"Убийственная реклама, или Тайна работодателя" - читать интересную книгу автора (Бакирова Юлия)

Глава 6 Тесты с секретом

Толя поймал мотор. Терять время на метро не хотелось, тем более что деньги были. Он посмотрел на купленные вчера часы, змеей сжимавшие запястье. Время еще оставалось. Сидя в автомобиле, он позвонил матери. Та была рада услышать его голос, потом, расплакавшись, сообщила, что бабушка приходила к ней во сне, просила присмотреть за внучком:

— Так и сказала: «Ты за Толенькой-внучком приглядывай. Я ему уже не помогу».

— Мама брось, сходи в церковь, закажи панихиду или просто свечек поставь, — отмахнулся он, разглядывая через приоткрытое окно прохожих и автомобили на соседних полосах движения.

— Я ходила сегодня, за всех ставила. Что там произошло! Толенька, ты меня прости, что нервничать тебя заставлю, но я должна рассказать, — произнесла мать и замолчала, словно опасаясь чего-то.

— Мам, деньги капают, говори уж! — психанул парень.

— Вы ведь с Геной вместе уезжали. Я просто его маму встретила в церкви. Она на коленях перед иконой поклоны била, а как меня заметила, так бросилась, будто дикая, и кричит: «Что твой сын с моим мальчиком сделал?! Мне знак был! Что сделал?!» И женщина заплакала, переживая произошедшее, ощущая запах ладана, чувствуя на себе взгляды верующих, собравшихся вокруг.

— Что за знак ей был? — спросил Толя, с силой сжав сотовый правой рукой. Потом он обратился к водителю автомобиля:

— Долго еще?

— Сам видишь, какие пробки. Вон тачка с мигалками дорогу перегородила, — указал вперед мужик, дыхнув на Толю прокуренным ртом.

Дизайнер отвернулся и спросил мать:

— Так что за знак ей был?

— Не знаю, сынок. Она словно взбесилась, меня за рукав схватила и к иконе Девы Марии поволокла, приговаривая: «Перед ликом святым говори! Как мать матери говори! Что с моим мальчиком?!» Я отбивалась, она рукой махнула и несколько свечей сбила…

Тут женщина осеклась, словно ей в спину воткнули нож и слова застряли в горле. Толя, посмотрев, как впереди правительственный автомобиль, сигналя лампочками, поехал влево, освобождая дорогу, спросил:

— Мам, ты чего замолчала? Мам?!

Он слышал ее дыхание, еще какой-то звук, похожий на знакомый с детства хлопок пистона в игрушечном пистолете.

— Мама, хватит молчать!

— Толенька, — прохрипела она, и по спине парня побежали мурашки. — Она смахнула те самые свечки, которые я за твое, Генкино и отца твоего здоровье ставила.

Она вспомнила еще раз, как мать Гены, с округлившимися безумными выплаканными глазами, дергает ее за рукав. Трещат нитки шва, верующие вокруг ропщут. Пахнет церковью. Другой рукой женщина машет, задевая свечки, только что поставленные за здравие дорогих и просто знакомых людей. Огоньки гаснут. Восковые палочки летят на деревянный пол. Еще несколько свечей по соседству гаснут и падают вниз. Воскресив это в памяти за миг, мама Толи продолжила:

— Вот тогда на нее налетели люди и спасли меня. Возникла сумятица, я сбежала от стыда, — затараторила она. — Надо сходить и службу за здравие заказать, только в другую церковь. В эту боюсь идти, хоть и рядом с домом.

— Мамочка, тебе нужно успокоиться. Ты с похоронами, с наследством совсем вымоталась, а тут еще эта ненормальная. Я понятия не имею, что делает Генка. Я тогда его матери не сказал, но он подсел на наркотики, и наши пути…

Его перебили гудки. Он посмотрел удивленно на телефон, перенабрал номер. Абонент был недоступен или находился вне зоны досягаемости. «Батарейка могла разрядиться», — подумал парень, убирая сотовый в кожух, прикрепленный к ремню. Недосказанность повисла в воздухе как что-то осязаемое, твердое. Толя посмотрел в окно:

— Подъезжаем?

— Уже, — притормаживая, ответил водитель.

Парень протянул деньги, вышел. «Может, зайти к Генке, на старый адрес? Узнаю, что к чему?» — размышлял он, но стоило увидеть яркую неоновую вывеску ресторана, стоящую около входа в него Полину в вечернем платье, то обо всем забыл.

— Привет, я не опоздал? — подходя, целуя ее в щеку, спросил он.

— Я только что подъехала.

— Нужно было ехать вдвоем, — подставляя ей согнутую в локте руку, сказал Толя.

— Я же была в парикмахерской, стыдно признаться, но в ресторане не была несколько лет, — обвив свою руку вокруг его, ответила она.

— Первый раз я же видел тебя обедающей в ресторане у высотки, — улыбнулся дизайнер.

— Я имею в виду походы с мужчиной, моим мужчиной, — прильнув к его плечу щекой, прошептала она. Волосы женщине уложили в витиеватую ракушку, над которой парикмахер трудился полтора часа.

— Столик номер двенадцать, — сказал Толя подошедшему к ним распорядителю зала.

Зализанный мужчина кивнул и повел пару меж столов, занятых разномастными персонажами: лысые, пузатые, после перманента, обесцвеченные, в строгом и дорогом, в блестящем и безвкусном, ярко накрашенные и с естественным макияжем…

— Тут красиво, — призналась она.

Когда с салатами было законченно, принесли перемену. Каждый успел осушить по бокалу красного вина. Толя сказал:

— Сегодня меня вызывали к главному. Он очень хорошо отзывался о моих работах. Сказал, что я делаю успехи и процент вовлечения в потребление, а также уровень внедрения информации, размещенной согласно моим макетам, судя по проведенным агентством тестам, неуклонно растет.

— Ваша фирма проводит тестирования? Я слышала, что это дорогостоящая процедура.

— Агентство может себе это позволить, коль они выплачивают такие гонорары и зарплату, — ответил парень, вдохнув аромат жареной дичи, вспомнив последнюю сумму, полученную им в бухгалтерии.

— А тебе показали графики и таблицы с опросами? — разрезая ножку острым посеребренным ножом, поинтересовалась Полина.

— Нет. Я что-то не спросил. Я про Сергея пытался выведать.

— Опять? — вспомнила рассказ Толи о том, как он ходил в отдел кадров, расспрашивал немногословных коллег, но так ничего нового и интересного не узнал.

— Да, когда шеф сказал: «Ты делаешь успехи», я спросил: «Такие же, как Ивлев Сергей? Я слышал, что он был талантлив». Главный замолчал, откатился на стуле в тень за столом, еще подумал и ответил: «Сергей был талантлив, но желание добиться идеала свело его с ума. Его работы запоминались и порой производили эффект взорвавшейся бомбы, но оказались малоэффективными, согласно исследованиям». Это все, что я узнал.

— Значит, по его работам тоже проводили тестирование. У вас в фирме должен быть специальный отдел маркетинговых исследований, — макая ароматное мясо в нежно-розового цвета соус, предположила Полина. — Там можно попытаться найти волнующую тебя информацию.

— Точно! Заодно и свои тесты посмотрю. Верно ведь? — подливая еще вина, слегка благоухающего медом, одобрил ее предложение Толик.

— Солнце мое, — захмелев, она решилась на этот вопрос, — а зачем тебе копать так глубоко? Зачем тебе этот Сергей?

— Он мне по барабану, — освежая напиток в ее бокале, сознался парень. — Но мне кажется, что не все так просто. Я хочу знать, почему он сошел с рельс.

Он не стал рассказывать ей о странностях, заполнивших его жизнь с мая этого года. Он промолчал о случае с коллегой, проткнувшим себе ладонь карандашом, о камне с запиской и предсмертных словах бабушки, о плачущем Артеме, о своих снах. Эти жуткие сны периодически будили его среди ночи, заставляя вставать, идти в ванную, умываться холодной водой. Сны были разнообразными, но чаще всех повторялся и запомнился тот, в котором его манила к себе огромная черная тень, за плотной спиной которой бесновался огонь, а за ним, Толиком, волочились тени меньше и прозрачнее. Эти скулящие водянисто-серые кляксы тянули к нему истертые сумрачные руки и молили о чем-то. Когда одной из теней удавалось схватить его за щиколотку, он просыпался.

