"Заговор" - читать интересную книгу автора (Рабб Джонатан)

Глава 9

Сара выхватила пистолет и навела его на Шентена. Тот, однако, перевел взгляд на Ксандра:

— Вы удивляете меня, доктор Джасперс. Вот уж не думал, что вы так ловки с оружием. Вон даже юную леди, приятельницу вашу, опередили.

Обернувшись, Сара увидела, как Ксандр, крепко зажав пистолет обеими руками и держа палец на спусковом крючке, наставил дуло прямо сенатору в грудь. Шентен шутливо поднял руки: сдаюсь, мол, ребята, сдаюсь.

— Я, как видите, один. С собой, кроме этой книжки, ничего, и, знаете ли, у меня нет ни малейшего намерения выкручивать вам руки. — Он сделал шаг вперед, но остановился. — Могу я войти в свою библиотеку?

Сара, жестом указав Шентену на кресло возле письменного стола, подошла к окну и стала вглядываться в темноту.

— Если вы опасаетесь охранников, то успокойтесь, — заметил Шентен, поправляя подушечку, прежде чем сесть. — Я их предупредил, что спущусь в библиотеку. Вас ищут не они.

— Кто же тогда? — спросил Ксандр.

— Кто, хотите знать? — ответил сенатор и умолк. — Ответ может вас несколько удивить.

— Попробуйте.

И опять Шентен умолк, прежде чем заговорить:

— Что, если я скажу: те же самые люди, которые так в вас заинтересованы?

— Я вам не поверю! — воскликнул Ксандр.

— А вы, мисс Трент? — Шентен не отводил взгляда от Ксандра. — Нет, полагаю, вы не поверите. — Он потянулся через стол, Ксандр тут же навел дуло пистолета старцу в лоб. Шентен сразу замер, указал на золотую коробочку: — Там сигареты. Можете посмотреть, если хотите.

Ксандр подтянул коробочку к себе, открыл крышку: на него смотрели несколько рядов ровно уложенных сигарет. Пустив коробочку через стол к Шентену, Ксандр спросил:

— Вы хотите нас уверить, что боитесь ваших собственных людей?

Шентен засмеялся, вытащил из кармана халата зажигалку.

— Ничего подобного. — Прикурив, он откинулся на спинку кресла и выпустил дым из ноздрей. — Видите эту надпись, доктор? В коробочке, она внизу, на крышке… Нет-нет, пожалуйста, взгляните. — Подождал, пока Ксандр отыскал глазами надпись, и попросил: — Будьте любезны, прочтите ее вслух, чтоб мисс Трент послушала. Уверен, вы сносно говорите по-французски, чтобы можно было разобрать.

Ксандр испытующе глянул сенатору в лицо:

— Не думаю…

— Пожалуйста, доктор, — настаивал Шентен. — Уважьте меня.

Ксандр, бросив взгляд на Сару, придвинул к себе коробочку. Переводя, он читал:

— «С любовью, которая принадлежит нам одним, я навсегда с тобой. Джин». — Задержал взгляд на надписи, потом поднял глаза на Шентена: — Прелестно. Я уверен, вы с вашей женой…

— Это не от моей жены, — перебил сенатор.

— Виноват, ошибся, — извинился Ксандр. — Уверен, что вы с вашей любовницей…

— Опять ошиблись, — произнес старик.

Ксандр закрыл крышку.

— Послушайте… кем бы она ни была…

— Третий промах, — сказал Шентен, глядя прямо в глаза человеку, державшему его на мушке. Он поднес к губам сигарету и медленно затянулся. — Французский, доктор, — произнес он, и звуки вылетали у него изо рта вместе с клубами дыма, — французский, в котором не «дж», а «ж», и не Джин, а Жан, он, значит. В женском роде, если не ошибаюсь, будет Жанна, как Жанна д'Арк. Поверьте, мой Жан не был святым.

— Что вы такое говорите?

Шентен откинулся и улыбнулся.

— В это трудно поверить? — Он повернул голову к Саре: — Вас я тоже загнал в тупик, мисс Трент?

— Он был вашим любовником, — холодно ответила она.

— Очень хорошо! И?..

— И, — она опустила штору, глядя на Ксандра, — сенаторам не полагается таить скелеты в своих чуланах.

— Забавный подбор слов… однако — да. — Теперь Шентен смотрел на Ксандра. — У нее очень хорошая интуиция, знаете ли. Гораздо лучше, чем у вас. — Он все еще смотрел прямо через стол. — И, мисс Трент?

— И, — вмешался Ксандр, придав своему тону оттенок цинизма, — вы решили наброситься на весь мир, который никогда не понимал вас…

— Это было бы нелепостью. — Улыбка не сходила с лица Шентена. — Вы не находите, мисс Трент?

— Послушайте, — не унимался Ксандр, — история ваших половых пристрастий занимательна, но мы здесь не затем, чтобы…

— Именно затем вы здесь, — выговорил ледяным тоном сенатор. — Как подметила мисс Трент, такое способно поставить человека вроде меня в весьма уязвимое положение. — Улыбка исчезла. — Оружие могущественное: информация. Пусти его в ход с умом, и даже сильнейшие из сильных обратятся в марионеток, предстанут тем, чем никогда не были. — Он снова откинулся, выпуская дым из ноздрей. — Вы, надеюсь, начинаете улавливать, к чему я клоню.

Ксандр подался вперед:

— Не хотите ли сказать…

— Думаю, вы правильно понимаете, о чем я говорю. — Он сплюнул прилипшую к губе крошку табака. — Ну, разве не прелестно было бы жить, если бы у всех вокруг были такие же широкие взгляды, как у вас? Каким бы чудесным был такой мир! Увы, старым бульдогам не пристало бормотать про различие между порядочностью и безнравственностью, нам не пристало пробуждать неприятные сомнения в умах наших избирателей, которые всегда правы. Знай себе улыбайся и являй образ, который в худшем случае заставит их обожать тебя, а в лучшем — боготворить. — Еще одна долгая затяжка, больше клубов дыма. — Как вам известно, самоанализ, самооценка отнюдь не присущи тем, кто причисляет себя к массе консервативных правых, но что поделаешь? По этой причине мы можем обвести их вокруг пальца, как сборище безмозглых идиотов. Они не очень-то умны, но и у них есть свои пределы. Отойди от образа — и влияние улетучится. Так что, как видите, доктор, история моих половых пристрастий способна изменить очень многое, особенно если ею пользоваться как козырем на торгах.

— И у Эйзенрейха такой козырь есть, — прошептал Ксандр.

— Вот, — произнес сенатор, — та причина, по которой мы с вами здесь и сидим.

— Это невероятно.

— И давно? — спросила Сара, подходя к письменному столу.

— Года два с половиной, — ответил он. — Вы и понятия о том не имели, да?

— А зачем?

— Зачем?! — Слово было произнесено в шутовском изумлении. — Затем, что они смогли. Какая им еще причина нужна? — Он покачал головой. — Для вас это полная неожиданность, верно? — Ответа не последовало. — Я удивлен… И этому, и тому, что не поинтересовался, чем они торгуют. — Шентен глубоко затянулся. — Они откликнулись… копии нескольких писем — куда более определенных, чем только что прочитанная вами надпись, — были присланы мне недели через три.

— Они вышли на вас, — сказала Сара. — Как?

— Разве это имеет значение? — Шентен принялся с силой гасить сигарету в пепельнице, оттягивая время. — Несколько встреч.

— У вас остались записи об этих встречах? — спросила Сара.

— Были. Но им как-то удалось… записи исчезли в то же время, когда стали поступать копии писем. — Старик закурил еще сигарету. — Забавно это.

— И вы не догадываетесь, кто доставлял копии, — выпытывала Сара, — или имел доступ к вашим записям?

— Это структуры государственной власти Соединенных Штатов, мисс Трент. Бюрократия не утруждает себя чрезмерной подотчетностью.

— Но зачем? — спросил Ксандр. — Зачем им было говорить хоть что-нибудь, если вы не проявляли к тому интереса?

— А-а, да ведь интерес-то у меня был… некоторое время. И я многое тогда узнал. Мне показали отрывки из манускрипта, устроили встречи с господами Вотапеком, Тигом и Седжвиком… Поверьте, сначала я все воспринимал с большим энтузиазмом. Я искренне верил, будто они открыли такое… как бы это выразиться?.. нечто, позволяющее контролировать электорат и не выглядеть при этом так, будто ты удавку на права накидываешь. Да, пожалуй, именно так. Нечто, что даст нам простор для создания действенной политики без потакания общественному мнению. То есть единственный способ что-либо сделать, чего-то добиться. — Шентен умолк. — Мои суждения вас тревожат, доктор, верно? — Глаза старика сощурились, когда губы захватили сигарету. — Извинений не приношу. Это, мой молодой ученый друг, наипростейшая истина политики. Во всех ваших книгах ее не найдешь. — Он пыхнул дымом и положил сигарету в пепельницу. — Так что, когда они пришли ко мне со своими планами, я отнюдь не ужасался, обманы, какие они готовы были пустить в ход, меня отнюдь не возмущали. Я принял их в свои объятия. — Он улыбнулся. — Вы что, искренне считаете, будто мы говорим вам обо всем, чем занимаемся в Вашингтоне? Вы искренне полагаете, что поняли бы, зачем требуется идти на определенные компромиссы? Народ… этот миф, столь дорогой вашему сердцу… он ведь в целом безразличен, несведущ и глуп. Так зачем его вообще тащить в эту петлю? Вы в самом деле думаете, будто кто-то всерьез собирался создавать демократию? Не смешите меня. Задумана была республика, система, в которой самые даровитые представляют чаяния остальных… невзирая на то, осознают ли эти остальные, что для них хорошо, а что нет. Без небольшой доли обмана вы обречены на посредственность…

— Очевидно, — перебила Сара, — вы с Вотапеком окончили одни заочные курсы.

— Мисс Трент, возможно, вам не по душе моя политика, но вы знаете, что я прав.

— Считается, — вмешался Ксандр, — что суть вашей политики в том, чтобы демонтировать разросшуюся систему государственного правления, возвращая власть народу. Или я что-то не так понял? Мне кажется, что вы, бравые правые, как раз и не желаете говорить народу, что для него хорошо, даже тогда, когда сами этого не понимаете.

— Замечательная тактика, вы не находите? — Шентен кивнул, протягивая руку за сигаретой. — Но неужели вы думаете, что, поступая так, мы отдаем власть? Мы попросту позволяем штатам разбираться с мелкими сварами. «Гони правительство со своего двора». Умный лозунг! Вы не находите? Держите их погрязшими в мелочах. Строго говоря, мы отвлекаем их от федерального правительства, позволяя играть с тем, что поменьше, лишь бы они предоставили нам одним управляться с тем, что и впрямь важнее и крупнее.

— Например?

— Пусть правительство занимается тем, для чего оно лучше всего приспособлено: получает максимальный доход, не тревожась о тех немногих, кому это сделать не дано. Чем больше мы сосредоточиваем интерес людей на властях штата, тем меньше они вникают в дела федеральной власти и путаются у нас под ногами. Стоит вам создать тщательно разъединенный электорат — группу людей, все заботы которых не выходят за пределы их собственных дворов, — как вам обеспечены великие свершения.

— Тогда что же вас не устраивало в торгах? — поинтересовался Ксандр. — Эйзенрейх все это делает возможным.

— До известного предела. Дело в том, что я верю в республику.

— Вот как?

— Да. Пусть я поборник элитарности, пусть я даже провозглашаю, что толика обмана может быть весьма полезна, однако я все равно верю в баланс власти — подлинный баланс! — среди того меньшинства, которое способно разбираться в проблемах. Естественно, это означает, что народу не следует позволять повсюду совать свой нос. Но это означает еще, что меньшинство, которое правит бал, обязано делать это, имея перед собой благородную, честную цель. Республике надлежит нести ответственность за стабильность и прогресс, а не за причуды дурного образования. Эйзенрейх устраняет народ, но, к сожалению, он устраняет и баланс. Вместо него он предлагает Звездную палату,[30] укрытую под вуалью республиканской добродетели. Обман — это одно, доктор, а тирания посредством культивированного фанатизма — совсем другое. Я с этим предпочитаю не связываться.

