"Восхитительная" - читать интересную книгу автора (Томас Шерри)

Глава 5

Июль 1882 года

На громкий стук Верити никто не ответил. Не зашаркали подошвы по половицам, никто не посмотрел украдкой из-за занавески. В доме номер тридцать два по Кэмберилейн царили темнота и безмолвие, словно в усыпальнице:

Верити едва удержалась от желания пнуть дверь. Ну и денек, ничего не ладится.

Верити собиралась покинуть Фэрли-Парк рано утром. Но миссис Бойс слегла накануне вечером и попросила Верити проследить, как будут варить варенье – клубника достигла пика зрелости и тянуть до завтрашнего дня было уже нельзя. Она неохотно согласилась.

Едва успели разложить варенье по горшкам, как принесли письмо. Лист бумаги, исписанный аккуратным почерком, содержал отчет об образе жизни и местопребывании Майкла за неделю. Ее тетя знала, кто такой Майкл. Верити никогда больше не должна была ставить ее в неловкое положение.

Когда она сожгла письмо и успокоилась, чтобы не дрожали руки, разверзлись небеса. Теперь вместо приятной прогулки до деревни ей пришлось проделать изнурительное путешествие, и в поезде, уносящем ее на юг, она сидела в промокших насквозь чулках, даже галоши не помогли.

А потом, когда она нашла хорошее место, чтобы переодеться в сухое и кое-как привести себя в порядок, улыбнулась ли ей удача? Нет. Можно подумать, Стюарт Сомерсет одержим скупостью, судя по тому, как он избегает появляться в собственном доме. Нет даже слуги, чтобы открыл дверь и сообщил о местонахождении хозяина. Зачем покупать четырехэтажный дом – если считать подвал и чердак, – не наняв при этом слуг?

Она стучала в эту дверь в восемь часов, после чего отступила в пивную в четверти мили от дома, где на нее с любопытством пялились завсегдатаи, и, вернулась в девять. Потом в десять, А теперь пробило одиннадцать.

Нужно было бросить это дело в десять часов после третьей попытки. Три – магическое число, безошибочная примета, что дело не выгорело. Но она не смогла отступить. Не смогла смириться с перспективой вернуться в Фэрли-Парк, не выполнив ни одной из поставленных перед собой задач.

Она все продумала. Первым делом наймется к Стюарту Сомерсету в кухарки. Потом станет его любовницей. Затем – насколько она поняла, он вроде как юрист, член парламента, – Стюарт мог бы в знак признательности помочь ей доказать ее происхождение. А когда ее личность будет установлена, он не упустит шанса на ней жениться. Берти назвал ее авантюристкой? Что ж, она не станет его разочаровывать.

Хотелось бы посмотреть, какое лицо будет у Берти во время свадьбы.

Но письмо тетки развеяло надежды на брак. Стюарт Сомерсет никогда не стал бы тем, кто он есть, будь он настолько легкомыслен, чтобы жениться на домашней прислуге неизвестного происхождения. А тетка ни за что не расскажет правду. Однако она все еще может уязвить Берти с помощью Стюарта.

Берти знал цену Верити как кухарке. Он как раз укрепился в мысли, что с ее талантом она может заткнуть за пояс любого парижского шеф-повара. Какой удар будет нанесен по его гастрономическим чаяниям, когда она переметнется в стан его злейшего врага и сделает стол брата знаменитым на всю Англию.

Кроме того, пусть полюбуется, как его авантюристка ложится в постель к брату. О, это отличный способ. В одиночку ей не удастся отомстить Берти как следует. Она мало значит для него, как убедилась недавно. Но в союзе с братом... Любая, даже самая незначительная мелочь, имеющая отношение к Стюарту, приводила Берти в ярость.

Справедливо, если Берти испытает хоть малую толику страданий, что поразили ее, чуть не лишив рассудка. Несколько недель она не могла ни есть, ни спать. Пускай сам поворочается с боку на бок! Пусть хоть на день лишится аппетита!

Но дверь дома номер тридцать два не желала открываться.

Она все-таки пнула ее, но дверь не открылась. Зато Верити здорово ушибла большой палец ноги.

Прихрамывая, она пошла по тротуару, прикидывая, куда пойти. Можно отправиться в пивную, прождать еще один томительный час. Или на Слоун-сквер взять кеб и поехать в гостиницу. Выбор между безрассудством и поражением.

Ноги сами понесли ее к пивной. Такова уж была ее манера выбирать – здравый смысл никак не являлся ее коньком. Будь она рассудительней, не оказалась бы в таком жалком положении, случайная посетительница с перечнем намерений, способных шокировать кого угодно.

Напротив, если бы она и прибыла в этот дом, она появилась бы тут законной хозяйкой, замужней дамой. Именно так и вышло бы, доведись ей встретить Стюарта Сомерсета на каком-нибудь вечере и решить: вот он, лакомый кусочек. Ее очаровали бы рассказы о его необычном детстве, она умоляла бы поведать ей щекочущие нервы подробности. Правда, что в их доме водились крысы величиной с кошку? Правда, что он не умел ни читать, ни писать? Каково испытывать голод и нищету? Потом она обсуждала бы услышанное с подругами, хихикая и, возможно, слегка содрогаясь в душе.

