"Система Ада" - читать интересную книгу автора (Кузьменко Павел)

ГЛАВА 4

Когда они вошли в этот туннель, лампочки в котором были развешаны далеко не так аккуратно и равномерно, как показалось поначалу, когда они вошли в этот страшный освещенный туннель, Миша оглянулся на пролом в ровной стенке. Над проломом довольно высоко, без большой стремянки и не достанешь, просматривался бледный контур кротовой жопы.

Больше он этот знак не видел. Потом знак снился eму по ночам, как солнце.

Миша повернулся к своим товарищам. Их фигуры медленно, точно в глицерине, покачивались, перекрещенные тени безуспешно пытались оторваться от владельцев..

- Что это? - с трудом разжимая губы, хрипло выдавила из себя Катя. Мне плохо.

Она схватила за плечи зашатавшегося Сашу, как бы предлагая заняться любовью в зыбучих песках. Тяжелый плотный воздух, казалось, слоями оседал в легких и давил, давил к полу.

Василий чуть не со скрипом повернул голову к спасителю и проводнику.

- Крот, Крот... что это?

Тому тоже было плохо, возможно, хуже, чем другим. Его корежило, ломало. Даже в этом тусклом свете туннеля можно было разглядеть, что парень побледнел и его клочковатая борода встопорщилась.

- Пошли... за мной, - глухо проронил Крот. - Надо скорее пройти этот туннель. Дальше... легче. И погасите фонари, идиоты... Светло же.

- А тут не... - выговорил, задыхаясь Михаил, -погаснет? Это... не погаснет?

- А черт его... знает.

Они пошли направо. Пол был ровным, о таком во всех их предыдущих переходах, перелазах только бы и мечтать. Но воздух... По пояс в снегу еще, наверное, куда ни шло по сравнению с дорогой в прозрачном глицерине.

Рюкзаки мигом потяжелели вдвое. Сам того не осознавая, зачем он так делает, Миша ухватился за какой-то ремешок на клапане рюкзака идущего впереди Василия. Почувствовал, что идущий сзади сделал то же самое с его рюкзаком.

Пот заливал глаза от столь неожиданного и сильного напряжения. Уши заложило, как в падающем самолете. Песок и мелкие камешки под ногами не скрипели, не шуршали. Звук с сильным запозданием отдавался сзади, отчего казалось, что их стало больше. Звук шагов лениво змеился за этим караваном, бредущим куда?

Миша не удержался от ставшей здесь вредной привычки и посмотрел на часы - "8:31" непонятно, какой половины дня, и непонятно вообще, какого дня. Они шли от подземной реки Стикс с двумя ночевками или с одной? С четырьмя обедами или с двумя? Впрочем, неважно. Какая разница, если вот этот, нет следующий шаг будет последним. Он упадет - и всё.

Хоть они шли и медленно, но Михаил понял, что туннель не идеально прям, как подумалось сначала, туннель плавно-плавно загибал все время влево. Это была какая-то дуга, грозившая стать огромной окружностью.

Мысли лопались одна за другой, словно пузырьки воздуха, глицерин постепенно нагревался, и вся мозговая деятельность вскоре свелась к одной большой и серьезной теме: "Крот обещал вывести. Надо идти. Крот выведет к черту на сковородку". Если только этот освещенный бесконечный коридор не есть ободок этой сковородки.

Идущий первым Крот еще больше замедлил шаг и плавно остановился. Здесь, вероятно, нельзя было остановиться как вкопанному. Остановились и остальные.

Михаил вытер со лба липкий холодный пот, подтянул повыше раздражавшую вязаную шапочку и только тогда выглянул из-за плеча Василия - в чем дело?

А дело было в том, что впереди в зловещем освещении ламп непонятного происхождения показались Два призрака. Они приближались - два пугающих человеческих силуэта. Один немного повыше, другой пониже. Вот вошли в неяркий круг света, стали постепенно различаться лица и тусклые цвета.

Миша хрипло дышал и слыхнал только стук своего сердца. Больше слышать быжо нечего - призраки приближались совершенно бесшумно. Однако они не мерцали, не плыли по воздуху, а так же как люди, вполне основательно шли , даже быстро шли, а может, и бежали.

Но это же черт знает как глубоко под землей в наглухо закупоренной пещер. Мысли, словно в агонии, толпились в Мишиной глоее, чтобы вырваться в крике, в ужасе.

Допутешествовались, допртались. Свет неизвестно откуда, глицериновый воздух, которым невозможно дышать, и вот еще призрак ада. Сейчас убьют. Вот и всё. Умирать очень просто.

Только убивать эти призраки собирались каким-то больно человеческим способезм. Шедший первым посланец ада поднял перед сoбой обеими руками увесистый предмет. Даже в таком неверном свете можно было узнать в этом предмете мэ-тово сверкнувший большой пистолет. Фигура второго Призрака, что-то прижимавшая к груди, спряталась зa спину первого.

- Здравствуйте, - вдруг ворвалось у Михаила. Он сам удивился, услыхав свой голос, словно через пустое ведро. До призраков оставалось метров пять.

Они тоже остановились.

Теперь можно было разглядеть половую принадлежность выходцев из ада. С пистолетом стоял мужчина среднего роста, бородатый и кудлатый, совершенно седой и взгляд безумный. Он через плечо что-то сказал второму, точнее, второй, потому что та была невысокой полненькой женщиной, прижимавшей к груди сверток, бывший, скорее всего, ребенком. Что сказал, никто не рассльшзл -- немое кино.

- Ребята, - нашел смелость обратиться к привидениям Равиль, - мы к выходу правильно идем?

Те не слышали, абсолютно не слышали, абсолютно не понимали жестов, точно между ними был не прозрачный слой глицеринового воздуха, а стена из толстого стекла.

- Крот! - прогудел голос Василия. - Кто это такие?

- Черт их знает, - ответил Крот.

Он занял совершенно невыносимую позицию ничегонезнания и каких-то постоянных отсылок к знаниям черта. А может, это был такой ритуал? А может, он действительно ничего тут не знал? А может, он тут находился впервые?

Страх, давно овладевший их душами, холодными струйками растекался по нервам. Черт его знает, этого Крота. Черт его знает, какие еще пугающие неприятности готовит им эта адская пещера.

Идущие к выходу через Систему Ада разминулись с идущими бог весть куда из Системы Ада. Осторожно, по стеночке разминулись. У седоватого за спиной болтался худенький вещевой мешок. А одет он был довольно странно. Неопределенного цвета гимнастерка и штаны от Красной армии времен Великой Отечественной. Из-под гимнастерки виднелся теплый свитер. На ногах какие-то нелепо-моднючие ковбойские сапожки, на голове вязаная шапочка, точно такая же, как на Мише. Полненькая женщина была в темной, наверное, синей робе социалистического Китая, в очках, на ногах кроссовки, точно такие же, как на Кате.

Их маршруты разошлись в противоположных направлениях. Помимо того, что вообще все это было странным - то ли люди, то ли в самом деле призраки, нелепая одежда, пистолет... что же еще? Что-то еще беспокоило Мишу, какая-то мысль-догадка-узнавание пыталась пробиться в густоте быстро размягчавшихся мозгов...

Ах да! Этот кудлатый, бородатый, вооруженный рашно похож на него самого, на Мишу Шмидта.

Только гораздо старше. А женщина? Батюшки, да ведь это Катя Зотова, вылитая. Располневшая, в очках, как на фотографиях у Крупской, кругленьких, но как похожа!

