12. Никому не нужна?

Мерзкая погода, упорно державшаяся с начала осени, к началу зимы стала очень мерзкой. Вместо пушистого снега небо выдавало бесконечные порции холодного, с примесью льда, дождя. Сильный ветер радостно стряхивал потоки воды с деревьев на всех проходящих мимо. На земле вода застыла тонкой коркой льда, обеспечивающей идущему бесплатную тренировку по удержанию равновесия.

На территории студгородка было особенно мерзко. Наставники, отечески улыбаясь, сообщили, что «если кому погода не нравится, то сами меняйте». То ли горе-заклинатели не учли огромного количества магии и переплетения энергетических линий на этой территории, то ли чье-то заклинание сплелось с погодным, но результат был ужасающим. Ураганный ветер то бил в лицо, то подгонял сзади. Дождя не выдерживали даже хваленые эльфийские непромокаемые плащи. Со льдом, покрывшим дорожки сплошным слоем, на добровольной основе боролись все, но пока безуспешно.

Я уныло волокла тяжелую сумку по дорожке, держась одной рукой за декоративный заборчик. Настроение у меня было очень печальным — я возвращалась из дома, куда необдуманно поехала на выходные навестить родных и развеять плохое настроение. Близкие обрадовались появлению свежих ушей и вылили на меня все последние сплетни. Когда сплетни закончились, старшие родственницы начали учить меня жить — желая, конечно, добра. Только вот понятие о добре для меня у них всех было разным. Особенно преуспела в жизненных наставлениях бабушка. От ее горьких, со слезой, причитаний о моей тяжелой судьбе старой девы хотелось спрятаться в погребе, зарывшись с головой в запасы картошки. Впрочем, там меня ждал дедушка, перебиравший зимние запасы овощей на предмет загнивания. Он ничего не говорил, но очень шумно вздыхал.

Мама обеспечивала бабушке тыловую поддержку. Моя родительница, помешивая суп, пространно рассуждала о том, как замечательно сложилась судьба у моих бывших соучениц. И что они уже замужем. И детишек родили, некоторые уже двоих. И вполне успешно складывается у них карьера ведьмы — вовсе даже без высшего образования. И как они счастливы.

— Не знаю, — рассуждала мама, пока я рядом резала овощи на салат. — За что мне такое наказание? У всех дети как дети, а мне не повезло.

— Мама! — простонала я, остервенело орудуя ножом. — Я же тебя не бью, как сын соседки справа. И не спуталась с эльфом, подсадившим меня на дурман-траву, как дочь соседки слева.

— Они нормальные! — твердо сказала мама. — Ну да, у них есть недостатки. Зато они тут, рядом, при родителях, поддержка и опора.

Я скептически хмыкнула.

— Ты же старшая, — завела свою песню мама. — Ты должна мне помогать растить младших. Ты за них в ответе.

— Я помогаю. Денег с вас я не беру, наоборот, даже иногда высылаю передачи.

— А воспитывать…

— Мама, но ведь это твои дети, не мои, — попробовала возразить я.

— Ты неблагодарная, я для тебя все, а ты…

Папа действовал по другому. Он заводил со мной пространные беседы о моем будущем, подчеркивая, что он хотел бы блестящей карьеры для своего первенца, который, конечно, его не разочарует. Первенец же считал часы до прихода пассажирской кареты.

Теперь по лужам, прикрытым корочкой льда, я тащила сумку с едой (ты так похудела! — бабушка вытирает слезу) и комплекс неполноценности вкупе с сожалениями о загубленной жизни.

Комната общежития встретила меня пустотой и холодом. Лира, по всей видимости, ударилась в очередной загул — то ли рабочий, то ли любовный. Мои мечты о горячем чае с травками и коронным Лириным заговором от простуды разбились в дребезги, как и любимая чашка, которую я случайно зацепила локтем.

Идти в общежитие к Отто не хотелось, поэтому я улеглась под теплое одеяло, поплакала и заснула.