Она заставила себя остановиться и повернуть обратно. Даже в лучших кварталах Лондона по ночам было небезопасно. Ей пора уезжать, не то она напросится на неприятности. Ее третье посещение пивной вызвало просто нездоровое внимание, в основном со стороны мужчин, к которым она бы поостереглась приближаться ближе, чем на пятьдесят футов.

Не прошло и двух минут, как она услышала за спиной шаги – это был мужчина, и он быстро приближался. Верити резко обернулась. Может, это Стюарт Сомерсет наконец вернулся домой и... идет за ней следом? Разумеется, нет. Она узнала мужчину – среднего роста, т,0щий, с налитыми кровью глазами, пахнет выпитым в неумеренных количествах пивом и дешевым мылом. Весь вечер он слонялся возле пивной в компании с другим мужчиной, и оба пожирали ее заинтересованными взглядами, причем с очередным ее появлением в пивной их любопытство росло.

Мужчина был почти перед ней. Он удивился, когда она вдруг обернулась и оказалась с ним лицом к лицу. Некоторое время они разглядывали друг друга, а потом его рука проворно потянулась к ее сумочке. Не раздумывая, Верити сжала пальцы, размахнулась правой рукой и врезала ему по лицу.

Точнее, по шее, потому что его голова запрокинулась. Хороший получился удар. Она была ужасно напугана, но все же обрадовалась, когда увидела, что у него заплетаются ноги. Пусть сегодня она одета почти как леди, но сил ей не занимать – она могла тащить гору посуды высотой в половину собственного роста или целый бок теленка.

Выругавшись, он снова схватил ее ридикюль. Ну нет, не выйдет! Она положила деньги в туфлю, но в сумочке лежала единственная фотография ее родителей, прихваченная наудачу.

Она замахнулась ридикюлем. Еще один крепкий удар. Перед этим она зашла в книжный магазин и купила на обратный путь книгу Мэри-Элизабет Брэддон. Кажется, у книги достаточно острые углы.

– Сука! – простонал грабитель и схватил ее запястья. Каблуком правой туфли она что было силы наступила ему на ногу. Взвыв, он ударил ее по лицу. Она почти не почувствовала, как загорелась щека и хрустнула шея, потому что в следующий миг была счастлива услышать, как он взвыл от боли, когда ее каблук снова нанес удар, посильнее первого.

Она растопырила пальцы свободной руки и ткнула его в глаза. Он заорал. Верити повернулась, чтобы убежать, надеясь, что отбила у него желание преследовать ее, но очутилась лицом к лицу с его приятелем, вовсю благоухающим винными парами.

– С дороги. – Ее губы сами собой складывали слова. – Мой муж будет здесь с минуты на минуту.

Второй грабитель осклабился:

– Какой у тебя муж! Как у бабы яйца.

Грубая рука схватила ее за волосы, и голова девушки дернулась назад. Она лягнула того, кто был сзади, и попыталась разбить голову стоящему перед ней грабителю книгой миссис Брэддон. Но на сей раз удача была не на ее стороне. Он выбил сумочку из ее руки, схватил ее запястье и вывернул руку.

Верити закричала от боли и лягнула грабителя в ляжку. Зарычав, он выпустил ее руку. Ее локоть врезался в его ребра. Но тут второй грабитель схватил ее за талию, поднял и бросил на землю. Один из них прыгнул на нее сверху; она уже не разбирала, кто из них кто.

– Заберем сумку – и деру! – упрашивал тот, который остался стоять. – Скоро явятся копы.

– Сначала я преподам ей урок.

Огромный кулак приблизился к ее лицу. Закрыв глаза, Верити напряглась в ожидании страшного удара, который расколет ей череп.

Стюарт решил пройтись пешком. Заседание в палате общин выдалось исключительно долгим. Он попросил извозчика высадить его, не доезжая до дому, чтобы размять ноги.

Он устал. Но день еще не закончился – Стюарт был приглашен на бал. Не просто бал, а бал у герцогини Арлингтон.

Его медали за отвагу, полученное недавно наследство, слава одного из самых молодых членов парламента – он получил кресло в результате дополнительных выборов два месяца назад – все шло ему в актив. Но сегодняшний бал у Арлингтонов, главное событие светской жизни этого года, закрепит его положение в обществе, отметит особой печатью, которую ставят лишь матроны самого высокого ранга.

Тогда дело выбора жены заварится всерьез. Стюарт закрепит нынешний успех. Юные леди станут строить догадки относительно его перспектив в будущем. С одной из них он придет к соглашению – сделка купли-продажи, почти то же, что каждый день происходит на базаре где-нибудь в Дели.

Поэтому он непременно отравится на бал. Будет танцевать. Беседовать о вещах, которые имеют для истории не большее значение, чем для океанского лайнера прилипший к его корпусу моллюск. А утром он встанет пораньше, чтобы встретиться с лордом-канцлером, который был его поручителем при вступлении в «Иннер темпл»[11].

