"Из зимы в лето" - читать интересную книгу автора (Вульф Шломо)Глава четвертая Море и женщиныНа выходе из лифта четверо стюардов ловко обменивали билеты на маршрутные карточки, чтобы найти свою каюту в лабиринте плавучего мегаполиса. Евгений оглядел свое временное жилище и не нашел ни одного изъяна. Тепло, уютный полумрак, за шторками большого окна сейчас были огни какого-то незнакомого города, отраженные в глянцевой дрожащей воде. Явно не Владивосток. Ага, почти обрадовался избалованный придира, это слайд — значит, естественного окна из моей каюты нет. Но его умилили стилизованный под старину торшер с позеленевшей бронзой, ковер с приятным орнаментом, цветы, даже набор сигарет у пепельницы на полированном журнальном столике и подсвеченные бутылки в приоткрытом баре. И, к тому же, потрескивающий камин, электрическая сущность которого умело скрывалась естественным цветом дотлевающих поленьев и даже специфическим легким запахом дыма. Мерцающие словно от ветерка электрические свечи на полке камина легко пахли ладаном. Чемоданы, сданные на причале, уже стояли в стенном шкафу. Сервис, черт побери! Умеем, если захотим… Евгений переоделся в домашнее — пижаму с замшей и с кистями — и присел на стилизованную под мрамор скамеечку у излучающего тепло камина. Еще бы щипцы и — туши свет! — умилялся он. Беспокоила только одна мысль — кто будет соседом в этой двухместной каюте. Достаточно поселить сюда какую-нибудь свинью, чтобы вся эта техническая эстетика, все эти милые ухищрения стали только раздражать… В ответ на его тревоги раздался осторожный стук в дверь, и появился сосед. Его энергичное лицо показалось Евгению знакомым. «Натан Поляковский, — веско и дружелюбно представился породистый господин, которого просто язык не позволял назвать гражданином или, того хуже, товарищем. — Рад быть вашим сожителем, если вы не возражаете…» «Тот… самый? — глупо улыбался Евгений. — Народный артист?» «И именно поэтому — все еще Натан, — пристально вглядывался в собеседника знаменитый маг. — А вы?» «Я — простой научный сотрудник. Евгений…» «Евсей, так? Вы не возражаете, если я вас по вашему возрасту буду называть просто Женей?» «Что вы, Натан…» «Просто Натан. Можно Толей, как было принято… у нас…» — помрачнел он. «Я как раз сидел тут и думал, — засмеялся он, — кого мне Бог пошлет в соседи. Знаете, как в поезде…» «Еще бы! — страстно перебил его великолепный Натан, не привыкший, как все питомцы нашего племени, дослушивать собеседника. — Мне ли не знать! Полжизни в пути. Но вот на судне я впервые. Итак, вы ученый? И в какой же это области?» «Прикладная математика. Я разрабатываю…» «А хобби? Я ведь ясновидящий, знаете ли… Вот как-то выступал на закрытом концерте для… Так там все только и думали о том, как одной, очень красивой даме досталось от грозного мужа!.. Уж не вы ли нашалили с вот этой фотографией?» Он вдруг достал из портфеля злополучный номер «Плейбоя» со знакомой фигуркой на обложке. Жена генерала радостно сияла голубыми наивными глазками на любующихся ее прелестями мужчин, раскинувшись на просторном голубом покрывале с пушистым котенком на главном месте. Одной рукой она словно готовилась отшвырнуть живые трусики прочь, а другой пощипывла себя за розовый сосок. До чего же хороша неверная боевая подруга, и не захочешь, а простишь ее подлое бесстыдство!.. Что мы, в самом деле, чекисты какие-нибудь, чтобы такую прелесть так грубо обидеть?.. Даже в мыслях, верно? Ну сфоталась тайком, ну переправили негатив классовым врагам на радость… У нее что, убыло? Наоборот, сам же, козел с Лубянки, этой же фоткой любуешься. За что же?.. Во, зараза беспардонная, генерал этот хренов, правда? «Еще бы! — тут же согласился ясновидящий Натан. — Ему