— Мешанина из Джона Стюарта Милля с сильным привкусом Макиавелли. — Ксандр кивнул. — Очень по меньшей мере странный замес для краеугольных камней современного консервативного движения.

— Думайте что вам заблагорассудится, — последовал ответ. — Это самое лучшее для нашей страны.

— Итак, они вас шантажировали, — сказала Сара. — Почему? Почему бы попросту не убить вас?

— Потому, уважаемая мисс Трент, что на том этапе у меня не было ничего, что могло бы им повредить. Меня никогда не оставляли наедине с манускриптом, никогда у меня не было времени снять с него копию для себя, никогда не было никаких доказательств, привязывающих их к нему. Более того, я был им нужен… или, точнее, они отыскали довольно умные способы, как меня использовать. В частности, мой летний дом в Монтане сделался местом частых встреч.

— В частности?

— Там, мне кажется, они все это и организуют. Площадка, так сказать, еще одна школа для тех, кто готов обратить иллюзию в реальность. Меня уже больше года туда не пускают. Как бы то ни было, а меня превратили в очень удобную отвлекающую персону, если кто-нибудь вдруг заинтересовался бы Тигом, Вотапеком и Седжвиком. Даже расположение этого дома делает меня основным кандидатом на связь с Темпстеновской школой. Меня частенько занимала мысль, не это ли вообще было у них на уме. Сбивать людей вроде меня с вами с пути истинного. В конечном счете это сработало. — Сенатор помолчал. — Это, однако, выглядело довольно нечестно. — Он положил маленькую черную книжку на стол. — Ну, я и прихватил у них кое-что.

— Расписание! — воскликнул Ксандр. — Когда? Как?

— Очень хорошо, доктор. — Шентен подтолкнул к нему книжку. — У меня в руках она оказалась месяц назад. Как?.. Не столь уж и существенно, верно? — Он смотрел, как Ксандр принялся листать страницы. — Судя по датам, настоящий фейерверк начнется меньше чем через три дня. Уверен, вы понимаете, что случившееся в Вашингтоне и с зерновым рынком предназначалось только для того, чтобы прощупать почву. Новый Орлеан, мне кажется, ошибка. Взрыва не должно было произойти еще в течение трех дней: ему отводилась роль части чего-то куда более всеобъемлющего.

— Почему же вы ничего не сделали, чтобы остановить их? — спросила Сара. — Если вы знали о нашем существовании, то почему не вышли на контакт с нами? Три дня не так уж…

— Потому, мисс Трент, что в тот момент, когда я попытался бы такое проделать, в тот момент, когда я выказал бы малейшее к тому намерение, я был бы мертв. Контакт с вами? Что за нелепая мысль! И где же, по-вашему, мне следовало начать поиски? Я знал, что вы к сему причастны. И все. За пределами же этого… нет, тут должно быть как раз наоборот. Как вы убедитесь, все это куда более масштабно и хитроумно, чтобы можно было порушить, не нанеся удар прямо в сердце, в основу, в ядро. Меня никогда не подпускали так близко. — Старик поправил подушку у себя за спиной. — Вам двоим каким-то образом удалось провести их. Я попросту рассчитываю на то, что вы и дальше будете действовать так же. Вы были очень осторожны, когда забирались в дом: никто не заметил. Выбирайтесь из него с не меньшим тщанием. Я же вручаю вам расписание и желаю успеха.

— В сердце, в ядро? — настойчиво допытывался Ксандр. — Иными словами, вы считаете, что блюститель существует? Есть человек, стоящий за всем этим?

— Разумеется, — ответил Шентен. — Именно поэтому выбор и пал на вас, доктор. Почему вы…

Лопнуло и разлетелось на множество мелких кусочков, казалось, все стеклянное вокруг, под градом пуль погас свет. Ксандр ринулся через стол к Шентену и тут же почувствовал, как его схватили и швырнули на пол между стеной и столом. Сара сидела на корточках рядом с ним, держа пистолет возле самого лица и зажав в руке книжку. В библиотеке вновь воцарилась тишина. Лишь несколько секунд спустя треск вертолетных лопастей заполнил комнату, луч прожектора, прорвавшись сквозь трепещущие шторы, уперся в Шентена, руки которого бессильно свисали, рот широко раскрылся, кровь заливала его грудь. Мгновение спустя луч выскользнул из комнаты, тарахтение стихло: судя по звуку, вертолет пошел на посадку. Сара рывком подняла Ксандра на ноги и бросилась к двери.

Не было возможности осмотреть сенатора или вникнуть в смысл сказанных им слов: «Именно поэтому выбор и пал на вас», — времени доставало только на то, чтобы не отстать, приноровиться к ее шагу, сначала по лестнице, потом через гостиную. Когда прыгнули в окно на битое стекло внизу, со стороны фасада донеслись ружейные выстрелы. Охранники Шентена держали людей Эйзенрейха на расстоянии, отдавая свои жизни за человека, которого от смерти отделяли минуты, но их жертва давала другим шанс на спасение. Сара бросилась вперед, Ксандр за ней, лес вставал перед ними какой-то поглощающей пустотой — и оттого казался ближе. Только увидев, как Сара распласталась на земле, Ксандр вспомнил про ограду. Плюхнувшись наземь, он уткнулся Саре в спину, по инерции они пролетели почти до самой металлической сетки. Отпихнув его, Сара взялась за кусачки. Ксандр, повернувшись лицом к дому, разглядывал потемневший фасад, скрывавший за своей безмятежной наружностью творящееся внутри насилие. Именно поэтому выбор и пал на вас. Эти слова не давали покоя.

Внезапно во всех окнах дома зажегся свет. И в тот же миг Сара ухватила Ксандра за шею и потянула к ограде. Она проделала дыру.

Мир за их спинами исчез, сомнения растаяли, одна только темнота, бесконечная, неумолимая, пока в отдалении не показалась дорога. Последний рывок к машине, ветви отброшены в сторону, дверцы захлопнулись прежде, чем ночную тишину нарушило урчание двигателя.

— Вперед!

Травинки потянулись к дороге вслед за умчавшейся в ночь машиной.

О'Коннелл спрыгнул с дерева и, прижимая пистолет к груди, стал пробираться сквозь заросли, проворно ступая по изрытой корнями земле. Для человека такой солидной комплекции он двигался с завидной сноровкой.

Все случилось быстро, как он и думал. Сара с Джасперсом добрались до ограды, не заметив двоих, бежавших из-за дома с ружьями на изготовку. Пять секунд понадобилось преследователям обнаружить цель, восемь, чтобы они, встав на колено, стали прицеливаться. Но первым сделал два точных выстрела О'Коннелл (глушитель свел все звуки к двум свистящим хлопкам), и промедлившие стрелки были уничтожены. Два тела упали одно на другое, образовав странное возвышение посреди ровной лужайки.

Теперь и он ударился в бега, понимая, что другие вскоре бросятся в погоню, и больше думая о тех двоих, кого его послали защитить. Двое. Джасперсу таки удалось. Стайн оказался прав: был тут инстинкт, наитие.

Впереди взревел запущенный дизель, и О'Коннелл ускорил бег. Спустя две минуты он вышел на дорогу, метнулся по утоптанному гравию на обочину и вывел из сложенного из сосновых ветвей и листвы шалашика, который сам же соорудил всего пять часов назад, небольшой мотоцикл. Слева от себя он слышал звук двигателя, пятнадцать секунд — и его двухсотпятидесятикубиковый застрекотал в ответ. Сунув пистолет за пазуху, О'Коннелл оседлал мотоцикл и отпустил сцепление. Ветер ударил в лицо, мешая различить в ночной тьме габаритные огни машины.

Сара высунулась из окна автомобиля, пытаясь уловить любой звук, исходящий не от натужно кашляющего мотора их машины. В то же время она оглядывала небо, уверенная, что вот-вот появится вертолет и, ощупав лучом прожектора три полосы шоссе, осветит их машину. Однако никто не прилетел, в ушах лишь свистел ветер, бьющий в лицо. Тишина угнетала, и вот вой далекой сирены заставил Сару вновь обратить внимание на дорогу. Втянув голову в салон, она бросила взгляд на спидометр. Стрелка дрожала на восьмидесяти, у Ксандра побелели суставы пальцев, сжимавших руль.

— Сбавь скорость, — заорала она, перекрывая шум ветра, — и попробуй найти съезд!

Ксандр послушно сбавил ход и повел машину на разумной скорости, пока оба высматривали перекресток. Сирены выли все громче и громче, отблески их мигалок проглядывали из-за соседнего холма, и тут Сара указала вправо — на едва заметный просвет между деревьями. Ксандр, перейдя на вторую передачу, отчего весь кузов ходуном заходил, резко крутанул руль, и автомобиль, шатаясь, полетел вниз по крутому склону. Прокатившись ярдов тридцать по ухабам и ямам, на которых можно было сломать спину, Ксандр выключил фары и остановил двигатель. Вой сирен вверху все нарастал, а красно-голубые блики заиграли на листве далеких деревьев, потом ближе, ближе, и наконец вспышки, едва не ослепив их, умчались дальше. Ксандр потянулся к зажиганию, но Сара перехватила его руку — как раз в тот момент, когда завыла вторая сирена, — и снова переливы красного и голубого промчались мимо. Дождавшись полной тишины, Сара отпустила руку и кивнула. Буксуя колесами в грязи, машина стала медленно выбираться на дорогу, ухабистый подъем давался на заднем ходу ничуть не легче. Полминуты не прошло, а они уже вновь набрали восемьдесят миль в час.

— Ты подождешь в машине, пока я за ней схожу, — сказала Сара, снова обратив взгляд к небу через ветровое стекло. Ксандр с усилием разворачивал машину, не отрывая глаз от того места, где кончались лучи фар. — Ты меня слышал?

— Я жду — ты идешь. — Фраза прозвучала механически невыразительно. — Да.

Следующую милю они проехали молча.

— Она сможет поспать на заднем сиденье, — пояснила Сара. — Не думаю, что с ней будет много хлопот.

Ксандр все так же неотрывно смотрел на дорогу.

— Ну расписание, ну Шентен — что? — Сара заглядывала ему в лицо, видела, как окаменели у него скулы. — Или это как-то связано с тем, что произошло в мотеле?

— Тебе не показалось странным, — спросил Ксандр, явно пропуская ее вопросы мимо ушей, — что мне во всей этой кутерьме удалось уцелеть?

Сара помолчала, прежде чем ответить:

— Я об этом, по правде говоря, не думала. Просто, наверное, рада этому.

Ксандр посмотрел на нее, потом отвернулся и прибавил газу: машина пошла на скорости девяносто миль в час.

Минута прошла, прежде чем Сара заговорила:

— Что там случилось?

Он неестественно рассмеялся:

— Случилось? Человека убили. Вот что случилось. Такого же человека, каким был Карло, или Эмиль, или Ферик. Шентен стал еще одной жертвой. — Сказано было со сдержанной яростью. — И тем не менее я каким-то образом выхожу из всех передряг невредимым. Согласись, это ведь странно, а? Как это объяснить?

Она старалась вникнуть, понять.

— Ты меня спрашиваешь?

— Я не тебя спрашиваю… Я просто спрашиваю. Час назад я сначала перепугался бы насмерть, а потом упивался бы сверх меры мыслями о своем спасении. Как же! — Ксандр все больше давал волю насмешке над собой. — Я же написал четкий доклад, где во всей этой заварухе отвел себе завидную роль, так ведь? Высокое достижение, по меркам учености, правда? Беда в том, что на самом деле оно значения не имеет. Теория не объяснит, почему я до сей поры остался цел.