— О чем задумался? — тронула его руку Полина.

— А? Да так, я просто за мать переживаю.

— Звонил? — отпивая вина из бокала, отражавшего свет ярких ламп ресторана, спросила Полина.

— Да, пока сюда ехал. Что-то она там замоталась.

— Давай съездим, покажешь мне свою малую родину, — склонив голову набок, предложила Полина.

— Сейчас некогда. Работы много, — ответил он и пристально посмотрел на девушку за соседним столиком, задумался, потом тряхнул головой, сказав: — Нет, не в этом месяце. Скоро должны внести поправки, ограничивающие рекламу пива, так мы занимаемся выдумкой способов продвижения этого чудесного напитка в массы иным образом.

— Рекламу пива вообще уберут? — уточнила женщина.

— Нет, на телевидении ограничат и еще кое-какие запреты введут.

— Уже знаете — какие?

— Ответ отрицательный, но готовимся к полному запрету, так думается легче, без задних маневров и места к отступлению, — допивая вино, ответил он.

— А можем мы поговорить не о работе и этом Сергее, — попросила Полина, промокнув губы салфеткой.

— Можем, — кивнул он. — Пойдем танцевать.

Играли вальс Доги. Скрипка затрагивала душу, заставляя увлажняться глаза сентиментальных людей. Толик заметил, как платочком вытирает выступившую влагу седовласая женщина у стены, одиноко пьющая коньяк, закусывая его лимоном.

— Здесь разве принято? — поджимая руки к груди, спросила Полина.

— Какая разница. Мы клиенты, можем потанцевать, если хотим. Для чего нанимать оркестр, если не для танцев?

— Нет. Не будем.

— Тогда пойдем в клуб, где можно расслабиться. Я давно не танцевал, а ты?

— Тоже очень давно, — призналась Полина. — Да и в…

Она хотела сказать, что стара для танцев, и испугалась чуть было не сорвавшихся с губ слов. «Если постоянно напоминать, что старше его, то зачем на что-то надеяться, а ты уже привыкла к нему». Сейчас, опьянев, она готова была сказать, что любит его, но боялась напугать. «Одно дело, когда молодой человек живет с тобой в твоей квартире, а совсем другое — намекать ему на длительные отношения со всеми вытекающими последствиями». Она согласилась поехать в ночной клуб, расположенный неподалеку от ее дома. Он рассчитался, и они ушли из ресторана.

— Там такие слова написаны: «В этом месте вчера десять человек забили насмерть прохожего. Двое пинали его ногами, восемь прошли мимо, не оказав помощи. Равнодушие приравнивается к соучастию. Будьте осторожны, вы можете оказаться на месте того прохожего». Как тебе такая ботва? — говорил один парень в майке из мятой ткани соседу Толика по барной стойке.

— Типа, меня могут завтра забить какие-нибудь гопники? — переспросил сосед, прикрыв ладонью ухо, направленное в сторону танцпола, гремевшего хард-роком.

— Чувак, у тебя вообще серые клетки откинулись от кислоты?! — прокричал «мятая футболка». — Я о подоплеке соучастия. Типа, если не встреваешь в мочилово — ты подонок!

— Я понял, что меня могут грохнуть, если догонят, — заржал сосед.

— Ваш мартини готов, — пододвигая к Толику фужер на длинной тонкой ножке, сказал бармен. Тогда дизайнер отвлекся от подслушивания обсуждения придуманного им по социальному заказу текста. «Дело делается, работу обсуждают», — порадовался он, слегка озадаченный непонятливостью одного из парней.

— Вот деньги, — расплатился он за напиток, взял его и пошел к столику, за которым ждала Полина. По пути еще раз отметил, как она сегодня хороша и что его начинает штормить от выпитого.

— Вот ваш мартини, мадемуазель, — чуть не выронив фужер из размякших рук, сказал Толя.

— Спасибо, сэр, — ответила женщина, принимая напиток. — Смотри, как красиво сделали свечки.

Толик повернулся к танцполу, на котором колыхались колосьями люди, а по стене загорались лампочки, люминесцентные огни, и время от времени, когда музыка сбавляла темп, превращаясь из водопада в плавную и тягучую реку-мелодию, по стенам вспыхивали встроенные свечки. Парень уставился на один из язычков искусственного пламени, и перед глазами встал внутренний свод церкви, в которую он приходил молиться, живя в Оренбурге. Современные биты отступили, уступая место хоровому пению. С икон на него смотрели святые, верующие били поклоны и без устали крестились, шепча молитвы, подпевая. От серебра и золота все поплыло перед глазами. Церковный запах проник в нос. Голова парня закружилась. Свечка подрагивала перед ним, разгораясь сильнее. Он ощутил тепло на коже. И чей-то рот жарко зашептал ему в самое ухо: «Перед ликом святым говори! Как матери говори, что с моим мальчиком?!» Церковное пение исчезло, снова брызжет клубный микс, а голос уже над его ухом кричит: «Что с твоим мальчиком?!» Толя зажмурился, сжав руки в кулаки, расправив их и снова сжав. Голос повторил: «Что с твоим мальчиком?!» Толя открыл глаза и посмотрел вверх. На него смотрела девушка с черными волосами.

— Очнулся, — произнесла она. — Полин, могу я присесть?

— Конечно, — попытавшись запустить пятерню в волосы, но вспомнив, что они уложены в строгую вечернюю прическу, кивнула женщина.

Незнакомка отодвинула третий стул, доселе пустовавший. Поставила на столик бокал, судя по красному цвету и бархатистой консистенции жидкости, с «Кровавой Мэри» и положила пачку удлиненных дамских сигарет.

— Это Лиза, коллега по работе, — представила девушку Полина. — Это Анатолий, мой…

— Троюродный брат, — вставила Елизавета, вынимая сигарету.

— Так точно, — кивнул парень. — Что это у тебя за коктейль?

— А, «Машка»! — перебрав пальцами в воздухе, словно стуча подушечками по столу, ответила девушка. Она прикурила, убрала зажигалку.

— Я думал, «Кровавая Мэри», — протянул Толя, подпирая правой рукой висок, а левой ища под столом колено Полины, сложившей обе руки на стол.

— Так и есть, — улыбнулась Лиза, выпустив кольцо дыма изо рта. — Просто бармены так называют эту штуку. Так короче, а значит, быстрее.

— Ты одна? — подключилась к разговору Полина, чувствуя, как ее колено гладит мужская рука. Толя смотрел на нее прищуренными хитрыми глазами.

— Одна. Дома скучно, вот вышла погулять, — ответила та.

Они поговорили обо всем и ни о чем, минут тридцать потанцевали под что-то модное, название чего все трое забыли. Перед тем как разойтись по домам, заказали еще по коктейлю. Потягивая через трубочку густую сливочно-белую консистенцию, стоившую немалых денег, Толя услышал:

— Извини, что напоминаю. Ты раньше знал Сергея, который тогда напал на тебя?

— Все в курсе того, что на меня напали?! Нет, не знал я Сергея, — ответил парень.

— У нас несколько человек в тот день поднимались в ваш офис, — пояснила Полина причину осведомленности коллеги. — Лиза тоже успела застать арест этого…

— Да и что такого. В высотке только на эту тему судачили дня два, — закуривая, бросила Елизавета. — Я к чему спросила-то. Он, этот Сергей, странный был какой-то. Может, ты с ним спорил, вот он и психанул?

— Я с ним не спорил. А ты его знаешь? — задал вопрос Анатолий, ощущая на языке приторность входящего в коктейль ликера.

— Несколько раз сталкивалась до того момента, пока он не исчез. Сейчас-то я знаю, что его в психушку упекли, а тогда думала, что он на войну подался, наемником.

— Почему ты так подумала?! — Эту фразу Толя прокричал, потому что с танцпола донеслись чрезвычайно громкие звуки, перекрывавшие голос.

