"Коллекция" - читать интересную книгу автора (Барышева Мария Александровна)

VII

В воскресенье Кира решила воспользоваться свободным временем для приведения квартиры в относительный порядок — вид свисающей с потолка и стен паутины ввергал в уныние, окна были покрыты толстым слоем грязи, не пропускающей толком солнечный свет, отчего в комнатах всегда царил полумрак, пыльные люстры выглядели печально и убого, кафель пятнали жирные узоры, по углам и щелям — прорва паучьих мумий, на верхах шкафов лежали пыльные сугробы, и в целом квартира походила на павильон для съемок захудалого фильма ужасов. Поэтому сразу же после завтрака она развила бурную деятельность, манипулируя тряпками, швабрами и пылесосом. Извлеченный из постели раньше обычного и крайне этим недовольный, Стас, ворча и отчаянно чихая, стирал пыль с верха шкафов с видом жестоко угнетаемого колонизаторами аборигена.

— Я не понимаю, почему это нужно делать именно сегодня! — он негодующе махнул тряпкой, отчего немедленно окутался сизым пушистым облаком, чихнул и чуть не свалился со стула.

— Если мы не сделаем этого сегодня, то не сделаем никогда! — безжалостно отрезала Кира, прикидывая, как бы подобраться к люстре, висевшей в ее спальне точно над краем кровати. — Перестань ты так страшно чихать, ради бога! Ты даже готический рок заглушаешь! Возьми ты влажную тряпку, в конце концов!

— Не рекомендуется вытирать шкафы влажными тряпками, — укоризненно сказал Стас, морща нос, отчего его лицо превратилось в мученическую гримасу.

— Этому шкафу уже все равно.

— Ладно, я закончил, — Стас спрыгнул с табуретки, бегом добежал до окна гостиной и вытряхнул тряпку в чахлый палисадник, распугав нежащихся на солнышке котов. Он чихнул в последний раз, потом крикнул: — Чего дальше?! По-моему, это был последний шкаф. Надеюсь, мне не надо вытирать пыль в кладовке?

— Кладовка подождет до следующего раза, — успокоила его сестра, заходя в комнату. — Да там пыль не вытирать надо — лопатой выгребать. А теперь переоденься, прими человеческий облик и отправляйся в ближайший цветочный магазин. Купишь мне четыре пакета земляной смеси.

— Зачем?

— Все черенки, которые я успешно реквизировала в различных государственных учреждениях, давно проросли, и я хочу их посадить. Пальма не прижилась, но эти более неприхотливые. В горшках неизвестно какая земля — я ее лучше выкину.

— Земли можно нарыть и за домом, — пробурчал Стас, явно не обрадованный поручением.

— Конечно, можно — с окурками и битым стеклом! Стас, магазин в двух шагах отсюда! Одевайся и иди, или я предам тебя анафеме!

— Не имеешь права. У тебя нет духовного сана.

— Зато у меня есть швабра.

— А-а, ты в этом смысле, — Стас почесал затылок и, проходя мимо Киры, повесил грязную тряпку ей на руку. — Ладно, уговорила.

Кира сбросила тряпку на пол и ушла в свою комнату, где изучала пыльную люстру до тех пор, пока Стас из коридора не объявил недовольным голосом, что имеет честь отбыть.

— Ты хоть донесешь четыре пакета?

— Не мужик я что ли?! — негодующе отозвался брат. — Кстати, без меня к люстрам не лезь! Навернешься, а я потом возись с тобой!

— Не полезу, — небесным голосом пропела Кира, составляя в угол снятые со шкафа цветочные горшки. Стас просунулся в комнату, шелестнув бамбуковой занавеской и подозрительно сказал:

— Что-то от твоего обещания за версту несет его невыполнением!

— Если ты выйдешь прямо сейчас, то еще успеешь до захода солнца, — заметила она, не оборачиваясь. Стас фыркнул, и через секунду громко хлопнула входная дверь. Кира тотчас же подошла к кровати, скатала валиком одеяло и матрас, потом подтащила к кровати стул и взгромоздила на нее. Прикинула расстояние и поняла, что стул вознесет ее недостаточно высоко. Принесла другой и поставила его рядом с первым, потом пристроила поверх стульев табуретку и осмотрела все сооружение критическим взором.

— Если я оттуда свалюсь… — пробормотала она, покачала головой и направилась в гостиную за тряпкой. Поднимая ее с пола, недовольно взглянула на окно (вот еще где возни!), повернулась, и ее взгляд упал на канделябры, который Стас снял со шкафа, чтобы вытереть пыль. Она нахмурилась, подошла ближе и подняла один из канделябров, разглядывая свечи в гнездах. Те, оплывшие примерно на треть, не были покрыты пылью, как все остальное, — свечи выглядели чистенькими, новенькими, будто их вставили в канделябр и зажгли не больше, чем дня два назад. Кира оглядела остальные канделябры — та же картина. Она поставила канделябр на пол, задумчиво потерла подбородок, после чего быстро прошла в столовую и изучила стоявшие там свечи. Те тоже выглядели свежеиспользованными. Она вернулась в гостиную и выдвинула один из ящиков. Свечи все так же громоздились почти до самого верха, но теперь груда не была такой массивной, словно из нее осторожно извлекли не меньше, чем штук десять. Кира открыла другой ящик. В нем нехватка свечей была более заметна. Получается, Стас зажигает по ночам свечи — и в гостиной, и в столовой? Но для чего ему это? Для создания соответствующей обстановки? Этакой таинственности, средневекового духа? Ставит канделябры полукругом, вдохновляется и пишет свою книгу?

Впрочем, чему она удивляется, если сама недавно сделала то же самое? Тогда, в ванной.

Тень женщины, расчесывавшей волосы, вдруг всплыла перед ее глазами так отчетливо, словно она видела ее секунду назад. Кира вздрогнула, потом зябко обхватила себя руками. Полумрак комнаты словно надвинулся на нее, обволакивая, втягивая в себя, и в нем почудилась чья-то невидимая холодная усмешка — уж не бабкина ли — ведь бабка знала все, и имела полное право усмехаться… Легкий неприятный душок внезапно превратился в резкую густую вонь, толчками, волнами исходившую от стен и накатывавшую на застывшую в центре комнаты девушку — отчетливый гнилостный запах, такой сильный, что у нее заслезились глаза. Кира вскинула ладонь к носу, но тотчас же опустила ее. Ничего не было. Не было запаха. Не было усмешки в полумраке. Ничего не было. Были только легкие, едва заметные тени от черешни, покачивавшей ветвями за окном, едва уловимый неприятный душок и серый пасмурный свет. И пыльная тряпка, накрепко зажатая в пальцах.

— У меня что — и вправду едет крыша? — изумленно спросила она пустую комнату. Ее размытое отражение в сером экране телевизора шевельнуло губами в такт словам и застыло. Отражение было хитрым — если оно и имело собственные мнения и познания, то никогда их не высказывало. Кира посмотрела на тряпку в руке. Та выглядела вполне обыденно. Рука, державшая ее, тоже. Она постояла немного, ожидая — не вернется ли странное ощущение. Но ничего не произошло. Если что-то и происходило, то лишь внутри ее собственной головы. А это, в принципе, было поводом для огорчения. Пожаловаться Вике? Но Минина всего лишь медсестра — никак не невропатолог. Да еще Стасу разболтает… стоп! С чего бы это Вике ему что-то рассказывать — она не имела привычки откровенничать со своими пассиями. Тем более на такие темы. Уж что-что, а Вику, при всех ее недостатках, плохой подругой никак не назовешь. Даже если она имела наглость соблазнить ее милейшего брата.

— Ладно, пойду — забудусь уборкой, — сообщила Кира своему отражению. Повернулась и направилась в спальню.

Залезть на шаткое сооружение, возведенное на кровати, оказалось не столько трудно, сколько страшно, и, оказавшись на табуретке, несколько секунд Кира боялась даже дышать. Но зато люстра была вот она — перед самым носом и более чем досягаема, и Кира начала осторожно водить тряпкой по подвескам, сметая пыль и паутину и про себя ругая того, кто придумал конструкцию этой люстры — ее никак нельзя было повернуть, чтобы дотянуться до другого бока, и приходилось переступать по табуретке с риском для жизни, а жестко посаженные подвески закрывали лампочки так плотно, что туда едва можно было просунуть палец. Подвески угрожающе звякали, грозя отвалиться в любую секунду. Закусив губу, она протерла лампочки, потом махнула тряпкой по верху люстры, и оттуда тотчас же с негодующим видом выскочил жирный черный паук и шлепнулся Кире на бедро. Взвизгнув, она смахнула его свободной рукой, чуть не повалившись вниз вместе со стульями, ее рука с тряпкой дернулась и стукнула по люстре, та качнулась, и одна из подвесок-таки отвалилась и упала на кровать. Паук улетел куда-то в сторону, отчаянно размахивая лапами, и пропал из виду. Кира чертыхнулась дрожащими губами, после чего вытерла люстру до конца и осторожно спустилась на кровать, чтобы подобрать подвеску и вернуть ее на место.

Но упавший с люстры предмет подвеской не был. На кровати лежал кристалл густого черного цвета каплевидной формы длиной чуть меньше мизинца, оправленный в крошечные листья плюща, сделанные из золотистого с чуть зеленоватым отливом металла. Вокруг кристалла была обмотана тонкая цепочка причудливого плетения, прикрепленная к крошечной петельке на верхушки «капли». Падавший на украшение слабый солнечный свет не отражался, а словно исчезал в глубинах черного камня, но кристалл не выглядел тусклым — казалось, он мягко светится изнутри, словно в нем горит крохотный огонек, и на его гладкой поверхности не было ни единой пылинки.

Кира села рядом, потом осторожно поддела ногтем цепочку и потянула вверх. Та сразу же размоталась, и черный камень медленно закачался в воздухе, притягивая взгляд, словно его приводила в движение рука гипнотизера. Она подставила под камень ладонь. Кристалл был холодным, даже ледяным, и гладкость его была мягкой, как шелк — нежное и удивительно приятное ощущение, и Кира невольно сжала кулон в кулаке, вздрогнув от холодка, скользнувшего по руке и игриво пробежавшего по изгибу позвоночника. Она раскрыла ладонь, любуясь камнем.

Совершенно очевидно, что кулон спрятали на люстре, а не забросили случайно. Еще один бабкин тайник? Или спрятал кто-то из постояльцев? Ну, так или иначе, теперь он ничей…

Почему это ничей. Он…

Интересно, что скажет по этому поводу Стас?

Но едва эта мысль посетила ее, как пальцы Киры снова сжались в кулак, словно сами собой, и губы исказились в хищной ухмылке.

Стас? А при чем тут Стас? Она нашла кулон. Он ее. Почему она должна делиться им со Стасом?!

Кира заставила себя разжать пальцы, недоуменно спрашивая себя, что на нее нашло? Вряд ли кулон стоит каких-то особенных денег, даже если оправа и цепочка золотые — они ведь слишком мало весят. А кристалл… может, это просто стекло? Черное стекло. Стас не станет отнимать его. Это женская безделушка, и ему она ни к чему.

Но почему же так хочется снова сжать пальцы и никогда, никогда никому его не показывать?

Он красивый. Он очень красивый. И он становится еще красивей, когда прикасается к ее коже. Тогда он похож на темную гладь глубокого пруда, на дне которого горит свеча. Очень холодная свеча.

Бережно держа украшение на ладони, Кира подошла к трюмо и надела цепочку на шею, камень скользнул и лег поверх цветастой ткани халатика, где выглядел совершенно нелепо. Она стянула халат с плеч, и кристалл уютно улегся в ложбинке меж грудей. Вот здесь он был на своем месте, сразу же став еще гуще и в то же время прозрачней. Золотисто-зеленые листья плюща поблескивали на ее смуглой коже. Кира удовлетворенно улыбнулась, прижимая кулон к груди, потом раздраженно посмотрела на сползший до талии халат. Захотелось немедленно сбросить его — никчемная, глупая тряпка.

Скрежет дверного замка громом отдался в ее голове. Ее взгляд заметался по сторонам, рука затрепыхалась у груди, словно пойманная птица, к ней метнулась другая, и пока Кира разворачивалась к приоткрытой двери в комнату, они действовали сами по себе, снимая с шеи украшение, запихивая его в косметичку, быстрыми, вороватыми рывками натягивая халат обратно на плечи, словно торопясь скрыть следы преступления. Напоследок правая рука схватила расческу и застыла в воздухе, и в этот же момент в комнату заглянул Стас.

— Ну, конечно, я так и знал! — воскликнул он, уставившись на стуло-табуреточную этажерку. — Уже залезла или только собираешься?

— Собираюсь, — деревянным голосом отозвалась Кира, ощущая раздражение и некую неустроенность, словно ей не дали закончить очень важное дело.

— Хорошо, что я успел! — Стас посмотрел на расческу в ее руке. — Хочешь лучше выглядеть там наверху? Кир, люстре все равно. Принес я твою землю… Может, хоть спасибо скажешь?

— Да, конечно, спасибо, — быстро сказала она, словно очнувшись от глубокого сна, и положила расческу на трюмо, скользнув взглядом по косметичке. — Ты просто золото, Стас!

— А также платина и вольфрам, — самодовольно заявил он. — Все, переодеваюсь и лезу на люстру.

— Стас, ты себя переоцениваешь. Люстра оборвется.

— Ты поняла, что я имею в виду, — буркнул Стас и исчез. Кира, прикусив губу, потянулась к косметичке, но тут же отдернула руку и почти испуганно посмотрела на нее. Потом резко развернулась и вышла из комнаты.

— Я пока займусь окнами! — крикнула она, проходя мимо столовой, и Стас из гостиной неразборчиво что-то пробурчал в знак согласия.

Спустя несколько секунд, поставив на табуретку ведро с водой и моющее средство для стекол и свалив на застеленный газетой кухонный стол ворох тряпок, на которые пошли старые бабкины наряды, Кира с трудом открыла рамы, отчего на пол посыпались хрупкие пластинки отвалившейся краски, влезла на подоконник и принялась бодро орудовать тряпкой. Во дворе уже сидела часть обычного контингента, в том числе и «майор», и она едва сдержалась, чтобы не помахать ему. Вадим Иванович упредил ее, сделав это сам с улыбкой, не лишенной ехидности, и Кира в ответ помахала ему тряпкой, после чего он снова углубился в шахматную партию. Сан Саныч обернулся и с интересом обозрел стоящую на подоконнике длинноногую фигуру в коротком халатике, а женщины сразу же осуждающе зашушукались.

Вскоре Кира поняла, что мыть окно на первом этаже, выходящее на оживленную в это время дня пешеходную дорожку, довольно утомительно, ибо большинство проходящих личностей мужского пола замедляли шаг, чтобы лучше все рассмотреть, а то и дать дельный совет или предложить помочь. Вначале Кира возвращала игривые насмешки, но довольно быстро перестала реагировать, прикидываясь глухонемой, что, впрочем, помогало мало.

Части же аборигенов неожиданно срочно что-то понадобилось именно возле ее окон. Тут остановились Таня и Мила с колясочками и завели разговор, косясь на распахнутое окно. Тут принялась прогуливаться Нина, потряхивая пепельными кудряшками. Тут что-то выискивала Буся, и Антонина Павловна на другом конце поводка делала вид, что она тут совершенно не при чем. Один раз прошла даже Влада — одна, без матери, окинув Киру мрачным накрашенным взором. Бродили туда-сюда и прочие — то с сумками, то с газетами, то просто так, с деловитым видом и движениями, исполненными торопливости. Некоторые останавливались ненадолго и переговаривались. Никто не делал вид, что его тут на самом деле нет и никого из них нельзя было упрекнуть в невежливости, все здоровались с Кирой и, в большинстве своем, приветливо, но ее не покидало ощущение настойчивого, целенаправленного внимания, и уже домывая последнюю створку, она ехидно спросила в пространство, ухватившись за прутья решетки:

— Может, мне отойти? Может, я вам вид заслоняю?