— Ты про что толкуешь?

— Хочешь удостовериться, что ты убийца, — отлично. Хочешь удостовериться, что во всем этом у тебя есть роль, причина, по которой выбор пал на тебя…

— Сбавь скорость! — воскликнула она, почувствовав себя неуютно от его слов.

— «Именно поэтому выбор и пал на вас!» — рявкнул Ксандр. — Ты слышала, что сказал Шентен, что он сказал про меня? — Он посмотрел на Сару. — Неужели ты не поняла? Ты не единственная, кого тщательно отобрали для участия во всем этом.

— Ты думаешь…

— Я не думаю, — оборвал он ее, вновь уставившись на дорогу, — я это слышал, прочел в его глазах. Даже он, похоже, удивился, обнаружив, что я ровным счетом ничего не представляю.

— Не представляешь — чего?

— Не знаю. Как я вписываюсь. Почему я отобран.

— Отобран — для чего? — спросила Сара. — Кем? — Она потянулась к нему и вдруг остановилась, медленно оседая назад. — Ты имеешь в виду — мной?

Ксандр взглянул на нее:

— Что?!

— Ты сказал: отобран. А ведь это я связалась с тобой. А это, похоже, говорит о том, что…

— Что? — На миг гнев и смятение напрочь исчезли из его глаз. — Ты единственная причина, почему я все еще держусь. Я же тебе говорил об этом.

— Тогда что ты имеешь в виду?

Ксандр перевел взгляд на дорогу.

— Я не знаю. — Слева показалась яркая вывеска мотеля. Ксандр притормозил, выезжая на дорожку. — Я сижу. Ты идешь. — Голос опять звучал отрешенно.

Она пристально посмотрела на него, потом открыла дверцу.

О'Коннелл заглушил мотор и забрался на вершину холма, держась с мотоциклом поближе к уступу и относительному прикрытию из деревьев. В сотне ярдов внизу возле придорожного мотеля стоял их автомобиль-«кролик» (двигатель работал на холостом ходу), дверца со стороны пассажира была распахнута. Медленно подобравшись поближе к деревьям, О'Коннелл затаился и достал бинокль. Вдруг откуда-то справа донеслось тарахтение вертолета. Однако внимание О'Коннелла отвлекла Сара, вышедшая из мотеля, рядом с ней двигался какой-то человек, нагруженный одеялами и подушками. Было видно, как они остановились, забрались в машину, Сара захлопнула дверь, и «фольксваген», набирая скорость, покатил к шоссе. Секунду спустя появились громадные вертушки, тащившие вертолет над самыми деревьями. Машина накренилась вправо, еще больше снизилась, ее прожектор вцепился лучом в задок мчавшегося «кролика», который теперь беспрестанно петлял по обеим полосам дороги. Сверху раздались ружейные выстрелы.

О'Коннелл завел двигатель и поспешил на шоссе. Правой рукой он достал из-за пазухи пистолет, на сей раз значительно больший, чем тот, другой, точного боя, пущенный в ход, когда пришлось наказать за медлительность тех двоих на лужайке. Выжав газ, он повел мотоцикл ярдах в двадцати от воздушной птицы, чей хищный клюв нацелился еще ниже над добычей. Задняя же вертушка оказалась высоко поднята и открыта: слишком уязвимое положение для любого меткого стрелка. О'Коннелл поднял пистолет, прицелился и выстрелил.

Отдача оказалась сильной, мотоцикл сильно вильнул, едва не улетев к поросшему травой уступу, но ездок удержал его, выровнял и снова повел по осевой. Вертолет же, которому пули О'Коннелла явно не нанесли никакого вреда, взмыл вверх, от него метнулся другой луч и поймал вторую цель, слепя ее перед атакой. Пули посыпались сверху, кроша дорогу вокруг мотоциклиста и заставляя того вилять из стороны в сторону, держа руль обеими руками. Прибавив скорости, О'Коннелл забрался прямо под брюхо хищной птице, запетлял, повторяя ее движения, так чтобы зависшей над ним громадине никак нельзя было от него отделаться. Снова взялся за пистолет и выстрелил. И на этот раз попал. Дым пополз из фюзеляжа, а задняя вертушка заходила ходуном, сбиваясь то в одну, то в другую сторону. О'Коннелл сбросил скорость и выстрелил еще несколько раз. Словно подхваченный внезапным восходящим потоком, вертолет взмыл высоко в небо, закрутился, будто вышедший из повиновения винт. И пошел вниз. На вынужденную посадку.

О'Коннелл широко вильнул, сколько позволяло узкое шоссе, и выжал из мотоцикла все, чтобы проскочить под гибнущей птицей. Вырвавшись вперед, попытался сразу приспособиться к наступившей темноте, но все же не увидел нигде двух маленьких красных огоньков, за которыми летел сломя голову вот уже полчаса. Глянув через плечо, полюбовался на результаты своей искусной пальбы: четверо или пятеро выскочили из клубов дыма, некоторые окатывали корпус струями из огнетушителей, чтобы вертолет не взорвался. Но «кролик» пропал. Подавшись вперед, он все же заметил справа какое-то мелькание среди деревьев, повторявшее его собственные маневры. Секунды не прошло, как он убедился: габаритные огни. Там, в лесной чащобе, прыгал и скакал по ухабам «фольксваген», водитель которого ухитрился отыскать проезд под густым покровом листвы. Чертовски смекалист!

О'Коннелл замедлил ход и дал машине уйти еще дальше вперед. Около мили шли в тандеме, но вот за деревьями замаячило шоссе, и огоньки машины стали удаляться. О'Коннелл въехал в лес и запетлял среди веток и корней, несколько молоденьких побегов пали, размолотые спицами либо раздавленные шинами. Однако больше всего досталось лицу и рукам, безжалостно исхлестанным, пока ездок пробирался сквозь заросли. Выехав на утоптанную тропу, он отер кровь с лица и поехал быстрее. Машина впереди уже скрылась из виду.

— Да не знаю я! — заорала Сара. — Не вижу ничего. Ты его, должно быть, упустил.

— Откуда, черт побери, он взялся? — Ксандр изо всех сил старался удержать рвущийся на ухабах из рук руль. — Совершенно чисто, потом… оп-пля!.. появляется вертолет, а следом Робин Гуд на мотоцикле…

— Он явно старался нам помочь.

— Помочь нам, — вскричал Ксандр, — или дать уцелеть?

— Какая разница?

— Разница в том, что сказал Шентен. Разве ты не слышала, о чем я только что говорил? Есть причина, чтобы оставить меня в живых.

— Вряд ли эта мысль приходила на ум тем, кто сидел в вертолете, — парировала Сара. — Они стреляли в нас. И выстрелы не были предупредительными.

Ксандр заметил слева просвет и ударил по тормозам, отчего все трое высоко подскочили на сиденьях, пока он разворачивался.

— Ты права. Те, что в вертолете, пытались нас убить. Но это еще не повод причислять мистера Мотоциклиста к числу наших друзей.

— О, я не знаю! — сердито ответила Сара. — По мне, к друзьям причислить можно любого, кто поможет тебе избежать пули.

Машина выбралась из леса, колеса, еще разок скользнув, буксуя по траве, вцепились наконец в плотное полотно шоссе. Ксандр повернул руль вправо, переключился на третью и разогнал «фольксваген» до шестидесяти. Шасси едва не подпрыгнули над дорогой от этого мощного рывка.

— Коробка передач держится куда лучше, чем я думал, — произнес он все так же резко.

Сара не ответила, ее взгляд оставался недвижим, несмотря на все изгибы дороги.

— Она нас еще до Монтаны довезет, — прибавил Ксандр.

Она взглянула на него, не меняя выражения лица.

Рассвет застал Сару за рулем, Ксандр, припав к окошку и уронив голову на мерно вздымавшуюся грудь, спал. Еще часа не прошло, как он, ни за что не желавший поддаваться усталости, позволил себя сменить. По ее настоянию. Это был единственный их разговор после Темпстена (никаких споров о Шентене или неизвестном мотоциклисте): миля за милей проносились в молчании, не считая быстрой смены за рулем на пустынном участке шоссе перед тем, как взять направление на Пенсильванию. Ксандр был прав. Кроме как в Монтану, податься им было некуда. Сенатор подтвердил все, что Стайн показал ей в досье комитета. Место обучения. Лагерь. Волчий Лог, штат Монтана.

Через Канаду было бы быстрее, зато опаснее. Пограничники. Вместо этого она отыскала шоссе номер 90, довела скорость до восьмидесяти и смотрела, как проносятся мимо Кливленд, Лейквуд и еще какие-то неведомые городки, не задерживаясь в памяти под светлеющим небом в пять часов утра. Теперь же, в получасе езды от Индианы, она заметила, что стрелка указателя топлива подозрительно жмется к нулю. Вздох облегчения. Нужно выпить кофе. А может, и немного поспать. Сон — существенное оружие. Без него все остальные не действуют.

Мелькнул знак: до следующей площадки отдыха одна миля. Сара перевела машину в крайний правый ряд. Оглянулась на Элисон: улыбка блуждала по лицу спящей.

Упершись головой в каменную стену, превозмогая боль в спине, от которой на мелкие неудобства не хотелось обращать внимание, Боб Стайн сидел в полнейшей темноте. Руки были прикованы к обеим сторонам кровати бог весть сколько часов, а то и дней назад: голова еще не отошла после наркотика, мысли путались, последствия наркотика оказались куда хуже, чем его воздействие. Тогда, по крайней мере, он был без сознания. Теперь же приходилось переносить всю мерзость возвращения к реальности.

Борясь с недомоганием, он принялся по фрагментам складывать эпизоды, которые привели его к нынешнему состоянию, самым ярким из последних была короткая перепалка с дежурным охранником в госдепе. После этого Стайну помнились только резкая боль в шее, за которой последовал укол в бок, мелькание огней, сирена, а потом тьма, в которую он провалился. Все эти ранние эпизоды восстановить было нетрудно. Дежурный кого-то предупредил, потом инъекция, поездка в машине, изображавшей карету «скорой помощи», и — вот это. Тревожило другое: более поздние провалы, а точнее, одна сплошная дыра в памяти. Сколько всего он им порассказал? Еще больше сбивало с толку, почему он все еще жив?

Окошко на двери скользнуло в сторону, луч света сверху ударил по глазам, Боб быстро отвернулся. Прежде чем отошел засов, он успел расслышать, как кто-то произнес несколько слов, дверь распахнулась, и в помещение хлынул поток мерцающего белого света. Моргая, Стайн силился разглядеть фигуру в дверях, но глаза его ничего не видели. Он попробовал заговорить, но сумел издать лишь сдавленное повизгивание: губы и язык все еще сковывал наркотик. Потом так же быстро, как появился, свет снаружи исчез, дверь осталась открытой. Боб еще раз взглянул на стоявшую в дверном проеме фигуру: очертания ее стали четче. Поводя головой из стороны в сторону, он оглядел помещение. Насколько успел рассмотреть, комната примерно десять футов на десять, потолки высокие, совершенно голая, никаких окон. День ли был или ночь, Боб определить никак не мог.

— Приношу извинения за оковы, — произнес мужчина в двери. Голос старика, европейца. — Они для вашей же защиты. Мне говорили, что эти препараты могут довести человека до бешенства. Надеюсь, вы понимаете.

Боб попытался что-то сказать, но, как и раньше, сумел выдавить из себя лишь какой-то стон.