Он повернул на свою улицу и встал как вкопанный. Там, всего в двадцати шагах, разыгрывалась сцена, которую нечасто увидишь, живя в одном из лучших кварталов Лондона. Уличная драка! Еще хуже – двое мужчин били женщину. Женщина храбро сражалась, но что она могла против двух насильников!

Стюарт бросился бегом.

Мужчины бросили женщину на землю. Один из них сел на нее сверху и занес кулак. Стюарт перехватил его руку сзади и отшвырнул негодяя прочь. Судя по звуку, тот врезался в уличный фонарь. Обхватив поперёк второго мужчину, Стюарт отправил его в том же направлении.

Стонущие грабители кое-как встали на ноги. Один из них потянулся к лежащей на тротуаре сумочке. Стюарт наступил на нее ногой. Грабители взглянули на ридикюль, потом на Стюарта, переглянулись и бросились бежать, словно сам черт гнался за ними.

Лежащая на тротуаре женщина осторожно приподнялась на локтях. Ее прическа растрепалась в пылу сражения, и буйная масса кудрей почти закрыла перепачканное грязью лицо. Рот изумленно раскрылся.

– Вы целы? – спросил он.

Если с ней все в порядке, он вернет ей ридикюль и пойдет своей дорогой. Она скорее всего проститутка, и ее добыча за этот вечер привлекла внимание несостоявшихся грабителей. Он ничем ей не обязан – просто заданный из вежливости вопрос.

– Я... я... – Она огляделась вокруг. – Ох нет!

Стюарт услышал акцент, твердые согласные и энергичные гласные, совсем не похоже на речь любой из уличных девиц. А он перевидал их немало, пока жил в трущобах Ард-вика.

– Не беспокойтесь. Вот ваша сумочка.

Он помог ей встать. Сунул в руки в перчатках потертый испачканный ридикюль и смятую шляпку. Она вцепилась в них мертвой хваткой.

– Спасибо, – пробормотала она. – Благодарю вас, сэр.

И тут же, не прошло и тридцати секунд, как она расплакалась, проливая обильные, словно море, потоки слез. Пошарила в своем ридикюле. Ее пальцы дрожали – похоже, она не нашла того, что искала.

– Вам больно?

Он дал ей свой носовой платок.

Покачав головой, она прижала платок к глазам. Но это было все равно что остановить всемирный потоп.

Нет, она не проститутка – слишком ранимая для жизни на улице. Он попытался угадать. Сшитый у хорошего портного костюм, состоящий из юбки и жакета, больше подходил респектабельной гувернантке, чем уличной шлюхе. Вероятно, она служила у кого-то из соседей. Получила свободный вечер – и вот возвращалась домой.

– Который из домов ваш, мисс? Она снова покачала головой.

– Я живу не здесь, – ответила она срывающимся голосом. – Я сама доберусь до дома, благодарю вас. Прошу, не задерживайтесь из-за меня.

Снова этот акцент, словно зубцы серебряной вилки постукивают о хрустальный бокал. Несомненно, это выходило у нее намного аристократичней, чем у виконтессы, с которой он беседовал пару дней назад.

– Вряд ли. На вас уже один раз напали, – возразил он. – Идемте со мной. Я найду вам экипаж.

Сделав это предложение, он понял, что не сможет идти с пей, пока она в таком состоянии, растрепанная, вся в слезах. Он взял ее за локоть, развернул и повел к своему дому – он был в нескольких шагах. Открыл дверь своим ключом, шагнул в сторону, давая ей возможность пройти в дом первой.

Но эта женщина, которая последовала за ним с покорностью ягненка, и не подумала входить. Напротив, она попятилась. Испугалась-таки! Он почти слышал ее смятенные мысли.

«Чужой. Те двое хотели только мои деньги. Этот может оказаться еще хуже».

Хорошо. Значит, она не совсем дурочка.

Она судорожно вздохнула. Подняла к нему лицо. Сквозь завесу волос он почти разглядел ее глаза. Она смотрела на него, как будто он материализовался из воздуха. Ее состояние можно было описать как среднее между шоком и параличом.

– Не хотите ли умыться, прежде чем мы отправимся на поиски кеба? – спросил он. – Поглядеться в зеркало?

Некоторое время она пристально смотрела на него, затем коснулась волос рукой и ахнула. Затем робко вошла в дом вслед за ним. Стюарт зажег лампы в передней и главном холле, а потом указал на лестницу:

– Ванная двумя этажами выше. Вторая дверь налево. Она бегом бросилась наверх.

Стоило упомянуть зеркало, как ее недоверие к нему улетучилось без следа. Стюарт покачал головой. Может, она и не дура, да ненамного разумней мешка с репой.

Верити схватилась за волнистый край ванны. Рука болела. Спину ломило. Наружная часть бедра ныла, она ударилась этим местом, когда её швырнули на землю. Но физическая боль казалась незначительным неудобством по сравнению с царящим в ее голове разгромом.

Что ей теперь делать?

Когда ее прижали, к тротуару, Верити, без пяти минут жертва уличной преступности Лондона и собственной глупости, поклялась с жаром новообращенного, что впредь никогда не будет строить далеко идущих планов на брата Берти.

Ее решение сопровождалось галлонами слез, когда она с огромным облегчением поняла, что чудовищная глупость сойдет ей с рук и она уйдет невредимой.

