"Восхождение самозваного принца" - читать интересную книгу автора (Сальваторе Роберт)

ГЛАВА 2 НЕ ИЗ ТОЙ КОЛОДЫ

Раньше она считала весну своим любимым временем года, периодом обновления и утверждения торжества жизни. Но вот уже несколько лет подряд придворная дама Констанция Пемблбери просто ненавидела весну. Нынешний год не являлся исключением. Такая перемена имела вполне определенную причину. Король Дануб — любимый мужчина Констанции и отец двоих ее сыновей — вновь собирался отправиться в Палмарис, к той женщине.

К баронессе Джилсепони Виндон. При одной мысли о ней Констанция Пемблбери ощущала во рту горечь, словно она глотнула желчи. Нет, она не питала к Джилсепони ненависти; во многих отношениях Констанция даже восхищалась этой героической женщиной. При иных обстоятельствах они могли бы даже стать подругами. Но сейчас этому мешало одно существенное препятствие: Дануб любил Джилсепони.

Король даже не делал тайны из своих чувств. За последние два года он часто говорил о своей любви к Джилсепони герцогу Каласу — своему давнему близкому другу, надежному советнику и командиру отборных гвардейских частей, именуемых Бригадой Непобедимых. Надо отдать должное Данубу — он изо всех сил старался щадить чувства своей бывшей возлюбленной и в ее присутствии никогда не упоминал о Джилсепони. Разумеется, если Констанция сама не заводила о ней разговор, как это случилось нынешним утром. Придворная дама умоляла Дануба остаться на лето в Урсале. Констанция напомнила королю, что Мервик — их старший сын — в этом году приступает к обучению придворному этикету, а десятилетний Торренс, годом младше своего брата, поступает на службу оруженосцем к воинам из Бригады Непобедимых. Разве король Дануб не желает присутствовать при этом? Не стоит забывать, что Мервик является следующим претендентом на престол после младшего брата короля — принца Мидалиса, управляющего далекой северной провинцией Вангард. И ведь никто не знает, какие беды могут обрушиться на голову принца в этой дикой глуши.

Констанция полагала все это достаточным основанием для того, чтобы король Дануб остался в Урсале и лично наблюдал за обучением своего старшего сына. Однако тот отверг ее просьбу. Дануб старался выбирать самые мягкие слова, но все равно они хлестали Констанцию подобно холодным струям осеннего дождя, идущего где-нибудь в Тимберленде в пору предзимья. Он сказал ей, что не может остаться и пожертвовать временем, которое вознамерился провести с любимой им женщиной.

Придворную даму ранило то, что Дануб отправляется к Джилсепони. Ей было нестерпимо больно, что король перестал делить с ней ложе. Даже холодными ночами рано наступившей зимы близости между ними не было. А ведь до очередной встречи с баронессой Джилсепони оставалось еще несколько долгих месяцев! Во всей этой истории самым смешным было то, что Дануб не делил ложе и с Джилсепони. Однако Констанции становилось не до смеха, когда она вспоминала, что баронесса еще находится в детородном возрасте и любое ее потомство от союза с Данубом может опередить Мервика в престолонаследии.

Кто знает, Джилсепони может вообще принудить короля вычеркнуть сыновей Констанции из числа претендентов на трон.

Все эти мысли тревожно проносились в голове придворной дамы, стоящей сейчас на балконе Урсальского замка и смотрящей в сторону залива Мазур-Делавал на пришвартованный к берегу королевский барк, носящий название «Речной Дворец». Сегодня на вершине мачты подняли вымпел герцога Брезерфорда, что означало, что корабль отчалит с ближайшим приливом. Придворной даме казалось, что трепетавший на ветру вымпел хлещет ее по лицу.

«Сильный ветер раздует паруса и понесет Дануба к его любимой», — в отчаянии думала Констанция.

— А ты не намерена разделить с королем его летний отдых?