— Ах да. Еще одно последствие — прискорбное, но необходимое. Примите мои дальнейшие извинения. Еще час, и голос к вам вернется. Пока же, впрочем, вам остается только слушать. — Из-за его спины вышла женщина и поставила в центре комнаты кресло, запах духов мгновенно разошелся в застоявшемся воздухе темницы. Мужчина сел. — Вы нам поведали о многом. Я не очень-то одобряю такие методы, однако препараты способны принести существенную пользу, а поскольку мистер О'Коннелл вернулся в поле… Итак, нам нужно получить ответы на ряд вопросов. — Помолчал. — Возможно, вам покажется интересным, что ваше выздоровление будет проходить легче, чем у большинства, поскольку вы оказали мало сопротивления. Надеюсь, это вас несколько утешит. — Мужчина что-то шепнул женщине. Секунду спустя она ушла, Стайн остался один на один со своим инквизитором. — Интереснее всего, однако, та информация, которую вы сообщили без расспросов. Я и не предполагал, что препараты могут так подействовать, но я в таких делах не специалист. Дополнительный выигрыш — для всех нас. — Мужчина кашлянул, затем продолжил: — Должен сказать, вы оказались довольно примечательным молодым человеком, мистер Стайн. Я даже не представлял. — Дыхание у говорившего было коротким, речь прерывалась приступами одышки. — Поверьте мне, я очень хорошо умею судить о личности человека и, скажем так, о возможностях этой личности. Вы произвели довольно сильное впечатление как в том, так и в другом. В целом вы оказались весьма приятным сюрпризом. Очень приятным, уверяю вас. — Покашлял, прочищая горло. — Говоря откровенно, не прояви вы таковых качеств, то, скорее всего, вас уже не было бы в живых. Однако я не хочу распространяться по этому поводу. Я пришел сюда, чтобы дать вам шанс.

Боб стал различать редкие клочки волос на голове, хотя лицо незнакомца по-прежнему скрывалось в тени.

— Полагаю, было бы справедливо признать, что вам известно, кто мы такие, что намерены осуществить… или, по крайней мере, если верить препаратам, у вас есть примитивное понимание того, чему предстоит свершиться. — Вновь приступ кашля, куда более сдавленного, чем первый. — У вас — и это делает вам честь — живой, быстрый ум, понимание грандиозности замысла. Я нахожу это в высшей степени приемлемым. Со всем этим сочетается тот факт, что вам присущ… как бы это выразиться?.. значительный размах. Мы не обходимся, как вам легко представить, без некоторого числа лиц в правительстве. Хотя очень немногие обладают вашими талантами. Человек с вашими способностями может быть весьма полезен. Прикованный же к кровати, он обращает эту пользу в сор. Вам понятно, о чем я говорю?

Боб кивнул, просто так, из вежливости.

— Хорошо, поскольку всего через неделю наш разговор не имел бы смысла. — Мужчина шевельнулся в кресле, Боб почувствовал холодную как лед руку на своем колене. — Как говорится, время ждать никого не станет, мистер Стайн. Я бы добавил, что хаос столь же непреклонен. Сегодня у вас есть время подумать. Время это, однако, истекает. — Человек убрал руку, сраженный очередным приступом кашля. — «Никогда прежде, — продолжил он, стараясь подавить спазм, — не сходилось в общем заговоре столь многое, создавая столь благоприятные условия и стимул для перемены властей предержащих». Никогда. Замечательные слова, не находите? Написаны более четырехсот лет назад человеком столь же замечательным. И сегодня они так же верны, как и тогда. — Голос его утратил живость, однако не утратил назидательности. — К сожалению, никто не воспринял этого человека всерьез. Громадная потеря. Через восемь дней ни у кого не останется выбора. Вам я такой выбор предоставляю. Считанным единицам такое дано. Надеюсь, вы не окажетесь глупцом. — Старец поднялся. — Восемь дней, мистер Стайн. После чего… — Покачав головой, он повернулся и медленно пошел к двери.

Через некоторое время вернулась непроглядная темень. Громко лязгнул засов.

Йонас Тиг убавил свет в настольной лампе и несколько минут сидел молча. Звук шагов на лестнице заставил его быстро прижать телефонную трубку к груди. Как и следовало ожидать, в следующий момент в двери показалась голова жены. Глаза ее были опухшими от сна.

— Милый, тебе нужен отдых. Пойдем наверх. Который теперь час?

— Поздний, любовь моя, — ответил он. — Ты иди. Я посижу еще совсем немножко, обещаю. Я должен кое с чем разобраться.

— Ой, Йонас, — изумилась она, отыскав свои часы, — уже без четверти пять утра. Это смешно.

— Знаю, дорогая. Смешно. Ты иди. Через две минуты я приду. — Он послал ей воздушный поцелуй, улыбнулся и раза два кивнул, пока она, превозмогая зевоту, устало покончила с поцелуями и закрыла за собой дверь. Услышав, как скрипнула хорошо знакомая третья ступенька, Тиг поднес трубку к уху и заговорил: — Вам придется повторить… Нет, мне безразлично, что вы говорили после: я говорю вам сейчас. Не было никакой ошибки. Вам следовало стрелять и убить… Да, их обоих… и Джасперса в том числе. Вы что, плохо меня слышите?.. Затем оповестите о номере их машины по рации… Потому что через несколько часов на их поиски бросится полиция штатов от Огайо до Калифорнии… Это не ваша забота… Что?.. Вывел из строя вертолет? Да как такое… Что значит, вы понятия не имеете кто? Невесть кто появился… — Тиг слушал внимательно. — Понятно. — Он помолчал, потом заговорил, четко выговаривая каждое слово: — Вы должны уничтожать все, что встанет у вас на пути, это понятно?.. Хорошо… Да, я уверен, что именно так все и окажется.

Повесив трубку, Тиг потушил лампу. Потом снова сидел в молчании, чувствуя, как плечи наливаются тяжестью. Он знал, что придется будить жену, как и всегда. И она притянет его к себе, ласково погладит спину, сильными, плотными руками проведет по бедрам, доведет до экстаза, а потом убаюкает в своих объятиях. Тридцать лет он не желал ничего другого, ни в чем другом не находил забвения и спасения. Она всегда понимала. И на этот раз поймет.

Лоуренс Седжвик сидел в лимузине, обратив взгляд на экран перед собой. Звуки концерта Моцарта заполняли салон, совершенно не сочетаясь с изображениями на экране. Тела лежат, вытянувшись, на носилках, другие, кого еще не подобрали, валяются в траве и в грязи, глаза открыты, смерть все еще рыщет вокруг дома. Повсюду полицейские, сторожат окна, двери, оружие, найденное ими и сваленное в кучу между двух патрульных машин. Камера успевает скользнуть по живописным окрестностям, тележурналисты торопливо расспрашивают всех подряд, сюжеты этого раннего утра передаются на телестанции по всей стране. Оператор, проводящий съемку для пассажира в частной машине, не привлек ничьего особого внимания.

Сенатор Джордж Максуэлл Шентен был мертв, застрелен в собственном доме, все признаки самого настоящего сражения налицо. И журналисты уже задают вопросы о возможном иностранном вмешательстве: реакция на политику сенатора по отношению к объединенной Европе? Фанатик, пресытившийся открытой критикой Шентеном исламского фундаментализма? Или смерть как-то связана с тем, что происходит по всей стране? Полиция от разговоров уклоняется.

Зазвонил телефон.

— Да. — Седжвик не отрывал глаз от экрана.

— Начали сличать отпечатки пальцев. Минут через пять они получат отпечатки Джасперса и Трент.

— А архивы?

— Дополнены, чтобы проследить связь с убийствами в Германии и Италии. Мы также готовы дать утечку по ее работе в Иордании.

— Хорошо. Неторопливое копание, надеюсь.

— Неназванный чиновник, отрывки из документов, не подлежащих оглашению. Приемлемо?

— Трудно добыть.

— Но не невозможно. Ссылки будет вполне достаточно.

— Договорились. Естественно, вы позволите ребятам из Вашингтона самим поработать, складывая одно к одному. Нам незачем, чтобы хоть кто-то из них подумал, будто им выдают их подозреваемых.

— Само собой. Мы отслеживаем?

— Только если я попрошу, — ответил Седжвик. — Будем держать связь.

Антон Вотапек брел по широкому полю. Клочки бурой травы под ногами — все, что осталось от роскошного покрытия футбольного поля. Остальное обратилось в грязное месиво, перепаханное бутсами ретивых игроков и затвердевшее в студеные монтанские ночи. За футбольными воротами стоял одинокий дом. Вотапек поднялся по ступеням и открыл дверь. Огонь в камине манил к себе, как и пара обитых кожей кресел, уютно устроившихся возле пламени. Вотапек сел и взял трубку со столика.

— Алло.

— Антон. — Голос усталый, но тревожный. Не любит, когда его заставляют ждать. — Вы сказали, что это срочно, когда звонили в прошлый раз.

— Да, — ответил Вотапек. — Я надеялся, что не разбужу вас, но полагал, что дело неотложное.

— Уверен, вы правы. В особенности учитывая последние события.

Вотапек выждал, потом заговорил:

— Элисон пропала. — Он неотрывно смотрел на огонь.

— Понимаю.

— Невозможно сказать, когда это произошло. Очевидно, в последние два дня.

Последовала пауза.

— Это вам Лоуренс сказал?

— Да.

— Как допустили, чтобы такое случилось?

— Мы можем только предполагать…

— Эта женщина, Трент? — перебил старец все тем же ровным голосом.

— Да.

— Мне трудно понять, почему с ней оказалось так трудно справиться. Она была в том же поезде, что и Притчард… так нам сказал этот малый из СНБ. А вы вознамерились утверждать, будто никто ее не узнал и не сообразил, что Артур оказался в этом поезде по одной-единственной причине?

— Для них это не было первоочередным…

— Первоочередным? Да что же может быть более насущным и важным, чем женщина, которая полна решимости разрушить все нами созданное? Я об этом заявил предельно ясно. В одиночку она угрозы не представляет, но с Элисон… кто скажет, чему могут поверить? У нас нет возможности отвлекаться на такое.

— Согласен. Элисон имеет важнейшее значение…

— Антон, мы с этим уже покончили. Личное отношение только мешает и путает. Ваши чувства к этой девушке, какими бы сильными они ни были…

— Тогда почему вы продолжаете оберегать Джасперса? — Полено, прогорев, сдвинулось, пламя взметнулось, искры полетели вверх.

Некоторое время старец молчал; когда же заговорил, то слова его были просты и прямы:

— Это не имеет никакого отношения к чувствам.

— Вы действительно верите в это?

— Вам представляется, что вы понимаете, Антон? Вы ничего не понимаете. — У старца едва хватало терпения на разглагольствования Вотапека. — В доме Шентена Джасперс был?

— Да.

— И разговор записан?

— Да. Они знали про расписание еще до того, как Шентен о нем заговорил.

— И им очень хотелось его найти.

— Очень. — Вотапек принялся теребить нитку, свисавшую с подлокотника кресла. Изо всех сил стараясь сохранить обычный тон, он добавил: — Еще Шентен сказал ему, что он… отобран. Что блюститель — полагаю, он имел в виду вас — выбрал его. Мы не поняли, что сие значит.

— Сенатор назвал мое имя?

Вотапек выждал, прежде чем ответить:

— Наши люди подоспели до того, как он успел что-либо назвать. — Антон отшвырнул нитку. — Его объяснения не…

— Не будут иметь никаких последствий.

— Лоуренс с Йонасом думают иначе.

Вотапек услышал, как старец глубоко вздохнул.

— А это что еще значит, Антон?

— Это значит, — сказал он дрогнувшим голосом, — что замечания Шентена их немного озадачили. У нас сложилось впечатление, что Джасперс впутался во все это случайно. Если это не так…

— Ну и, Антон? — Нетерпение уступило место раздражению. — Что же это должно означать? Что намерены сказать об этом Лоуренс с Йонасом?

— Я… я не знаю.

Молчание.

— Разумеется, не знаете, поскольку говорите не подумав… и Йонас — худший из вас, ибо уверен, что он умнее остальных. Наверное, именно поэтому с детских его лет было ясно, что его удел — политика. Но вы-то, Антон, вы-то смышленее. Я всегда надеялся, что это пройдет и вы с Лоуренсом по достоинству оцените, чего стоит его жалкая болтовня.