Миша, не останавливаясь, обернулся. За ним покорно шла, держась за болтающийся ремешок клапана его рюкзака настоящая Катя Зотова. Их взгляды встретились, не разминулись.

- Что ты на меня так смотришь? - беззвучно, не размыкая губ, спросила девушка.

- Тебе эти двое, которых мы повстречали, никого не напоминают? - так же беззвучно ответил вопросом на вопрос Михаил.

- Напоминают. Но все равно не смотри на меня так.

Идти, оглядываясь назад, было действительно.не-удобно. Михаил решил посмотреть тогда не на Катю, а на часы. "8:31"! Да что же такое? Что тут творится со временем? С тех пор, как он последний раз посмотрел на часы и они показали те же часы и минуты, прошла уйма времени и расстояния. Они шли по этому глубокому, освещенному коридору, повстречали этих призраков, шли еще... Может, хронометр этот электронный сломался? Батарейка сдохла? Но тогда бы экранчик вообще ничего не показывал. Однако он показывал эти самые "8:31" и двоеточие между числом часов и числом минут загоралось и гасло с обычной скоростью, что говорило только одно - глупый механизм работает исправно. Неисправна, кажется, окружающая среда.

По вспотевшей спине Шмидта пробежали ледяные мурашки. Значит, время в этом туннеле не движется. А сами они, люди, может быть, тоже не движутся и лишь перебирают ногами бесконечную ленту конвейера, идущую в обратном направлении. Эти до одури одинаковые светильники на потолке, провода на стене по его левую руку, стены без единой надписи, хотя бы ругательства, точно этот туннель прорыли безмозглые роботы.

Вдруг Крот махнул рукой и, согнувшись в три погибели, протиснулся в узкий лаз под кабелем. Они вышли в освещенный туннель, который, очевидно, все-таки закруглялся, появились из правой стены, теперь воспользовались лазом в левой стене. Все-таки куда-то пришли. Еще глубже - точно в ад.

Сразу все стало нормально, то есть хорошо. Так, когда из горящей избы выскакиваешь голым на тридцатиградусный мороз, то сперва кажется, что хорошо...

Дышать стало легче, но за первым же поворотом штрека наступила кромешная тьма, Крот, а за ним и все остальные включили свои фонари. Миша первым делом посмотрел на часы. Наконец-то они неохотно показали "8:32".

Пройдя еще немного, все, не сговариваясь, опустились на землю. Этот зловещий освещенный коридор отнял много сил. Закурили. Саша нарушил священное молчание:

- Крот, а Крот!

-Ну.

- Куда ты нас ведешь? Крот невесело усмехнулся.

- Чего ты дыбишься? Ты куда нас, блин, завел?

- Сашка, успокойся, - одернул его Равиль. - Крот знает. Не ты же.

- Что знает? Что такое тут творится? Какой-то коридор, хер знает откуда. Свет горит. Какие-то люди шастают с пистолетами.

- Саш, ну что, у тебя есть другие предложения? - спросила его Катя.

- Действительно, - пожал плечами Михаил. - Может, вернемся, бетонную пробку пальцем поковыряем?

Только Василий молчал. Он больше всех верил в Крота, который перестал улыбаться и все объяснил:

- Понимаешь, парень, как тебя... Саша, это Система Ада.

- Что ты заладил, как долдон, - Система Ада, Система Ада. Объясни толком - это что-то секретное? Подземный военный завод? Шахта для ядерных отходов? Почему такой воздух? Сколько мы тут рентген нахватали?

- Ничего ты не нахватал, - заявил Крот. - Это Система Ада, это отдельно.

- Что отдельно? - присоединился к сомневающемуся Шмидт. - Вергилий, ты говори прямо - это ад, что ли?

- Мишка, не шути так! - взвизгнула Катя.

- А что, Катюш, поделаешь?. Ничего тут не поделаешь. Мы это заслужили. Учиться надо было на пятерки. Отличников ведут сразу в рай.

- Дурак.

- Ну что, наговорились? - поинтересовался Крот, и ребята сразу притихли. - Пошли.

- Куда пошли?! Куда, на хрен, пошли, мать вашу всех! - заорал Саша Савельев, попытался вскочить, но повалился на спину и застучал кулаками по сырой .земле. - Куда ты ведешь нас, Крот? Я никуда уже не хочу.

- Да подыхай тут, урод! - подал голос Василий. - Нас к выходу ведут, а он тут корячится. К выходу, ведь так, Петя?

- Так.

- Сашка, прекрати истерику! - подлила масла в его бессильную вспышку Катерина. - Мужик ты или кто?

- Он хочет нас убить, Катька, - вдруг прошептал

Савельев, как ему казалось только своей девушке. - Мы с тобой не должны никуда идти.

- Нет, должны.

- Старик, ну что ты бесишься? Взгляни на это дело трезво, - попытался успокоить приятеля Шмидт. - Просто считай, что мы уже в могиле. Только в очень большой. Неужели тебе не интересно узнать, что будет дальше?

- Будет хуже.

- Ну, хуже - это не самое страшное. Пошли. Миша и Катя потянули за руки молодого истерика, заставили его встать, помогли надеть рюкзак, всучили бесполезную гитару.

- Идем еще полтора часа примерно, - объявил Крот. - Там будет хороший грот. Остановимся на ночевку.

И они снова пошли. Тяжело, понуро и молчаливо. До обещанного грота только Шмидт, через силу сохранявший в себе оптимизм и любопытство, шедший теперь следом за Кротом вторым, поинтересовался:

- Крот, а почему больше кротовых жоп не попадается?

- А не нужно.

Примерно через обещанные полтора часа еле пробивающийся желтый искусственный свет и приглушенные человеческие голоса заставили их остановиться и насторожиться. Система Ада в отличие от других пройденных ребятами систем, к которым они уже успели привыкнуть, оказалась уж как-то очень подозрительно сильно освещена и населена.

Крот вытянул руку назад и нетерпеливо потряс ею.

Идущие за ним и сами всё поняли, выключили фонари и затаили дыхание.

Там, в гроте, свет слегка подрагивал, - очевидно, горела свеча. Послышался .приглушенный извилистым рельефом звон - словно бы стеклянный - и столь же приглушенный мужской голос.

- Эх, Марина Дмитриевна, Марина Дмитриевна...

- Тихо вы, Фадеев, - раздраженно ответил женский голос, и дальше громкость звучания резко понизилась.

В это время Крот очень осторожно шагнул вперед.

Свет пробивался из широкого лаза, к которому вела каменная осыпь, и в основном растекался по потолку штрека. Крот сделал еще один шаг и сделал его нарочно погромче. Немедленной реакцией последовало резкое уменьшение яркости, точно кто-то попытался задуть свечу, но ему не дали. Из грота послышалось шуршание, какая-то возня.

- А я говорю вам...

- Владик, мать твою...

Кривоносый профиль Крота отчетливо выделялся на слабоосвещенном фоне. Он что-то напряженно обдумывал, жуя клочковатую бородку. Потом его осенило. Он обернулся к ребятам и шепотом скомандовал:

- Включить фонари, и все за мной. А сам, стараясь погромче шевелить под собой камни, полез на свет с громким криком:

- Эй, в гроте! Не бойтесь, мы мирные туристы! Мирные туристы, - и вдруг фальшиво запел: - Я уехала в знойные степи, ты ушел на разведку в тайгу, надо мною лишь солнце палящее светит, над тобою лишь кедры в снегу...

Крот, а за ним и остальные шумно ввалились в довольно просторный грот, испугав его обитателей гораздо больше, чем были поначалу напуганы сами.

