"Стройность" - читать интересную книгу автора (Анчаров Михаил)АКТ ПЕРВЫЙФРАНСУА БУАССОН. Франсуа! Почему… ФРАНСУА. Лужа. БУАССОН. Франсуа, почему ты ушел? Почему мы должны отдуваться за твои причуды? ФРАНСУА. Острый вопрос. А почему мои причуды должны отдуваться за то, что вы отдуваетесь за мои причуды? Вот тоже острый вопрос. БУАССОН. Франсуа, умоляю тебя, будь серьезней. ФРАНСУА. Буассон, я держусь на ниточке самолюбия. Еще одно слово — и я разрыдаюсь. Не тревожь меня, друг. Меня тошнит от проклятого университета. Мне остомерзела сорбоннистая земля этой Сорбонны настолько, что я перелез через стену. БУАССОН. Тише, идет Гильом. ГИЛЬОМ. Поздравляю вас, Франсуа, вам присвоили званье магистра. ФРАНСУА. Я почти так же велик, как и вы, Гильом. Идеал, конечно, недостижим, но упорным трудом я надеюсь… ГИЛЬОМ. Я не понимаю, за что вы на меня сердитесь. Все мы преклоняемся перед вашим талантом, но зачем вы терзали учителей? ФРАНСУА. Учителя — душители, племя их неистребимо! Они берут ученика и суют его в ящик-форму для испечения себе подобных. Не дай бог, если ученик не влезает в этот ящик, — ему отстригут выступающие части. Отстригши голову ученику, объявляют его дураком безголовым, в отличие от соседа, у которого голова на плечах. А у соседа голова на плечах потому, что он на голову ниже, и это преимущество позволило ему не вылезать из ящика! Не вылезай из ящика — вот главная мудрость! Не вылезай из ящика, Франсуа! ГИЛЬОМ. Франсуа, годы ученья позади. Мы покидаем эти стены, которые служили нам приютом, и перед нами открываются… ФРАНСУА. Гильом, я знаю наизусть вашу дипломную речь. Если мне не изменяет память, это я ее и написал. ГИЛЬОМ. Франсуа… Э-э… зачем об этом говорить? Я хотел вас познакомить с моими друзьями. Они будут рады принять вас в свое общество. БУАССОН. Вы не спросили, будет ли рад Франсуа. ГИЛЬОМ. О-о! ФРАНСУА. Буду рад, Гильом. Не сомневайтесь. Действуйте, Гильом. БУАССОН. Франсуа, зачем тебе эти щеголи? ФРАНСУА. А что ты мне предложишь взамен? Давить вместе с тобой клопов в городской ратуше? БУАССОН. Франсуа, я тебя не узнаю! ФРАНСУА. А ты думал, что смотришься в зеркало? БУАССОН. Нет, конечно, но мы, которые тебе поклонялись… Нам может показаться, что ты ложный талант… ФРАНСУА. Ах, опять что-то у меня вылезает из ящика. БУАССОН. Ты ложный талант, Франсуа! ФРАНСУА. И это все? Страшнее ничего нет? Ты серенький, Буассон, а мне нравятся и остальные цвета тоже. БУАССОН. Не хочу с тобой говорить! ФРАНСУА. Нет, почему же? Содержательная беседа. Особенно, когда приятель скромно предлагает следовать всю жизнь его советам. Зачем такая скромность, Буассон? Ты заметил? Меня просят о знакомстве, а не я просил. Неужели я упущу случай, который — все! ГЕНРИХ СЕН-ПОЛЬ. Генрих, Генрих, ты к нему несправедлив. Он действительно остроумен. ЛА-ГИР. Остроумие у него вымученное. И потом, он ужасно суетлив. В нем за версту чувствуется выскочка. ГЕНРИХ. Отсутствие породы. Больше ничего. ЛА-ГИР. Бедняга, он так старается привлечь наше внимание и, увы, такие отзывы. СЕН-ПОЛЬ. Предсказываю, он сейчас полезет с нами знакомиться. Генрих, как твой духовник, протестую. ЛА-ГИР. Ха! Этот болван Гильом уже ведет его сюда. ГЕНРИХ. Гильом не поумнел. ГИЛЬОМ. Господа, позвольте вам