бы наоборот гордиться, что его супругу на первую страницу такого неприступного издания поместили. У кого еще такая мировая знаменитость в постели завелась? Тем более, все очень даже пристойно, опять же, пока котенок на месте. Он ее там не поцарапал ненароком? Я имею в виду котенка…» «Не помню, — совсем смутился бесстыжий фотограф под веселым взглядом мага. — И вообще… с чего вы взяли… Там был совсем другой…» «Я-то знаю, что другой, — захохотал Поляковский, — а вот вам, математику, откуда эта история известна? Ну-ну, не хмурьтесь… Меня, знаете, столько раз закладывали, что я сам просто не могу себе позволить выдавать кого-то. Позавтракать, кстати, не желаете? Ведь, как ни странно, утро уже. А первая трапеза бесплатно. Ох, и воспользуемся же, а?» Ближайший из ресторанов был почти рядом. Здесь была застекленная стена, за которой сверкал и переливался огнями Владивосток с восходным заревом над Орлиной сопкой, тенями и колючими огоньками у ее подножья. Змеились и мерцали световые дорожки от береговых фонарей на поверхности Золотого Рога. В центре зала тоже за стеклом плескалась вода — там был встроенный в ресторан палубный бассейн. Новых друзей тут же проводили к свободному столику у самого окна. Теперь они словно парили на тридцатиметровой высоте над озабоченными буксирами и черной ледяной водой с летящим под сильным морозным ветром белым паром. В глубине полутемного зала Евгений увидел уже знакомую семью. Их тоже встретили и проводили за соседний столик. «Ваша старая знакомая, — без вопросительных интонаций тихо произнес маг. — А с ней субъект, которого я бы не хотел встретить никогда в жизни…» «Этот еврей? — удивился Евгений. — Вы же, насколько я знаю, ленинградец, а он местный. Где могли пересекаться ваши пути? Он актер что ли?» «И еще какой! — сжал зубы Поляковский. — Из-за этих актеров рухнула такая замечательная страна, с таким светлым будущим, с такими надеждами всех наших соплеменников по всему свету… Он не еврей, Женя. Он — израильтянин. И не просто израильтянин, а так называемый левый интеллектуал. Именно они и распустили наших арабов, не дали нам, едва вступившим в израильское общество, но сразу почувствовавшим смертельную опасность, исходившую от «двоюродных братьев», принять активное участие в защите своей исторической родины. Они сделали все, чтобы отсечь нам путь в общество той страны, куда мы переселились… Его папаша был главным идеологом интеграции в израильское общество не алии из СССР, а арабов из Иордании, Сирии и прочих, претендующих на Эрец-Израэль и называющих себя палестинцами. Когда же выяснилось, что мы на стороне правых и что правые с нашей помощью набирают силу, эти еврейские большевики, начали просто стрелять в нас. И первыми побежали из страны, когда восстали их подопечные, взорвали все дорожные развязки, парализовав тем самым движение в стране, отравили источники водоснабжения, начали теракты, перешедшие в массовый погром по всем городам…» Евгений едва слушал актера. Какого дьявола его вообще это касалось? Какие-то где-то там разборки. Ну, нет больше Израиля, мало ли малых стран и народов исчезли с карты мира в наш динамичный век? Умер Аким — и хер с ним! Проехали, как говорится, чего ворошить старое? Вернули тебя, Натан ты наш Поляковский, на истинную твою Родину, простили твое предательство, вот билет дали на турбоход «Родина», сиди и радуйся жизни. Тем более, что твои вожделенные израильтяне на своей, а не твоей, родине сразу сделали тебе глубокий клистир. Чтоб не забывал, чей ты народный артист! И чего ты после всего этого так волнуешься, дурак старый, вон козлиные губы дрожат, Мефисто ты наш доморощенный… А меня совсем другое беспокоит: Света не сводит глаз с нашего