Спящая красавица.

Глава 3

Леонид Неволин был фотохудожником, что называется, широко известным в узких кругах. Его работы получали премии, его выставки анонсировались в газетах. Тем не менее обычный интеллигентный петербуржец в ответ на сочетание Леонид Неволин лишь пожал бы плечами — «в первый раз слышу».

Тамара и была таким петербуржцем — вернее, петербурженкой. Однако, даже не видя еще произведений Леонида, она почувствовала ту одержимость, без которой не бывает истинного таланта. Художнику было больно находиться рядом с человеком, одетым вопреки индивидуальности. Это безумно, зато правильно.

Так же безумно было то, что произошло дальше. Не обращая ни малейшего внимания на протесты гостей, Леонид вырубил музыку и включил верхний свет.

— Ленька, ты псих, — возмутилась Лена. — Ты не у себя дома, ясно?

— Посмотрите на эту женщину, — спокойно объявил тот. — Я ее люблю.

Подобные слова, обращенные к себе, Тамара слышала впервые. Она ошарашено молчала, смолкли и остальные.

— Тамарка, берегись, — наконец, засмеялась Ленка. — По виду не скажешь, но он у нас Казанова. Между прочим, после последнего развода уверял, что в четвертый раз ни за что не женится.

— Не берегись, — возразила пьяная Люська. — Давно пора!

Леонид взял гитару.

— Сейчас я спою вам о женщине, которую полюбил. К сожалению, песню написал не я.

— А кто? — спросила Тамара.

— Михаил Щербаков. Я когда-то сам писал песни, но, услышав его, бросил. Он гений, а я в этом жанре посредственность.

Тамара вздрогнула. Этот человек был чем-то похож на нее… похож максимализмом, требующим все или ничего. Но, в отличие от нее, он имел собственный талант.

«Русалка, цыганка, цикада, она понимать рождена

густой разнобой вертограда, громоздкий полет табуна.

В канкане вакхической свадьбы, полночный безумств посреди,

она жениха целовать бы могла. Но не станет, не жди.

А станет, вдали от сатиров, менад и силенов ручных,

столичных смущать ювелиров, тиранить портных и портних.

Укрывшись во мрак чернобурки, в атлас, в золотое шитье,

в холодном сгорит Петербурге холодное сердце ее».

В Тамариной семье к авторской песне относились скептически. «Типичное дилетантство, — говорил отец. — Музыка, написанная поэтом, и стихи, сочиненные композитором». Тамара не оспаривала это мнение. Но сейчас она слушала, и душа улетала в небеса, словно звучал Моцарт. Мелодический строй вовсе не казался примитивным, а слова прямолинейными. А как удивительно Леонид выбрал, что спеть! Папа нередко называл Тамару русалкой за молчаливость и отрешенный взгляд. Цыганкой ее иногда дразнили в школе. Она действительно никогда не целовала жениха… никого не целовала. Правда, тиранить портных и портних Тамаре не приходило в голову, но холодное сердце готово было сгореть.

Выражаясь проще, Тамара влюбилась. После двухлетней домашней каторги с капризной матерью, критикующей все действия дочки, с тягостными вечерами, занятыми переводами ради дополнительного заработка, книжной девочке достаточно было и меньшего, чем молниеносная романтическая атака Леонида. Правда, девочке уже стукнуло двадцать семь, но за эти годы она не пережила даже выдуманной влюбленности и даже самого платонического ухаживания. «Живешь, будто тебе все еще семь, — ворчала Люська. — Так и до ста лет дотянешь, спящая красавица».

В тот вечер Леонид сделал фотографию, получившую затем первый приз на конкурсе в Венеции. Фотография была очень простой. Тамара с высокой прической и в Ленкином вечернем платье стоит на фоне компьютера. Это сочетание старинной красоты с современной техникой настолько поражало нелепостью, что трудно было оторвать взгляд.

— Почему компьютер? — удивилась Тамара, когда Леонид привел ее в свою мастерскую.

— Так надо, — ответил тот, с каким-то остервенением заваливая компьютерную стойку CD-дисками. Он всегда отвечал подобным образом на вопросы о своем творчестве. — И не обращай на него внимания, пожалуйста. Стой так, будто его здесь нет. Будто ты вообще не знаешь, что такое компьютер, поняла?

Через минуту он рассмеялся.

— Я вовсе не имел в виду, что надо изображать дурочку. Совсем наоборот. Ты женщина, и ты знаешь все… все, что действительно важно. Но в этот перечень не входят компьютеры, мобильные телефоны, равноправие полов, выборы в Думу и прочая ерунда. Забудь о них!

Он установил на мониторе заставку «Не забудьте выключить компьютер» и удовлетворенно кивнул.