Утром выяснилось, что я проспала на пары, у меня першит в горле, полугном так и не пришел, а подруга спит спокойным сном праведницы, съевшей ползапаса домашних пирожков. Обычно, конечно, мы делили все продукты пополам, но сейчас мне стало так жалко маминой готовки, что я опять заплакала.

В Университете выяснилось, что моя контрольная работа по начертательной магии написана ужасно. Беф прочитал мне вдохновенную лекцию о лени (моей), об неправильном отношении к будущему (тоже моему), о терпении и снисходительности (своих).

На факультативе по ремесленной магии, который я посещала по настоянию родных Отто, тоже не было ничего хорошего. Доведенный до отчаяния моими неуклюжими попытками повторить кузнечную последовательность действий, Профессор Свингдар воскликнул:

— Молот и Наковальня! Ольгерда, ну как можно быть такой бестолковой?

Мне совсем стало себя жалко.

Довершило этот «чудный» день падение по дороге в общежитие. Я почти не удивилась, обнаружив на юбке дыру — падая, я зацепилась подолом за куст.

Отто так и не объявился. Лира ночевать не пришла.

Я лежала на кровати и думала о своей жизни. Чем больше думала, тем более мрачной и беспросветной она мне казалась. Бессмысленной. Неправильной. И самое главное — никому не нужной.

— Вот умру, — решила наконец я. — И тогда вы все узнаете, как вам без меня плохо. И как вы меня любили. Вот тогда вы пожалеете!

При дальнейшем обдумывании мысль о смерти выглядела все более привлекательной. Я уснула, представляя, как красиво буду выглядеть в гробу.

Утром я сделала в шкафу ревизию. Оказалось, что картинка похорон, нарисованных воображением, неосуществима в виду отсутствия одежды, достойной быть на мне в этот торжественный момент. Я вытрусила из шкатулки деньги и пошла по магазинам.

На центральной улице (без льда и ветра, кстати) я столкнулась с Отто.

— Ола! — обрадовался он. — Как съездила?

Я открыла рот, но сказать ничего не успела.

— Нормально? Я рад. Как дела? Смотрю, по магазинам? А чего вид такой мрачный? Не трать много. Ладно, был рад тебя видеть, у меня дела, я побежал.

— Все плохо, — сказала я вслед полугному, но он не услышал.

Даже лучшему другу нет до меня никакого дела! Ладно-ладно, вот умру, и ты еще пожалеешь. Дела, видите ли у него. Я тут умирать собралась, а он…

Покупка одежды заняла много времени. Продавщицы решили, что я готовлюсь к брачной ночи. В каждом платье я ложилась на стулья и спрашивала:

— А так идет? Грудь подчеркивает? Животика не видно?

С туфлями в тон платья вышла заминка. Покупать красивые эльфийские туфельки в тон платью за пять золотых я не хотела.

— Им сносу не будет, — уговаривала меня продавщица. — Мы их так дешево продаем, потому что не сезон. Они недавно десять стоили.

— Десять! — ужаснулась я.

— Настоящее эльфийское качество! «Версачель»! Кожа какая мягкая, потрогайте! Противомозолевые заклятья. Вы только посмотрите, какой каблучок аккуратненький, говорю вам, сносу им не будет.

— За три возьму.

— Да вы в них еще три года ходить будете! За четыре.

— За три с четвертью.

— По любой дороге, с кавалером прогуляться, и на работу прийти.

— Три с четвертью моя последняя цена.

— Да я и так их продаю по закупочной цене! Их еще и дети ваши носить будут! Три и три четверти серебром.

Я загрустила. Сносу не будет, ага. Я ведь в них никуда ходить не буду. К конце концов, имею я право хоть в последний путь одеть на себя туфли «Версачель»? Я отдала продавщице три золотых, вытрусила серебряные и пошла домой. Сейчас буду умирать.

Придут люди, а я лежу, такая красивая. Мда, на потолке паутина, на тумбочке чашка с присохшим чаем, кусок пирожка под столом. Сожалений о моей загубленной жизни не возникнет, никто даже не посмотрит на мое красивое платье, туфли за несусветную цену. Будут наводить порядок и ругаться.