Голос, раздавшийся за спиной Констанции, прервал ее невеселые размышления. Обернувшись, придворная дама увидела Таргона Брея Каласа, герцога Вестер-Хонса. Он стоял в дверном проеме, одной рукой держась за косяк, а другую уперев в бедро. Они с Каласом были ровесниками; обоим перевалило за сорок. Однако герцог с его курчавыми черными волосами, аккуратно подстриженной остроконечной бородкой и стройной мускулистой фигурой вполне мог сойти за тридцатилетнего. Глаза Каласа были столь же острыми, как и его язык; походная жизнь окрасила его щеки постоянным румянцем. У Констанции были все основания считать герцога своим лучшим другом. Но когда она в последнее время смотрела на Каласа, его вид каждый раз напоминал ей о вопиющей несправедливости времени по отношению к женщинам. Если герцог с годами становился все более величественным и уверенным в себе, Констанция с грустью отмечала, что ее волосы уже менее пышные, чем в молодости, а морщинки у глаз и в уголках губ становятся все заметнее.

— Этим летом Мервик начинает свое обучение при дворе, — ответила Констанция, быстро взяв себя в руки. — Я надеялась, что герцог Вестер-Хонса будет лично наблюдать за тем, как мой сын осваивает рыцарское искусство.

Калас пожал плечами и понимающе усмехнулся. Они с Данубом уже обсуждали этот вопрос и пришли к решению, что воспитанием Мервика будет руководить Антид — один из лучших командиров герцога Каласа. Под его началом мальчик приобретет навыки, которые позволят ему приступить к обучению искусству пешего и конного боя; после этого им займется сам Калас. Констанция Пемблбери тоже знала об этом, и лишь дрожь в голосе выдавала герцогу ее истинные чувства. Зачем ей ехать с Данубом, если король уже давно мечтает оказаться в объятиях другой женщины?

Усмешка на губах Каласа свидетельствовала, что он прекрасно понимает свою подругу. Постоянные подтрунивания герцога над ее положением начинали изрядно раздражать придворную даму.

Констанция нахмурилась, вздохнула и вновь повернулась к перилам. Корабль Дануба медленно выходил из гавани на простор Мазур-Делавала, где «Речной Дворец» уже поджидал эскорт из нескольких военных судов. Только сейчас женщина с удивлением заметила, что герцог Калас одет вовсе не для морского путешествия. Судя по его наряду, он вообще не собирался куда-либо ехать.

— Дануб говорил мне, что ты отправишься с ним, — заметила она.

— Его ввели в заблуждение, — как ни в чем не бывало ответил герцог. — Я не испытываю ни малейшего желания снова лицезреть Джилсепони Виндон.

Придворная дама пристально смотрела на Каласа, обдумывая услышанное. Для нее не было секретом, что когда-то, еще до появления розовой чумы, герцог пытался уложить Джилсепони в постель, однако получил резкий отпор.

— Ты не одобряешь выбор Дануба? — спросила Констанция.

— Он хочет сделать королевой простушку, — презрительно хмыкнув, отозвался Калас и тут же добавил: — Да, я против подобного выбора.

— А может, ты просто ревнуешь? — язвительно осведомилась придворная дама, не упускавшая случая хотя бы отчасти расквитаться с герцогом. — Боишься, наверное, что Джилсепони не отвергнет его притязаний, как некогда отвергла твои?

Герцог Калас даже не пытался скрыть недовольную мину, появившуюся на его лице.

— В этом году король Дануб с удвоенным упорством попытается добиться желаемого, — произнес он тоном человека, посвященного в секреты своего господина. — А опасаюсь я как раз того, что баронесса не ответит на его ухаживания, что явится для короля серьезным оскорблением.

— Нет, тебя куда больше страшит, что она на них ответит, — продолжала настаивать его собеседница.

— Королева Джилсепони, — тяжко вздохнув, произнес Калас. — Что ж, этого и в самом деле следует бояться.

Констанция отвернулась и вновь устремила взгляд туда, где блестели воды Мазур-Делавала. Нахмурившись, придворная дама закусила губу. Сами эти слова — «королева Джилсепони» — отзывались в ее сердце острой болью.

— Многие не согласятся с тобой, и в первую очередь сам Дануб, — сказала она. — Ведь эту женщину считают подлинной героиней. Еще бы: сокрушила демона-дракона на Аиде, уничтожила отца-настоятеля Маркворта, которым овладел дух демона, да еще спасла мир от розовой чумы. И конечно же, многие будут утверждать, что она лучше, чем кто-либо, подходит на роль королевы Хонсе-Бира.

— В этом есть доля истины, — согласился герцог. — Для простонародья Джилсепони служит воплощением всех его чаяний. Но ее былые заслуги не восполняют иных качеств, которыми должна обладать будущая супруга короля. Одного умения искусно владеть мечом здесь недостаточно. Требуется происхождение, родословная, воспитание. Может, черни и по нраву простота Джилсепони Виндон. Но представь себе, какое приданое она привезет с собой в Урсал.