представить метра Франсуа Вийона. Аббат де Сен-Поль, Генрих Арманьяк, Жак Ла-Гир. ФРАНСУА. Совершенно неясно, почему я метр. Однако это несомненно. Это так же несомненно, как то, что метр — это я. Но я Франсуа Вийон, следовательно, Франсуа Вийон — это метр. Логическая фигура округлилась. Не беда, если эта фигура кусает сама себя за хвост. Округлость ее форм сияет убедительностью и внушает почтенье. СЕН-ПОЛЬ. Не в таком темпе, метр, не в таком темпе. Мы всего только бакалавры. ЛА-ГИР. Несмотря на округлость, эта логика застревает в глотке. ГЕНРИХ. От нее пахнет чернилами. ФРАНСУА. О, дорогой запах чернил. Горечь твоя напоминает о корне ученья, который горек. Мухи, плавающие в чернилах, очевидно, должны говорить о плодах ученья, которые сладки. ГЕНРИХ. Франсуа, я хочу вас познакомить со своим отцом. Вот он идет сюда. Прощайте, господа. БУАССОН ФРАНСУА. Прощай. Сейчас я буду соблазнять папашу Арманьяка. АРМАНЬЯК ГЕНРИХ. Отец, познакомьтесь с моим другом, метром Франсуа Вийоном. ФРАНСУА. Счастлив я видеть воина, славного и могучего. АРМАНЬЯК. Очень приятно. Генрих, плохие новости. Свадьба твоя расстраивается. Есть некоторые обстоятельства. ГЕНРИХ ФРАНСУА. Боже мой, Генрих, это печально. Она вам отказала. У вас есть соперник? ГЕНРИХ ФРАНСУА. Прошу прощенья. Мне показалось, что дело шло о любви. АРМАНЬЯК ФРАНСУА. Разрешите вас оставить, господа. АРМАНЬЯК. Генрих, где ты его откопал? ГЕНРИХ. Пригодится. АРМАНЬЯК. Но этот проходимец лезет совершенно открыто. ГЕНРИХ. Он лезет туда, где ему приготовлена кормушка. Не дальше. АРМАНЬЯК. Генрих, чтобы добиться успеха, надо окружать себя мечами, а не перьями. ГЕНРИХ. Как знать? Времена меняются. ГИЛЬОМ. Вот здесь хорошо. Передохнём. ФРАНСУА. Генрих, сколько времени я с вами путаюсь, и все еще не вижу в этом никакой выгоды для себя. Мне казалось, что у вас веселее. Без вас я не шлялся по кабакам, с вами я шляюсь — вот и вся разница. Где же розы высокого вкуса, брошенные под ноги острого ума? СЕН-ПОЛЬ. Если выражение «розы высокого вкуса» обличает хороший вкус, то что значит «ноги острого ума»? Это что-то не по-французски. ФРАНСУА. Господи! Человек, который не знает, сколько пальцев на руке, берется рассуждать об анатомии. Вы режете живое выражение и обсуждаете огрызки. Вы — убийца. СЕН-ПОЛЬ. Франсуа, придержите язычок. ГЕНРИХ. Франсуа боится, как бы его не сочли за блюдолиза, и старается показать независимость. ГИЛЬОМ. Ха-ха-ха! ФРАНСУА. Вы угадали, Генрих, но вы меня обидели. Я посылаю вас всех к черту и ухожу. Прощайте. ГИЛЬОМ. Господа, господа, перестаньте. Никто ничего не сказал. ГЕНРИХ. Я не хотел вас обидеть, Франсуа. Я сказал, не подумав. ФРАНСУА. Правда, Генрих? Я хотел бы поверить. Мне очень хочется остаться. Мне наплевать на ваших приятелей, но к вам меня тянет. ГЕНРИХ. Вы… странный человек… Я просто тронут. Но нельзя же все говорить вслух. Давайте обнимемся, Франсуа! ФРАНСУА. Генрих! СЕН-ПОЛЬ. Ах-ах, любовь с первого взгляда. ФРАНСУА. Молчи, поп! СЕН-ПОЛЬ. Что вы изволили… ГЕНРИХ. Молчи, поп. СЕН-ПОЛЬ. Конечно, я не способен понять ваши тонкие чувства… ЛА-ГИР. Ты глуп. СЕН-ПОЛЬ. Возможно… возможно… А вот идет отличный писец. ГИЛЬОМ. Нет, это не писец, это нотариус. ЛА-ГИР. Это не нотариус, это главный