"Заговор" - читать интересную книгу автора (Рабб Джонатан)Глава 6Сара сидела в гостиничном номере, пробегая глазами страницу за страницей, настолько погруженная в это занятие, что, покончив с последней страничкой, принялась искать следующую. Наткнулась же только на заднюю обложку, на которой красовалась хорошо знакомая печать правительственного учреждения. — И все же это очень разрозненно. — Приятно убедиться, что вы еще помните о моем присутствии. — Стайн сидел рядом. — Я и не говорил, что тут полный порядок. Я говорил: это поможет. Целый час он провел, наблюдая за ней, то и дело пытаясь что-то разъяснить, заглядывая через плечо, только чтобы наткнуться на быстрый предупреждающий жест: не мешайте. Сосредоточенность ее была непроницаемой, а напряженный взгляд едва не гипнотизировал. То был урок анализа, урок искусства исследования, а преподавала его та самая женщина, которую он знал только как Убийцу Иорданскую. — Эти разделы были опущены в выданных мне копиях. Почему? — Вопрос слегка отдавал укоризной. — Притчард считал сведения слишком секретными. — Большая забота с его стороны. — Он так рассуждал, — сказал Боб. — Если мы снабдим вас полным досье, у вас не будет повода копнуть поглубже. Вы оказались бы в том же положении, что и мы. Он намеренно оставлял несколько неувязок и нестыковок, чтобы вам пришлось начать с самого начала, чего мы явно не могли больше себе позволить. — Этому я не верю. Не могу представить, чтобы О'Коннелл… — А он ни при чем, — встрял Стайн, прекрасно понимая, что собиралась сказать Сара. — И я ни при чем. С чего, по-вашему, я здесь? — Сара ничего не ответила. — Послушайте, я понимаю, у вас нет причин доверять… — Есть мысли о том, почему мистеру Притчарду понадобилось так повести игру? — Нет. — И вы абсолютно уверены, что вам он все показал? — Абсолютно уверен? — Стайн пожал плечами. — Неделю назад я сказал бы — да. А теперь — не знаю. Она повернулась к нему, слегка сбавив тон: — Честно говоря, я ждала Гала. Я про свое приглашение. — Понимаю… — Нет, не понимаете. — Сара помолчала. — Вы правы: вам я не доверяю… по той простой причине, что вы этого не понимаете. — А О'Коннелл понимает? — Не все, нет. — Она встала и пошла к выходу на балкон. — Но достаточно. — Послушайте, не я выбирал, посылать вас или… — Конечно, не вы. — Сара повернулась к нему. — Позвольте, я набросаю истинную картину. Никто из вас не понимал, что происходит и как это все увязать вместе, так что вы забросили в работу неизвестную величину. Неизвестной величине, Боб, отнюдь не нужны идеальные рекомендации и послужной список. На самом деле ей вообще никакие рекомендации не нужны. От нее лишь требуется поднять бучу, чтобы большие ребятки смогли разобраться, что за игра идет на поле. — Сара смотрела на Стайна в упор. — Что ж, игра идет довольно грубая, чуть грубее, чем любой из нас ожидал. — Отворив балконную дверь, она радовалась ветру, ласкавшему ей лицо. — Стало быть, вы правы: для этого дела я была не лучшим выбором, если понятие выбора тут вообще применимо. Боб затих на какое-то время. — Нет, не думаю, что у комитета заведено предоставлять людям выбор. Сара обернулась: — Так поэтому вы тут, Боб? Все из-за этого? Вам позволили копнуть чуть-чуть поглубже, и теперь вы ощутили себя ответственным? Если вы тут поэтому, от вас будет мало проку. — Здесь я, мисс Трент, вот почему: думал, у меня есть кое-что нужное вам. И еще: показалось, будто вы просите о помощи. — Слова лились, их поток направляло сдерживаемое напряжение. — Может, я и не прав, только мне безразлично, чувствую я себя ответственным или нет. Не хотите принимать меня в свою игру, дать поиграть на вашем грубом поле? Ну, тогда я с радостью махну первым же самолетом в Вашингтон. Только не думаю, что в этом суть. По-моему, информация, которую я вам передал, соединенная с чем бы то ни было, что обнаружил Джасперс, может оказаться единственным средством отвратить этих людей от того, что у них на уме. Напор оказался неожиданным для Сары: подлинное чувство в человеке, на которого она смотрела всего лишь как на задергавшегося аналитика, которого вода накрыла с головой. — А приятно видеть, как под шкурой бюрократа кипит кровь. — Бюрократа? — Не волнуйтесь, ни у кого нет времени винить ни вас, ни кого-то еще. — Я не беспокоюсь. — Он поднял кофейник, взболтал остатки кофе в нем и направил в чашку черную как смоль струю. Хватило запаха, чтоб отказаться пробовать напиток на вкус. — Итак, точно: насколько важен Шентен? — Я дам вам знать. — Есть проблема, — заговорил Стайн. — Что у меня было, я вам дал. Потому, думаю, мы подошли к той части, когда вы ответите любезностью на любезность и просветите меня насчет того, что обнаружили вы с Джасперсом. Сара, обернувшись, посмотрела на сидевшего на диване Стайна. — А я-то считала, что вы разыгрываете доброго самаритянина! В голову не приходило, что вы ждете чего-то взамен. — Две головы лучше одной… что-то в этом духе. — Наверное. — Сара села рядом и изобразила милую простодушную улыбку. — Но прежде нужно, чтобы вы кое-что для меня сделали. Полагаю, у вас есть доступ к моему досье. — Да, — ответил он. — Отлично. Тогда вам нужно будет уничтожить в нем несколько страничек. — Что?! — Стайн едва не выронил чашку с мерзким кофе себе на колени. — Вы хотите, чтобы я уничтожил совершенно секретные сведения, до которых и без того никто не в силах добраться? Зачем, черт возьми? — Доказательство, Боб. Доказательство. — Бросьте пистолет, иначе мне придется выстрелить доктору Джасперсу прямо в грудь. — Голос Ганса был резким, ни в голосе, ни в движениях, когда он, поднявшись, встал у двери, не было никаких признаков возраста — семидесяти с лишним лет. Ксандр стоял и молча слушал, как стукнул, упав на ковер, пистолет Ферика. Ганс шагнул вправо, не сводя глаз с обоих, и, дотянувшись до выключателя, зажег лампу. Оба пришельца тут же сощурились, заморгали, а Ганс рассматривал Ксандра, взгляд голубых глаз помягчел, даже потеплел, хотя это было не слишком уместно в сложившихся обстоятельствах. — Он кто? — спросил Ганс. Ксандр не сразу сообразил, что вопрос адресован ему, потом, повинуясь инстинкту, обернулся и посмотрел на Ферика, будто собирался описывать внешность агента. Но стоило ему пошевелиться, как Ганс предупредил: — Не двигайтесь, пожалуйста. Еще раз спрашиваю: он кто, доктор? Ксандр выдохнул, у него едва хватало сил проглотить слюну, до того ломило шею и затылок. Слова застряли в горле, бульканьем вырывались изо рта, подступала, поднимаясь из желудка, тошнота, в глазах стоял один только ствол револьвера. — Я Бруно Ферик, — донесся сзади ответ. — Мы здесь из-за манускрипта. — Манускриптов у меня много, — откликнулся Ганс, его голос был ровен и тверд, рука уверенно сжимала револьвер. — Ваше имя мне незнакомо, герр Ферик. Как вы оказались вместе с доктором Джасперсом? — Мы недавно познакомились. — Я и не знал, что он знакомится с людьми, носящими оружие. — В таком случае вы могли бы усомниться в собственном близком знакомстве с ним. — Не умничайте. — Ганс не выказал никаких эмоций. — Этот револьвер исключительно для защиты. Разговор двух природных немцев, обращающихся друг к другу по-английски, наконец-то вывел Ксандра из оцепенения. — Он мне помогает, — выпалил он. — Я не знал, что он вытащил пистолет. — Отойдите от моего стола, герр Ферик, — продолжал Ганс, предпочитая не обращать внимания на Ксандра. — Два кресла возле камина… прошу вас, господа. Ксандр с Фериком медленно пробирались через груды книг, заваливших пол, оба старались, чтобы руки их были хорошо видны. Ганс же в это время изогнулся позади стола, предусмотрительно встав перед собственным креслом, чтобы зажечь настольную лампу под абажуром с бахромой, при этом он не упускал из виду меньшего из гостей. Все трое сели. У Ганса появились первые признаки усталости — он рукой оперся о край стола. Ферик заелозил в кресле, вызвав у старого реставратора новый прилив сил: тот вновь поднял револьвер на линию груди. Не сводя глаз с рук Ферика, Ганс спросил: — О чем вы говорили, доктор Джасперс? — Эмиль, этого человека послали защитить меня. — А зачем специалисту по шестнадцатому веку нужна такая защита? Ваша работа всегда была интересна, но, скажем так, не грозила опасностью. — Отнюдь не моя работа грозит опасностью, и вам это известно. — Голос Ксандра снова окреп. — Речь идет об одиннадцати главах Эйзенрейха, которые где-то в этом хламе, иначе вы не целились бы моему другу в грудь. Ганс, помолчав, заметил: — Два человека посреди ночи проникли в мой дом — я просто стараюсь защитить себя. — И вы решили приготовить себе постель, прежде чем броситься в кабинет? — Ксандр поразился своей выдержке. — Думаю, едва ли. Вы когда спали последний раз? — Так вы теперь вдобавок и следователь? — Эмиль, Эйзенрейх у вас? Ганс взглянул на Джасперса: его глаза смотрели так же мягко, их теплота никак не вязалась с холодной реальностью револьверного ствола. Миновала почти минута. Ганс медленно опустил револьвер, по-прежнему крепко сжимая его в руке, и откинулся на спинку кресла. — Разумеется, он у меня. — Свободной рукой он уперся в стол, словно собирался встать, но вместо