— Да что ты, Кира, мы и не смотрим никуда, мы просто разговариваем, — обиженным тоном ответила Антонина Павловна. Кира покладисто кивнула.

— Да? Уж простите старую развалину, померещилось сослепу. Я и не знала, что у вас тут место для приватных бесед. Вы бы павильончик поставили, что ли? Неудобно стоять все время. Особенно пожилым женщинам. Кстати, я сейчас буду мыть окно в спальне, так что вы сдвиньтесь метра на три левее, как раз напротив него и окажетесь.

— Хамка! — Нина подбоченилась. — Ишь, раскомандовалась! Это наш двор! Где хотим, там и стоим!

— Ну, удачи, — Кира отвернулась, возвращаясь к прерванной работе. — А то, может, табуреточку вынести? Мне не трудно.

Нина фыркнула и удалилась с презрительным видом. Таня и Мила переглянулись и покатили своих чад в противоположном направлении, напоследок заявив Кире, что у нее мания величия.

— Да, — кивнула она, вытирая стекло насухо. — Наличествует. Очень величавая мания. А так же мания преследования и подмигивания. Кстати, а вы слышали о салате острова Барба и о флоридском салатике?

— Нет! — хором ответили молодые женщины, тут же остановившись и забыв про обиду.

— Ну, как закончу — расскажу.

— Хорошо, — отозвались они и проследовали по дорожке к другому двору. Ухмыльнувшись, Кира спрыгнула на пол и принялась мыть подоконник. В гостиной дурным голосом взвыл пылесос, тотчас же что-то щелкнуло, и вой пылесоса начал умирающе затихать, а холодильник сообщил о своем выключении знакомым агонизирующим бормотанием, и летевшая из гостиной громкая песня разом оборвалась, словно кто-то бесцеремонно зажал Риккардо Фольи рот ладонью. Послышалась ругань, потом быстрые шаги Стаса.

— Кира, выруби холодильник! — крикнул он из коридора. — Как меня это задолбало!

Она послушно выдернула вилку из розетки, и в тот же момент из коридора долетели страшный грохот и лязг, а следом — новая порция проклятий.

— Стас! Ты упал! — испуганно закричала Кира, роняя тряпку в ведро.

— Не я, а этот проклятый шест! — замогильным голосом ответил Стас. — Чудо, что он не раскокал лампу! Но он свернул шкафчик возле двери, и тот треснул меня по плечу! Очень неприятно!

Кира побежала в прихожую, где Стас, прислонившись к стене, растирал плечо с перекошенным от боли лицом. Шест лежал на полу, тут же валялся маленький серый шкафчик, когда-то висевший на стене возле входной двери.

— Сильно больно? Ничего не сломал? — она осторожно тронула ладонь Стаса, оглаживавшую плечо. Он покачал головой.

— Не, ерунда, углом зацепило, уже проходит. Но синяк будет. И чего на меня в этом доме все падает?

— Дай посмотрю.

Стас отвел ее руку, тепло и благодарно улыбнувшись.

— Не стоит. Я ж говорю, ерунда. Вичка вечером посмотрит.

— И полечит, я думаю. Мне тут инвалиды не нужны, — Кира посмотрела на шкафчик. — А чего он свалился с таким странным звуком? Будто чьи-то латы рухнули. Что там внутри — груда железа? Туда мы еще не заглядывали.

— Вот тебе и повод, — Стас присел на корточки и открыл чуть покосившуюся дверцу, потом с усилием перевернул шкафчик вверх ногами, и на пол со звоном высыпалась груда разнокалиберных ржавых ключей.

— Господи, это от каких же замков?! — изумилась Кира. — Их же тут целая сотня — не меньше! Удивительно, что шкаф не рухнул сам по себе. Тебе, Стас, еще очень повезло — упади он на голову… — она вздрогнула, не договорив. Брат понимающе кивнул, хмуро разглядывая вмятину на линолеуме.

— Большинство явно от дверей квартир… или кабинетов, — задумчиво сказал он, глядя, как Кира перебирает ключи. — Вот этот похож на гаражный. А вот этот, — он подцепил за ржавое кольцо один из небольших ключей, — сто процентов от отечественного замка зажигания. У деда была машина?

— Нет, насколько мне известно. Неужели, бабка была вхожа во столько дверей?

— Она прожила много лет, — логично заметил Стас. — И, наверное, у нее была привычка сохранять ключи от всех замков, которые она часто открывала. Многие люди так делают. Но зачем ей ключи от замков зажигания? Их тут несколько, между прочим, и все разные.

— Наверное, от деда остались. Может, он в автомастерской работал? Или что-нибудь в этом роде? Или постояльцы забыли?

— Какие еще постояльцы? — удивился Стас. Кира виновато прикусила губу, но тут же бодро ответила:

— Тетя Аня сказала, что бабка летом часто сдавала квартиру… приезжим. Мало ли.

Стас пожал плечами.

— Они же не идиоты забывать ключи от машины. Как бы они уехали?

— Стас, не обязательно же они приехали сюда на машине. Оставили ее дома, а ключ-то зачем с брелока снимать?.. — она снова поворошила ключи. — Только они все отдельные. Без всяких брелоков. И не в связках.

— Значит, она ими не пользовалась, и ей было ни к чему собирать их в связки. Так или иначе, они лежат тут очень давно, — Стас отряхнул испачканные рыжим ладони. — Видишь, сколько ржавчины?

— Вряд ли за ними кто-нибудь придет. Выкинем их?

Он усмехнулся.

— Когда-то я слышал поговорку, что чем больше в доме ключей, тем больше в нем достатка. А еще говорят, что выкидывать ключи — плохая примета.

— Глупости!

— Пусть полежат, пока не мешают. Я сложу их в кладовку. А вдруг пригодятся?

— Не вижу причин, по которым они нам могут пригодиться! — сказала Кира несколько раздраженно, поднимаясь. — Разве что оглушить ими кого-то, если сунуть их в мешок. Стас, в доме и так полно барахла!

Стас посмотрел на свои ладони, потом на нее — снизу вверх.

— Как пострадавший я имею решающее право голоса. Я положу их в самый дальний угол, ты, вскорости, о них и не вспомнишь… Так, собственно, зачем я сюда пришел…

— Включить свет, — напомнила Кира. — Давай я — ты ж раненый.

— Тяжко раненый, — Стас поднял шест. — Уйди, женщина! Возвращайся к своим тряпкам… кстати, ты на кухне закончила?

— Осталось только подоконник домыть… Кстати, мыть окна на первом этаже совершенно невозможно — замучили советами и любопытствующими взглядами! И главное ж, ходят все какие-то невзрачные и незатейливые… мужчины, я имею в виду, — Кира подняла глаза к пыльному потолку и мечтательно вздохнула, в то время как ее руки проворно начали исполнять в воздухе мягкий, романтичный танец. — А вот шел бы мимо молодой человек приятной наружности, следом за которым, для импозантности, катился бы его собственный… хм-м… «Гелендеваген». И остановился бы он напротив моего окна, и сказал бы мне: «О, прекрасная дева, с тряпкой в одной руке и бутылкой моющего средства для стекол в другой! Сними с кудрей своих паутину, вымой руки и снизойди в мои объятия и будь моей во веки веков!.. или хотя бы до обеда!» И пнула бы я ногой ведро с мыльной водой и устремилась бы сквозь решетку, аки сквозь туман…

— Как сквозь туман не выйдет, — с безжалостной циничностью заметил Стас. — Сквозь эту решетку ты пройдешь только нарезанная кубиками. Оставь свои хрустальные мечты, прекрасная и меркантильная дева! Ты снизойдешь в чьи-то там объятия, а я тут, значит, один должен с уборкой ковыряться?! Не выйдет!

— И это со мной невозможно беседовать на романтические темы?! — возмутилась она и гордо удалилась на кухню. Стас хмыкнул и принялся манипулировать шестом возле счетчика. Вскоре из гостиной вновь долетел рев пылесоса смешанный с музыкой.

Разобравшись с кухонным окном, Кира перебралась вместе с тряпками, ведрами и табуретками в свою спальню. И прежде, чем открыть окно, заглянула в косметичку. Кулончик лежал на своем месте, поблескивая темным боком, отливающая зеленым цепочка уютно свернулась среди помады и флакончиков с тушью. Кира осторожно дотронулась до него пальцем, потом подозрительно оглянулась — ей почудилось, что Стас стоит в дверях комнаты и внимательно наблюдает за ней. Но дверной проем был пуст, и в спальню едва слышно доносился звук, с которым пылесос елозил по полу. Закрыв косметичку, Кира неохотно вернула ее на трюмо, потом занялась окном.

Когда она вымыла одну из наружных створок, в поле ее зрения показался Вадим Иванович, очевидно, закончивший свою шахматную партию и теперь неторопливо шедший мимо. Он остановился напротив окна на дальней обочине дорожки, словно опасался, что из окна в него могут чем-нибудь запустить, и тяжело оперся на трость обеими руками, чуть склонив голову, но Кира чувствовала, что взгляд за поблескивающими темными очками устремлен прямо на нее.

— Хороший отсюда открывается вид, — задумчиво произнес он. Кира усмехнулась вполоборота, продолжая водить тряпкой по стеклу.

— Вы имеете в виду спальню или мои ноги?

— Ноги хороши, — сделал «майор» рассеянный комплимент. — Но слишком голые. Не простудитесь?

— Никакая простуда не страшна горячей южной женщине!

Вадим Иванович насмешливо фыркнул.

— И не обделенной самомнением, к тому же. Вы сменили духи?

— Ага. Называются «Жидкость для мытья окон „Тест“. Элегантный букет, не правда ли, сэр?

— В любом случае, лучше, чем тот ужас, которым вы недавно поливались, — заметил он. — Я собираюсь пройтись, у меня кое-какие дела… на обратном пути зайду в магазин. Могу, в знак соседского расположения, вам что-нибудь прихватить. Вам что-нибудь нужно?

— Любовь и обожание, а так — ничего, — Кира чуть отклонилась назад, разглядывая вымытое стекло, словно художник, созерцающий результат своих трудов. — Но в магазине этого нет, увы!

— Как и благоразумия, которое бы вам не помешало.

— Вы остановились здесь, чтобы снова меня оскорблять?!

— Оскорблять?! Помилуй бог, девочка, и в мыслях не было! И не груби дедушке!

— Не очень-то вы тянете на „дедушку“! — запальчиво возразила она, садясь на подоконник. — Особенно, если… то есть, неважно… И дедушки не интересуются женскими ногами!

— Глупости! — насмешливо отозвался Вадим Иванович, зачем-то делая шаг назад. — Дедушки бывают всякие. Как и ноги. Что у вас там недавно был за шум, простите за любопытство? Что-то сломалось или кто-то упал?

— Да, опять с проводкой проблемы, постоянно пробки вышибает! — Кира сердито мазнула тряпкой по чистому стеклу. — Невозможно ничего включить толком! Вы не знаете, здесь у кого-нибудь еще такое происходит?

— Насколько мне известно, нет, — „майор“ потер чисто выбритый подбородок. — Да, помню, некоторые приезжие, которые в вашей квартире останавливались, жаловались на это…

— А вы не знаете, давно это у нас… ах, да, конечно, не знаете, вы же тут недавно живете…

— Давно, давно! — ворвался вдруг в их беседу пронзительный голос незаметно подошедшей Нины, которая остановилась рядом, разглядывая их блестящими глазками. — Еще как твой… ваш… дедушка ушел… с тех пор… и все так удивлялись, что он ушел… потому что…

— Нина Федоровна, — ровно произнес Вадим Иванович, сгорбившись немного сильнее, чем обычно, — вы куда-то шли?

— Ну? — пожилая женщина обтерла нижнюю губу указательным пальцем.

— Вот и идите. Вас там заждались.

— И пойду! — моментально взвилась она, потряхивая кудряшками. — И тебя не спрошу! Ишь! Я все вижу! Я издалека вижу! А вы, Вадим Иваныч, постыдились бы… в вашем-то возрасте на девок глазеть!.. Вам уж сколько… а вы… туда же… кобель!..

— Спасибо за комплимент, — сказал „майор“ с ухмылкой, чуть склонив голову. Где-то наверху, на балконе оглушительно захохотали голосом Сан Саныча. В хохоте было отчетливое одобрение, предназначавшееся явно не Нине, которая тут же вскинула голову, собираясь разразиться новой речью в поддержку морали, но тут Кира вкрадчиво сказала:

— Вот у нас в симферопольском дворе была такая же пожилая дама, очень на вас похожая по характеру. Прямо копия. И на нее однажды с балкона ведро упало. Случайно, понятное дело. Пустое. Но железное. Бац! — и наповал. Такая печальная история.

— Ты!.. — задохнулась Нина, побагровев.

— Я. Вы хотите повторить со мной личные местоимения, Нина Федоровна? Первое лицо, второе лицо, третье лицо. Я все помню, у меня по русскому пятерка была. А я не знала, что вы лингвист. У меня была одна знакомая лингвист, тоже очень похожа на вас. И с ней тоже случилась одна печальная история. Рассказать?

Но Нина Федоровна не пожелала слушать и удалилась, волоча за собой шлейф возмущенной ругани. Вадим Иванович хрипловато рассмеялся, потом сказал:

— Вот же бывают такие вредные старушонки! Кир, вы не подумайте…

— Не подумаю, — она отмахнулась тряпкой. — Я не умею этого делать.

— Ладно, не буду вас отвлекать.

— Я не против, когда меня отвлекают таким образом, — она улыбнулась. — Это было довольно весело.

„Майор“ покачал головой с непонятным выражением и пошел прочь, постукивая тростью по асфальту. Кира домыла окно, попутно перекинувшись несколькими гастрономическими фразами с совершавшими очередной рейс Таней и Милой, после чего перебралась вместе с инвентарем в гостиную.

Вскоре часть участников уборочных работ в лице Стаса объявила забастовку, отбросила швабру и выдвинула требования обеда, заявив, что уже два часа, и, положа руку на желудок, очень хочется есть, и конечности уже слабеют от голода. На уговоры Киры потерпеть еще часок, Стас пригрозил вооруженным мятежом, и Кира покорно отправилась на кухню и предалась готовке. Стас мельтешил вокруг и предлагал помощь, чтоб „было побыстрей“, и избавиться от него удалось только обещанием, что все будет очень быстро, если он соизволит выкатиться из кухни к чертовой матери. Стас слегка обиделся и переместился в гостиную, где принялся смотреть свежевытертый телевизор.

— Ну, доволен? — поинтересовалась она какое-то время спустя, и Стас, дохлебывавший крепкие зеленые щи, кивнул со счастливым видом.

— Еще бы! А можно мне еще тарелочку?

— Тогда в тебя не влезет второе.

— Влезет, влезет… А что на второе?

— Рис и рыба, запеченная с сыром и луком. Очень гармоничное сочетание, — Кира встала, забрав у него пустую тарелку. — Как говорил Сильвестр с талоном в каком-то кино своему напарнику: „Ты слишком любишь насилие. Ешь что-нибудь естественное — рыбу с рисом…“

— И охота тебе цитировать всякие глупости? — Стас покосился на тарелку. — Может, принесешь всю кастрюлю? Давай, помогу.