Снимок так и назывался «Не забудьте выключить компьютер». Последний действительно хотелось не только выключить, но желательно еще и выбросить, чтобы не мешал любоваться Тамарой.

— Я здесь куда красивее, чем в жизни, — сказала она, когда на следующий день увидела результат.

— Ничего подобного, — возразил Леонид. — Другое дело, что я знаю, как правильно тебя подать. И не только потому, что у меня талант. Просто я люблю тебя, а ты себя нет.

Но это было на следующий день, а в тот вечер, закончив работу, Леонид привлек Тамару к себе и поцеловал. Она тихо отстранилась.

— Чего ты хочешь? — задыхаясь, спросил он. — Я все сделаю, только останься. Я люблю тебя. Мы завтра же подадим заявление, хочешь? Да, я был трижды женат, но это чушь, ошибка. Ты не можешь не любить меня, Тамара. Я свою женщину узнаю из тысячи.

Вот тогда Тамара впервые обратила внимание на одну особенность Леонида. Если он по-настоящему волновался, сперва к голове приливала кровь, он краснел, а затем резко, молниеносно бледнел, лицо вытягивалось, нос заострялся, словно на посмертной маске. Тамару, которая не привыкла внешне проявлять свои чувства, это поразило. Насколько острее ощущает боль Леонид, талантливый человек, художник, чем бездарная Тамара! Воспоминание о каждом из этих приступов (именно такое слово ей хотелось употребить) терзало ее подолгу. Зато Леонид легко их забывал, получив желаемое. Тамаре было не дано понять холерический темперамент. Внезапное предложение руки и сердца свидетельствовало о необыкновенной, гениальной натуре. Тамара привыкла долго обдумывать каждое решение, и готовность ринуться очертя голову в омут восхитила ее. Оставалось задать один простой вопрос… и рада бы не задавать, но не в силах задавить в себе скучную предусмотрительность посредственности.

— Ты веришь в Бога, Леонид?

Собеседник опешил. Он ожидал чего угодно, только не этого.

— Нет, конечно. А что?

— Я должна ехать домой. Уже поздно.

Леонид молча схватил монитор и швырнул его об пол так, что тот разлетелся вдребезги. Так же молча взял Тамару за руку, вывел на улицу и сел вместе с ней в машину. Напроситься в гости он не пытался. На следующий день он встретил Тамару у дверей ее офиса с билетами в филармонию и букетиком гиацинтов. Очевидно, он успел узнать у Ленки Тамарины вкусы.

— Прости, Леонид, но я не могу отсутствовать дома два вечера подряд. У мамы два года назад был инсульт, она неважно себя чувствует.

— Не мучь нас обоих, Тамара, — напряженным голосом произнес Леонид. — Рано или поздно это случится, но я не в силах больше терпеть. Прости за штамп, но мы созданы друг для друга. Ты думаешь, есть что-то, чего я ради тебя не сделаю? Ты хочешь обвенчаться? Пожалуйста, в любой момент. Я заплачу побольше, и нас обвенчают прямо сейчас. Да?

— Ты же неверующий, — с ужасом ответила Тамара.

— Не бойся, я крещеный, так что венчание будет законно. Да соврал я вчера, соврал! Я верю в бога. Теперь ты согласна? Да?

Он вцепился в Тамарин локоть так, что ей стало больно.

— Ты не веришь, — покачала головой она. — А венчаться, не веря, куда страшнее, чем жить в грехе.

— Тогда объясни, что я должен сделать. Да?

— Не встречаться со мною больше.

Тамара действительно считала, что это единственный верный путь. Она потерпит… она привыкла терпеть. Папа не перенес бы неправедного поведения любимой дочери, рай для него превратился бы в ад. Если сейчас насмотреться напоследок на Леонида, впечатать его образ в свое сердце, она сумеет жить, как раньше. Одно мгновение… и еще одно… и еще.

Лицо Леонида неожиданно дрогнуло, озарившись счастьем.

— У тебя что, действительно никого никогда не было?

Тамара молча кивнула.

— Господи, — воскликнул он, улыбаясь, — и после этого ты будешь говорить, что создана не для меня? Тебе двадцать семь, ты красавица, и ты ждала меня. Я не оставлю тебя в покое, имей в виду. Я буду встречать тебя здесь каждый день, пока ты не согласишься.

Леонид выполнил обещание. Он провожал Тамару с работы домой, рассказывая о себе и расспрашивая о ней, она скупо отвечала. Эти минуты наполняли ее душу радостью, соединенной с сознанием греха. Стоило расстаться с Леонидом, и сознание греха начинало преобладать.

— Ты дура, — заявила через неделю Люська. — Зачем ты это делаешь?

— Ты сама утверждала, что давно пора, — парировала Тамара.