столика, но смотрит не на меня, своего бывшего оракула и возлюбленного, а на того же что-то все еще возбужденно толкующего мне знаменитого Поляковского. Наконец, она что-то шепнула своему изящному мужу, тот блеснул одновременно очками в тонкой оправе и приятной улыбкой, кивнул, благожелательно глядя на Натана. Девочка, напротив, таращилась почему-то только на Евгения. Света поднялась, красиво изогнувшись над стулом дочери. Евгений почувствовал знакомый жар в груди, как тогда, когда каждое ее новое движение вызывало его восхищение. Своей легкой полузабытой походкой она приблизилась к их столику и сказала неповторимо приятным голоском: «Вы не помните меня, Натан Маркович?» И — никакого внимания своему бывшему Жене, надо же!.. «Я всегда помню все, — важно ответил маг. Он поднялся, приложился губами к смуглой узкой ручке, вскочил, отодвинул стул и величественным жестом пригласил даму сесть с ними. — Мы как-то ехали с вами в одном купе из Ленинграда в Одессу, верно? Я был в отчаянии: все внимание вы уделяли моему спутнику и коллеге по Ленконцерту Муслиму Саидову. Это знаменитый такой певец, — начал он было пояснять Евгению, но осекся, внимательно взглянув на своих собеседников. — Вам Света рассказывала эту историю, Женя?» «Откуда вы знаете?» — почти хором спросили бывшие возлюбленные. «Я — Натан Поляковский, — спокойно ответил он. — Этот Муслим, представляете, тут же в купе сделал Светочке предложение руки и сердца…» «А я чуть было не согласилась, — смущенно засмеялась Света, мило покраснев. — Но Жене, насколько я помню, я эту историю не рассказывала.» «Вам было не до того, верно? — тихо спросил Поляковский, кладя обе ладони на руки Жени и Светы под тревожным блеском очков с соседнего столика. Впрочем, у вас будет время для воспоминаний. А пока следует из вежливости пригласить вашего мужа и вашу дочь, так?» Он поднялся, отошел к чужому столику, потом сделал жест официанту и вернулся обратно уже с Дани и Катей. Дмитрий Козлов настороженно вглядывался в классически мужественного Евгения, пока Катька возбужденно шепнула ему на иврите: «Спокойно, Дани, ты лучше… Самец какой-то, не более того… Я таких в классе даже не замечаю. Одна извилина и та ниже пояса. Но осторожно — бабам такие нравятся!» «К-катька!..» «Да брось ты, Дани! Ты же сам меня учил, что по твоему любимому Споуку у человека нет возраста, есть только возрастная ролевая функция. Вот я временно и перешла на другую роль, чтобы самец у тебя маму не увел. Савланут, хавер…» «Тихо ты, Поляковский знает иврит. Тут наш с тобой номер не пройдет…» «Я рад, что вы уцелели, — сказал Дани, когда закончились взаимные представления. — Как вам это удалось?» «Я жил на Адаре, в Хайфе, — глухо сказал Натан. — А там не то с постройки, не то потом каждый дом устроен как крепость против ваших милых друзей-арабов, Дани. Мы не впускали их в подъезд почти неделю — без воды и еды, почти без оружия, пока не увидели на улице морскую пехоту Черноморского флота. Обитателей нашего дома, включая меня и мою семью, проводили в порт и посадили на «Грузию», которая стояла у разбитого причала. Я едва на потерял свою семью из-за ваших, Дани, глупых иллюзий, в то время, как вы…» «Все родные Дани были растерзаны во время погромов. «Мама, папа, по-моему, мы движемся, — звонко сказала Катя. — Слушайте! Точно, мы едем! Ура!!» За окном величественно разворачивался всей своей панорамой огромный город. Буксиры внизу с ревунами разбегались от торпедообразных корпусов. Турбоход набирал скорость, оставляя позади причал за причалом необозримого порта, прошел под подвесным мостом над Босфором Восточным, обогнул сплошь застроенные новыми отелями соединенные друг с другом острова архипелага, вошел в