Калас вдруг умолк и встал у балконных перил рядом с придворной дамой. Он был настолько возбужден, что ей стало ясно: невзирая на все свои заверения, герцог страшно завидует королю и ревнует его к Джилсепони. Таргон Брей Калас, герцог Вестер-Хонса, командующий Бригадой Непобедимых, не привык к тому, чтобы женщины его отвергали. И хотя Джилсепони отказала ему десять лет назад, рана в душе герцога не зажила до сих пор. Сознание того, что Дануб вскоре заключит эту женщину в объятия, было для него столь же невыносимо, сколь и для Констанции.

Однако в Каласе говорило не только ущемленное самолюбие, и придворная дама знала об этом. Ей не требовалось долгих размышлений, чтобы понять, что к чему.

— Говоря о приданом, ты, верно, имел в виду ее связи с орденом Абеля, — произнесла Констанция.

— Она всего-навсего пешка в руках аббата Браумина Херда и прочих дурней, облаченных в сутаны, — отозвался герцог.

Собеседница посмотрела на него с явным удивлением. Почувствовав на себе ее взгляд, Калас оторвался от созерцания удаляющегося королевского барка.

— Неужели после стольких лет ты все еще ненавидишь церковь? — спросила придворная дама.

Ее вопрос касался события, произошедшего более двадцати лет назад. Калас уже тогда стремился блистать при дворе, а его задиристый нрав давал немало пищи для придворных сплетен. Юный герцог стал любовником королевы Вивианы — супруги Дануба. Потом Вивиана серьезно заболела, и все усилия тогдашнего настоятеля Сент-Хонса Джеховита, пытавшегося спасти королеву с помощью магических самоцветов, якобы являвшихся даром Божьим, оказались тщетными. Калас так и не простил ни Джеховиту, ни церкви смерть своей возлюбленной.

— Твоя ненависть к церкви заметнее даже, чем плюмаж на твоем шлеме, — произнесла Констанция. — Интересно, за все эти годы Дануб так и не догадался о ее причинах?

Взгляд герцога не был устремлен на собеседницу; он разглядывал город. После затянувшегося молчания Калас принужденно рассмеялся и пожал плечами. Знал ли король Дануб об амурных похождениях королевы и своего приближенного? Возможно, и знал, но не придавал этому большого значения. К тому же король и сам не слишком заботился о том, чтобы хранить супружескую верность, постоянно умножая список побывавших в его постели придворных дам. В их числе была и Констанция Пемблбери.

— Он никогда не любил Вивиану так, как любит эту Джилсепони, — заметила Констанция. — Все эти годы он ухаживает за нею, терпеливо дожидаясь ее благосклонности. За это время он ни разу не был близок ни со мной, ни вообще с кем-либо. Все приберегается для Джилсепони. Только для нее одной!

Теперь, когда Калас повернулся к ней, на лице герцога было совсем не то выражение, что ожидала увидеть Констанция.

— Такой и должна быть любовь, — задумчиво произнес он. — Может, мы с тобой оба ошибаемся, осуждая выбор нашего друга.

— Никак герцога Каласа посетило прозрение? — язвительно осведомилась придворная дама, и вновь ее собеседник лишь пожал плечами.

— Если Дануб любит Джилсепони столь же горячо, как любишь его ты, что ему остается делать? — вместо ответа спросил он.

— Но я родила ему двоих сыновей! — воскликнула Констанция.

Калас цинично расхохотался. В Урсале любой оборванец знал, что король Дануб является отцом по меньшей мере еще двоих отпрысков. В нынешние просвещенные и либеральные времена никто в королевстве не видел в этом ничего особенно исключительного.

— Так король не обращает на тебя внимания? — спросил герцог. — Ты места себе не находишь, когда представляешь Джилсепони в объятиях Дануба? Или твоя печаль имеет более глубокие основания? Опасаешься, что с воцарением Джилсепони Виндон в Урсале тебя ждут более значительные потери? Она еще молода и может родить королю не одного сына. Так что же на самом деле тебя терзает: сердечные муки или угроза будущему Мервика?

Губы Констанции Пемблбери сжались в тонкую линию. «И то и другое!» — кричало у нее внутри. Но нет, она не доставит такого удовольствия герцогу Каласу и не произнесет этих слов вслух.