А потом она увидела номер на двери: тридцать два. Дом номер тридцать два по Кэмбери-лейн. Слезы застыли в ее глазах ледяными каплями. Ее спасителем был не кто иной, как Стюарт Сомерсет собственной персоной.

Неужели судьбе было угодно, чтобы они встретились именно так? Не означало ли это, что ее затея не столь уж безрассудна? Не следует ли ей теперь, когда она умылась и более-менее привела в порядок волосы, представиться и объяснить цель своего визита?

Но Верити не могла даже представить себе, как ошарашивает своим сообщением Стюарта Сомерсета. Их предыдущие встречи были совсем короткими, однако она успела поразиться его умению отстраняться от собеседника. Это была отстраненность абсолютно совершенного человека, который смотрел на безумства, подобные ее собственному, как на маневры клопов в деревенской гостинице.

Стюарт Сомерсет сурово скажет ей, что нисколько не верит истории ее бедствий и гонений. Предположит, что ее послал Берти с целью злокозненного обмана. И разумеется, он не станет брать на работу или в свою постель женщину, совершенно ему незнакомую, к тому же явно не в себе.

Она живо представила, как втолковывает, в манере отчаянной и жалкой одновременно, какие страдания они могли бы причинить Берти. Стюарт улыбнулся бы вежливо и указал ей на дверь. Он и без того достаточно поквитался с братом и не нуждался в ее помощи.

Глупо, глупо и еще раз глупо, твердила она собственному отражению в зеркале. Глупо было явиться в Лондон, глупо было надеяться, что Стюарт Сомерсет станет ее спасением, и уж вдвойне глупо ни разу не подумать о последствиях. Что ее ждет? Ярость Берти, увольнение, бесплодные попытки найти приличное место – учитывая ее скандальную репутацию – и слезы Майкла, когда ей уже в который раз придется от него отказаться.

Возможно, ее тетка была права. Она слабое и глупое создание, всеобщее посмешище, лучше б ей вовсе не появляться на свет. Столько потерь было в ее жизни, но она готова потерять и все остальное.

Она этого не допустит. Не станет делать глупость. Спустится вниз, горячо поблагодарит Стюарта Сомерсета и уедет в первом попавшемся кебе. Они с мистером Сомерсетом останутся чужими друг другу, и точка.

Стюарт вышел из гостиной, где дочитывал вчерашний номер «Дейли мейл», чтобы принести из кабинета виски. Когда он пересекал холл, что-то заставило его обернуться. Его незнакомка неподвижно стояла на лестничной площадке второго этажа, сжимая в руках сумочку. Растрепавшиеся волосы она пригладила и зачесала назад, так что теперь он увидел ее лицо.

Он уже успел побывать на нескольких балах, повидать немало хорошеньких юных леди, спускающихся в бальные залы по роскошным лестницам. Его лестница была совсем скромной. А жакет и юбку незнакомки, сшитые из серой шерстяной ткани, вряд ли можно было назвать роскошными. Да и юной она не была – хорошо за двадцать по меньшей мере. Тем не менее у него захватило дух.

Она не была красавицей в классическом смысле – рот слишком большой для тонкого, исхудавшего лица, подбородок тоже крупноват. Но какие у нее были глаза! Как на картинах прерафаэлитов, глубокие и загадочные. Такие глаза внушили бы поэтичный дар последнему тупице. А губы? Эти губы ввели бы в соблазн хоть ангела, хоть святого.

– Быстро вы справились, – заметил он.

– Ущерб оказался меньше, чем я предполагала, – ответила она, медленно спускаясь по ступенькам. Она чудесно выговаривала гласные, чистые звуки, точно пение птичек, населяющих семейные древа, уходящие корнями чуть ли не в эпоху битвы при Гастингсе. Кто же она такая?

Ее веки все еще были красноватыми от слез. Она не поднимала глаз, украдкой разглядывая его жилище. Сэр Фрэнсие оставил Стюарту по завещанию все, что мог. Судебные лорды, изучив дело, отдали Стюарту городской дом Сомерсетов на Гросвенор-сквер. Однако доходные участки городской земли отошли к Берти, а Стюарту достались овечьи пастбища, доходов с которых никак не хватало на содержание такого дома.

Поэтому он продал Сомерсет-Хаус со всем содержимым и купил стандартный дом в Белгрейвии. Это был верный выбор. Дом как раз подходил семье из пяти человек плюс слуги. Из старого дома Стюарт привез кое-что из мебели – самые ценные предметы – и расставил их с большим старанием и даже с претензией на щегольство.

Консольный столик у основания лестницы представлял собой образец стиля чиппендейл. Напольные часы красного дерева, изготовленные Джоном Брауном из Эдинбурга, датировались серединой восемнадцатого столетия. Над столиком висел писанный маслом пасторальный пейзаж, принадлежащий кисти самого Джона Констэбла.

У него возникло странное ощущение, что она одобряет его дом – никакой роскоши, но жить можно. Кажется, она знала в этом толк. Бросая по сторонам быстрые взгляды, она оценивала обстановку холла и понимала, что есть что. И ценные вещи удостаивались ее мимолетного внимания – не более.