— Я имела в виду совсем другое. Ты должна спать с мужиком, но не страдать из-за него, а ты делаешь прямо противоположное. Леонид для тебя сейчас — идеальный любовник, но учти, муж из него никакой. То, что ты называешь романтизмом, я назову проще — без царя в голове. Он живет минутой. Захотел что-то — все отдам, лишь бы заполучить, а там хоть потоп. Ты представляешь, сколько стоит хороший монитор? Пятьсот баксов, не меньше. Я понимаю, чтобы добиться своего, можно разбить чашку, тарелку… сама так делаю, если нужно. Но швырять на ветер такие деньги — это уже настоящая истерия. Поэтому сколько этот парень ни получит, через неделю в кармане пусто. Ленка мне все про него рассказала, я ее выспросила во всех подробностях. Тип еще тот, но сексуальность — ого-го. С твоей флегмой первый партнер требуется именно такой. И плюнь на свои религиозные штучки, двадцать первый век на дворе. Вот я, например, спала с Колей до свадьбы… и не только с ним. Что, по-твоему, мне место в аду?

— Наверное, каждый человек сам чувствует, что для него греховно, а что нет, — задумчиво ответила Тамара. — Я люблю Леонида… очень люблю… но иногда мне кажется, он искушение, посланное мне дьяволом. Я понимаю, почему он не верит в Бога… в нем есть что-то, глубоко чуждое вере, противостоящее ей. В тебе этого нет и в твоем Коле тоже. Вы не совершите смертного греха, а он может. И величайший подвиг тоже. Все, что захочет. Потакание своим желаниям, которое он называет свободой, для него главное. Он не хочет подчиняться никому, даже Богу. Много гордыни и совсем нет смирения и терпения.

— Я и говорю, замуж за него нельзя, — соглашалась практичная Люська. — Мужика в тридцать пять поздно перевоспитывать.

Где-то через месяц после знакомства Тамара увидела во второй раз, как Леонид сперва краснеет, а затем покрывается смертельной бледностью. Это произошло вроде бы без причины. Он, как обычно, провожал Тамару домой.

— Что случилось? — в испуге спросила она, вглядываясь во внезапно изменившееся дорогое лицо.

— Ты просто меня не любишь и не полюбишь никогда, — почти неслышно произнес он. — Мне казалось, любишь, а на самом деле нет. Прости. У меня нет больше сил.

Леонид судорожно оглянулся, словно ища, что швырнуть или разбить, дабы найти выход чувствам. Ничего подходящего не подвернулось, тогда он сунул руку в карман, вытащив оттуда пакетик лезвий. Раскрыл одно, положил на ладонь и сжал. Полилась кровь.

— Нет! — закричала Тамара. — Я люблю тебя. Не надо!

Леонид выскочил на дорогу, останавливая машину.

— Идиот! — возмутился резко затормозивший водитель, но, увидев достоинство купюры, смолк. К дому Леонида примчались за десять минут. Все это время Леонид крепко прижимал Тамару к себе, словно боясь, что она убежит.

Вот так Тамара впервые свернула на путь, которым дальше ей предстояло двигаться неуклонно. Она уступила. А, поступившись главным, ей казалось нелепым бороться за мелочи.

Впрочем, один вопрос остался камнем преткновения надолго. Это мама. В тот памятный вечер лишь благодаря счастливой звезде Леонида Тамарин сотовый зазвонил, когда основные события были уже позади.

— Мама! — помертвев, сообразила Тамара. — Она там сходит с ума!

Леонид потрясенно наблюдал, как его медлительная, царственная любовница вихрем мчится к своей сумке, выхватывая телефон.

— Прости, мамочка, я задержалась. Буду очень скоро… полчаса, не больше. Все в порядке, не переживай, пожалуйста.

— Ты никуда не поедешь, — возразил Леонид, но Тамара уже прекратила разговор и поспешно натягивала одежду.

— Твой дом теперь здесь, Тамара, — продолжил он, взяв Тамару за руки. — Ты моя жена. Позвони по телефону и предупреди мать, что ночевать не придешь.

— Я не могу так сразу, да еще по телефону. Мама больна, у нее будет криз.

— Твоя мать — молодая, крепкая женщина, — раздраженно парировал Леонид. — Я понимаю ее желание сделать все, чтобы ты вечно была при ней, потакая ее капризам. Но этот номер не прошел. Теперь у тебя есть я.

— Ты неправ, Леонид, — горячо воскликнула Тамара. — Мама по-настоящему больна. И вообще, она моя мама… я не могу поступить с нею не по-человечески.

Леонид неохотно встал.

— Ладно, все равно рано или поздно нужно съездить туда за твоими вещами. Я еду с тобой. На шмотках не зацикливайся, все равно они у тебя никуда не годные. Возьмешь самое необходимое, остальное купим.