Остаток дня я потратила на уборку комнаты. Так устала, что завалилась спать, не раздеваясь.

Раз судьба предоставила мне еще один день, то его надо потратить на приготовления к красивой смерти — я пошла покупать цветы.

— Сколько-сколько? — переспросила я у продавца.

— Чай не лето, панна. С самих эльфийских лесов доставляем.

— Врите больше. Вот эти колокольчики у них не растут, точно знаю. Из местных теплиц.

— Теперь растут, — не смутился продавец. — Эльфы они такие.

Я задумалась. Нет, за такую цену пусть сами умирают в цветах, обойдусь.

Придя домой, я стала готовиться к смерти. Переоделась, распустила волосы и полезла в шкафчик Лиры с целительскими препаратами. Давным-давно, когда только я вселилась в эту комнату, то попросила у нее подписать баночки — не хотелось перепутать и случайно выпить не то.

Где же, где же. Ага.

Я извлекла темно-зеленый кувшинчик, на котором была приклеена бумажка с кривой надписью «Яд». Сколько же выпить? Чтобы не рисковать — все!

Я подошла к кровати, улеглась, красиво разложив волосы и выпила все горькое содержимое кувшинчика.

Закрыла глаза и приготовилась умирать.

Сначала заурчало к желудке. Потом скрутило кишки. Затошнило. Я поднялась с кровати и еле успела добежать до пустой миски на столе. Но на этом не все не остановилось. Пришлось бежать до туалета в конце коридора. Эльфийские туфельки и правда хороши, бегать удобно! Если бы еще так кишки не крутило… ой-ей!!!

В комнату я вернулась полностью опустошенная, упала на кровать в обнимку с миской.

Лира вошла в комнату, напевая популярный мотив.

— Ола, что случилось? — она кинулась ко мне.

Я захныкала.

— Симптомы опиши, — скомандовала подруга, ложа прохладную руку мне на лоб.

Я описала.

— Отравление, — профессорским тоном сказала Лира.

А то я не знаю!

— Что такая нарядная? — при свете огонька целительница рылась в запасах снадобий. — На вечеринку ходила? Говорила же тебе, не тяни в рот всякую гадость!

— Не на вечеринку, — трагическим тоном начала я.

— Вот выпей, — Лира сунула мне кружку. — Я спать, так устала. Все-таки любовь — ужасно утомительная штука.

Глотая мерзко пахнущий раствор, я злилась: любовь у нее! Тут человек умирает, а у нее любовь. Ну ладно, вот умру и вы все поплачете.

Я суеверна. Поэтому утром (Лира убежала рано-рано, быстро положив мне руку на лоб и отмахнувшись от разговоров) я задумалась о новом способе самоубийства — раз отравиться не получилось, значит не судьба. Нужно… нужно… о! Вены порезать.

Пошатываясь от слабости — вечернее приключение давало о себе знать, я поплелась в оружейную лавку знакомого гнома.

— Ульрих, дай мне, пожалуйста, самый острый нож.

— Зачем? — полюбопытствовал гном, доставая нечто кривое и ржавое.

— Надо.

— Убить кого хочешь? Вот, орочий ятаган, самое оно.

— Я не в настроении шутить, — сказала я. — Мне нужен самый острый нож.

— Хорошо, хорошо, — гном достал нож. — Такой подойдет?

С умным видом я бросила на нож платок.

— Нет, мне чтоб платок разрезал.

— Мне не жалко. Но у тебя денег не хватит.

— Хватит, хватит, — я уже смирилась с тем, что красивая смерть — предприятие не из дешевых.

— Отто на меня обидится, — пробурчал Ульрих.

— А ты не дери с меня три шкуры, — посоветовала я.

— Как же можно! — поразился торговец.

Я вышла из магазина с «Осой» — любимым ножом наемных убийц. Назрела необходимость писать завещание, чтобы ножик не достался не в те руки. Сколько хлопот со смертью!