судья. Франсуа, посмотри. Вот идет судья. Ведь вы судья, сударь? У вас около горла торчит протокол. Ах, простите, это воротник. ГОРОЖАНИН. Я с вами не знаком, сударь. ЛА-ГИР. Франсуа, он со мной не знаком. Ты слышишь? И это говорит судья! ФРАНСУА. Это не судья, это муравьиный король. ЛА-ГИР. Почему ты думаешь? ФРАНСУА. Во-первых, у него жирные плечи, а во-вторых, он тащит к себе в гнездо прелестного мотылька. Куда он вас тащит, мадемуазель? ГОРОЖАНИН. Пустите меня! Вы оскорбляете мою жену! Вы мне за это ответите. ФРАНСУА. Месье, месье, остановитесь? Вы забываете главное муравьиное правило. Когда тащишь жертву, нужно сохранять хладнокровие! Вот видите, вы не можете открыть калитку, у вас дрожат руки. ГОРОЖАНИН. Вы… Как вам не стыдно?! Вы мне годитесь в сыновья! ФРАНСУА. Я вам гожусь в сыновья, а ваша жена годится мне в дочери! Стыдитесь, вы муж собственной внучки. ГОРОЖАНИН. Тот негодяй, кто издевается над чужим счастьем! ФРАНСУА. Папаша, я просто завидую. Будь у меня столько денег, сколько у вас, я бы тоже купил себе такую красавицу. ЖЕНА. Идемте же. Вашу жену оскорбляют! ФРАНСУА. Прощай, отец. Прощай, дочка, не ждите меня к ужину, я сегодня задержусь. СЕН-ПОЛЬ. Согретый лаской Генриха, Франсуа распускается как роза. А почему хихикает Гильом? РЕМЕСЛЕННИК. Ох! ГИЛЬОМ. Ха-ха-ха-ха! Что, не нравится? Пусти, ты с ума сошел! Пусти, я говорю! На помощь! Ко мне! РЕМЕСЛЕННИК. Что, не нравится? СЕН-ПОЛЬ. Бей его. РЕМЕСЛЕННИК. Пятеро на одного. Так у вас водится?! ГИЛЬОМ. А ты как думал? ЛА-ГИР. Да ведь это Жак. Жак — простачок, Жак — серенькая скотинка. Как поживаешь, Жак? Хватает ли сена на еду? РЕМЕСЛЕННИК. Сено все ослы пожрали, всё родня ваша. ГЕНРИХ. Но-но, Жак, не забывайся! РЕМЕСЛЕННИК. Да, я Жак. Я свое имя ночью не прячу, как вы. ГЕНРИХ. Господа, представимся ему. ВСЕ. Сен-Поль, Ла-Гир, д'Арманьяк, Вийон. ЖАК. Ага, господские сынки шалят на улицах. Ну, эту повадку сразу видать. Последнего что-то не разобрал. Вийон, говоришь? Врешь. Наш Франсуа Вийон — наш поэт, а не господская проститутка. СЕН-ПОЛЬ. Крепко сказано!! ЖАК ФРАНСУА. Прощай. СЕН-ПОЛЬ. Кому как. ГИЛЬОМ. Ну, этот случай я не упущу. Приближается женщина. ЛА-ГИР. Виват! Женщина, женщина! Т-ссс, не спугните. Стоп! ЖЕНЩИНА. Ай! ЛА-ГИР. Ловко, сразу в обморок. Гильом, тащи ее в сторону. ЖЕНЩИНА. Пустите меня! Пустите! ГИЛЬОМ. Молчите, мадемуазель, и все будет хорошо. ЖЕНЩИНА. Пощадите меня, месье, что вы делаете?! Умоляю вас! ГИЛЬОМ. Ну не надо ломаться. ЖЕНЩИНА. Пустите! СЕН-ПОЛЬ. Стоп! Куда! Нет, не пущу! ФРАНСУА. Пустите ее, Сен-Поль! СЕН-ПОЛЬ. Не путайся под ногами, Франсуа! ФРАНСУА. Пусти, я сказал! СЕН-ПОЛЬ. Так… Так… ЛА-ГИР. Вы проявляете похвальную доблесть… СЕН-ПОЛЬ. За наш счет. ЛА-ГИР. Ловко у вас получается, Франсуа. И нашим, и вашим. Надо выбирать, кому служить, Франсуа. ФРАНСУА. Я никому не служу. Я сам по себе. ГИЛЬОМ. Он воображает… СЕН-ПОЛЬ. Верно этот Жак сказал, что он проститутка! ФРАНСУА. Если этот вонючий поп не уберется отсюда, я обрублю ему уши. СЕН-ПОЛЬ. Что ты сказал? ГИЛЬОМ. Генрих! Городская стража! Бежим!! ФРАНСУА. Сударыня, я Франсуа Вийон. Как ваше имя, сударыня? ЖЕНЩИНА. Катерина де Вессель… Месье, бегите скорее! СТРАЖНИК. Смотри, убитый! ДРУГОЙ. Нет, живой. С нами крестная