— Он сказал, что нам следует избавиться от этой проблемы.

— Антон, мисс Трент — вот проблема.

Собрав все свое мужество, Вотапек ответил:

— Йонас говорит совсем не так.

И опять, прежде чем заговорить, старец помолчал.

— Понимаю. Так что же он сказал?

Вотапек молчал.

— Что же вы наделали, Антон? — Слова были произнесены почти шепотом. — Боже мой, что же вы все втроем наделали?

Сара сидела напротив Ксандра, вторая чашка кофе у нее почти опустела, но официантку слишком занимала беседа с шофером, молодым парнем, чьи интересы предполагали нечто большее, чем какой-то кофе с пирожком. Парень даже помятую бейсболку с головы стащил, пригладил лоснящиеся белокурые кудри, желая выглядеть посимпатичнее, и своего достиг: губы официантки вздернулись до десен, изобразив улыбку, зубастость которой нагоняла страх. Сара поневоле уставилась на нее, не в силах отвести взгляд от крупных желтых зубов — усталость лишала ее воли взять да отвернуться. Никаких мыслей. Одна только улыбка, зубы, десны. Даже Ксандр выпал из сознания: целиком поглощенный книгой, он устранился как объект наблюдения. Вот страницу перевернул, и этого движения хватило, чтобы привлечь внимание Сары.

Взглянула на него: локти крепко уперты в стол, правая рука теребит густую прядь волос, пока глаза пробегают по словам на странице. Если он и устал, то делал все, чтобы одолеть усталость, колено у него слегка подрагивало от нервного напряжения. Ясно было, что все мысли о Шентене отложены. Настал момент: ученый вернулся к работе. Сара прихлебывала кофе и продолжала смотреть. Он снова рядом — и как же это хорошо.

— Чтобы все это устроить, они должны иметь целую армию, — произнес Ксандр, даже не удосужившись оторваться от чтения. — Череда следующих друг за другом взрывов, каждый из которых осуществляется разными группами людей: одна закладывает взрывчатку, другая выбирает места, а третья взрывает. Там, где Эйзенрейху требовались недели на создание такого хаоса, эти укладываются в дни, а то и часы. Плюс они это по всей стране устраивают, сверяя время событий до минуты.

— Ну и сколь продолжителен период, о котором мы ведем речь? — спросила Сара.

— Восемь дней. Восемь дней волна за волной накатывающегося ужаса. Ирония в том, что очень немногое из представленного здесь можно назвать катастрофой. Первый пункт по расписанию, — Ксандр вернулся на несколько страниц назад, — «завершается в два дня». — Он все же поднял голову. — Во всяком случае, у нас есть некоторое время до того, как они начнут, подложив бомбы в Капитолий.[31]

— А взрыв этих бомб ты к катастрофам не относишь?

— Символически — событие катастрофическое, согласен. Как средство социального взрыва — нет. Вспомни Оклахому три года назад. Было омерзительно, трагично… назови это как угодно. За две недели каждый страж общественного порядка в стране получил свои десять минут в вечерних выпусках теленовостей. Но тем и ограничилось. Все мы были охвачены ужасом, возмущены, а потом с радостью обо всем забыли. Само по себе событие, бомба та не вызвала паники, на которую рассчитывает наш друг. — Ксандр перелистал несколько страничек.

— А ему что нужно?

— Представляешь, если в тот же день случится что-нибудь еще: часов через пять выйдет из строя вся система компьютерной сети «Белл Юго-Западная» или окажутся разрушенными все до единого туннели и мосты, ведущие к Манхэттену? Тогда страху будет много, и народа он охватит побольше.

— Именно это они и намерены устроить?

— Замени Оклахому на Капитолий, и ты получишь пункты первый, восьмой и семнадцатый в их расписании. Первый затрагивает вопросы национальной безопасности, возможно, даже иностранного вмешательства. Остальные поддерживают уже возникший страх и усиливают панику. Именно это они проделали в Вашингтоне и Чикаго, только теперь масштаб будет покрупнее. Сведи все эти маленькие события воедино, убедись, что время для них выбрано с подобающей точностью, и ты сотворишь такой хаос, который возвеличит любое крупное событие, придаст ему размах, какого у него в реальности и нет. Это прямо из манускрипта.

«Один за другим, один за другим». Слова Тига. Сара припомнила их, спросив:

— И сколько всего?

— Сорок восемь. Финальный аккорд — убийство президента.

Сара покачала головой:

— Как оригинально!

— Для них важно не убийство само по себе.

— Ну, это обнадеживает.

— Вся разница в том, как к нему отнесутся люди, народ.

— Не уловила.

— А ты подумай. Когда застрелили Джона Кеннеди, люди заговорили про заговор, но большинство сочло это выходкой сумасбродного стрелка. Печаль, предательство, гнев — таковы были преобладающие чувства.

— Но не массовая истерия.

— Именно. Когда же они убьют Уэйнрайта, его смерть окажется не отдельным эпизодом, а завершающим, высшим актом в серии сокрушительных ударов по республике, знаком того, что страна сделалась слишком слабой, прогнила, чтобы поддерживать порядок. Будут смотреть на это как на заговор или нет — не имеет значения. Все, что будет чувствовать народ, — это отчаяние, ощущение всеобщего развала, краха.

— И тут появляется Пемброук, — Сара кивнула, — и народ получает противоядие хаосу.

— Складывается впечатление, что на подготовительной стадии они намерены выпустить на сцену и дать вволю наиграться всем главным страхам, обозначенным в книге: резкий обвал рынка, иностранный терроризм, городская преступность — ничего нового, потрясающего, однако все это должно случиться в течение восьми дней.

— Тигу предстоит устроить смотр прессе.

— Разумеется.

— О скольких группах может идти речь? — спросила Сара, взяв книгу и глянув на таблицу, изображенную на форзаце.

— Около тридцати. Каждое задание разделено на четыре отдельные фазы, по одной ячейке, или команде…

— На каждую фазу, — закончила Сара, произнеся эти слова почти невольно, как бы для себя. Глаза теперь еще внимательнее всматривались в изображенное на странице.

— Точно, — согласился Ксандр, обеспокоенный внезапной переменой выражения ее лица. — Что такое?

Она же продолжала читать, не обратив внимания на вопрос.

— Избыточные ячейки, — она кивнула, — и, естественно, обособленность действия.

— Что значит «естественно»? Ты про что?

Сара подняла голову:

— Тут… эта схема мне знакома. Это…

— Матрица Притчарда, — раздался позади нее голос, его вмешательство было так неожиданно, что Сара с Ксандром разом умолкли. — Число ячеек, задания, перехлест-подстраховка. Кончил одно дело — жди указаний для следующего. — Голос умолк, потом добавил: — Но выдает все это как раз подготовка действия, не так ли, Сара?

Ирландский выговор… Сара обернулась и взглянула на того, кто говорил. А он, укрывшись в уголке за соседним столиком, смотрел прямо на нее.

— О'Коннелл?!

— Гейлин Патрик к вашим услугам. — Он улыбнулся и взглянул на Ксандра. — Почтенный доктор, я полагаю? — Ксандр только и смог кивнуть. — Потрепало вас изрядно, но все же вы целы. Что до тебя, мисс, то блондинка из тебя получилась знатная. Мне больше по нраву была темно-каштановая с рыжиной, но, если на то пошло, мои вкусы тебе известны.

— Как ты…

— Леди намерена спросить меня, как я вас отыскал. — О'Коннелл подмигнул Ксандру. — А я намерен сообщить ей, что еще один из наших друзей счел за лучшее, чтобы я приглядел за вами обоими. Человек, до неприличия прожорливый по части сырных шариков.

Громкий вскрик у стойки заставил всех троих обернуться: женщина уткнулась в телевизор, закрепленный на противоположной стене. Репортер на экране смотрелся силуэтом на фоне языков пламени.

— Похоже, безумие прошлой недели возвращается. Сегодня около шести часов утра от взрыва бомбы пламенем охватило все западное крыло Капитолия. Вашингтон отрешился от сна, снова потрясенный, меж тем как пожарные…

— Это ничего не меняет, — произнес О'Коннелл. Они стояли возле «фольксвагена», в котором сидела Элисон. — Либо они пошли на опережение расписания, либо произошел сбой. Сколько времени ждать следующего?

Ксандр сверился с таблицей:

— Здесь разрыв около четырнадцати часов перед вторым пунктом: похищение и казнь английского посла. В общем, первые шесть действий растянуты на два с половиной дня. После этого темп значительно нарастает: акции проводятся каждые четыре-пять часов.

— Это Притчард. — О'Коннелл кивнул. — Первые несколько действий производятся обстоятельно, так, чтобы комар носа не подточил. Модель. Эксперимент. Потом — ускорение. Это дает нам время, не много, но дает. Между прочим, — прибавил он, — я ожидал встретить двоих. Вы не представили меня этой рыжей красавице.

Сара опустилась на колени возле Элисон и взяла ее руку:

— Это друг, Элисон. Его зовут Гейлин.

Отсутствующий взгляд, потом улыбка:

— Привет, Гейлин. У тебя очень красивое имя.

Ирландец, казалось, слегка опешил от такого замечания. Взглянул на Сару, потом на Элисон:

— Спасибо. Я… мне оно тоже очень нравится.

Сара жестом предложила присоединиться к ней на другой стороне машины. Понизив голос, О'Коннелл произнес:

— Ты должна рассказать мне, что все это значит.

Спустя пятнадцать минут О'Коннелл сидел на краю багажника, скрестив руки на груди. Он наслушался вдоволь.

— Тут всего куда больше наворочено, чем Боб представлял. Он даже не знал про рыжую. — Взглянул на Элисон через заднее стекло. — Господи, чего ж удивляться, что она… — И покачал головой.

— Действовать нужно быстро, коротким ударом, — сказала Сара. — Отключить, вырубить все из центра. Если мы взорвем помещение, где все находится, то уверена: скорее всего, окажется, что компьютеры снабжены системой, исключающей любые помехи. Любое вмешательство — и сигнал на этап ускорения будет отдан автоматически. Мы должны разрушить систему изнутри.

— Согласен, — откликнулся О'Коннелл. — Понадобится человек шесть-восемь, чтобы попасть на площадку.

— Еще нужны несколько снимков с деталями дома: подходы, численность.

— Детали не проблема.

— Детали? — перебил Ксандр, выведенный из себя их скорострельным обменом фраз. — Что значит «разрушить»? Нам известно, какие цели они выбрали: все это есть в расписании. Наше дело — передать все эти сведения, вместе с Элисон, тому, кто сумеет их остановить. Обеспечить безопасность всяких мест, на которые они готовятся напасть…

— И позволить им исчезнуть, как только они осознают, что разоблачены? — Сара отрицательно покачала головой. — Они дожидались тридцать лет. Стоит им заметить, что что-то не так, как они дадут отбой и составят новое расписание. Нет, надо идти прямо сейчас. Если мы этого не сделаем, то, смею тебя уверить, в следующий раз, когда они попытаются это проделать, никого из нас, включая Элисон, не окажется рядом, чтобы остановить их.

— Минуточку! — упорствовал Ксандр. — Не хочешь ли ты сказать, что ни единое из ваших всесильных правительственных ведомств не способно по тревоге подключиться, выиграв день, защитить…

— И вызвать ту панику, которую мы стараемся предотвратить? — Сара опять отрицательно покачала головой. — Стоит вот так, как ты говоришь, поднять тревогу, в бог знает сколько мест отправить Национальную гвардию, как люди тут же очень и очень встревожатся. Помнишь техасский городок Уэйко? Там создавали мучеников, а Тиг все время раздувал страсти и подыгрывал им. Злоупотребление властью. Правительственная паранойя. А через полгода они придумают…

— Еще одно расписание, — перебил ирландец. — К сожалению, вы оба уже лишены возможности куда бы то ни было обратиться.