— Лучше я поеду одна и подготовлю маму постепенно.

— Одна ты не вернешься назад. Не спорь, я решил.

Тамара и не спорила — не умела. Она лишь с ужасом ждала, что произойдет. Но, возможно, ничего особенного? Мама так переживала, что ее дочь старая дева, теперь она должна быть рада! Лишь бы Леонид не испортил все своею импульсивностью.

— Мамочка, — поспешно начала Тамара, — у меня очень хорошие новости. Мы с Леонидом любим друг друга. Это брат Лены Неволиной, помнишь, с моего курса?

Надежда Дмитриевна схватилась за сердце и тихо, жалобно заплакала. У Тамары перехватило дыхание.

— Мамочка, ну, что ты!

— Скажи прямо, — всхлипывала та, — что ты ищешь повода меня бросить. Я давно видела, что это так. Кому нужна старая, больная, беспомощная женщина? Но я не возражаю, все правильно. Ты молодая, я тебе обуза. Чем скорее я умру, тем для тебя лучше. Я чувствую, мне осталось недолго. Я так надеялась умереть у тебя на руках, но ничего страшного, умру одна. Как хорошо, что бедный Тигран никогда не узнает этого, он бы не пережил!

— В отличие от вас, он был бы счастлив счастью дочери, — холодно ответил Леонид. — А вы вовсе не выглядите беспомощной. Напротив.

Тамара с изумлением обнаружила, что слезы Надежды Дмитриевны моментально высохли, а ведь муж и дочь не могли их осушить самыми нежными уговорами. Зато произошло худшее. Мама, капризная, хрупкая мама начала кричать.

— Вы авантюрист, вы мерзавец! Я вижу вас насквозь! Вы заманиваете мою дочь, чтобы потом бросить ее, опозоренную и обесчещенную!

— Не несите чушь! — заорал в ответ Леонид. — Сейчас не девятнадцатый век! Ваша дочь не видит из-за вас белого света, а со мной она будет счастлива! Вы вцепились в нее, как вампир, и не даете ей жить!

— А вы тащите ее за собой в ад! — не растерялась Надежда Дмитриевна. — На вашем лице написано — развратник и извращенец!

У Тамары застучало в висках. Для нее, как и ее отец, никогда не повышавшей голоса, крик означал запредельную внутреннюю боль. И вот теперь два любимых ею человека самозабвенно вопили друг на друга… и, будь у Тамары другой характер, она бы заметила, что самозабвение это граничит с упоением, даже с наслаждением. Но у нее не укладывалось в голове, что подобные сцены могут быть кому-то приятны, для нее это была страшная, безумная фантасмагория. А ведь день и так выдался нелегким. Кричали все громче, грубее, каждое слово все сильнее отдавалось в мозгу. Тамара почувствовала, что не в силах больше этого переносить, и впервые в жизни потеряла сознание.

Очнулась она от нежного поцелуя в губы. Еще не осознав себя, она потянулась и прильнула к Леониду.

— Вот так, — удовлетворенно произнес тот, — она едет ко мне, Надежда Дмитриевна, а вас будет часто навещать.

— Каждый день, — уточнила Надежда Дмитриевна.

— Каждый день, — со вздохом согласился Леонид.

Тамаре казалось, что после недавней ссоры их примирение невозможно… не то что примирение, а хотя бы какое-то общение. Все порушено, разорвано, а истерзанные нервы маме и любимому будет не восстановить много недель. Однако нет — оба были спокойны и явно сумели выработать некий компромисс. Тамара была счастлива, что это случилось, хотя сама чувствовала себя обессиленной.

Медовый месяц Тамара провела неординарно. После работы она мчалась к маме, завозила продукты и готовила обед. Надежда Дмитриевна уверяла, что для себя одной не в силах ничего делать и лишь желание побаловать дочку заставляло ее раньше, преодолевая недомогание, заниматься хозяйством. Теперь она лучше обойдется в день парой бутербродов или вовсе поголодает… много ли нужно больному человеку? Тамара, и без того считающая себя виноватой, старалась хотя бы накормить маму полноценной пищей. Затем она ехала к Леониду и готовила там. Несмотря на крайнюю худобу, Леонид любил поесть, и после нескольких лет холостятского житья Тамарины блюда приводили его в восторг. Часов в девять вечера обязательно отправлялись в гости. Леонид был человеком общительным и не представлял себе жизни без постоянных тусовок. Тамара, напротив, предпочитала одиночество, но муж (о регистрации речь не шла, однако Леонид упорно называл себя мужем) не хотел с нею расставаться. Тамара не стеснялась незнакомых компаний, но по-настоящему влиться в них не могла. Если с ней заводили беседу, умела ее поддержать, только охотнее молчала, думая о своем. Возвращались за полночь, и наступала пора секса. Леонид оказался удивительно нежным, заботливым и в то же время страстным любовником. Каждый изгиб Тамариного тела был для него неотразимо притягательным, а из самых простых вещей он умел извлекать наслаждение. Раньше трех или четырех он не успокаивался, а на пять тридцать у Тамары стоял будильник. Позже не получалось — Тамара органически не умела торопиться и в то же время приходила в ужас от одной мысли об опоздании(в отличие от Леонида, который вечно спешил, но никуда не приходил вовремя).

