"Полуночные тени" - читать интересную книгу автора (Кручко Алёна)Часть 3Королевские войска истоптали окрестности замка так, что и коза навряд ли бы хоть стебелек немятый на прокорм нашла. Не травки на снадобья здесь теперь собирать, а Гарниковых ребят за Зиговыми гонять! Все наши с бабушкой места испоганили, вояки драные! Поэтому я уходила все дальше, заглядывая в глухие уголки между елками, порвала рукав рубахи, потеряла косынку, растрепалась как жатвенное чучело и злилась неимоверно. Девятижильник всего-то три дня в году собирать можно! Не найду — и останемся без заживляющей мази, без восполняющей силы настойки, без самого лучшего средства быстро остановить любое кровотечение… Темнеет уж, а в корзине едва дно прикрыто! И то хвала богам, вчера вон и вовсе пусто. Ой как плохо… Я выбралась на тропинку, задумалась: куда идти? Возвращаться в замок? Я так далеко ушла, что, кажется, ближе до нашего домика… может, там и заночевать? А назавтра проверить ельник за речкой, уж там точно никто чужой не ходил и тем более костров не палил? Да, так и сделаю. Я свистнула Рэнси и зашагала домой. Домой! Боги великие, как же я соскучилась! По своей кровати, по нашей кухоньке, по яблоне под окном, по тишине! Ничего, скоро вернемся… Селяне еще после суда начали по домам разъезжаться, сразу, как понятно стало, что король, хотя и зол на Лотаров, Ульфару их земли разорять не позволит. Это только нас с бабушкой Анегард попросил в замке задержаться. Почему-то мой новоявленный братец хотел, чтоб все время гостевания у него короля обе лекарки были под рукой. Неясная тревога коснулась сознания. Я прислушалась. Кажется, или впрямь кто-то скачет? Отойду-ка на всякий случай… Всадник промчался мимо, не разбирая дороги. Ломая склонившиеся на тропинку ветви, безжалостно нахлестывая коня. Он боялся, и страх человека передавался коню, заставляя хрипеть и зло прижимать уши. Волна удвоенной паники заставила подогнуться колени. Всадник уже исчез, пропал, как не было, а я все сидела на мягком мху, невидимая в густых папоротниках, и хватала ртом воздух. Люди добрые, Звериная матерь, ведь не услыхала б заранее, не отошла бы — точно бы сшиб! Да что ж это такое?! Рэнси ткнулся мокрым носом в щеку, полез лизаться. Вымахала туша — с теленка, а все щенок! Я обняла пса за шею. Хороший мой… До дома я добралась совсем потемну. Как ни странно, был он не только цел, но даже и не ограблен. Хотя видно — заходили. Грязные следы на кухне, черепки разбитой миски, стол сдвинут зачем-то… Я прошлась по комнатам, вышла на улицу, заглянула в сарай, в курятник. Да, уборки хватит… Но единственный убыток — запасенные на зиму дрова. Ясное дело, на костры их дурацкие пошли. Однако ночевать здесь… пожалуй, это была не самая умная мысль. Ни дров, ни еды, ни одеяла… Может, в деревню пойти? Как раз и тучи разошлись, вон луна какая яркая… ой… Тоненько, по-щенячьи заскулил Рэнси. Я попятилась, не отрывая взгляда от стремительно падающей с неба черной кляксы. Полнолуние, время нелюди… мамочка! Не помня себя, я заскочила в дом, захлопнула дверь. Метнулась к окну. Рэнси жался к ногам, я споткнулась, молча выругалась, пес обиженно взвыл… Перед окном, оперевшись локтями о подоконник, стоял Зиг. Ухмыльнулся: — Что, и в дом не пустишь? Я без сил опустилась на пол. — Ну ты меня напугал… — Знаю, — он перемахнул через подоконник, сел рядом. — Извини. — Зачем?.. Ты… — ну вот как ему сказать, насколько это жутко — снова ощутить позабытый, казалось бы, ужас? Я так привыкла не бояться ни самого Зигмонда, ни его… людей? Да, в том-то и дело: я начала смотреть на них как на людей и думать, как о людях! Рэнси подполз, виновато метя хвостом пол, бухнул тяжелую голову мне на колени. Прости, мой хороший. Это я с перепугу на тебя гавкнула. — Не в тебя метил, — коротко объяснил Зиг. — Вообще не знал, что ты тут. И, между прочим, какие бесы тебя сюда занесли? Одну, ночью, в полнолуние, да еще и… Зигмонд осекся, как будто чуть не сказал лишнего. Ну и в