"Полусредний мир" - читать интересную книгу автора (Дон Александр)

Глава 3 МАГИЯ ЧЕРНАЯ И БЕЛАЯ ИЛИ СТРАННОСТИ НАЧИНАЮТСЯ

В Вольном городе Сам-Барове тоже вечерело.

Огненный шар Семимедийского солнца лениво сползал к закату, отражаясь в слюдяных окошках королевского замка и раскрашивая разнокалиберные башенки и флигельки во все оттенки красного. Рыночная площадь опустела. Усталые торговки, подхватив корзины, спешили домой. Ремесленники закрывали мастерские, торговцы вешали засовы на двери и тяжелые ставни на окна лавок, а в многочисленных харчевнях зажигались веселые огоньки. Двери харчевен то и дело открывались, впуская все новых и новых посетителей.

В таверне «Взбесившийся ёж», что гордо выпирала с восточной стороны Рыночной площади, как фурункул на ягодице, дым стоял коромыслом. Вечер обещал быть веселым. Впрочем, вечера во «Взбесившемся еже» никогда не бывали чересчур унылыми. Когда скука грозила затянуться, посетители обычно придумывали что-нибудь забавное: окунали гнома в кипяток, поджигали бороду волшебнику или подсовывали под спящего тролля горящую головню.

Но сейчас вечер только начинался, и до критической массы, за которой начинается неуправляемая реакция «славно проведенного вечера», после которого обычно собирают зубы в карман, было еще далеко.

Просторное помещение «Взбесившегося ежа», отделанное в стиле «как придется» было плотно уставлено широкими дубовыми столами, почти целыми и в меру грязными. С закопченных балок пышными гирляндами свисали хлопья сажи. Деревянные прямоугольные колонны были испещрены следами топоров, ножей, копий и даже благородных рыцарских мечей, храня славное прошлое «Взбесившегося ежа» и побуждая посетителей оставить и свой след в истории заведения. Каменный пол, покрытый многолетним слоем грязи, глянцевито поблескивал в свете сальных свечей. Отовсюду слышались шутки, песни, веселый перестук кружек и грохот сдвигаемых столов. Пиво лилось рекой, над объемистыми глиняными кружками опадала пышная пена, а на столах вырастали горы всевозможной закуски.

Пара хозяев, пожилые гоблины Цапгкорн и Цапфлея, стоя на высоком помосте за стойкой, разливали пиво, не забывая доливать в него воду, и наблюдали, как трактир заполняется посетителями.

Вот крадучись прошмыгнул за столик ночной вор. Узкие щелочки глаз внимательно шныряли по посетителям. Пока он протискивался на свое место, количество серебряных пуговиц на камзоле гнома, сидевшего рядом, уменьшилось вдвое.

Цапгкорн подхватил поднос с кружками и поспешил в зал.

— Добрый вечер, господин Клюве, — приветствовал он вора, на всякий случай придерживая пальцем золотую цепочку и внимательно следя за руками вора. — Прошу вас, прошу… Пиво и свиной эскалоп, как обычно? Как же, помню, помню… Здравствуйте, господин Гранк, — поклонился он другому посетителю, высокому человеку в широкополой шляпе, низко сдвинутой на лоб. — Как обстоят дела в Лиге наемных убийц? Много ли заказов?

— Благодарю вас, любезнейший Цапгкорн, — отвечал убийца с улыбочкой, от которой передернуло бы даже булыжник. — На отсутствие клиентуры жаловаться грех. Вам, впрочем, пока беспокоиться не о чем.

— Спасибо, господин Гранк, — сказал растроганный гоблин. — Вы меня очень утешили.

— Обещаю, что если поступит заказ на вас, вы узнаете об этом первым, — любезно улыбнулся Гранк.

«Правда, уже после того, как отравленная стрела вонзится в глотку», — подумал гоблин, но вслух, разумеется, ничего не сказал. Слишком долго фиксировать на своей персоне внимание человека, привыкшего вначале убивать собеседника, а уже потом осведомляться о его здоровье, было бы в высшей степени неразумно. Поэтому гоблин почел за благо вернуться к своим обязанностям.

Тем более, что в трактире появился волшебник.

Даже если бы этот посетитель не был одет в длинный фиолетовый балахон, усыпанный блеклыми серебряными звездами, даже если бы на голове его не было остроконечного колпака с кисточкой, даже если бы вместо длинной белой бороды у него была бы недельная рыжая щетина, а в руке вместо волшебного посоха ятаган или метла — все равно с первого взгляда было бы ясно, что перед вами волшебник.