— Он со мной как-то в лифте ехал тет-а-тет! — объясняла девушка. — Приблизился, посмотрел пристально так… Бррр, вспоминаю, и холодок по спине… Говорит: «Ты согласилась бы брать дополнительные деньги за убийство людей»? Я в шутку, лишь бы отвязаться: «Смотря сколько. А что, тебе предлагают? Соглашайся!» Он свое лицо чуть ли не прижал к моему и шепчет: «А мне не предлагали, просто дали задание, и все, я сам все узнал, и мне это нравится». Тут лифт остановился, вошли еще люди, мы поехали на первый этаж.

— Ужас, — слизнув капли сливочного алкоголя со стенок фужера, вставила Полина. — Тебе повезло, что он… Даже думать не хочу.

— А о чем он говорил, он не пояснял? — спросил Толя, допив свою порцию.

— Как было, так я и рассказала. Поделилась, и на душе полегчало.

На танцполе включили веселую танцевальную обработку песни популярной западной грандж-группы.

— Опа-опа, песня клевая, я танцевать пойду, — вскочила Лиза, второпях туша окурок. — Вы со мной?

— Мы уходим, — прикрыв левой рукой глаза, а правой распуская укладку-ракушку, ответила Полина. Потом посмотрела на Толика, уточнила: — Мы уходим?

— Да, Лиз, мы пойдем. Уже сил нет, — ответил дизайнер.

— Бросьте, завтра же выходные!

— Спать, спать, спать, — повторил парень.

Девушка сказала: «Пока!» Она сгребла со стола пачку сигарет, зажигалку, сумка болталась у нее на плече. Когда она растворилась в толпе конвульсивно двигающихся полуночников, пара встала, пошла к выходу. Обоих шатало.

— Теперь я еще больше убедилась, что этот Сергей шизофреник и больше ничего, — выходя на улицу, сказала Полина.

— Угу, — поддерживая ее за локоть, буркнул Толик. Он осмотрелся, указал пальцем вправо, сказав: — Нам туда.

Он сжимал левой рукою пальцы правой. Заметив это, остановился, посмотрел под ноги. В зеркально-блестящих после нанесения американского дорогого спрея носках новых туфель, выбранных для него Полиной, Толя увидел свое искаженное отражение. «Что ты хочешь там увидеть?» — словно спрашивало оно, искривляясь от малейшего движения. «Действительно, что?» — задумался он, расправив плечи, подняв голову. По переходу шли люди. Их лица были ему незнакомы, поэтому он подумал: «Вдруг я наткнусь на кого-то, кто меня помнит? Если произошло что-то страшное, то меня могут втянуть в разбирательство». Толя машинально потянулся левой рукой к правой, понял это и заставил себя остановиться, убрав правую руку в карман. Люди обходили его, как обтекает препятствия вода. Какой-то сгорбленный старик с орденами на лацканах потертого, засаленного пиджака ругнулся, искоса посмотрев на хорошо одетого молодого человека:

— Встал тут, как статуя! Людям пройти не дает!

Анатолий отошел к стене, не прислоняясь к грязной плитке. Было жалко испачкать купленный на днях кашемировый свитер. «К чему накручивать себя, к чему эти нервы?» — подумал Толя. Словно в ответ на эту мысль, он посмотрел влево, где походя высокий мужчина в рубашке с лиловым галстуком и серых классического кроя брюках разговаривал с женщиной в розовом пончо и джинсах:

— Зачем лишние треволнения, зачем делать так. — При этих словах великан левой рукой потрепал мочку правого уха. — Ведь можно сделать вот так. — И он потер правую мочку правой рукой. — Быстрее?!

Женщина рассмеялась, что-то ответила, но Толик не слушал, он думал: «Действительно, чего я жду, когда можно сходить и все узнать».

Он вышел из перехода и сразу ощутил, насколько затхлый там, под землей, воздух, впитавший в себя запах мочи, грязи, пота попрошаек. Он отметил, что у магазина сменили вывеску, повернулся к дороге — социальный баннер с наркоманкой сняли.

Анатолий вошел в подъезд. Знакомые стены, да и не стоило ожидать каких-либо изменений за столь короткое время. Он поднялся вверх, прошел мимо квартиры, служившей ему с Геной домом. Щербиной содранной краски зияло деревянное полотно, блестели новые замки. Прислушавшись, поняв, что никого в подъезде нет, парень подошел ближе к двери. «Ломали», — тронув безобразную дыру, подумал он и приложил ухо к двери. Внутри было тихо. Он напряг слух, но так ничего не разобрал. Тут до него донесся звук шагов. Кто-то вошел в подъезд.

Дизайнер, спускаясь вниз, узнал старушку с пятого этажа. «Вряд ли она помнит меня в лицо», — подумал он, обратившись к пенсионерке:

— Извините, здравствуйте! Можно задать вам один вопрос?

Она подняла на него глаза, от которых во все стороны отходили лучики морщин. Правый зрачок был белесо-голубым, а левый — ярко-синим.

— Я не тороплюсь, спрашивайте, — ответила она.

— В квартире на втором этаже жили молодые люди…

— Нет там молодых, в возрасте все. Я в этом доме уже почитай лет тридцать. Всех знаю…

— Они не долго жили, снимали квартиру, — пояснил Толя, опираясь рукой в обшарпанную стену с надписью под потолком: «Коля — казел, я его долбал».

— Аааа! У Гальки?! — всплеснула руками старуха, чуть не ударив дизайнера клюкой по колену.

— У Галины Ивановны, — кивнул дизайнер, подумав: «Какого я назвал имя хозяйки!»

— Жили у Гальки два наркомана. Один чуть дом не спалил, хорошо люди добрые милицию вызвали. Сирены гудели, до мигрени! Эмчээсовцы приезжали. Дверь ломали, пыль подняли во всем подъезде. Я сперва думала — бандиты, и кричу: «Милицию сейчас вызову!», а они смеются, окаянные, и кричат, что сами милиция…

— Что сталось с этими наркоманами?! — перебил Толя пожилую женщину и убрал руку, испачкавшуюся в побелке, в карман. Сверху кто-то спускался. Судя по быстрым скачущим шагам — мальчишка с третьего этажа, памятный дизайнеру своими полуночными играми на приставке с сильной громкостью.

— Одного не нашли, а второго, что костер в ванной запалил, увезли…

— Куда увезли? — посторонившись, пропуская рыжеволосого мальчугана, спросил парень. Малец обернулся, узнал его и быстрее припустил на улицу.

— В дурдом сдали, кажется. — Она замерла, задумавшись, уставилась в лицо Анатолия. — Точно, точно, в дурдом…

— Спасибо! Пока! — бросил Толя, огибая пенсионерку, решившую подробнее описать случившееся этому милому опрятному юноше.

Она что-то говорила ему вдогонку, но он не хотел больше ничего слышать. Голова наполнилась звоном: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Этот звук в долю секунды проходил от виска к виску, переворачивая нутро наизнанку. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — стучало до помутнения в глазах. Он выбежал на улицу. Почувствовал, как скрутило в животе. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — звенело, когда Толика, не успевшего скрыться во дворе за углом, вырвало прямо на стену, асфальт. Реплики прохожих его не волновали. Он хотел избавиться от: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Чья-то крепкая рука сгребла его за шиворот свитера. Он дернулся, вырвался и побежал вперед. Бежал долго, пока не оказался в каком-то пустынном месте, посреди тропинки, проходящей между двух металлических сетчатых заборов. Остановился, но лица прохожих, фонари, стены домов, магазины… продолжали мелькать перед глазами. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — стало громче. Он оперся на сетку забора и попытался еще раз вырвать. Толя хотел, чтобы с остатками переваренной обеденной пиццы из его тела убралось: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Казалось, желудок поднялся до горла, но ничего, кроме воздуха, не вышло. Перспектива стала зыбкой, искривленной. Его качнуло. Ударом в спину завалило на забор. Ноги поползли назад, будто их кто-то тянул. Толя упал лицом на сетку. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — гремело в голове. Он, обдирая кожу о металл, сполз к земле. Лег на живот. Кто-то пнул его по щиколотке, крикнув:

— Наркоманы чертовы, дорогу освободи! А еще одет хорошо-шо-шо-шо-шо-шо-шо-шо-шо…

«Динь-динь» сменилось на шипящее, шероховатое, шарообразное, непослушное «Шо-шо-шо-шо». Этот звук окутал дизайнера, убаюкал его, увлекая в черноту.