кого он метил? Деревенских наших попугать решил? И зачем оно ему? — Вон, — я кивнула на корзину. — Девятижильник собирала. — Нашла время. — Не учи лекарку снадобья варить! Еще день — и все! А у замка… сам знаешь, что у замка. Скорей бы они уже убрались! Надоели. — Уберутся, — пообещал нелюдь. — Скоро. Ты сама подумай, еще боговорот — и дожди, развезет дороги, а им до столицы успеть. И верно, подумала я. А Зиг, помолчав, спросил: — Скажи-ка, Сьюз, ты, как сюда шла, никого чужого не встретила? Та-ак… вот, кажется, и ответ. И в кого ты метил, и какие бесы — Вижу, встретила, — резко сказал Зиг. — Рассказывай. Я пожала плечами и рассказала. Было б что скрывать! — Плохо, — пробормотал Зиг. — Если до утра не догоню, ищи-свищи… уж на своей земле он конями разживется… — Кто это был? — А ты не узнала? Хотя да, как бы… Ульфар, Сьюз. Ульфар, его милость барон Ренхавенский, невезучий заговорщик и неудавшийся убийца. Вот что, девочка, раз уж тебя понесло именно сегодня травки собирать, сиди ночь тут и не высовывайся. И утром меня дождись, прежде чем в лес идти. Кто его знает, этого Ульфара, бежать он решил, или… И Зиг, не договорив, выметнулся в окно. Вздохнув, я позакрывала окна ставнями, стащила с чердака вниз старый тюфяк и драное, побитое молью одеяло. Дом успел выстыть, ну да последние дни теплые стояли. Авось не замерзну. Я свернулась клубочком, натянув одеяло на голову. Рэнси, шумно выдохнув: мол, как не стыдно, хозяйка, сама не поела, меня не покормила, — бухнулся на пол прикроватным ковриком. Как ни странно, выспалась я прекрасно. Снилось что-то легкое и приятное, ни следа привычных уже кошмаров. Может, помогли тишина и безлюдье, но мне казалось, сам дом убаюкивал меня. Тоже, наверное, соскучился. И утром, обманув желудок колодезной водой, я принялась отмывать наше с бабушкой жилище от следов незваных гостей. Раз уж все равно Зига ждать… Ослушаться нелюдя я не посмела. Привыкла уже — он знает, что говорит. Всегда. — Сьюз, ты правда здесь? Рэнси радостно залаял, заколотил хвостом по бокам. Ишь ты, узнал! — Заходи, Ронни, — крикнула я. — Вот, — мальчишка поставил на стол корзину. — Мамка прислала. Запах свежего хлеба заставил живот судорожно сжаться. Я отломила горбушку, откусила. Достала крынку с молоком, творог в полотняной тряпице, яйца. — Спасибо, Рон! Скажешь маме… — я отпила молока, откусила еще хлеба. — Скажешь маме, что она спасла меня от голодной смерти! Я ж тут ночевать не собиралась, случайно вышло… — Знаю, — важно кивнул Ронни. — К нам господин Зигмонд зашел, ночью. Сказал, что ты тут и чтоб утром тебе завтрак отнесли. Ну, я побёг, Сьюз. А то мамка настрого велела, чтоб туда и обратно! Я кивнула. Ай да Зиг! Вот спасибо так спасибо! Ронни убежал, а я, утолив первый голод, отставила еду в сторонку и вернулась к уборке. Мало ли, Зиг придет голодный… да и целый день впереди. Зиг и правда пришел голодный. И очень злой. Бросил коротко: — Удрал. — Сядь, поешь, — я тоже присела за стол, порадовавшись, что кухню успела отмыть дочиста. — Спасибо за завтрак. — Мне? — Зигмонд смешно поднял брови. — Ронни сказал, это ты велел с утра еды для меня прислать. Так что, выходит, прежде всего тебе. Нелюдь пожал плечами и, не ответив, принялся жевать. Доев, спросил: — Ты вроде за жильником собиралась? Куда пойдешь? — В лес за речку. — Провожу. Гляну, как там. Мне отчего-то стало неуютно. — Так война же закончилась? — я поежилась, поймав мрачный взгляд Зигмонда. — Разве нет? — Вчера, — ответил Зиг, вставая из-за стола, — кое-что случилось. — Что? — Покушение. — Анегард?! — Нет, что ты. Короля чуть не грохнули, Сьюз. Короля? В замке Лотаров?! Ничего себе новости! — Покушение на короля? — медленно переспросила я. — На кого ж еще. Вставай, пошли. По дороге расскажу. Много времени рассказ не занял — и до речки дойти не успели. Мне показалось, о чем-то Зиг смолчал — а может, сам всего не знал. Но и того, что рассказал, хватило, чтоб перепугаться до смерти. — Что ж теперь