— Сидите, больной!

Она вышла из столовой и вскоре вернулась с полной тарелкой щей.

— Просто поэма! — сказал Стас, принимая тарелку, где в свеже-зеленом, среди колыхающихся ленточек разваренного щавеля расплывалось желтое облачко размятого вареного яйца. Зачерпнул полную ложку сметаны, погрузил ее в щи и начал вдумчиво размешивать. Кира села на стул и принялась доедать свою порцию, недовольно глядя по сторонам. — Слушай, до чего ж все-таки здорово обедать в собственной столовой! И без паутины она стала гораздо привлекательней. Аристократизм, прямо, а? Княжеское имение… Княжна, не желаете ли бокал мускатного?

— Пока воздержусь. А насчет княжеского имения ты хватил! У них вряд ли были такие проблемы с проводкой.

— Ну, это смотря в каком веке…

— Стас, а ты в физике разбираешься?

Стас, не донеся ложку до рта, удивленно посмотрел на нее.

— В каком разделе?

— В оптике.

— Вообще-то не очень… А в чем дело?

— Ты обратил внимание, что в нашей квартире все время этакий полумрак? — Кира отодвинула пустую тарелку. Стас кивнул. — Я считала, что это из-за грязных окон. Сейчас окна вымыты, вид ничего не заслоняет, на улице отличная погода, но в квартире все равно пасмурно. Свет не проникает. Словно на окнах толстенный слой грязи.

— Хм-м, — Стас огляделся, и его брови съехались на переносице.

— Очень глубокомысленно, но мне это ничего не объясняет. Ты можешь без терминов?..

— Ты не даешь мне сказать! Я думаю, все дело в стеклах. Они очень старые, возможно, идет какое-то преломление, возможно, вместо того, чтобы пропускать солнечный свет, они его отражают. Вот и все.

Кира нахмурилась.

— Очень дорого стоит заменить стекла?

— Думаю да, но…

— У меня такое ощущение, что я живу в подвале! — раздраженно сказала она. — Я надеялась, что если окна станут чистыми, то здесь будет светло! Мне не нравится все время сидеть в полумраке — я не вампир и не гриб!

— С этим трудно поспорить, — Стас звякнул ложкой о дно тарелки, потом легко тронул Киру за руку. — Кир, но ты же понимаешь, что дело не в деньгах. Их вполне можно выделить из наших доходов, но ведь это не будет считаться необходимым ремонтом. Мы это уже обсуждали, когда говорили о проводке. Это то же самое.

— Черт бы подрал бабку с ее условиями! — она вскочила, хватая тарелки. — Стас, может нам стоит попробовать их опротестовать?

— Мы можем потерять квартиру, — заметил Стас.

— Глупости! Мы все равно наследники первой очереди, и нас не имеют права лишить этой квартиры. Она приватизирована, и государство…

— У тебя есть знакомые юристы?

— Нет.

— У меня тоже.

— Юридическая консультация вполне…

— Это отнимет и время, и деньги. У нас нет ни того, ни другого.

— Бабка оставила…

— Это было месяц назад. Мы прожили немалую часть до первой зарплаты.

Кира сделала негодующий жест обеими руками, и Стас едва успел подставить ладонь между сошедшимися тарелками, которые неминуемо раскололись бы, если б соприкоснулись друг с другом на такой скорости.

— Посуды у нас тоже немного, — спокойно сказал он. Кира резко развернулась, так что полы ее халата взлетели, и ушла на кухню. Вернувшись, она поставила перед братом полную тарелку, села и уткнулась подбородком в сжатые кулаки.

— Никто не говорил, что будет легко, — примирительно заметил Стас.

— Ты там что-то говорил о бокале вина?

— Сейчас, — Стас встал и достал из горки еще один фужер. Поставил его перед Кирой, взял бутылку и наклонил над бокалом. Глядя, как за хрупким хрусталем поднимается густая темно-розовая жидкость, она хмуро спросила:

— Зачем ты жжешь столько свечей?

Рука Стаса чуть дрогнула, и он осторожно покосился на нее.

— Каких свечей?

— Стеариновых, не лекарственных же! Стас, не финти! Теперь-то ясно, почему у тебя по утрам так горелым воняет. А я-то думала, сигареты.

Стас поставил бутылку и сел, глядя на Киру чуть виновато.

— Вообще-то, воняет и тем, и другим… А как ты узнала?

— Элементарно, Ватсон, как говаривал мистер Холмс своему изумленному приятелю. Но я тебе свой дедуктивный метод не раскрою.

— Вообще-то, ты тогда в ванной делала то же самое, и я тебя ни о чем не спрашивал.

— То была одна свеча, а ты сжег десятка два, не меньше, — Кира отпила вина и посмотрела на Стаса сквозь бокал, прищурившись. — Мне свечей не жалко, но мне любопытно, а любопытство, как известно, не порок, а стремление к знаниям.

— Я создаю необходимую обстановку, — Стас долил вина в свой бокал. — Когда сидишь в окружении горящих свечей, ночью, это… — он щелкнул пальцами, — это способствует глубине мышления и полету фантазии. И в такой обстановке мне гораздо лучше работается.

— Как русским литераторам в свое время? — Кира усмехнулась. — Так ты еще больше приблизься к их условиям — пиши при лучине, как Горький.

— По-моему, он читал при лучине, а не писал, — отозвался Стас, выскребая тарелку. — И где я возьму лучину — разве что раздербаню наш веник? Если ты против, то я…

— Да нет, жги на здоровье, я имею в виду, свечи, — Кира пожала плечами. — Просто следи, чтобы во время порханий твоей фантазии стены не занялись. Когда книжку дашь почитать?

— Когда напишу.

— А про что она?

— Не скажу.

— Ты чрезвычайно нудный экземпляр! — сердито сказала Кира, забрала свой бокал и ушла в гостиную, где, сев за фортепиано, принялась играть григовскую пьесу „В пещере горного короля“, вполне соответствующую ее нынешнему настроению. Стас убрал со стола и забрался с ногами в кресло за ее спиной, попивая вино и выпуская в потолок сизые колечки сигаретного дыма.

— Что нам еще осталось сделать? — осведомилась Кира, резко оборвав музыку, и Стас недовольно посмотрел на ее пальцы, повисшие над клавишами.

— Домыть пол. Выбросить упакованный хлам. Вытряхнуть пылесос. А еще ты хотела какую-то траву посадить.

— Отлично, тогда я займусь последним, а ты — всем остальным.

— Но так нечестно! — запротестовал он. — К тому же у меня скоро свидание!

— Поскольку объект твоего свидания по совместительству является моей близкой подругой, то он все поймет и никуда не денется. Можешь и сюда ее пригласить, — Кира повернулась, и Стас сразу же покачал головой.

— Э, нет.

— Я понимаю, в каком направлении движутся твои мысли. Так и быть, пылесос я вытряхну сама. А ты иди, займись полом и мусором.

— Звучит довольно двусмысленно — тебе не кажется? — заметил Стас, с неохотой выталкивая себя из мягких кресельных глубин. — Только пол лучше мыть, когда ты посадишь свою траву. Иначе его придется мыть заново.

— Ты прав. Как твое плечо?

— Приемлемо.

— Свиданию не помешает?

— Прекрати! — недовольно сказал Стас, дергая ее за завязанные в хвост волосы.

— Ладно, извини, понимаю, секс — личное дело каждого.

— Что-то ты распустилась в последнее время. Надо заняться твоим моральным обликом.

— Перестань, может я из зависти, — Кира открыла дверь кладовки и поморщилась, глядя на паутинные гирлянды, потом достала ворох старых газет и большой пакет. Включила свет в прихожей, расстелила газеты, пододвинула один из купленных братом пакетов с земляной смесью и принесла из спальни несколько цветочных горшков.

— Ты собираешься вывалить ее прямо здесь? — Стас кивнул на один из горшков, заполненный землей. — Не проще ли сделать это на улице?

— Я так и сделаю, просто хочу проверить — вдруг земля хорошая, тогда можно будет часть смешать с той, что ты купил, — Кира поковыряла ножом в горшке, потом перевернула его над газетой. Сухая земля податливо хлынула из горшка, и Кира тотчас же уронила нож и зажала нос ладонью, то же самое сделал и Стас.

— Господи, что за вонь!

Вместе с землей на газету выпало нечто округлое и дряблое, грязно-желтое с белыми пятнами, источающее дурно пахнущую жидкость, облепленное коричневыми земляными комочками и бесчисленными шевелящимися личинками, и по коридору распространилось такое ужасающее зловоние, что Киру чуть не стошнило. Она вскочила, прикрывая ладонями лицо.

— Выкинь это, Стас, господи, выкинь скорей!

Стас метнулся на кухню и сразу же вернулся с полиэтиленовым пакетиком. Осторожно, кривясь, кончиком ножа перекатил в него гниющую массу, встряхнул пакет и плотно завязал. Зловоние ощутимо уменьшилось, но тяжелый запах все еще стоял в коридоре, словно успев впитаться в стены. Кира сбегала в ванную за освежителем, яростно встряхнула его и нажала на распылитель, вскинув руку вверх. К потолку с шипением устремилась пахнущая жасмином струя, крошечные капельки начали оседать на мебели, на полу, на газетах, но она все жала и жала, пока Стас не отнял у нее баллончик.

— Довольно, — сказал он, — иначе тут будет газовая камера.

— Что это за гадость?! — прошептала Кира, глядя на завязанный пакет. Стас чихнул и поставил баллончик на тумбочку.

— По-моему, когда-то это было яйцо. Давно, конечно. Оно совсем сгнило. Месяца полтора лежит.

— На кой черт зарывать яйцо в землю?!

— Ну, не знаю. На удобрения, может.

— Что удобрять, тут ничего не растет!

— Может, собиралась посадить.

— Да не делают так удобрения.

— Не знаю, может, старушка горшок с кастрюлькой перепутала. Задумалась, — Стас скривил губы. — Давай выбрасывать все это…

— Подожди, — Кира присела и ножом поворошила земляную горку. — А это что такое?

— Что, еще одно яйцо?! — испуганно спросил Стас, делая большие глаза. Кира покачала головой и перекатила на свободную от земли газету некий предмет, чье местонахождение в цветочном горшке выглядело не менее нелепым, чем и яйца. Маленькая дешевая куколка-пупсик в небрежно сшитом розовом платьице, грязная, покрытая земляной пылью. Нарисованные голубые глаза удивленно смотрели в потолок, нарисованный рот округлился, словно в немом вопросе. На круглом лбу лениво шевелилась одна из облеплявших яйцо личинок.

— Это уже ни в какие ворота не лезет! — Кира бросила нож и поднялась. — Скажешь, тоже на удобрения?!

— Может, бабулька играла в могильщиков? — невесело пошутил Стас, глядя на куклу с неким испуганным недоумением. На лице Киры появилось по-детски жалобное выражение. Они посмотрели друг на друга, потом медленно повернули головы — туда, где у стенки выстроились остальные горшки.

— Ты думаешь… — начал было Стас, но тут же быстро сказал: — Давай просто выкинем их — и все!

Кира, не отрывая взгляда от глиняных горшечных боков, хмуро произнесла:

— Нужно удостовериться.

— Удостовериться в чем? Просто, скажи правду — тебе любопытно.

— А тебе как будто нет?! Неизвестно, что в других. Может, ничего. А может…

— Бриллианты или кусочек кого-нибудь из постояльцев? — Стас почесал в затылке. — А может, эти вещи уже были в горшке раньше? Случайно туда попали, когда бабка земли накапывала. Высыпала в горшок — и не заметила.

— Вот и проверим. Если в других пусто, то может, твоя версия и подойдет со скрипом. Но если и в других то же самое… ты меня не убедишь в случайности и в том, что где-то во дворе, под землей склад яиц и пупсиков!

— Мы рискуем здесь задохнуться, — заметил Стас, несильно пиная один из горшков и глядя на него с нескрываемым раздражением.

— Пойдем в палисадник, за домом. Ты обойдешь, а я передам их тебе через…

— Кира, эти горшки не пролезут сквозь решетку. Придется сбегать несколько раз туда и обратно.

— Значит, сбегаем. Нет, но если тебе тяжело, то я могу и сама…

— Чего ты сразу?! — Стас легко щелкнул ее по носу. — Я же не отказывался. Во соседи сейчас будут радоваться, представляю!

Соседи, вопреки предсказаниям Стаса, никакой особой радости не проявляли, но за перемещениями его и Киры в обнимку с цветочными горшками наблюдали с нескрываемым интересом, сидя на скамеечках. Антонина Павловна, все так же прогуливавшаяся со своей Бусей, тут же изменила траекторию движения, чтобы она пересеклась с их маршрутом. Стас шел с таким видом, что у него решительно ничего не хотелось спрашивать, но лицо Киры ей показалось более благодушным, поэтому, проходя мимо, тетя Тоня тут же задала давно ожидаемый вопрос:

— А что это вы делаете?

— Горшок несу, — приветливо ответила Кира. — А вы что подумали?

Судя по выражению лица Антонины Павловны, ей отчаянно хотелось спросить „зачем?“, но она сдержалась и только понимающе кивнула, словно хотела показать, что хождение через двор и за дом с цветочными горшками — вещь совершенно обыденная, и к ней следует относиться с уважением. Стас же, зайдя за угол, принялся хохотать и делал это до тех пор, пока не споткнулся и чуть не рухнул в заросли ежевики.

На последнем рейсе они встретили возвращавшуюся из магазина Софью Семеновну с авоськой. Рядом рысил Лорд, с видом победителя держа в пасти пакет с буханкой хлеба и величаво помахивая хвостом.

— Решили цветы посадить? — поинтересовалась она, даже не замедляя шага.

— Да, — отозвалась Кира, — вот старую землю в свой палисадник высыплем — чего ей пропадать?

— Это правильно, — одобрила пожилая женщина и скрылась в своем подъезде. Кира выразительно посмотрела на Стаса.

— Видишь, здесь живут и нормальные люди.

— Вижу, — лаконично ответил он и поморщился. — Давай уже придем, а?

В палисаднике, где уже вовсю пробивалась к солнцу молодая трава и разворачивала листья крапива, они составили горшки поближе к стене и подальше от окон, после чего Стас прислонился к черешневому стволу и негромко произнес:

— Если что, постарайся бурно не реагировать. Наверняка уже кто-то из этих нормальных людей прилип к окну. Если что найдем — аккуратно сложим в мешочек — и на помойку, а землю естественно разбросаем в разные стороны.

Кира чуть приподняла брови, отбрасывая волосы за спину.

— С каких это пор тебя начала заботить наша репутация и соседское мнение?

— С недавних! — Стас сплюнул в сторону соседского палисадника. — Немного надоедает, что на меня каждый день глазеют, как на какое-то диво! Хоть и поменьше с течением времени, но все равно ощущается. Ладно, давай займемся делом!

Спустя полчаса все горшки были выпотрошены и аккуратно стояли возле стены друг на друге, донышками кверху. Зеленую поросль покрывала сухая земля, чуть поодаль притулился плотно завязанный пакет, на первый взгляд набитый исключительно смятыми газетами. Кира и Стас со слегка искаженными от недавнего недостатка свежего воздуха лицами стояли бок о бок и смотрели на пакет с задумчивым отвращением.

В горшках они обнаружили еще семь яиц, находившихся в таком же состоянии, как и первое, столько же разномастных куколок в девчачьих, кое-как сшитых платьицах, несколько кусков сгнившей жареной рыбы, небольшой кусок мяса неизвестного происхождения, ломоть хлеба и маленькую булочку, превратившуюся в камень.