Во-первых, только волшебник может быть до такой степени погружен в свои мысли, чтобы не заметить, что вместо стула он сел на сковороду с яичницей. Во-вторых, только волшебники жуют отвратительную смесь из табака и древесной смолы, придающую характерный зеленый цвет лицу и красный — глазам. И, наконец, только у волшебников бывает столько спеси и гонору, что от одного вида волшебной физиономии непривычного человека может стошнить.

Но конфликтовать с волшебником опасно. Крайняя забывчивость сочетается у волшебников с исключительной злопамятностью, так что добра они совершенно не помнят, зато любая, самая мелкая пакость прочно застревает в их памяти на всю жизнь. Вдобавок из-за хронического склероза волшебники постоянно забывают, отомстили они за причиненное зло или нет, и вследствие этого месть за какую-нибудь мелочь может растянуться на долгие годы.

Поэтому Цапгкорн в высшей степени почтительно снял волшебника со сковороды и проводил его на почетное место за столом. Поскольку волшебник продолжал пребывать в состоянии глубокой задумчивости, Цапгкорн взял на себя смелость самостоятельно оформить заказ. Он взял освободившуюся сковороду, подсунул ее волшебнику под нос, вложил ему в правую руку вилку, а в левую — кружку с элем. Вернувшись на свое место за стойкой, он с удовлетворением отметил, что волшебник принялся задумчиво ковырять вилкой яичницу, делая содержимое сковороды еще более однородным.

— М-да-а-а… — протянул Цапгкорн, наблюдая за волшебником и попыхивая трубочкой. — Не тот нынче волшебник. Не тот! Совсем перевелся ихний волшебный брат на навоз. Не то что в былые времена… Выродились волшебники, оглупели вконец! А все эта их дурацкая борьба за чистопородность… Чем породистее волшебник, тем он глупее. А этот, видно, из самых родовитых — давненько мне не приходилось видеть этакого болвана!..

— Замолчи, глупец! — раздраженно перебила его Цапфлея. — Или голова на плечах надоела? Услышит волшебник — тебе не сдобровать! Превратит в репу или брюкву — вот и пойдешь на гарнир к гусю!

— Этот-то? — презрительно спросил Цапгкорн, оглядывая волшебника. — Да он не способен даже превратить собственную задрипанную клячу в приличного мула. Был я сейчас на конюшне — у последнего пропойного гнолля выезд шикарнее. Где уж ему! Во-во, гляди! Ковыряет вилкой в кружке. Экий болван!

Цапфлея одарила мужа таким взглядом, что если бы в организме гоблинов содержалось хотя бы три сотых процента взрывчатых веществ, Цапгкорн бы немедленно и оглушительно взорвался.

Цапгкорн же, не обращая на жену никакого внимания, вздохнул и закончил мысль:

— Впрочем, нам до волшебных делишек нет никакого дела. Лишь бы таверна не пустовала. Но с этим беда: нынче в карманах у людей — как в головах у волшебников: только ветер свистит!

В зале между тем наблюдалось оживление: очаг тлеющего конфликта разгорался в полноценную трактирную драку.

Пьяный гном, употребивший четверть кружки тролль-грога, пытался завязать ссору с гигантским горным троллем. Ссора возникла из-за того, что гном, наступивший троллю на ногу и не дождавшийся ответной реакции, счел себя глубоко оскорбленным. С воплем: «Ах, так ты уже славных гномов не замечаешь, рыло каменное!» он бросился на тролля.

Разница в росте не позволяла гному смело смотреть в лицо противнику — даже поднявшись на цыпочки, он мог разве что смело посмотреть троллю в пах, и гном компенсировал ее оглушительными визгливыми воплями. Меланхоличный тролль не обращал на гнома ни малейшего внимания, что приводило того в совершенное неистовство.

Попрыгав вокруг тролля минут пять и не добившись никакого результата, гном выхватил топор и принялся методично разрушать обстановку трактира.

— Пожалуй, не следовало добавлять столько мухоморной настойки в тролль-грог, — задумчиво сказал Цапгкорн, наблюдая, как гном крушит деревянную колонну.

— Все равно подпорки надо было менять, — ответила Цапфлея, обтирая грязной тряпкой пыльные бутылки. — Хорошо бы, чтоб он снес вон ту стойку. Она уже давно шатается.