будет, Зиг?! — Да ничего не будет, — презрительно хмыкнул нелюдь. — Ульфара в мятежники запишут, и станет у Лотаров одним влиятельным врагом меньше. Прямая выгода. А если там еще заговорщики есть, так они теперь затаятся. Потому что, во-первых, у Ульфара даже с помощью мага не вышло, и во-вторых, король теперь настороже. Не говоря уж о его псах. — А Анегард? — А что Анегард? Лотары за королевских гостей не отвечают, а за королевскую охрану тем более. Мне пришел вдруг в голову еще один вопрос, и по спине поползли ледяные мурашки внезапной паники. — Зиг, скажи… ведь тот маг, он силой богини пользовался, разве нет? — Да, — спокойно ответил нелюдь. — Иначе я б и не заметил ничего. Ну да, верно. Это ж еще надо было сообразить, на кого зеркалить… наш заколдунец почуял знакомую силу… — А силу богиня дает тем, кто жертвует ей кровь. Зигмонд кивнул. Бросил: — Не зря этого мага в Ульфаровом войске боялись. Знали, видать. — А теперь, — прошептала я, — король ведь поймет, что ты… Нелюдь рассмеялся. Не поняла?! Это что, повод для веселья?! Или я что-то не то сказала? — Чего смеешься? — Да так, — Зиг еще раз фыркнул и соизволил объяснить. — Понять нетрудно, Сьюз, ты права. Меня король первым делом об этом спросил. Мол, как это ты, достоуважаемый незнакомец, сразу мага вычислил, и какой силой его одолел, и почему мне кажется, что ты, негодяй, королю лгать пытаешься? Ой, мамочка… — Так что вывалил я на его величество всю правду. Ну, не всю на самом деле, но ему хватило. Еще и клыки показал. Мол, вы, ваше величество, вольны стражу позвать, но я бы не советовал. Мне теперь с людьми жить, так что объявляю и клянусь, что своему королю верен. На что, сама понимаешь, ответ при таких обстоятельствах один — принять, наградить и всячески приблизить. — Значит, наградил? — Наградил, — хмыкнул Зигмонд. — И приблизил, а как же. Хитрая бестия, скажу я тебе, этот король. Нелюдь замолчал. И снова мне показалось, что чего-то он недоговаривает, и это что-то — не слишком, похоже, приятное. — Ну… это хорошо, Зиг, я за тебя рада, но смеяться-то чего было?! — Да я не над тобой, не думай. Просто… видела б ты лицо его величества! И Зиг снова расхохотался. Едва пополам не согнулся! Вот ведь, я и не думала, что его можно так развеселить… — Зи-иг… — Ох, Сьюз… понимаешь, он испугался… правда испугался, ты же знаешь, я это чувствую! А вокруг народу полно, и все на нас с ним пялятся, и все видели, что я его величеству только что жизнь спас. Ну или, по крайней мере, прикончил того, кто на эту самую жизнь покушался, причем не шваль какую завалящую, а мага. И надо наградить, и лицо не потерять, а он боится, и видит, что я это вижу, и его это бесит… — И ты считаешь, что это смешно. Знаешь, я бы испугалась. — Тебе простительно. — Зиг ухмыльнулся. — А я, сама понимаешь, весь такой из себя страшный, ужасный и кошмарный, что самому мне бояться как-то и не с руки. Даже короля. — Он поморщился вдруг, поправил: — Тем более короля. Поглядим еще… Он замолчал, и теперь я не нашлась, что еще спросить. Так и шли молча до самой опушки. Я не чувствовала опасности. Обычная осенняя суета, не потревоженная человеком. Зиг, выслушав меня, согласно хмыкнул и все-таки сделал круг над лесом. После чего пообещал разыскать меня ближе к вечеру и умчался в замок. А я совсем скоро нашла заросли девятижильника и уже к полудню наполнила корзину почти доверху. Ну вот, теперь можно и возвращаться. И поскорей, а то снова придется вместо замка в нашем домике ночевать! Оно бы и неплохо, да бабушка волноваться станет. Я шла к замку, перебирая в памяти места, где мы с бабулей собирали жильник прошлой осенью. Выходило так, что почти все они наверняка затоптаны. Интересно, бабушка много насобирала? Ее Анегард попросил далеко не уходить, а окрестности замка… ох, всего вернее, что эта вот корзина — все, чем придется обходиться! И надо крепко подумать, на что ее потратить. Хоть бы на будущий год ожили испоганенные чужаками поляны! Ведь лес живой, он и