— Ты ненормальная, — обличала подругу Люська. — Посмотри на себя — краше в гроб кладут! Вон, какие-то кости повылазили, у тебя их в жизни не было. Твой Леонид, он что, слепой? Или он считает, ты — ломовая лошадь? Мало тебе было одного нахлебника на шее, ты взвалила второго. Мать — ладно, родителей не выбирают, хотя вообще-то Надежда Дмитриевна могла бы вести хозяйство сама. В отличие от тебя, ей делать нечего. Леониду, между прочим, тоже. Он не вкалывает по восемь часов в день.

— Он творческий человек, — объясняла Тамара. — Конечно, у него индивидуальный режим.

— Конечно, — кивала Люська. — Всем бы такой! Встал в два часа дня, повозился в фотолаборатории, не выходя из собственного дома, а там уже ты бежишь его обихаживать. А почему бы ему к твоему приходу не убрать в квартире, вымыть посуду, приготовить обед?

— Потому что я должна освободить его от быта, а не загружать им. Леонид очень талантливый, Люська.

— А ты очень глупая, — парировала подруга. — Учти, как себя поставишь в начале, так сложится и потом. Стереотипы, они в семейной жизни очень живучи.

Через несколько недель Тамарин организм осознал, что время для сна должен изыскивать самостоятельно и молниеносно. Десять минут в переполненном автобусе — прекрасно. Полчасика за столом на работе — еще лучше. Когда Тамара умудрилась крепко заснуть в самый разгар страстных ласк, Леонид не выдержал.

— Это уже какая-то некрофилия, — обиженно прокомментировал он, разбудив любовницу.

— Прости, — извинилась та, с трудом разлепляя веки.

— Господи, — рассмеялся Леонид, — бедная моя! Я совсем не то имел в виду. Ты должна бросить работу. Лежа в постели, я хочу в любой момент протянуть руку и почувствовать рядом тебя. Смотри. — Он вытащил из будильника механизм и с увлечением разломал на части. — Вот и все!

Тамара даже проснулась от удивления.

— Я не могу бросить работу, мы с мамой на это живем.

— Сейчас…

Леонид, вскочив, бросился в соседнюю комнату и вскоре вернулся с портмоне.

— Девятьсот баксов, — немного растерянно сообщил он. — А совсем недавно вроде было две тысячи. Но на первое время хватит, правильно? А потом будут еще.

— У тебя ведь у самого нет стабильной зарплаты, Леонид. Ты получаешь много, но нерегулярно. А я несу ответственность за маму.

— Вот так и скажи, — сухо заметил собеседник. — На меня тебе плевать, тебя заботит только мать. Я давно об этом догадался.

Он покраснел, затем побледнел, лицо осунулось, меняясь на глазах. У Тамары перехватило дыхание, и она заплакала.

Плакать ей было нельзя, это выяснилось давно. Дело не только в том, что очень нежная кожа покрывалась пятнами, причем по всему телу. Слезы вызывали нестерпимую головную боль, при которой невозможно даже пошевелиться. Лекарства почти не помогали. Боль могла длиться сутками и доводила до рвоты отвратительной горькой желчью. Тамара знала это и не плакала со дня смерти отца. Она вообще была крайне сдержана в проявлении чувств.

Но после странного обморока, случившегося при ссоре Леонида с мамой, что-то в Тамаре переменилось. «Бог отвернулся от меня, и это справедливо», — думала иногда она. Вера перестала оказывать поддержку, и образ папы не появлялся в душе с прежней яркостью. Тамара не в силах была противиться слезам.

Леонид повел себя идеально. Он сделал обезболивающий укол, регулярно менял компресс на лбу и, пристроившись на коленях у кровати, нес нежную чепуху, не давая Тамаре заснуть (если заснуть во время приступа, тот почему-то длился дольше). К обеду Тамара сумела встать. Правда, она чувствовала себя так, будто из нее выцедили половину крови. Зато Леонид словно помолодел на десять лет.