сила. Священник! Святой отец, кто на вас напал? СЕН-ПОЛЬ КАТЕРИНА. Франсуа, милый. Как я тебя люблю… ФРАНСУА. Знаешь, у меня какой-то осадок в сердце… КАТЕРИНА. Забудь об этом, умоляю тебя… Я сказала глупость… Я совсем не подумала, что это можно так понять! Никаких денег, никаких подарков мне от тебя не надо, мне нужен только ты… только ты. Мне нужно, чтобы ты писал свои стихи… ФРАНСУА. Я буду писать… Я буду писать о тебе… Мне это не трудно. Стоит мне подумать о тебе, как у меня поет сердце. Слышишь… Я многое могу… Я могу брать с неба звезды и сыпать их тебе в окно по утрам целыми пригоршнями… Я могу написать на воде Сены твое имя, и влажный блеск потечет до самого Дофина, а в Пуату прочтут написанное… Смотри, я говорю «Катерина» — и каштаны зашумели, как от ветра. КАТЕРИНА. Подожди, Франсуа… У меня кружится голова… Когда ты так говоришь, у меня всегда кружится голова… Знаешь, это даже несправедливо, что одному человеку достается такой дар… Мне иногда кажется, что ты самый сильный поэт из всех, какие читали мне стихи. Конечно, ты пишешь неправильно… Может быть, у меня плохой вкус… Но мне нравится, как ты пишешь… ФРАНСУА. Мой дар — это ты. КАТЕРИНА. Скажи мне это еще раз… ФРАНСУА. Мой дар — это ты. КАТЕРИНА. Да… Приятно было это слышать… Но это не так… Твой дар — это ты. А я просто маленькая женщина, которой хочется счастья. Интересно, кто мне принесет счастье?.. Неужели ты, Франсуа? ФРАНСУА. Я, Катерина, только я. КАТЕРИНА. Не знаю… Ты слишком горяч… Ты все принимаешь чересчур всерьез. Тебе нужно быть спокойней. ФРАНСУА. Хорошо… Я постараюсь… Я все хотел тебя спросить, Катерина. Откуда у тебя цветы? КАТЕРИНА. Это от графа д'Арманьяка. ФРАНСУА. Что?! От кого?.. КАТЕРИНА. Мне так неловко, Франсуа. Я тебе хотела сказать, как только ты пришел. Но ты заговорил совершенно о другом, и потом стало как-то глупо говорить об этом. ФРАНСУА. Ну… КАТЕРИНА. Что ты так говоришь со мной? ФРАНСУА. Ну-ну! КАТЕРИНА. Приходил Генрих, и… ФРАНСУА. Генрих?! КАТЕРИНА. Франсуа! Я назвала его Генрихом, потому что ты его так называешь постоянно! ФРАНСУА. Катерина, и ты его приняла?! КАТЕРИНА. Ну что тут такого? ФРАНСУА. Ты его приняла после того, как он хотел тебя обесчестить?! КАТЕРИНА. Но он же приходил извиняться! ФРАНСУА. А, черт! Кто его просил об этом! И самое главное, что этого для тебя достаточно! КАТЕРИНА. Но ты же его сам выделял из остальных! ФРАНСУА. Чепуха! Сказать по правде, я его тебе расписывал потому, что мне было стыдно перед тобой за мою компанию! Такой же мерзавец, как и все остальные. Значит, для тебя достаточно простого извинения? КАТЕРИНА. Франсуа, я не позволю тебе так со мной разговаривать! ФРАНСУА. Катерина, мне начинает становиться страшно! Вот ты уже пытаешься воспользоваться тем, что я сказал грубость! Я уже не могу узнать истину! Ты этого добиваешься, Катерина? КАТЕРИНА. Ты хочешь поссориться? ФРАНСУА. Я узнаю когда-нибудь всю историю или нет?! Катерина! КАТЕРИНА. Пожалуйста! Пожалуйста! Ты же сам не даешь сказать ни слова! Он гораздо лучше к тебе относится, чем ты к нему! ФРАНСУА. Еще бы! Не я пришел к его невесте, а он к моей! КАТЕРИНА. Да! Да, гораздо лучше! Он выхлопотал у короля тебе помилование! Только благодаря ему ты вернулся в Париж! ФРАНСУА. Это он тебе