Перед единственной толстой свечой, прилепленной к относительно плоскому камню, сидели четыре немолодых оборванца. Один из них, маленький, почти совсем лысый, с седой шкиперской бородкой, резво вскочил и, подняв вверх сжатую в кулак правую руку, хрипло крикнул:

- Кзотова будь готов! Потом была долгая минута полной тишины. В этой странной фразе послышалась фамилия Кати Зотовой. Девушка вздрогнула и напряженно уставилась на лысого. Остальные ребята тоже вздрогнули, нервно переводя взгляд с Кати на лысого и обратно. Только Крот, казалось, никак не прореагировал на это приветствие ли, угрозу ли. Его выпуклые глаза быстро шевелились, зорко оглядывая грот и четверых его обитателей. Миша, чуть повернув голову, отлично видел это движение глаз и, наверное, единственный расслышал шепот из губ Крота:

- Да они же без оружия, бульники сраные... Минута тягучей нелепой тишины заканчивалась. Лысый человек недоумевающе, то расширяя глаза, то сощуривая, смотрел на вошедших. Сейчас стало заметно, что он немного пьян. Его сорaтники - худющий, костлявый, интеллигентного видa мужчина лет пятидесяти, с чеховской бородкой, в ватнике с лезущей со всех плеч и рукавов начинкой, другой помоложе, также бородатый, в круглых очках, и женщина средних лет в замусоленной шинели без знаков различия - продолжали молча сидеть кружком возле плоского камня со свечой. Помимо свечи на этом естественном столе имелись открытая консервная банка без этикетки, возле нее - какой-то длинный нож, а может, даже и штык. галеты, металлическая фляжка, две металлические кружки и один стеклянный граненый стакан. Под всей этой снедью была постелена газета. "Правда" - можно было в полумраке разглядеть ее название.

Лысый как-то враскоряку слегка присел, точно попытался сделать извинительный книксен, потом снова выпрямился, героическим латиноамериканским жестом сжал кулак и, тараща глаза на Крота, по слогам произнес:

- К борь-бе-за-де-ло-ве-ли-ко-го-Зо-то-ва-будь-го-тов.

Немного помолчал и добавил:

- Все-гда-го-тов.

- Перестаньте, Фадеев, не паясничайте. Мы пересекли границу, - тихо сказала ему женщина.

- Ты уверена, Марин? - невнятно, скороговоркой бросил ей чеховобородый.

- Господи, - вдруг шумно выдохнула Катя, - час от часу не легче. Я точно сойду с ума.

- И правильно сделаете, девушка, - улыбнулась ей та, которую назвали Марина, а еще раньше - Марина Дмитриевна.

- Здравствуйте! - преувеличенно шумно воскликнул Крот. - Извините, что напугали вас.

И он первым протянул руку лысому. Тот было Протянул свою навстречу, но остановился на полдороге.

- Так вы зотовцы?

- Какие зотовцы? - удивленно спросил Крот и подвинул свою руку чуть вперед, показывая невооруженную грязную ладонь.

- А вы... э-э... откуда?

- Из Москвы, - радушно щерясь, честно ответил Крот.

- В самом деле? - рука лысого дернулась немного вперед, словно обрадованный пес, сдерживаемый невидимой цепью.

- Ну, а как же! Мы к выходу идем.

- К какому, простите, выходу?

- Из пещеры.

- Э-э, из всей этой пещеры? - и рука лысого еще чуть-чуть подалась вперед.

- Из всей.

- Туда, где светит солнце?

-Ну.

Тут уже у лысого не осталось сил сдерживать руку, и она естественно впала в широкую Кротову лапу.

- Петя, - сказал Крот.

- Буреве... простите, Владилен.

Марина Дмитриевна приподнялась, отчего-то не сводя глаз с Кати, лицо которой, несмотря на уже не то третий, не то четвертый день блуждания по подземелью, сохраняло природную привлекательную свежесть юности, казалось даже умытым.

- Вы... вы... давно покинули Москву? - спросила Марина Дмитриевна.

- Дня четыре назад. Да, Саш? -сказала Катя.

- Да, - кивнул Саша.

- Господи! - Женщина, чуть не сметя снедь с камня, одним, кажется, прыжком преодолела разделявшее их расстояние и бросилась на шею оторопевшей Кате.

- Господи, господи, - разрыдалась эта Марина Дмитриевна в шинели, очень напоминая собой фронтовую медсестру из патриотического кинофильма. - Господи, четыре дня, четыре дня... А тут... тут... три... года!

- Вы что, три года отсюда выбраться не можете? - спросила ее Катя и похолодела, примерив на себя такой срок.

- Три года, три года, три года... - заладила Марина Дмитриевна. - Три года, три года, три года, три года...

Подошел чеховобородый и, обняв ее за плечи, увел на место, пробормотав Кате извинение.

- Туристы, настоящие туристы, - потер ладонями лысый Владилен. - Да вы присаживайтесь.

Когда странность наваливается на странность, нелепое приключение лезет на еще более нелепое, этот глицериновый туннель с электрическим светом, эти часы, произвольно показывающие время, то сознание легко отбрасывает весь сумасшедший антураж и вырабатывает гормоны радости для нуждающегося в них oрганизма. Ну до чего хорошо встретиться в безлюдном месте двум туристическим группам и обменяться новостями. И неважно, что над ними было уже, может быть, метров сто русской земной коры. И никто из новоприбывших сразу не понял - как и зачем эти четыре человека из поколения их родителей три года проторчали в пещере.

Владилен, попросивший называть себя просто

Владиком, засуетился в гостеприимстве.

- Размещайтесь, товарищи. Голодные, наверное? Вот у нас тушеночки немного, галеты... Выпить есть, Коньячок армянский. Знаете, какого года? Ого-го! Ой, извините, а вы алкоголь употребляете? Да?

- Спасибо, спасибо, - сказал Василий, снимая с плеч все еще туго набитый рюкзак. - У нас тоже есть кое-что. Можно и горяченького покушать. Мы давно горяченького не ели.

- Горяченького! - воскликнул чеховобородый, представившийся, как Константин Владимирович. - Ой, весьма недурственно.

- У нас примус есть, - сказал Василий, - вот только водички маловато, а то супцу бы побольше забухали.

- Да тут рядом Лета, - сказал Константин Владимирович.

-Чего?

- Лета, река подземная. Вода в ней, правда, не ахти, но ежели прокипятить... Шурик, - обратился он к самому молодому из своей компании, принеси воды... А или действительно сходи с товарищем.

Равиль взял канистру и отправился вслед за Шуриком, поведшим его довольно уверенно. Шурик уважительно покачал головой, глядя на модную красную каску Равиля с мощным шахтерским фонарем, Равиль тоже сделал уважительный жест плечами, увидев в руках у Шурика плоский фонарик допотопного образца.

Пока в котелке грелась вода, Катя вытащила из рюкзака два французских пакетика с суповым концентратом вызвавших удивленное "О!" пещерных старожилов.

- Откуда ж такие кеды красивые? - указал Владик на Катины кроссовки.

- С Тушинского рынка.

- Неужели американские?

- Да нет, Тайвань.

- Ну-у!

- Какой у вас рюкзак отменный! - был сражен Константин Владимирович рюкзаком Рябченко.