Будто услыхав ее, гном перекинулся на стойку и принялся яростно колотить по ней топором. Послышался треск, затем грохот и придушенный вопль.

Посетители трактира, до этого момента пассивно наблюдавшие за гномом и подзадоривавшие его криками, сочли, что время для небольшой вечерней драки настало.

Сидевший с краю колбасник заехал в ухо ночному грабителю, а вор-сундучник изо всех сил огрел булочника глиняной кружкой по голове.

Через минуту трактир бушевал.

Воздух густо наполнился руганью, воплями и сочными звуками ударов. Барабанный хряск ломающихся ребер дополнялся короткими литаврами зуботычин, пиццикато воинственных криков и мелодичным перезвоном бьющейся посуды. Трактирная симфония успешно преодолела увертюру, прошла главную сцену, когда дерущиеся совместными усилиями повалили стойку с напитками, и уверенно приближалась к финалу. Быстрое кулачное крещендо перешло в соединенный ударный аккорд, сопровождавшийся победным гортанным воплем.

Раздался короткий свистящий звук, напоминавший бронхиальный пароксизм великана-камнееда. Цапгкорн быстро присел.

Огромный боевой топор просвистел по залу и с грохотом вонзился в стойку на том самом месте, где мгновение назад была голова Цапгкорна.

— Я думаю, пора вынимать жареного гуся, — сказал Цапгкорн, вылезая из-под стойки.

Услыхав про гуся, дерущиеся быстро успокоились. Напряжение в зале стало спадать. Драка увяла.

Порядком умаявшиеся горожане с чувством выполненного долга вылезали из-под столов, осторожно ощупывая челюсти и производя ревизию уцелевших зубов и ребер. Судя по предварительным результатам, вечер удался на славу.

Наскоро разметав веником по углам осколки посуды, оборванные манжеты и выбитые зубы, Цапгкорн отправился на кухню за гусем.

А вернувшись, он обнаружил в зале нового посетителя.

За самым дальним столом возвышалась фигура в черном плаще и капюшоне, надвинутом на глаза так, что разглядеть лицо незнакомца было совершенно невозможно.

Появление человека в капюшоне нисколько не удивило гоблина. «Взбесившийся ёж» был тем местом, где часто появлялись люди, не ищущие дешевой популярности, и предпочитающие широкую известность в узких кругах, вроде ночных убийц и грабителей.

Но в этом посетителе было что-то странное.

Чутье старого гоблина безошибочно подсказывало ему, что что-то здесь не так, но Цапгкорн никак не мог понять, что именно. На первый взгляд — посетитель как посетитель, возможно, грабитель или убийца, а может, просто честный порядочный вор. Пришел отдохнуть после трудного дня, заполненного погонями, стычками, поножовщиной и ежеминутным риском. Сидит себе тихонько в углу, ни к кому не пристает, никого к себе не приглашает. Посидит, выпьет пинту-другую, и уйдет восвояси. А куда он пойдет и дойдет ли — это никого не касается. Лишь бы заплатить успел. А уж в этом старый гоблин не сомневался. Недаром тугими мешочками с золотом в подвале трактира было занято шесть больших кованых сундуков, а седьмой сундук был заполнен почти на четверть. Уже шестнадцатое поколение гоблинов ежедневно снимало с «Взбесившегося ежа» свою порцию сливок, а если учесть, что гоблины живут триста лет, то срок получается немалый. Тут мысли Цапгкорна как-то сами собою свернули на мешочки. Он стал припоминать, сколько мешочков прибавилось за прошедший год, и всякий раз у него получалось, что либо одного мешочка недоставало, либо один мешочек оказывался лишним.

Подведя наконец баланс и вполне успокоившись, Цапгкорн снова вернулся мыслями к странному посетителю.

«Волшебник? — думал он, наблюдая за ним из-за стойки. — Нет, не волшебник. Те рассеянны и глуповаты, а этот собран и насторожен. Вор? Нет, не похож. Убийца? Тоже не то. Кто же он? К компаниям не клеится, сидит один как перст — и хоть бы кто подсел к нему».

И тут старый гоблин наконец понял, что именно смутило его в незнакомце.

Дело было в том, что вокруг человека в черном плаще образовался странный вакуум. При том, что таверна была забита посетителями сверх всякой меры, стол, за которым располагался незнакомец, был абсолютно пуст. Желающих разделить общество человека в капюшоне не находилось.