— Ну, по крайней мере, теперь понятно, откуда в квартире все время было такое злое воние, — заключил Стас, брезгливо вытирая руки захваченной из дома бумажной салфеткой. — Может, она так запасы на зиму делала?

— Кукол тоже запасала? Для зимних развлечений? — Кира вытерла слезящиеся глаза. — Стас, я не понимаю, как ей вообще разрешили составлять завещание? Она же ненормальная была! Разве станет человек в здравом уме…

— Она могла быть внешне совершенно нормальной, — возразил Стас. — А так — мало ли какие у человека могут быть тайные слабости и извращения? Та же старушка, баба Соня — она ведь кажется нормальной, не так ли? А ты знаешь, чем она там, одна, дома занимается? Нет. И я не знаю.

— Судя по отношению к ней наших соседей…

— А может она их на бабки кинула?! Денежки-то у нее, судя по всему, имелись — телевизор хороший, тряпки недешевые. Что, думаешь, не заметил?!

— Мне кажется, они ее боялись, — тихо произнесла Кира, устремляя тяжелый взгляд на пакет. — Почему-то мне кажется, что они ее боялись.

— Может, она была страшна лицом или рассказывала им зловещие истории, — Стас потянул ее за плечо. — Давай выбросим это вонючее барахло и пойдем домой. Такие вещи лучше обсуждать дома. Как быть с горшками?

— Пусть валяются, — Кира отвернулась. — Мне на них смотреть противно. Другие куплю.

— Тоже правильно, — Стас двумя пальцами, словно дохлую крысу, подхватил пакет. — Иди домой, я подойду.

Дома, зайдя в ванную, Кира долго мыла руки, с ожесточением растирая кожу и морща нос — ей казалось, что запах въелся в них намертво. Ее невидящий взгляд уперся в растрескавшийся кафель над раковиной. Зачем прятать игрушки в цветочных горшках? Зачем их закапывать? Что это — игры такие? Посмертная шуточка Веры Леонидовны в расчете попугать внуков или разозлить? Или бабулька практиковала вуду? Нарекла куколку какой-нибудь надоевшей соседкой, закопала, соседка — бац! — и скоропостижно. Да, версия что надо! Впрочем, Нину Федоровну она и сама бы закопала с удовольствием!

А если серьезно?

А если серьезно, то черт его знает!

Она услышала, как открылась и закрылась входная дверь, закрутила кран и начала тщательно вытирать руки. Вскорости в ванную ввалился Стас и сразу же кинулся к крану.

— Господи, мне еще никогда не доводилось нюхать такой тухлятины! — зло сказал он, намыливая руки почти по локоть. — Что еще за сюрпризики оставила нам веселая бабулька, хотел бы я знать?! Парочку сгнивших арбузов в телевизоре?

— Тогда он бы не работал, — Кира прислонилась к косяку. — Стас, ты мне лучше объясни — почему столь нелепое завещание не признали недействительным сразу же?

— По английской системе…

— Она первый год всего в работе. Да и с ее учетом завещание выглядит совершенно диким.

— Сколько случаев, когда все состояние оставляли любимой собачке или кошке…

— Некорректный пример, друг мой. Я имею в виду, содержание этого завещания противоречит закону, потому что завещатель лишил обязательного наследника права на обязательную долю.

— Не лишил, — заметил Стас, встряхивая мокрые ладони. — Мы потеряем эти доли при несоблюдении условий, а так она наша целиком.

— Но это нелепые условия!

— Ну, это уж другой вопрос. Такова воля завещателя.

— Я к чему и веду. Разве подобные условия не могли вызвать сомнений в психической стабильности этого завещателя?

— Не знаю, — Стас прошел мимо нее в коридор. — Может и вызвали, но это удалось замять. Может, она и была малость того, но дурой она не была. И, судя по всему, нищей тоже. Деньги, старушка, деньги!

Кира несколько секунд хмуро смотрела на его удаляющуюся спину, потом сорвалась с места и догнала Стаса, когда он пересекал столовую.

— Ты что же, считаешь, что мы ничего…

— Я считаю, что ничего в этом мире не делается бесплатно и сугубо по закону, — сказал Стас и дружелюбно похлопал ее по руке. — И я считаю, что нам не дадут опротестовать это завещание. Либо мы будем сидеть тихо до конца августа, либо все потеряем. Вот что я считаю.

Кира остановилась, прикусив губу и сосредоточенно наблюдая, как он проходит в гостиную, наливает себе полбокала вина, садится в кресло, и спустя секунду кресло вздрагивает и начинает тихо плыть вокруг своей оси.

Пронзительный телефонный звонок разбил это тихое движение. Стас легко выпрыгнул из кресла и промчался мимо нее в прихожую. Кира пожала плечами и подошла к окну, слыша, как из коридора доносится едва слышное бормотание. Посмотрела в палисадник, где возле стены возвышалась горшечная башенка, поморщилась, потом, отвернувшись, потянула носом. Душок в комнате все равно остался. Вроде бы стал слабее, но все равно остался. Едва уловимый, неприятный запашок.

— Я ухожу, — крикнул Стас из прихожей, и в его голосе Кире послышалось недовольство. — Вернусь не поздно!

— Да возвращайся ты, когда хочешь, что ты как маленький?! — улыбнувшись, она медленно пошла через гостиную. — Это Вика звонила?

— Да.

— И как у тебя с ней — серьезно?

— А тебе зачем? — с усмешкой спросил Стас, появляясь в дверном проеме.

— Женское любопытство. Ну, теперь, когда три вечера в неделю у меня будут заняты, ты сможешь приводить ее сюда. У Вички-то в квартирке тесновато.

— Посмотрим, — рассеянно сказал он и исчез. Через несколько секунд хлопнула входная дверь. Кира недоуменно пожала плечами, потом чихнула и вытащила из кармана носовой платок. Насморк донимал ее уже несколько дней — похоже, она неплохо простудилась, потому-то и глаза слезятся. Еще не хватало ей сейчас заболеть.

Она сходила на кухню, поставила чайник, и, пока вода нагревалась, внимательно смотрела на полочку рядом с холодильником, где выстроился ряд разноцветных прямоугольных фирменных пакетиков с чаем. У нее уже давно вошло в привычку выбирать сорт чая под настроение, и на этот раз она остановила свой выбор на чае с ароматом миндаля и корицы. Открыла пакетик и, прикрыв глаза, понюхала узорчатый густой аромат — в самый раз, чтобы хоть чуть-чуть скрасить ее серенькое настроение и отбить тот ужасный запах, который до сих пор ощущался, хотя пустые горшки давно громоздились в палисаднике, а их мерзкое содержимое было выкинуто прочь.

Чайник закипел, и Кира, старательно отмерив порцию для своего глиняного чайничка, залила чай кипятком, с удовольствием вдыхая поднимающийся ароматный парок, отчего-то рисующий в мозгу картину анфилады дворцовых комнат, в которых ветер колышет длинные шелковые занавеси цвета лесных орехов, и они ложатся мягкими текучими складками, и где-то едва слышно играет музыка, и на блестящий пол ложатся легкие солнечные лучи, и там нет надоевшего полумрака, как в этой квартире, в которой Вера Леонидовна делала свои странные тайники. Бог его знает, что они еще здесь найдут. Кире вдруг вспомнились детские тайнички-„секретики“, когда она с подружками прятала в земле цветочные головки, накрытые бутылочными стеклами. Это была всего лишь игра — простенькая, но почему-то очень увлекательная — вычислишь, где чужой „секретик“, осторожно раскопаешь, сметешь со стекла землю и смотришь в него, словно в крошечное окошко, ведущее в маленький цветочный мирок. Особенно здорово, если стекло попадалось цветное — лучше всего синее, большая редкость, и сквозь такие стекла простые одуванчики, маргаритки и полевая кашка казались чем-то волшебным. Но как-то мальчишки вычислили один из их „секретиков“ и зарыли вместо него дохлого голубя. С тех пор Кира утратила всякий интерес к этой игре — каждый раз вспоминались провалившиеся голубиные глаза и личинки, копошащиеся в гниющей птичьей тушке.

Сегодняшний бабкин „секретик“ оказался именно таким.

И если есть еще, они могут оказаться не лучше. Вряд ли здесь может обнаружиться что-то, похожее на цветы, закрытые волшебным стеклом.

Хотя ведь был кулон, черный камень в объятиях плюща. Он красив. Он почти волшебен, разве нет?

Подождав, пока чай заварится, Кира налила себе чашечку и неторопливо пошла по коридору, осторожно ступая по проседающим доскам. В недрах квартиры настенные часы гулко возвестили о наступлении седьмого часа, и она остановилась, рассеянно слушая их бой. На улице был ранний светлый весенний вечер, но в квартире уже сгустились сумерки — сырые, мрачные сумерки, словно она находилась в другом измерении. Кира вздохнула и направилась в свою комнату. Как получилось, что она, молодая и симпатичная особа, воскресным вечером бродит одна среди мрачных сырых стен? Она подумала, не пройтись ли к морю, но мысль исчезла так же быстро, как и появилась. Хотелось с кем-нибудь поговорить… но лучше бы собеседник сам пришел сюда. Идти куда-то самой было лень.

„Я становлюсь домоседкой?“ — удивилась она.

Подобная черта никогда не была ей свойственна, и Киру всегда страшила перспектива после замужества превратиться в домохозяйку. Ее последний кандидат в мужья делал намеки именно в этом направлении, и после того, как он заявил, что его жене следует заниматься исключительно домом, не тратя время на работу и тому подобные глупости, она распрощалась с ним прежде, чем он успел еще хоть что-нибудь произнести.

А вот теперь, поди ж ты, сидит дома воскресным вечером. И уже не первым.

Хотя, с другой стороны, куда ей идти?

Да к морю же, к морю!..

Неохота.

С последним ударом часов она вошла в спальню, включила свет и вздрогнула — в расплескавшейся от вспыхнувшей люстре тьме почудилось чье-то стремительное движение, словно посередине комнаты стояли люди, которые одновременно со щелчком выключателя стремглав кинулись в разные стороны. Ни звука, ни колебания воздуха — только лишь мелькнувшие тени.

Кира недоуменно моргнула, оглядывая абсолютно пустую спальню, потом раздраженно потерла лоб. Свет слишком яркий, а в квартире слишком темно, вот и начинаются всякие оптические эффекты… Не удивительно, что глаза у нее побаливают.

Отпив глоток чая, она поставила чашку на трюмо и вытащила из косметички кулон, поддев цепочку пальцем, и кристалл, кружась, закачался в воздухе. Сейчас он казался тусклым и невзрачным, а листья плюща — словно покрытыми плесенью. Сморщив нос, Кира бросила кулон обратно, но тотчас снова вытащила и осторожно потерла камень указательным пальцем. Потом надела цепочку на шею, поежившись от прикосновения кристалла к коже. Он был холодным. Очень холодным.

Кира взглянула на себя в зеркало, потом приспустила халат с плеч, расстегнула заколку, и волосы хлынули вниз, затопив обнажившиеся плечи и грудь, и в их окружении камень вдруг снова обрел свежесть и мягкий блеск. Он удивительно шел ей. Она допила чай, глядя на свое отражение, и уже хотела было поставить чашку обратно, но тут с другой стороны окна раздался грохот, ее рука дернулась, и чашка упала на пол. Кира метнулась к окну, ругнулась и легко стукнула ладонью по стеклу. Стоявший на железном подоконнике большой рыжий кот посмотрел на нее круглыми злыми глазищами, ссыпался вниз и исчез.

— Проклятые коты!.. — пробормотала она, отворачиваясь. Кира ничего не имела против кошек и все еще надеялась, что одна из них все-таки появится в ее квартире, но уличные коты выводили ее из себя своей привычкой метить оконные стекла. А ведь она только недавно вымыла окно, с трудом оттерев застарелые вонючие кошачьи метки и слой прилипшей к стеклам шерсти.

Чашка не разбилась, откатившись к стене, и Кира наклонилась за ней, но тут же про нее забыла, удивленно глядя на потрепанный, обтянутый желтой замшей альбом, втиснутый между тумбочкой трюмо и стеной. Невероятно, как она могла его раньше не заметить?!

Подняв чашку, она осторожно подвинула трюмо, и альбом тяжело шлепнулся на пол. Он был крест-накрест перетянут пыльными бинтами и покрыт паутинными лохмотьями с прилипшими к ним мушиными шкурками. Кира брезгливо смахнула их, потом отнесла альбом в ванную и тщательно вытерла его сухой тряпкой, после чего пошла в гостиную, забралась в кресло с ногами и закурила, глядя на альбом, который положила на журнальный столик, не торопясь пока развязывать бинты.

Альбом не мог сам так завалиться за трюмо. Его засунули туда специально.

Зачем? Что там такого?

Может деньги?

Или еще парочка тухлых яичек, раскатанных в лепешки?

Злясь на саму себя, Кира наклонилась и понюхала альбом. Пахло пылью и старой бумагой — ветхий, но вполне мирный запах. Она осторожно потянула концы бинтов, потом поддела ногтями затянутый узел, и тот поддался удивительно легко, словно только и ждал этого момента. Распустив бинты, она осторожно открыла альбом.

Внутри оказались фотографии — множество фотографий, и уж они-то имели к семье Ларионовых-Сарандо самое непосредственное отношение, ибо на первой же странице Кира обнаружила свой собственный детский снимок, на котором она, коротко стриженая, с очень серьезным видом в одних трусиках восседала на огромном полосатом арбузе. Улыбнувшись, она перевернула фотографию. На обороте почерком отца было написано: „Кирочке 2 года“.

— Господи, как давно… — пробормотала Кира и начала задумчиво перебирать остальные фотографии. Детских снимков было много — и ее, и Стаса, который на большинстве фотографий выглядел обиженным и почти никогда не улыбался. Она никогда раньше не видела этих снимков. На многих фотографиях вместе с ними были и родители — еще молодые, веселые, беззаботные, и на одну из фотографий Кира смотрела особенно долго. На ней вся семья, нарядно одетая, стояла на набережной. Отец обнимал мать за плечи, пятилетний Стас и трехлетняя Кира держались за руки, и у каждого было по воздушному шарику. На заднем плане возвышался парусник-ресторан „Бригантина“. Ресторан сгорел давным-давно и так же давно прекратила свое существование нарядная семья с воздушными шарами. Мама умерла. Отец сильно постарел и сильно изменился, и слышать не хочет о своем сыне. И только Кира и Стас теперь вновь, как много лет назад, могут держаться за руки, хотя и они теперь уже совсем другие люди, и детской беззаботности и наивных улыбок им не вернуть никогда.

Кира аккуратно отложила фотографию на столик и взяла следующую. На ней Раиса Сарандо была запечатлена одна. Она стояла в степи, на фоне древнегреческих руин, вытянувшись на носках и закинув руки за голову, и ветер развевал ее платье. Высокая, тонкая, с загадочной полуулыбкой, с полузакрытыми глазами, она сама казалась некой древней богиней, обряженной в современные одежды, которую ветер вот-вот унесет в заоблачную даль…

Так и произошло шестнадцать лет спустя.

— Мама, мама… — прошептала Кира, — что же ты наделала… Что же вы оба наделали…

В глазах у нее защипало, и она поспешно сунула фотографию в стопку уже просмотренных. Еще раз взглянула на отложенный снимок, с которого улыбалась счастливая семья, и принялась рассматривать остальные.