Ксандр повернулся к О'Коннеллу:

— Вы что имеете в виду?

— Вы сегодня в первый раз новости смотрите? — Сара с Ксандром кивнули. — Так я и думал. С шести часов они только и говорят про убийство Шентена. Вас обоих впутали.

— Что?!

— Дальше — больше. — О'Коннелл умолк и положил руки на колени. — Похоже, доктор, вас жаждут допросить по поводу смерти одного человека в Италии, еще одного в Германии и женщины в Нью-Йорке… некой миссис Губер…

— О бог мой!

— Ее нашли у вас в конторе. Картинка неприглядная — для вас обоих. Свихнувшийся ученый и бывшая убийца. — Он глянул на Сару и, поколебавшись, добавил: — Они дали утечку по Амману. Заявляют, будто ты несешь ответственность за смерть посольской дочки. Как к ним попала эта информация, я не знаю, но попала. — Уловил реакцию во взгляде Сары. — Описания вас двоих, машины — все передано по рации. Потому-то мне и пришлось выйти на контакт.

Ксандр опустился на багажник, запрокинул голову.

— Как она умерла, сказали?

О'Коннелл выждал некоторое время, потом ответил:

— Об этом тебе не стоит беспокоиться, сынок.

— Я послал ей записи Карло, все. Я не думал…

— И не мог, — сказала Сара, забыв на время о разоблачениях собственного прошлого. — И Гейл прав. Тебе нельзя думать об этом. Тебе надо думать о тех, кто убил ее… кто настолько перепугался, что готов призвать на помощь полицию, лишь бы остановить тебя. — Сара взяла его за руки. — И они, что бы ни говорил Шентен, все же стараются тебя остановить.

Ксандр посмотрел на Сару. Медленно кивнул.

Она повернулась к О'Коннеллу:

— Значит, идти на риск и лететь нам нельзя. И машиной этой пользоваться тоже нельзя. Придется ее отвести в лес и спрятать.

— Я на шаг тебя опережаю. Дай мне полчаса. — О'Коннелл соскользнул с багажника и положил руку Ксандру на колено. — Ты в хороших руках, сынок. Придет время, и я с удовольствием послушаю, как тебе удалось унести ноги из Германии.

— Придет время, — в тон ему ответил ученый, — и я с удовольствием расскажу об этом.

О'Коннелл подмигнул и пошел к мотоциклу. Минуту спустя Ксандр с Сарой сидели в «фольксвагене», мотор которого урчал дизельным баском.

— Он славный человек. — Это произнесла Элисон, смотревшая через ветровое стекло в спину ирландца. — Очень славный человек.

— Вы представляете, как трудно будет исправить то, что вы наделали!

В трех разных штатах трое мужчин вздрогнули от голоса, грозившего им по телефону. Перед каждым в воображении предстал свой образ старца, когда голос на линии умолк, сменившись хриплыми раскатами кашля.

«Приступы на него нападают все чаще, — подумал Тиг. — Теперь уже недолго осталось. Однако прожил же он все эти долгие годы — и живет себе».

— Пятьдесят лет… пятьдесят лет!.. Думаешь, тебе известно, чего ожидать. Думаешь, что так или иначе, но они поднимутся над собой и станут действовать так, как их учили. Но всякий раз снова и снова убеждаешься, что ошибся, что они все еще дети, недальновидно отобранные тобой, ныне в них заложено ничуть не больше, чем тогда, когда ты впервые их нашел. — Старец умолк, линия доносила его тяжелое дыхание. — «Ему нести бремя мудрого выбора учеников своих». Наверное, слишком тяжким оказалось для меня это бремя. — Вновь хрипы дыхания. — Может ли хоть кто-то из вас объяснить, зачем вы сделали из Джасперса парию, преступника… сумасброда?

Молчание на линии. Тиг заговорил первым:

— Затем, что другого выхода не было.

— Голос разума. — Старец и не пытался скрыть презрение. — Значит, все вы согласились с тем, что для Джасперса это единственный путь.

— Мы все обсуждали это…

— Я не вас, Йонас, спрашиваю, — перебил старец. — Я спрашиваю Лоуренса с Антоном. Или эту роль они тоже вам уступили?

Снова пауза. Седжвик ответил:

— Запись в доме Шентена всем нам показала с предельной ясностью, что и Джасперс, и эта женщина, Трент, уже имеют в своем распоряжении весьма опасный документ, способный сильно нам навредить.

— И для вас нет разницы между этой убийцей и Джасперсом?

— В данном случае — нет. Мы можем не успеть добраться до них раньше, чем они сумеют передать эти сведения.

— По-вашему, он бы побежал в полицию? По-вашему, его бы там восприняли всерьез? — Старец выждал. — Вы, Антон, с этим согласны?

— Я… да. Он нам… помеха. И с ним надо… разобраться.

— Из вас, Антон, получился бы плохой актер. В следующий раз, Йонас, потрудитесь приложить побольше усилий, когда будете разучивать с ним его роль.

— Он взрослый человек, — откликнулся Тиг. — Сам принимает решения. Мы все сами принимаем решения.

— Ах, — произнес усталый голос, — ну вот наконец мы и добрались до этого. Наконец-то видим, отчего приобретают такую значимость собственные вотчины. Это никак не связано ни с Джасперсом, ни с Элисон, ни даже с мисс Трент, не так ли, Йонас? Связано это с тем, кто принимает решения и осуществляет контроль. — Он подождал, надеясь на ответ. Когда ответа не последовало, продолжил: — Вы глупец! Вас занимают решения. Вам известно, как все это увязать вместе. Вам ничего не известно! Не думаете ли вы, Йонас, что я вас не раскусил? Вы полагаете, я настолько старый или безмозглый, что в слепоте своей не заметил, чего вам всегда хотелось? Хаоса, естественно. Это то, чего всем нам хочется. На том, собственно, наши пути и расходятся. Я прав? Хаос — это то, насколько далеко вам угодно зайти. Приказы вам скучны, постоянство и стабильность — просто вторичные заботы для человека вроде вас. Вы предпочитаете волю, какую приносит хаос, безграничные возможности. — В словах старца звучало презрение. — Вы думаете, я не понимаю, думаете, это не очевидно? Это было очевидно с самого начала, причина, по которой я выбрал вас: ваш эгоизм, — крайне важна для дела. Как по-вашему, отчего в последние годы я держал вас на таком коротком поводке? Видимо, в безмозглости своей я полагал, что вы не станете рваться с него время от времени. То была моя ошибка. Больше я ее не допущу.

На линии воцарилось молчание. Наконец заговорил Тиг, речь его, выдержанная, точная, явно скрывала неистовство, бушевавшее в душе.

— Вы выбрали Джасперса?

— То, о чем вы спрашиваете, не ваше дело.

— Я сделал его своим делом, старик! Вы его выбрали?

— Не смейте говорить со мной в подобном тоне! Понятно? — Молчание. — Вам понятно, Йонас?

Слова старца разожгли давно забытый огонь, в них сочился яд, который, казалось, переносил всех четверых туда, в хижину, к итальянскому песку и морю, к трем маленьким мальчикам, которые в ужасе забились в угол, пока старец выговаривал, ломая упрямство, самому старшему из учеников:

«Скажите мне, Йонас, почему вы стараетесь обмануть меня? Почему не признаетесь, что именно вы заставили Антона лезть в воду? — Он ударил мальчика ладонью по лицу с такой силой, что тот рухнул на пол. Йонас, поднявшись, сел на табурет, слез не было, только голова слегка подрагивала. И снова последовал удар, и снова мальчик упал, на этот раз кровь брызнула из разбитой губы. — Почему вы обманываете меня?»

«Я не обманываю…»

«Не смейте говорить со мной в подобном тоне! — завопил он и ударил мальчика кулаком в бровь, так, что голова врезалась в деревянную стену, а из глаз хлынул поток слез, несдерживаемых, злых. — Вы ничто. Ничто! Но я обязательно сделаю из вас великого завоевателя. Из всех из вас — великих завоевателей. Это вам понятно?»

Понуря голову, дрожа всем телом, мальчик кивнул. «Да, — пробормотал он, — я вас обманул».

Учитель подошел и погладил мальчика по голове. «Вы хороший мальчик, Йонас, — произнес он, глядя на двух других. — А теперь пойдите и умойтесь».

— Да, — ответил Тиг голосом, застрявшим в памяти прошлого.

— Хорошо… Антон, завтра вы отпустите учащихся на зимние каникулы, а потом и сами отправитесь отдыхать на остров. Проверьте, чтобы весь штат был готов к моему приезду. Я прилечу до полудня. Лоуренс, вы останетесь в Новом Орлеане. А Йонас, — он умолк, не ожидая никакого ответа, — вы будете в Сан-Франциско. Все ясно?

— Да, — прозвучало в ответ, как один голос.

— Хорошо. Я исправлю допущенные вами ошибки. Смотрите не поставьте меня в подобное положение еще раз. Я становлюсь слишком стар, чтобы подтирать за вами.

О'Коннелл вылез из-за баранки. Пригнанный им фургон поразил: Сара и помыслить не могла, что бывает такое чудо на колесах. У явно пережившей свои лучшие времена машины по обоим бортам тянулась широкая полоса деревянной обшивки, а темно-зеленый цвет усугублял странность ее облика. Сзади стекло было заляпано наклейками с изображением всевозможного дикого зверья — проделки студентов и старшеклассников, на бампере — коллекция забавных предупреждений и еще более забавных сентенций, которые иногда сливались в едином призыве: «ОСТЕРЕГАЙСЯ ГОСПОДА — ЕМУ МИГАЛКИ НИ К ЧЕМУ». Элисон в полном восторге сосредоточенно вчитывалась в каждую фразу, словно та таила в себе еще какой-то, более тонкий смысл. О'Коннелл, бросив ключи Ксандру, направился к ней.

— У меня мотоцикл в пятнадцати минутах езды отсюда, — сказал он. — Прошу подбросить. — Встав рядом с Элисон, ирландец начал читать вместе с ней. — Чудная мешанина, это точно. — Элисон не отрывала взгляд от наклеек. — И того полно, и сего, но не очень-то все связано. Впрочем, как образчик приятного чтива вполне годится.

Она повернулась к нему, улыбка красила ее. Он двинулся было к открытой дверце, но Элисон быстро схватила его за руку: улыбка такая же искренняя, взгляд ласковый. Какое-то время О'Коннелл пристально смотрел на нее, не зная, как поступить. Потом, очень медленно, накрыл своей рукой ее руку и сказал:

— А может, рядом сядем? И вместе покатим? Согласны?

Улыбка еще больше расцвела на ее губах, глаза заблестели ярче.

— Добро. — О'Коннелл подмигнул и потянул ее к машине.

Двенадцать минут спустя, следуя указаниям О'Коннелла, сидевшего сзади, Ксандр притормозил на пустынном участке дороги, ведущей к городу Брайану. Мотоцикл был спрятан в лесу, ирландец с ним сам управится.

— Запомните номер, который я вам дал, воспользуйтесь им для начала контакта, — добавил О'Коннелл. — Людей я, наверное, соберу за восемнадцать часов. Страна у нас обширная, так что постарайтесь отыскать место в радиусе миль семидесяти пяти от…

— Мне порядок известен, — сказала Сара. — Если повезет, то мы доберемся туда к завтрашнему утру. Придется позаботиться о себе, тем более с Элисон…

— Я хочу поехать с ним, — заявила та тихим, но четким голосом. Все три головы повернулись к ней, Сара откликнулась первой.

— Это может оказаться затруднительно, Элисон, — отговаривала она, как могла. — У Гейла всего лишь мотоцикл…

— Я знаю. — Голос такой же настойчивый. — Я хочу поехать с ним.