сплошные льды и мягко просел, погружая корпуса. Тотчас берега понеслись назад, льды засверкали на восходящем солнце тысячами огней, разворачиваясь назад замерзшими фарватерами, пока не сменились ослепительно синим морским простором за окном, постепенно охватившим весь мир до горизонта. Все молчали, не в силах оторвать глаз от великолепия Японского моря с его неповторимым цветом и величественной панорамой океанских волн. Между тем, принесли заказанные блюда. Дани ежился, глядя, как за их еврейским столом Женя мажет свиной печеночный паштет на хлеб с маслом, кладет сверху сыр и запивает это безобразие кофе с молоком. Натан тоже и не думал соблюдать кашрут, а Света вообще увлеклась икрой, то красной, то черной. Женя с изумлением наблюдал, как Дани перед трапезой надел кипу, а Катя легкую косынку, что Дани и Катя прочитали короткую молитву. Натан заставлял себя не морщиться, глядя на это полузабытое «мракобесие», но не удержался, чтобы спросить: «И давно вы так?..» «Левые тоже соблюдали традиции, — спокойно ответил Дани. — В конце концов, мы ничуть не меньшие евреи, чем ваши ортодоксы…» «Еще бы. Арабы тоже обратили на это свое пристальное внимание, — заметил Поляковский. — Нет, чтобы вам всем понять это чуть раньше! Плыли бы мы сейчас на теплоходе ЦИМа куда-нибудь на Майорку…» «А ты, Женя, чем занимаешься? — обратила, наконец не него свое благосклонное внимание Света. — Ты женат, есть дети?» «Сын, Олег, ровесник вашей Кати. Я математик, работаю в МГУ, в Институте прикладной математики. Занимаюсь шагающими роботами для Сибири.» «Ой, — взвизгнула Катька. — Дядь Жень, расскажите. Знаете, как нам интересно! Мы с папой заядлые изобретатели. Это тот робот, что по лестницам шагает и почту разносит?» «Что ты, Катенька, — засмеялся Евгений, увидев, как вздрогнула Света от звука его смеха. — Он огромный, двести тонн несет на себе. Имеет две ноги — смоделирован с человека. Бедро имеет длину десять метров, а телескопически выдвигающаяся голень — семь метров. Так что его шаг в автоматическом режиме — около пятнадцати метров. При одном шаге в секунду его номинальная скорость по тундре около сорока километров в час.» «А дороги? Или он прыгает с кочки не кочку? — горела Катя. — Или ему надо делать искусственные кочки из бетона?» «Вечная мерзлота прочнее бетона, а потому…» «А твоя жена? — спросила вдруг Света. — Она красивая?» «По-моему, очень даже, — неожиданно ответил маг. — Я полагаю, что и ее пора позвать за наш столик, а то бедная Юленька совсем извелась там одна, высматривая, кто тут у нас сидит с ее таким импозантным мужем.» «Что? — поразился Евгений. — Юлия? Здесь? Инкогнито?» «И, как мне кажется, не в первый раз, — наслаждался собою Натан Поляковский. — Ведь, если я не ошибаюсь, вся беды вашей семейной жизни, любезнейший Женечка, начались с того, что она вас застукала в Одессе с вот этой самой Светочкой. Мало того, по-моему, вам Дани, тоже будет сейчас что вспомнить на этом турбоходе…» Дани, только начавший было бурно ревновать, похолодел и подался назад, напряженно следя за скользящим сценической походкой магом. Поляковский уже склонился над дальним столиком, где ему улыбалась эффектная дама. Он взял ее поднос с изящностью профессионального официанта и двинулся в обратный путь, поддерживая Юлию под локоть. «Глазам не верю, — севшим голосом произнес Евгений, поцеловав жену в щеку. Уже по тому, как он это сделал, Света поняла, что это за любовь… — Как ты успела?.. И — почему не сказала?..» «Не бойся, — проворковала Юлия, поправляя мех на обнаженных плечах. — Раз уж вы тут все и все знаете, то могу тебя, Женя, успокоить: на этот раз все вышло действительно не по моей воле и достаточно случайно. Томка втравила меня в