Чернел фиолетовый вечер. Толик очнулся, почувствовав, как кто-то шарит по его карманам, пытается подлезть к животу, где на ремне висел кожух с сотовым. Еще не успев открыть глаза, Толя подвернул руку, схватив воришку за указательный и средний пальцы. Тот выдернул их, шумно выдохнув. Дизайнер открыл глаза. Он увидел сетку забора, вырастающую из земли, ощутил на языке вкус почвы. На зубах скрежетал песок. Воришка продолжил, но стал действовать быстрее, без осторожности. Толик попытался подогнуть ноги, но на них сверху наступили. Парень, в голове которого прояснилось, крутанулся, переворачиваясь. Рука воришки, ноги которого в тот же миг соскользнули, оказалась под спиной дизайнера. Лоб вора стукнулся со лбом Анатолия.

— Блин! — выругалось существо неопределенного пола, выпустив облако гнилого перегара.

— Пошла вон! — гаркнул Толя, почему-то приняв это обряженное в почерневшую от времени фуфайку, кое-где лопнувшую ватой, за женщину.

Существо не испугалось, перекинуло ногу, встав над дизайнером на колени. Опухшую пропитую физиономию оно склонило к Толику. Пальцы забегали у кожуха с телефоном. Анатолий напряг правую руку, смазал человека кулаком по впалой щеке. Услышал хруст зуба. Прижав ладонь к месту удара, существо взвыло. Фуфайка распахнулась. По обнажившейся отвисшей груди Толя понял, что не ошибся, на него напала женщина. Толик взбрыкнул, скидывая ее с себя и пытаясь подняться. Воровка, скуля, вцепилась в его штанину, подтягивая раскрытый для укуса рот к щиколотке парня. Он выдернул ногу, встал и огляделся. Этот узкий переулок он не помнил, не помнил, как попал сюда. С одной стороны дорожка уходила в глубь тьмы, с другой — виднелись пятиэтажные дома с возвышающимся над ними остовом многоэтажки. Из сумрака послышалось ворчание. «Еще бомж», — подумал Толя и побежал в сторону домов. Левое колено ныло при каждом шаге.

Забор перешел в гаражи. Проскочив их и пройдя между кряжистыми деревьями, он вышел в слабоосвещенный двор. Под ноги парня бросилась тень, растекаясь по земле. Толя шарахнулся назад к стволам тополей, чернота заскользила в другом направлении. Он понял, что испугался собственной тени, сжал левой рукой пальцы правой и зашагал к проему между домов. Походя оглядел себя. Вязаный кашемировый свитер был перемазан в земле и чем-то белесом, джинсы тоже испачканы, сотовый на месте. Он ощупал нагрудный карман, пришитый с внутренней стороны свитера, — деньги на месте.

Арка, образованная домами, выпустила его на ярко освещенную улицу. Свет фонарей заставил зажмуриться. Прохожие сторонились его. Сам Толя сторонился бы себя, если бы мог, такой у него был вид и такое зловоние от него исходило. Он стянул свитер через голову, смотав его, зажал под мышкой. «Одного не нашли, а второго, что костер в ванной запалил, увезли в дурдом. Точно, точно, в дурдом…» — ветром прошелестело в голове. Толя вспомнил лицо Гены, как он улыбался в день приезда в Москву, их посиделки вечерами за чаем или пивом. Как откровение всплыли в голове забытые слова Гены: «Толь, а ведь реклама пива — штука плохая… У меня силы воли нет, и я очень поддаюсь убеждению». Увидел его обескровленное лицо восковой куклы, расширенные глаза, в глубине которых зияла пустота.

— У меня силы воли нет, и я очень поддаюсь убеждению, — повторил Толик вслух.

— Что ты сказал?! — подойдя к дизайнеру и вернув его в реальный мир, возмутился парень с ирокезом, выкрашенным в цвет баклажана.

— Я о своем, — сделав неопределенный жест правой рукой, сказал Анатолий.

Панк пошел своей дорогой. Толя осмотрелся. Эти места были ему знакомы. Он повернул к станции метро.

«Если я действительно повинен в том, что он стал наркоманом, то каждый художник, писатель, журналист должен нести ответственность за эффект, который производят его творения на людей. Это абсурд. Если он пил пиво до меня, то пил и после. Если ему суждено было вколоть себе порцию, то это произошло бы без моего участия. Это позиция слабака — обвинять в своих бедах стороннего человека. Я разработал макет, который настраивал людей против употребления героина, и его непонятливость не моя вина», — рассуждал парень, спускаясь к перрону, и чем больше он думал о том, что толкнуло Гену к игле, тем больше злился на земляка. Усаживаясь в вагоне на свободное место, он понял, что не уважает Генку за его бесхарактерность и ненавидит его.

Выйдя на своей станции, он достал телефон, набрал номер матери. Связи не было. Он посмотрел на часы. «В Москве десять, значит, в Оренбурге полночь. Она спит», — подходя к дому, понял он.

Полина ахнула, увидев его в таком виде.

— Что произошло? — закрывая дверь, спросила она, одетая в халат.

— На меня напала банда придурков, еле отбился, — соврал он, снимая майку и измазанную грязью обувь.

— Где? Ты успел вызвать милицию? Как все было? Толенька, что же с тобой постоянно приключается. Ты сильно пострадал?

— Я решил после работы зайти в магазин. Тот, на параллельной улице, «Шоколадница», — сочинял он, а она кивала головой. — Чтобы сократить путь, побрел через дворы и заплутал. Какие-то малолетки нюхали клей, а такие борзеют и ничего не соображают…

Толик стоял с голым торсом в коридоре. Полина, державшая его свитер и майку, перебила:

— Проходи в ванную, отмойся от всего этого. Что там дальше?

— Они мелкие совсем, мне по пояс, но много… Человек семь обдолбанных детишек, — снимая в ванной джинсы, трусы «CK», включая воду, продолжал он. — Сбили меня с ног, я упал на живот, уши прикрыл, чтобы голову не отбили.

— О Боже, — выдохнула Полина, заметив царапину на его шее.

— Я отбивался… Не хочу вспоминать. Там кое-кто из жильцов вмешался, потом у себя в квартире дали мне анальгина, и вот я стою перед тобой в изгаженном свитере и вообще.

Он развел руки, стоя под бьющими из рассекателя струями. Она подошла к ванне, он склонился к ее губам, прижал к себе.

— Стой, я принесу аптечку и обработаю раны перекисью, — отстранилась женщина, видя, как прозрачные капли бегут по его коже, и ощущая жар в низу живота.

— Пара царапин, — не отпуская ее, сказал Анатолий. — Залазь ко мне.

Под утро он проснулся от кошмара, в котором огромная тень манила его к себе, а женщина с расплывчатым лицом и одним крылом за спиной плакала, обвив руками его ноги. По культе, белесым жилам и рваным лоскутам кожи, торчащим около уцелевшего крыла, Толик узнал в ангеле Полину, уже виденную в одном из кошмаров.

Он посмотрел на нее, мирно спящую на другой половине кровати. Губы чуть приоткрыты для дыхания. Под закрытыми веками заметно движение глазных яблок. Ресницы сплелись между собой, перекрещиваясь. Он осторожно вылез из-под покрывала, встал и пошел в ванную, не заботясь о нижнем белье, оставшемся лежать на полу у тумбочки. Дойдя до выхода в коридор, оглянулся, посмотрел на Полину, продолжавшую спать в позе фламинго. «Она мой ангел», — всплыло в голове.

Из своего рабочего кабинета он позвонил матери. Минуту говорили ни о чем. Та держалась бодро, но чего-то не договаривала.

— Мам, что происходит? — не выдержал Толя.

— Я хочу разойтись с твоим отцом, не желаю в старости терпеть его пьяную рожу, — сразу ответила она.

Повисла пауза, а потом Толик сказал:

— Жизнь ваша, решать вам.