Работу Тамара бросила. Брала домой переводы, против них Леонид не возражал. Ему нравилось, когда она сидела неподалеку и тихо занималась своими делами. Иногда он даже специально покидал мастерскую и заглядывал в комнату, чтобы убедиться: вот она, Тамара, — и прижать ее к себе. Его восхищала Тамарина немногословность. «Женщина, которая поет» всегда представлялась мне орудием пытки для мужа, — пошутил он как-то. — А вот о женщине, которая молчит, можно только мечтать". Они стали проводить вместе больше времени, поэтому от части тусовок Тамаре удавалось отвертеться. Ей было тяжело общаться с таким огромным количеством людей. Зато она очень помогала Леониду своим знанием языков, когда он выезжал за границу на фестивали или выставки (это случалось нередко). Специально принялась учить финский и шведский, поскольку оттуда приглашения поступали чаще всего. То, что на западе каждый встречный знает английский, — иллюзия. А уж богема и вовсе не затрудняет себя лишним умственным трудом, поэтому присутствие Тамары оказалось весьма полезным для успехов Леонида.

Совместная жизнь складывалась удачно, но почему-то Тамара регулярно плакала.

— Он нарочно доводит тебя до слез, — сделала вывод Люська. Тамара страшно жалела, что ей проговорилась, да было уже поздно. — Он энергетический вампир. Когда ты плачешь, у тебя идет выброс энергии. В результате ты измочалена, а у него приток сил. Когда ему требуется новая доза, он ищет повод, а ты, как дура, воспринимаешь все всерьез. Почему ты плачешь, объясни толком!

— Не знаю. Когда он говорит, что я не люблю его по-настоящему, и меняется в лице, у меня словно что-то ломается внутри.

— А с чего это он несет, что ты не любишь его по-настоящему?

Тамара промолчала. Люська внимательно на нее посмотрела и расхохоталась.

— Тамарка, ты дитя! Неужели ты думаешь, что большинство женщин часто испытывает этот пресловутый оргазм? Да ничего подобного. Я лично могу пересчитать по пальцам. Но мужики — идиоты, они и впрямь придают этому первостепенное значение. Конечно, мне не хочется, чтобы мой Коля считал себя ущербным. Пусть думает, что он у меня мачо. Хотя по мне, лучше бы вбил лишний гвоздь в стенку.

— И что ты делаешь? — заинтересовалась Тамара.

— Да притворяюсь, разумеется, — пожала плечами Люська. — Элементарно, Ватсон, сейчас научу. — И она тут же продемонстрировала потрясенной подруге короткий спектакль, в котором лучше всего удалось звуковое сопровождение. — Обязательно попробуй, и у него не будет больше причин к тебе цепляться. Только я думаю, он найдет новый повод доводить тебя до слез. Ему это нравится. Он у тебя скрытый садист.

— Он не садист, — возразила Тамара. — Наоборот.

Она вспомнила, как во время приступа мучительной боли открыла глаза и увидела, как Леонид до крови закусил губу. "Что?" — спросила она. "Не обращай внимания, — тихо ответил тот. — Просто я очень тебя хочу". Она через силу кивнула, соглашаясь, и Леонид с ужасом отпрянул. "Ты что, Тамара? Тебе плохо. Я не должен".

— И в конце не забудь вцепиться ногтями ему в спину, — поразмыслив, добавила Люська. — Вот, мол, какого зверя ты во мне разбудил. Поняла?

Очевидно, зверь в Тамаре дремал на редкость крепко. По крайней мере, финал ей не удался. Она была не в силах взять и сделать больно любимому человеку. Зато остальное прошло успешно. Леонид был горд, и упреки "Ты не любишь меня по-настоящему" прекратились. Однако Люська как в воду смотрела. С тою же регулярностью, примерно раз в полтора месяца или в два, теперь звучало: "Твоя мать для тебя дороже меня". Тамара по-прежнему навещала ту каждый день. Она пыталась объяснить, что чувства к маме и к Леониду совершенно разные, их невозможно сравнивать, но Леонид все накручивал себя, обостряя ситуацию, пока Тамара не начинала рыдать. Затем он заботливо за нею ухаживал, после чего несколько дней окружающие отмечали, что он превосходно выглядит, а она, очевидно, нездорова. От Люськи Тамара это скрыла.

Второй момент, омрачавший взаимоотношения с Леонидом, волновал Тамару куда сильнее. Это началось примерно через полгода совместной жизни. Леонид вернулся с очередной тусовки, зажег свет в спальне и с еще большим темпераментом, чем обычно, принялся ласкать жену. Он всегда зажигал свет, уверяя, что ему необходимо видеть Тамару, он художник, для него это важно. Она бы предпочла темноту, но, разумеется, не возражала. И вот теперь она смотрела в его лицо, и оно казалось ей чужим. Его жесты тоже были чужими, и даже запах. Тамара вдруг поняла, что он только что был с другой. Она отстранилась и молча принялась одеваться.