Дома я переоделась, распустила волосы и занесла нож над рукой. Нет, заляпаю кровью все платье. Переоделась в старую одежду. Занесла нож над рукой…

Порезать себя оказалось занятием тяжелым. Я трусишка, крови и боли боюсь. Поэтому я завернула нарядную одежду в сумку и пошла искать собственного убийцу.

— Входите! — проревел Ряк в ответ на мой робкий стук в дверь.

— Ола? — он вытаращил глаза. — Вот кого не думал у себя увидеть.

— А вот, — сказала я, оглядываясь.

Обстановка в комнате наводила на мысль о том, что тут не убиралось с того момента, когда Ряк был первокурсником (а это было очень, очень много лет назад).

— Ты убивал? — перешла я к делу.

— Ну конечно, я же боевой маг! — хозяин комнаты гордо приосанился. — А что?

— Убей меня, — я протянула ему нож. — Только быстро и не больно.

— Ты что, девка, дура? — Ряк захлопал глазами.

— Нет, я серьезно. А потом переоденешь в эти шмотки, только аккуратно.

Парень потрусил головой и попросил:

— Еще раз, только медленно.

— У-бе-й ме-ня, — повторила я.

— А что на это твой некромант скажет?

— Он не мой некромант! — разозлилась я. — Бери нож!

— Он меня убьет, только не быстро и не безболезненно.

— Он не имеет к моей жизни никакого отношения, — я тыкала ножом в грудь Ряху. — Убивай!! Я тебе два золотых дам.

— А потом оживит и будет издеваться, — развил мысль парень и совсем запечалился.

— Да ничего он тебе не сделает. Ему все равно!

— Главное не то, что ты думаешь, а что он, — Рях потянул меня к выходу.

— Три золотых! Четыре! Десять! — перед моим носом захлопнулась дверь. Я пнула ее ногой. — Ненавижу всех!

Половину утра я потратила на возвращение «осы» Ульриху. Жадный гном не хотел принимать товар обратно, утверждая, что нож «не так выглядит».

— Зарежу, — пообещала я. — Я сейчас в таком состоянии, что зарежу.

— Я буду жаловаться в лигу оружейников, — заявил торговец.

— Жаловаться? Ты уже не сможешь жаловаться! Отдавай деньги!

— Грабят, — пискнул Ульрих, выкладывая на прилавок монеты.

— Десяти серебряных не хватает!

— Это за моральный ущерб. Ты же мне угрожала. Это очень повредила моему моральному здоровью!

Я поняла, что за эти деньги гном будет стоять до последнего, плюнула и, в мрачной решимости, пошла на рынок.

— Дайте мне веревку. Самую прочную. Чтоб в узел завязывалась хорошо.

— Две серебрушки.

Я вздохнула. Оказывается, дешевое и верное решение было под носом, а я столько времени (и денег!) потратила зря.

— Помягче веревку, ладно? Научите меня, пожалуйста, завязывать скользящий узел.

— Повеситься хотите? — пошутил молодой торговец.

— Да.

Улыбка парня увяла.

— Вы серьезно? Ну зачем же так!

— Есть причины.

— Ну и какие же?

— Я живу не правильно. Меня никто не любит и я никому не нужна!

— Давайте, я вас полюблю? Вот прям сейчас, у меня и домик тут неподалеку.

Я мрачно посмотрела на торговца. Тут вопрос жизни и смерти, а он! Про собственное удовольствие думает!

— Я простыни чистые постелю… Вы не думайте, что я бедный, веревками тут торгую. У меня есть простыни иностранные, шелковые! Контрабандные!

Искушение поваляться на шелковых контрабандных простынях было велико. Говорят, что ощущения незабываемые! Я поймала себя на том, что внимательным взглядом изучаю фигуру парня и с трудом вернула себя к поставленной цели.

— Нет, спасибо. Я пойду.