Потом она снова взглянула на Стюарта.

– Благодарю, – сказала она, – за то, что пришли на помощь.

Ее глаза! Когда она смотрела на него в упор, у него даже мурашки пошли по коже.

– Не стоило ходить по улицам одной в столь поздний час, – хрипло пробормотал он.

– Да, ужасно глупо с моей стороны. – Ее голова поникла. Пальцы теребили поля шляпы. – Боюсь, мне не по карману лакей.

– Почему нет?

Ее внешний вид, манера разговаривать выдавали особу достаточно высокородную, чтобы иметь в своем распоряжении дюжину лакеев. Она была не так молода – и так поразительно хороша собой, -чтобы не быть замужем. Неужели она ускользнула из дому ради любовного свидания?

Она подняла голову. Их глаза встретились. У Стюарта защекотало под ключицей.

– В моей кухне нет ящериц, – сказала она, и в ее бесстрастном тоне ему почудились тоскливые нотки.

Ответ показался Стюарту бессмысленным, но затем он вспомнил сказку Перро о Золушке. Их с Берти гувернантка обожала подобные истории. Именно ящериц Фея Крестная превратила в лакеев, чтобы сопровождали Золушку во время ночного рейда в светское собрание.

– Тыквы на вашей кухне тоже нет? – участливо улыбнулся Стюарт.

Ее губы скривились.

– Для тыкв еще не сезон.

Как выразительно двигался ее рот, когда она говорила! Только через пару секунд Стюарт опомнился и сообразил, что она дожидается ответной реплики, а он только и делает, что рассматривает ее губы, их слегка напряженные изгибы и наклоны. Ему стало тревожно. Девушка возбуждала его мужскую суть, да еще в непривычной для него манере – настойчивой, первобытной.

– Не хотите ли... немного виски, может быть? – услышал он собственный голос.

– Что ж... – Она колебалась. – Если вас не очень затруднит.

– Совсем не затруднит, – ответил Стюарт, мягко и так осторожно, словно она была сделана из литого стекла. Он не помнил, чтобы когда-нибудь разговаривал с женщинами в таком заботливом тоне.

Он протянул ей руку. Этот жест ее удивил. Девушка подошла к нему на расстояние вытянутой руки, глядя на протянутую к ней ладонь. Несколько томительных секунд – и ее рука опустилась на его локоть. Прикосновение вышло таким легким, что ему даже показалось – ее пальцы парят над его рукавом.

Потом пальцы в перчатке ухватились за него крепче, и его рука напряглась до самого плеча. Он почувствовал ее запах – аромат спелой земляники, который окутывал его чувственной волной, как ароматический пар из ванны. Захотелось зарыться носом в ее волосы и вдыхать, пока не разорвутся легкие, Он хотел бы ее съесть.

Как только они дошли до кабинета, она тотчас же выпустила его руку. Стюарт зажег лампу, поставил на стол графин с виски и два стакана. Она снова обежала комнату оценивающим взглядом, склонив голову набок. Несколько курильниц, резные изделия из слоновой кости, привезенные из Индии, вперемешку с собранием книг по юриспруденции – он был вынужден накупить их, чтобы научиться ориентироваться в интригах и прецедентах английского общего законодательства.

Он плеснул виски в оба стакана.

– Как любезно с вашей стороны, – сказала она, принимая стакан. Нарочно ли вышло так, что их пальцы не соприкоснулись? – А вдруг я судомойка ваших соседей?

Она никак не походила на прислугу; не было в ней ни малейшего намека на услужливость. И еще он не преминул отметить изящество ее движений, деликатную манеру, с какой она приняла стакан. Ее явно воспитывали в утонченной атмосфере, где подобные движения – отточенные, доведенные до автоматизма – вырабатываются долгими годами, входя в привычку, в которой ее обладательница почти не отдает себе отчета.

– А вы судомойка?

– Нет. – Девушка сухо рассмеялась. – По крайней мере пока.

– Тогда кто же вы?

– Никто. – Она сделала изрядный глоток. – Точнее не скажешь.

Стюарт почувствовал горечь ее слов на собственном языке, словно привкус хинина.

– Отлично, – сказал он. – А то я начинал думать, что вы одна из самых знаменитых лондонских куртизанок, которая погубит мою многообещающую политическую карьеру.

- Слова Стюарта испугали девушку, но в то же время и приятно польстили. Она мило улыбнулась:

– Что ж, не стоит беспокоиться. Я не «дама с камелиями».

– Да, вы всего лишь Золушка, – предположил он. – Скажите же, что делала Золушка в городе – без кареты, лакеев и бального платья?

Она уставилась в свой стакан, почти пустой.

– Это очевидно, не правда ли? Кое-что на балу пошло решительно не так.

– Что же случилось? Неужели принц превратился в лягушку, когда вы его поцеловали?

– О, в гадкую жабу!

Это было сказано легким, беззаботным тоном, но слова резали, как нож. Подойдя к нежданной гостье, Стюарт щедро наполнил виски ее стакан.

– Нужно утопить ваше разочарование.