этот круиз, всучила билет и едва не вытолкала из дома. И выходит не зря… Опять ты «Мало того, — мягко прервал разговор Поляковский. — Боюсь, что и вы, Юленька, пока далеко не все понимаете. Вы бы хоть взглянули сначала на мужа этой вашей роковой соперницы. Пока ваш гнев не разгорелся…» Тут пришла очередь ошеломленно заморгать грозной Юлии, всю жизнь мечтавшей «выцарапать той ее бесстыжие глаза». Рядом с «роковой соперницей» ей смущенно улыбался тот самый Дани, ради которого она и не выкинула путевку — тайком от настырной Томки… Света, в свою очередь, похолодела, переводя взгляд с такого положительного своего иностранца, на эту мегеру, как она тотчас окрестила Юлию. Ничего себе, толчки, думала она. Из огня да в полымя. Сейчас выяснится, что и этот ужасный маг тут не случайно… «Дядь Жень, — вдруг встряла в напряжение Катька, обгладывая куриную косточку. — А ваш Олег красивый? Похож на маму, да?» «Да. — растерянно ответила Юлия. — Пожалуй, больше на меня, чем на отца, а что?» «Да не, я имею в виду — на «Дани, вы действительно знакомы? — неожиданно для себя спросила Света при всех то, что решила было выяснить наедине. — Ты с ней… встречаешься во время твоих бесчисленных командировок в Москву?! — понесло вдруг скромную Свету, мгновенно превратившуюся в одесскую гултайку. — Ты меня водишь за нос?..» «Отвечай, Юлия! — вызверился весь красный Евгений. — Коль уж вопрос задан…» «Вот это цирк! — восторженно визжала Катька. — Прям лучше, чем в кино — любовник на любовнике и любовником погоняет! Колись, Козлов, а то тебя мамка сейчас прямо сквозь окно в океан вышвырнет, смотри, у нее аж ноздри побелели, а ты знаешь, что такое наша тихая мама на боевой тропе… Юля эта от нее будет весь круиз в туалете прятаться! Так было или не было, папа? А то тетка она симпатичная, бюст не хуже маминого, а для тебя в этом нашем органе — смысл жизни.» «Катька!!» «Стойте, — каким-то не своим, сценическим голосом перебил ссору Поляковский. — Всем — молчать… Сцепите руки… Кому я сказал, Катя? Вот так… Дыхание через нос… Катька, закрой рот!» «У меня полипы.» «Я те дам полипы. Все готовы? Выступает народный артист СССР Натан Поляковский. Психологическая картинка «Рокеры и герой…» 5. «Дани… Неужели это действительно был ты? Ни за что бы не подумала, что ты способен на такой мужской поступок! И все это было задолго до знакомства со мной… И больше ты не видел ее ни разу?..»- Света и не заметила, что во время гипнотического сеанса они с Катей повисли на бледном Дани, до крови вцепившегося ногтями в свои кисти. «Простите меня, тетя Юля… — гладила Катя руку потрясенной воспоминаниями Юлии. — Я действительно придуривалась, чтобы мою маму от вас защитить… А вы такая… такая красивая, такая беззащитная! И такая гордая… Я бы так не смогла. А папа…» «Я тобой горжусь, Дани, — повторяла Света, целуя мужа так, что он только успевал ловить очки. — Но вы действительно больше не встречались?» «Увы, — бледная до синевы после вновь пережитого ужаса Юлия сверкнула на мужа глазами. — И рада бы, да надо и честь знать…» «Честь, — прохрипел пораженный увиденным Евгений. — Честь… Так вот ты на какую пилу села! Я сразу понял, что это след от нагайки, только не мог и вообразить, кто бы это мог тебя так стегнуть, до мяса, и даже белье не подпортить и кровью не запачкать. Я все тайком проверил… Дани, спасибо вам большое. Жаль, что меня там не было.» «Тебя! — истерически захохотала Юлия. — Тебя!? Тебе жаль, что тебя там не было!.. Да ты бы тут же «Ребенок тоже видит эти сны? — прошептала ошеломленная Света, вытирая без конца салфеткой вспотевшее багровое лицо. — По-моему, ей все-таки рано…» «Ничего подобного, — до всеобщего ужаса серьезно сказала заплаканная Катя. — Не