"И звери, и люди, и боги" - читать интересную книгу автора (Оссендовский Фердинанд)

Глава первая. Бегство в леса

Случилось так, что в начале 1920 года я находился в сибирском городе Красноярске, раскинувшемся на величественных берегах Енисея. Эта река, рожденная в солнечных горах Монголии, несет свои животворные воды в Северный Ледовитый океан; к ее устью, в поисках кратчайшего торгового пути между Европой и Центральной Азией, дважды совершал экспедиции Нансен. Здесь, в глубоких сибирских снегах, меня и настиг промчавшийся надо всей Россией бешеный вихрь революции, который принес с собой в этот мирный богатый край ненависть, кровь и череду безнаказанных злодеяний. Никто не знал, когда пробьет его час. Люди жили одним днем и, выйдя утром из дома, не знали, вернутся ли еще под родную кровлю или их схватят прямо на улице и бросят в тюремные застенки так называемого Революционного Комитета, зловещей карикатуры на праведный суд, организации пострашнее судилищ средневековой Инквизиции. Даже мы, чужие в этой охваченной смятением земле, не были застрахованы от преследований, и лично я неоднократно испытал их на собственной шкуре. Однажды утром, когда я сидел у одного из своих друзей, мне сообщили, что двадцать красноармейцев устроили засаду вокруг моего дома и хотят арестовать меня. Нужно было срочно уходить. Торопливо натянув на себя старую охотничью одежду друга и взяв немного денег, я выбрался через черный ход на улицу и, стараясь идти окольными путями, поспешил покинуть город. На окраине я уговорил одного крестьянина отвезти меня за небольшую мзду, куда-нибудь подальше от населенных мест. Через четыре часа, покрыв верст тридцать, мы оказались в дикой чащобе. По пути мне удалось купить ружье, штук тридцать патронов, топор, нож, овчинный тулуп, чай, соль, сухари и котелок. Углубившись в тайгу, я набрел на заброшенную, наполовину выгоревшую хижину. С этого дня началась моя охотничья жизнь, но мне, разумеется, и в голову не приходило, насколько она может затянуться. На охоту я отправился уже на следующее утро и мне сразу же повезло - подстрелил двух тетеревов. В лесу попадалось множество оленьих следов, значит, понял я. пищи будет достаточно. Но одиночество мое продолжалось недолго. Спустя пять дней, возвращаясь с охоты, я заметил, что из трубы моего жилища вьется дымок подкравшись поближе, увидел двух оседланных коней, а поверх седел - солдатские ружья. Двое безоружных мужчин были мне не страшны, и поэтому я, немешкая, подбежал к лачуге и распахнул дверь. солдаты испуганно вскочили со скамьи. Они оказались большевиками. Об этом говорили красные звезды на папахах и грязные красные нашивки на гимнастерках. Поприветствовав друг друга, мы уселись за стол. Солдаты уже успели заварить чай, и мы стали пить горячий, всегда желанный напиток, перекидываясь словом-другим и недоверчиво поглядывая друг на друга. Чтобы усыпить их бдительность, я назвался охотником и сказал, что пришел издалека, прослышав, что здесь водятся соболи. Они, в свою очередь, сообщили, что их отряд бросили в леса вылавливать всех подозрительных,

- Понимаешь, товарищ, - сказал один из них, - мы ищем контрреволюционнеров, чтобы потом пустить их в расход.

Мне это было ясно без слов. Как можно правдивее старался я играть роль простого охотника, не имеющего ничего общего с контрреволюционерами, а сам мучительно соображал, куда бежать после отъезда незванных гостей. Стемнело. В сумраке их лица показались мне еще неприятнее. Достав водку, они начали пить, постепенно все больше пьянея. Перебивая друг друга, они, то и дело срываясь на крик, спорили, кто больше уложил в Красноярске буржуев и пустил под лед казаков. Дело дошло до ссоры, но тут усталость взяла свое - их потянуло в сон. Внезапно дверь хижины широко распахнулась и перед нами в клубах морозного воздуха вырос, словно лесной дух, высокий статный мужчина. Меховой тулуп делал его крепкую фигуру еще массивнее, на голове торчала лихо нахлобученная папаха. Винтовка была нацелена прямо на нас; за поясом, как водится у сибиряков, торчал острый топор. Его глаза, цепкие и горящие, как у дикого зверя, перебегали с одного на другого. Оттянув с себя шапку, он перекрестился и спросил:

- Кто здесь хозяин?