Увидев, как ее собеседник покачал головой, и услышав язвительный смешок, которым герцог наградил ее, прежде чем уйти, придворная дама поняла, что могла не сдерживать себя: Каласу все было ясно и без слов.

Герцог Брезерфорд, невысокий, с волосами цвета «соли с перцем» и лицом, которое за многие годы, проведенные на море, сделалось красным и задубевшим, стоял на палубе «Речного Дворца». Он смотрел на спину короля Дануба, своего доброго друга и господина, не в силах скрыть улыбку. По всему было видно, что король, вцепившийся руками в перила, не только мыслями, но и буквально всем телом рвался вперед.

Он являл собой единый порыв. Именно так казалось Брезерфорду.

Состояние Дануба вызывало у командующего королевским флотом искреннее понимание, хотя он, как и многие другие придворные аристократы, отнюдь не радовался тому, что их королевой может стать простолюдинка. Но в этой позе Дануба было что-то невыразимо комичное, как бы герцогу ни претило даже в мыслях потешаться над своим монархом.

Брезерфорд глубоко вздохнул и усилием воли подавил усмешку. Затем он подошел к перилам палубы и встал рядом с королем. Вдали, на северо-западе, ясно виднелся длинный причал палмарисской гавани.

— В этом году она никуда не уедет? — спросил герцог.

— Я заблаговременно отправил в Палмарис двоих посланцев, — ответил Дануб. — Первый должен был уведомить Джилсепони, что летом я прибуду в город и мне желательно видеть ее в своем обществе. Через неделю я отправил второго, который должен был подтвердить, что она действительно останется в Палмарисе.

— Подтвердить? — осмелился спросить Брезерфорд. — Или повелеть ей остаться?

Дануб резко повернулся к нему, но раздражение его мгновенно растаяло, когда он увидел кроткую улыбку своего низкорослого кривоногого друга.

— Я не рискнул бы приказывать баронессе, ибо чего в таком случае я бы добился? Наверное, только возможности видеть ее, хотя одно это всегда было для меня наслаждением. Но представь себе, Джилсепони заверила моего второго посланца, что лето проведет у себя в резиденции.

— Можете считать это добрым предзнаменованием, — начал было Брезерфорд, но вовремя осекся и сделал вид, что прочищает горло. Имел ли он право переступать границы своей дружбы с королем и напрямую спрашивать Дануба о его намерениях?

Если эти слова и задели его собеседника, он ничем не показал этого. Король продолжал глядеть на видневшуюся вдали гавань и серый, окутанный туманом город.

— Джилсепони довелось повидать немало горя, — сказал он, — узнать великую любовь и невосполнимую утрату. Я давно чувствовал, как между нами начинают возникать более близкие отношения, но здесь требуется время. Когда я в прошлый раз видел ее, то понял, что раны баронессы еще не затянулись.

— А когда затянутся? — спросил герцог Брезерфорд.

Дануб ненадолго задумался, после чего пожал плечами.

— Тогда, надо думать, я получу ее ответ, каким бы он ни был.

— Неприятная отсрочка, — заметил герцог.

— Вовсе нет, — возразил король. — Во многих вещах мне недостает терпения. Однако что касается Джилсепони, я готов ждать столько, сколько потребуется. Я готов десятки лет подряд проводить лето в Палмарисе, а долгими зимними вечерами мерить шагами тронный зал в Урсальском замке и ждать, когда погода вновь позволит мне увидеть баронессу.

Герцог Брезерфорд не знал, что и сказать в ответ на подобное признание. Он прекрасно понимал, что король не лжет и не приукрашивает своих чувств. Дануб и так ждал немало лет, невзирая на стайку придворных дам, прямо-таки умоляющих допустить их за порог королевской спальни. Даже усилия Констанции Пемблбери вернуть себе его былое расположение оставались тщетными. Сердце Брезерфорда, герцога Мирианского, ликовало, когда он видел короля столь влюбленным и верным предмету своих воздыханий. Это заставляло его еще более восхищаться своим господином. По мнению герцога, король Хонсе-Бира был достойнейшим человеком. И когда Брезерфорд замечал, насколько крепки и искренни чувства этого достойного человека, он сам испытывал воодушевление и укреплялся в своей вере в существование чего-то большего, чем зримый окружающий мир.