– Крепкие напитки добавят Золушке к сердечной муке еще и похмелье, – возразила она, тем не менее отпивая из стакана. – Потом она будет очень злой на кухне.

– Мне казалось, Золушка всегда добрая, нежная и безропотная.

– А знаете почему? – Взглянув на Стюарта, она заговорила с неожиданной горячностью. – Это оттого, что сказки всегда пишут мужчины, которые в своей жизни не провели на кухне и часа. Настоящая Золушка курит, ругается и пьет – иногда больше, чем нужно. У нее болят ноги. Болит спина. И она очень обидчива. Ей бы хотелось своей каретой-тыквой переехать Злую Мачеху. И Принца-жабу, если представится случай.

Ее пылкость зажгла в нем огонь. Захотелось схватить ее в охапку и поцеловать гневное, пылающее лицо. Стюарт заставил себя отойти на пару шагов.

– И сейчас тоже?

Ее губы сложились в жалостливую улыбку. Она провела пальцем по боку стакана.

– Я разрушила сказку?

– Вряд ли. Я перестал верить в сказки задолго до вашего появления.

– Как же это случилось? – Склонив голову набок, она с любопытством посмотрела в глаза Стюарту. Злость бесследно улетучилась.

– Все дело в Принце. Неоднозначный персонаж, вам не кажется? Всегда женится на прекрасной девушке – Золушке, Спящей Красавице или Белоснежке. Разумеется, он получает в наследство замок и королевство. Сидишь и гадаешь – что он сделал, чтобы заслужить счастье? В чем его заслуга? Ему просто посчастливилось родиться сыном королевы, и все!

Вот теперь он выдал себя, сказав слишком много. Ему еще ни разу не случалось проговариваться.

Она уловила в его словах ноту горькой обиды – ее брови поползли вверх. Но она не стала задавать лишних вопросов. Заметила только:

– Неудивительно, что он превратился в жабу. Вздохнув с облегчением, Стюарт поднял стакан:

– Выпьем за вас – вам удалось избежать жабьих объятий. Ясные, глубокие глаза рассматривали Стюарта, столь прекрасные, что это даже причиняло боль. Потом гостья улыбнулась – улыбкой одновременно печальной и исполненной надежды.

– Выпьем.

И опрокинула в себя содержимое стакана. Решительно, Золушка пила слишком много. Стюарт всегда настороженно относился к любителям возлияний, будь то женщина или мужчина. Но он собственноручно построил бы винный завод и отдал его ей в полное распоряжение, если это был единственный способ заставить ее улыбнуться.

Воцарилось молчание, и он запоздало вспомнил, что обещал ей найти кеб и отправить домой. Жаль, нет под рукой Дурбина, лакея. Можно было бы отправить его на поиски экипажа, наказав вернуться не скоро.

– Расскажите немного о себе, если можно, – попросила она, вполне еще трезвая.

Ему бы снова быть начеку. Такие вопросы, когда их задавали женщины, очень его настораживали, потому что потом непременно приводили, пусть и окольным путем, к расспросам о детстве. Как Стюарт подозревал, многие женщины заигрывали с ним не потому, что он был видный и успешный мужчина, а оттого, что ему довелось жить в трущобах. Дамы умоляли поведать им что-нибудь непристойное – расскажите о драках в пабах! о шлюхах, которые отдавались вам в темных переулках! возьмите меня, как одну из тех шлюх! – жадно упиваясь ощущением опасности, чтобы скрасить скуку своего существования. Не важно, что он был тогда слишком юн, чтобы пользовать шлюх или драться в кабаках.

Но сейчас Стюарту было все равно. Он лишь глотнул виски. Гостье не было нужды выспрашивать его о темной изнанке жизни.

– Что бы вам хотелось знать?

Она задумалась.

– Кажется, вы не считаете себя принцем. Тогда кто же вы? Ей хотелось знать его историю, а не его имя. Если она – Золушка, то кем же быть ему?

Прямо за гостьей на книжной полке стояли все двенадцать томов «Тысячи и одной ночи».

– Аладдин, – ответил Стюарт, усмехнувшись.

– Аладдин, – повторила она задумчиво. – Молодой человек низкого происхождения, который подчинил могучего джинна, и он приносит ему богатство и прекрасную принцессу в жены.

– Никогда нельзя подчинить себе джинна, – возразил Стюарт.

– Нет?

– За каждое исполненное желание он отнимает у вас нечто дорогое.

– А какое желание загадали вы? – спросила она, поддавшись естественному любопытству.

Он мог бы придумать что-нибудь забавное и не соответствующее действительности.

– Обрести отца, – ответил он. Ее пальцы крепко сжали стакан.

– И от чего вам пришлось отказаться?

– От матери.

В ее глазах заплескалась боль – неужели всего лишь отражение его собственной?

Девушка опустила голову.

–Моя мать умерла, когда мне было шесть. Я до сих пор тоскую по ней.

– Наверняка она была очень красива, если вы на нее похожи, – выпалил вдруг Стюарт.

Их взгляды снова встретились, ив ее аквамариновых глазах он прочел тревогу и радость одновременно.

– Она-то была красавицей. Не то, что я.

– Ну, тут вы сильно ошибаетесь.

