"Я — легионер. Рассказы" - читать интересную книгу автора (Немировский Александр Иосифович)

Уголёк

Видели ли вы, как горит пастушья хижина? Пламя охватывает закопчённые брёвна и красными языками пробивается сквозь кровлю. В его рёве слышится торжествующая ярость вольнолюбивой стихии, веками томившейся в каменных эргастулах[2] гончарных и плавильных печей, за железными решётками очагов, в тесноте и во мраке глиняных светильников. В него подливали масло каплями. Его кормили впроголодь углями или жалкими щепками, а ему для насыщения мало Терцинских лесов.[3] Оно может поглотить весь мир.

Огонь не только могуч. Он хитёр. Кто его осудит за это?! Что остаётся делать тем, кого хитростью и обманом заставляют работать на других! Выпал из очага крошечный уголёк и притаился под золою. Не заметил его хозяин и ушёл. Стали тлеть половицы. Занялись стены. И вот уже весь дом объят огнём!

Вот с такого уголька всё началось у нас в Энне. Только пожар охватил не пастушью хижину, не деревню, не город, а огромный остров — Сицилию. И длился он не час, не день, даже не год, а целых шесть лет. Чтобы потушить его, понадобились усилия десятков тысяч римских легионеров, но, угаснув в одном месте, пламя вспыхивало в другом, в третьем, четвёртом — в Греции, в Испании, в самом Риме.

Тогда я был рабом Антигена и обучал грамоте его детей. Как учителю, мне жилось лучше, чем многим, да и Антиген, право, был не худшим из господ. У меня была своя каморка. Днём я мог выходить за ворота усадьбы. Близость к детям избавляла меня от унизительных наказаний. Впрочем, мой господин прибегал к ним вообще редко, предпочитая отсылать строптивых рабов на мельницу. В доме нашем не было палача.

Антиген хотел казаться человеком передовым, образованным. Тщеславие заставило его украсить перистиль бюстами философов, хотя я не видел, чтобы он что-нибудь читал, кроме счётов и расписок. В угоду моде он купил флейтисток и декламаторов. Прослышав, что в Сиракузах у кого-то есть фокусник, Антиген решил не ударить лицом в грязь и завести фокусника у себя в доме.

Так появился Эвн, сириец лет тридцати. У него было длинное вытянутое лицо с узким, как бы надрубленным посредине носом, высокий лоб, густые седеющие брови. Более всего поражали его глаза, обладавшие какой-то притягательной силой.

Рабы, как я заметил, любят рассказывать о себе. Может быть, мысленно возвращаясь к прошлому, они черпают в нём силы для перенесения неволи. Достаточно недели, чтобы узнать о новом невольнике всё — откуда он родом, кто его родители, женат ли он, как попал в рабство. Эвн долго оставался для всех нас загадкой. Он был молчалив. «Наверное, скрытность свойственна самой его профессии», — думал я.

За день до представления весь дом был поднят на ноги. Всюду что-то мыли, скребли, чистили. Нам, рабам, приказали надеть чистое платье. Можно было подумать, что Антиген хотел блеснуть не только искусством своего раба, но стремился показать гостям, как всем хорошо и весело жилось в его доме.

Я не ошибусь, если скажу, что делалось это в пику Дамофилу, давнишнему недругу Антигена. Их соперничество началось в те годы, когда они оба ещё были молоды и давали деньги в рост. Антиген снизил сумму процента и все нуждавшиеся в займе бросились к нему. Дамофил закрыл меняльную контору и скопил земли в окрестностях Энны. Антиген последовал его примеру и совершил то же превращение — сделался землевладельцем. Занятие это считалось более почётным, ибо Дионис и другие боги покровительствовали тем, кто обрабатывал землю, но ни одно божество не брало под свою защиту ростовщика.

Соперничество между Антигеном и Дамофилом продолжалось. Стоило одному прославиться чем-нибудь, как в соревнование вступал другой. На — ипподроме в Сиракузах их кони состязались в быстроте бега. Каждый стремился затмить другого роскошью дома и затратами на общественные нужды.

В общественном мнении выигрывал Антиген. Он вёл себя более сдержанно и демократично. Он не позволял себе разъезжать по улицам города на повозке, запряжённой рабами. Его пастухи не грабили путников, так как им давали одежду, а Дамофил, отказывая в ней, толкал пастухов на преступления. Ни один путешественник не мог показаться в окрестностях Энны без охраны.

Несмотря на вражду, Дамофил и Антиген, как добрые соседи, являлись друг к другу в гости.