этого принялся оглаживать дерево, следя за движениями узловатых пальцев. Оторвавшись от этого странного успокоительного занятия, спросил: — А теперь я задам вам вопрос, который задаю себе вот уже два дня: почему это так важно? Ксандр взглянул на Ферика, потом на Ганса: — Это крупная находка… — Не надо обращаться со мной, как с ребенком! — вспыхнул Ганс, вставая из-за стола: первый выказанный им взрыв эмоций. Слова его звучали сердито, движения неистовы, сильны. — Первое издание Данте — вот находка. Хотя никому не придет в голову перевернуть ваш дом, чтобы отыскать его. И этого никто не делает. Он взял со стола газету и перебросил ее Ксандру, тот, неожиданно вовлеченный в действие, очень неловко подхватил ее. Кое-как сложив, взялся за первую страницу, забегал глазами по заголовкам в поисках ответа. — Не здесь, на третьей странице. — И Ганс мог быть нетерпеливым. — Внизу. Это из вчерашней «Альгемайне». Ксандр раскрыл газету. Со страницы на него смотрело лицо еще одного старого друга, Карло Пескаторе. Надпись под фото сокрушала еще больше: УЧЕНЫЙ НАЙДЕН В АРНО — ПОЛИЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТ СЛЕДСТВИЕ. — Это становится еще интереснее, — добавил Ганс. — Полиция утверждает, что его кабинет взломали, видны следы борьбы, компьютерные диски испорчены и, — тут он выдержал паузу, для пущего эффекта положив револьвер на стол, — двое неизвестных были замечены выходящими из дворика университета в день нападения, один из них с бородой. Мне эта деталь показалась странной. Ксандр раскрыл было рот, но замолк. А Ганс продолжил: — Как долго вы носите эту бороду, доктор? Ксандр поймал его взгляд: в голубых глазах не было ни мягкости, ни тепла. А он-то забыл про щетину у себя на лице, которая отросла за несколько дней, и его рука взметнулась, ощупывая щеку. — Это недавнее приобретение, — сказал Ферик, до того молча сидевший в кресле. — Ага, и я обязан верить слову человека с пистолетом? — Ганс вернулся к своему креслу, но предпочел в него не садиться. — Вероятно, теперь вам понятно, почему я ждал с револьвером в руках? Я получил Эйзенрейха — заметьте, только вторую половину, — и на следующий день человек, которому я сообщил о своей находке, поскольку он был одним из очень немногих, кто способен воистину оценить ее, оказывается мертв. Но умер он не в тот день. Нет, умирает он по крайней мере неделей раньше, примерно тогда, когда Лондон высылает мне книги для реставрации. Совпадение? Вероятно. Я глубоко обеспокоен утратой коллеги (странные обстоятельства огорчают не меньше), но еще не вижу поводов беспокоиться о себе самом. Затем, на следующий вечер, наш общий приятель герр Тюбинг извещает меня, что второй человек, которому я отправил письмо об Эйзенрейхе, приезжает в Вольфенбюттель (никакого уведомления о визите мне) и что он путешествует с компаньоном. Какой-то компаньон. Ездил ли он когда-либо прежде с помощником? Нет, сколько я помню, зато всегда говорил, как радуется он одиночеству поисковой работы. Более того, он звонит по телефону с вокзала в Геттингене — скоропалительное, в последнюю минуту, решение для человека, которого я привык знать как дотошно и тщательно все планирующего. — Допрос продолжался, на лице старика появились следы усталости. — И вот теперь, когда вы все-таки прибыли, вы вламываетесь ко мне в дом с человеком, у которого пистолет… а сами отпустили бороду. Эти вещи я не могу отнести к совпадениям. — Ганс взял револьвер и поднял его. — Вы — старый друг, однако старые друзья не ведут себя, как вы. В центре всего этого Эйзенрейх, Ксандр заговорил прежде, чем Ферик успел его остановить. — Потому, что есть очень влиятельные и способные люди, которые пытаются претворить эту теорию в практику. Взгляд Ганса сосредоточился на Ксандре. Почти минута прошла, прежде чем Ганс заговорил, голос его был сдержанным: — Тогда это куда хуже, чем я опасался. Пытаются или им удается? — Молодой ученый не ответил, и тогда Ганс кивнул, обратившись к Ферику: — Это, разумеется, объясняет, почему вы здесь. Сомнений нет, вы бы убили меня из-за книги. — Ферик ничего не сказал. — Я понимаю. Таких людей надо остановить, каких бы жертв это ни стоило. Надеюсь, вы с этим согласитесь, доктор. — Ксандр сидел молча, а Ганс открыл верхний ящик стола и убрал в него револьвер. — Очень не многим достало мужества принести эти жертвы пятьдесят лет назад. Не думайте, что ваш приятель безжалостен, поскольку он принимает бремя с таким легким сердцем. Смею вас уверить, что те, кто использует манускрипт, станут действовать с равным безразличием. — Они уже действуют, — ответил Ксандр. Ганс задвинул ящик. — Понимаю. Эта самая… первая попытка. — Он кивнул самому себе, потом поднял голову. — Манускрипт объясняет это совершенно ясно. — Некоторое время он выдерживал взгляд Ксандра, потом обратился к Ферику: — Можете забрать свой пистолет. Я не люблю, когда такие штуки лежат на виду. — Ферик, потянувшись, забрал пистолет, а Ксандр был не в силах отвести взгляд от старика, в пронизывающих глазах которого появилось больше собранности и решимости, понимание цели. Ганс опять заговорил, речь его была такой же сильной: — Первые девять глав, естественно, у вас? — Да, — ответил Ксандр. — И это может означать, что существует еще один вариант рукописи. — Еще два, — поправил Ксандр. — Один на немецком, другой на латыни. Люди, которых я только что упомянул, держат оба. — И им, разумеется, не терпится заполучить третий. — Это, — заговорил Ферик, засовывая пистолет в карман, — как раз и продолжает беспокоить меня. Зачем им все эти хлопоты из-за других вариантов? Из того, о чем доктор рассказал мне, ясно, что теория полна обобщенных предложений, рассчитанных на процесс, для создания которого потребуются годы и годы. В теории этой, однако, нет никакой подробной детализации. Только общие места: что они намерены делать, что они проделали, сколько народу потребуется, сферы, где надлежит создать хаос, и так далее. Но если теория не извещает нас в точности, как и, что еще важнее, когда им заблагорассудится привести схему в действие, то ценность манускрипта ограниченна. Он дает общий взгляд, но ничего конкретного, ощутимого, ничего определенного, необходимого для каждодневного процесса, какого, как мы должны предполагать, они придерживаются. Они знают, что манускрипт не способен раскрыть детализацию, — почему же так важно, отыщем мы любые другие варианты или нет? — Вы сами ответили на свой вопрос, герр Ферик. — Первый проблеск улыбки коснулся лица Ганса. — Совершенно несомненно, в манускрипте есть что-то, что дает искомую вами детализацию. В противном случае, как вы говорите, не было бы никаких причин проявлять такой интерес ни к вам двоим, ни к нашему дорогому другу Пескаторе. — Ганс повернулся в кресле, коротко взглянул на Ксандра и открыл ящичек внизу стола. Вынул небольшую книжку, цвет которой и переплет разглядеть в ярком свете было трудно. Ксандр вскочил с кресла и принял книгу из рук коллекционера, в предвкушении раскрывая обложку. Сердце у него оборвалось, едва он увидел первые слова на странице: жирный умляутированный шрифт немецкой машинописи. Какое-то время он непонимающе таращился на книгу — Прочтите имя автора, — посоветовал Ганс. — Не совсем то, что вы ожидали. Волчий Лог, Монтана. 4 марта, 20.45 Час назад позвонили из Нового Орлеана, но звонок ничего не разъяснил: Си-эн-эн с шести часов показывала картинки разрушений. Старец не отходил от телевизора, изображение, заполнявшее экран, и восторгало, и возмущало его. «Слишком поспешно, — подумал он. — Все это слишком поспешно». Судьбе опять угодно испытать его решимость. Взрыв задумывался как составная часть завершающей стадии (вовсе не первой попытки), единичность, обособленность умалила его эффект. События, с которыми он координировался, не начнутся еще в течение трех дней, разрушение порта теперь не более чем случайный акт терроризма. И все же урок явно становился поучительным. Бернард Шоу через спутник интервьюировал торговых представителей из Аргентины и Чили, двух человек, все еще не желавших рассуждать о последствиях недавней катастрофы. — Насколько я понимаю, — говорил Шоу, — почти треть всей торговли с Южной Америкой ведется через Новый Орлеан. — Оба торгпреда согласно кивнули. — И если порт оказывается непригоден для коммерческого судоходства по крайней мере в течение десяти дней, по самым предварительным подсчетам, то это вызывает довольно интересные вопросы, господа. В сочетании с недавним крахом зернового рынка… Старец слушал вполуха, раздумывая о том, какова была бы реакция, если бы в течение нескольких часов после взрыва порта из строя вышли также ключевые железнодорожные и автомобильные артерии Среднего Запада. Какие бы это вызвало вопросы? Какого рода экономическую панику? Увы, этому не бывать: выбор времени оказался неверен. Теперь необходимо переосмыслить завершающую стадию и, вероятно, даже внести изменения в расписание. — Подтверждение? А это, черт возьми, что значит? Стайн был вторым, кто за последние десять часов выпытывал у Сары ответ на этот вопрос. — Мне нужно, чтобы кое-кто узнал, что случилось со мной после Аммана. — Вам