Но прежде, чем удивление приняло трагические масштабы, было найдено спасительное сознательное решение выпить. Во фляжке, стоявшей на камне, .коньяку оказалось совсем немного. Поэтому Владик Фадеев полез в свой вещмешок, страшно похожий на вещмешок, который тащил за спиной призрак в освещенном туннеле, и достал оттуда, погремев чем-то металлическим, другую флягу, побольше.

- Здесь, товарищи, особенное.

Константин Владимирович улыбнулся чему-то в чеховские усы.

Только Крот, верный своим привычкам, отказался от армянского особенного коньяка, которым угощали люди, три года не вылезавшие из-под земли, но видимо наткнувшиеся на коньячный источник. Когда Фадеев попытался настаивать на своем предложении, Крот его не очень вежливо оборвал. Никто, однако, не заметил этой резкости. Все молодые люди попробовали этого особенного. Люди в летах допивали из первой фляги.

Едва разлили и выпили, как суетливый, до того еще крепко поддавший Владик Фадеев принялся нетерпеливо удовлетворять свое любопытство.

- Ну как там наверху?

-- Да так, все нормально, - ответил Равиль.

-- Целых три года не были...

- А что вы тут три года... - попытался проявить встречное любопытство Саша, но пьяный Владик его не слышал.

- Целых три года... Сколько там всего изменилось, наверное... А как на Кубе?

- На Кубе? - об этом острове ребята задумывались меньше всего.

- А, на Кубе, - вспомнил Шмидт. - Бегут.

- Кто... бегут? - удивился Владик.

- Кубинцы бегут.

- Почему?

- А что им еще остается делать?

- А, э-э... как там в Алжире? Война еще идет?

-Нет.

- А во Вьетнаме?

- Нет. Да что вас все это далекое волнует? Тут поближе война идет, сообщил Миша.

- Где это?

- В Чечне.

- В смысле... не понял. В Чечено-Ингушской автономной советской социалистической республике? Новоприбывшие понимающе переглянулись.

- Ага, в ней, - подтвердил Шмидт.

- А еще ближе не идет?

- Вроде нет.

Теперь пещерные долгожители понимающе переглянулись.

- А вы, э-э, не сыграете что-нибудь? - не унимался Владик, обратившись на этот раз к Саше, который вошел в грот с гитарой.

Гитара от долгого неиспользования, от сырого воздуха, может, от давления, совсем расстроилась, и настроить ее Саше долго не удавалось. Тем временем продолжалась странная болтовня.

- А как там Никита Сергеевич? Кукурузу еще внедряет?

- Какой Никита Сергеевич?

- Да Хрущев, какой.

- Помер Хрущев давно.

- Да-а? А кто сейчас у руля?

- Ельцин.

- Ельцин? Хм, никогда не слышал. А что же Шелепин? Бездействует?

- О ком это вы?

- Ну, Шелепин Александр Николаевич.

- Понятия не имею, кто это такой.

- А Брежнева неужели не знаете?

- Брежнева знаю. Помер ваш Брежнев.

- Ух ты! И Брежнев тоже. А Подгорный?

- И Подгорный помер.

- Кто же в лавке остался?

- Послушайте, а вы точно три года на поверхности не были?

- Ну что же мы вам врать будем, молодые люди? Три года.

- Не тридцать?

- Да бог с вами, товарищи.

- Специально для старшего поколения, - объявил Саша Савельев и, ударив по струнам недонастроенной гитары, запел:

Протопи ты мне баньку по-белому,

Я от белого света отвык.

Угорю я, и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык...

Когда он закончил, Константин Владимирович сказал:

- М-да, хорошая песня. Смелая. Это вы сами, Саша, сочинили?

- Да что вы! Это же Высоцкий.

- Какой Высоцкий?

- Владимир.

- Тоже помер? - поинтересовался Владик Фадеев.

- Тоже.

- Ага.

Всех ребят дружно клонило в сон.

Пока Саша играл на гитаре, Катя, которой особый коньяк всего с двух глотков заметно ударил в голову, положила эту голову на плечо сидевшему рядом с ней Мише, закрыла глаза и невнятно пробормотала:

- Ну, мамочка... чего ты меня будишь? Мне же сегодня к трем...

Василий, страшно зевая, первым раскатал свой пенопластовый матрасик, разложил спальник. Усталость и сонливость после всего перенесенного за эти неопределенной продолжительности сутки казались такими естественными. Приятное послевкусие терпкого крепкого напитка, приятная легкая отрыжка. Даже суп из концентратов показался каким-то замечательно сытным и вкусным. Расслабляющая натруженные мышцы, убаюкивающая сознание истома волнами растекалась из желудка, и царствующая в пещерах тишина подминала человека под себя. Суетливый и шумный человек тишину не устраивал. Устраивал мертвый, ну разве что еще спящий.

Музыкант со своими незнакомыми старичкам песнями быстро утомился, стал сбиваться с ритма и отложил гитару в сторону. Катя ему и себе уже расстелила.

Да и старички вскоре угомонились. Их спальными принадлежностями являлись те же убогие концлагерные ватнички и шинели. Ребята на это не обратили особенного внимания.

Любопытство, которое должно было бы просто выплескиваться наружу при столь неожиданной встрече на глубине, словно кто-то нарочно сдерживал. Ни молодые, ни пожилые не горели желанием расспрашивать друг друга, а быстро напившись армянского особенного, тлели только желанием спать.

Один молчаливый Крот долго пялился в темноту своими выпуклыми глазами и думал о чем-то. Но потом улегся в сторонке и он.

Вечная подземная ночь крутила и давила время, как ей, безумной, заблагорассудится. То скатает, держась бесшумными мягкими рукавицами, в пухлый сверток и усядется на него тяжелой задницей. То раскатает и пройдется колесом по дорожке.

Прошло, может быть, несколько часов, в которых ничего не случилось. Потом Михаил перевернулся на спину, не чувствуя закатившегося под лопатку камешка, и начался кошмар. Не представившись даже, не объявляя о предстоящем нападении, темнота придавила бедного Шмидта к земле и стала душить. Глаза ее не сверкали яростным огнем, потому что не было у нее глаз, из ощеренного рта не капала хищная слюна, потому что не было рта. Только чугунные необоримые руки сжимали горло, да чугунная литая коленка вдавливалась в грудь. Он беззвучно закричал и проснулся.

А может, и не проснулся, только почудилось, как чудилось все в этом странном чреве земли. Может, он просто переходил из сна в сон, и на переходе через закрытые веки промелькнул слабый свет. Рядом послышался чей-то тяжелый болезненный храп. А может, и натужный хрип, и переступ ног в тяжелых ботинках по грязным камням? Миша перевернулся на бок и опять провалился в небытие.

- Ё-мое... ды, черт! - раздался тотчас же над головой голос Василия.

Миша открыл глаза. Рядом стоял уже совсем одетый и обутый Вася Рябченко и растерянно вертел во все стороны головой со светящейся шапкой.

- вставайте, жопы, нас обокрали, - буднично возвестил он.

Миша приподнялся на локте и первое, что почуввовал - тупую, но не очень сильную головную боль. вытащил из спальника фонарь и посветил на часы.

Они показывали "10:52 am". Насчет числа часы явно врали. Или издевались. Поскольку на 32 или 33 октября их глупый электронный аппарат не был запрограммирован, то табло все еще высвечивало 31 октября.

- Что такое, Вась? - послышался голос Равиля.

- Обокрали, обчистили, как лохов, пенсы проклятые. Думаю, больше некому. Ой, блин. Мой запасной фонарь. Ну всё. Примус унесли. Покушали горяченького.

