"И звери, и люди, и боги" - читать интересную книгу автора (Оссендовский Фердинанд)

Глава семнадцатая. Загадочная Монголия

В самом центре Азии лежит огромная таинственная и богатая страна Монголия. Широко раскинулась она от снежных вершин Тянь-Шаня и раскаленных песков Западной Джунгарии до лесистых склонов Саян и Великой Китайской стены. Колыбель народов, таинственных сказаний и легенд, родина кровавых завоевателей, чьи столицы погребены в песках Гоби, но сохранились их кольца-талисманы и древние кочевые законы; земля монахов и злых духов, по которой кочуют племена, возглавляемые ханами и князьями (нойонами) - потомками Чингисхана и Хубилай-хана[19] - все это Монголия.

Загадочная стран, исповедующая культы Рамы, Шакья-Муни, Цзонкабы[20] и Паспы[21], заветы которых тщательно охраняются самим Живым Буддой - богдо-гэгэном, чья резиденция расположена в Та-Куре - второе название Урги; страна знаменитых врачевателей, пророков, магов, предсказателей, колдунов; родина таинственного знака свастики; земля, в которой еще живы воспоминания о давно почивших властелинах Азии и половины Европы - и это тоже Монголия. Страна скалистых гор, выжженых солнцем и прокаленным лютым морозом равнин, страна чахлого скота и нездоровых людей, родина чумы, сибирской язвы и оспы, страна горячих источников, высокогорных перевалов, охраняемых духами, и священных озер, кишащих рыбой; страна, где водятся волки, редкие разновидности оленя и горного козла, а также бессчетное множество сурков, диких лошадей, ослов и верблюдов, никогда не знавших уздечки; где можно встретить свирепых собак и хищных птиц, алчно терзающих бросаемые на этой бесконечной равнине без погребения людские трупы - и это тоже Монголия.

Земля, где сохранившие первобытный уклад вымирающие народности постоянно встречают на своем пути через песчаную равнину выбеленные солнцем кости предков; здесь гибнут племена, покорившие в свое время Китай, Сиам, Северную Индию и Россию и остановленные только железными копьями польских рыцарей, спасших тогда христианский мир от нашествия диких азиатских кочевников, - и это тоже Монголия.

Земля, богатая всевозможными природными ресурсами, но ничего не производящая и испытывающая нужду буквально во всем; нищая страна, страдающая как никакая другая от потрясшего мир страшного катаклизма - и это тоже Монголия.

Здесь, после неудачной попытки пробиться через Тибет к Индийскому океану, я провел по воле рока полгода, пытаясь выжить и достичь своей цели. Мы с моим старым и проверенным другом стали против своей воли участниками исключительно важных и опасных событий произошедших в Монголии в лето Господне 1921. Благодаря этому я хорошо узнал миролюбивый, добродетельный и честный монгольский народ, постиг его душу, познал его страдания, проникся его надеждами. Мне открылась вся глубина его угнетенности, а также его вечный страх перед Тайной, под знаком которой проходит вся жизнь этого народа. Мне приходилось наблюдать, как реки с чудовищным ревом разрывали ледяные оковы, видеть, как волны выбрасывали на берега озер человеческие кости, слышать в горных ущельях исступленные вопли, которые не могло бы издать ни одно человеческое существо, различать среди множества блуждающих поверх болотной топи огоньков единственно нужные мне огни.

Встречал я и озера с обжигающе горячей водой; устремлял взор к недоступным горным вершинам; перешагивал через огромные клубки змей, устроившихся на зиму в канавах; видел навечно скованные льдом ручьи, скалы, похожие на окаменевшие караваны - верблюды, всадники, повозки, - и над ними вновь горы - голые, безжизненные, чьи складки казались при кровавом свете вечернего солнца ниспадающими фалдами мантии Сатаны.

- Взгляните, - вскричал старик-пастух, указывая рукой на склон всеми проклинаемого Загастая. - Разве это гора? Сам дух Зла разлегся здесь в красном одеянии, ожидая решительного сражения с силами Добра.

Его слова воскресили в моей памяти таинственную картину известного художника Врубеля. Те же безжизненные скалы, фиолетово-багряная одежда Демона, лицо которого наполовину скрыто надвигающейся свинцовой тучей. Монголия - необыкновенная страна, полная неразгаданных тайн и демонов. Неудивительно, что любое нарушение сложившегося веками жизненного уклада племен неминуемо приводит здесь к хаосу, рекам крови, царству ужаса - на радость восседающему на голом утесе Сатане, сменяющему тогда серый плащ уныния и печали на алый цвета войны и мщения.