Цапгкорн присвистнул.

— Что-то здесь нечисто, не будь я гоблин, — подумал он. — Эта птичка не из нашего курятника!

Тут, будто в подтверждение его мыслей в таверну вломился пьяный ремесленник, огляделся в поисках свободного места, ринулся было к столу незнакомца, но внезапно остановился, будто ударившись о невидимую стену, и попятился.

Цапгкорн хмыкнул, перекинул через локоть грязную тряпку, символизирующую крахмальное полотенце, и направился к посетителю.

Обмахнув тряпкой стол и размазав грязь более-менее равномерно, он одновременно попытался заглянуть под капюшон незнакомца. Из этого, правда, ничего не вышло — капюшон был надвинут на самые глаза, — но зато он услышал голос посетителя.

— Пинту эля и холодную телятину, — донеслось из-под капюшона.

Цапгкорн вздрогнул. Голос у посетителя был тяжелый и низкий, похожий на гул органа, и от него веяло ледяным холодом. Старый гоблин почувствовал себя так, будто его на несколько секунд опустили в могилу.

Впечатление, произведенное голосом, было столь сильным, что Цапгкорн не только чрезвычайно резво выполнил заказ, но даже против обыкновения не стал разводить эль водой, и по собственной инициативе украсил блюдо зеленью за счет заведения, чего не случалось ни с ним, ни с его предками за всю многовековую историю «Взбесившегося ежа».

Как раз когда он поспешал к столику с блюдом и кружкой, в таверну вошел молодой человек в потрепанном дорожном плаще, с небольшим, завернутым в мешковину свертком в руках. Быстро скользнув взглядом по посетителям, он не колеблясь направился прямиком к человеку в капюшоне. «Сейчас он тебя, голубчика, огреет», — подумал гоблин, краем глаза следя за посетителем. Но против ожидания юноша свободно прошел к столу и отвесил низкий поклон незнакомцу в капюшоне. Тот ответил едва заметным кивком. Молодой человек торопливо присел на краешек скамейки.

Гоблин напряг слух. Но шум в таверне стоял такой, что до него долетел только обрывок разговора.

— Я выполнил ваше приказание, мессир, — почтительно сказал юноша. — Вот она. Была именно там, где вы и предполагали.

Незнакомец в капюшоне что-то ответил, Цапгкорн не расслышал, что именно, потому что в этот момент в зале послышался сильный шум. Вынужденный отвлечься, гоблин все же успел заметить, как человек в капюшоне взмахом руки отпустил посетителя, и тот, поминутно кланяясь, исчез, причем свертка у него уже не было.

А в таверне между тем разворачивались новые события.

Огромный горный тролль медленно выходил из состояния оцепенения. Тролли, как известно, соображают очень медленно, так что смысл оскорблений, высказанных гномом четверть часа назад, начал доходить до него только сейчас. Тролль медленно поднялся. Глаза его загорелись зловещим красным огнем. Он обвел мутным взглядом таверну, схватил тяжеленную дубину и с ревом ринулся к пьяно раскачивавшемуся и икающему на краю стола гному.

Увидев перед собой разъяренного тролля, гном мгновенно протрезвел. Он страшно побледнел. Руки его мелко затряслись и лихорадочно зашарили по лавке, будто пытаясь отыскать щель, в которую можно было бы просочиться. Под лавкой быстро растеклась большая лужа.

Тролль заревел и поднял дубину.

Перепуганный гном едва успел юркнуть под стол. Дубина просвистела над его головой.

Тролль издал яростный рев, от которого задрожала посуда на столах. Он легко, как пушинку, перевернул тяжеленный дубовый стол, и глиняная посуда с грохотом посыпалась на пол.

Посетители, предусмотрительно ретировавшиеся при первых признаках троллиного гнева, замерли в придорожной канаве, напряженно прислушиваясь к доносящимся из таверны звукам.

А тролль между тем распалялся все больше и больше. Разнеся в щепки несколько столов и одним движением руки повалив дубовую колонну, он принялся молотить дубиной по лавке, пытаясь пришибить прятавшегося под ней гнома. Обезумевший от страха гном метался под лавкой, чудом увертываясь от тяжелой дубины.

