасное сочетание жизненной энергии и чувственности. Сделай он такое открытие раньше, и их дружбе неминуемо пришел бы конец.

Любопытно, многие ли мужчины, не считая Рейвенскрофта, замечали привлекательность Венеции? Слава Богу, она никогда не проявляла интереса ни к одному из мужчин, которых ей представляли родители. Отец и мать хотели выдать дочь замуж, но их усилия не увенчались успехом. Венеция так и осталась незамужней.

– Я удивлен тем, что твой отец принимал у себя в доме Рейвенскрофта, – сказал он.

– А почему бы нет? – обернувшись, спросила Венеция. – Рейвенскрофт – джентльмен в полном смысле этого слова.

– За исключением того, что он обманом увез тебя из дома.

Венеция резко выпрямилась, и ее бедро толкнуло Грегора в самое неподходящее при данных обстоятельствах место. Не сознавая, что дала ему импульс, который подействовал гораздо сильнее, чем хорошая порция бренди, она сказала:

– Грегор, я всего лишь вытаскивала обрывки стебельков из нарезанной тобой моркови. С чего вдруг ты заговорил о Рейвенскрофте, да еще в таком неподобающем тоне?

– Он тебя похитил. Я нахожу его присутствие все более и более обременительным. – Помолчав, Грегор добавил: – Когда мы с тобой поженимся, я не стану принимать его в нашем доме.

Венеция округлила глаза:

– Что ты сказал?!

Он вынул нож из ее руки.

– У тебя нет иного выхода, – произнес он жестко. – Ты опозорена.

– Но это… Я не понимаю, почему ты… – Она подбоченилась и наклонилась вперед, невольно предоставляя Грегору возможность заглянуть в вырез ее платья. – Грегор Маклейн, сколько портвейна ты выпил?

Ее грудь поднималась и опускалась от ярости, а Грегор смотрел на эту грудь так, словно никогда в жизни не видел ни одной другой. Во рту у него в изобилии появилась слюна, словно ему только что предложили кусочек любимого торта. Недаром Рейвенскрофт, можно сказать, сошел с ума и решился на отчаянный поступок, который мог иметь для него самые тяжелые последствия. Ладно, он, Грегор, уверен, что ни Рейвенскрофт, ни любой другой мужчина, кроме него самого, более не удостоится такого зрелища никогда в жизни. Как только они с Венецией поженятся, он купит ей полностью новый гардероб, и все платья будут с высоким, почти закрытым вырезом. Красные, и зеленые, и розовые, и…

– Грегор? – Она проследила за его взглядом и прикрыла накрест сложенными ладонями вырез платья. – Грегор!

Он улыбнулся озорной улыбкой:

– Прости, любовь моя! Так что ты хотела сказать?

– Ты не должен смотреть на меня так!

– Ты моя суженая. Я могу смотреть на тебя, как мне заблагорассудится.

– Даже будь бы мы помолвлены, а это не так, я все равно возражала бы.

Грегор удивленно вскинул брови:

– Серьезно? А я думал, тебе это нравится.

Венеция хотела возразить, но не нашла нужных слов. Она ушам своим не верила. Грегор сделал ей предложение!

– Но ведь ты говорил, что никогда не женишься.

Он пожал плечами:

– Я не вижу иного решения.

Эти его слова обожгли Венецию, словно горячая зола.

– Нет.

Грегор смотрел на нее с недоверием:

– Прошу прощения, не понял.

– Я сказала «нет». – Она перешла на свою сторону стола и снова принялась месить тесто для лепешек. – Лучше быть опозоренной, чем выйти замуж за человека, который меня не любит.

– Я тебя люблю.

Венеция посмотрела ему в глаза:

– Вот как?

– Люблю, – произнес он сдавленно. – Я всегда был к тебе привязан.

– Этого недостаточно.

Он понял теперь, чего она хочет. Любви. Грегор с минуту помолчал и сказал:

– Это все, что у меня есть.

Несколько бесконечно долгих секунд они смотрели друг на друга. Глаза Венеции наполнились слезами разочарования.

Со стесненным сердцем Грегор заговорил первым:

– Венеция, будь разумной. Я привязан к тебе, и я тебе нравлюсь. В большинстве своем браки основаны на меньшем.

– Но не мое замужество. И если я должна тебе это объяснять, значит, ты мне не подходишь.

Грегор с досады запустил пятерню себе в волосы.