нужно… — Они в любом случае собираются заполучить мое досье. Поверьте мне. Стайн покачал головой: — Хотите уверить меня, что есть утечка? Самое большее десять человек имеют доступ… — Поверьте мне, — перебила она его. — Беда в том, что в отчеты включены наблюдения за моим выздоровлением, а они содержат сведений больше, чем мне хотелось бы, чтобы попало в руки наших друзей. Там психологические отчеты… — Я знаю, что это такое. — Здорово. Тогда вам не составит труда отыскать мои. — Сара встала и пошла к кровати, где стояла ее сумка. — Вовсе никакого труда. Всю последнюю неделю ваши хранятся у меня в кабинете. На лице Сары промелькнуло удивление. — Это удобно. Могу я спросить — зачем? — Я люблю знать, с кем имею дело. Возясь с молниями на сумке, она спросила: — А сколько копий в ходу? — Ни одной. — Еще удобнее. — Удобнее для чего? — спросил Стайн, в голосе которого послышалось нетерпение. Сара как ни в чем не бывало обернулась к нему: — Тут перечень четырех разделов: дата и час записи… Мне нужно, чтобы вы… избавились от них. Потеряйте их. — Что?! — На их месте напишите все, что вам угодно. «Пациент невменяем» или «Необходим покой. Процедура отменена». Все, что они и впрямь писали в те дни, когда считали, что лучше меня обуздать. — Сара на мгновение умолкла, взгляд ее устремился в невидимую точку. В сознание прорвались голоса прошлого, видения кровати, связанных кистей рук, шприцев, наполненных… — Все, что вам угодно, и ровно столько, чтобы не выглядело, будто есть пробелы. Затем суньте их обратно и верните досье. — Она протянула лист бумаги: — А это даты… — Погодите. — Стайн крутился, следуя взглядом за Сарой. — Вы не только хотите, чтобы я подделал нечто, чего мне и видеть не положено, так вы еще хотите, чтобы я это вернул и кто-то другой этим воспользовался? — Качая головой, он потянулся за кофейником. — Если вам хочется, чтобы я хоть что-то из этого проделал, то улыбочкой вы не обойдетесь. Мне нужны ответы. — Нет, не нужны. — Сара застегнула все молнии и вернулась к дивану. — В тех наблюдениях содержатся сведения, которые обратят в бессмыслицу все мной задуманное. Эти люди должны поверить, что я из их стана: Вотапек уже убежден. Мое досье, в нынешнем его виде, подорвет эту позицию. — Понимаю. А я получу какое-то представление о том, чего искать? Сара положила листок перед ним: — Вот перечень. Стайн тряхнул головой и откинулся на диванные подушки. — Уверен, все это прекрасно, но это не то, о чем я спросил. Не забывайте, я видел досье. Сара внимательно посмотрела на аналитика, на лице ее не было и тени былого, такого недавнего очарования. — Следуйте перечню. И все. — Семь лет — большой срок, чтобы помнить точные даты, какие вам приспичило изъять. — Поверьте мне, Боб, — выговорила она холодно и четко, — я ничего не забыла и не забуду. — О, у меня нет сомнений, что даты верны. Я только думаю, не могло ли что-нибудь проскочить во время других процедур. Я же говорил: я читал эти отчеты. Кажется, я понимаю: вы хотите, чтобы я убрал… — Тогда к чему все эти вопросы? — К тому, что мне нужно знать зачем. Вы не хотите говорить мне, чем занимается Джасперс, какое отношение ко всему этому имеет манускрипт, почему столь велика роль Шентена, — отлично. Почти все это я могу принять, потому что по какой-то неведомой причине я действительно верю: вы знаете, что делаете. Но мальчиком на побегушках не стану и в дело это ни за что не войду, коль скоро вы не верите мне настолько, чтобы дать хоть что-то, с чем я мог бы работать. Единственное, что я хочу знать: что в семилетней давности бреднях накачанного наркотиками, полумертвого, слегка психопатичного агента может привести в ужас людей вроде Тига? Что содержится в этом досье, чего не вижу я? Сара, прежде чем ответить, выжидала, глядя ему в глаза. — Они рисуют полную картину, а я не могу позволить, чтобы Эйзенрейх увидел ее. — Почему? Сара снова выждала. — Ладно, Боб… Я хочу, чтобы они узнали, что я злилась, чувствовала себя преданной, выискивала… что-то, что придало бы смысл всему, что откалывалось от меня. Но я не могу позволить, чтобы они узнали почему. Я не могу позволить, чтобы они прочли, сколь ненавистен мне хаос и структуры, привнесенные им. Страницы бесконечных бредней. Если они их отыщут, то поймут, что я ставлю этих тигов, седжвиков, вотапеков и шентенов ничуть не выше сафадов, людей, считающих себя вправе уничтожать, дабы навязать жизни свое видение упорядоченного мира. Вы читали досье, Боб. На этих страницах я олицетворяю то, что они ненавидят и чего боятся. Я — голос разума. Стайн сидел молча. Потом заговорил: — И эти люди способны сотворить такую кутерьму? Сара по-прежнему стояла у окна. — Как сейчас в Вашингтоне дела, Боб? — Что? — На прошлой неделе, Вашингтон. Это была их разминка. Еще вопросы есть? Стайн замер, уставившись на нее в нерешительности, потом глаза у него полезли на лоб. Сара молчала. Он взял лист бумаги, который она оставила на столике, заговорил, просматривая записанные номера: — Есть министерский самолет, вылетающий в девять двадцать. Я успею вернуться в Вашингтон через три с половиной часа. — Быстро, ничего не скажешь. — Он летает по-настоящему высоко и по-настоящему быстро. — Спасибо вам. — Слова были искренними: признание настоящей нужды, чего Сара не позволяла себе уже очень давно. Может, О'Коннелл и не единственный человек в КПН, кому она могла довериться. Стайн свернул листок, положил его в карман. — Остальное я оставляю вам. — Сара решила помочь Бобу укладывать бумаги ровными стопками, но на полпути к дивану услышала приглушенный стук в дверь. Легкий удар, не больше, но от его звука оба замерли и повернули головы к двери. Сара сразу предостерегающе вскинула палец, показывая Стайну: тихо. — Да? — воскликнула она спокойно, хоть и нетерпеливо. Еще два легких удара. Сара взглянула на вновь обретенного наперсника, лицо которого посерело, а руки крепко сжали папки. Сара взмахом руки показала: берите с собой и — на террасу. Потом медленно подошла к двери. — Кто там? Ответа не последовало. Она посмотрела в глазок: виден был пустой коридор. Отступила, выждала момент и быстро распахнула дверь. В стороне, вжавшись в стену, стоял высокий, поразительно красивый мужчина, густые седые волосы зачесаны назад, открывая высокий лоб, шитый на заказ костюм сидел безукоризненно, широкие плечи, тело поджарое, хорошо сложенное. Игра с дверью ничего не дала: человек ничуть не утратил самообладания, а Сара только что заметила второго человека в глубине коридора. Человек возле двери взглянул на нее, а затем мимо нее в комнату: взгляд цепкий, настороженный, а для прикрытия — отработанная улыбка. — Мисс Трент, я Лоуренс Седжвик. В городе вы, полагаю, для того, чтобы увидеться с одним моим знакомым. Ксандр уставился на имя. — Я эту книжицу хранил почти тридцать лет, — сказал реставратор. — Должен сказать, что особого внимания ей не уделял, если не считать того, что это, я убежден, единственный экземпляр. — Он подался вперед и кивнул, указывая: — Как видите, она все еще в машинописном виде, а стало быть, является рукописью, подготовленной к изданию, которая так и не вышла из печати. Очевидно, Гитлер решил, что ее не стоит издавать, и вся ирония в том, что эта книга — единственное из написанного его тупоумным идеологом, где заметна хоть какая-то логика. До вчерашнего дня я ее целиком не читал. — Ганс умолк, вытаскивая из ящика вторую книгу, намного больше первой. — Но вчера вспомнил об этом. — Он указал на книжицу в руках Ксандра и попросил: — Откройте третью страницу, где Розенберг сообщает об источнике своей нацистской мудрости. Вас это тоже весьма удивит. Ксандр исполнил просьбу, пролистал страницы неизданного труда и уперся глазами в такое знакомое имя. — Да, — подтвердил старик, — кто знает как, но манускрипт, должно быть, попал нацистам в лапы. Доведись вам прочесть розенберговский вздор, вы бы заметили, что он построен как своего рода график, детально расписанный процесс, следуя которому нацисты, еще не бывшие у власти, могли вызвать смуту, необходимую для того, чтобы выставить себя как единственно мыслимую альтернативу. Книгу Гитлер не издал, зато кое-какие предложения из нее наверняка запали ему в душу. Один из последних советов — поджечь рейхстаг. Его Гитлер исполнил в феврале тридцать третьего: завершающий акт перед тем, как он принял всю полноту диктаторской власти. — Расписание, — сказал Ксандр едва ли не самому себе. — Извините? — обратился к нему Ганс. — То, что, как я всегда считал, непременно должно быть в рукописи. Способ, каким можно все это привести в движение. — Ксандр обратился к Ферику: — Это то, о чем я говорил Саре в Нью-Йорке. Тогда это была гипотеза. Теперь же, — он посмотрел на Ганса, — вы говорите мне, что Розенберг использовал манускрипт, чтобы сотворить руководство для наци по приходу к власти. — Один из возможных способов прихода к власти, — поправил Ганс. — Я не утверждаю, что в этой книге в подробностях расписаны все конкретные шаги, предпринятые между 1919 и 1933 годами. Но интересно то, что первые десять страниц этого двадцатистраничного труда посвящены первым тринадцати с половиной годам этого