Вера Леонидовна (а Кира не сомневалась, что фотографии сложила в альбом именно она) составляла семейный фотоархив очень тщательно, следя за хронологией. На первой странице были самые поздние снимки, на следующей — чуть более ранние, и с каждой фотографией время словно бы текло вспять. Кира и Стас становились все меньше и меньше, Кира вернулась в коляску, в пеленки, затем пропала, следом, несколько страниц спустя, исчез и Стас. Свадьба родителей, улыбающиеся лица гостей, молоденькая тетя Аня, худенькая и хорошенькая с букетом роз, молодой дядя Ваня с пышными усами, дед, все еще с лысиной, утирающий слезы, бабушка, красивая, надменная и подтянутая, сжимающая тонкие губы. Рая Ларионова и Костя Сарандо, гуляющие по городу, целомудренно держась за руки. Рая-студентка в смешном старомодном плаще. Рая-выпускница в белом фартуке и с белыми бантами, Рая-школьница, Рая, становящаяся все меньше и все беззаботней, дед с бабкой, молодеющие с каждой страницей, и вместо дедовской лысины появляется буйная шевелюра, а бабка становится все стройнее и все привлекательней. Вот и свадебная фотография. Все больше незнакомых лиц, из взрослых становящихся детскими. Военные фото. Разбомбленный город, руины собора, бескрайняя черная гарь степи. Пятеро девушек, серьезно улыбающихся из-под лихо заломленных набок пилоток, и среди них с трудом узнаваемая Вера Леонидовна, совсем молоденькая, темноволосая и пухлогубая. Снова Вера и еще какая-то девушка, выглядывающие из окошка занятного старинного автобуса с надписью „Петрова — Город“. И опять они, снятые по пояс, мечтательно улыбающиеся куда-то вдаль, прижавшись щека к щеке. Большие броши, смешные шляпки-мисочки. Кира перевернула фотографию. На обороте почти выцветшим почерком было написано:

На память Веруле от Таси. 19… г.

Последней Кире попалась бледная пожелтевшая фотография, где две малышки в пышных коротких платьицах стояли на фоне фонтана, держась за руки и очень серьезно глядя в объектив. На обороте была сделана надпись размашистым малоразборчивым почерком:

Снимались Верочка Нефедова и Тасенька Ксегорати.

— Так-так, — пробормотала Кира, — наезжала на папу, что он греческих кровей, а сама с гречанкой дружила. Или тебе эта Тасенька чем-то насолила? А, бабуля?

Ответа она, разумеется, не получила.

И это было хорошо.

Еще раз вглядевшись напоследок в серьезное детское личико, казавшееся, несмотря на свою серьезность, необычайно милым и обаятельным и еще ничем не напоминавшим ту язвительную и склочную женщину, которую она помнила, Кира перевернула страницу. Фотографий больше не было, а сама страница, равно как и следующая, были частично ободраны и верхний слой бумаги висел лохмотьями, словно до этого страницы были плотно склеены, и кто-то их грубо разъединил, не заботясь о сохранности альбома.

Вздохнув, она закрыла его, но тут же снова открыла, отыскала нужную страницу и вытащила фотографию деда, на которой он был снят крупным планом, сидя за столом с каким-то приятелем или знакомым, попавшим в объектив лишь кончиком носа и частью подбородка и протянутой над столешницей рукой с сигаретой. Волосы деда уже отступили на виски и затылок, давая простор гладкой, блестящей лысине, повернутое в профиль лицо усмехалось, в уголке глаза собрались лучики морщин. Седоватые усы казались очень жесткими и колючими.

— Жив ли ты, деда Вася, или нет? — вполголоса спросила Кира у навечно застывшей добродушной дедовской усмешки. — Говорят, ты ее любил… Не понимаю, за что ты мог ее любить.

Закрыв альбом, она несколько минут просидела, отрешенно глядя на слегка отклеившийся край обоев под потолком. Ее руки апатично лежали на подлокотниках кресла — непривычное для них состояние. Они привыкли порхать в воздухе, ткать в нем замысловатые фигуры, постоянно быть чем-то занятыми, и полное бездействие раздражало их. Вскоре правая рука чуть шевельнулась, словно сама по себе, взмыла над подлокотником и щелкнула пальцами. Кира вскочила, отчего кулон, висевший на ее шее, мягко и холодно стукнул по груди, и, подойдя к шкафу, вытащила из него один из привезенных из Симферополя пакетов. Действуя быстро и деловито, расстелила на журнальном столике газету, разложила пластилин и старые самодельные резцы, поставила диск Энии и плюхнулась в кресло. Пальцы взяли кусок пластилина и начали разминать его — плавные, привычные движения, и вскоре она погрузилась в них целиком, отключаясь от окружающего мира, как бывало всегда, если в голове появлялась особо удачная задумка. Сейчас это была пещерка, прикрытая легкой занавесью из плюща, — и это пока только начало, потому что постепенно появится еще что-то — всегда появлялось что-то еще… Сначала пластилин, потом глина. Будет очень красиво. Возможно, это будет аромолампа, возможно, что-то другое, но, так или иначе, будет очень красиво. Пещерка, грот, изящные листья… цвета она продумает позже…

Ее пальцы принялись за дело, и теперь их движения были четкими, умными, вдохновенными, и обычная суматошность исчезла бесследно, и пластилин послушно принимал под ними нужную форму — казалось, он сам стремится переродиться в задуманное творение, и пальцы лишь помогают ему, не давая сбиться с пути…

Чья-то тяжелая ладонь легла ей на плечо, и Кира, испуганно вскрикнув, вскинулась в кресле, и человек, стоявший рядом, отшатнулся, похоже, испугавшись не меньше нее, и стукнулся о другое кресло, которое лениво повернулось, словно приглашая сесть.

— Черт!.. Что ж ты так орешь?!..

— Елки, Стас! — она расслабленно осела обратно и откинулась на спинку кресла, шумно выдохнув. — Ты меня перепугал! Откуда ты тут взялся?! Ты уже пришел?

— Мне трудно отрицать этот факт, — заметил Стас и тоже выдохнул, прижимая ладонь к груди. — Я и сам испугался… Ты не слышала, как я вошел?

— Нет. А чего так рано? — Кира потерла о ладонь липкие пальцы.

— Почему рано? Уже десять.

— Ты меня разыгрываешь?! Сейчас не больше восьми!

— Вот, — Стас красноречиво сунул ей под нос запястье, и Кира вскинула брови, глядя на циферблат часов так, словно на нем была выведена оскорбительная надпись в ее адрес. — Что, заработалась?

— Да так, — Кира недовольно оттолкнула руку с часами, — решила заняться новой моделью аромалампы, пока есть время и способность к творчеству.

— Странные аромалампы, — сказал брат, глядя мимо нее на журнальный столик. — Честно говоря, не понимаю, как они действуют.

Кира повернулась и удивленно округлила глаза. Где ее чудесный пластилиновый гротик с занавесью из стеблей плюща, где бугристая скала и изящные листья? Собственные пальцы сыграли с ней злую шутку и вместо придуманной лампы на столешнице расположился десяток небольших разноцветных собачьих фигурок в различных позах — стоящих, сидящих, лежащих, умостив морду на передних лапах. Намеченные резцом собачьи глаза внимательно смотрели на нее, и в них чудился немой вопрос.

Кира всплеснула руками, потом посмотрела на них, как смотрят на провинившегося ребенка.

— Это не совсем то, что я задумала, — пробормотала она. — Странно… ведь я делала совсем не это…

— Да у тебя настоящий талант! — Стас взял одну из пластилиновых фигурок и поставил ее на ладонь. — Вот уж не думал!.. Я видел, как ты возишься со своим пластилином и глиной… но мне казалось, что ты делаешь одни лишь цветочные горшки. Это же здорово, Кира! Кажется, что у нее даже нос шевелится! И так похоже сделано… Вот это явно дворняга, — он вернул статуэтку на стол и взял другую, приземистую и кривоногую, с морщинистой мордой и большими чуть округлыми ушами. — А это французская бульдожка. Симпатяга… — он сел на корточки рядом со столом, восторженно разглядывая Кирины творения. — Почему ты не делала такого раньше?

— Я редко занимаюсь статуэтками — только если они входят в композицию к лампам… или прочему… — Кира сердито прищелкнула языком. — Уж не знаю, что на меня нашло, но несколько часов пропали впустую!

Она сделала резкое движение, собираясь сгрести все пластилиновые фигурки со столешницы и смять их в единый бесформенный ком, но ее ладони наткнулись на подставленные руки Стаса.

— Что ты?! Не надо! — воскликнул он почти испуганно. — Пусть останутся! Это ж чудо что такое! Как живые!

— Тебе правда нравится? — недоуменно спросила Кира.

— Ну конечно!

— Ладно… но они долго не простоят. Я сделаю тебе другие, глиняные…

— Вот когда сделаешь… — Стас решительно отстранил ее руки от стола и вернулся к созерцанию фигурок. — Почему ты сделала именно собак? Да еще в таком количестве?

— Говорю же, я делала совсем другое, но… — Кира пожала плечами, потом протянула руку и взяла одну из фигурок черного цвета. Сидящий щенок-подросток, овчаренок с едва начавшими вставать длинными острыми ушами, и тот же укоризненный взгляд, хотя глаза — всего лишь несколько линий, намеченных резцом на дымчато-черной поверхности пластилина. Ей вдруг почудилась, что она снова стоит в ореховой рощице и сквозь сигаретный дым смотрит в эти глаза, живые и блестящие…

Почему ты уходишь без меня?

Удивительная штука память.

Но почему именно сейчас?

Ей захотелось рассказать Стасу про щенка и про то, что рассказывала ей недавно Софья Семеновна о пропадающих собаках — может, из этого рассказа, спрятавшегося в подсознании, неожиданно родились эти фигурки, но вместо этого Кира быстро проговорила: „Не знаю!“ — и резко встала. Только сейчас она сообразила, что найденный кулон все еще на ней, и Стас может увидеть его и спросить… Не важно, что он спросит, но ей не хотелось, чтобы он его увидел.

— Пожалуй, этого я возьму себе, — она показала брату пластилинового щенка, осторожно держа фигурку двумя пальцами за бока, — а с остальными делай что хочешь.

Зайдя в свою комнату и включив свет, Кира тщательно закрыла за собой дверь и взглянула на зашторенное окно, потом поставила статуэтку на пустую пачку из-под сигарет, валявшуюся на тумбочке. Подошла к трюмо и, чуть потянув за воротник халата, внимательно посмотрела на отражавшийся в зеркале камень, оплетенный плющом. Затем сняла цепочку и хотела было спрятать кулон обратно в косметичку, но ее рука застыла в нерешительности, после чего Кира подошла к кровати и спрятала кулон под подушку. Взбила ее, накинула сверху покрывало и вышла. Занавеска шелестнула, расступаясь перед ней — и шелестнула еще раз, когда рука Киры протянулась и закрыла за собой дверь.

Она никогда не делала этого раньше.

Но эта недоуменная мысль промелькнула в ее голове так стремительно, что Кира даже не успела ее толком осознать.

Стас успел переодеться, и когда она вошла в комнату, застегивал замок „молнии“ на своей теплой рубашке.

— Со следующей зарплаты куплю себе махровый халат и меховые шлепанцы, — хмуро сообщил он. — Все-таки, очень холодно в этой хате… Вот летом тут хорошо будет. Выпьешь со мной чайку?

— А ужин?

— Я поужинал у Вики. Ты сама-то ужинала?

— Конечно, — соврала она неизвестно зачем. — Вика тебя уже и кормит… Вижу, все у вас очень мило. Почему же ты всегда так рано приходишь? И ночевать у нее не остался ни разу.

— Я привык ночевать дома. А мой дом — здесь, — заметил Стас, беря с фортепиано старую газету. — Кроме того, не могу же я оставить тебя здесь одну.

— Я не маленькая, — сказала Кира, в который раз, глядя, как он кладет газету в одну из ниш шкафа и переносит на нее пластилиновых псов. — И уж в выходной ты мог бы позволить себе погулять и подольше.

— Я подумал, что тебе будет скучно сидеть здесь одной.

— Вика скоро начнет на меня обижаться.

— Не начнет. Она ведь тебе подруга — разве нет?

— Ну… это разные вещи.

— Не вижу разницы, — Стас поставил в нишу последнюю фигурку и вопросительно посмотрел на сестру. — Ну, так как — будешь чай?

— Честно говоря, не хочется, — пробормотала Кира зачем-то, хотя чаю ей хотелось — и даже очень.

— Ну-у, старушка! — Стас подмигнул ей, потирая чуть лоснящиеся от пластилина пальцы. — Смилуйся! Мне скучно пить чай одному.

— Ладно, полчашечки. И пару печенюшек. Можешь все подать на подносе.

Стас скорчил ей рожу и вышел из комнаты. Кира посмотрела на фортепиано, где лежал альбом с фотографиями, забралась с ногами в кресло и зябко поежилась. Ее пальцы потянулись к вырезу халата, чтобы потрогать кулон, но его там не оказалось. Кира уже успела забыть, что только что сняла его, и сердито посмотрела на свою пустую ладонь, потом снова поежилась, чувствуя, как начинают чуть побаливать кончики пальцев ног. Все-таки, очень холодно в этой квартире. Холодно и темно. И, порой, очень уныло. Веселому, жизнерадостному человеку трудно жить в таком месте. Внезапно Кира поймала себя на мысли, что сама становится похожей на эту квартиру, и даже пальцы ее теперь реже танцуют в воздухе. Неожиданно ей захотелось собрать свои вещи и уехать отсюда — со Стасом, без Стаса — неважно. Уехать и никогда не возвращаться. Она даже приподнялась в кресле, но тотчас опустилась обратно со смущенной улыбкой на губах. Уехать от родных стен? Зачем? Это все от одиночества. Она не привыкла быть одна. Да еще и постоянные странности кругом. В Симферополе она вела простую и понятную жизнь, в ней хватало и радостей, и огорчений, и очень даже плохих моментов, но в ней всегда было все ясно. Неизвестность — да, этого было в достатке, но странностей не припоминалось. Были широкие проспекты, были перекрестки и резкие повороты, но никогда не было темных закоулков, путанных дворовых лабиринтов. И никто никогда не смотрел на нее так, как до сих пор смотрят некоторые из соседей.

Кира схватила пульт дистанционного управления и включила телевизор так поспешно, словно это было некое чудотворное средство против мнительности, а то и паранойи. Перебрала каналов десять, наткнулась на один из своих любимых фильмов — французскую комедию „Великолепный“ и удовлетворенно вздохнула, откинувшись на спинку кресла. Вернулся Стас с чашками, и она встретила его благосклонным взглядом, приняла горячую чашку в ладони и уставилась в экран телевизора. Брат опустился в свое кресло, глядя в том же направлении, пару раз хохотнул, закурил и громко, со вкусом зевнул.

— Вика тебя утомила? — поинтересовалась Кира, не повернув головы.

— Перестань все опошлять! — буркнул Стас, и, слегка удивленная его тоном, она взглянула на него. Только сейчас Кира заметила, что брат заметно осунулся, тонкие черты лица стали еще тоньше, а в подглазьях залегли глубокие тени. Он сидел, сгорбившись и чуть наклонившись вперед, словно его неудержимо клонило к полу, а глаза, казалось, смотрели куда-то внутрь себя.

— Что с тобой, Стас? Ты плохо выглядишь. Ты не заболел?

Он вяло мотнул головой и снова зевнул, прикрыв веки. Его рука с сигаретой дернулась, в воздух взлетела чешуйка пепла и медленно опустилась на вытертый палас.

— Да нет. Просто устал. Уж не знаю, отчего… — Стас резко поднял руку и предупреждающе ткнул в сторону Киры торчащим указательным пальцем. — Только не начинай опять!..