Однако при всем этом Джилсепони оставалась простолюдинкой…

— Нас ждет прекрасное лето, — произнес король Дануб, и лицо его просияло искренним счастьем.

— Приветствую вас, госпожа Пемблбери! — воскликнул аббат Шуден Огвэн, увидев Констанцию, пересекавшую неф величественного собора монастыря Сент-Хонс.

За внешней радостью он пытался скрыть некоторую обеспокоенность, вызванную визитом придворной дамы. Желчный и ехидный Огвэн отчаянно шепелявил, и его «приветствую» прозвучало скорее как «пгиэтствую».

— Смею заверить вас, все готово для участия принца Торренса в таинстве обряда принятия Вечнозеленой Ветви. Я уже говорил вам об этом неделю назад и молю о том, чтобы все прошло еще лучше, чем мы можем ожидать. Как замечательно, что обряд будет совершен весной, пока не началась неминуемая череда свадеб. Но, в любом случае, вы обладаете преимущественным правом…

— Я пришла вовсе не для обсуждения предстоящей церемонии, — перебила его Констанция, умоляюще подняв руки, чтобы аббат угомонился.

Она знала: если не прервать его тираду, ей придется битый час выслушивать пустопорожние излияния старика. Тот мнил себя великим оратором; придворная же дама считала Огвэна законченным идиотом. Возвышение этого человека до сана настоятеля Сент-Хонса доказывало ей, что презрение герцога Каласа к церкви не лишено оснований. После того как прежний настоятель Хингас и несколько магистров на пути в далекий Барбакан стали жертвами нападения гоблинов, Сент-Хонс многие годы оставался в тяжелом положении. Престарелый Огвэн дольше остальных носил звание магистра, поэтому выбор пал на него. До назначения настоятелем он отличался гораздо большей терпимостью и даже обладал некоторой проницательностью. Вероятно, свой новый сан Огвэн рассматривал как подтверждение того, что любые его мысли обладают непреходящей ценностью и заслуживают постоянного их повторения.

И все же Констанции казалось, что у церкви должны найтись способы сместить этого болтуна; в особенности теперь, когда более молодые монахи Сент-Хонса стали магистрами. Наверняка в их среде смогут подобрать достойную замену Огвэну.

Правда, она тут же отбросила эти мысли и подавила вспыхнувшее раздражение. Нет, для нее гораздо лучше, чтобы эта глупая марионетка, которой столь легко управлять, как можно дольше оставалась на вершине власти. Голова стоящего перед ней Огвэна была наклонена вбок. Аббат без конца облизывал языком тонкие губы; его тусклые водянистые глаза внимательно смотрели на собеседницу. Придворная дама изобразила на лице лучезарную улыбку. Она вовсе не хотела выказать Огвэну свою симпатию, просто сейчас он здорово напоминал одного из состарившихся охотничьих псов герцога Каласа — таких же бестолковых пустобрехов.

— Думаю, Сент-Хонс вскоре увидит весьма внушительную свадьбу, а вам придется совершать свадебный обряд, — безмятежным тоном произнесла Констанция.

— Король Дануб? — испуганным шепотом спросил аббат Огвэн, и она кивнула.

— О госпожа Пемблбери! — закричал старик, радостно заключая придворную даму в объятия. — Наконец наш великий король решил узаконить положение матери своих венценосных сыновей!

— Я говорю не о нашей свадьбе, — процедила сквозь зубы Констанция, оттолкнув Огвэна. Ей безумно хотелось добавить: «Идиот несчастный!» Однако она все же совладала с собой. — Король Дануб отправился на север, в Палмарис.

— Понимаю, государственные дела, — отозвался настоятель Сент-Хонса. — Нам уже сообщили об этом.

— Только похоть раздувает паруса «Речного Дворца», — растолковала ему придворная дама. — Король отправился в Палмарис, чтобы провести лето с баронессой Джилсепони Виндон.

— Спасительницей…

— Избавьте меня от ваших глупых высказываний! — резко прервала его Констанция. — Я не оспариваю, Джилсепони Виндон сделала в своей жизни немало добрых дел. Но вы не знаете эту женщину так, как знаю ее я. Поверьте, если ей суждено стать новой королевой Хонсе-Бира, Урсал ждут большие перемены, которые прежде всего отразятся на Сент-Хонсе.