Сара оглянулась на бывшего коллегу. Выражение его лица было вовсе не таким, какого она ожидала. Ирландец ухмылялся.

— А может, не такая уж и плохая мысль, — сказал он. — Чтобы я ее забрал. — Мысль, похоже, укоренялась, улыбка расплывалась шире. — Если по делу, то, может, и не сыскать лучшего способа разделить их, на всякий случай… — Он посмотрел на Сару: — У тебя своя забота… не подумайте ничего плохого, профессор…

— Я и не думаю, — ответил Ксандр.

— А у меня своя. Так их обеих куда легче от беды уберечь.

Сару это не убедило.

— Гейл, до объекта полторы тысячи миль. Плюс тебе придется…

— Может, малость ветерком обдует, — заметил ирландец, поворачиваясь к Элисон и не обращая внимания на Сару. — Да поспать времени много не окажется. — Элисон не сводила с него глаз. — Ну, — кивнул он, — на том и порешим. — Открыв дверцу, вышел из машины и протянул руку, помогая Элисон выйти. Через несколько секунд нырнул с головой в салон, взял ее теплое пальто и произнес: — Мы вас обоих будем ждать возле Волчьего Лога. Счастливо доехать. — С этими словами он захлопнул дверцу и зашагал к лесу.

Сара повернулась к Ксандру, на ее лице застыло изумленное выражение. Он же улыбался.

— Что? — спросила она.

— С ней все будет хорошо, — ответил Ксандр. — Возможно, даже на пользу пойдет.

— Я сейчас вовсе не о ней тревожусь.

Двухмоторный «паккер» плавно снижался над уединенным аэродромом, его посадочные огни через равные интервалы бросали на землю кроваво-красные отблески. Кое-где еще белел снег, но ни единое пятнышко не нарушало совершенную черноту линии, прорезавшей пространство, смоляной полосы посреди бледного моря камней и земли. Сидя в кабине рядом с пилотом, старец вцепился в ручку кресла: самолет уже заходил на посадку. Земля неслась навстречу, а мысли старца улетали прочь.

От Стайна (он мирно спал в хвосте самолета) пока ничего, свидетельствующего о том, что офицер разведки пришел к верному решению: факт, который беспокоил старца только потому, что теперь он осознал, насколько полезен, учитывая ситуацию с Джасперсом, может оказаться его «гость». Несколько слов кому следует — и вся эта шумиха в Европе будет забыта. Так же, как и привязка к Шентену. К сожалению, молодой человек оказался куда менее расположен к проекту, чем его предшественник. Его предшественник, подумал он. Притчард. Как тот рвался присоединиться к Эйзенрейху! Как настойчив был, как предан. Стайн между тем подобного рвения не выказывал. Оковы явно не оказали на него притягательного воздействия. Однако он смышленый. Осознает неотвратимость всего этого. К тому же под воздействием наркотика проявил поразительную заботу о молодом профессоре. Это, по крайней мере, ободряет.

Минут через двадцать добрались до поворота к лагерю, полмили грунтовой дороги придавали местности деревенский вид, возможно, даже намекали на запустение, вздумай кто-нибудь сунуться за знаки «ПРОЕЗДА НЕТ», развешанные на деревьях по обе стороны. Петляющая дорога заканчивалась у деревянных ворот, старомодном напоминании о том, что скопление домиков за ними является частной собственностью. Былое убежище Шентена. Насколько же оно переменилось, подумал старец, всего за несколько коротких лет.

Когда машина затормозила у ворот, мимо пробежала белка. Она остановилась у стояка, то ли принюхиваясь, то ли презрительно на него фыркая. Ошибка, о которой бедняжка забудет не скоро. Маленькое тельце задергалось в судорогах, всего секунды длился шок. Люди в машине видели, как белка свалилась на бок, дрыгая всеми лапками; постепенно судороги прекратились, и, кое-как поднявшись, зверек заковылял к лесу. Система была устроена так, что чем крупнее животное, тем сильнее оказывался шок. Еще секунда, и ворота раскрылись, «мерседес» проехал через них и плавно покатил мимо домиков к ранчо, стоявшему особняком. Высокий лысый человек поджидал в дверях.

— Сколько нас, Паоло? — Старец подался всем телом вперед и вышел из машины, не удостоив даже благодарственного кивка за протянутую руку.

— Двенадцать. Не считая занятых в доме и в лаборатории.

— Превосходно. Я немного отдохну, потом пообедаю, после чего посмотрю, как продвигается дело. Вы тогда пойдете со мной. — Паоло кивнул. — Надеюсь, Вольфенбюттель мы оставили в прошлом. — Ответа старец дожидаться не стал.

На верхних ступенях ему протянула руку привлекательная женщина в юбке миди и белой блузке. Старец руку не принял и прошел в дом.

— Рады снова видеть вас, сэр.

— Вы пойдете со мной в мою комнату, мисс Палмерстон.

Старец прошел уже половину коридора, прежде чем женщина повернулась и последовала за ним.

К 16.30 он был уже готов к осмотру системы спутниковой связи. Двое специалистов по слежению были допущены на обед, и каждый из них уверял его, что все в порядке: коды, последовательность передач — все, для чего требуется мастерство программирования. Спецы возвратились в лабораторию, а старец стал звонить трем директорам школ, отдавая последние распоряжения, после чего удалился в спальню еще для одной встречи с мисс Палмерстон. Ему всегда требовалось определенное внимание в моменты наивысшего интеллектуального возбуждения. Для человека своего возраста он обладал замечательной пылкостью и, к радости обоих, умел сочетать ее со столь же отменной выносливостью.

Когда он уходил, она спала, застенчиво прикрытая простыней. Он ненадолго задержался у двери, потом направился к поджидавшему лифту.

Спуск в подземную лабораторию занял около четырех минут, медленное снижение на глубину почти в сто футов. Снабженный круглосуточно включенными чувствительными жароуловителями, лифт был оснащен также автоматическим обесточивающим устройством, которое останавливало кабину, если температура в ней поднималась выше определенного уровня без предварительно заданной команды. Улиточья скорость лифта была попросту дополнительной предосторожностью, дававшей тем, кто внизу, время подготовиться, если кому-то удалось бы перехитрить систему. Дверь открылась, и старец ступил в ярко освещенный коридор, покрытый (со времени его последнего посещения) новым ковром. Паоло стоял прямо напротив со стаканом воды в одной руке и несколькими таблетками в другой. Старец улыбнулся и покачал головой.

— Вы упорно печетесь о моем здоровье, — сказал он, принимая таблетки, потом запил их водой, запрокидывая голову.

Вернув стакан, старец пошел по коридору; когда он приблизился к стальному арочному проходу, металлический блеск которого раздражающе воспринимался на фоне девственно-белых стен, температура понизилась на несколько градусов. За аркой коридор превратился в балкон в пятнадцать футов длиной, который уступом выдавался над обширной площадкой, помещение внизу было заполнено компьютерным оборудованием. Ничего чересчур сложного: клавиатуры, мониторы, экран от пола до потолка занимал всю противоположную стену, — все относительно тихо, не считая урчащего шума пластиковых блоков, которые старец любовно оглядел издали один за другим. Эти вещи за пределами его понимания: вывод, к которому он пришел давным-давно. Другие в них разбираются, и этого довольно. Не спеша он принялся спускаться по лесенке, пока не оказался на нижнем уровне, где Паоло стал представлять служащих.

— Это Анжела Дьюсенс, — сказал он. — Она…

— Превосходно играет в хоккей на траве, — вставил старец. — Да, разумеется. В школе в Калифорнии. Кажется, я припоминаю матч, в котором вы забили… сколько же это было? шесть?.. семь голов. Чудесная игра.

Молодая женщина вспыхнула от удовольствия.

— Я забила восемь, если точно.

— Разумеется. — Он улыбнулся, воздел руки в восторге. — Восемь. Как я мог забыть. Конечно же восемь. И против весьма стойкой защиты, если память не изменяет. — Женщина скромно кивнула. — Все же мне следовало бы помнить. Вы уж простите старика.

Так проходили все представления, непринужденности которых очень способствовали заметки, подготовленные Паоло менее часа назад. Подобная тактика явно себя оправдывала. Она же позволяла ему внимательно рассматривать большой экран на противоположной стене, карту Соединенных Штатов, усыпанную маленькими синими точками. Завершающий этап.

Хаос подступал вплотную.

Сначала она была против. Останавливаться было опасно. Чем быстрее они доберутся до Монтаны, тем лучше. Хотя, с другой стороны, время до сих пор было на их стороне: двенадцать часов ничем не прерываемой гонки, небольшая заминка возле Чикаго в утренние часы пик, а потом открытая дорога почти на девятьсот миль. Но даже тогда это было временным развлечением. Наверное, Ксандр прав, остановку они могут себе позволить. Сон — прекрасное оружие. Сразу за последним туристическим плакатом, приглашающим осмотреть плотину Лысой горы, она съехала с дороги. Ксандр твердил, что судьба к ним милостива.

Через шесть миль после шоссе настроение его резко изменилось, относительное спокойствие езды разом улетучилось, едва они переступили порог номера. Обстановка напоминала номер в темпстеновском мотеле: небольшой диван, кровать, лампа, абажур которой знавал лучшие времена. Саре было нетрудно определить причину неловкости Ксандра.

— Нет-нет-нет, — затараторил он, — ты иди в ванную первой. Ты вела машину. Так будет по-честному.

Сара окинула его взглядом.

— Отлично, — произнесла она, улыбаясь, — если уж так по-честному.

Она направилась в ванную, а когда вышла оттуда, то увидела, что он устроился на диванчике, а на кровати под покрывалом не хватало подушки. Ксандр лежал, повернувшись к ней спиной.

Оглядывая его длинное тело под одеялом, Сара не могла сдержать улыбку. Тихо расстегнула ремень и позволила джинсам сползти на пол, футболка едва прикрывала бедра. Потом Сара щелкнула выключателем и подошла к дивану. Не говоря ни слова, не спеша улеглась рядом с Ксандром.

Он едва не подпрыгнул, вжался в спинку дивана, натянув на себя покрывало.

— Ты что делаешь?

— Не совсем уютно, но…

— Да нет, я говорю, что это ты делаешь? — Он старался не замечать ее ног. — Я… я тебе кровать оставил. — Накинул на нее одеяло. — Думал… думал, тебе в постель захочется.

— В ней, наверное, было бы поудобнее, да. Но ты захотел тут, — ворковала Сара игриво, — значит, тут мы и будем спать.

Ксандр попробовал было встать, но понял, что для этого ему придется перевалиться через нее.

— Так… так ничего не получится.

— Ты сам выбрал.

— Нет. Ты не… — Его неловкость оборачивалась искренним беспокойством. — Пойми, я не думаю, что это…

— Это что? — Впервые Сара почувствовала себя неуютно.

— Это… не то, чем нам следовало бы заниматься.

Какое-то время она пристально смотрела на него.

— Понятно. — Медленно села, спиной к нему. — И чем же конкретно нам не надо заниматься? — Подождала. — Я не прошу, чтоб ты переспал со мной, Ксандр, если тебя это волнует.

— Нет, — попытался защититься он. — Я не про это думал. Простоя… я не знаю…

— Не знаешь — чего?

Он ответил не сразу.

— Не знаю… смогу ли я это.

Она взглянула на него:

— Сможешь — что? — Снова отвернулась. — Я думала, мы можем побыть вместе. Обнять друг друга, прижаться. Только и всего. — В голосе ее звучала ласка. — То, что я вчера сказала, это и на самом деле так.

— То, что я сказал, тоже. — Ксандр с трудом подыскивал слова. — Несколько лет назад я потерял жену. Она была… с ней все обретало смысл. А потом ее не стало. — Навернулись слезы, запершило в горле. — А потом вчера — я тебя обнял. — Сара почувствовала его дыхание на своей шее. — И это было… замечательно.

— И для меня тоже, — прошептала она.