самого сообщества, в то время как вторая половина вся целиком охватывает период менее трех месяцев. Первая часть книги есть не что иное, как славословящая история группы совершенно ненормальных людей до момента, когда они взяли власть. С другой стороны, вторая половина — это разделы, представляющие собой упомянутое вами расписание. И как раз эти разделы, уверен Розенберг, он и позаимствовал у Эйзенрейха. — А эта, вторая книга? — спросил Ксандр, указывая на том в руках Ганса. — Ах да, эта… — Ганс улучил минуту, чтобы разгладить ткань книжной обложки. — Эта, как и та, что вы держите в руках, подарки от Пескаторе. Давно подарил, много лет назад. — Он положил книгу на стол. — Вам известно, что Карло был отличным ученым, но не принадлежал к тем, кто впадает в сентиментальность от самих книг. Как только он завершал работу над каким-либо томом, он отсылал его мне. Его щедротами я собрал вполне приличную коллекцию, — взгляд на Ксандра, — всех, кто ссылался на Эйзенрейха как на источник. Вот это — трактат, написанный Айртоном,[21] участником заговора Кромвеля еще со времен Долгого парламента. И он тоже пишет краткую книжку о наилучших способах сохранения царства и также устанавливает расписание, следуя которому Кромвель мог завладеть полнотой власти. Вы как, начинаете улавливать связь? Ксандр закивал в такт собственным мыслям, которые все отчетливее сводились воедино по мере того, как Ганс говорил: — Этот вариант, хотя и куда более четкий, нежели хилые потуги Розенберга, как вы можете представить, тоже так и не был осуществлен. Что приводит нас к этому. — Ганс в третий раз залез в ящик стола и достал небольшой, переплетенный в кожу томик с ясно различимым гербом Медичи. — Другие я перечитал, только когда ее получил, два дня назад. По-моему, у вас есть подходящее к случаю выражение: «что-то щелкнуло». Наткнулся вот здесь, в середине заключительной главы. — Ганс раскрыл книгу, пролистал до конца и прочел, напрягая зрение: — — Готов согласиться с вами, герр Ганс, — ответил Ферик, — но, мне кажется, есть более веская причина, заставляющая их нервничать. — И какая же? — спросил сидящий за столом. — А такая, что их пугает не столько то, что доктор может по фрагментам воссоздать это расписание, сколько то, что он вообще до него дознается. — И почему так? — произнес Ганс после некоторого молчания. — А потому, что если доктор Джасперс установит связь между их расписанием и планами нацистов, тогда, само собой, ему окажется довольно легко, опираясь на известный манускрипт, выставить этих людей как современных последышей фашистов. В комнате повисла тишина, но вот глаза Ксандра широко раскрылись, и, повернувшись к агенту, он выдохнул: — Ну конечно же! — Суть прояснилась. — Не имело бы значения, правда это или нет, главное, чтобы люди поверили, что связь существует. Добраться до их плана, представить его как правнука плана Розенберга — и люди Эйзенрейха предстанут не чем иным, как очередным неонацистским отребьем. — Мысль захватывала все больше. — Не будет никакой нужды лезть в дебри теории: обособленность, обман, сферы. Взять и связать их с тем, от чего люди приходят в ужас. — И вновь что-то поразило Ксандра. — Вот отчего они и пустились во все тяжкие, стремясь отыскать остальные экземпляры: знают, что из них эта связь выводится. Они знают, что мы могли бы их изобличить. — Именно, — изрек Ферик. — Мне пока не очень ясно, — признался Ганс. Ксандр посмотрел на старика и пояснил: — От нас требуется только одно: представить эти несколько книг и увязать их с людьми, владеющими манускриптом, — остальное сделает пресса. Телевидение, газеты, радио. Разоблачение — даже наспех слепленное разоблачение — штука грозная. Эти люди благоденствуют под покровом тайны. Увяжите их вот с этими книгами, и, какой бы непрочной ни была эта связь, они утратят два существеннейших основания для успеха: возможность обманывать и способность внушать доверие. Мы находим их расписание, стыкуем его с трудами Эйзенрейха и Розенберга — и все их построения летят в тартарары. Ганс взял со стола две книги и сказал: — Если вы правы, тогда то, как они понимают эти трактаты, и является их ахиллесовой пятой. Не успел он произнести эти слова, как резкий скрип петли нарушил тишину погруженного во тьму дома. Звук донесся снизу, напомнив о кухонной двери. Ферик тут же выхватил из кармана пистолет и знаком показал Ксандру с Гансом: гасите свет. Вскочив на ноги, он схватил кресло с высокой спинкой, на котором сидел, и рванул мимо Ксандра к двери. Шаги слышались уже на лестничной площадке, когда Ферик захлопнул дверь и подпер ручку спинкой кресла. В ту же секунду в коридоре дважды свистяще фыркнул снабженный глушителем пистолет, свинцом прошило дерево, Ферику, открывшему ответный огонь, острой болью обожгло левую руку, и он отпрянул от двери, уже пробитой пулями с обеих сторон. Бросив взгляд влево, агент увидел, как Ксандр, держа в руках сумку для компьютера, куда были аккуратно уложены три книги, пробрался к окну и полез на покатую крышу. Ганс недвижимо сидел в своем кресле, на лице его появилось выражение непонятной невозмутимости, когда дверь прошила вторая волна пуль. Ферик быстро прикрыл старика своим телом: вокруг них взрывались фонтанчики книжного крошева и штукатурки. Обернувшись, агент снова выстрелил, и сдавленный вскрик за дверью подтвердил, что на сей раз пуля попала в цель. Ферик отпрянул, прикрытый им Ганс остался невредим. Старик пошарил в верхнем ящике стола, вытащил револьвер и связку весьма потертых ключей. Сунув Ферику в руку цепочку с ключами, губами изобразил: Скользнув через стол к окну, он оглянулся, прежде чем ступить на крышу: Ганс застыл в прежней позиции, сильные пальцы нажали на курок, вызвав бешеный шквал огня, лишенный глушителя револьвер громыхнул, как только первый из нападавших вломился в дверь, попавшие ему в голову и грудь пули отбросили тело, и оно мешком сползло по стене. Миг спустя град пуль ударил Гансу в грудь, тело его забилось об обшивку кресла, голова упала набок, а окаменевший взгляд уставился в пустоту. На мгновение он задержался на Ферике, и лишь топот ног в коридоре заставил агента отвернуться. Отстреливаясь, Ферик пролез в окно, по рукаву пальто темными струйками текла кровь, холодный воздух приятно освежал после душной комнаты. Справа его поджидал Ксандр, сумевший добраться до конца крыши. Ферик видел, как ученый спрыгнул на землю, упав на бок, по-прежнему прижимая к груди сумку с книгами. Ферик прошептал ему с крыши: Старенький «сааб» рванул с места, двигатель взвыл от натуги, по металлу лязгнули пули, заставив Ксандра пригнуть голову до самой рулевой колонки. Глянув в заднее окно, он увидел, как с ближайшей крыши спрыгнули два человека — старые знакомые по университету во Флоренции. Лысый гигант сразу вскочил на ноги и открыл огонь по машине. Бородатый корчился от боли на земле, обхватив руками ногу. Ксандр видел, как лысый гигант обернулся и дважды выстрелил другому в голову. — Нет, вы это видели?! — У Ксандра перехватило дыхание, он перевел внимание на дорогу впереди, не заметив болезненного выражения лица Ферика. — Веди машину! — донесся сзади приказ, потом послышался звук рвущейся материи: Ферик зубами оторвал лоскут от рубашки, чтобы перевязать рану. — Выезжай на шоссе. — Позади вспыхнул яркий свет, свет фар быстро приближавшейся машины слепяще-белым лучом ударил в зеркальце заднего обзора, на мгновение затмив Ксандру зрение. — Дай руку. — Что? — Руку! Руку дай! Ксандр протянул руку через спинку сиденья, Ферик тут же сунул меж двух пальцев лоскут оторванной материи: — Затяни. Ксандр налег на руль, плечо напряглось в попытке помочь, липкая кровь залила пальцы, когда он, заметив на дороге знакомое название, инстинктивно заложил крутой поворот, от которого Ферика отбросило в дальний угол, но лоскут удержать удалось. — Сделай милость! Гляди в оба на дорогу. — Еще один приказ сзади, где Ферик продолжал перевязку. — Мы так на автобан выскочим. Километров через десять-двенадцать. Ферик не ответил, он завязал лоскут и откинул руку. Ксандр, высвободившись, взялся за руль. — Книги и компьютер у вас? — Да. — Все внимание на дорогу. Свет сзади заливал теперь весь салон «сааба», Ферик перезаряжал пистолет, водитель же другой машины, высунувшись в окно, выпустил в них всю обойму. Заднее стекло разнесло вдребезги, осколки чудом не задели Ферика, зато Ксандр почувствовал, как зазубренное острие впилось в правую лопатку. Стало еще больнее, когда Ферик выдернул осколок. Не тратя времени на очистку окна, Ферик тоже выстрелил, попав в переднюю левую фару и вынудив машину ехать зигзагами. — Теперь он попытается нас догнать. Держитесь середины дороги. Не раздумывая, Ксандр перевел машину на осевую, боль в лопатке стала ноющей, дорога запетляла, когда они выехали из жилых кварталов. Доведя скорость до восьмидесяти, он ощутил, как от напряжения кузов заходил ходуном, от тряски Ферика непрерывно шатало туда-сюда. Минуту спустя, когда дорога, выпрямившись, пошла мимо полей, садов и огородов, Ферик снова прицелился в догонявшую машину, которая была теперь от них всего футах в тридцати. — Он нам по шинам