— Я знала, что ты поймешь…

— Я тоже хотел кое-что сообщить, — приступил к цели своего звонка парень. — Вчера встретил нашего общего с Геной знакомого. Не знаю где и что, но есть сведения, будто он в лечебнице из-за наркотиков.

— Кош-мар, — выдохнула мать.

— Ты его старухе не говори пока. Вдруг это лапша. Просто имей в виду.

— Ладно, сынок, — ответила женщина. Голос ее стал тише.

— А так все у меня хорошо. Я сейчас к начальнице, говорить больше не могу. — До свидания. Ты к нам сможешь приехать?

— Не в этом месяце. До свидания, — отключился он, откатившись от стола, захламленного рисунками, фотографиями моделей, канцелярскими предметами.

У Людмилы Геннадьевны он провел десять минут. Она одобрила его идеи новой рекламной кампании компьютерной игры.

— Тогда я дорабатываю этот вариант, — уточнил Толик, тыча карандашом в скрепленные скобой рисунки под общим номером пять.

— Да. Этот вариант как нельзя лучше передает суть игры, — кивнула женщина.

— У меня еще просьба, — улыбаясь, обратился к ней дизайнер. Он заранее продумал этот разговор, поскольку видел в ответе на него еще один способ побольше узнать о работе фирмы и о своей работе, в частности.

— Шеф сказал, что по каждому проекту работника проводят исследования, и он советовал мне изучить мои показатели. Это возможно?

— Советовал? — не поверила Людмила Геннадьевна.

— Вы ведь понимаете, что такого рода информация не повредит…

— А только поможет тебе повторять одни и те же приемы в работе, — перебила она. — Я считаю, что художник, а ты, несомненно, художник, не должен волноваться по поводу мнения фокус-группы. Кто и что сказал, как проходит внедрение продукта на рынок, — оставь эту головную боль специалистам. Ты должен творить, вкладывая душу в свою работу. Ты согласен?

Он кивнул, заметив произошедшие в кабинете начальницы изменения. «Она повесила другую картину». Действительно, вместо желтого квадрата, наводненного сине-черными мелкими рыбками, на стене, позади Людмилы Геннадьевны, разместилось черное полотно с проходящей по диагонали серебряной полосой-молнией.

— Ты также согласишься, что на настроение художника не должна влиять ситуация на экономическом рынке страны. Ведь так?

— Так, — усмехнулся он. — Вы повесили новую картину.

— Что? — не поняла женщина, заерзала на месте.

— Рыбки в желтом море ушли, — указав на холст, сказал Анатолий. — Новая картина.

— Ааа, — поворачиваясь к нему спиной, лицом к полотну, поняла женщина. — Вообще-то у меня под каждое настроение есть картина. Я их утром меняю.

— Интересная практика, — понимая, что черно-серебряное настроение не предвещает ничего хорошего, ответил дизайнер.

— Но мы отвлеклись, — развернувшись к нему, произнесла Людмила Геннадьевна. — Ты заверши работу над проектом, потом получишь новое задание. Забудь про фокус-группу, не ставь себя в зависимость от мнения толпы.

— Согласен, — выходя, ответил парень, думая: «В следующий раз буду узнавать ее настроение по картине, а потом просить о чем-либо».

Подходя к своей кабинке, он столкнулся с парочкой. Артем и девчонка в вечно короткой юбке шли, беседуя о новом проекте мэтра.

— Ты считаешь, что мы должны быть психологами? — уточняла она.

— Конечно, а как иначе ты влезешь в голову человека и заставишь его бежать в магазин за рекламируемым товаром, — отвечал Артем, перекрасивший эспаньолку в красный цвет.

— Ничего, если я вмешаюсь, — произнес Толя, перекрыв парочке проход.

— Привет! — дуэтом поздоровались те.

— Раз вмешался, так вмешивайся, — подергав красные волоски пальцами правой руки, сказал Артем.

— Вот ты говоришь, что нас должны волновать экономические показатели выгодности рекламы. Верно?

— Правильно сечешь, — вставила девчонка, поправив декольтированную блузку. Толя машинально перевел глаза с лица «красной бороды» на обнаженную часть груди девушки.

— Но ведь мы художники! Мы творим над толпой, не связывая себя узостью мышления простых смертных…

— Стоп-стоп-стоп, — выставляя руку вперед, как бы останавливая его речь, сказал Артем. — Ты хочешь сказать, что все исследования на внедрение рекламы в сознание потребителя, тесты на узнаваемость — просто шелуха, поскольку ты самобытный творческий человек, со своим внутренним миром?

— Именно так, — согласился Толя, перестав пялиться на грудь девчонки и обратив внимание на ее довольно улыбающееся лицо.

— Это не «Третьяковская галерея», а рекламное агентство. Ты в ответе за результативность…

— Но как я могу узнать результативность, — перебил напыщенного мэтра Толик.

— Я провожу собственные тестирования, фирма проводит свои, — сказал Артем.

— Да?! — удивился Анатолий, почесав затылок.

— А для чего у агентства есть отдел маркетинговых исследований, как ты думаешь?

— Но нам ведь не разглашают результаты тестирований фокус-группы.

— Да, — повернув личико к Артему, поддакнула девчонка, и Толя заметил какой у нее курносый нос.

— Просто вы не доросли до уровня, когда можно знать такую информацию, — ответил «красная борода». Он нервно оглянулся, руки его, скрещенные на груди, чуть дрогнули.

— Что с тобой? — не стал скрывать, что заметил волнение мэтра, Анатолий.

— Все нормально. Исследования важны, но не всем их стоит знать, — задрав левую манжету рубашки, будто смотря на часы, бросил Артем. — Я опаздываю. Ты идешь? — обратился он к девчонке, нырнув взглядом в ложбинку ее декольте.

— Конечно, пока! — обходя Толю, попрощалась она. «Красная борода» скупо махнул рукой, открыв на миг левое запястье. Этого было достаточно, чтобы дизайнер мог отметить отсутствие часов на руке Артема. «Словоблуд ляпнул лишку, — входя в свою кабинку, подумал парень. Как же узнать результаты исследований по моим работам и работам Ивлева?»

Поработав над деталями рекламы около получаса, Толя решил найти, где располагается отдел маркетинговых исследований. Обойдя весь этаж, нужного кабинета он не нашел.

— Слушай, мне нужно отнести предложения в отдел маркетинговых исследований, — сказал он секретарю в приемной директора. — Не подскажешь, где это?

— Оооо, — оторвавшись от раскладывания пасьянса «Косынка», вздохнула девушка. — Это на другом этаже. Ты можешь макет мне оставить, я передам.

— Я сам могу занести, когда доработаю его. Макет пока сыроват, — вилял Толя.

— Высуши и приноси, — пошутила секретарь. — Туда только Олег Викторович да сам шеф ходит.

— Начальство само? — удивился дизайнер.

— Иногда начальник отдела исследований, на мышь похожий, сам забегает, — сказала девушка и тихо прыснула в кулак.

— Не боишься так о людях?

Она не удостоила его ответа, задвигав компьютерной мышкой карты. Анатолий пошел к аппарату, продающему кофе. Его расследование усложнялось.

Впервые он пришел домой раньше Полины. С тех пор как они решили не афишировать свои отношения на работе, в высотке каждый был сам по себе. Толик не дожидался ее, не заходил в обед и после окончания трудового дня, Полина поступала так же. Иногда это давало ощущение некоей свободы, будто вообще их офисы находятся в разных концах города. Анатолию это обманчивое чувство нравилось, а Полина понимала, что постоянно быть рядом с мужчиной вредно для него, поэтому относилась к эфемерной свободе как к неизбежности.

И вот он впервые пришел домой раньше ее. Открыл дверь дубликатом ключей, изготовленных ею еще в начале их отношений. Полина тогда сказала: «Это знак моего доверия к тебе, ты ведь понимаешь?» Он осознавал это.