Цапгкорн спрятался под стойкой, с ужасом наблюдая за происходящим. Пытаясь отползти вглубь, он почувствовал, что нога его во что-то упирается. Оглянувшись, он обнаружил, что она упирается в волшебника, также решившего переждать бурю под стойкой. «Черт бы побрал этого болвана! — недовольно подумал Цапгкорн. — Не хватало еще, чтобы тролль заметил его фиолетовую мантию. Тогда мне придется прыгать по таверне, как тому гному, а с моим радикулитом это не так-то просто».

— Ы-ы-ы-ы! — ревел тролль, шумно топая каменными ножищами в луже эля.

Внезапно взгляд его упал на фигуру в капюшоне, которая все так же одиноко возвышалась за дальним столиком. Странный посетитель, казалось, не обращал ни малейшего внимания на происходящее, спокойно прихлебывая эль из глиняной кружки.

Тролль попытался сфокусировать зрение, и с удивлением обнаружил, что перед ним — всего лишь какой-то человечишко, жалкая букашка по сравнению с ним, троллем. И эта букашка не только не пытается бежать или хотя бы вопить от ужаса, но вообще не проявляет никакого беспокойства!

Тролль яростно заревел и замахнулся дубиной.

Цапгкорн в ужасе прикрыл глаза, чтобы не видеть, как тяжелая дубина размозжит несчастному голову.

В последнее мгновение он успел заметить, как белая, словно выточенная из мрамора, рука незнакомца взметнулась вверх, стремительно выныривая из широкого черного рукава. На указательном пальце полыхнул глубоким багровым светом старинный золотой перстень с огромным кроваво-красным рубином.

Через мгновение ослепительная вспышка залила трактир ярчайшим светом, оглушительно грохнуло, и Цапгкорн на несколько минут потерял способность что-либо видеть и слышать.

Прошло некоторое время, пока он смог наконец различить очертания знакомых предметов, составлявших интерьер «Взбесившегося ежа». Протирая глаза, в которых все еще мелькали разноцветные круги, он побежал к тому, месту, где сидел незнакомец.

Человека в плаще не было. Скамья была пуста. На краю стола сиротливо стояла кружка с недопитым элем.

Под столом валялся тролль. Он был мертв.

Сзади послышался осторожный шорох. Цапгкорн обернулся.

Из-под стола вылез белый как полотно гном.

— Ва-ва-ва… — лепетал он. Тут взгляд его упал на лежащего тролля, и лицо гнома исказилось ужасом.

— У-у-у-у!.. — завыл гном, убегая.

Когда волнение в таверне несколько улеглось, из-под стойки, оправляя фиолетовую мантию, вылез волшебник. Колпак он выронил в суматохе, и все пять уцелевших сальных свечей торжественно сияли в его зеркальной лысине.

Цапгкорн почтительно обратился к нему:

— Что вы на этого скажете, сир волшебник?

— Э-э-э… Ну что… Обыкновенный фокус с гекконовым порошком. Наверняка, какой-нибудь бродячий циркач… В общем, ничего удивительного!

— Но тролль!.. Он мертв! Взгляните, сир волшебник, у него в животе дыра размером с гномью голову!

— Ну… Наверно, ему просто внезапно стало плохо… С троллями иногда бывает такое.

Цапгкорн недоверчиво покачал головой. Он никогда не слышал, чтобы с троллями бывало такое. По крайней мере, чтобы тролль самостоятельно провертел дырищу в собственном теле, на три четверти состоящем из крепчайшего гранита — вряд ли такое вообще возможно!

— Мне кажется, — сказал он осторожно, — что здесь не обошлось без волшебства.

— Чепуха! — авторитетно заявил волшебник. — Никакого волшебства не было. Обычный трюк. Ну, может быть, с небольшим обманом зрения… Э-э-э… Я знал, как это называется на волшебном языке, но сейчас забыл…

— Но кто же в таком случае убил тролля? — недоверчиво спросил гоблин.

— Й-й-я! Это я убил тролля! — послышался пьяный голос.

Посетители расступились, и на сцену выбрался давешний гном. Он уже успел основательно хлебнуть эля, и глаза его горели желтым сивушным светом.

— Это я убил тролля, — хвастливо повторил гном, сильно шатаясь. — Он посмел оскорбить меня, меня, — потомка славного Борма Гномоносца! Да я… Да я… Если я захочу… Если захочу…

Но узнать, что сможет гном, если захочет, посетителям не удалось. Пьяный гном свалился под стол и захрапел.

Посетители зашумели, наперебой обсуждая происшествие.

Воспользовавшись суматохой, волшебник надел свой фиолетовый колпак и выскользнул из таверны.