Растерянные и помятые ребята выбирались из теплых гнезд. Картина разорения была очевидна даже при слабом освещении. Доверились, называется, турист у туриста не крадет, подумали.

- Ох идиоты мы, идиоты, - сокрушался Василий.

- Нас охмурили просто, как цыганки глупых девушек, - высказалась Катя.

- Каких-то гномов подземных встретили, оборванцев сумасшедших... Высоцкого не знают... Крот! Их можно еще догнать?

На ночь примус и канистру с бензином - их сердце и желудок, источники горячей пищи, передвижной удобный очаг они не убрали, и вот теперь этого передвижного очага не было. Все рюкзаки были раскрыты, и выяснилось, что недоставало многого - каких-то консервов, концентратов, печенья, запасных фонарей, свечек. Только гитару не взяли.

- Крот! Их можно еще догнать? - погромче повторил свой вопрос Василий.

Крот не отвечал. Он расстелил свой спальник несколько в сторонке, и голову его скрывал большой камень. Василий и Равиль подошли поближе и осветили его лицо фонарями. Глаза Крота были раскрыты необыкновенно широко и глупо поблескивали. Лицо растянулось в совсем глупой гримасе. Крот дразнился и показывал большой черный язык. Шею его кокетливо украшал не первой свежести красный шерстяной шарф, которого прежде у этого человека не замечалось. Подобный шарф вчера был замечен на человеке, назвавшемся Константином Владимировичем. Кроту, видимо, не понравился чужой шарф, и его правая рука тянулась его снять, да так и не дотянулась и остыла, скрючив пальцы в холодную птичью лапу.

Подошли остальные трое. Василий упал на колени и приложил ухо к груди Крота.

- А-а-а-а! - страшно закричала Екатерина. Когда первые минуты шока прошли и рыдания девушки на груди у Саши стали поглуше, то Равиль взял на себя смелость задать вопрос. Кто-то должен был его задать.

- Ну, что делать будем?

Можно было просто перегрызть в истерике друг другу глотки. Эта интересная мысль коснулась сознания всех.

- Идти вперед, - пожал плечами Василий.

- Куда? - воскликнул Саша, и Катя даже отпрянула от него и вмиг успокоилась. - Куда идти? Связался, черт. Лучше бы в армию. Хоть куда убежать, хоть в горы, хоть... - дальше Савельев бормотал что-то бессвязное.

- Назад чего идти? Там пробка, - сказал Равиль. - Пошли туда, - он ткнул пальцем в неопределенном направлении. - Крот же сказал, что дальше есть выход.

- А вдруг нет? - засомневался Миша. - И вообще, Крот был какой-то подозрительной личностью. Почему его эти ханурики задушили? Именно его, а не кого-нибудь из нас? Может, это он сюда завел их и бросил... тридцать лет назад?

Катя испуганно посмотрела на него, зашевелила Обами, пока у нее не родился звук:

- Тогда, значит... значит, примерно пятилетний Крот завел сюда примерно десятилетних, может, пятнадцатилетних ребят и бросил. Так, что ли? Нет, Мишка, тут что-то другое.

- Ладно, - Василий решительно встал. - Обсудим это попозже. Надо идти, пока и нас кто-нибудь не задушил.

- А что делать с Кротом? - спросил Миша. Все оглянулись на страшное мертвое тело. Остекленевшие выпуклые глаза, язык навыкате. Василий протянул руку и попытался сдвинуть его веки. Они не поддавались - плоть уже закоченела. Пальцы живого брезгливо отдернулись.

- Надо бы его как-то похоронить. А то не по-человечески получается, предложил Равиль.

- Ну, а может, выберемся, сообщим кому-нибудь там, родственникам, друзьям. Тогда надо за телом возвращаться. А похороним - не найдем. Нельзя тут в пещере проклятой оставлять. Это Витю Саратова откопать не смогли, а Петя ведь, Крот-то, вот он, - вдруг выпалил на одном дыхании Вася.

- Ах, Вася, Вася, - вздохнул Михаил. - Выберемся, выберемся...

- Давайте хоть камнями его заложим, - предложил Равиль.

- Давайте. И пошли.

Когда они закончили это скорбное занятие, перекусили, запив водичкой из реки, точнее из какой-то лужи, но с проточной водой, путь к которой показал вчера Равилю молчаливый грабитель, и уныло собрались в путь, Катя последняя оглянулась на вытянутый курганчик из камней.

- А вдруг он еще оживет, а?

- Ты что, Кать? - сказал Миша. - Давай-ка без мистики. Тут и без того что-то всё очень странно.

Вещи из Кротова рюкзака, которые могли пригодиться живым, они взяли с собой. Вещей оказалось до странности немного: толстая свечка, складной ножик, банка килек в томате, мыло, зубная паста. Сам рюкзак грязные носки и грязное полотенце - оставили. Было очевидно, что в вещах Крота старички-разбойнички тоже пошарили. Но самая странная для туриста вещь была не похищена и обнаружилась в боковом кармане рюкзака покойного.

- Что это? - спросила Катя.

- Это? - Василий отобрал продолговатое металлическое изделие у девушки и сунул себе в карман. - Обойма. Запасная обойма от пистолета.

- Ох и не нравится мне тут! - сказал Миша, а Саша мрачно кивнул.

- А вы знаете, что я заметил? - сказал востроглазый Равиль, когда они уже внедрились в пустынный штрек, из которого свернули в злополучный грот. Что у Крота на левой ладони был сильный ожог. Но правильной формы.

- Какой?

- Формы кротовой жопы.

- Странно.

Пещера стала меняться. В ней по-прежнему царствовали тишина и темнота. Штреки то повыше, то пониже по-прежнему петляли в бесконечном лабиринте, и ребята, идя наобум, на развилках выбирали тот, что пошире, на всякий случай оставляя перед проходом, которым решили не пользоваться, пирамидку из-камней или начертив на стене используемого прохода свою стрелочку. Но в пещере, после стольких километров полного безлюдья, стали попадаться следы человеческого пребывания, причем, по всей вероятности, не очень старые. Пустая консервная банка с надписью Прямо на металле "AUSTRALIAN BEEF IN JUICE", обломанная деревянная ручка, должно быть, от молотка, кепка.

Каждый был внутренне готов к новой встрече с человеком, и каждый очень ее боялся. Система Ада делала их мизантропами.

Они достигли очередной развилки. От небольшого пятачка вело три хода. Четыре горе-богатыря и одна девица постояли, подумали. Большинством голосов был выбран, как это принято у всех богатырей, - центральный. У левого и правого прохода выложили пирамидки. Для верности Рябченко острым краем камешка выцарапал на стене жирную стрелку, трижды перечеркнутую у основания.

Через полчаса, не встретив других ответвлений, они вышли на то же место. Жирная стрелка с укором смотрела им в лицо. Тогда выбрали левый проход. Пирамидку передвинули в центральный. В левом начер- -тили две стрелки. На этот раз развилки встречались, но хорошо утоптанный главный штрек привлекательно приглашал не сворачивать. Через час лабиринт вывел их на знакомый пятачок.

- Твою мать! - Василий даже топнул в сердцах по заколдованному месту.

- О господи, как я устала, - Катя уселась на рюкзак. - Дайте закурить, черт возьми.

- Сигареты будем экономить, - не очень уверенно заявил Саша, но протянул ей пачку.

Василий тем временем стал перекладывать пирамидку из правого прохода в левый.

- Ну пошли, что ли? - сказал он.

- Еще один кружок, чтобы сюда вернуться? - Савельев сплюнул.