Вернувшись от озера Кукунор вновь в Монголию и отдохнув несколько дней в Нарабанчском монастыре, мы переехали в Улясутай, столицу Западной Внешней Монголии[22]. Это последний чисто монгольский город на пути к западу. В Монголии всего три действительно монгольских города - Урга, Улясутай и Уланком. Четвертый - Кобдо - по существу китаизи-рован: там сосредоточена китайская администрация, власть которой (впрочем, как и Урги) кочевники этого района признают лишь на словах. В Улясутае и Уланкоме, помимо незаконных китайских комиссаров и войск, правили и монгольские губернаторы или "саиты", назначенные на эти посты указом Живого Будды.

Попав в этот город, мы тут же окунулись в пучину политических страстей. Монголы яростно протестовали против вмешательства Китая в дела их страны; взбешенные китайцы требовали в ответ выплату налогов за весь период существования монгольской автономии, с таким трудом вытребованной у Пекина; русские колонисты, издавна селившиеся вокруг городов, больших монастырей или становищ кочевников, разбились на враждующие группировки; из Урги поступило сообщение, что русский генерал барон Унгерн фон Штернберг возглавил войско и сражается за независимость Внешней Монголии; русские офицеры и беженцы создавали вооруженные отряды, против чего протестовали китайские чиновники, но что одобряли монголы; большевики, встревоженные формированием этих отрядов, послали свои войска в монгольской границе; из Иркутска и Читы то и дело спешили в Улясутай и Ургу большевистские курьеры с разного рода предложениями к китайским комиссарам; китайская администрация в Монголии потихоньку вступила в тайный сговор с большевиками и выдала им русских беженцев, нашедших прибежище в Кяхте и Уланкоме, тем самым грубо нарушив международные законы; затем большевики провозгласили Ургу коммунистическим городом; русские консулы бездействовали; в районе Косогола и долины Селенги произошли вооруженные столкновения Красной Армии с антибольшевистскими формированиями; китайские власти распорядились ввести войска в монгольские города и разослать по всей стране карательные отряды; и в довершении всего, китайские военные в поисках крамолы проводили крупномасштабные обыски, не гнушаясь при этом покражами.

Вот в такую атмосферу окунулись мы после трудного и опасного путешествия по Енисею, Урянхайскому краю, Монголии, земле торгутов, провинции Гань-су и Кукунорской равнине.

- Должен признаться, - сказал мне друг, что я согласен скорее душить партизан и драться с хунхузами, чем терять голову от неопределенности. И он был прав. Самое скверное заключалось в том, что вся эта неразбериха и суета, слухи и сплетни, захлестнувшие Улясутай, давали возможность красным неожиданно напасть на город и взять всех неугодных голыми руками. Мы бы с радостью покинули этот город, в котором чувствовали себя крайне неуверенно, но не знали, куда идти. На севере нас ждали враждебно настроенные партизаны и войска красных; на юге мы уже потеряли своих товарищей и сами пролили кровь; на западе китайские власти вели борьбу с вооруженными отрядами русских эмигрантов; на востоке просто шла война, слухи о которой, несмотря на все усилия китайских чиновников, просачивались в город и говорили о необычайной серьезности положения в этой части Внешней Монголии. У нас не было другого выхода, кроме как отсиживаться в Улясутае. Здесь мы встретили товарищей по несчастью - бежавших из русского плена солдат-поляков, две польские семьи и представителей двух американских фирм. Объединившись, мы создали что-то вроде собственной разведки и внимательно следили за ходом событий. Нам удалось установить хорошие отношения с китайским комиссаром и монгольским саитом, и, встречаясь с ними, мы мотали все на ус.

Что стояло за всеми этими событиями?

Саит Улясутая объяснил мне так:

- В соответствии с соглашениями между Монголией, Китаем и Россией 21 октября 1912 года, 23 октября 1913 года и 7 июня 1915 года Внешняя Монголия была провозглашена Независимым государством, а духовный глава нашей "желтой веры" . Его Святейшество Живой Будда стал властителем Монгольского народа Халха[23], или Внешней Монголии, получив титул "Богдо Джебтсунг Дамба хутухта-хан Пока Россия оставалась сильным государством, твердо проводящим свою политику в Азии, правительство Пекина соблюдало соглашения, но стоило ей вывести войска из Сибири в связи с началом войны с Германией, Пекин вновь стал заявлять о своих правах в Монголии. Именно поэтому потребовалось выработать новое соглашение от 1915 года, дополнившее предыдущие. Однако в 1916 году, когда военные неудачи заставили Россию полностью сосредоточиться на войне, и позднее, в феврале 1917, когда разразилась первая русская революция, свергнувшая династию Романовых, Китай вновь захватил Монголию. Китайцы полностью заменили всех монгольских министров и саитов, посадив на их место прокитайски настроенных лиц; арестовали многих сторонников автономии и засадили их в пекинскую тюрьму; ввели свою администрацию в Урге и других городах Монголии; по существу отстранили от руководства Его Святейшество богдохана, превратив его в послушную марионетку, ставящую свою подпись под китайскими указами, и, наконец, ввели в Монголию войска. За этим последовал активный приток в страну китайских торговцев и кули. Китайское правительство потребовало уплаты налогов и пошлин с 1912 года. Монгольское население быстро нищало, и теперь в окрестностях наших городов и больших монастырей можно видеть множество нищего люда, живущего прямо в землянках. Все монгольские арсеналы, а также казна, были реквизированы. Монастыри обязали платить налоги; монголов, ратовавших за независимость родины, нещадно преследовали; китайцам удалось подкупить деньгами, чинами и званиями некоторых наиболее бедных наших князей. Можно себе представить, как враждебно после всего этого относились к китайским правителям верхушка монгольского общества во главе с Его Святейшеством - ханы, князья и высокопоставленные ламы, а также жестоко угнетаемые низы, - тем более, что никто никогда не забывал, как в свое время именно мы, монголы покровительствовали Пекину и немало способствовали тому, что Китай в конце концов стал доминировать в Азии. Восстание, однако, невозможно. У нас нет оружия. За всеми нашими вождями ведется неустанная слежка, и если их заподозрят в попытке вооруженного сопротивления, то тут же упрячут в тюрьму, где уже погибло от голода и пыток много наших людей - цвет нации, князья и ламы, боровшиеся за свободу Монголии. Должно было случиться что-то уж совсем невообразимое, чтобы народ поднялся. И поистине чудовищный повод ему предоставили китайские наместники - генералы Ченг И и Чу Чайсян. Они посадили под домашний арест Его Святейшество богдохана, напомнив тому прежний указ (монголы его не признавали), согласно которому он был последним Живым Буддой. Здесь они хватили через край. Между народом и его живым Богом немедленно установился незримый контакт; строились планы, как освободить Его Святейшество и продолжить борьбу за свободу и независимость родины. Нам помог великий бурятский князь Джам Болон. Он вступил в переговоры с генералом Унгерном, сражавшимся тогда с большевиками в Прибайкалье и предложил тому войти в Монголию и помочь укротить китайцев. Так начался новый этап нашей борьбы за свободу.

Вот так представил мне ситуацию саит Улясутая. Позже я узнал, что барон Унгерн, согласившись участвовать в освобождении Монголии, повелел, чтобы в северных районах страны поторопились с мобилизацией, и обещал ступить в Монголию со своим небольшим отрядом, двигаясь по реке Керулен. Затем, объединившись с другим русским отрядом под командованием полковника Казагранди и с мобилизованной монгольской кавалерией, осадил Ургу. Дважды терпел он поражение, но 3 февраля 1921 года взял наконец город и вновь возвел на ханский трон Живого Будду.

Однако в Улясутае обо всем этом в конце марта еще не знали. Мы не слышали ни о сдаче Урги, ни о разгроме пятнадцатитысячной китайской армии в битвах при Меймечене на берегу Толы и на дорогах между Ургой и Удэ. Китайцы тщательно скрывали эти факты, стараясь никого не пропускать на территорию западнее Урги. Но слухи все же ползли, будоража население. Атмосфера становилась все тревожнее, а отношения между китайцами с одной стороны и монголами и русскими с другой все напряженнее. Китайским комиссаром в Улясутае был тогда Ван Сяо-цун, а его советником Фу Сян, оба довольно молодые и неопытные люди. Китайские власти сместили улясутайского саита, которым в то время был выдающийся монгольский патриот Чултун Бейли, и назначили на этот пост своего ставленника, князя-ламу, бывшего заместителя министра обороны в Урге. Усилились репрессии. Начались обыски в домах русских офицеров и поселенцев, отношения с большевиками более не скрывались, аресты и избиения стали обычным делом. Русские офицеры тайно сформировали отряд из шестидесяти человек, чтобы в случае чего дать отпор. Однако в этом отряде скоро начались разногласия между генерал-лейтенантом М.М. Михайловым и некоторыми офицерами. Было ясно, что в решительный момент отряд может распасться на группировки.