сказал? КАТЕРИНА. Да! Да! ФРАНСУА. А сказал ли он тебе, что если бы он не добился мне помилования, я бы выложил в суде кое-что похуже о них самих! Он тебе цветы прислал или сам принес? КАТЕРИНА. Принес! Принес! Назло тебе! ФРАНСУА. Он после моего приезда не приходил? КАТЕРИНА. Конечно, нет. ФРАНСУА. И ты хочешь сказать, что цветы сохраняли свежесть две недели? Что это, Катерина? Что это?. КАТЕРИНА. Ну, он был еще раз. Не знаю, почему я тебе не сказала. Ты так на меня напустился… Ты совсем бешеный… ФРАНСУА. Любопытно, почему голова у меня работает даже тогда, когда меня распирает ярость? Почему я не поражаюсь, когда узнаю гадости о своей возлюбленной? Надо заглянуть в свою душу… может быть, эта гадость живет во мне, и поэтому я так легко ее нахожу в других… КАТЕРИНА. Да уж, это так. ФРАНСУА. Может быть — да, а может быть, и нет… Ты так обрадовалась моей откровенности… Я же ищу оправдание тебе. Ты думаешь, мне легко видеть, как ты становишься похожей на других бабенок? КАТЕРИНА. И это говоришь ты?! Ты осуждаешь Генриха?! А разве не ты участвовал во всех их гадостях? Разве не ты с ними пытался меня обесчестить?! Чем же ты лучше Генриха?! ФРАНСУА. Как?! Да ведь я стал на твою защиту! Я выручил тебя из беды, в которую тебя хотел вовлечь Генрих! Генрих! КАТЕРИНА. Подумаешь, заслуга! Ты сам сказал, что влюбился в меня с первого взгляда! Ты просто решил отстоять меня для себя! ФРАНСУА. Ты… посмела повернуть против меня мою любовь?! Хорошо… Почему же Генрих так не поступил, как я? Он тоже мог отстоять тебя для своих надобностей! Мы бы ему уступили… А?.. КАТЕРИНА. Он просто не разглядел меня в темноте… вот и все… ФРАНСУА. Ты хочешь сказать, что теперь он тебя разглядел?.. Как подробно он тебя разглядел?.. Нет! Нет, не буду! Катерина! Я тебя теряю! Мы зашли чересчур далеко! Это мое проклятое самолюбие! Девочка моя, прости меня! КАТЕРИНА. Франсуа! Милый… ФРАНСУА. Ты единственная женщина на этой земле! Мне так плохо жилось, Катерина! С каждым днем я становился все хуже! Я так боюсь остаться без тебя! КАТЕРИНА. Франсуа, не надо так! Я прошу тебя!.. ФРАНСУА. Скажи, ты меня любишь? КАТЕРИНА. Люблю… ФРАНСУА. Навсегда? КАТЕРИНА. Навсегда! Милый… ФРАНСУА. Стучат. Войдите! СЛУГА. Сударыня, граф д'Арманьяк и кавалер Ла-Гир… Как прикажете? КАТЕРИНА. Франсуа… клянусь тебе… я не знала… ФРАНСУА. Я… верю тебе… КАТЕРИНА. Если хочешь, я велю передать, что меня нет… Делай, как хочешь… ФРАНСУА. Всего только — нет дома… Я ждал другого… Приглашайте! КАТЕРИНА. Франсуа! ФРАНСУА. Пусть войдут. КАТЕРИНА. В чем дело, Франсуа? ФРАНСУА. Ладно… Молчи… ФРАНСУА. Входите, Генрих. Входите, Ла-Гир. Мы рады вас видеть. ГЕНРИХ. О, Франсуа. Разрешите вас приветствовать, мадемуазель, прежде чем Франсуа нас проколет своим языком. ФРАНСУА. Вас языком не проколешь. В вас язык застревает, как пуля в мешке с песком. ГЕНРИХ. Франсуа открыл огонь. Ты лучше скажи, когда ты перестанешь скрывать от нас свою невесту. Такая женщина заслуживает лучшего, чем сидеть в четырех стенах. КАТЕРИНА. Извините, господа, я должна вас оставить… Мне нездоровится. ФРАНСУА. Я тебя провожу. КАТЕРИНА ГЕНРИХ. Ты заметил, мы попали в самый разгар. ЛА-ГИР. Франсуа будет взбешен. Это самое главное… Впрочем, в ней что-то есть. Какая-то чистота и