будет стрелять. Виляй! Ксандр исполнил, пустив ход машины вразнобой с прерывистыми хлопками выстрелов, эхом отдававшихся в ночном небе. Удар сзади толкнул Ферика на спинку сиденья Ксандра, бампер врезался в бампер, скорость на мгновение упала, но сбить с дороги тяжелый «сааб» преследователю было явно не по зубам. Ксандру припомнилась недавняя гонка: горы Флоренции, черный «мерседес». Казалось, это было много месяцев назад. Промелькнул знак «Кассель», до автобана оставалось не больше минуты езды. Вдали забрезжило сияние огней, а машины все мчались наперегонки по узкой полоске шоссе. Дальше дорога расширялась и шла четырьмя рядами, где задняя машина легко могла подойти вровень. Приближаясь к въезду на магистраль, Ксандр заметил, что вынужден уходить все дальше и дальше от пандуса, единственной своей надежды уйти от второй машины, которая упрямо подбиралась к нему слева. В самый последний момент он переключился на третью передачу, машина зашлась в визгливой агонии, когда он всем телом навалился на руль, прикидывая идеальное время маневра, чтобы проскочить на магистраль, не оставив Эйзенрейху места попасть туда следом. И тут Ферик метнулся вперед, ухватился за руль и вывел машину снова на малую дорогу. — Да вы что?! — Сопротивляться не имело смысла: пандус остался далеко позади, дорога опять сужалась, а вторая машина все так же держалась на хвосте. — Нам же удалось. Автобан — и никакого Эйзенрейха. — Очень скоро эта машина окажется на мониторах полиции! — орал Ферик, перекрывая завывания двигателя. — Плюс на автобане пришлось бы ехать бок о бок, и у нас не было бы никаких шансов. Ксандр снова переключился на четвертую, на какое-то время увеличив расстояние между машинами. Ферик, прицелившись, выстрелил, и пуля разнесла вторую фару. Пытаясь перекричать свист пронизывающего ветра, Ферик спросил: — Вам эта округа знакома? — Нет, — проорал Ксандр через плечо, — но минут через пять мы въедем в какой-нибудь городок! В этот момент лобовое стекло будто паутиной покрылось: шальная пуля пробила дыру чуть пониже зеркальца. Ксандр, переключая скорость, старался не думать о том, насколько близко к голове пролетела пуля; неожиданно рядом промелькнула нога Ферика, стекло вылетело из пазов, скользнуло по багажнику и разлетелось вдребезги, упав на асфальт. Порыв холодного ветра хлестнул Ксандра по лицу, воздух, забивая ноздри, затруднял дыхание. Мимо мелькнул указатель на Зальцгиттер, Ксандр не успел разглядеть, значилось на нем три или восемь километров. Слева раздался пронзительный свисток. Ксандр повернул голову и увидел поезд, замедлявший ход: его следующая остановка была на городском вокзале. Ферик тоже взглянул влево, потом наклонился к уху Ксандра: порывы ветра летели через салон с такой силой, что расслышать говорящего было невозможно. Все же долетело слово «вокзал», да и Ферик указывал Ксандру на поезд. Он кивнул. Стали попадаться дома, первые после Вольфенбюттеля, городок быстро приближался. Ферик опять прицелился в машину сзади: правая передняя шина взорвалась лохмотьями резины, стальной обод заскрежетал по твердому покрытию дороги. И все же машина двигалась, ее не дрогнувший водитель произвел не менее сокрушающий выстрел по «саабу». Машину так встряхнуло, что Ксандр, взлетев над сиденьем и с маху ударившись головой о крышу, на миг выпустил руль из рук. Около свалки на въезде в Зальцгиттер Ферику удалось произвести еще один, последний выстрел, поставивший точку в погоне. Вторая передняя шина разлетелась в клочки, шедшая позади машина уже не могла держаться на дороге, ее радиатор ушел влево, и наконец, протаранив несколько стоявших у обочины автомобилей, она остановилась. Впереди в двухстах ярдах по дороге поджидал вокзал, свисток останавливающегося поезда милосердно заглушал перестук заднего колеса. В тридцать секунд Ксандр с Фериком выскочили из машины, прихватив компьютерную сумку, меж тем как поезд медленно-медленно стал отходить от станции. Рванув из последних сил, оба взлетели по ступеням на платформу и, припустив вдоль поезда, на бегу вскочили на площадку между двумя вагонами. Живописная местность стала проплывать мимо со скоростью сорока пяти миль в час. Ферик сразу сбросил рюкзак, стянул пиджак и откинул в сторону. Затем достал две куртки и протянул одну Ксандру. Облачаясь в чистые, без единого пятнышка куртки, они не обменялись ни единым словом. Вскоре оба сидели в пятом вагоне поезда, направлявшегося во Франкфурт, и с облегчением убедились, что они одни. А на вокзале лысый, морщась от боли в колене, хромал по платформе, не сводя глаз с удаляющихся огней поезда. Выхватив из кармана сотовый телефон, он стал набирать номер. Сара отступила, приглашая гостя войти, Седжвик, кивнув, прошел мимо нее. Второй человек, сложив огромные ручищи на поясе, отчего пиджак затрещал в плечах, остался в коридоре. Взгляд его неотрывно следил за тем, как женщина закрывала дверь: угрюмое и недвусмысленное предупреждение, что хлипкая перегородка будет легким препятствием, если окажется, что его присутствие в номере необходимо. Защелка клацнула, Сара повернулась и увидела, что Седжвик устроился в номере, как у себя дома, и улыбается. — Надеюсь, я вас не отрываю, но другого времени попасть в эту часть города у меня сегодня не нашлось бы. Вы, несомненно, ждали Йонаса Тига. — Его самоуверенность служила естественной защитой от любой неловкости, случись ей возникнуть. Связанный с Эйзенрейхом теми же честолюбивыми устремлениями, что и Вотапек, он, однако, далеко от него ушел, меньше заботясь о том, чтобы скрывать собственную кичливость. — Я никого не ждала. Улыбка не покидала его губ. — Йонас в последнее время не очень-то любит появляться на людях. Затруднительно, если учесть успех его телешоу. — Осмотрев комнату, гость повернулся к Саре, держа руки в карманах. — Не ожидал, что застану вас одну. Времени он не терял. Сара ответила улыбкой на улыбку. — Не думала, что вы вообще будете меня ожидать. — Мисс Трент, — все еще дружелюбно проговорил он, — тот факт, что вам позволили покинуть остров, означал лишь то, что следующую остановку вы сделаете либо здесь, либо в Новом Орлеане. Вы приехали не для того, чтобы повидаться со мной, вот я и пришел к вам. Сара внимательно смотрела на этого человека. Весьма ловок, оказывается, ничуть не осторожничает в ответах, не чувствует никакой нужды скакать вокруг да около, нанося мелкие удары. Всего в одной походя брошенной фразе обозначил положение их обоих, не боясь раскрыть свою роль наряду с ролью, отведенной ей. Оценивая качества Седжвика, Сара понимала, что с ним еще важнее хранить выдержку, которая так удручала Вотапека. Седжвик должен увидеть собственное высокомерие отраженным в ней. — Принимая во внимание, что о контакте речь не идет, мне придется считать, что вы держите под колпаком нашего друга с острова? Не очень-то здорово у нас с чувством сопричастности к одной команде. Глаза на миг вспыхнули, улыбка все так же играла на губах, когда Седжвик направлялся к дивану. — Просто на удивление, мисс Трент! — Как вы меня нашли? — Ей нужно было переключить скорость. — Это труда не составило. — Без слежки за мной? — Сара качала головой, усаживаясь. — Я этим давно занимаюсь, и либо ваши люди сверхмастера, либо я что-то пропустила. Улыбка стала шире. — Уверен, вы ничего не пропустили. — Седжвик окинул взглядом комнату. — Этот человек, которого я ожидал застать здесь, кто он? — Это не ответ на мой вопрос. Как? — А я считаю, что ответ. — Седжвик сел. — Как я сказал, мы вас поджидали. А его как раз и не ждали: немного буен и приметен. Вы не находите? Не составило труда вчера вечером взять его под наблюдение в аэропорту и сравнительно легче, чем было бы с вами, проследить. Он остановился здесь, и мы ждали. — Седжвик улыбнулся довольно снисходительно. — Не надо беспокоиться, ваши таланты, несомненно, так при вас и остались. Еще раз: кто он? Отвечая, Сара разглаживала юбку: — Вы меня удивляете. Я бы сочла, что узнать — Такого рода вещи мы с Антоном даже не обсуждаем, мисс Трент. — Седжвик закинул ногу на ногу, смахнул пылинку с брюк. — И кстати, к вопросу о том, что контакт запрещен, — он покачал головой, — в этом на самом деле было бы не очень-то много смысла, вам не кажется? — Смысл, он в самом деле идет по высшей цене? Седжвик глянул на нее в упор, потом рассмеялся, отчего скулы у него приподнялись, превратив глаза в узкие щелочки. — Очень метко. Нет, не обязательно. Смысл — это как раз то, с чем мы, похоже, сражаемся. Но тогда Антон вам бы об этом сказал. — Я знала об этом задолго до того, как имела удовольствие испытать гостеприимство на острове мистера Вотапека. Манускрипт весьма откровенен в том, что касается хаоса, так же как, мне казалось, и запретов на контакт между… — Манускрипт, — перебил он, — ничего не говорит о зерновом рынке, а нам это удалось. — Тон его граничил с самолюбованием. — Нужно уметь читать между строк. Сара скрыла свое изумление. — Детали меня не интересуют, — ответила Сара тем же ровным голосом, что и прежде. — Я говорила об общей теории. Уняв смех, Седжвик с живостью уставился на нее: — Какая же вы загадочная, мисс Трент. Неудивительно, что