Сегодня он вошел в квартиру не один. Ему хотелось порадовать Полину, поэтому дизайнер зашел в цветочный магазин и купил замену погибшей при странных и неизвестных ему толком обстоятельствах фиалке. Растение оказалось высоким для размещения его на холодильнике. Распустившаяся лиловыми сочными цветками верхушка упиралась прямо в потолок, поэтому он поставил горшок на пол у выхода на балкон. «Пусть хозяйка сама решит, куда его поставить».

Замороженную пиццу и салат-ассорти из креветок, кальмаров, мидий, кукумарии, трепанга и еще каких-то неизвестных ему морских обитателей он выложил на стол. К ее приходу они оттают. Останется только подогреть — и ужин готов.

Переодеваясь в домашнее трико и майку, он, пожалуй, впервые задумался о сути их взаимоотношений. Какие чувства он испытывал к этой привлекательной женщине. В том, что она любит его, он не сомневался. Она могла дальше сдерживаться и не произносить три слова в слух, но достаточно было увидеть ее глаза в те тяжелые дни, бетонным потолком рухнувшие на него, чтобы не оставалось сомнения. Так не смотрят просто на тех, кого жалко. Так смотрят на любимого, дорогого человека. А как он смотрел на нее?

Думая об этом, Толик прошел в зал и принялся рассматривать фотографии, выставленные в аккуратных рамочках. Выбрав фото, на котором она получилось еще красивее, чем в жизни, он сел на диван. С минуту он вглядывался в изображение под стеклом, в ее глаза, линию губ, маленькую крепкую грудь, обтянутую красной тканью вечернего платья. На его губах появилась улыбка. Он вспомнил последнюю девушку, с которой у него было что-то типа любви. Вспомнил прогулки по парку, секс в полутьме в лесопосадке за домом после дискотеки, как ему впервые в жизни сделали минет. Почему-то в памяти воскрешались лишь влажные отношения. Он подумал, что с прежними девушками-женщинами встречался ради траханья. Ни о какой любви речи не шло. В том смысле, что он их по-своему любил, но не серьезно. Его голову занимало будущее, карьера и успех, желание устроиться лучше в жизни. А Полина? Чем она отличалась от тех немногочисленных девчонок?

Он поставил фотографию на место, почесал поясницу, попытался представить, как складывалась бы его жизнь без нее, и не смог. Вспомнил произнесенную после ночного кошмара фразу: «Она мой ангел». К чему эти сны, ведь он никогда не верил в то, что рожденные в глубинах подсознания абсурдно-абстрактные образы и сцены могут воплотиться в реальность наяву. Если такое и происходит, то не подменяется ли явь сном?

— Она мой ангел, — произнес он вслух, смакуя каждый слог, перекатывая буквы, как горошины на языке.

Он стоял в ванной, из крана бежала теплая вода. Парень стал брать одну за другой ее вещи: крем для ног с экстрактом зеленого чая и мелиссы, скраб с абрикосовым маслом и силиконовыми абразивами, средство для снятия макияжа, пенку для укладки волос сверхсильной фиксации… «Она тщательно следит за своими волосами, за кожей», — подумал он. Делает она это для него или помимо него? Ему было безразлично. Он взял в руки парфюмированный тальк. Он столько раз держал его в руках, наносил на ее кожу, всегда возбуждаясь. Обычно такие действия заканчивались сексом. Кто она для него?

Звонок в дверь взбудоражил спокойные воды его рассуждений, заставив выронить баночку с тальком. Она почти долетела до кафеля, готовая осыпать его осколками декоративного стекла и косметической пылью, но Толя опустил раскрытую ладонь и поймал предмет.

Полина не смогла открыть дверь ключом, поэтому позвонила. Она задержалась. Такое случалось несколько раз в году, как правило, перед сдачей в налоговую инспекцию или пенсионный фонд отчетов и деклараций. Весь день она билась с переданной из налоговой программой. Что-то системный администратор инспекции перепутал, и проводка нескольких сумм уходила в небытие, вместо того чтобы занять положенное место в таблице.

— Ты уже дома? — удивилась она, входя и снимая обувь.

— Я не один, — предвкушая радость, сказал он.

— С кем? Гена пришел? — спросила женщина, проходя в ванную мимо него, даже не поцеловав, как делала всегда.

— Про Гену мне ничего не известно, — выплюнул эти слова, как комок злокачественной опухоли, Толя. — Ты устала?

— Не то слово, — ответила она, включая свет в ванной. — Ты брал тальк?

— В смысле? — подходя к ней, уточнил дизайнер.

— Тальк всегда стоит справа от зеркала, а сейчас он… Да тут все не на своих местах, — принявшись расставлять косметику, вздохнула она. Лицо ее напряглось, выступили морщины на лбу и в уголках рта и глаз.

— Я вспоминал тебя, изучая химический состав этих штук по этикеткам, — отшутился Толя. — Я сейчас ужин подогрею. Ты умывайся — и в кухню, там ждет сюрприз.

— Покажи сейчас, — чуть оживилась она, закончив возвращение баночек, флакончиков и туб в родные пенаты.

— Потерпи. Я хочу подогреть еду.

— Нет, покажи сейчас, — настояла она, выходя из ванной, идя следом за ним в кухню.

— Вот, — поднимая с пола растение с сочными лиловыми цветами, похвастал он.

— Кактус, — выплюнула женщина игольчатое слово.

— Самый дорогой в магазине, новый вид-гибрид! И цветы пахнут, что удивительно. Мне продавец объяснял…

— Толенька, разве можно мерить красоту цветка его ценой?

— Тебе не нравится? — поднося растение ближе, спросил дизайнер.

— Это кактус. Ты видел хоть один кактус в этом доме? Здесь полно горшечных растений, но нет ни одной колючки…

Толя молчал, хотя внутри его боролись, разжигая огонь ненависти, два человека. Один требовал распахнуть дверь на балкон, раскрыть окно рамы и выбросить кактус на улицу, затем собрать вещи и уйти из ее жизни. Другой предлагал перетерпеть, напоминая, что все бабы стервы в той или иной степени.

— …Ты даже не знаешь, что я люблю, а что нет, — завершила свою речь Полина и пошла в ванную.

Он так и стоял посреди кухни и думал, что держит его здесь. Привязанность? Благодарность к этой женщине? Отсутствие места жительства в Москве? У него достаточно денег, чтобы снимать квартиру не на выселках, да еще откладывать на будущие нужды. Привязанность, романтично именуемая любовью? Привычка возвращаться после трудового дня в эту квартиру? Привязанность, после законной регистрации отношений в ЗАГСе переименовываемая в супружескую обязанность-ответственность? Понимание того, что она устала и не в духе, поэтому пренебрегла его чувствами, да еще и оскорбилась тем фактом, что он ничего не знает о ее предпочтениях в цветах. Но он действительно не знал, какие растения она любит. Значит, и его вина в случившемся есть. От осознания этого внутри заклокотало еще сильнее. Он хотел как лучше! Нечего обвинять его в невнимательности! Чертов кактус он унесет на работу, пусть оживляет интерьер клетушки. «Стоп!» — мысленно приказал он себе, глубоко вдохнул, выдохнул, еще раз вдохнул, ощущая, как расправляются легкие в грудной клетке, наполняя душу покоем. Он привязался к ней, пусть называют это кто как хочет, любовью или ответственностью, обязанностью. Он сейчас накроет стол, будет разговаривать ни о чем, а кактус спрячет за диван в зале до утра. «А может, она не мой ангел», — подытожил он, выполняя задуманное.

Полина вышла посвежевшая. Увидев пышущую ароматами пиццу и экзотический салат из даров моря, она открыла рот. Минуту ели молча, потом она, отложив вилку в сторону, сказала:

— Толик, я обидела тебя. Я виновата. Давай спишем это на мою усталость. А еще меня покоробила перестановка на полочках в ванной…

— Ну…

— Подожди! — попросила она. — Я вела себя как зануда, но я хочу, чтобы ты знал…

Она встала и подошла к нему, он поднял голову, посмотрел в ее глаза. Полина присела рядом, накрыв руками его колени.

— …Я долго думала, как ты прореагируешь на мои слова, но зачем терзаться, когда…

Он приложил указательный палец к ее губам, прошептал:

— Шшшш, — наклоняясь к левому ушку, в мочке которого поблескивала циркониевая головка золотого гвоздика. — Я тоже тебя люблю.