— Это все твои ночные творческие посиделки! — осуждающе сказала она. — Ты совершенно не высыпаешься. Ложись-ка спать, я выключу телевизор…

— Не-не! — запротестовал Стас. — Досмотрю кино, тогда уж…

— Смотри, не кувыркнись на пол. Кстати, я нашла семейный фотоархив. Хочешь посмотреть?

— Ну, давай, — отозвался он без особого интереса. Кира вскочила, подбежала к фортепиано и взяла альбом.

— Вот! — она хлопнула альбом Стасу на колени, отчего тот охнул и чуть не уронил сигарету. — Странно, я нашла его между стеной и трюмо, в своей комнате.

— Наверное, завалился, — Стас зевнул, развязывая пыльный бинт на альбоме. Рука Киры сделала протестующий жест.

— Нет, похоже, его туда спрятали. Это…

— Ты опять за свое?! — глаза Стаса знакомо, сердито блеснули. — Страшная и ужасная бабка?!..

— Ты просто… — Кира осеклась. Стас продолжал пристально смотреть на нее.

— Что?

— Ничего, — сказала она с неожиданной кротостью и вернулась в свое кресло. В несколько глотков допила чай и закурила, глядя в экран телевизора и слыша, как рядом Стас шелестит фотографиями. Через несколько минут он с добродушной усмешкой заметил:

— Пеленки тебе очень идут.

— Тебе тоже!

Он снова усмехнулся и замолчал надолго. Увлеченная фильмом, Кира забыла о его присутствии, и только когда кино прервалось очередной рекламой, спросила, зевая и потягиваясь в кресле:

— Ну, и как тебе фотособрание?

Стас не ответил, и Кира обернулась, решив, что он вышел из комнаты. Но Стас сидел в кресле, выпрямившись и глядя перед собой застывшим, ничего не выражающим взглядом. Его губы были плотно сжаты, лицо казалось побледневшим и очень холодным — чудилось, дотронься она до него, и вместо теплой кожи ощутит под пальцами безжизненный лед. Альбом, закрытый, лежал у него на коленях.

— Стас?!

Он вздрогнул, и его глаза ожили. Теперь в них были смущение и странная злость, словно у человека, с которого, на виду у всех, свалились брюки.

— Не думал, что на меня это так подействует, — Стас похлопал ладонью по желтой замше обложки. Движение получилось удивительно бережным, осторожным, словно он боялся разбудить кого-то внутри альбома. — Мы, мама и… Знаешь, я ведь совсем не помню его лица. Почему-то так странно смотреть на него… теперь…

— Не понимаю, почему он не хочет… — Кира осеклась, и Стас понимающе кивнул.

— Давай не будем об этом, ладно? — он хмыкнул. — Так уж сложилось исторически. Не хочет со мной общаться — ничего, переживу. Мне хватит и тебя.

Кира улыбнулась, потом отчаянно зевнула, и Стас улыбнулся тоже.

— Это кто-то не хотел спать?

— Да, — она встала, зевнув еще раз. — Последствия великой уборки дают о себе знать. Ой, не могу, прямо глаза слипаются! Извините, Станислав Константинович, но я отбываю в постель. И тебе советую сегодня не засиживаться, а то, чего доброго, завтра за рулем заснешь и уедешь со своим боссом неизвестно куда, а то и въедешь.

— Ты удивительно оптимистичное создание! Что у тебя за манера из всех вероятностных вариантов выбирать самый худший?! — Стас с трудом, словно древний старичок, поднялся из глубин кресла и потянулся, хрустнув суставами.

— Я не в состоянии разводить дискуссию, — Кира сделала сонно-величественный жест. — Иди спать — и все тут!

Стас усмехнулся, но его лицо тут же стало очень серьезным.

— Знаешь, я, конечно, уже мозоль себе на языке натер извиняться за свою излишнюю опеку… Я понимаю, как тебя это раздражает, но… мне почему-то все время кажется, что ты куда-то денешься.

— Да пока не собираюсь… — Кира дружелюбно похлопала его по плечу, и Стас поймал ее руку и сжал пальцы.

— Кир, если у тебя вдруг возникнут… какие-то неприятности, если ты… хотя бы почувствуешь, что у тебя что-то не так… Ты ведь скажешь мне, правда?

Кира быстро взглянула на него. На мгновение Стас исчез, и на его место выступил темный силуэт человека, трясшего ее возле трансформаторной будки. Она приоткрыла было рот, но тут же захлопнула его, и только кивнула.

— Ты мне обещаешь?

— Ну конечно.

Стас вздохнул, и в этом вздохе ей почудилось недоверие, потом притянул ее к себе, крепко обнял и слегка качнул из стороны в сторону.

— Эх, Кирка, Кирка…

Она тоже обняла его, отчего-то чувствуя себя при этом немного неловко, потом чуть отстранилась и звонко чмокнула Стаса в колючую щеку.

— Спокойной ночи, братан!

— И вам того же, — он отпустил ее, потом приложил ладонь к глазам и картинно всхлипнул. — Что-то сегодня я излишне сентиментален. Уборка нанесла большой урон моей нежной психике. Очевидно, мне лучше больше ее не делать.

— Так вот к чему это все! — возмутилась она. — А я-то уж решила… Ладно же! В ванную после меня!

Шутливо отпихнув его, Кира вышла из гостиной, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. Спать хотелось отчаянно, и она лелеяла ожидание того момента, когда ее голова коснется мягкой подушки. Горячий душ разморил ее еще больше, и когда Кира добралась до своей комнаты, то уже едва держалась на ногах. Голову неудержимо тянуло вниз, глаза закрывались сами собой. Она сдернула с кровати покрывало, бросила его на стул, вытащила ночную рубашку, зевнула, сердито мотнула головой, развязала поясок халата, ткань легко соскользнула с ее плеч, и в этот момент железный подоконник содрогнулся от тяжелого удара, и раздался скрежет, словно по железу проехались чьи-то когти. Кира резко развернулась на пятке босой ноги, взмахнув другой в воздухе, и нога с размаху ударилась о стул. Ее движение было стремительным, и все же она едва успела увидеть, как за окном, наполовину закрытым шторой, проворно мелькнул темный бесформенный силуэт — ей удалось различить лишь острые торчащие уши и очертания вытянутой собачьей морды, по форме похожей на овчарочью. Можно было предположить, что это Лорд, но пес, только что заглядывавший в окно ее комнаты, никак не мог быть Лордом. Это был кто-то намного больше.

Кира запахнулась в халат и, придерживая его на груди и прихрамывая, подбежала к окну и с грохотом распахнула его, впустив в комнату сырой ночной воздух. Решетки мешали высунуть голову наружу, и она зло дернула их, глядя на прямоугольник света, лежавший на асфальте перед окном. Потом, не сдержавшись, крикнула в темный и кажущийся пустым двор.

— Еще раз появишься, и я тебе хвост оторву, чертова псина!

В зарослях сирени, окаймлявших соседний дом, хрустнули ветки, и тотчас же послышался короткий собачий лай, словно в ответ на ее угрозу. Звук был низким, мощным и показался Кире удивительно ироничным. Это разозлило ее еще больше.

— Он еще и издевается!.. — прошипела она и подалась назад, отпуская решетку.

— Что ты делаешь?!

То ли Кира слишком увлеклась исчезнувшим в полумраке чрезмерно любопытным псом, то ли Стас вошел в комнату со свойственной ему бесшумностью призрака, даже не шелестнув занавесью, но его тихий голос, раздавшийся рядом с ее ухом, напугал ее даже больше, чем недавний грохот за окном, и, вздрогнув, она дернулась в сторону, крепко стукнувшись бедром о батарею. На лице брата колыхались тени от шторы, вздуваемой ночным ветром, и оно казалось странно чужим и далеким.

— Что ты делаешь? — повторил он. — Ты же спать собиралась.

Растирая ноющее бедро, Кира коротко объяснила, что она делает, после чего раздраженно добавила:

— Что-то здесь все у меня, не как у людей. За другими мужики подглядывают, а за мной — какая-то псина!

Стас пожал плечами.

— Ну, может ему приглянулось такое симпатичное прямоходящее существо. Глядишь, и подарки начнет приносить — косточки, колбасные шкурки… — он поежился. — Ты б закрыла окно. Простудишься.

Кира внимательно взглянула на него, плотнее стягивая на груди халат. Порыв ветра взметнул штору, и она затрепетала между ними, и зеленые цветы и листья на ней словно полетели куда-то, отчаянно трепыхаясь.

— А что ты тут делаешь?

В его темных глазах что-то мелькнуло — то ли смущение, то ли негодование.

— Я шел в ванную и услышал грохот, а потом — как окно открывают…

— Ну и что?

Возле губ Стаса внезапно прорезались жесткие складки.

— К чему ты клонишь?

— Ты будешь прибегать каждый раз, как мне вздумается открыть окно или попрыгать на кровати, или уронить что-нибудь? — одна из ее рук порхнула было в воздухе, но передумала и снова вцепилась в отворот халата. — Это моя комната, Стас, и сейчас я тебя сюда не звала. Это именно то, что ты говорил об излишней опеке!

Его смуглое, с изящно прорисованными чертами лицо дернулось, и на какое-то почти неуловимое мгновение Кире показалось, что сейчас он залепит ей пощечину. Долей секунды спустя она уже изумлялась не только нелепости этой мысли, но и тому, что она вообще возникла. В глазах Стаса искрилась холодная обида — и не более того. Он коротко кивнул.

— Хорошо. Извини, что нарушил суверенность твоей территории без разрешения.

Резко развернувшись, Стас пошел к выходу, подчеркнуто громко хлопая задниками тапочек. Отбросил в сторону протестующе зашелестевшую бамбуковую занавесочку.

— Стас, я просто хотела…

— Я понял, что ты хотела! — перебил он, не оборачиваясь, и закрыл за собой дверь. Кира покачала головой, хлопнула ладонями по подоконнику и сказала самой себе:

— Общение двух дебилов!

Комната уже начала выстывать, и она закрыла окно. Но в совсем недавно окутывавшей ее плотной пелене сна образовались большие прорехи, и прежде, чем раздеться и юркнуть под одеяло, Кира, погасив люстру, еще минут десять стояла возле окна и смотрела то на громоздящиеся бесформенными глыбами заросли сирени возле соседнего дома, то, закинув голову, на колышущиеся ветви акаций, по которым растекался серебристый дрожащий лунный свет. А когда она, наконец, уютно умостила голову на мягкой подушке и выключила бра, вместе с тьмой на нее почти мгновенно навалился сон, словно снежная лавина, погребший под собой все, в том числе и призрачную странную тревогу, которой Кира никак не могла найти объяснение.

Ей снилось, что она то проваливается куда-то, то ее подбрасывает вверх, словно ее перекидывало между гигантскими холодными волнами. Ощущение от провалов было приятным, взлеты же вверх мучительными. Медленно, но верно мягкая пустота вокруг начала истончаться, и, в конце концов, Кира начала осознавать, что волны, столь привольно играющие с ее телом — это чьи-то руки, которые трясут ее, пытаясь разбудить. К тряске добавился постепенно нарастающий звук, все больше и больше похожий на ее имя, которое произносил чей-то знакомый настойчивый голос.

— Кира! Кира! Да проснись же ты! Кира!..

— М-м… — она с трудом разлепила веки, успела различить желтое пятно света и лицо Стаса над собой, тут же снова закрыла глаза, и ее опять невежливо встряхнули.

— Кирка!

Она начала отмахиваться, отпихивая от себя эти ледяные руки, мешающие ей провалиться обратно в сон. Тогда с нее сдернули одеяло, и на голые ноги плеснулся холод. Кира застонала, и ее руки слепо зашарили по кровати, ища край одеяла, чтобы натянуть его обратно.

— Кира, елки!

— Что такое?.. — пробормотала она, продолжая искать одеяло. Потом снова открыла глаза и опять застонала, когда в них ударил яркий свет. Ее веки неудержимо потянуло назад.

— Кира, просыпайся!.. — Стас встряхнул ее — безвольную и податливую, словно куклу. — Надо проснуться, Кира! У нас неприятности!

— Я не могу… — она вывернулась из его рук и шлепнулась лицом в подушку, блаженно вздохнула, почти сразу же проваливаясь назад в сон, но Стас опять выдернул ее оттуда и, удерживая, усадил на кровати.

— Просыпайся, просыпайся…

— Да… — Кира ткнулась лицом ему в голое плечо. — Сколько времени?..

— Два часа.

— Ты сдурел?! — сонно возмутилась она. — Мне на работу к девяти!

— Вставай!

— Да встаю, встаю! — Кира вяло оттолкнула от себя его руки. — Только не тряси меня больше…

Стас резко развернул ее и прислонил к стене, чтобы она не могла упасть. Кира зашлась мучительным зевком, потом пальцами раскрыла непослушные слипающиеся веки. Сфокусировала мутный взгляд на полуодетом Стасе, который выжидающе стоял перед кроватью, снова зевнула, откинула голову и стукнулась об стену. Сон не желал отпускать, обнимал, обволакивал, тянул обратно на подушку, но даже сквозь него она чувствовала, что в комнате сильно пахнет горелым.

— Что случилось? Пожар?

— Накаркал-таки нотариус! — Стас стукнул зубами от холода, и только сейчас Кира поняла, почему его руки показались ей ледяными — они были мокрыми, и с кончиков пальцев капала вода. — В гостиной трубу прорвало! Вставай, помощь нужна!

Он повернулся и вылетел из спальни. Кира затрясла головой, потом похлопала себя по щекам, пытаясь прогнать сон, но он не уходил, стягивал веки, настойчиво увлекал прочь в мягкие глубины, и в голове крутилось только одно слово, словно заклинание…

…спатьспатьспать…

Почувствовав, что вот-вот сдастся и рухнет на подушку, Кира одним прыжком вскочила с кровати и тут же чуть не упала, запутавшись в ногах, ставших вялыми и чужими. Зевая и шатаясь, натянула халат поверх ночной рубашки, и пошла к двери зигзагообразным маршрутом. На ходу ее глаза снова закрылись, и она проснулась от того, что больно стукнулась лицом о дверной косяк.

— Черт!.. — пробормотала Кира, привалившись к двери и пытаясь прийти в себя. Еще никогда ей не было так мучительно тяжело проснуться.

Держась за стену, она добралась до ванной, открыла кран и плеснула себе в лицо щедрую порцию ледяной воды. Сон сразу же отпрыгнул в сторону, но все еще продолжал маячить где-то рядом, бродил вокруг кругами, словно акула, примеряющаяся к своей жертве. Кира еще раз окатила лицо водой и закрыла кран, дрожа от холода. В ванную ввалился Стас с ведром, почти до краев наполненным грязной водой, смерил Киру коротким раздраженным взглядом и вывернул ведро над унитазом.

— Проснешься ты, наконец?!

— Я просну… ах!.. лась…

— Где все тряпки?! Нужно много тряпок!

— Сейчас принесу, — она вышла из ванной и потянула на себя дверь кладовой. — Ты звонил в аварийку?

— Я не знаю телефона. Да и приедут они ночью, как же! Их и днем не…

— Обязаны!

— Ну да, конечно! — иронично отозвался он и исчез в комнате вместе с ведром. Кира включила свет в кладовке, опасливо огляделась — не сидит ли где наготове особо крупный паучий экземпляр, схватила ворох старых бабкиных платьев, сваленных на стопках пожелтевших газет, и помчалась в гостиную.