Она улыбнулась – очень застенчиво на сей раз. Бледные щеки порозовели. На долю секунды ему показалось, что она бы позволила ему поцелуй. Затем благоприятный момент прошел, оба почувствовали себя неловко.

Он понял, в чем промах. Опыт в подобных делах сейчас сослужил ему плохую службу. Нельзя было так открыто проявлять к ней интерес. Следовало предложить ей еще виски, наконец, сигарету, этой разочарованной Золушке. Или хотя бы печенья, которое Дурбин держал в какой-то жестянке, – вид у бедняжки был такой, словно Злая Мачеха морила ее голодом.

– Пойду искать кеб, – сказал Стюарт неохотно.

Она с ним незнакома. Они все еще в его доме. Разумеется, она вправе подозревать злой умысел в каждом его заявлении.

– У вас нет собственного экипажа? – спросила она, точно так же неохотно.

– Нет. - Пока Стюарт не продал Сомерсет-Хаус, он не мог даже выплатить жалованье Дурбину, которому задолжал за год.

– И слуг нет, чтобы пошли за кебом?

– Мой камердинер всю неделю гостит у сестры в Дербишире. А горничная живет по соседству и, кроме моего, обслуживает еще два дома. Так что придется мне идти за кебом, хоть и не пристало делать это самому.

– И вы оставите меня здесь одну?

– Здесь вы в безопасности, разве нет?

– То есть вы оставите меня наедине с этой прекрасной картиной Констэбла?

– Полагаю, если Золушка собиралась заняться грабежом, она давно бы это сделала. Однако она предпочла остаться на кухне, поэтому моим сокровищам ничто не угрожает, – ответил Стюарт, направляясь к двери. Одно из двух – либо он проницательный судья человеческой натуры, либо глупее мешка с репой, которому уподоблял интеллект своей гостьи несколько ранее.

Девушка проводила Стюарта взглядом и вдруг негромко сказала:

– Вам не стоит мне доверять. Вы не знаете, кто я такая. Стюарт застыл в дверях.

– Тогда идемте со мной. Прогуляемся вместе. Не каждый день простой смертный встречает Золушку собственной персоной.

Она снова чуть не заулыбалась. Собиралась было ответить, но промолчала, уставившись туда, где он только что стоял.

Стюарт повернулся, чтобы рассмотреть, что там такое, на полке, возле которой стоял. Книги, коллекция хашашинских[12] кинжалов, несколько фигурок бога-слона Ганеши... и немного ниже фотография в рамке, запечатлевшая его с Берти.

– Это вы? – спросила она странно бесцветным голосом.

– Тут я намного моложе.

– Можно взглянуть?

– Прошу вас.

Подойдя к полке, она взяла фотографию в руки. Девушка не отличалась высоким ростом, но руки у нее были длинные и стройные. Когда она наклоняла голову, ее волосы отливали темным золотом. Большой палец поглаживал серебряную рамку, пока она всматривалась в изображение.

Стюарт подошел к ней и встал почти возле ее локтя, любуясь мочкой уха, чистой линией шеи, крошечными завитками волос на затылке, которые она не сумела забрать в узел. Аромат земляники накатил дразнящей волной, его легкие – и голова – наполнились ее чудесным запахом.

Она молчала почти минуту, не сводя пристального взгляда с фотографии. Странно, почему она так заинтересовалась этим фото?

– У вас злобный вид, – сказала она наконец.

– Я и был зол.

– Почему?

– Из-за брата.

– Вашего брата-принца?

Ему не нужно было отвечать. Она и так знала.

– Вы все еще ненавидите его? – Она отдала ему фотографию.

Ненавидел? Он посмотрел на снимок. Бывали дни, когда он почти жалел Берти, насильно выдворенного из городского дома, который он почитал родным. В другие дни он радовался унижению брата – именно радовался, и это чувство было для него такой же реальностью, как биение собственного сердца.

Стюарт пожал плечами:

– Иногда.

– Тогда он мне тоже не нравится, – сказала она, странно улыбаясь.

– А вы его знаете? – Вопрос вылетел сам собой.

– Нет. Я совсем его не знаю, – решительно ответила она, ставя на стол пустой стакан. – Ну что, идемте?

– Если это необходимо, – сказал он, удивляя себя самого.

Она бросила на него быстрый взгляд:

– С моей стороны действительно нехорошо злоупотреблять вашим гостеприимством.

«Останьтесь, – захотелось сказать Стюарту. – Будьте как дома. Злоупотребляйте, сколько вам заблагорассудится».

– Мне надо разыскать шляпу, – ответил он.

– Я всегда находил подобное семейство весьма странным, – заявил Стюарт, когда они подошли к Слоун-стрит. – Помню, как спросил мою гувернантку, правильно ли это, если Белоснежка станет спать с семью гномами.

Разговор затеялся совсем неподходящий, о частной жизни сказочных персонажей. Минуту назад она заявила, что у Золушки очень мало общего со Спящей Красавицей, которой и дня не пришлось работать – спала себе сотню лет в пыли и праздности. Зато с Белоснежкой им было бы о чем поговорить. Шутка ли, содержать дом, где обитают семеро мужчин.

Она захихикала.