он выбрал вас. — Вотапек? Снова сдержанный смех; отвечая, Седжвик запрокинул голову: — У Антона такого рода сведений нет. Нет, человек, который… — Седжвик умолк и взглянул на нее. — Вы его называете Эйзенрейхом? — Он подождал, ожидая ответа. Его не последовало, и Седжвик продолжил: — Немного театрально, но допустимо. Кажется, это ваши собственные слова: Сара уставилась Седжвику в глаза и, отвечая, смастерила на губах улыбочку: — Значит, все же держите под колпаком. Есть причина посвящать меня в это? — Кто это такой, мисс Трент? — Взгляд его утратил всякую просительность. — Человек, так много расспрашивавший о вас в аэропорту и тем не менее решивший не околачиваться поблизости и не заезжать за вами. Кто он? Я очень не люблю неувязок. Сара помолчала. — Он несуществен: источник, связь с былых времен в госдепе. — На том она и остановилась, предоставив Седжвику самому сводить концы с концами. — Былых времен? — В первый раз маска Седжвика дала трещину. — Я и не знал, что ваше сотрудничество завершилось. — Не завершилось. Просто изменилось направление работы, и, я надеюсь, те, на кого я работаю, в равной степени не осведомлены об этой перемене. Человек, который вас интересует, тоже работает на них. — И что заставило его прилететь сюда? — Последние события. — Какие, например? Никаких легких ударов, только инстинкт. — Нью-Йорк. Проулок. Они все еще пытаются разобраться. — Данный случай прост: недооценка. — Седжвик вовсе не колебался, давая ответ, как будто опять-таки предполагал такой поворот в разговоре. — Я понятия не имел, кто вы такая. И само собой, был еще Джасперс. Вы понимаете. — Сначала не поняла, нет. Могла бы ведь кого-то из напавших убить. А это бы неизмеримо осложнило дело. — Вероятно. — А Флоренция? Седжвик примолк, глаза его всего на миг сузились, на миг, который ушел на решение, прежде чем дать ответ. — Флоренция — это не моя забота. — Его отречение говорило слишком о многом, и Седжвик это знал, он на это рассчитывал. Он хотел убедить ее, что знал про Флоренцию все до мелочей, он отслеживал все, что случилось с Пескаторе, будучи, несомненно, в отдалении. — Тиг, — произнесла Сара, утверждая, а не спрашивая. — Он очень способный. И, подобно мне, он равнодушен к сюрпризам. — Значит, вы их сами устраиваете. — Он сыграл в открытую, ей следует проделать то же самое. — Зерновой рынок — это было… — Часть процесса. Свидетельство контроля. — Вашего контроля. А как же другие? Или нам следует быть готовыми к сольному исполнению? Седжвика столь явный укол оставил невозмутимым. — У них свои области приложения сил, у меня — своя. Неопределенность необходима в допустимой мере, мисс Трент, хотя может действовать угнетающе, если ее не взять под контроль. Я предпочитаю контролировать те ее аспекты, какие мне доступны. Они — аспекты, доступные им. Его целеустремленность, а может, и предопределенность, не оставляла места для сомнений. Одно дело — похваляться, и совершенно другое — предвидеть, предопределить. И каждый из них при любом обороте событий проявил недюжинные способности. Держать неопределенность под контролем. Хаос — в допустимой мере. Хаос — как средство. Вашингтон с Чикаго как рабочие схемы. Это было самое решительное оглашение их программы из всего ею слышанного, и Седжвик, похоже, воспринимал ее истину как само собой разумеющееся настолько, что мог отработанной улыбкой отрешиться от ее безумной решимости. — Мне казалось, что контроль и неопределенность взаимно исключают друг друга, — сказала Сара. — В таком случае вы не очень внимательно читали. — Седжвик бросил взгляд на часы. — К сожалению, нам придется продолжить эти ознакомительные выяснения попозже вечером. — Ознакомительные выяснения? — Выражение как-то не вязалось с обстановкой. — Вы прибыли сюда за подтверждением. — Он поджал губы. — Мы с Йонасом хотим быть для вас так же полезны, как и Антон. Ну, скажем, поздний ужин, через час. Он явно стремился унять не только ее беспокойство. Она донимала людей Эйзенрейха, заставляла их защищаться. Это было еще одним признаком слабости. — Согласна. С удовольствием. — Хорошо. У Йонаса довольно приличный винный погреб, который, надеюсь, скрасит все имевшие место неприятности. — Сара встала, а Седжвик, обойдя диван, направился к двери. Сара, чуть отстав, шла за ним. Открыв дверь, обернулся. — Ах да, кстати, — сказал он, указывая на человека в коридоре, — Джордж заедет за вами, чтобы мы избежали каких-либо недоразумений. — Еще улыбочка. Человек уже пристроился к Седжвику сбоку, когда тот, кивнув, направился к лифту. — Значит, до вечера. Минуту спустя, когда Сара вернулась в номер, плотно прикрыв за собой дверь, на балконе появился Боб Стайн. — Боже, вот проныра! — Стайн снова уселся на диван и выгнул спину, опираясь на подушки. — Стулья у вас не очень-то удобные. — Прошу меня извинить, но ничего не поделаешь. — Понимаю. — Боб пол ожил папки на столик. — Я и не знал, что настолько приметен. Хотя буен — это как-то чересчур. — Повернулся к Саре: — А что это за разговоры про зерновой рынок? Не хотите ли вы сказать… — Самолет, Боб. И наблюдения за выздоровлением. Это все, что должно вас волновать. Он по-прежнему смотрел ей прямо в глаза: — А вы позаботитесь обо всем остальном. — Ладно. Стайн медленно склонил голову: — Надеюсь только, что вы знаете, что делаете. По указанию Ферика Ксандр двадцать минут назад заснул, агент пояснил, что ему к такому не привыкать, а потому он вполне перебьется, даже несмотря на раненую руку: — Спасибо вам. Наверное, мне нужно было поспать. — Да. — Ферик не сводил глаз с вагонной двери, впрочем, без особой сосредоточенности ввиду явного отсутствия пассажиров. — К следующей станции подходим, пятой после Зальцгиттера. Ксандр уставился в окно, глаза различили смутные очертания города вдалеке, более четкое сияние огней по краям приближающейся платформы. Линии небольших кирпичных построек все четче выступали из тумана, когда поезд затормозил и звук скрежещущей стали прокатился по вагону. Ферик пригнулся поближе к окну, чтобы получше разглядеть станцию, но почти тут же отпрянул назад. Секунду спустя Ксандр почувствовал, что бледнеет. Там, на обоих концах платформы, стояли в ожидании два здоровяка: к лысому гиганту присоединился второй, с еще более внушительной фигурой. — Ложись! — шепотом приказал Ферик, и Ксандр послушно выполнил команду. Сам же агент, быстро миновав проход, уже скользнул на сиденье, где не было окна (с него удавалось, оставаясь незамеченным, видеть платформу), пока поезд проезжал мимо первого здоровяка. Ксандр распластался под окном, все внутри умоляло его хоть одним глазком взглянуть, однако страх прочно припечатывал к полу. Ферик продолжал следить за вторым здоровяком, стоявшим всего в трех вагонах от них: достаточно близко, чтобы заметить, как его голова почти незаметно повернулась, а потом опустилась в сдержанном поклоне. — Надо уходить. Вцепившись в компьютерную сумку, Ксандр последовал за ним в конец вагона. Поезд набирал ход, обоих качало из стороны в сторону, и Ксандр только теперь убедился, что левая рука Ферика повреждена серьезнее, чем сам агент признавался. Она висела плетью, бесполезная, пока они, минуя дверь за дверью, пробирались по пустым вагонам, хорошо понимая, что сеть вокруг них затягивается. На пятой открытой площадке между вагонами Ферик вдруг остановился. Завывания ветра перешли в сплошной визг, когда дверь за ними закрылась, не давая и словом перемолвиться. Ферик жестом велел Ксандру прижаться к стене вагона, затем указал на сварную лесенку, ведущую на крышу. Ксандр, ухватившись за цепное ограждение, смотрел, как взбирается по лесенке Ферик, прижав к телу левую руку. Минуту спустя он добрался до верха, втягивая голову в плечи от ветра, который едва не сорвал его с лесенки. Агент устоял, закинул ногу на крышу и быстро туда взобрался. Еще десять секунд спустя сверху появилась рука и взмахом пригласила Ксандра подняться. Поезд пошел на поворот, Ксандра швырнуло вперед, и он еще сильнее ухватился за цепь, служившую ему единственной опорой, чтобы устоять на ногах. Затаив дыхание, он, прижимаясь всем телом, миновал дверь и начал взбираться по лесенке. С каждой перекладиной ветер задувал все сильнее и сильнее, Ксандр вынужден был, как Ферик, действовать одной рукой, поскольку другая судорожно сжимала сумку. Через минуту он добрался до верха, и голову дернуло назад мощным потоком воздуха. Ксандр вскарабкался на крышу, плотно прижал сумку к себе, взгляд не отрывался от двери внизу, а ветер молотил со всех сторон. Почти три минуты оба, лежа, терпеливо выжидали, не промелькнет ли тень по открытому пространству внизу. Внезапный порыв ветра снизу… дверь открылась… и показалась здоровенная фигура, рука ступившего на площадку крепко прижимала к голове шляпу, которую ветер рвал с неистовой силой. Вдруг здоровяк споткнулся, его рука метнулась к двери в поисках опоры, стальная дверная ручка утонула в огромной лапище. Пригнувшись, он протиснулся в дверь и скрылся из виду. В тот же миг Ксандр, извиваясь, пополз к лесенке, но Ферик быстро поймал его руку и с силой прижал к крыше вагона. Подтянувшись ближе, Ферик поднял голову и