Я не буду утомлять вас рассказом о том, как был накрыт стол, как стали собираться гости, какие произносились речи. Начну прямо с Эвна, в этот день поразившего всех нас.

На нём развевался длинный пурпурный хитон, подпоясанный узорным поясом. На ногах были сандалии с серебряными застёжками. Сириец низко поклонился гостям. Антиген радостно улыбался. Фокусник следовал его наставлениям и был почтителен.

Эвн подошёл к столику. Глиняные тарелки прилипали к его рукам и вновь оказывались на столе. Вино не выливалось из опрокинутых фиалов. В воздухе мелькали платки, ножи и другие предметы. Гости награждали фокусника аплодисментами.

Но что это? По знаку Эвна внесли хозяйское кресло. Фокусник расположился на нём с той величественностью, которая приличествует царю. Вот он скрестил свой взгляд с одним из гостей. Тот молча поднялся и принёс Эвну яблоко. Небрежно поблагодарив его, Эвн обратил свой пронизывающий взгляд на другого гостя. Тот также молча поднёс Эвну фиал.

Мы, рабы, затихли. Игра становилась всё более опасной. Эвн шёл по краю пропасти. Он обращался со знатными гостями как со слугами. Удивительно, что никто из них не мог перечить его воле.

Очередь дошла до Антигена.

— Подойди ко мне, раб мой! — приказал Эвн.

Это была шутка, выходящая за всякие границы. Поэтому в зале наступила такая тишина, что можно было услышать жужжание мухи.

Антиген побледнел. Яростный окрик готов был уже вырваться из уст, но его взгляд встретился со взглядом Эвна. Выражение лица у Антигена мгновенно изменилось. Он как-то весь обмяк, ссутулился и, опустившись на ложе, сказал мирно:

— Верю тебе, Эвн! Ты станешь царём! Только не забудь о тех, кто делал тебе добро.

Так Эвн приобрёл над Антигеном власть, странную и непонятную. Сириец не злоупотреблял ею и вёл себя как подобает вести рабу, но и Антиген не осмеливался подымать на Эвна руку или унижать его достоинство.

Слух о необыкновенных способностях Эвна перешагнул за ограду дома, и вскоре во всей Энне и её округе не было раба, который не слышал бы о сирийце и не мечтал о встрече с ним. Рабов не занимала ловкость, с которой Эвн выполнял свои фокусы. В их глазах Эвн был не фокусником, а человеком, связанным со сверхъестественными силами и обладавшим властью над ними. Уже в самом его имени Эвн — благословенный, — по их мнению, заключалось нечто таинственное. Я сам слышал, как его матерью называли богиню Дёметру. Говорили, что она отпустила своего сына на землю, чтобы он наказал жестоких господ и дал рабам свободу.

Стоило кому-нибудь из нас выйти в город, как тотчас нас окружала толпа невольников. На нас смотрели так, словно мы были посланцами богов.

«Где Эвн? Что он делает? Как его увидеть?» — сыпались вопросы.

Отношение рабов к Эвну меня не удивляло. Людям надо во что-то верить, особенно если жизнь не даёт им радости.

Странным казалось поведение самого Эвна. Почему он избегал встреч со своими почитателями? Почему он не делал ничего, чтобы утешить, поддержать их? Что это? Эгоизм? Или просто непонятный мне расчёт?

Мне всегда казалось, что в профессии фокусника есть что-то легковесное, шутовское. Но Эвн не был обычным фокусником. Он напоминал скорее жреца, восточного мага. Я слышал, что среди них есть люди, обладающие высшей мудростью. Величайшие философы не стыдились называть себя их учениками. Египетские жрецы обучили Фалеса[4] геометрии, а вавилонские маги — астрономии. Но у них, видимо, оставалось немало тайн, которых они не раскрывали никому. Я слышал, что они заставляли говорить статуи богов, совершали другие чудеса, приводившие в исступление легковерную толпу. Кажется, Эвн был причастен к тайным знаниям восточных магов.

Неудивительно, что меня потянуло к Эвну. Да он и сам шёл мне навстречу. Не знаю, нуждался ли он в моей дружбе или ему была просто важна моя помощь. Я охотно оказывал ему различные мелкие услуги, значение которых мне стало ясно не сразу. Я встречался с невольниками Дамофила и передавал им клочки папируса, исписанные — странными буквами. Кажется, это были иудейские письмена, понятные не только иудеям, но и сирийцам. Однажды я спрятал у себя в каморке кожаный мешочек, в котором, судя по металлическому звону, были монеты.