Она улыбнулась. Он убрал палец от ее губ и поцеловал их. Осторожно, словно пытаясь разморозить лепестки заледеневшей хрупкой розы. Не отрываясь друг от друга, они встали.

После тридцати минут они, вспотевшие, обнимались, лежа в постели, казалось, что конфликт исчерпан. Он сказал эти слова, она произнесла их тоже, и те камнями легли на дне колодца памяти двух человек. Каждый слышал, что любим, но разве можно словами объяснить, почему люди прощают друг друга, почему он не ушел, раздираемый гневом изнутри, и почему он сказал, что любит? Он не стал раздумывать над этим, у него родилась новая идея, связанная с рекламой. «Ее внедрение может укрепить мое положение в фирме… повысить гонорары!» — прижимаясь к Полине сзади, подумал Анатолий.

Олег Викторович перечитал его идею. Толя специально стал подавать предложения в письменном виде, ему проще было облачить мысли в слова у себя в кабинете, сидя за компьютером.

— Ты же понимаешь, — начал Олег Викторович, положив листок на стол, накрыв его сверху пухлой ладонью. — Это попытка обойти закон, нарушив негласное правило не вступать в жесткую конфронтацию с властью. Не всякий рекламодатель пойдет на такое. Заказчики стараются быть законопослушными, а твое предложение — агрессивный выпад против норм закона. Тебе нравится это?

Толя смотрел на главного редактора не мигая и не зная что ответить. Олег Викторович поерзал в кресле, словно дряблое желе в стеклянной розетке, пояснив:

— Меня не покидает чувство, что тебе приятно обходить закон и тебе нравится выдвигать хитроумные идеи на грани фола, я прав?

— Аааа! В этом смысле! Вы просто психолог, — ответил Анатолий, положив руки на стол. — Я действительно ощущаю некое возбуждение, когда в голову приходит подобная мысль.

— Да, на моем месте учишься понимать скрытые мотивы людей, — улыбнулся Олег Викторович, посмотревший на дизайнера, словно ученый на подопытную крысу.

— Ну и как вы считаете, с высоты своего опыта, пройдут такие предложения?

— А ты попробуй, — посмотрев на потолок, произнес мужчина. — Есть заказчик, которому нужна наружная реклама пива новой марки…

— Банер на магистральный щит? — уточнил Толя.

— Любой вид: банер, брандмауэр, стела. Включи фантазию. И включи туда этот штриШОК, — нечитабельность цветов. Какие цвета используешь?

— На желтом фоне напишем белыми буквами: «Чрезмерное употребление алкоголя вредит вашему здоровью».

— Или черными на фиолетовом, темно-синем? — предложил Олег Викторович.

— Или так, — кивнул Толя.

— Сделай макет постера с подобной игрой цвета, а клиента мы убедим, — снова улыбнулся мужчина, посмотрев в потолок.

— Данные и название марки у вас?

— У секретаря моего возьми, — ответил главный редактор.

— У меня просьба к вам, Олег Викторович, — вставая, обратился Анатолий. — Я знаю, что отдел маркетинговых исследований проводит тестирование фокус-групп. Очень хочется посмотреть результаты изучения моих работ.

— Я слышал, что ты интересуешься этими исследованиями, Анатоль, — промяукал мужчина, елозя рукой по листку с предложениями дизайнера. — Я сделаю запрос в отдел. Когда они подготовят ответ, я сообщу тебе.

— Спасибо, Олег Викторович. Это очень важно для меня. Хочется работать эффективнее и знать о результативности своего труда, — обрадовался Анатолий. — Я могу идти?

— Иди-иди, — похлопав правой рукой свою толстую шею, разрешил редактор.

Уже стоя около двери, дизайнер услышал вопрос:

— А как там Полина Борисовна? Давно ее не видел.

Говоря эти слова, Олег Викторович почесывал что-то под столешницей.

— У нее все отлично, а что? — насторожился Толик, обернувшись.

— Простое любопытство. Она красивая женщина. Передавай привет от меня, — сказал мужчина, закатив глаза к потолку. Ноздри его раздувались. Через них с шумом выходил воздух. Правая рука, наполовину скрытая монитором с того места, где стоял Толя, двигалась.

— Обязательно. До свидания, — выходя, бросил дизайнер.

Он получил у секретарши необходимые данные и пошел в свою клетушку.

После долгих рассуждений, перепробовав различные сочетания цветов и перебрав всевозможные шрифты, Толик выбрал черный цвет текста-предупреждения на общем темно-синем фоне рекламного изображения. Шрифт же был одобрен такой, который и в цветовой гамме, различимой для глаза, читался с трудом. «А тут и закон соблюден, и клиенты целы», — сохраняя файл, подумал парень.

Распечатав несколько вариантов дизайн-макета, Анатолий разложил листы на столе, откинулся на спинку и придирчиво принялся изучать результат работы. Чего хотел, он добился. Выполненная в желто-красной гамме реклама пива неизвестной ему марки была заметной по сравнению с черными буквами предупреждения о вреде алкоголя. Он радостно потер ладони. Поднявшись, сложил рисунки в файл, пошел к Людмиле Геннадьевне. Подойдя к ее кабинету, не остановился, прошел мимо, рассудив, что лучше показать эти работы Олегу Викторовичу.

Главный редактор сидел на стуле около двери.

— Ты по вопросу, который мы обсуждали утром? — оторвавшись от бумаг, лежащих в папке из бордового кожзаменителя, спросил он.

— Да, я все подготовил, — ответил Толя, подходя к Олегу Викторовичу. Смотря на документы в папке, он показал рисунки.

— Давай посмотрим.

С этими словами мужчина швырнул раскрытую папку подальше на стол, листки рассыпались. Они заскользили по лакированному покрытию, некоторые попадали на пол. Толстяк, кряхтя, принялся вставать со стула, приговаривая:

— Я сам все подниму, не утруждай себя.

— Да ладно, — ответил дизайнер, опускаясь на корточки, собирая разлетевшиеся документы.

Главный редактор встал, стул жалобно скрипнул, исторгая его тело, показавшееся Толику, глянувшему на мужчину снизу вверх, еще массивнее и рыхлее.

— Подавай мне! — приказал Олег Викторович, протягивая растопыренную пятерню правой руки, чуть нагибаясь.

Дизайнер в одной руке сжимал подготовленные дизайн-макеты, а в другую собирал, держа пальцами, листы из папки. Он бегло просматривал их, но секунд было недостаточно, чтобы понять содержание документов.

— Давай! — нависая над Толиком, командовал мужчина. Парень протянул ему то, что успел поднять, — какие-то таблицы, графики, макеты, фотографии, наклеенные на бумагу.

— Еще под столом, — бросил Толя, подлезая под деревянное полотно. Он слышал шумное дыхание редактора.

Анатолий дотянулся пальцем до листка с таблицей, стал по полу подтаскивать к себе, читая набранную на белом информацию. «Исследования эффективности информационного воздействия разработанного креатива на аудиторию», — гласил заголовок. Ниже, в одной из граф он узнал свои фамилию, имя, отчество. Успел прочитать название рекламной кампании: «Пиво „Krugger“…

— Анатоль, ты там застрял?! — подгонял голос начальника.

— Уже, — не отрывал взгляда от непонятных ему, как профану, цифр, аббревиатур и от воскрешающих приятные воспоминания названий разработанной им рекламы для раскрутки компьютерной игры, детского питания, социальных проектов.

Толя вылез из-под стола, держа лист с исследованиями собственных работ в правой руке. Его новые разработки были зажаты под левой подмышкой. Он встал, не отрывая взгляда от данных, пытаясь впитать в себя информацию.

— Преждевременно, — вырывая лист из руки дизайнера, бросил Олег Викторович, лицо которого стало цвета буряка.

— Это же то, о чем я просил утром, — ощущая напряжение мышц шеи, сказал парень.

— Да, — как попало складывая бумаги в папку, согласился редактор. — Но тебе это видеть преждевременно! Все равно ничего не поймешь. Вот я все изучу, оформлю в удобоваримом виде. — Обошел стол, плюхнулся в кресло. — Потом тебе все станет понятно. А сейчас — преждевременно!