— Джилсепони не имеет власти над орденом Абеля, — возразил аббат Огвэн. — У нее нет ни звания, ни…

— Звания у нее нет, но не забывайте, что сил у этой женщины предостаточно, — сказала Констанция. — Можете не сомневаться, их хватит на то, чтобы сделать с вашим монастырем то же, что она сотворила с Сент-Прешес.

— Сент-Прешес находится под властью настоятеля Браумина, — снова попытался возразить Огвэн.

— Того самого Браумина, который обязан своим постом исключительно дружбе с Джилсепони Виндон, — парировала придворная дама.

В ее словах была определенная доля истины. В дни правления отца-настоятеля Маркворта Браумин Херд носил всего-навсего звание безупречного брата и пребывал в Санта-Мир-Абель — главном монастыре абеликанского ордена. Во время произошедшего раскола Браумин сдружился с Джилсепони и Элбрайном и всецело встал на сторону Эвелина Десбриса. Именно тогда Маркворт объявил Десбриса — победителя демона-дракона — еретиком. Воззрения Эвелина, который ныне признан новомучеником, потрясли и раскололи тогдашнюю церковь. Во внутрицерковной борьбе Браумин и его единомышленники победили, и молодой монах в качестве вознаграждения получил пост, о котором при иных обстоятельствах не смел бы даже и мечтать. В Санта-Мир-Абель он мог бы еще добрый десяток лет, а то и больше, ходить в безупречных, терпеливо дожидаясь звания магистра.

— Я не хочу, чтобы вы меня превратно поняли, — продолжала Констанция. — Джилсепони Виндон будет прекрасной супругой королю Данубу и принесет благо своим подданным.

— С вашей стороны весьма благородно столь похвально отзываться о ней, — заметил Огвэн.

— Однако Джилсепони не происходит из знатного рода и не представляет, что это значит — быть королевой, не говоря уже о том, что значит быть королевой-матерью.

Ну вот, она без обиняков выложила этому старому дурню все, что намеревалась. Судя по ошеломленному выражению лица аббата, его отвисшей челюсти и остановившемуся взгляду, он безошибочно понял, куда она клонит.

— Если верить слухам, ее чрево… серьезно пострадало, — продолжала Констанция.

— Говорят, что это случилось во время ее сражения с отцом-настоятелем Марквортом на поле близ Палмариса, — ответил Огвэн, повторяя общеизвестные вещи. — Тогда она лишилась своего ребенка.

— Я хотела бы знать подробнее, — настаивала придворная дама. — Меня интересует, лишилась ли Джилсепони возможности вынашивать детей?

— Понимаю, вы боитесь за Мервика и Торренса, — произнес настоятель Сент-Хонса.

— Я боюсь за королевство Хонсе-Бир, — поправила его Констанция. — Одно дело — видеть на троне королеву-простолюдинку, которой ни ее супруг, ни опытные придворные не дадут совершать значительные ошибки. И совсем другое, когда у такой женщины появляются отпрыски, наследники престола. Низкое происхождение со стороны матери никогда не позволит им должным образом управлять государством. Думаю, вы слышали об ужасах, творившихся во время правления Арчибальда Рыжего? — заломив руки, спросила придворная дама.

Матерью этого тирана, правившего Хонсе-Биром около трехсот лет назад, также была королева-простолюдинка. Арчибальд отличался особой нетерпимостью к людям знатного происхождения. Взойдя на престол, он попытался расшатать все основы общественного устройства. Король Арчибальд отбирал земли у вельмож и раздавал их крестьянам; изгнав родовитых придворных, он окружил себя чернью. Действия Арчибальда едва не привели королевство к краху. Аристократия ополчилась против монарха, в результате чего вспыхнула междоусобица, длившаяся пять лет и вконец разорившая государство.

Аббат Огвэн хорошо знал эту страницу истории королевства — Констанция видела, какой ужас отразился на его лице.

— Не лучше ли, если Мервик останется прямым наследником престола? — без обиняков спросила она.

— Целиком с вами согласен, госпожа Пемблбери, — поклонившись, ответил ей Огвэн. — Я постараюсь разузнать в Санта-Мир-Абель и Сент-Прешес о состоянии Джилсепони.

— Для нас всех было бы лучше, если битва с Марквортом наградила ее бесплодием, — произнесла придворная дама столь ледяным тоном, что настоятель Сент-Хонса невольно вздрогнул.

Констанция молча повернулась и направилась к выходу, оставив потрясенного и ошеломленного старика переваривать услышанное.