Стас на корточках сидел в дальнем углу возле слегка отодвинутого шкафа и выжимал в ведро насквозь мокрую тряпку. Палас был отвернут, являя на свет грязную изнанку, на полу хлюпало, а из-за шкафа доносилось тонкое и на редкость противное шипение. Кира заглянула туда и увидела, что из шва старой трубы во все стороны брызжут тонкие, со швейную иглу, струйки воды. Одна, изгибаясь широкой дугой, била в стенку шкафа, другие — в сторону окна, и по обоям уже расползлось огромное мокрое пятно, все ближе и ближе подбираясь к розетке.

— А ты не пробовал его перетянуть? — деловито спросила она, и Стас, вскинув голову, одарил ее кислым взглядом.

— Конечно нет — зачем это? Мне в кайф тут полоскаться в два часа ночи! Такое развлечение!.. Разумеется, пробовал! — он кивнул на разбросанные по полу инструменты. — Не выходит ни хрена! Труба как решето! И так по-дурацки устроена, что даже тряпку на нее не примотаешь — сваливается — и все тут!

Кира свалила принесенные платья на пол, Стас подхватил их и начал забивать в щель между шкафом и стеной, хрипло ругаясь и стуча зубами.

— Вода-то ледяная! Отопительный сезон, блин!

— И ведро не подставить! — Кира хлопнулась на колени, помогая ему. Пальцы у нее тут же занемели от холодной воды. — Что же делать?!

— Ты позвонишь, наконец, в аварийку? — осведомился Стас, прижимая тряпку к трубе. — Или позовешь их из окна?!

— Ах, да… — она метнулась в коридор. Схватила телефонную трубку и застыла в задумчивости, потом набрала номер тети Ани, и через десять гудков та отозвалась далеким сонным голосом. В ответ на вопрос Киры она растерянно сказала:

— А я не знаю. Ты узнай по… да нет, сейчас не скажут… Слушай, у Веры была записная книжка, я помню… там все службы были записаны. В коридоре, в тумбочке всегда лежала… в верхнем ящике, кажется. Зеленая книжка с белой розой на обложке.

Кира рванула на себя верхнюю крышку тумбочки, позабыв, что с ней нельзя обращаться так бесцеремонно, и нижняя крышка немедленно отворилась следом и с размаху треснула Киру по и без того ушибленной ноге, и она взвизгнула в трубку, чуть не уронив ее.

— Чем ты там занимаешься?! — раздраженно спросила тетя. — Ты нашла книжку?

— Да, — простонала Кира, вытаскивая из ящика зеленую книжку и листая ее свободной рукой. — А что там должно быть написано?

— Аварийная служба теплоэнерго… Кира, ты как дитя!

— Да, да… Ладно, все…

— Не забудь взять у них справку для комиссии — что это был необходимый ремонт…

— Они не дают таких справок.

— Придумай что-нибудь! Давайте, смотрите там… чтоб квартиру не попортить! А то… — тетя Аня резко замолчала, потом негромко откашлялась. — Ладно, пока. Позвонишь.

— Квартира… — проворчала Кира, кладя трубку и торопливо пролистывая похрустывающие, склеившиеся страницы. — А то, что мы испортимся от холода…

Какой-то листок выскользнул из книжки и порхнул на пол, следом полетел другой. Не взглянув на них, Кира продолжала пролистывать страницы, ища нужный телефон. Мимо в ванную пробежал Стас, расплескивая почти полное ведро, и она с тревогой бросила взгляд ему вслед.

Отыскав нужный телефон, Кира торопливо набрала номер, путаясь замерзшими пальцами в дырочках диска, и через какое-то время в трубке кто-то тяжело вздохнул и осведомился:

— Ну, а у вас что?

Кира объяснила. Голос некоторое время молчал, и когда Кире уже начало казаться, что их разъединили, сказал с легким оттенком сочувствия.

— Ну, пока ничем не могу помочь. Машина на аварии на другом конце города. Как освободятся — пришлю.

— А это примерно через сколько? — упавшим голосом спросила она.

— Через час — не раньше.

— А другой машины у вас нет?

— Нет, конечно, — не без юмора отозвались в трубке.

— А если… мы бы такси вызвали.

— Для кого? Работников двое всего, я ж говорю — и они на аварии.

— А вы не умеете?

— Я не умею, — обиделся голос, после чего добавил: — Я диспетчер. Адрес говорите.

Когда Кира сообщила адрес, голос в трубке снова стал сочувственным — и даже больше, чем раньше.

— Ну, тогда и не удивительно. Это она у вас еще долго продержалась. В этих домах вообще… Ну, ждите, короче.

Кира положила трубку, и тотчас Стас крикнул из комнаты.

— Ну?! Что сказали?!

— Ждать сказали. Где-то через час.

Стас чертыхнулся, и в гостиной что-то грохнуло. Кира зевнула и наклонилась, чтобы собрать выпавшие из книги листки. И медленно выпрямилась, держа их в пальцах — обрывок какой-то записки или письма и маленький человеческий профиль, искусно вырезанный из черной бумаги. Очень знакомый профиль. Ее.

Кира ближе поднесла его к глазам, улыбаясь слегка умиленно. Да, никаких сомнений. Ее нос, ее губы, ее линия лба, ее подбородок, ее длинные косы. Маленькая Кира, нарисованная ножницами — чудо, так восхищавшее ее в детстве. Единственное бабушкино умение, вызывавшее у нее восторг. Кира перевернула портретик. На обратной стороне, когда-то белой, а теперь ставшей грязно желтой, стояли кривые цифры — 1982. Двадцать три года назад! Целая вечность! Странно, что Вера Леонидовна сохранила его. Неужели она все-таки испытывала к внучке какие-то чувства? И почему нет портретика Стаса? Кира встряхнула книжку, но оттуда больше ничего не выпало. Может, был, да затерялся?

Она осторожно положила бумажный профиль на место и взглянула на обрывок бумаги, исписанный торопливым мелким почерком, чем-то напоминавший ее собственный.

…видела и знаю, что тебе надо. Так что…

…как хочешь, тебя больше нет для меня…

…лизишься к моим детям — я тебя удавлю…

Кира изумленно вскинула брови. Кто это писал и кому? В шутку или всерьез?

Приблизишься к моим детям — я тебя удавлю.

Это было написано для Веры Леонидовны? Они со Стасом ведь тоже когда-то были детьми… Почерк отца она знает… Может, это написала ее мать? Да нет, не может быть! А может, это написала сама бабушка? Нет, ведь Рая была единственным ребенком.

Впрочем, с таким же успехом ее семья могла вообще не иметь отношения к этой записке. Возможно, Вера Леонидовна нашла ее и спрятала. Она ведь была любопытной. Очень любопытной…

Она слишком презирала людей и в то же время слишком ими интересовалась.

Конечно, все это теперь не имеет никакого значения — большая часть вещей теперь не имеет никакого значения… и все-таки кому адресованы эти странные строки?

Кира так увлеклась, что вспомнила о прорванной трубе только тогда, когда Стас снова прошел по коридору с наполненным ведром и на полпути к ванной остановился, сурово глядя на сестру.

— Я разбудил тебя не для того, чтобы ты украшала собой прихожую. Я рассчитывал, что ты мне поможешь.

— Я помогаю, — поспешно сказала она, бросила книжку на тумбочку и побежала в гостиную, услышав, как Стас скептически хмыкнул за ее спиной.

За время ее отсутствия струек, брызжущих из прохудившегося шва трубы, прибавилось, в углу стояла лужа, уложенные поверх тряпки промокли насквозь, и вода ползла к завернутому паласу. Кира отодвинула кресла и завернула палас еще дальше, потом сморщила нос. Тухловатый запах в комнате заметно усилился, а из мокрого угла им прямо-таки несло, живо вызывая в памяти картину вывалившегося из цветочного горшка сгнившего, облепленного личинками яйца.

— Ты чувствуешь запах? — спросила она у Стаса, когда он, вернувшись, с грохотом поставил на пол ведро.

— Разумеется, чувствую! — буркнул он, выжимая тряпку и не поднимая головы. Под его смуглой кожей перекатывались небольшие, но крепкие мускулы. — Вода протекла за доски, и крысиные мумии или что там валяется, намокли. Честно говоря, сейчас мне на это наплевать! У нас проблема посерьезней несвежего воздуха!

Стас бросил тряпку в угол и взял другую, сквозь зубы выцеживая ругательства в адрес аварийки, прохудившейся трубы, изготовителя трубы, железа, из которого она сделана, строителей, отопительный сезон, изобретателя системы отопления, работников РЭПа и всех их родственников и друзей, и вскорости начал уже взбираться на такие высоты, что в нынешнем несчастье оказался бы обвиненным непосредственно сам господь бог, недоглядевший при сотворении мира за состоянием трубы в квартире номер восемь.

— Ты злишься, — наконец констатировала Кира, выкручивая тряпку до боли в запястьях.

— Ничего я не злюсь! — зло отозвался Стас, хватая следующую тряпку. — Мне некогда злиться!

— Злишься, злишься…

— Знаешь что?!.. — он резко развернулся, и Кира встретила его раздраженный прищур широко раскрытыми честными глазами.

— Что? — кротко спросила она, потом быстро, по-кукольному, захлопала ресницами. Стас мотнул головой, дернул сжатыми губами, потом фыркнул и легко пихнул ее плечом.

— Работай давай!

— Слушаюсь, о, повелитель! — Кира вздохнула и потянула к себе очередную промокшую, ледяную тряпку. Пальцы ныли от холода, и она торопливо подышала на них, потом с тревогой взглянула на мокрое пятно, ползущее к розетке. — Стас, надо что-то придумать с ведром. Не можем же мы целый час, вот так, на карачках! Да и холодно.

— Час! Да ты оптимистка! Я меньше, чем на два, не рассчитываю! — Стас озабоченно посмотрел на ее побелевшие пальцы. — Ну, оставь, раз холодно, я сам буду. И вправду — еще простудишься.

— Да нет… Но ведро…

— Как ведро? Видишь — они же все в разные стороны, да еще и в стену бьют, вверх! — Стас встал, подхватывая наполненное ведро. — Не получится.

Дожидаясь его прихода, Кира снова попыталась приладить тряпку на трубу, но та проходила слишком близко к стене, шов был слишком низко, да и вторая труба, тянувшаяся рядом, мешала, и обмотать тряпку вокруг поврежденной было невозможно. Разозлившись, она швырнула тряпку в лужу, за что была наказана шлепком веера из ледяных брызг.

— А если они вообще не приедут? — мрачно спросила она, когда Стас вернулся и, кряхтя, опустился на колени. — Что тогда делать?

— То же, что и сейчас, пока вся вода из подъездного стояка не стечет к нам в гостиную через эти дырочки.

— А это долго?

— Полдня, не меньше.

— Господи! — Кира уронила тряпку и жалобно посмотрела на него. — Стас, ты ведь шутишь?

— Боюсь, что нет.

— Ну неужели совсем ничем нельзя замотать?!

— Говорю же, пробовал. Ничего не выходит, шов этот в неудачном месте, да и нужного материала нет. К тому же, — Стас виновато развел руками, в каждой из которых было по тряпке, — это не совсем мой профиль. Вот поведать про царствование, например, Митридата Шестого Евпатора — это пожалуйста…

— А во времена Митридата трубы не прорывало, что ли?! — она бросила тряпку и начала дышать на застывшие пальцы.

— Это ты у митридатовских слесарей спроси.

— Во всяком случае, к нему аварийная колесница мигом бы примчалась. При тамошних порядках античному РЭПу живо снесли бы головы. Тогда вопрос с кадрами просто решался. И с выговорами тоже.

— Боюсь, Кира, работники наших РЭПов любому Митридату сто очков вперед дадут! — Стас усмехнулся и принялся до боли растирать ее пальцы. — Слушай, бросай это дело — совсем замерзла. Займись лучше моральной поддержкой — сыграй там, спой чего-нибудь. Желательно, повеселее.

— Тогда менты приедут раньше аварийки.

— Не приедут, а придут, — поправил ее Стас. — Может, твоей глиной залепить?

— Не, отвалится, — Кира огорченно прищелкнула языком, наклонилась, разглядывая трубу уже в который раз, и вдруг ее лицо просияло, и она протянула:

— Слу-у-ушай!..

— Внимательно, — Стас отвернулся и снова занялся выжиманием тряпок. Кира вскочила, и ее руки исполнили в воздухе суматошно-восторженный танец.

— Мне нужен пакет! Есть у нас пакет?! Есть! Где?! На кухне!

Развернувшись, она, прихрамывая, вылетела из комнаты и спустя несколько секунд примчалась обратно с прозрачным целлофановым пакетом-майкой в руке.

— Отодвинься-ка, — Кира упала на колени рядом со шкафом, чуть ли не в самую лужу, потом торжествующе потрясла шелестящим пакетом перед лицом Стаса и объявила голосом ученого, совершившего важное открытие: — У него ручки! И они длинные!

— И что с того?! — с насмешливым интересом отозвался он, и Кира возмущенно дернула головой.

— Ты не понял?!

Она наклонилась к трубе и принялась возиться с пакетом, высунув от усердия кончик языка. Сложнее всего было протиснуть ручки пакета в узкую щель между трубой и стеной и затянуть их, как надо, но, сломав при этом ноготь, Кира все же добилась своего, и пакет оказался намертво примотан горловиной к трубе, так что весь прохудившийся шов оказался внутри него. Плененные струйки воды возмущенно забарабанили по натянувшимся полиэтиленовым стенкам, пакет начал наполняться, и Кира подхватила его, не давая сползти вниз.

— Подставь ведро! — крикнула она и острым ногтем указательного пальца проткнула в округлившемся под тяжестью воды дне пакета дырку, потом опустила пакет так, что он лег на край ведра. Вода весело устремилась через отверстие, и ведро начало медленно наполняться. Шумно дыша, Кира отвалилась в сторону, удовлетворенно созерцая свое творение.

— У нас два ведра — не так ли? — заметила она, обжимая намокшие полы халата. — Теперь мы будем просто менять их — и все! К черту тряпки! Мы даже сможем спокойно курить и вести светскую беседу в ожидании веселых аварийных мужчин!

— Черт возьми! — сказал Стас восхищенно и в то же время удрученно. — Слушай, а ты точно женщина?!

— Как будто бы, — Кира охлопала себя руками. — А ты полагаешь, что все женщины скудоумны от природы?!

— Не понимаю, как я мог до этого не додуматься!

— Ну, зато ты можешь додуматься до горячего чая — и как можно скорее, пока я буду переодеваться.

Они успели выпить полный чайник чаю, и Кира даже подремала немножко, уютно устроившись в кресле и укрывшись прихваченным с кровати покрывалом, когда раздался долгожданный дверной звонок. Громкий и дребезжащий, сейчас он показался райской музыкой.

— Я открою! — Кира слетела с кресла, уронив покрывало.

— Не забудь спросить „кто там?“ — крикнул вслед Стас, уносивший очередное наполнившееся ведро.

Подбежав к входной двери, Кира стремительно распахнула ее без всяких „ктотамов“, и свет из прихожей упал на лица двух мужчин с рабочими сумками, тотчас же заморгавших, словно потревоженные совы.

— Аварийку вызывали? — осведомился тот, который был повыше, вплетя в воздух запах свежевыпитого пива. В его голосе была отчетливая надежда, что за это время все успело решиться само собой, но Кира разбила эту надежду, приглашающе открыв дверь пошире.

— Еще как! Проходите. Прямо и направо.

Они грузно затопали в гостиную, печатая на линолеуме грязные следы. Кира захлопнула дверь и двинулась в кильватере, с надеждой глядя в спины, прикрытые старыми потертыми куртками.