– А что ответила гувернантка?

– Фрейлейн Айзенмюллер?

Она начала браниться по-немецки.

– И я не виню ее за это. Вы ее разозлили намеренно, – заявила Золушка с довольной улыбкой.

– Да, бедная фрейлейн Айзенмюллер. Думаю, я хотел ее поддразнить. Мне не нравилось, что она считает меня испорченным только потому, что я провел детство в нищете. – Он усмехнулся. – По правде говоря, я отлично представлял, какие номера могла бы Белоснежка тайком выделывать со своими карликами. Гораздо лучше этой старой девы, которая и понятия не имела о таких вещах.

Ему не следовало болтать с ней в подобном тоне. Это неприлично. А он всегда соблюдал приличия, кроме прискорбного случая с фрейлейн Айзенмюллер. Берти, который с восторгом предавался всем радостям жизни, точно повеса эпохи Джорджа, дразнил Стюарта «засушенным педантом».

– Бедняжка гувернантка, – пробормотала Золушка.

– Лучше пожалейте меня. Она внушала мне мысль, что я неисправимо испорченный негодяй, пока меня не отправили в Регби. Там я немедленно обнаружил, что большинство мальчиков такие же испорченные, как я.

Как вышло, что он охотно изливал душу этой женщине, рассказывая о себе такое, в чем не признался бы никому другому, хотя многие пытались выведать у него подробности с терпением и упорством, достойным графа Монте-Кристо?

Она посмотрела на него задумчиво:

– А мужчины? Они такие же испорченные, как мальчики?

Его сердце учащенно забилось.

– Им бы этого хотелось, – признался Стюарт, стараясь сохранять безразличный тон. – Но большинство с возрастом теряет смелость и пылкость натуры. Они позволяют себе только мысли, но не поступки.

Вдалеке послышалось цоканье копыт, возвращая Стюарта к действительности. Вовсе не прогуляться они вышли, чтобы вернуться затем в его дом. У него осталось совсем немного времени.

Стюарт остановился и поднял трость.

У нее был слегка удивленный вид, словно она тоже забыла, что они вышли на поиски кеба. Она спросила:

– А вы?

– Простите?

– Вы тоже растеряли юношескую смелость и пылкость? Или в душе вы все еще испорчены?

Сердце Стюарта глухо забилось. Он был отнюдь не глуп и понимал, когда женщины с ним заигрывают. Незнакомка определенно играла с огнем.

– Хотите проверить? – сказал Стюарт. Он не флиртовал. Вопрос казался ему слишком серьезным.

Ее вдруг охватила паника. Подъехал кеб, лошадь фыркнула. Девушка вздохнула с видимым облегчением.

– Увы, наше время истекло, – сказала она слишком оживленным тоном. – Спасибо за все. Всего наилучшего вашей политической карьере. И спокойной ночи.

Некоторое время Стюарт молча смотрел на нее, потом склонил голову:

– Скоро полночь. Бог в помощь Золушка.

Экипаж унесся прочь, девушка помахала из окна рукой, и только тогда Стюарт понял, что хотел бы сейчас оказаться в кебе. Вместе с ней.

Многие утверждали, что у Стюарта в жилах течет не кровь, а холодная вода. И подобное суждение о нем было поистине справедливым в вопросах сердечных и плотских связей.

Казалось, что он появился на свет с темпераментом монаха. Судьба наций волновала его куда больше, чем стройная ножка или округлое плечико. Любовные связи казались ему сродни стрельбе по куропаткам: Стюарт заводил интрижку, когда подворачивался случай, но не искал ее целенаправленно.

В таком случае что изменилось сегодня вечером? Что сделала с его холодным сердцем незнакомка?

Он страстно хотел эту женщину. Хотел смотреть на нее, вдыхать ее запах, почувствовать, как от ее близости по коже ползут мурашки. Хотел поглотить ее, помочь ей – да и себе – выяснить, насколько испорченным он мог быть, дай себе волю.

Объяви сейчас Англия войну, Стюарт бы досадливо отмахнулся.

– Куда, сэр? – крикнули из темноты.

Возле обочины стоял другой кеб. Кучер смотрел на него выжидательно. Стюарт понял, что после ее отъезда не двинулся с места, неподвижно стоит на тротуаре, как будто дожидаясь кеба.

Может, так и есть? Она говорила совсем тихо, но игривый ветерок донес до Стюарта ее слова. Саммер-Хаус-инн, Лонг-роуд. Это в Клэпхеме, в трех милях отсюда.

Стюарт хотел бы встряхнуться, выбросить из головы наваждение и отправиться домой, чтобы готовиться к балу у Арлингтонов. Его жизнь – это «Иннер темпл», Вестминстерский дворец и разгар сезона. В его расписании нет места для таинственных незнакомок и ненужных осложнений.

Кроме того, какой приличный хозяин гостиницы пустит его к ней в этот час? И какой самоуверенностью надо обладать, чтобы предположить, что она впустит его к себе в комнату хоть натри секунды, даже если он сумеет обманом, мошенничеством или тайком туда пробраться?

– Саммер-Хаус-инн, Лонг-роуд, – решительно приказал он кебмену.