приблизил губы к уху Ксандра. Ветер барабанил сверху, заглушая слова агента, но разобрать их все же удавалось. — Они… встретятся… посередине поезда… потом разойдутся… поодиночке… нам всего один останется. Ксандр кивнул, но тут порыв встречного ветра приподнял худенького агента, сдувая его с поезда. Ферик с силой вцепился в поручень, тянувшийся по краю крыши. В этот момент, повинуясь инстинкту, Ксандр налег плечом на спину Ферика, удержав агента от падения, но сразу ощутив пронзительную боль — напоминание об осколке стекла, впившемся в плечо. Ферик оглянулся на Ксандра, благодарно кивнул и дал знак возвращаться к лесенке. Три минуты спустя оба стояли по сторонам вагонной двери, ожидая возвращения своего преследователя. Для Ксандра последовавшие минуты обратились в вечность. Его донимала не просто физическая боль: саднящее плечо, замерзшие уши и лицо, — а еще и тревога, что этого последнего нападения ему не пережить. Никогда прежде не было даровано ему времени осмыслить свои поступки и возможности. Не было времени поразмыслить. А именно размышления и делали все это невыносимым. Ферик встал справа: негласное понимание того, что Ксандра должны увидеть первым, главная цель, соблазн обратить ловчего в ловимого. Ферику предстояло дождаться и напасть сзади. Оба осознавали, как нужно ему это преимущество: от его левой руки в схватке толку будет мало. Заря поднималась над горизонтом, новый день проступал сквозь густой туман, позволяя лучше видеть площадку. Дверь распахнулась, показалась огромная фигура. Ксандра он узнал мгновенно, руки вытянулись вперед в положение для атаки, плечи распрямились, и Ферик напал сзади. Того, что случилось дальше, Ферик не ожидал. Здоровяк с силой лягнул ногой, угодив агенту в солнечное сплетение и отбросив к железной стене. С той же силой он врезал Ксандру в челюсть, сбив с ног, а потом ударом под ребра уложил и Ферика. Ксандр, шатаясь, поднялся на ноги, видя, как здоровяк удар за ударом гвоздит Ферика в грудь. Поезд пошел влево, и Ксандр с маху ткнулся здоровяку в спину. Этого хватило, чтобы тот, потеряв равновесие, ухватился за Ферика как за опору, и всех троих отбросило к вагонной двери. Внезапно нога здоровяка взметнулась и ударила Ксандра в пах. От резкой боли тот сразу свалился на пол, а сумка грохнулась о площадку. Ксандр чувствовал, как первая волна тошноты подбирается к горлу, пока он силился уговорить себя схватить сумку. Он лежал опасно близко к краю, рука слабо сжимала нижнюю ступеньку лесенки. А над ним высился здоровяк с обмякшим телом Ферика в руках, окровавленная голова агента моталась из стороны в сторону. Одним коротким рывком здоровяк поднял ношу на вытянутые руки и швырнул Ферика в темную пустоту. Секундой позже Ксандр почувствовал, как стальная перекладина выскальзывает из руки. Рейнджровер удивил несказанно. Судя по пристрастию Седжвика к дорогим костюмам, Сара ожидала, что к гостинице подкатит роскошный лимузин или, на худой конец, приличный «мерседес». А вместо этого — четырехприводной вездеход, из которого вылез Джордж, чтобы помочь ей забраться на сиденье. Сара переоделась в темные брюки, простой жакет и полотняную блузку. Коль скоро суждено ей играть роль послушной мелкой сошки Эйзенрейха, убийцы в прошлом, нанятой исполнять его приказы, то и одеваться следовало соответствующе. Элегантно, но практично: достаточно, чтобы произвести впечатление и соответствовать образу, какой они, несомненно, увидели в ее досье. После часа езды Сара поняла, почему потребовался вездеход. Взбираясь в горы, похожая на грузовичок машина одолевала отвесные спуски и каменистые подъемы с поразительной легкостью. Они съехали с основной дороги, если ее можно было назвать таковой, не более пяти минут назад. Теперь на не слишком отдаленном гребне показался большой дом на ранчо Тига, омываемый потоком света. Когда дом предстал во всей красе, он оказался похож на набор прямоугольных кубиков, беспорядочно сваленных в кучу. Высокие, от пола до потолка, окна опоясывали все части здания, и из каждого уголка дома открывался завораживающий вид на раскинувшиеся по обеим сторонам холмы и горы. С севера и с запада деревья подступали вплотную к усыпанной щебнем подъездной дороге, а остальные их собратья отступили под гору. Тиг явно наслаждался уединением: его горное убежище было практически недоступно для незваных гостей. Они проехали по узкой полосе, которая отграничивала первозданную поросль от скошенной травы — явная печать порядка среди дикой природы. Даже тут, подумала Сара, людям Эйзенрейха нужно показать свою власть и способность держать все под контролем. Машина остановилась на верхней площадке, входная дверь располагалась в нескольких шагах ниже от дороги. Джордж выскользнул из кабины, обежал вокруг машины и протянул руку, помогая Саре спуститься на землю. Час с четвертью — от двери до двери. А казалось, что все это гораздо дальше. Оставив Сару на ступеньках лестницы, Джордж вернулся в машину и укатил к невидимому гаражу. Стоя одна, Сара немного полюбовалась видом, потом шагнула на первую ступеньку. Тут же дверь открылась, и фигура Седжвика появилась на свету. — А-а, мисс Трент, — произнес он, закрывая за собой дверь, — решили вкусить прелесть горного воздуха. Я частенько, ступив сюда, делаю то же самое. — Здесь прекрасно, — отвечала она, проходя мимо него в просторный холл, за которым, чуть ниже уровнем, располагалась гостиная. Холодный ночной воздух сменился запахом сосновых поленьев в камине. Очаг, устроенный в центре комнаты, перевернутой воронкой вздымался к куполообразному потолку на высоту двадцати футов. В стороне, справа у окна, на фоне звездного неба стоял Антон Вотапек, приветственно подняв бокал в сторону Сары. — Добрый вечер, мисс Трент. Не успела она ответить, как слева от нее из-за рояля появился второй мужчина, более крупный, с широкой грудью и толстыми пальцами. — Боюсь, мы не знакомы. — Он вышел в центр комнаты и улыбнулся. — Меня зовут Йонас Тиг, и я очень много наслышан о вас. — Идиот, что вы такое несете! — Голос звучал надтреснуто, но вовсе не из-за помех на линии трансатлантической связи. Ярость кипела на другом конце, лысый с сотовым отвел трубку подальше от уха, когда голос вновь загромыхал: — Что вам было велено сделать, Паоло? Убить их обоих? Нет! От этого вас настоятельно предостерегали. — Эрик тоже слетел. Они, наверное, поставили его в безвыходное положение… — Его в безвыходное положение? Вы ждете, что я поверю, будто трехсотфунтового здоровяка вынудили убить их? Это что еще за бред? — Линию забил кашель, затем хриплая одышка, прежде чем тирада была продолжена: — А манускрипт, записи? — Манускрипт? — Книги, книги! Вы слушаете, о чем вам говорят, Паоло? — А, манускрипт, книги… да. — Лысый заговорил быстро, пытаясь отвести грозу: — Они, должно быть, вместе с ними с поезда упали. К тому времени, как я добрался до вагона, там уже ничего не было. — К тому времени, как вы… — Очередная вспышка кашля. — Вы были не вместе? — Я… мы… нет, мы посередине встретились… — Довольно. — Выдержка вернулась к усталому голосу. — Вам надлежало оберегать Джасперса, а теперь… — В голосе звучала подлинная боль. — Вы беспредельно разочаровали меня. — Несколько секунд на линии царило молчание: человек собирался с силами и обдумывал следующий ход. — Паоло, мне необходимы эти записи. Мне необходимо выяснить, что он узнал. Теперь мне придется… — Он оборвал себя. — Сходите с поезда и отправляйтесь обратно в Вольфенбюттель. Убедитесь, что там заметены все следы. — А Эрик как же? И тот, другой? Как с Джасперсом? — Сходите с поезда и делайте, что вам говорят! — Ядовитая злоба зазвучала вновь. — Я пошлю кого-нибудь другого убрать за вами грязь. Связь прервалась. Паоло Вестути резко откинулся на спинку сиденья. Никогда он не слышал, чтобы старец так злился, никогда не слышал, чтобы тот так натужно кашлял. Но он выполнит, что ему велено. Как выполнял всегда. Неделя слежки, только чтобы упустить этого… Вестути закрыл глаза, и сразу перед глазами возникли двое, летящие с площадки: громадное тело Эрика, рвущее цепь ограждения, Джасперс, мертвой хваткой сжавший необъятную шею. Жуткая картина всегда будет стоять перед глазами, как и собственная пустая суета после того, как слишком поздно открыл дверь, как без толку глазел по сторонам, так ничего и не увидев, как ветер загнал его обратно под крышу безопасного вагона. Этот грех его заставят искупить. В этом Паоло не сомневался. Сара пристально взглянула в лицо Вотапека (не ожидала его увидеть), впрочем, взгляд ее был выдержанным. Потом повернулась к тому из троицы, кого знала меньше всех. — И я о вас наслышана, мистер Тиг. — Седжвик вытянул руку в сторону ступеней. — Даниила в львиный ров? — спросила Сара. — Даниила? — Седжвик улыбался, спускаясь вслед за Сарой в гостиную. — Едва ли, мисс Трент. Вы, похоже, не из той породы, что взывает к богам о спасении. А мы, — он остановился у бара, взял два бокала с шампанским и подал один ей, — мы не звери. — Не к богам, Лэрри, — сказал Вотапек, — к единому Богу. С большой буквы. Вот во имя чего готов был умереть Даниил — во имя своего единого Бога.