— Жаль, конечно. Ну, раз так. Вам еще табуретка понадобится, — сказал торговец, вскакивая. — У меня есть, вот. Уступлю за двадцать серебрушек.

— Она старая и некрасивая, — оценила я.

— А зачем новая? Для вашей цели и такая пойдет. Главное — легкая. Вы же не прям тут это делать будете. И кусочек мыла. Всего один медячок. Узел лучше будет скользить.

Я махнула рукой и забрала и табуретку, и мыло.

В обнимку с табуреткой я бродила по берегу речушки в Гае Влюбленных. Мысль о том, что умирать надо красиво, не давала мне покоя. Я хотела висеть на берегу речки, просматриваясь со всех сторон. И чтоб ивы печально шелестели листьями… Стоп, какими листьями. Зима же. Может, отложить это дело до весны? А, грязь будет. Лучше сейчас. Наконец, мне надоело таскать за собой табуретку, которая с каждым шагом становилась все тяжелее. Да и ноги в туфельках замерзли. Я передохнула немного и полезла привязывать веревку к ветке.

Старая табуретка под ногами угрожающе скрипела.

«Как бы не упасть да шею не свернуть» — подумалось.

Я выбрала ветку потолще, чтобы избежать всяких случайностей, но привязать веревку оказалось делом трудным — в рукавичках неудобно, а без них пальцы мерзли и отказывались гнуться. Наконец, дело сделано. О, нет! Тщательно завязанный скользящий узел оказался на уровне пупка. Да что же это такое!

Я села на табуретку и немного поплакала. Какая же я несчастная! Даже веревку для повешения не могу нормально привязать. Слезы оставили на щеках две жгучие дорожки. Полезла опять, веревку развязывать. И завязывать. Упрела вся, расстегнула шубку. Так, теперь надо сказать Последнее слово.

— Мир! Ты был жесток ко мне! — эх, жаль, никто не слышит! — Ты подкладывал мне на жизненном пути всякие гадости. Я несчастная, никому не нужная неудачница! Вот сейчас умру и все поймут, как я им была дорога!

Слова исчерпались. Ноги в туфлях окончательно окоченели. Я взмахнула рукой, оттолкнула табуретку. Горло моментально больно сдавила веревка. Я еще успела услышать, как с сухим треском сломалась моя шея…

Что я вам скажу? Путешествие в мир Иной довольно болезненно. Спина ужасно ныла. Шея ныла. В голове звенело. Вокруг была тишина. Я помедлила открывать глаза, боясь, что увижу перед собой Ёшку, который с довольным видом сообщит, что за свои деяния при жизни я заслужила только преисподнюю. Наконец, решившись, я открыла глаза и увидела две физиономии — гладко выбритую и лохмато-бородатую.

— И что теперь? — спросила лохмато-бородатая физиономия.

— Добьем, — предложила гладко выбритая.

Нет, я явно не на Небесах! Если на счет Отто я не уверена, то Ирга точно туда попасть не может.

— Где болит? — спросил Отто.

— Я что?.. — прохрипела я. Горло больно саднило и говорить было тяжело.

— Пыталась покончить жизнь самоубийством, — спокойно сказал Ирга. — Не получилось.

Я открыла рот.

— Ветка сломалась, — сказал Отто. — Придумала тоже, на обледеневшей ветке вешаться.

— И вообще, придумала — вешаться! — я поняла, что спокойствие было обманчивым. На самом деле, его голубые глаза метали молнии, кулаки были судорожно сжаты. — Что тебе на этот раз стукнуло в голову?

Я попробовала пожать плечами, говорить не хотелось.

— Давай ее поднимать, а то она тут совсем замерзнет, — сказал полугном. — Потом будешь ругаться.

Я застонала. Спина болела ужасно.

— Конечно, болит. Еще бы, на землю рухнуть копчиком. Хорошо, что шуба удар смягчила, — ворчал Отто, помогая мне встать.

— Вы все видели? — прошептала я.

— Видели, — кивнул друг. — Ряк примчался к Ирге и сказал, что ты просила его убить. Пока туда-сюда, пока тебя нашли. А потом Ирга предложил посмотреть, что будет.