свежесть. Это подкупает… Ну что. Франсуа, как дела? ФРАНСУА ГЕНРИХ. Конечно, ты же знаешь. ФРАНСУА. Генрих, дай мне денег, и побольше. Я тебе верну. У меня обещали купить стихи. Но мне нужно сейчас. ГЕНРИХ. Нет, Франсуа, денег я тебе не дам. ФРАНСУА. Да, это истинно по-дружески… ГЕНРИХ. У меня просто нет. Впрочем, я бы мог тебя выру-чить… Вернее, не я… Я случайно узнал: есть один человек, ему нужно помочь в каком-то деле. Он согласен уплатить порядочно. Предупреждаю, тип довольно подозрительный, но я за него не отвечаю. ФРАНСУА. Наплевать. Сведи меня с ним. Как его зовут? ГЕНРИХ. Его зовут Питу. ФРАНСУА. Чем он занимается? ГЕНРИХ. Понятия не имею. Мне его показали в одном кабаке. ФРАНСУА. Да… попаду я с тобой в историю… ГЕНРИХ. Как хочешь. Я же не настаиваю. ФРАНСУА. Хорошо… идем… Только сейчас… ГЕНРИХ. С этим пора кончать. КАТЕРИНА. Я не могу, Генрих… У меня не поворачивается язык. ГЕНРИХ. Да, у тебя поворачивается язык только, чтобы отказать мне… Меня это оскорбляет. КАТЕРИНА. Как ты не понимаешь… Он приходит… приносит подарки… надеется… Неужели ты не можешь понять? ГЕНРИХ. Могу, но не хочу… и тебе не советую… Если ты этого не сделаешь, я швырну ему подарки в лицо! Слышишь? Это позор принимать подарки от воров и проходимцев! КАТЕРИНА. Но он же это делает из-за меня. Я сама его толкнула на это. ГЕНРИХ. Никого нельзя никуда толкнуть. Он взрослый человек и сам за себя отвечает. Разве не мог он эти деньги заработать честным путем? Попросил бы у меня, наконец! Неужели ты думаешь, что я бы ему отказал? КАТЕРИНА. Ты бы ему дал? ГЕНРИХ. Ты меня обижаешь… Подумай, могу ли я иметь соперником продажного писаку? КАТЕРИНА. Не говори так… ГЕНРИХ. Ты, наконец, мне мешаешь делать тебе подарки! Мне! Я тоже имею на это право! КАТЕРИНА. Генрих… мне неприятно, мы только и говорим об этом. Можно подумать, что у нас нет любви… Мне его просто жаль… ГЕНРИХ. Еще бы… Говорить о поэзии и любви, как это делает Вийон, дело нетрудное! Гораздо труднее говорить правду… Мне просто жалко тебя, иначе бы я давно рассказал тебе о его смехотворных поисках богатой невесты. КАТЕРИНА. Не лги, Генрих… Франсуа меня любит… ГЕНРИХ. Дорогая… Вас спасает то, что вы женщина… Я никогда не лгу. Да, Франсуа тебя любит, но это не помешало ему свататься к одной богатой вдове… Ее счастье, что она ему отказала… Как он умолял меня помочь ему что-нибудь придумать… Ну я отказался, понятно… Я не люблю эти канцелярские уловки… Он жалок, твой Франсуа… СЛУГА. Сударыня, господин Вийон. ГЕНРИХ. Легок на помине. ФРАНСУА. Катерина, девочка, я так рад, что наконец могу к тебе прийти. Кстати, у меня есть для тебя кое-что приятное… Вот, смотри, тебе нравится?.. Видишь ли, я только что получил деньги за стихи. О, у тебя гости, а я и не заметил… ГЕНРИХ. Привет, Франсуа… ФРАНСУА. Катерина, как тебе нравится это кольцо?.. КАТЕРИНА. Спасибо. Положи на окно. Я потом посмотрю. ФРАНСУА. Как ты сказала?.. ГЕНРИХ. Ну вы тут разбирайтесь, я пока выйду… ФРАНСУА. Как ты сказала? КАТЕРИНА. Франсуа, мне жаль тебя, но лучше сказать сразу… Я многое поняла за это время… Меня унижают твои жалкие подарки… Меня унижает то, что ты тянешься из последних сил за Генрихом. ФРАНСУА. Дрянь. Я делал только то, что ты хотела. Проклятая, ты сама толкнула