— Как скажете, — не решаясь присесть, кивнул Анатолий. — А что такое «Вн. инф»?

— Я же говорю, что ничего не поймешь, — кашлянув в кулак, посмотрев на потолок, ответил мужчина. — Это сокращение, обозначающее «внедрение информации»…

— В массы? — перебил дизайнер, сжав левой рукой правую.

— Ты, Анатоль, присаживайся. Не стой, как бедный родственник, — указав на стул напротив, сказал Олег Викторович. — Всему свое время. Покажи мне проект!

— Вот, — усаживаясь, протягивая макеты, молвил парень.

По прошествии двух дней один из дизайнов был одобрен клиентом. Решено было запускать рекламную кампанию на периферии. Предупредительную надпись о вреде алкоголя убрали до принятия поправок к закону о рекламе. Решили, что не стоит прыгать через голову законодательных органов и применять еще не принятые и не утвержденные президентом нормы, хотя руководство фирмы из каких-то точных источников знало о том, что новые требования к рекламе пива вступят в силу через несколько месяцев.

— Когда понадобится, мы доклеим отпечатанные по твоему дизайн-макету предупредительные надписи под основным сообщением. Закон будет формально соблюден, а фактически… — На последнем слове Олег Викторович развел руки в стороны.

Агентство разместило несколько десятков банеров по всей стране, а Анатолий получил свой заслуженный гонорар. В довесок ему досталась похвала от начальства всех уровней.

— Как я и говорил, — сказал Олег Викторович на одной из «пятиминуток», — если человек работает, то он получает деньги. Фирма не экономит на работниках. На отличных работниках.

Анатолий ощутил на себе взгляды присутствующих сотрудников. Ему начали завидовать, но это его только радовало.

— Значит, увидели во мне соперника, а не временное явление, — говорил он Полине, когда такси везло их к родителям женщины.

— Современное общество сожрет тебя, если только оступишься, — ответила она, — А завистливые люди еще опаснее.

— От завистливых хотя бы знаешь, чего ждать, — поправляя новый, купленный в дорогом бутике галстук, высказал он свою теорию.

Встреча прошла хорошо. Он почувствовал себя женатым человеком, но это его не испугало. На обратном пути они всю дорогу обнимались, смущая водителя.

— Ты похожа на свою маму — в хорошем смысле, — прошептал ей на ухо дизайнер.

— Жаль, я не знаю твоих родителей, не могу сравнить, на кого ты похож, — ответила она, гладя его волосы. — В хорошем смысле.

— Надеюсь, не на отца, — бросил Толя, сжимая объятия сильнее.

— Почему? У вас плохие отношения?

— Мой отец много и часто пил, чтобы у нас были какие-либо вообще отношения, — скоро ответил парень.

Она поняла, что лучше не разговаривать с ним на эту тему, чтобы не огорчать, и принялась вспоминать, как мама водила ее в садик, встречала из начальной школы. Их отношения приносили обоим лишь удовольствие.

В один из вечеров в новостях сообщили об очередном террористическом акте. Погибли люди.

— Мы их даже не знаем, а жалко, — прижимаясь к его плечу, подогнув колени, прошептала Полина.

— Мы часто не знаем даже близких людей. Я вот прочитал вчера на работе… Ты же знаешь, что у меня в последнее время выдаются спокойные часы… Так вот, я прочитал рассказ, — едва касаясь губами ее виска, говорил дизайнер. — В нем семейной паре прислали коробочку с кнопкой, а потом позвонил мужчина и предложил нажать на кнопку, при условии, что где-то в мире умрет незнакомый человек, зато на счет нажавшего поступят три миллиона долларов…

— Три миллиона, — протянула она.

— Так вот, сперва пара отказалась. Муж сказал, что ни за какие деньги нельзя убивать кого бы то ни было. Жена колебалась…

— Вот так всегда, женщина продажна и корыстна! — перебила Полина.

— Это не мое мнение, солнце! Давай я закончу пересказ. Можно? — следя глазами за кадрами хроники о новой диверсии террористов, мелькающей на экране телевизора, попросил Толик.

— Прости.

— Так вот, мужчина сказал странному звонящему, что они не согласны с его условиями. Прошел день, и некто позвонил вновь, попав на женщину. Она, сомневаясь, спросила: «А я точно не буду знать человека, который умрет?» — «Вы о нем ничего важного не знаете, это просто человек, живущий где-то», — ответил некто. Жена нажала кнопку. Через минуту в квартиру позвонили и сообщили, что ее муж попал под автомобиль. Он умер. Женщина была шокирована. Через несколько секунд после того, как она узнала о смерти мужа, телефон зазвонил вновь. Это был некто, он сказал: «На ваш счет в банке переведены три миллиона долларов». Она же выдавила из себя: «Но погиб мой муж, а вы обещали, что я не буду знать того, кто умрет». — «А разве вы знали своего мужа, что вы о нем знали»? — ответил вопросом незнакомец и положил трубку.

— Жуть, — выдохнула Полина, протянув руку к пульту от телевизора, зажатому в руке Анатолия. — Можно, я переключу на нейтральный канал?

— Музыкальный сойдет? — нажимая кнопку, спросил парень.

— Да, спасибо, — поцеловав его в плечо, ответила женщина. — Разве она ничего не знала о своем муже?

— Знала, но поверхностно. Ее муж никогда бы не нажал ту кнопку смерти, невзирая на деньги и иные блага, а она подумала, что три миллиона сделают их счастливыми…

В их уютную идиллию вторгся требовательный, резкий звук.

— Твой телефон, — сказала она, отстраняясь от Толи. — Он в коридоре, кажется.

— Да, в коридоре, — вставая с дивана, потягиваясь, зевнул он. — Может, ну его?

— А вдруг это странный некто?

Он остановился, посмотрев на нее округлившимися глазами.

— Неудачная шутка, верно? — разведя в стороны руки, пожав плечами, молвила женщина.

Анатолий взял телефон с зеркала в коридоре. Посмотрел определитель.

— Это мама моя, никаких странностей, — крикнул парень, в тот же момент вспомнив, что проблемы с дележкой бабушкиной квартиры утряслись сами собой, когда мать написала отказную от своей доли на наследуемое имущество.

— Хорошо. Как у нее дела? — отозвалась женщина, заочно познакомившаяся с мамой любимого, уже разговаривавшая с ней пару раз по телефону.

— Привет, ма, — принял звонок дизайнер. — Как дела… Что… Когда… Не паникуй, пожалуйста, ма… Может, у друзей ночевать остался… Всех обзвонила… Зачем сразу в морги, может… После больниц… А милиция… Только через трое суток… Найдется он… Гришиным звонила…

— Что стряслось, — подойдя к дверному проему, соединявшему зал с коридором, спросила Полина. Халат на ней распахнулся, чуть обнажив левую грудь.

Толя отмахнулся. Лицо его было напряженным, прорезанным морщинами. Он носком правой ноги стучал в стену.

— Последний раз видели в кабаке… Ма, да он в трезвяке! И туда звонила… Может, поступал, а сегодня с утра выписался… Не поступал… Что делать, что делать?! Занимайся своими делами и не волнуйся. Найдется! В запой ушел, как ушел, так и вернется! Успокойся, я говорю. Ладно. Ты должна мне звонить, нечего извиняться… Ма, держи меня в курсе… Возможно, приеду. Я постараюсь… Хватит извиняться, я же его сын. Я должен знать это… Сразу позвони… Перевод получила? Да… Это не большая сумма… Не надо, ма… У меня доход в несколько раз больше, поэтому я могу позволить высылать тебе такие деньги… Купи новую карточку и сразу звони, сразу! Пока, ма, не волнуйся. Все утрясется… Я тебя тоже люблю, Полина привет передает… Пока.

Он отключился, прислонился к стене, запрокинув голову вверх.

— Что случилось? — подходя к нему, спросила женщина.

— Отец вчера ночевать не пришел и на работе не был сегодня, мать волнуется…

— Ты нервничаешь? Думаешь, произошло что-то серьезное?

— Не знаю.