Я ответил.

- Переночевать тут можно?

- Конечно, - ответил я. - Места на всех хватит. Пейте чай. Он еще не остыл.

Незнакомец, изучающе поглядывая на нас, поставил винтовку в угол и скинул тулуп. Под ним у него была кожаная куртка и такие же брюки, заправленные в высокие валенки. Его довольно молодое, красивое лицо светилось лукавой усмешкой. Взгляд, казалось, пронизывал тебя насквозь, а не сходившая с лица ухмылка открывала белые крепкие зубы. В спутанных волосах поблескивала седина, у рта залегли морщины. Чувствовалось, что он много повидал и пережил. Мужик сел поближе к своей винтовке, а топор положил на пол рядом.

- Это что, твоя жена? - спросил один из пьяных солдат, указывая на топор. Незнакомец бросил на него из-под густых бровей спокойный взгляд и так же спокойно отозвался:

- Кого только не встретишь нынче в лесу. С топором оно надежнее.

Он жадно заглатывал чай, с любопытством, исподтишка оглядывая меня и царивший вокруг разор, видимо, ища ответ на одолевавшие его сомнения. В паузах между долгими глотками неторопливо, нарочито растягивая слова, отвечал на расспросы, а напившись чаю, перевернул стакан вверх дном, положил сверху огрызок сахара и сказал солдатам:

- Пойду посмотрю коня. Могу и ваших расседлать.

- Валяй, - отозвался сонным голосом тот, что помоложе. Прихвати и наши винтовки.

Солдаты устроились на скамьях, нам же с незнакомцем оставалось только улечься на полу. Он вскоре вернулся с винтовками и поставил их в темный угол. Седла бросил на пол, уселся сверху и стал стягивать валенки. Вскоре он уже храпел вместе с солдатами, я же не спал, ломая голову, как быть дальше. Задремал я только на рассвете, а когда проснулся от бьющего в глаза солнечного света, незнакомца в хижине уже не было. Выйдя наружу, я увидел, что он седлает великолепного жеребца.

- Уезжаете? - спросил я. - Хочу вот проехаться с этими товарищами, - шепнул он мне. - Но скоро вернусь.

Я не стал его расспрашивать, сказал только, что буду ждать. Он снял с седла ягдташ и суму, отнес их в дом, спрятав в обгоревшем углу лачуги, осмотрел стремена и уздечку и, покончив наконец со сборами, улыбнулся и сказал:

- Ну я готов. Пойду будить "товарищей".

Примерно полчаса спустя, попив чаю, гости мои отбыли. Я остался на морозе, решив наколоть для печи дров. Вдруг в отдалении раздались выстрелы. Один, затем другой. И снова воцарилась тишина. Только стая вспугнутых тетеревов прошумела надо мной. да на высокой сосне надсадно крикнула сойка. Я долго прислушивался, не направляется ли кто к моему убежищу, но все было тихо.

На нижнем берегу Енисея смеркается рано. Я разжег в печи огонь и стал варить похлебку, не переставая вслушиваться в шорохи за окном. К этому времени мне уже стало ясно, что смерть бродит рядом и в любой момент может предстать предо мной в обличьи человека или зверя, обернуться холодом, несчастным случаем, болезнью. Помощи мне ждать неоткуда, остается только уповать Бога и полагаться на собственные руки и ноги, здравый смысл и точный расчет. Хотя я и был все время начеку, но так и не услышал, как вернулся мой вчерашний гость. И на сей раз он возник на пороге внезапно. В клубах морозного воздуха проступило его красивое лицо со смеющимися глазами. Войдя в хижину, он с грохотом бросил в угол три винтовки,

- Два коня, две винтовки, два седла, два мешка сухарей, полбрикета чаю, мешочек соли, пятьдесят патронов, два тулупа, две пары валенок, - перечислил он, похохатывая. - Неплохая охота.

Я удивленно уставился на него,

- Неужто не уразумел? - осклабился бы, - Кому нужны эти "товарищи"? Ладно, давай попьем чайку и на боковую. Завтра двинемся в путь, провожу тебя в безопасное место, а потом уж отправлюсь по своим делам.