– Ты хоть представляешь, что произойдет, когда сквайр встретит тебя в Лондоне? Тебя будут избегать, перестанут принимать в обществе.

– Это моя проблема. Я справлюсь с ней самостоятельно. – Венеция вытерла глаза и указала на луковицы: – Пожалуйста, порежь их, они мне понадобятся для тушеного мяса.

Она подошла к плите, сняла крышку с большого чугуна и бросила в него целую горсть сушеных трав.

Грегор не мог собраться с мыслями. Он никак не ожидал, что Венеция ему откажет. Он был готов к требованию, что все должно быть обставлено великолепно, готов был принять предложенный ею распорядок, сделать все, что она пожелает, и потратить кучу денег, если ей это необходимо. Но отказать – и как отказать! Грегор не знал, что ему делать. Он схватил луковицу и занёс над ней нож.

– Ты сначала очисти ее, – сказала Венеция, снова накрывая крышкой кипящий чугун.

Грегор подчинился, затем начал резать луковицы на ломтики, и от едкого запаха у него защипало глаза. Он резал этот проклятый лук сколько мог, потом отвернулся. Глаза щипало и жгло, им было так же больно, как оскорбленной гордости Грегора.

– Черт возьми, ну и лук! Здорово щиплет глаза.

– Луковицы чем старше, тем злее щиплют. – Венеция перебросила через стол чистый платок. – Вот, вытри поскорее глаза, не то люди подумают, что я наступила тебе на любимую мозоль.

Она наступила на его гордость. Вот почему ему так больно. Глаза Грегор вытер, жгло теперь меньше. Он положил платок на стол.

– Спасибо.

Венеция собрала нарезанные овощи и бросила их в чугун.

Грегор молча наблюдал за ней. Он все испортил. Шел на риск ради ее спасения, но ничего не добился, а теперь, стремясь устроить будущее Венеции, соорудил еще один барьер между ними.

Следовало избрать более удачный способ изложить свое предложение. Впрочем, со временем ей придется согласиться на брак с ним. Другого выхода нет.

Венеция сняла крышку с чугуна и бросила в него щепотку еще чего-то.

– Запах дивный! Что там у тебя?

– Свинина, мясной отвар, розмарин и чеснок. – Прежде чем отвернуться, она улыбнулась Грегору: – Спасибо за помощь.

Она его выпроваживала. Гордость Грегора была и без тот уязвлена. Но в таком случае уязвлено и самолюбие Венеции. Грегор с минуту присматривался к ней и обнаружил, что щеки у нее горят и что она избегает его взгляда.

Может, лучше уйти? Оставшись одна, Венеция, несомненно, подумаете случившемся и наверняка придет к тому же заключению, что и он. Ей нужно время на размышление, ничего более.

Грегор вымыл и вытер руки. Черт побери, вот уж не думал, что все так обернется. Он постоял у двери, пытаясь найти слова, которые все объяснили бы, но на ум ничего не приходило.

Вместо этого он сказал:

– Завтра мы сможем уехать отсюда. Уложи чемодан. Ты, вероятно, хочешь вернуться в Лондон.

Венеция подошла к столу.

– Нет, я решила ехать к бабушке, как и предполагалось с самого начала.

– Отлично. Я буду тебя сопровождать.

– Нет, благодарю, я вполне могу путешествовать одна.

– Не смеши меня.

Она ответила с тонкой улыбкой:

– Почему бы мне не поехать одной? Ведь я опозоренная женщина, ты не забыл? Зато свободная.

– Венеция…

Она подняла на Грегора глаза, полные жаркой надежды:

– Да?

В одном коротком слове Грегор услышал эту надежду и намек на желание. В мгновение ока что-то в глубине его души откликнулось на этот призыв. Здравый рассудок вернулся к нему.

– Я непременно буду тебя сопровождать и не хочу услышать «нет» в ответ на это мое предложение.

Она пожала плечами, вытирая кухонный стол с таким рвением, словно от этого зависела ее жизнь.

– Поступай как знаешь. Завтра к этому времени все уже придет в норму.

Такого не может быть, оба это понимали.

Грегор ушел, раздираемый желанием объяснить – что именно? Что он не любит Венецию и потому не вправе говорить иное? Что он уважает ее больше, чем любую другую женщину, и что этого достаточно?

Злясь на себя, Грегор сдернул сюртук с деревянного колышка у двери и зашагал к конюшне.