Вновь молчание.

— Сара… уже много времени прошло с тех пор, как я… — Ксандр умолк.

Сара оставалась недвижимой.

— Я понимаю. Правда. — Попыталась встать.

— Нет! — воскликнул он, схватив ее за руку и удерживая на диване. — Я не хочу, чтобы тебе надо было понимать. Обнимая тебя… никогда не думал, что когда-нибудь опять буду способен на такое. Может быть, это из-за того, что с нами творится… Просто я никогда ничего такого не чувствовал.

Сара ощущала его губы у своей шеи, тело вдруг сделалось хрупким, маленьким. Вот его рука обвила талию, притянула, прижала.

— Чего — такого? — прошептала она.

Рука Ксандра задрожала, губы скользнули по шее, от одного их касания у нее перехватило дыхание, воздух распирал легкие.

— Когда обнимают…

Сара повернулась к нему, все вокруг застыло, онемело, глаза утонули в его глазах. И он поднял ее, баюкая на крепких руках, как в колыбели. Кровать. Голова ее на подушке. Дыхание его мешается с ее дыханием, на языке сладкий привкус сирени. Они поцеловались, вначале нежно, слегка свели, словно примериваясь, губы, в которых невинное желание мешалось с мукой первого касания. Вскоре его окутало жаром ее тела, его руки сошлись у нее на спине, губы жадно прошлись по ее шее, по груди, по трепетному изгибу бедра, все, способное укрыть ее тело от глаз, от губ, от рук, было сорвано, отброшено, скинуто на пол. И Сара, прильнув, запустила пальцы ему в волосы, вознеслась на него и склонилась, скользя языком по основанию шеи, по выпуклой груди… Губы ее омывали его безудержным желанием.

Сжав коленями его тело, она открылась, впустила его, издав судорожный стон, и ее тело мерно заколебалось, сильно прогибаясь всякий раз, когда, казалось, вбирало его в себя. Ни звука — только дыхание, жаркое, всхлипывающее. Вдруг она оказалась на спине, он крепко обнял ее, страсть, нарастая, распаляла его, ее пальцы, впиваясь ногтями в спину, в бедра, утягивали его все глубже и глубже, пока в муке облегчения не охватила обоих агония наслаждения. Руки их стиснулись так крепко, что стало трудно дышать.

Не в силах расстаться, они так и уснули, обнаженные, в объятиях друг друга.

От первого взрыва они вскочили, как подброшенные пружиной. Второй взрыв заставил Сару скатиться к краю кровати. Языки пламени, то взметаясь, то опадая, просвечивали сквозь тонкие, как бумага, жалюзи. Сара оглянулась на Ксандра, но не могла даже слова вымолвить. Он тоже будто онемел. Их передышка кончилась. Мир, бурливший снаружи, вернулся.

Сара встала и стала собирать одежду, Ксандр замер, упершись спиной в стену. Натягивая джинсы, Сара подобралась к окну и отогнула уголок жалюзи. За окном дождь барабанил по стеклу, и все же источник взрыва разглядеть удалось без труда. Там, в самом дальнем углу автостоянки, горел, объятый пламенем, мотор небольшого грузовика. Сара поняла смысл: приглашение. Ей приглашение. Сара натянула рубашку и снова глянула в окно, крепко обхватив рукоятку пистолета. Оглянулась на Ксандра: тот не сводил с нее глаз. Тихонько приоткрыв дверь, она выскользнула прямо под ливень.

Дождь лил холодный, сначала это раздражало, потом стало легче: все чувства, омывшись ото сна, обострились. Кое-кто из обитателей мотеля тоже выбрался на улицу, среди них сразу можно было узнать владельца грузовичка: мужчина, не в силах поверить в то, что случилось, как безумный метался в нескольких футах от огня. Несколько человек привели в действие огнетушители, стараясь хотя бы сбить пламя, но все они, поняла Сара, так, для отвлечения, средство выманить ее из номера. Что еще могло бы послужить причиной? Где-то среди этих лиц, догадывалась она, затаилась пара внимательных глаз, поджидающих ее появления. Она их чувствовала, ощущала на себе их взгляд.

На сей раз люди Эйзенрейха действовали умно. Они заставили ее раскрыться. Розыски по номерам оставляли беглецам слишком много шансов. Слишком много возможностей. Чуть что не так, и им пришлось бы раскрыть себя. Лучше ее выманить.

Она отыскала среди постояльцев того, кто ей был нужен. Он и не пытался смешаться с разраставшейся толпой. Напротив, держался от нее подальше, стоял правее в нескольких шагах и смотрел прямо на Сару. Рядом с ним, крепко прижавшись к нему, стояла какая-то толстуха, лицо которой перекосилось от ужаса. Сара поняла. Он собирается убить кого-нибудь. Кого — целиком зависит от нее. В любом случае произойдет это не здесь. Смерть на улице была бы глупостью. Слишком много свидетелей.

Убедившись, что она заметила его, мужчина пошел в сторону деревьев, которые росли напротив мотеля, крепко прижимая к себе наживку. Сара смотрела им вслед, пока они не скрылись из виду. Тогда она обернулась и прошептала в приоткрытую дверь Ксандру:

— Накинь на себя что-нибудь, прихвати пистолет с сумкой и выходи. Мне нужно, чтобы ты смешался с толпой возле пожара. — Он что-то заговорил в ответ. — Делай, что тебе говорят! — И не успел он и слова сказать, как Сара исчезла.

Ксандр сбросил одеяло и стал шарить рукой по ковру, отыскивая брюки с рубашкой. Через полминуты, когда он вышел из номера, дождь хлестнул его по лицу, не давая разглядеть Сару. Что-то такое прозвучало в ее голосе, чего он никогда прежде не слышал. Ему захотелось заорать, прижать ее к себе, но для таких мыслей не было уже ни места, ни времени. Они украли всего лишь несколько часов.

Он глянул влево: пожар. Вгляделся в пелену дождя: стремительная фигура пересекала дорогу. А потом он услышал сирены. Полиция. Будут расспрашивать. Ксандр закрыл дверь и помчался к лесу.

Сара скользнула меж деревьев, держа пистолет в руке. Дождь лил теперь потоками, хлестал по лицу, заставлял все чаще закрывать глаза рукой. Видимость была почти нулевая, пропали все надежды расслышать за барабанной дробью дождя по замерзшей земле шаги той странной пары. Но они рядом. Она знала это. Он устроил ловушку и станет дожидаться.

Футах в десяти от дерева метнулась тень, потом словно из ниоткуда показалась вопящая женщина, рвущаяся из темноты и молотящая руками по воздуху: бесполезная наживка, брошенная перед нападением. Сара подобралась, готовая к тому, что тучное тело со всего маху рухнет ей на руки, но этого не произошло. Неожиданно женщина встала. Они обменивались взглядами. И в тот же миг Сара поняла. Увидела в выражении лица женщины, в повороте ее головы. Не было никакой наживки и ужаса. Впрочем, было уже поздно. Женщина обрушила удар руки на пистолет Сары, ногой целясь ей в грудь, отбрасывая ее прямо на торчавшую ветку. Упав, Сара попыталась подняться, но земля оказалась очень скользкой. Почти тут же женщина навалилась на нее, двести фунтов плоти припечатали обеих к земле, огромные ручищи и бедра зажали Сару, будто в тиски.

Она почувствовала, как сначала что-то хрустнуло, потом режущая боль пронзила грудь. Ребра… Сколько их сломано, она могла только гадать. Толстые пальцы дотянулись до ее шеи, костяшки врубились в горло, большие пальцы глубоко вошли в мягкую плоть прямо под подбородком. Задыхаясь, заходясь в кашле, Сара ощущала, как становится легкой голова, все вокруг погружается в мрак, уходит сознание. Одна лишь боль в груди не давала Саре отключиться, и, собрав силы, она ударила толстуху коленом. Слои жира смягчили удар, а сопротивление заставило женщину еще яростнее вцепиться Саре в горло.

Но толстуха слишком горячилась, охваченная лютой злобой, она от нетерпения сдвинула колено, чуть-чуть, чтоб покрепче упереться. Только этого Саре и нужно было. Почувствовав, как ослабла тяжесть на руке, Сара вырвала ее из заточения и с маху вцепилась женщине в голову. В жутком отчаянии она рванула ногтями, с дикарской яростью сдирая с черепа кожу, волосы. Толстуха откинулась назад, выпустив шею Сары. Сразу исчез мрак, воздух вновь наполнил легкие. Меньше секунды потребовалось, чтобы громадная туша снова навалилась на нее, но на сей раз Сара была готова. Стоило толстухе податься вперед, как Сара, подняв колени, что есть силы ударила ее по заду. Грудастая туша, качнувшись, лишилась опоры. Ручищи вцепились в землю подальше от Сариной головы, бедра разжались, чтобы вновь обрести равновесие. Сара вцепилась женщине в промежность, протиснулась между толстыми ляжками и, вставая на ноги, скрутила чувствительные гениталии. Женщина заорала благим матом. Сара, не выпуская волосатую плоть, рвала ногтями нежное лоно. Громадная туша ничком рухнула наземь. Женщина попыталась перевернуться, но Сара схватила ее руку и заломила так, что вывихнула плечо из сустава. Не теряя ни секунды, она обхватила пальцами шею женщины, приподняла ее и коленом, как молотом, ударила в основание позвоночника. Раздался хруст, возвестивший: все кончено.

Дрожь прошила гору мяса и жира, а Сара согнулась от невыносимой боли, рвавшей грудь и отдававшейся во всем теле при каждом вдохе. Разум ее был чист, только теперь мысли стали возвращаться: мужчина, пожар… Ксандр! Она резко выпрямилась, осознав внезапно, что произошло, причину, по которой ее заманили в этот лес. Как же я могла быть такой дурой! Она пустилась бежать, крепко прижимая к груди руку, чтобы хоть немного унять боль, кренясь всем телом набок. Ксандр. Все это время только он и был целью, все остальное — несущественно. Видения Аммана замелькали перед глазами. Ей нужно, чтобы он был жив, был в безопасности.

— Сара.

Сдавленный шепот коснулся слуха: голос где-то там, впереди.

Ксандр крался меж деревьев, обеими руками держа пистолет. Послышался звук слева, но барабанящий дождь мешал разобрать, что там такое. Он остановился, подождал, потом прошептал:

— Сара.

Звук повторился, и Ксандр обернулся на него, подняв пистолет.

Сара рывком метнулась к дереву, впереди, не больше чем в пятнадцати футах от нее, сумела различить фигуру. Это был Ксандр, он стоял с поднятым пистолетом, не замечая мужчину, который подкрался к нему сзади.

— Ксандр! — во весь голос закричала Сара.

Но было слишком поздно. Рукояткой пистолета мужчина ударил Ксандра в затылок, а мгновение спустя взвалил на плечо бесчувственное тело и пошел прочь, петляя между деревьями. Сара двинулась следом, но с каждым шагом мужчина уходил все дальше и дальше, теряясь из виду. У нее не было ни пистолета, ни ножа, — одна только воля во что бы то ни стало остановить его. Однако боль становилась невыносимой.

Держась в тени, Сара повернулась влево и заметила мужчину, который был теперь ярдах в тридцати от нее: поразительная скорость, если учесть, каким грузом у него на спине было тело Ксандра. Мужчина, тоже прятавшийся за стволами деревьев, и не думал замедлять движение. Заметив, что он скрылся за поворотом дороги, Сара попробовала бежать, но сломанные ребра не позволили ей этого. Через несколько секунд темноту прорезали отсветы габаритных огней. Сара рванула вперед, доковыляла до поворота, только чтобы убедиться, что машина пропала из виду.

Несколько минут она стояла под хлеставшим дождем, неотрывно глядя в темноту. Потом, дрогнув, опустилась на колени. Слезы заливали лицо.

Кого оплакивала, себя или его, она не знала.