Остановившись посередине гостиной, рабочие некоторое время с интересом оглядывались по сторонам, очевидно, ища прохудившуюся трубу, после чего один из них, высокий и остроносый, с жесткими седоватыми усами подошел к окну и сказал:

— Ну?

— Вон, — так же лаконично ответил Стас, ткнув пальцем в направлении ведра. Усатый наклонился и оглядел Кирино сооружение, после чего обиженно спросил:

— А это что?

— Сейчас сниму, — Стас присел и принялся развязывать ручки пакета. — Это мы для стока воды сделали.

— М-да, — заметил усатый. — Хе-хе.

Второй рабочий, с обветренным лицом, испещренным морщинками и красными прожилками, бросил на него рассеянный взгляд, но к шкафу не подошел, продолжая стоять посередине комнаты и сосредоточенно изучать выстроившиеся на полке Кирины компакт-диски — и делал это до тех пор, пока Кира, легонько постучав его по плечу, не сказала:

— Труба там.

— Да вижу, вижу, — раздраженно откликнулся он и неохотно подошел к коллеге. — Ну, чо там, Тём?

— Фонарик дай, — отозвался тот. Некоторое время они разглядывали трубу, после чего усатый сказал:

— У-у-у!..

— Да, — подытожил второй, после чего они оба выпрямились и некоторое время смотрели на выключенный телевизор. Затем усатый Тёма пожал плечами.

— Ну, что я вам скажу. Варить надо.

— И? — подбодрил его Стас.

— Ну, что… Вызывайте сварку с утра. Правда, и мы сообщим… но вот когда они приедут — неизвестно, очередь большая — по всем районам знаете сколько аварий?!

— А у вас разве нет сварки?

— Откуда — мы же аварийка. Это в ЖЭК надо, — Тёма зевнул и почесал затылок. — Ладно, сейчас воду спустим, тут больше ничего не сделать. Сань, пошли, колодец поищем… Холодно у вас как!..

Он развернулся и вышел из комнаты. Саня, слегка притормозив возле полки с дисками, бросил на нее последний заинтересованный взгляд, после чего торопливо пошел следом, и во всей его походке было явное облегчение. Стас и Кира озадаченно переглянулись, после чего Кира спросила:

— И что это значит?

— Я бы сказал, да звучит слишком некультурно, — устало ответил Стас и опустился в кресло. — В любом случае, похоже, работа на первую половину дня у меня отменяется. Шефа это не обрадует.

— Я тоже не пойду, — поспешно сказала она, и Стас хмыкнул.

— Тебе проще, там дядька.

— Ну, так я останусь, а ты иди.

— Нет, так не пойдет, — Стас поежился. — Они дверь не прикрыли, что ли?

Кира сбегала в прихожую и закрыла дверь, после чего они оба снова занялись выжиманием тряпок. Через пять минут в коридоре раздались шаги, и в гостиную вошел Тема. Снова глубокомысленно заглянул за шкаф, пожевал губами и повернулся.

— Ну, что я вам скажу… Сливного колодца у вас нет, так что надо ждать, пока вся вода не вытечет, и пытаться закрывать шов тоже смысла нет. Да и не получится это. А для сварки нужно, чтоб стояк был пустой. Так что ждите, пока вся вода не стечет…

— Как это нет сливного колодца?! — изумился Стас. — Разве так бывает?!

— Конечно! У вас по-другому воду спускают, так, — рабочий авторитетно покрутил в воздухе пальцами. — Короче, ждите, пока все не стечет, вот.

— Подождите, но это же черт знает сколько времени ждать! — возмутилась Кира. Он пожал плечами.

— А что я сделаю? Такая система.

— И вы совсем ничего не можете сделать?!

Тема ухмыльнулся.

— Я ж говорю, ждите. Что я тут сделаю? Сварщиков зовите.

— Что за прок от такой аварийки?! — зло произнес Стас, засовывая руки в карманы. — Вы же вообще ничего не сделали.

— Ну, если нет прока, так не надо было приглашать, — Тема зевнул, разглядывая обстановку. — Чего теперь-то?

— Знал бы — не приглашал! Считайте, и не пригласил!

— И нечего на нас набрасываться — не мы эти дома строили, — отозвался рабочий спокойно — казалось, его все это нисколько не задело. Кира зло швырнула мокрую тряпку на пол, и в тот же момент что-то щелкнуло, и свет в квартире погас, вызвав у нее испуганный вздох.

— Нет, ну только не сейчас! — возопил в темноте невидимый Стас, и Кира услышала, как он выбежал из гостиной.

— Чего это у вас? — удивленно спросили рядом.

— Пробки! — зло ответила она и побежала следом, вытаскивая из кармана зажигалку. Но в коридоре споткнулась о табуретку и чуть не растянулась на полу. Зажигалка выскользнула из ее пальцев и улетела куда-то в темноту. Она услышала стук доски о пол, потом злой голос брата.

— Кир, ты тут? Посвети мне! Ни хрена не видно!

— Сейчас, сейчас, — пробормотала она, ползая по полу и шаря по сторонам. Наконец ее пальцы наткнулись на зажигалку, она щелкнула ею, поднимаясь, и дрожащий слабый огонек выхватил из мрака Стаса, стоявшего под электросчетчиком с доской наготове.

— Ага, хорошо, — он вытянул руки, нажимая доской на кнопку. На кухне радостно забормотал холодильник, приветствуя возвращение электричества. Стас ругнулся, поставил доску на место и толкнул тихо колышущуюся взад и вперед входную дверь, отчего она с грохотом ударилась о косяк. Кира резко развернулась и метнулась обратно, только сейчас сообразив, что оставила в гостиной совершенно постороннего человека, который может воспользоваться удобным моментом и что-нибудь реквизировать.

Но, войдя в гостиную, она остановилась и недоуменно осмотрелась.

В гостиной никого не было.

Кира повернулась и окинула взглядом пустую столовую, потом быстро подошла к окну и заглянула за шкаф. Посмотрела на темноту за окном, разрезанную фигурными прутьями решетки, затем открыла шкаф и заглянула в него. Конечно же, это было глупо. Зачем рабочему прятаться в шкафу?

Он просто ушел и все. Пока они возились со светом. Дверь-то была открыта.

Но почему она не слышала его шагов? Он должен был пройти рядом с ней, и она бы обязательно услышала. Что же он — прокрался мимо в темноте? Зачем? Да и по их скрипучему, проседающему полу особо не прокрадешься. К тому же он бы обязательно наткнулся на нее, когда она искала зажигалку, если только у него не инфракрасное зрение.

Но если так, то куда он девался? Может, прошел на кухню или в ванную… Нет, не в ванную — она бы услышала, как открыли дверь. Значит, на кухню.

Кира повернулась и хотела было броситься на кухню, но в этот момент ее взгляд упал на противоположную стену, и она застыла, не сразу поняв, что привлекло ее внимание. Но что-то совершенно точно было не так, что-то изменилось… Узор на обоях, коричнево-желтый узор, что-то в нем было определенно не то… вернее, было лишним. Этого здесь не было раньше. И быть не могло. И только подойдя к стене, Кира поняла, что. Россыпь капель, маленьких блестящих капель густого темно-красного цвета, усеявших нарисованный цветок на уровне ее груди, и в каждой горел крохотный электрический отсвет. И пока она непонимающе смотрела на них, одна из капель поползла вниз, оставляя на обоях тонкий красный след. Кира поймала ее кончиком пальца и поднесла ближе к глазам, после чего, сморщившись, мазнула испачканным пальцем по обоям и вылетела из комнаты, зацепив по пути ковер на стене, отчего свет в гостиной снова выключился.

— Стас! Стас!

— Что?! — крикнул брат, выходя из кухни. — Я отключил холодильник, пока не разберемся с…

— Стас, его там нет!

— Ушел? — Стас машинально вытянул руки и подхватил Киру, чтоб она не налетела на него. — Ты чего?

— Он пропал! И там кровь на стене, Стас!

— Что? — ошеломленно переспросил он, не двигаясь с места, и Кира, схватив его за руку, потащила за собой.

— Пошли, скорей, Стас! Там кровь!

— Где?! — он сбросил ее руку и побежал в комнату.

— На стене, возле кресла!

Когда Кира вбежала в уже освещенную гостиную, Стас стоял возле стены, пристально вглядываясь в нее.

— Кровь! — с ужасом воскликнул он, хватаясь за сердце. — Господи, кровь!

Потом повернулся и уже обычным, спокойным и усталым голосом осведомился:

— Кир, какая еще кровь? Где ты ее увидела?

— Да вот же, здесь… — Кира подошла и ошарашено уставилась на совершенно чистую стену. — Подожди… только что я ее видела! Вот тут! — ее рука очертила на стене круг. — Такие мелкие капельки! Я же видела!

Стас посмотрел на нее с легкой тревогой.

— Но здесь ничего нет.

— Но я видела! — упрямо повторила она и взглянула на кончик указательного пальца. Он был чист… Ну конечно, ведь она его вытерла! — Мелкие такие капельки, прямо здесь… Кровь или что-то похожее… И где слесарь?!

— Ушел, пока я пробки включал, очевидно, — Стас посмотрел в угол, где мокли тряпки. — Ну и скатертью дорога! Толку от таких работничков! Готов поспорить, они даже и не искали этот чертов колодец! Вот…

— Как он мог уйти, что мы его не слышали?!

— Ну, вот взял и ушел! — Стас пожал плечами. — А что такого, не понимаю? Темно же было. Он уже все сказал — чего ему было тут торчать? Свет вырубился, и он вышел следом за тобой… Ты лучше проверь — может, он стянул чего — потому и шел так тихонько…

— Но на этой стене…

— Кир, ты же сама видишь. Это все от усталости. Тебе лучше бы прилечь, я сам справлюсь. Сейчас верну на место твое изобретение и…

— Может, он в ванной или влез в мою спальню? Я проверю… на всякий случай, — Кира бросила еще один изумленный взгляд на чистую стену и торопливо вышла. Через несколько минут она вернулась и сердито плюхнулась в кресло.

— Ну что, нашла коварного слесаря? — спросил Стас, уже возившийся в углу с пакетом. — Лучше проверь вещи, говорю же.

— Да на месте все — я и так вижу! — Кира хлопнула ладонью по ручке кресла. — Но как он все-таки мог… что это у меня — крыша едет что ли?

— Спать ложись, и крыша быстро вернется.

— Но я же видела…

— Ты и в ванной тогда кое-что видела, — напомнил Стас, не оборачиваясь. — От переутомления и не такие штуки бывают.

— Но я…

Звонок в дверь прервал ее слова. Кира вскочила и побежала в прихожую. Отчего-то ей хотелось, чтоб это оказался Тема. Но когда она увидела дверь, то увидела его коллегу, который выглядел еще более сонным, чем раньше.

— Это… — он пожевал губами, — а Тема у вас еще что ли?..

— Нет, минут пять, как ушел, — сказал Стас, появляясь за спиной Киры, и она вздрогнула.

— Да? — Саня зевнул. — Ну, козел!.. Ладно, пока!

Он повернулся и канул в подъездную темноту. Стас захлопнул дверь и повернулся к Кире.

— Ну, ты слышала, как я подошел?

— Нет, — мрачно ответила она, поправляя закрученные на затылке волосы, — но ведь он намного массивней тебя… и на нем были тяжелые ботинки.

— Ну не улетел же он?! — Стас снова начал раздражаться. — К тому же на окне решетки. Утек через канализацию?!

— Почему ты…

— Ложись спать, — он похлопал ее по плечу. — Чрезмерное бодрствование плохо сказывается на твоей нервной системе. Может, тебе еще чайку, пока ведро наполняется?

— Я и так выпила его на неделю вперед!

— Дело твое, — Стас пожал плечами. — Ладно, пойду развлекаться дальше.

Кира некоторое время смотрела на входную дверь, потом пошла в гостиную — так медленно, что Стас успел прикрепить пакет к трубе и вылить наполнившееся ведро. Ее голова сонно качалась из стороны в сторону.

Я видела это на стене, я что-то видела на той стене… и в коридоре тоже… над головой Стаса… это было…

Это было?

Это было похоже на…

Это было?

Я не помню, да я и не должна этого помнить, потому что я хочу спать, спать… Он ушел, он просто ушел, и меня это не касается.

Стас сидел в своем кресле, положив подбородок на переплетенные мокрые пальцы и закрыв глаза. За шкафом приглушенно шипело, весело журчала стекающая в ведро вода и, несмотря на то, что окно было плотно закрыто, комнату наполнял холод. Мерно и безжалостно щелкал маятник настенных часов, перебрасывая секунды в прошлое.

Кира села в кресло, потом поежилась и подобрала ноги под себя. Холод был таким густым, что, казалось, его можно потрогать, сжать в пальцах, и на ощупь он будет как желе. На мгновение ей почудилось, что волосы Стаса искрятся от инея, но это был всего лишь отсвет от лампы. Кира взглянула на стену рядом с креслом, потом негромко спросила:

— Думаешь, я заболела?

Стас медленно повернул голову, открывая глаза, и из них на нее взглянуло что-то далекое, одинокое и глубоко несчастное, но тотчас в них словно захлопнулась тяжелая дверь, и сверху опустилась штора непонимания.

— Ты о чем?

— Ну, как…

— А-а… Ну, я ж не врач. Говорю же, это от усталости, к тому же ты так толком и не проснулась, — Стас потер щеку, покрытую черной щетиной. — Иди спать, я сделаю все сам.

— Нет, так не пойдет, — Кира подняла с пола покрывало и свернулась в кресле калачиком. — Давай по очереди — я полчаса посплю, потом ты… Только обязательно разбуди или я тебя прокляну!

Стас улыбнулся одними губами, снова отворачиваясь к окну.

— Стас, а долго еще ждать?

— Я же говорил — пока вода не закончится или чудо не произойдет.

Чудо произошло в девять часов утра, возвестив о себе звонком в дверь, и вслед за Стасом в гостиную вошел ангел, принявший облик полного, добродушного мужичка средних лет в старых штанах и толстом свитере, обтягивавшем его внушительный животик. Грохая разбитыми сапогами по проседающему полу, ангел подошел к окну, содрал с трубы пакет, окинул ее критическим взором и осведомился:

— И всего-то?! Аварийка, говорите, была?

Кира и Стас наперебой сонно заговорили о визите аварийки, и ангел оборвал их громким смехом.

— Вот козлы! Нет колодца… конечно, они его не искали! Чего его искать — он в огороде за домом! Облом им просто лезть было, вот что! Только мне работы добавили! Ладно…

Он с грохотом поставил на пол свою сумку с инструментами, извлек какой-то сверток и, кряхтя, полез за шкаф, небрежно отодвинув в сторону ведро. Через минуту прохудившийся шов был плотно и надежно перетянут, и вода перестала течь.

— И что дальше? — недоверчиво спросила Кира, кутаясь в покрывало. Ангел вылез из-за шкафа и отряхнул мокрые руки.

— Ну, сейчас воду спущу, а потом заварим.

— А сколько часов это займет?

Он снисходительно фыркнул.

— Ну, воде спускаться… ну минут пятнадцать, так что через полчаса мы придем со сваркой — как раз в соседнем доме заканчиваем. Вы пока тут водичку уберете… А работы тут… — ангел почесал затылок пухлой пятерней, — ну минут двадцать где-то, не больше. Короче, где-то через час и все. Потом закачаем обратно и проверим шов в течение дня. Конечно, если б они воду спустили, быстрей бы было.

— Вот уроды! — с чувством сказал Стас, и ему добродушно подмигнули.

— Я уже который год это твержу!