- Ладно, отдыхайте,- махнул рукой Рябченко. - Рав, давай сгоняем без рюкзаков, этот штрек проверим.

- Давай.

- До первой развилки или до второй. Двое налегке отправились в темный штрек, примечательный только тем, что раньше они там не были. Прошло десять минут, двадцать, тридцать, час..

Василия и Равиля не было. Трое уставших людей сидели возле похудевших рюкзаков и ждали. Они молчали старательно прислушиваясь к тишине - вот-вот послышатся шаги, мелькнет отблеск фонарей. Но тщетно. Заколдованное место.

- Куда они провалились? - проворчал Саша. - Вот заразы. Еще потеряться не хватало. Они прождали в молчании еще часа два.

- Сбегаю без рюкзака, может? Посмотрю, что там случилось. Вдруг обвал?

Миша поднялся. Ожидание всем действовало на нервы.

- Нет, Миша, - решительно заявила Катя. - Вместе пойдем. Все.

- А с рюкзаками что делать?

В этом мире, состоящем из одних проходов, ситуация только ухудшалась. Обилие ходов как раз и делало ситуацию безысходной.

Решено было свои рюкзаки не бросать. Миша свечной копотью написал на стене: "В. и Р., мы пошли туда" и сделал фирменную стрелку.

Они шли медленно, невольно стараясь оттянуть момент встречи с чем-то страшным. Что там могло случиться с Васей и Равилем? Вдруг и правда обвал? Вдруг их убили? Вдруг, вдруг... Или заблудились навеки.

Первая развилка встретилась нескоро. Они осмотрели и обнюхали это место очень тщательно - ни пирамидок, ни стрелок. Пошли в правый коридор. Метров через сорок разветвлялся и он.

На месте развилки, на стенке, выступавшей утюгом, была начерчена вертикальная линия. Вася и Равиль ее начертить никак не могли. Она была сделана краской - белой и черной. Ни дать ни взять рисунок граничного столба.

-- Это что еще за херня? - задал риторический вопрос Саша.

Они выложили у левого прохода пирамидку и отправились направо.

Вдруг впереди послышался тихий, неизвестно чей и, конечно же, пугающий шорох. Миша, шедший первым, остановился. Катя и Саша тоже.

В ушах только гулко стучало сердце, просившее продлить его существование.

- Стой! Кто идет? - раздался впереди звонкий мальчишеский голос.

В проходе возникла тщедушная фигурка. Сначала "им даже показалось, что это девушка. Но нет, это был юноша, почти мальчишка. В куцей шинели, шапке-ушанке с белым кругом на лбу. В левой руке он держал слабосильный фонарик. А правою прижимал к боку - и это было уже серьезнее некуда - висевший на ремне через плечо автомат. Допотопный такой автомат с дулом в крупную дырочку, с круглым магазином. С таким автоматом советские солдаты дошли до Берлина, и Миша даже знал огнестрельно-холодное название этого оружия "пистолет-пулемет Шпагина".

Три фонаря заблудших были сильнее слабенького источника света аборигена, и он, слегка ослепленный, принял их явно не за тех, кем они являлись. Опустив оружие и подняв правую руку со сжатым кулаком вверх, он, как давеча ворюга Владилен, воскликнул громким шепотом:

- Кзотова будь готов!

Ребята стояли в оцепенении. Мысль о том, что они забрели в какой-то невероятный, особенный и пугающий мир, именно мир, существующий под миром обычным, иной мир, до которого можно просто дойти пешком, становилась все очевидней.

- Кзотова будь готов! - повторил вооруженный человечек с ноткой неуверенности в голосе.

- Да, я Зотова, - ответила Катя. - Но, простите, не поняла - к чему мне быть готовой?

Вооруженный молчал. И, придя к какому-то решению, подал новую странную команду:

- Погасить луч света в темном царстве!

- Чего? - спросил Шмидт.

Но тут абориген чем-то убедительно клацнул на своем автомате, и смысл известной статьи Добролюбова дошел до людей, этой статьи не читавших. Они выключили фонари.

- Стой! Кто идет? Стой! Стрелять буду! Руки вверх, изменники повсеместного роста национально-освободительного движения!

Все слова этой тирады были вроде бы понятны, но измученным путешественникам показалось, что этот представитель загадочного племени говорит на иностранном, непонятном языке. Катя посмотрела на Мишу, отчего-то решив, что этот язык ему знаком.

- По уставу предупредительный выстрел. Одиночными - огонь! - сообщил вооруженный и выстрелил.

Они не слышали громких звуков уже которые сутки. Что-то жутко чиркнуло по потолку, сшибая каменное крошево. Их колени невольно подогнулись, они присели, стараясь казаться меньше, словно грохоту было не все равно - кого и какой величины ему сминать.

Паренек откашлялся и подал новую команду:

- Обагренные кровью лучших сынов и дочерей отчизны, руки вверх!

Катя, Саша и Миша подняли руки с зажатыми в них выключенными фонарями.

- Господи, когда же кончится этот кошмарный сон? - тихонько простонала Катя. - Сашка, Мишка, это какой-то бред.

- Пора прекратить преступную говорильню, господа социал-предатели, иностранная речь становилась все понятнее. - Генеральной линией... идите туда, -- паренек махнул стволом автомата и отошел к стене, освобождая дорогу. Поступью созидателей, социал-предатели, изменники родины, шагом марш!

"Слава богу, что хоть не велит идти в ногу", - подумал Михаил. Он шел первым. Слабенький луч солдатского фонарика из-за спины едва позволял различать дорогу.

- Левый уклон... правый уклон, - время от времени раздавалась команда, и Михаил с остальными пленниками послушно поворачивал в левый или правый штрек.

И вдруг все преобразилось. Преображение заключалось в том, что на стене появилась надпись. Закралась шальная мысль, что если здесь встречаются люди, если подземная дикость, мертвая порода кончилась, то близко какой-нибудь выход.

Но надпись была достаточно бессмысленной, чтобы слишком радоваться. "В БОРЬБЕ ЗА ДЕЛО ЗОТОВА БУДЬ ГОТОВ К ПОЗОРНОМУ СТОЛБУ!" - прочли они на стене корявые буквы, нарисованные белой краской. Ниже было нацарапано менее заметно, менее капитально - "СВОЛОЧИ".

Штрек плавно расширялся до размера довольно Просторного грота, и то, что он был освещен и населен, уже не очень пугало. Хватило и стреляющего придурка, говорящего языком тоталитарных газетных передовиц. Можно, в конце концов, понять американских девушек, играющих в опасные игры с Фредди Крюгером на пустых металлургических заводах. После какого-то предела организм перестает бояться.

Штрек был освещен шахтерским фонарем на каске и населен человеком, носившим эту каску.

- Вася! - воскликнул Михаил, но тут-же осекся. Просто фонарь похож.

Не обратив особенного внимания на "Васю", человек, довольно молодой, но постарше арестовавшего их мальчишки, хмуро посмотрел на арестованных, на конвоира и вдруг согнулся пополам в яростном приступе кашля. При этом винтовка у него за спиной на ремне дрыгалась из стороны в сторону. Парень дергал от напряжения ногой и пытался постучать себя в грудь кулаком.

- Стоять неподвижно! - раздалась перекрывающая кашель команда конвоира.

Все ждали. Воспользовавшись тем, что яркий налобный светильник часового болезненно и судорожно метал луч по полу, Катя опустила руки и, тяжело вздохнув, прижалась к Сашиному плечу. Миша и Саша тоже опустили руки.