— Вам было все равно, — обреченно сказала я.

— Нам было не все равно! — четко произнес некромант, хватая плечо. Я зашаталась.

— Нам было не все равно, — Отто осторожно отодрал Иргу от меня. — Просто каждый человек имеет право распоряжаться своей жизнью по усмотрению. Просто т о, что ты делала, глупо. Пришла пора нам вмешаться.

— И вбить в твою бестолковую голову, что думать нужно не только о себе! — прорычал Ирга.

— У меня ноги замерзли, — пожаловалась я.

Некромант вздохнул, резким движением поднял меня на руки (одна туфля свалилась) и бегом направился к общежитию. Тяжело дыша, кинул меня на кровать. Я ойкнула. Мог бы и поосторожнее!

— Смотрю, туфли прикупила, — Отто вошел чуть позже, с интересом рассматривая мою туфлю. — Хорошие туфли, мой брат делает.

— Что???? — от возмущения у меня даже прорезался голос. — Это же эльфийская марка!

— Эльфийская марка «Версачель». А это «Версачиль», видишь, тут завитушка такая.

— Незаметная.

— Мой брат не дурак, — гордо сказал Отто. — Затрат почти никаких, зато прибыль так и идет. Но качество тоже неплохое, не думай. В моей семье все делают хорошо!

— Брат! — возмущалась я, вспоминая, во сколько влетели мне эти туфли.

— Двоюродный племянник моего отца! — сообщил полугном. — Хочешь, договорюсь, он тебе таких туфель пару штук подарит? А еще пару за полцены продаст.

— «Версачиль»! — я откинулась на подушки.

— И платье новое, — оценил Отто. — Серьезно ты помирать собралась.

— Я сейчас скажу! — наконец отдышался Ирга. — Я сейчас все скажу некоторым идиоткам, которые помирать собрались. По глупости! Никто ее видите ли не любит! Это она никого не любит! Ты, ты, ты…

Полугном усадил некроманта на стул.

— В общем, мы считаем, что заканчивать с жизнью в таком юном возрасте верх глупости. И никто, золотце, по тебе плакать не будет. Наоборот, будут стоять у гроба и шептаться: тю, дура, ей бы жить еще и жить, а она. Дура и есть. Ты нужна нам, просто заметь это. Очень нужна.

Отто ласково погладил меня по голове.

— Просто мы не можем постоянно жить твоей жизнью, у нас есть еще и своя. А ты ею поинтересуйся как-нибудь, хорошо?

— Я вам нужна? — слезы так и бежали из глаз.

— Хочешь, плакат нарисую и повешу у тебя над кроватью? — спросил лучший друг.

Я задумалась, посмотрела на мрачного Иргу, на Отто и спросила:

— Чем ты последнее время занимался?

— А, — повеселел полугном. — С эльфами судился. За плащи. Они гарантируют непромокаемость, но на территории студгородка — ты сама знаешь — плащи промокают в момент.

— И как? — заинтересовалась я.

— Хорошую сумму отсудил, — сказал Отто. — Следственный эксперимент проводили, все по честному!

— Ты, конечно, не сказал, что тут раньше поработали заклинатели погоды из числа местных студентов?

— А то. Следы заклинаний никто найти не сможет, тут их столько в воздухе летает. Сейчас многие наши с эльфами судятся, пример с меня взяли. За каждое выигранное дело получаю процент.

Я рассмеялась.

— Ола, — сказал Ирга. — Если следующий раз надумаешь помирать, учти, что я тебя из того света вытащу. И тогда тебе не поздоровится.

Я задумалась. Об этом я как-то не подумала.

— Ладно, ребята, извините за эту глупость. Я больше не буду, обещаю, — сказала я, думая о том, что надо переписать контрольную по начерталке, сходить в магазин вернуть деньги за псевдо-эльфийские туфли. И еще стребовать за моральный ущерб, вот так еще лучше будет. Отто мне поможет.