[22] Я прав, мисс Трент? Взяв бокал, Сара одарила улыбкой самого щуплого из троих. — Помнится, Даниил выжил. В этом суть истории. Прямота Сары оказала должное воздействие. Вотапек с Седжвиком переглянулись и засмеялись, Тиг, хоть и более сдержанно, присоединился к ним секундой позже. Сара пошла к окну. Она почти не сомневалась, что люди Эйзенрейха приняли ее за свою. Добродушное подшучивание, попытка устроить новому сотоварищу радушный прием — все тайные признаки самоуверенности и участия. И все же ощущение неловкости не покидало ее. Эти люди готовы ввергнуть страну в хаос, рады окунуть новое поколение — запрограммированное поколение — детей в пустоту, ими же созданную. Тут легкий треп с шампанским, похоже, вряд ли уместен. Сара посмотрела в окно. Прямо под ним (комната выступом висела над склоном горы) уходил вниз обрыв, покрытый смешанным лесом, верхушки деревьев омывало сияние, исходящее из невидимого столба света. Интересно, подумала Сара, это для вящей красы пейзажа устроено или для неусыпной слежки за самым непроглядно заросшим подходом к дому? — И часто вы на маленькие междусобойчики собираетесь? — спросила она, проходя к огню, где ее ждало удобное мягкое кресло. — Думаю, эти вопросы подождут до ужина, — сказал Седжвик, долив в бокал Вотапеку и оборачиваясь к Тигу. — Мне одного достаточно. — Тиг улыбнулся и повернулся к Саре: — Эйзенрейх всегда лучше идет под добрый кусок рыбки с артишоками. Надеюсь, лосось вам по вкусу, мисс Трент. — Он расположился на кожаном диване напротив дальнего угла, скорее окна, чем стены, откуда открывался такой же великолепный вид на окрестные горы. Нога на ногу, руки держат бокал возле колен. Сара оглядывала его: печальный мыслитель, совсем не тот человек, какого она представляла по досье, прочитанному накануне вечером. — Антон, как всегда, скор на расправу с моими мелкими недостатками. — Улыбка Седжвика не вызывала никакого желания отвечать. — Единый Бог? По мне, греки с римлянами были куда разумнее, те могли взывать к сотням, им было с кем поторговаться. — Им поторговаться? — Вотапек усмехнулся. — Не наоборот ли полагается? Мы следуем указаниям Божьим… — У Лэрри собственный взгляд на вещи, — подал голос Тиг, больше адресуясь к Саре, нежели к Вотапеку, — который делает привычную трактовку в некотором роде наивной. Сара отметила, как отличается Тиг от своего телевизионного образа. Никаких доморощенных афоризмов. Весьма разумен и красноречив без всякого желания покрасоваться. — Не наивной, Йонас. Примитивной, возможно, но не наивной. — Настал черед Седжвика подправлять. — Монотеизму удавалось два последних тысячелетия держать нас мертвой хваткой. И мы как-то упустили из виду, что религия — это орудие, средство для… — Контроля. — Вмешательство Сары на мгновение утихомирило всех, никто из мужчин не был готов ответить. Сара не сводила глаз с Тига, последнего из триумвирата и в каком-то смысле более других неодолимого. Мгновение миновало, и Седжвик улыбнулся: — Вот именно. Похоже, Тига Сара занимала не меньше: его взгляд неотрывно следил за ней. Неожиданно ушли в стороны раздвижные двери, и взору предстал превосходно накрытый стол. — Продолжим разговор за рыбой. Сара встала и первой стала подниматься по ступеням. В углу терпеливо выстаивал Джордж. Охранник дал Стайну отмашку: проходи. Обычная в такой поздний час процедура: обмен улыбками, легкое сетование на заполночное бдение, проход по широкому коридору и — в лифт. Выйдя на шестом этаже, он на минуту остановился, прислушиваясь: хотел убедиться, что охранники уже закончили ночной шмон. Потом пошел влево: полная тишина, когда проходил мимо кабинета О'Коннелла, в толстом матовом стекле двери отражался ряд галогенных ламп, горевших в поздний час вполнакала. Никогда не зажигавшийся на полную мощность свет, еще более скудный, чем обычно, рассеивался по кремовым стенам мрачноватого коридора. Дойдя до своего кабинета, Боб сунул ключ в замок и открыл дверь, вновь оказавшись среди беспорядка, оставленного им менее восемнадцати часов назад. Бросил ключи на небольшую кожаную подставку для ног (только она, пожалуй, и не была завалена кипами бумаг) и прошел к столу. Включив галогенный светильник, присел на корточки и завозился, набирая цифровые комбинации сейфа, верх которого служил прибежищем для странной коллекции книг, кофейных чашек и початых пакетиков с сырными шариками. Стопки бумаг внутри сейфа разительно отличались порядком от неряшливой обстановки кабинета. Три аккуратные стопки картонных папок. Боб, покопавшись во второй, извлек пухлое дело, на обложке которого красовалось жирно отпечатанное: «Для служебного пользования». Усевшись за стол, он перелистал несколько первых страниц недавней истории Сары: непроходимая заумь раздела о посттравматическом синдроме, в которой нет ни грана понимания женщины, с которой он только что встречался. Остановившись всего раз, он продолжал листать страницы, продвигаясь к ранним разделам, касавшимся работы в Лэнгли.[23] Просмотрев одну страницу, он уже переворачивал ее, переходя к следующей, когда вдруг почувствовал: что-то не так. Боб уставился на лист бумаги, пытаясь понять, что именно, и тут заметил, что страницы прилипают друг к другу: характерное слипание под действием электризации, из-за которого бумагу всегда так трудно перелистывать. Он поворошил все страницы до последней и наконец понял причину: Кто-то добрался до досье, проникнув в его кабинет, залез в сейф (комбинацию в котором он менял каждую неделю) и все оставил на месте, даже положение второй стопки не изменилось. Все мысли о собственной уязвимости разом улетучились, стоило ему вспомнить Сару, тот отчаянный напор, с каким звучал ее голос: Сесть. Ни на что другое сил не хватало. При каждом вдохе ломило в груди, плечи горели от натуги, но он все чувствовал: ветер, несшийся мимо, солнце у себя на лице, резь в желудке, откуда голод вытеснил страх. Левая рука безжизненно повисла, а правая опять вцепилась в сумку. Чудо последних десяти минут все еще представлялось как в тумане. Ксандр попробовал прояснить картину. Припомнил, как перекладина лесенки стала выскальзывать из руки, как схватила вдруг его руку чья-то громадная лапища, когда его уже почти снесло, как вцепился он другой рукой в толстое хрящеватое горло громилы, навалившись на него всем телом, как, будто провалившись на качелях, оба полетели с площадки. Как цепь подвернулась ему под руку, он, видно, никогда не поймет, но… вот они, железные звенья, вот она, судорожно сжавшая их рука; и тело его, слетев с площадки, махануло куда-то под поезд, а тело громилы пропало из виду. Скорость поезда — вот единственное, что удерживало Ксандра в горизонтальном положении, ноги его нащупали какие-то невидимые опоры, их вполне хватило, чтобы выбраться наверх, хватило, чтобы придать ему силы и подтянуться по цепи до площадки. А потом — самое настоящее чудо. Руки уже отказывались сносить боль, Ксандр почувствовал, как разжимаются, выскальзывают пальцы, как тело поддается бешеному напору ветра. И в тот самый момент протянулась пара рук и втащила его на площадку. Оказавшись на ее краю, Ксандр поднял голову и увидел окровавленное лицо, на котором живого места не было, на распоротой правой щеке проглядывала кость, все тело было в лохмотьях кожи и одежды, грудь вздымалась, при каждом вдохе обнажая рану — открытый перелом ребра. Лишенное остатков жизни тело отшатнулось, ноги подломились, голова, мотнувшись, ударилась о стальную обшивку вагона. Умирающий Ферик. А рядом с ним компьютерная сумка. Теперь агент сидел, скорчившись над растекающейся лужей крови, ловя ртом воздух. Ксандр медленно пополз к нему. Пробираясь по площадке, Ксандр дотянулся до ручки вагонной двери и уперся спиной в тяжелую сталь. Превозмогая боль, он подхватил Ферика и сумку и втащил в тамбур, дверь с лязгом захлопнулась, когда он бережно уложил голову Ферика себе на колени. Они сидели молча, сознание возвращалось с каждой пролетавшей минутой, боль усилилась, стоило Ксандру начать ощупывать себя: не беда, больно, но, похоже, ничего не сломано. Ферик, однако, оставался недвижим, дыхание делалось все прерывистее и учащеннее, капельки крови усеяли подбородок. Ксандр крепко прижимал к себе человека, который снова спас ему жизнь. Теперь уже, он понимал, в последний раз. Слез не было. Только ярость, презрение к себе самому, когда дыхание Ферика стало стихать, когда клокочущие звуки вылетели у него из горла. Приглушенные, прерывистые, они стали складываться в слова: — Езжай в Нью-Йорк… Саре… позвони… телефон в мешке. — Ферик закашлял, его тело зашлось в конвульсии, лужа крови на полу стала еще больше. — Сбрось меня… с поезда. — Спина выгнулась, последние слова пробивались сквозь дикую боль. — Они ждут… найти меня… Он положил руку Ксандру на плечо, крепко сжал, потом отпустил. Секунду спустя его голова безжизненно запрокинулась. Ксандр, прижимая к груди лишенное жизни и формы тело, выбрался на площадку. Солнечные лучи вылизывали сталь. Поля проносились мимо, ветер хлестал по лицу. Ксандр встал на край площадки. Глаза его смотрели в невидимую даль: он разжал руки, не в силах видеть, как маленькое тело ударилось о землю. |
||
|