— Что случилось, Тамара? — потрясенно спросил Леонид. — Ты куда?

— Ты мне изменил.

— С чего ты взяла такую чушь? — возмутился он. — Кто тебе наплел, Тамара? Зачем мне тебе изменять, я так люблю тебя! Можно подумать, ты этого не знаешь. Да таких мужей, как я, надо поискать! Спроси у кого угодно, все подтвердят, как сильно я тебя люблю.

— Ты мне изменил. Этой ночью, — повторила Тамара уже в прихожей, вытаскивая из шкафа плащ.

Леонид загородил ей путь.

— Это не измена, Тамара. То есть измена, то только в физическом плане, понимаешь? Нет, ты не понимаешь, женщине никогда не понять мужчину. Определенные причины вызывают определенные следствия… чисто физиологическая зависимость организма, понимаешь? Все разбрелись по углам, ко мне подошла эта шлюшка и… Ну, неважно. Назови мне мужчину, который на подобное не среагирует, и я гарантирую, что он импотент.

— Чисто физиологическая зависимость организма, — медленно повторила Тамара. — А я думала, ты меня любишь.

— Господи, да это совершенно другое! Того, что делала она, я бы никогда не потребовал от тебя.

— Лучше бы потребовал, — тихо возразила Тамара, хотя при мысли о том, что именно, к горлу подступила тошнота.

Леонид пристально посмотрел ей в глаза и покачал головой.

— Нет, не лучше. Это не твое, это нарушило бы образ. Мне страшно представить, что ты, моя жена, могла бы повести себя, словно обыкновенная шлюха. Инициативу должен проявлять мужчина, в жизни, в сексе — везде. Мужчина направляет и действует, женщина соглашается. Это лучшее, что может быть, сегодня я еще раз убедился в этом. Я не ощущал ее женщиной, понимаешь, я даже не видел ее!

Тамара потянулась к замку. В прихожей стояла коробка с только что привезенными из Германии линзами, уникальными, о которых Леонид давно мечтал. Он покраснел, затем побледнел и яростно стал швырять их на пол одну за другой. Но Тамара не заплакала, а вышла в ночь. Транспорт еще не работал, и до дому матери она добиралась пешком, а Леонид плелся рядом, бормоча противоречивые объяснения. Тамара знала, что он вообще не придает серьезного значения словам и ложь дается ему легко.

Надежда Дмитриевна торжествовала, практичная Люська подыскала подруге на недельку хорошо оплачиваемую работу синхронного переводчика и обещала посодейстовать в этом дальше. Сама Тамара жила, словно во сне. Через пять дней по дороге с работы Тамару перехватила Лена, сестра Леонида и бывшая Тамарина однокурсница.

— Вернись к нему, — возмущенно велела она. — Подулась и хватит. Ну, чего он такого сделал?

Тамара молча на нее посмотрела, и Лена поспешно сменила тон.

— Хорошо, ты во всем права, а Ленька — сволочь, кобель и псих. Я не знаю, за что я его так люблю. Этот псих перебил в своей квартире все, что может биться, а теперь сидит на полу и квасит. Вид такой, будто он бомжует уже лет десять — не знаю, как ему удалось так быстро этого достигнуть. Мой второй муж изменял мне по-черному, но я до сих пор жалею, что сменила его на Диму. Раньше я жила в тонусе, а теперь кисну. У Леньки художественная натура, его тянет к смене впечатлений. С тобой он очень долго держался, мы все радовались. Я понятия не имела, что он способен так любить. Он любит тебя, Тамара.

— Я представляю любовь иначе.

Лена неожиданно рассмеялась.

— Немудрено, что он так тобою восхищается. Я толкнула целую речь, а ты в ответ — одну фразу. Он все время хвастается, как ты замечательно молчишь. Для него все в тебе замечательно, правда. Обычно он быстро охладевает, а тебя любит, будто в первый день. Я прекрасно понимаю, Тамарка, жить с Ленькой — не сахар. Мы с ним вечно цапаемся, с самого детства. Он во всем привык верховодить. Чуть что не по нему — и в ярость. А я тоже не ангел, тоже умею поскандалить. Но он такой… — она задумалась, — такой безоглядный. Я не такая. Где-то очень глубоко я все равно контролирую себя, а он нет. Он ставит на кон все, понимаешь? Наверное, за это его и любят женщины. Вернись, Тамарка, не пожалеешь!

— Ты очень хорошая сестра, — грустно произнесла Тамара. — Почему т ы всегда помогаешь ему, а не он тебе?

Лена в недоумении пожала плечами.