рано! Наоборот, «Катенька! Посуди сама. А что же еще я могла подумать?..» — плакала Юлия, в свою очередь очутившаяся за время сеанса на коленях у зацелованного и до слез смущенного Жени. Он умоляюще смотрел на мага, пытаясь поймать его взгляд. Тот откликнулся и тонко улыбнулся, поднимая косматую бровь. «Ну! — соскочила с колен Юлия. — Что там еще? Натан, я вас прошу, если уж пошли такие откровения…» «То… лучше во-время остановиться, — твердо сказал Поляковский. — Я не смею перегружать ваш мозг.» «Я его уже простила, — заторопилась Юлия. — И все ему прощу. Кто там еще? Ну же. А то я воображу стократ хуже, вы же все теперь все знаете!.. И меня знаете!» «Женя?» «Валяй, Натан. Хуже уже не будет. Я ее действительно уже знаю!..» «Вот это действительно красотка, — жмурилась Катька, очнувшись. — Дядь Жень, ну у вас и вкус! Мама… Вернее, сначала тетя Юля с таким бюстом, потом мама, тоже ничего, а потом эта, как ее там звать?» «Ну, уж это вам совсем ни к чему…» «Вот она, — Поляковский протянул Кате журнал. Нравится?» «Обал-деть!! И — с котенком! Это вы придумали, дядь Женя?» «Я…» «И давно ты… этим занимаешься? — вернулась Юлия на колени мужа. — А я все гадала, откуда у кандидатишки наук такие деньги… И ты их всех, Женечка ты мой, прости, Катя, трахаешь после сеанса?..» «Только эту, клянусь… Из жалости!» «Такую грех не пожалеть, — сказал, наконец, хоть что-то Дани. «И ты бы приголубил? — строго спросила едва было пришедшая в себя Света. — Иди, я отпускаю… ОН тебя познакомит, скажет, что ты, мол, герой, профессионал и прочее. Он ведь тоже, оказывается, герой, в другой, правда, области… Но ко мне больше…» «Мам, ты хоть дурой не будь…» А за окном стелилось и неслось сверкающее на солнце море. Турбоход шел на юг, к недоброй памяти Цусиме, к казавшемуся необратимым для великой империи позору русского флота. Но Россия большая, думал Дани. Ну, потеряла флот, отряхнулась и новые линкоры построила. Утопила и их в Новороссийске и что? А ничего, опять построила, немецким «юнкерсам.» подставила, опять утопила… И — хрен с ними, в конце концов. Большая. Богатая. Ей все можно себе позволить. И Америке можно. И Франции. Нельзя было рисковать собой только Израилю, а он рискнул… И — все…Слишком маленьким он оказался для глобальных экспериментов со своей страной и историей. Это как наугад машину водить, без опыта и умения. Жмешь себе на газ, столбы мелькают, сам от себя в восторге — кто, мол, не рискует, тот не пьет шампанское… И вдруг — крах! Искры, дым, кровь — и ничего не поправишь… Только сожаление и осталось в душе — ведь могло быть иначе! «Вообще-то, Натан, я терпеть не могу, когда кто-то лезет в мои дела и в душу, но в нашем случае, даже не передать, как я вам благодарен, — Евгений вынырнул из воды судового бассейна и держался за барьер напротив сидящего в белом кресле Поляковского. — Вы буквально спасли меня. Как вы это делаете? Я понимаю, что это профессиональная тайна, но…» «Никакой тайны, — маг, кряхтя, спустился в синеватую воду и отряхнулся, вытирая лысину. — Это даже не профессиональное… Еще в детстве я почувствовал, что чужие мозги для меня прозрачны, как стенки вот этого бассейна. Это пугало и меня, и родителей, а особенно учителей. А как раздражало это моих одноклассников, не говоря об одноклассницах, не передать! Потом я, уже в аспирантуре ЛГУ, будучи в дружине, помог милиции раскрыть целую банду фальшивомонетчиков. Те устроили на меня прямо облаву. Это ведь всем мафиям мафия! Международный синдикат… А я как раз в этот период попал под влияние сионистов. Те и посоветовали скрыться в Израиле, который, как им казалось, обладает уникальной полицией и иммунитетом от международной преступности. Но я видел, как жестоко