меня на этот путь!.. КАТЕРИНА. Возможно… Нет, надо кончить все сразу… Франсуа, я любовница Генриха… ФРАНСУА КАТЕРИНА ФРАНСУА. И это приятно?.. КАТЕРИНА ФРАНСУА. Я не хочу портить тебе удовольствия. КАТЕРИНА. И этот человек уверял меня в своей любви… О!.. ФРАНСУА КАТЕРИНА. Врешь! Врешь!.. Тебе больно! Больно! Это все твое притворство. Шут! Меня ты обмануть не сумеешь! Я женщина! ФРАНСУА. Я шел в грязи, ночью… Я увидел, как впереди зажглась звезда. Я пошел к ней напролом, через лужи… но оказалось, что это поблескивали глаза суки… Что у тебя есть, кроме тела? КАТЕРИНА. Да, тело — мое единственное богатство! Да, я хочу хорошо одеваться! Я хочу, чтобы исполнялись мои прихоти! А ты? Ты ведь поэт, а ты держишься со щеголями как проститутка! ФРАНСУА. Женщина… мы на краю пропасти… Ты понимаешь это? КАТЕРИНА. Пусть… Не пугай меня… Эту пропасть вырыла не я… Я хочу жить. А живут только они… Ты иди своей дорогой, я — своей. ФРАНСУА. Ты… несчастная тварь… Ты не разглядела, к кому ты идешь! КАТЕРИНА. Ты ошибся. Я разглядела. Кто ждет, что аристократ лучше, тот разочаруется! Кто ждет, что аристократ выше, тот никогда не разочаруется! Выше — значит порода, значит — право на бесчинства! Если бы тебя арестовали тогда ночью, во время драки с аббатом, тебя бы судили как бандита; а если бы попался Генрих, это сочли бы шалостью. И правильно! Ты участвовал в бесчинствах изза корысти, а Генрих — со скуки! ФРАНСУА. Бесчинство со скуки! Тебе этого не хватало во мне?! КАТЕРИНА. Нет! Для этого нужно таким родиться! Генрих храбр! ФРАНСУА. Генрих — храбр?! Он ничтожество! Он просто лишен воображения. КАТЕРИНА. Какая разница?! С ним женщина чувствует себя уверенно… А тебе надо каждый раз переламывать свою трусость! ФРАНСУА. Что ты сказала?.. КАТЕРИНА. Не сверкай глазами… Конечно, ты трус!.. Ты можешь прийти в ярость, которая помешает тебе видеть опасность и сделает тебя храбрым! Но ярость долго не держится. Нужна природная храбрость! ФРАНСУА. Природная тупость! КАТЕРИНА. Нет, природная уверенность! Генрих всегда уверен, что возьмет верх. Он никогда не был унижен, а нас с тобой унижали от рожденья! ФРАНСУА. Ты говоришь правду… Смотри, ты даже сейчас на него работаешь, ты увеличиваешь его храбрость и отнимаешь мою… Но не будь чересчур самоотверженной… Ведь ты разрушаешь облик простодушной девочки, который его привлекает… КАТЕРИНА. Ты и здесь ошибся, Франсуа… Его тянет грязь Он будет думать, что это он меня развратил! ФРАНСУА. Я думал, что знаю пределы низости… Я — младенец. КАТЕРИНА. Это правда. Но не пытайся ему повредить… Я встану на его сторону, и тебе не сдобровать! ФРАНСУА. Молчи!.. Тебя не существует… Существую ли я? Любопытно… ГЕНРИХ. Ну, эту болтовню пора кончать… ФРАНСУА ГЕНРИХ. Мне — драться с тобой? Канцелярская крыса, книжный червь. Я — д'Арманьяк, граф божьей милостью! Мой род древней королевского! И мне драться с тобой? Голодранец! Поэтишка! КАТЕРИНА. Генрих! ГЕНРИХ. Оставь! Он давно заслужил встрепку! Надо указать место нахалу! Кстати, у него есть кредитор. Входите, дорогой, пора получать должок. Советую не сопротивляться… Это люди святой инквизиции… Аббат, читайте приговор… СЕН-ПОЛЬ. «Приговор капитула святой инквизиции. Обвиняемый Франсуа Монкорбье, по прозвищу Вийон, известен