— Я об этом не думала. Разве родные будут считаться — ты мне, я тебе? Когда мне было по-настоящему плохо, он помогал. Другой вопрос, что ему бывает плохо куда чаще, чем мне. У него такой характер: чуть что — мировая скорбь. Я, слава богу, не награждена художественным темпераментом и живу гораздо проще. Но я знаю, что в серьезной ситуации он сделает для меня все. Знаешь, когда мне было двадцать, я связалась с одним бандитом, — без перехода продолжила Лена. — Не из крупных бандюганов, но и не из самых мелких. Так, серединка наполовинку.

— В каком смысле связалась? — уточнила Тамара.

— Ну, не грабить же с ним по ночам ходила, — рассмеялась Лена. — Трахалась с ним, разумеется. Мой первый брак как раз начал мне надоедать, и захотелось чего-то новенького, а Пашка радикально отличался от моего мужа. Такой, знаешь ли, амбал с накачанными мышцами и без тени интеллекта. Но через некоторое время я поняла, что это не мой тип. Решила порвать — не тут-то было. Пашка мнил себя хозяином жизни и не мог позволить, чтобы какая-то девчонка его бросила. Как раз было время криминального беспредела, помнишь? — Лена улыбнулась, словно криминальный беспредел являлся ее светлой мечтой, и с той же улыбкой добавила: — Кстати, Пашку уже пять лет как грохнули. Жалко — все-таки кусочек юности. Двадцать лет нам бывает только раз. Короче, начал Пашка меня преследовать и угрожать. Я спешно поссорилась с мужем и переехала к Леньке.

— Почему? — не поняла Тамара.

— Как почему? Не хотела, чтобы Сережка знал, что я ему изменяю, его бы это нервировало. Но трудно было б не заметить торчащего у подъезда Пашку. Да от одного его вида все соседи цепенели! Нет, я предпочитала, чтоб Пашка торчал у дома Леньки. Ты не перебивай, ты слушай. Я рассказала все Леньке, он отнесся с пониманием и взял меня к себе, даже встречал вечерами из института. И вот во дворе подкарауливает нас Пашка, смотрит на Леньку с величия своих ста кило мускулатуры и говорит мне: "А ну пошла, куда велю". И для убедительности добавляет мату. Тогда Ленька — я и не знала, что он умеет — в ответ посылает его так крепко, что даже я растерялась. Пашка перекосился от обиды и вытащил нож. Тут я уже перепугалась. А Ленька побледнел и пошел прямо на Пашку. Идет на нож и медленно говорит: "Ты никогда больше к ней не подойдешь, понял?" И Пашка… он вдруг сник и начал пятиться. У Леньки было такое лицо… это не передать… но он бы задушил Пашку голыми руками, и тот это понял. Пробормотал: "Оба вы психи", — и ушел. Больше я его ни разу не видела. С тех пор я стала умнее и не попадаю в подобные ситуации. А Ленька остался тем же дураком. Ты к нему вернешься?

— Я не могу, Лена, — чувствуя подступающие к глазам слезы, объяснила Тамара. — Он меня не любит.

— Да что ты, ерунда! Как он терзал трех предыдущих жен, ты не представляешь. Одна ему, видите ли, проста, другая болтлива, третья бессовестна. А где, спрашиваю, были твои глаза, когда женился? Ну, ты же знаешь, где именно у мужиков глаза. И все три бедные девочки изо всех сил пытались ему угодить и рыдали у меня на плече после развода. И без упреков мирились с тем, что он гуляет. — Лена вздохнула. — Зря я тебе это говорю, теперь ты и вовсе не захочешь вернуться. Я ведь понимаю, почему ты ушла. Ленька требует от окружающих невыполнимого, а сам не согласен поступиться даже элементарным. Не знаю, почему я всегда ему все прощаю. Просто жалко гада, понимаешь? У него сейчас приступ невралгии, а он отказывается от укола. Это такие муки, просто адские. Ну, не дурак ли?

Тамара вздрогнула. У Леонида действительно иногда бывали страшные боли. Она специально выучилась делать уколы, чтобы их снимать. Но вернуться она была не в силах!

На следующий вечер Леонид в очередной раз позвонил Тамаре домой (после разрыва она не включала мобильный). Трубку обычно снимала Надежда Дмитриевна, однако в тот момент она как раз вышла. Леониду всегда везло.

— Тамара, ты вернешься? — хриплым голосом спросил он.

— Нет.

— Тогда прощай. Я люблю тебя.

— Не делай этого! — закричала Тамара. — Я еду.

С тех пор время от времени Тамара снова чувствовала, что Леонид был с другой, но лишь молча отворачивалась. Какой смысл упрекать, если все равно ничего не изменишь? Леонид в ответ коротко и невнятно просил прощения, а затем долго, красиво и темпераментно говорил о любви.