Кузьменко Павел Система Ада

ПРОЛОГ

Темнота растворяла в себе все. Ему казалось, что если видеть нечего, то и глаз у него давно нет. Хотя можно было вертеть головой, но она тоже отсутствовала, растворенная за ненадобностью. Невидимые руки, касавшиеся холодной стали автоматного ствола, исчезли. Их тоже не было. Все тело сожрала темнота. Почему же тогда он так боится, что темнота, у которой нет ни "впереди", ни "сзади", ни "справа", ни "слева", способна послать в него какую-то пулю ?

Где-то, трудно сообразить где, но близко, раздался шорох и отчетливое щелканье в суставах человеческих колен.

"Мишка! - Он не услышал, он почувствовал прикосновение к плечу. Включаю!"

Луч света пронзил темноту, как нож. И прежде, чем Михаил увидел пригвожденное лучом дернувшееся серое тело, он нажал на спусковой крючок.

Убитый сдавленно вскрикнул, но перекричал страшный грохот оружия. Голос убитого, прозвучавший словно из колодца, был очень знаком...

Кошка столкнула со стола баночку с витаминами. И в испуге от собственной шалости удрала в другую комнату. Может быть, этот стук был принят сонным подсознанием за грохот автомата?

Знакомые силуэты ночной комнаты покачивались или скорее мерно кренились, словно это была каюта корабля. Старый шкаф с коробками наверху, новый телевизор с ровным зеленым огоньком. На полу валялся наполовину собранный рюкзак.

Михаил выпрямился, сел в постели. За открытой форточкой стоял прохладный октябрь, отопление еще не включили, но спина и шея парня были совершенно мокрые, как будто он только что взбежал по лестнице к себе на пятый этаж. Ничего себе сон. И это уже второй раз.

Он встал, накинул на плечи халат. Нащупал на столе сигареты, зажигалку, закурил, подойдя к окну. На улице было темно и тихо. Ни одного человека. Проехал только дребезжащий грузовик с ночным хлебом. Электронные часы на проходной завода напротив показывали четыре часа семнадцать минут.

Память, щадя собственное здоровье, быстро стирала страшные подробности кошмара. Сердце теперь билось ровнее. Больше всего Мишу поражало теперь, когда вокруг была надежная, спокойная явь, а не дикий, стискивающий сердце страх, то, что он видел во сне темноту. То есть не видел ничего, но ощущал себя в кромешной тьме и эта тьма была какой-то... привычной. Что это? Откуда? Из рассказов друзей, заядлых спелеотуристов? Предощущение того, что ему предстоит послезавтра рано утром на первой электричке отправиться с ними в пещеру?

Сигарета быстро дотлела до фильтра. Все более смутными вспоминались другие подробности сна. Тяжелый, какой-то неудобный, грохочущий в закрытом помещении, точно перед мощными микрофонами, автомат в руках. ППШ, что ли? Луч фонаря, стрельба по живому человеку, его сдавленный крик. И очень знакомый голос. Чей же это?

Михаил отхлебнул пару глотков недопитого с вечера сухого винца в надежде, что оно поможет снова уснуть. Но сон не возвращался. Миша прошелся по комнате, взял на руки вернувшуюся кошку. Та, мурлыкнув и потеревшись о его щетину, вырвалась из рук. Он снова закурил перед открытой форточкой.

Ветер разогнал редкие облака, и небо расцветилось скромным набором звезд московской широты. Прямо напротив вытянулись по косой линии три яркие звезды Ориона. Какая-то из них, кажется, звалась Бетельгейзе. Почему-то эти звезды на мирном безоблачном небе сейчас были страшно дороги. Все грозившие в последние дни неприятности сплелись в шипящий клубок, протягивая из темноты жалящие щупальца. Пренеприятное и неожиданное разорение фирмы, куда он только что устроился, долги, повестка в армию, угроза быть отправленным на бесконечно воюющий Кавказ, авантюра, задуманная ребятами...

Только эти звезды ничем не грозили, просили себя запомнить. Чистые, ласковые, они олицетворяли собой мир.