брежневское КГБ, во главе, кстати, с будущим демократом номер один Андроповым, давит узников Сиона. Поразмыслив, я сам пришел в Большой дом. Я уже был известный артист Ленконцерта, меня тотчас приняли, как родного. Я поставил одно условие: я вам открываю агентов любой страны, кроме Израиля. А вы меня за это отпускаете на историческую родину. Они оказались довольно обязательными и приятными ребятами, во всяком случае те, кто со мной там имел дело. И я оказался на Святой Земле. Как и все прочие, я полагал, что только меня там и не хватало. Тем более с моим уникальным даром. Но оказалось, что там чуть не каждый третий строит из себя мага. Полно экстасенсов, ясновидящих, астрологов и предсказателей. Меня даже не хотели проверить, выслушать, как я ни бился. Тогда я решил доказать их хваленой полиции, что я могу быть им полезным и указал на скрытого мошенника, но тот оказался родичем полицейского чина. Меня подкараулили и едва не вышибли мои уникальные мозги в Южном Тель-Авиве, где преступник чуть не каждый встречный. Короче, я перебивался в нищете. Пока меня не заметила одна правая партия… Я рассказал ее лидеру, что думают о нем его ближайшие друзья, он был в ужасе… И — меня выгнали. Я возненавидел Израиль и евреев вообще, особенно израильтян. Я и этого нашего нового общего приятеля Дани, очень приятного малого, едва переношу… Тут как раз я попал случайно на Площадь Царей, куда местные большевики из «Шалом-ахшав» привезли на автобусах из киббуцев на антивоенный митинг десятки тысяч своих сторонников. Я не видел, но случайно, прямо в толпе, узнал по мыслям, кто и по чьему наущению начал стрелять в полицию и в правых. Я рассказал в полиции во всех подробностях. Но было уже поздно. Евреи словно с цепи сорвались, кругом митинги, стрельба, расстрелы, концлагеря. 1917 год! А на севере война, треть армии в Ливане, то есть аналогия почти полная. Но в России не было своих нелойяльных граждан-арабов. Там даже чеченцы считали себя русскими дворянами, а тут… Короче гражданская война немедленно, как раз в роковой для евреев день Девятого ава, перешла в грандиозный погром и интервенцию десятка держав. Дальнейшее вам известно. Мне пришлось, вернее, удалось вернуться… Я вам надоел?» «Знаете, Натан, мне-то что до этого чуждого мне образования, почему-то какое-то время выступавшего от моего имени? Ну, передрались между собой какие-то там черножопые где-то там в их Африке. Так там вечно кто-то кого-то режет и лопает. То в Анголе, то в ЮАР, то в Израиле. Почему мы тут, в океане, почти уже в тропиках, под защитой грозного красного флага нашей Родины только и говорим об этом? Мы уже не только не потенциальные израильтяне, слава Б-гу, но даже и не евреи. И никогда ими больше не будем в своей могучей и счастливой стране. Давайте уж лучше о бабах…» «Вы правы.» «Бабы» стояли в купальниках у фальшборта, подставляя себя встречному ветру, счастливо улыбаясь тропическому солнцу в декабре и любуясь дельфинами, которые неслись впереди турбохода над зелеными торпедообразными подводными корпусами. Юлия вообще без конца хохотала. Ее было не узнать. Без парика, без косметики, с сожженным на солнце носом она казалась колхозницей с полотна Пластова — со своим-то бюстом! В каюте Евгения, которую в тот же день покинул Натан Поляковский, они наверстывали упущенное за годы счастье, без конца предаваясь взаимным откровениям. Это не мешало Юлии беседовать с Дани, а Жене со Светой. Были ли у них более интимные отношения на борту лайнера, идущего из зимы в лето? Не знаю… Ну, не знаю я! Я вам что, Натан Поляковский что ли? Только мне почему-то кажется, что такие круизы для того и придуманы, чтобы между всеми было все… Но нам-то что до них, верно? |
||
|