- У меня есть леденцы "Холле", - жалостливо произнесла девушка. Попробуйте. Хорошо помогает от кашля.

- Прекратить оголтелую пропаганду! - заорал до-лдон-конвоир. - Свои ушаты лжи оставьте при себе.

Наконец парень откашлялся, смачно отхаркнул и вытер слезы, сопли и слюни грязным кулаком.

- Ну что стоишь, Мотя? - прохрипел он. - Веди шпионов, задрыга.

Пленные оглянулись на своего пленителя. Тот переминался с ноги на ногу, точно желающий по большой нужде, но стесняющийся.

- Хм, впередсмотрящий Макаров... Товарищ впередсмотрящий! На тридцать пятом участке особой территории, при попытке незаконного пересечения нерушимых рубежей...

- Да веди ты их, сука...

Дальше часовой разразился новым гавкающим кашлем, отцензурившим дальнейшую нецензурщину. Слушать это показалось неразумным даже Моте, и он молча ткнул автоматным дулом в рюкзак Савельеву. Шпионы пошли вперед и через десяток метров увидели в углублении грота между двумя монолитными колоннами от выбранной породы настоящую деревянную дверь.

- Стоять на месте по стойке "смирно", предатели! - приказал пленитель Мотя и, не сводя с них угрожающий тщедушный лучик фонарика, подошел к двери.

По пещере гулко разносился суровый военный кашель Макарова. Мотя осторожно постучался в дверь, причем секретным, условным стуком. Наверху этот ритм был известен миллионам: "Спар-так"-чем-пи-он, наш-мос-ков-ский-"Спар-так". Изнутри ответил противный простуженный голос:

- Разрешаю войти. Мотя пропустил их вперед, зловеще шепнув:

- Руки, обагренные кровью борцов, вверх! В небольшом, освещенном керосиновой лампой гроте за столом, точнее, обшарпанной столешницей, прилаженной на два больших камня, сидел офицер в фуражке с синим чекистским околышем. Эмблема на фуражке отсутствовала - ее заменял белый кружочек, такой же, как на ушанке Моти. Кажется, он был намалеван краской. Китель на офицере был вполне советский, но какой-то устаревший, застегивающийся под горло. Жесткие надкрылья погон были украшены капитанскими звездочками. На свободно болтающейся кительной груди имели место настоящие по виду награды: Звезда Героя Советского Союза, орден Красного Знамени, медаль "За взятие Варшавы", значок "Мастер спорта СССР", комсомольский значок и Георгиевский крест II степени. Внутри этой униформы легко умещался хорек с пронзительными глазками и жидкими усиками. Из-под стола торчали его ноги в сапогах, а дальше что-то невнятно светлело.

Пещерный кабинет - а чем-либо иным назвать это помещение было трудно оказался обставлен настоящей мебелью. В одном углу - фанерный буфет, видимо, собранный здесь же. Размером он намного превышал дверное отверстие. В другом углу на каменном возвышении - небольшой несгораемый шкаф. В кабинете также имелось несколько разномастных стульев.

Но больше всего внимания к себе привлекали два предмета. Любимые народом фильмы, регулярно повторяющиеся по телевидению, не позволяли Мише, Саше и Кате забыть недавнее прошлое, которого они почти не знали, и поэтому они его помнили. Знамя и' портрет вождя - алтарный крест и "Пантократор".

Знамя было, как ему и полагается, на флагштоке с медным резным наконечником, с гвардейской бахромой и развернуто во всю красу. Только было оно, насколько позволяло видеть керосиновое освещение, грязно-белого цвета с чуть более ярким белым контурным кругом посредине. Впечатление создавалось такое, будто солнышко японского национального флага затмилось каким-то бельмом. Портрет, впрочем, был обыкновенным - хромолитография в рамочке, повешенная на здоровенный крюк: "Ленин чего-то пишет".

На столе перед синеокольгшным в живописном порядке имелись: керосиновая лампа, полевой телефон с крутящейся ручкой, раскрытый иллюстрированный журнал с нецветными фотографиями, бутылка водки со старинной наклейкой с остатком жидкости на донышке, стакан и банка консервов австралийской тушенки - такую они уже здесь видели.

Экспозиция со взаимным разглядыванием длилась довольно долго. Капитан-хорек был пьян.

Наконец Мотя выключил и убрал фонарь в карман, выглянул из-за рюкзака Михаила и, показав кулак, выкрикнул:

-- Кзотова будь готов!

Катя привычно вздрогнула. Капитан склонил туловище вправо, разглядывая своего солдата, показал ответно слабый кулачок, набрал воздуха для приветствия и икнул.

Потом он, видимо, почувствовал, что даже социал-предателям или кому там с поднятыми руками над головой и одновременно с рюкзаками за спиной стоять тяжело. Он милостиво махнул ладошкой.

- Эти... обагренные... опустить. И снимите... эти свои... контл... контв... релюционные мешки.

Ребята облегченно сняли рюкзаки, а Катя сразу же села на свой.

Глаза хорька возмущенно округлились:

- Встать, дудковское отродье!

Мотя сзади щелкнул оружием, и Катя испуганно вскочила. Мини-инцидент закончился, и доклад потек мутным потоком.

Солдат изогнулся из-за спины Шмидта, офицер тоже изогнулся соответственно. Шмидт стоял прямо и им не помогал.

- Товарищ рулевой особого отдела! - Мотя говорил без запиночки. Сегодня мною, юным впередсмотрящим часовым Мотовиловым, на тридцать пятом участке особой территории задержаны трое матерых шпионов оголтелого дудковского империализма, с циничной наглостью вторгшихся за надежно охраняемые нерушимые рубежи нашей необъятной родины, чтобы нарушить мирный труд зотовских тружеников во время горячей поры социалистического соревнования...

Катя осторожно нашла Сашину руку и уцепилась за нее. Она ничего не понимала, и ей становилось все страшнее.

- ...наглое вторжение не останется безнаказанным. Ведомые светочем великого вождя и руководителя товарища Зотова, мы грудью встанем...

Товарищ рулевой особого отдела хлопал ресницами и время от времени тихо икал, вздрагивая погонами. При упоминании о товарище Зотове, местном авторитете, о чем нетрудно было догадаться, он оглянулся на портрет Ленина и снова икнул, на этот раз прикрыв рот ладонью.

- Неугомонный враг вновь и вновь засылает к нам своих матерых выкормышей дудковских спецслужб. Но наш народ единым фронтом...

Мише очень хотелось обернуться и стукнуть впередсмотрящего часового Мотовилова по верхней плате, чтобы переключить его на другую программу. Может, там музыку передают. Видимо, тоже уставший рулевой особого отдела, не меняя позы и не переставая икать, нащупал бутылку, вылил остатки в стакан и отклонил корпус так, чтобы солдат из-за Шмидта его не видел.

- ...наглые провокаторы при задержании оказали яростное сопротивление, - Мотовилов, потеряв из виду начальника, отклонился в ту же сторону, - и отступили, понеся тяжелые потери в живой силе и технике...

Начальник с прилепленным к губе стаканом мгновенно отклонился обратно. Мотовилов повторил движение. Так они сделали несколько раз, пока чекист, давясь и морщась, все-таки не влил в себя необходимую жидкость.

- В то время, как мирные...

Неожиданно рот Михаила открылся, и от его истошного вопля последний глоток пошел начальнику не в то горло.

- Заткнись!!!