Разумеется, я не стал интересоваться происхождением этих монет, хотя и догадывался, что имеется какая-то связь между моими встречами с сирийцами и появлением у Эвна кожаного мешочка.

Как-то Эвн попросил меня принести горсть орехов. Удовлетворив его просьбу, я позволил себе задать невинный вопрос:

— Ты любишь орехи, Эвн?

— Нет, Ахей, — ответил фокусник. — Орехи мне нужны для дела.

Эвн раньше называл «делом» свои представления. Но, судя по многозначительному тону этих слов, речь шла о каком-то ином деле.

Я начал догадываться, что зреет заговор рабов и Эвн находится в его центре. Что мешало ему раскрыться передо мною до конца? Осторожность или желание сохранить меня для чего-то другого, более важного? Не знаю.

Как-то Эвн подошёл ко мне первым. Обняв меня за плечи, он сказал:

— Не обижайся, Ахей! В моём деле не обойтись без секретов. Когда-то я этого не понимал.

Эвн намекал на события в Сирии. Позднее я узнал, что там он был во главе заговора. Его раскрыл подкупленный царём предатель.

— Видишь этот орех? — продолжал Эвн, разжимая кулак. — С виду он как две капли воды похож на те, которыми ты меня снабдил. Но только с виду. Внутри не ядро, а уголёк. Старый фокус. Я научился ему у отца, да будут к нему милостивы подземные боги. Отец научил меня всему. Нет, он не был фокусником. Он был воином и погиб в схватке с римлянами. Это было сорок лет назад, но я не забыл уроков отца. У меня есть этот орех. Маленькая хитрость! Но она послужит доброму делу.

— О чём ты, Эвн? Я тебя не понимаю.

— Да, я взволнован и говорю сбивчиво. Я долго молчал. Если бы ты знал, чего мне стоило это молчание! Я должен был сжаться в кулак. Но сегодня решится всё. Сегодня у Волчьей пещеры. Приходи, Ахей. В полночь.

У входа в Волчью пещеру собралось несколько сот рабов, мужчин и женщин. Тут были и сирийцы, которым я приносил записки Эвна. Они были вооружены. Оружие было куплено на деньги, хранившиеся в моей каморке.

Многих привела сюда надежда или просто любопытство: Эвн хочет им что-то сказать. Они ни разу с ним не встречались. Значит, произошло что-то важное. Где же Эвн? Толпа начала волноваться.

Появление Эвна было совершенно неожиданным. Сначала из-за выступа пещеры показались руки, а потом голова и туловище. Ног не видно, поэтому могло показаться, что это не обычный человек, а великан. Ему всё доступно. Его взгляд приказывает.

Люди, стоявшие впереди, начали сбрасывать с себя одежды, обнажая грудь, ноги, спины. Их примеру последовали другие. Тела в лунном свете казались синеватыми, рубцы — чёрными. Шум усиливался. Послышались рыдания, стоны.

Эвн медленно опускался на землю. Глядя на его напряжённо стянутый лоб, устремлённые в одну точку глаза, шевелящиеся губы, можно было поверить, что он улавливает какие-то доступные лишь ему одному звуки. Потом он встал, словно повинуясь чьему-то приказанию.

— Долго ли терпеть, Эвн? Когда избавление? — послышались крики.

Эвн поднял руку. И в тишине прозвучал глухой голос:

— Мать земля! Величайшая из богинь! Ты нас слышишь? Откликнись!

Я готов был поклясться, что рот Эвна был закрыт. Кто же тогда обращался к богине?

Толпа замерла, ожидая чуда. И оно произошло.

Из уст Эвна вырвался сноп пламени и осветил его лицо с безумными глазами.

Люди в едином порыве упали на колени.

«Только мать-земля способна на такое чудо, — думали они. — Ведь её недра полны огнём. Те места, из которых выходит огонь, священны».

Я один знал, что во рту Эвна орех с угольком. Маленькая хитрость. Но она служит великому делу.

Вместе со всеми я бежал по склону горы к Энне. В руках у воинов факелы. Да, это были воины. Кто бы назвал их рабами? Как яростно пылали их глаза! Как одухотворены их лица! В каждом из них частица огня Эвна.

Дальше я могу её продолжать. Последующие события известны всем. В очищающем пламени сгорела Энна вместе с Дамофилом и всеми, кто попрал имя Человека. Освобождённые рабы избрали Эвна царём, и он правил под именем Антиоха.

А началось всё с уголька. С того уголька, который Эвн положил в выдолбленный орех.