был грешным и распутным образом жизни. Обманным путем пробравшись в общество благородных дворян, он пытался ввести в соблазн означенных благородных дворян, высокое общество коих не послужило к его исправлению. В усугубление вины означенный Вийон осмелился публично распространять злонамеренные стишки, в коих затрагивались чины нашей святой матери церкви. Учитывая молодость и неразумие обвиняемого, капитул постановляет на первый раз схватить означенного Вийона и, прочтя приговор, предать сечению на Гревской площади, после чего изгнать из Парижа и его пригородов». Взять его! ФРАНСУА. Только не это!.. Только не это!.. КАТЕРИНА. Генрих! Я этого не хотела!! Франсуа! ФРАНСУА ГЕНРИХ. Ну вот и все… ЛА-ГИР. Не думаю… ГОРОЖАНИН. Тебя изгнали из Парижа… Ну что встал посреди дороги?! ФРАНСУА. Простите… Последняя попытка… Гильом; кажется, неплохо ко мне относился… А все же можно сфотографировать Образ или нет? И почему нет? А потому что Образ — это видение. У каждого свое. Видение может либо прийти, либо не прийти. Откуда оно берется — хрен его знает. Имеется предположение об электронном газе, облака которого складываются по желанию всего организма. Это еще Гошка Панфилов высказывал в разговоре с Зотовым.[1] Но ведь это только предположение. Прочла Тоня пять сцен первого действия пьесы про Франсуа Вийона и пришла в недоумение. — Ну и что? — сказала она. — Из-за чего шум? Пятьсот лет назад было. Нам-то какое дело? — Это — шанс, — сказал Ефим Палихмахтер. — Шанс. Понимаешь? Наплевать, когда это было. Зато мы сразу становимся заметными. А этим уж как-нибудь воспользуемся. Тоня подумала и сказала: — Ваще-то да… — Как ты думаешь, про что этот фильм? — спросил Ефим Палихмахтер. — Ясно, про что, — ответила Тоня. — Про дурака. — Как про дурака? Как? — забеспокоился Ефим Палихмахтер. — Это ты брось. Это сейчас считается самый великий поэт Франции. А с Францией у нас отношения дружбы и сотрудничества. Но Тоня угрюмо молчала. — Ну что ты?.. Что ты?.. — забеспокоился Ефим Палихмахтер. — Ну что же он не видит, как она его делает? — Кто? — Да бабенка эта, Катерина. — Тут все гораздо сложней, — сказал Ефим Палихмахтер. А у самого дух захватило от предстоящей поездки на аукцион в Париж на кинофестивали или бьеннале. Или вообще бьеннале — это в Венеции?.. И там вообще не кинокартины продают, а живописные холсты? Надо узнать — как на самом деле. — Нужна правда жизни. Жизнь надо изучать, — сказал Ефим Палихмахтер. — Работать надо. Нормально ходить на службу. — А зачем? — спросила Тоня. — Чтобы знать жизнь, — сказал Ефим Палихмахтер. Тоня промолчала. Потому что уж что-что, а жизнь она знала. И не Палихмахтеру об этом судить. — Ну подыщи что-нибудь… — нехотя сказала Тоня. И Ефим ей подыскал место гидроакушерки. Что такое гидроакушерка, Тоня не знала. Но поскольку и я не знаю, что такое гидроакушерка, то мы это оставим. — А теперь почитай мне второе действие, — сказал Ефим Палихмахтер. — Тут сильный заряд социальности. — А что это? — неосторожно спросила Тоня. — Ну, социальность — это социальность, — сказал Ефим Палихмахтер. — Это очень сложно. Я тебе потом объясню. — Но не объяснил. И Тоня начала читать второе действие пьесы, из которой Ефим Палихмахтер намеревался сделать сценарий. |
||
|