Начальник поперхнулся, а Мотя и в самом деле заткнулся, забыв про свой автомат.,

В тишине некоторое время раздавалась только Одержанная икота. Потом капитан по-крокодильи Расставил передние лапы, уперся, чтобы встать, раздумaл, посмотрел в пустую тушеночную банку, понюхал.

Далее на глаза капитану или рулевому особого отдела попался телефон. Создавалось впечатление, что этот человек живет условными рефлексами: видишь стакан - пей из него, видишь телефон - звони. Он подвинул аппарат к себе поближе, покрутил ручки и снял трубку. Сосредоточенно сдвинул бровки, еще покрутил, поморщился, еще покрутил. Связи не было. Мертвый связист на линии должно быть зажевал оборванный кабель.

Рулевой полез в карман кителя, вытащил папиросу, прикурил над керосиновой лампой. К сложным запахам грота-кабинета прибавился запах отвратительного табака.

- Ты это... как тебя... впередсмотрящий...

- Впередсмотрящий Мотовилов! - радостно выкрикнул Мотя из-за плеча Шмидта.

- Вот именно... Давай в штаб семимильными шагами трудовой поступью, как эта... как завещал великий Зотов, как учит... великий Зотов.

- А коварные происки?

- Ты давай, давай... Там должен быть... нести боевую вахту рулевой Чуканов, и пусть конвой... к адмиралу особого отдела Кукареке, то есть... А я тут, невзирая... В общем... Ты понял?

- Дело Зотова живет и побеждает!

Мотя исчез за дверью. Капитан-рулевой встал, открыл сейф с торчащими в замке ключами, положил внутрь журнал, должно быть, страшно давний "Огонек" с фотографией фигуристки в полете на обложке, когда-то, наверное, страшно эротичной. Зачем-то убрал туда же пустую бутылку и пустую консервную банку. Достал из сейфа лист бумаги, огрызок карандаша и огромный революционный "маузер".

-Ну!

Худосочный маленький рулевой встал из-за стола и грозно потряс настоящим оружием. При этом выяснилось, что кроме кителя, фуражки и сапог на военнослужащем имеются только синие сатиновые семейные трусы до колен. Ребята перед лицом такой забавной смерти не могли не усмехнуться.

- Ну! - повторил рулевой. - Будем сдергивать маску империалистической усмешки или признаваться в содеянном?

- Простите, мы... - призналась Катя.

- Молчать! Заткнуть свою лживую пропага... - далее звук сильной икоты ... иду.

Рулевой пошатнулся от крика и алкоголя, ухватился за край столешницы.

Другого такого шанса не будет... Двое молодых сильных парней, насмотревшихся, начитавшихся, даже на компьютере наигравшихся в молодых сильных парней, против пьяного тщедушного подземного капитанишки.

Миша делает ложный бросок влево. Капитанишка невольно, но запоздало поворачивается к нему со своим стволом, который, возможно, и не заряжен. Саша прыгает, ногой резко бьет капитанишку снизу по руке, вышибая оружие, другой ногой на следующем шаге наносит удар в пятак. Миша подхватывает "маузер", лупит рукояткой со всей мочи капитанишку по голове, хотя тому хватило и удара в пятак. Пока там чокнутый Мотя со своей политграмотой за конвоем ходит, ребята отпирают сейф, хватают патроны для пистолета, карту пещеры. Выбегают со своими рюкзаками так тихо, что простуженный часовой снаружи их и не замечает. За первым же поворотом штрека по карте быстро определяют, где они находятся и где выход. Быстро идут, преодолевая сопротивление подземных дохляков, света божьего не видящих, двумя-тремя выстрелами из мощного оружия...

Стоп! Какие сюжетные, на хрен, ходы? Кто бы °едным городским, когда-то чистым детям объяснил - а почему эти подземные дохляки сами, тыча в карту немытыми пальцами сломя голову не бегут к выходу? Кто они такие и что здесь делают? Откуда и зачем все это?!

Наверное, оттуда и затем,- что это была Система Ада, плавно перешедшая в Ад. А из него выходили только древние герои с недостоверной биографией.

Увы, никакие такие мысли не пришли в голову ни Мише, ни Саше. И даже группы мышц сработали только те, что меняют опорную ногу в нудном стоянии под дулом пьяного капитанишки.

- Ну, дудковские выкормыши, долго будем испытывать народное... ик!.. терпение?

- Простите, мы... - продолжила Катя. Рулевой набрал было спертого воздуха, чтобы крикнуть: "Молчать!", но тут до него дошло, что тогда повторение ходов приведет к ничьей.

- Простите, а что такое "дудковские выкормыши" и почему здесь на каждом шагу поминают мою фамилию "Зотова, будь готов", "Зотова, будь готов"?

Рулевой снял "маузер" с предохранителя. Надо было, просто необходимо было этих дудковских выкормышей, матерых агентов и предателей расстрелять, набить им рожу и затравить бешеными летучими мышами. Не знают, кто такие они сами? Не знают Зотова? И при чем тут "мою фамилию"? Сумасшедшие?

Наглецы? Но какие матерые!

Не выпуская из правой руки оружия, рулевой левой подкрутил керосиновую лампу поярче.

- А ну-ка покажите обагренные ладони. Два парня и девушка послушно показали. Ладони как ладони. Там только написано, кому сколько жить. -Начальник растерянно улыбнулся, поглядел им за спины на дверь. Потом растерянность сменилась неотразимой иронией контрразведчика.

Может, вы, хм, скажете, что из космического пространства свалились, а?

- Блин, да из какого космического? - подал голос Саша Савельев. - Из Москвы мы!

- Ах, из Москвы-ы-ы. Ну-ну.

- Из Москвы, - подтвердила Катя.

- Столицы первого в мире социалистического государства?

- Хана вашему первому в мире, - осклабился Михаил, но подземный житель пропустил эти слова мимо ушей.

Он вдруг как-то еще сильнее опьянел, глаза его подернулись болотной поволокой. Человек в фуражке с . синим околышем вздохнул, почесал себе через трусы в причинном месте дулом "маузера".

- Сидишь тут, язви ее, на переднем крае обороны, как гусь, а всякие Москву видят... Как там она, Москва?

- Ничего, - вполне естественно пожал плечами Шмидт.

- На лестнице-чудеснице катались? На ВДНХ были?.. В Третьяковской галерее?.. В Мавзолее Зотова?..

Ребята на каждый вопрос кивали, как китайские болванчики. За дверью в отдалении послышался взрыв кашля и одновременно чьи-то голоса. Рулевой мигом встрепенулся, сбрасывая наваждение. Выставив вперед оружие, он заорал нарочито громко:

- Попались, господа матерые! Попались на неприкрытой лжи! Из Москвы они... испепеленной огнями атомного ревизиционизма, тьфу, соглашательства...

Дверь отворилась без стука, и маленькое помещение наполнилось людьми так, что арестованным приЩлось потесниться, забиться в уголок, чтобы сохранить хоть небольшое расстояние между своим бесправием и местным безумием.

Вошли человек десять во главе с двумя офицерами-орденоносцами. Запах перегара резко усилился.

- Товарищ адмирал особого отдела! - послышался из-за спин голос товарища рулевого. Мордастый дважды Герой на секунду обернулся и продолжил разглядывать пленных. - Мною, рулевым особого отдела Семочкиным, произведен арест и обыск матерых шпионов дудковской разведки, нагло пробравшихся, чтобы помешать мирному социалистическому строительству. Недобитки были полностью изобличены в содеянном и выдали дальнейшие планы агрессора в проведении диверсий, лжи и пропаганды.

- Расстрелять, - буркнул мордастый и вышел.