Мы, иностранцы, посоветовавшись, решили провести тщательную разведку и выяснить, есть ли опасность прихода красных войск. Мой друг и я вызвались пойти добровольцами. Князь Чултун Бейли дал нам замечательного проводника - пожилого монгола по имени Церен, отлично говорившего и читавшего по-русски. Этот исключительно интересный человек служил переводчиком у монгольских властей, иногда исполняя эту обязанность и при китайском комиссаре. Незадолго до этого его посылали с важным донесением в Пекин, и наш несравненный всадник проделал путь между Улясутаем и Пекином длиной в 1800 миль за девять дней. Невероятно, но это так. Чтобы предохранить себя от возможных ушибов и растяжении, он плотно обмотал хлопчатобумажной таканью живот, грудь, ноги, руки и шею. В шапку положил три орлиных пера - в знак того, что ему приказали мчаться со скоростью птицы. Ему вручили тцару документ, дающий право беспрепятственно получать на почтовых станциях лучших лошадей - одну для езды, а другую, полностью оседланную, на смену.а также двух улатченов - сопровождающих его до следующей станции (уртон) и доставлявших назад лошадей. Между станциями было от пятнадцати до тридцати миль; эти перегоны Церен одолевал на полном скаку, останавливаясь только, чтобы сменить лошадей и получить новых сопровождающих.

Один из улатченов мчался впереди, чтобы успеть на следующей станции до приезда важного курьера подготовить лучших скакунов. Каждый улатчен имел при себе трех лошадей, и Церен мог мгновенно сменить уставшее животное, дать ему передохнуть, а потом вновь сесть на лошадь или отпустить ее с улатченом в родное стойло. На каждом третьем уртоне ему выносили горячий подсоленный зеленый чай, он выпивал его прямо в седле и продолжал свою гонку на юг. После семнадцати - восемнадцати часов такой бешеной езды он останавливался в очередном уртоне на ночь, точнее, на те несколько часов, что от нее оставались, с жадностью съедал вареную баранью ногу и заваливался спать. Ел он только раз в день, пять раз пил горячий чай - и так девять дней!

И вот одним морозным утром мы двинулись с нашим проводником по направлению к Кобдо, отстоящим на триста миль от Улясутая; именно отсюда поступило удручающее известие, что красные войска вступили в Уланком и китайские власти выдали им всех находившихся в городе европейцев. Реку Дзаб-хан мы перешли по льду. Очень опасная река. Ее русло полно зыбучих песков, которые постоянно затягивают летом верблюдов, лошадей и людей. Мы продвигались вперед вдоль извивающейся между горных кряжей, занесенной глубоким снегом долины; кое-где темнели лиственничные рощицы. На полпути, у небольшого озера Баганор, мы заметили юрту пастуха. Мы решили здесь заночевать: день клонился к вечеру, да и ветер разбушевался, кидая нам в лицо Дри-горшни снега. Рядом с юртой стоял великолепный гнедой жеребец под богатым седлом, украшенным серебром и кораллами. Свернув к юрте, мы видели, как из нее поспешно вышли два монгола, один вскочил в седло и быстро исчез за снежными наносами. Мы успели разглядеть под его оленьей шубой мелькнувший на мгновение желтый халат[24] и огромный кинжал, рукоять которого, вырезанная из рога и слоновой кости, торчала из кожаных, зеленого цвета ножен.

Второй мужчина оказался хозяином юрты, пастухом местного князя Новонцирана. Всем своим видом он показывал, что рад оказать нам гостеприимство.

- А кто был тот, на гнедом? - спросили мы.

Он молчал, опустив глаза.

- Ответь нам, - настаивали мы. - Если ты не назовешь его имя, значит, он плохой человек.

- Нет, нет, - горячо запротестовал пастух, всплеснув руками. - Он очень хороший, великий человек, но закон запрещает мне назвать его имя.

Нам стало ясно, что это был либо хозяин пастуха, либо высокопоставленный лама. Мы больше не настаивали и начали готовиться ко сну. Хозяин сварил для нас три бараньих ноги, искусно вырезав из них кости большим ножом. Из разговора с ним мы узнали, что в этих краях красных нет, но в Кобдо и Уланкоме китайские солдаты терроризируют население, забивая насмерть бамбуковыми палками монголов, спасавших честь своих жен. Некоторые монголы пробирались в горы и вступали в вооруженные отряды, которыми командовал алтайский татарин офицер Кайгородов.