своих-то не всегда терпит, а такие нашествия… — Твоя? Зигмонд, как всегда, появился настолько внезапно, что только привычка помешала испугаться до смерти. Нелюдь протягивал косынку. Ту самую, что я вчера потеряла. — Моя, — обрадовалась я. — Спасибо! Зиг ухмыльнулся. Заглянул в мою корзину. — Ну, хоть не зря так далеко забралась. Вот что, Сьюз, давай-ка я тебя до замка подброшу. А то ведь своим ходом и к полуночи не добредешь. Подбросит? Это как — подбросит?! — Э-э… — Да не бойся! — Что-то часто он смеяться стал… — Обними меня, закрой глаза и держись крепче. А, вот он о чем… — Не рассыплем? — кивнула я на корзину, почти доверху полную драгоценными коробочками плодов. — Нет. Я шагнула к Зигмонду, обняла одной рукой, другой прижала к себе корзину с таким трудом добытого девятижильника. Зажмурилась, уткнувшись носом в Зигову грудь. Почувствовала на спине железную хватку, сердце ухнуло не то в живот, не то сразу в пятки, в голове стало пусто и легко, а к горлу подкатила тошнота. — Эй, Сьюз, не падай! — Вовсе я не падаю… меня просто ноги не держат. Я попыталась отцепиться от Зига, но намертво сжатые пальцы разгибаться не хотели. Да и сам Зиг не торопился меня отпускать, лишь немного ослабил хватку. — Отдышись. А что это так тихо вокруг, подумала я, как это на зрелище обнимающихся лекарки и заколдунца весь народ не сбежался? Особенно если мы, хм, с неба свалились? Я все-таки отшагнула от Зига — на совсем крохотный шажок! — и огляделась. Мы стояли на краю березняка, чуть в стороне от тропинки. Отсюда до замка — два шага, и Зигмонд правильно решил, что лучше нам пройти их, а не пролететь… Я вздохнула — глубоко, полной грудью. Голова наконец-то перестала кружиться, сердце встало на место, и только легкое подташнивание напоминало о полете. — Легче? — Кажется, да. Зиг развел руки, я тоже наконец-то смогла разжать пальцы. Попыталась улыбнуться — надеюсь, у меня получилось не слишком криво! — На ногах держусь. Спасибо, Зиг! — Не за что, — ухмыльнулся он. — Пойдем. Замок встретил нас новостью: вернулся старый барон. Зиг сразу дернул наверх, а я рассыпала сушиться девятижильник и пошла на кухню — хоть поесть чего. Учитывая обычную толкотню, было там на удивление тихо. Все слушали бабушку. Она, похоже, успела побывать у его милости Эстегарда. И то, что сразу по возвращении господину барону понадобилась лекарка… в общем, ничего хорошего в этом не было! — Кашляет, — торопливо рассказывала бабуля, помешивая отвар. — Исхудал, в чем душа держится. Чай, темницы-то не красят. А тут змеюка подколодная у короля в милости, тьфу! Я торопливо жевала кашу, запивала молоком и пыталась унять грызущую сердце тревогу. Главное, жив и дома! А уж бабушка быстро на ноги поставит, сейчас и травки все свежие, почти любое снадобье сильней получится… Влетел Зиг, окинул нас бешеным взглядом. — Магдалена, скоро? — Час, не меньше, — отрезала бабушка. — Настоять, процедить, нашептать… — Но хоть что-то есть у тебя готовое?! Он горит весь, как еще доехал, в дороге не свалился! — Сьюз, — не оборачиваясь, скомандовала бабушка. Но я и без команд уже шуровала на отведенной нам полке в кладовке: зелье от лихорадки, снотворное, укрепляющее… где укрепляющее?! — Ба, а где… — Что у тебя тут, девочка? — От лихорадки и снотворное. — Давай. — Знаешь, как?.. — Знаю, давай! — вырвал из моих рук и исчез. — Ба, я укрепляющего не нашла, где… — Дала уж, — вздохнула бабушка. — С него начали. Ты доела, девонька? Иди, поможешь… Где-то через полчаса, когда я отцедила один отвар и отбирала травы для другого, заглянул Аскол, капитан королевской стражи. Спросил: — У вас тут, говорят, лекарка есть? С парнем моим нехорошо… Я замерла с пучком ромашки в руках. Вот не было заботы! — Сходи, Сьюз, — в голосе бабушки мне почудилось неодобрение. Ясно, не больно-то охота возиться с людьми короля, когда по его милости наш господин… Я встала, оборвав мысль на середине. — Схожу, конечно. Капитан Аскол поглядел с явственным сомнением. Спросил, когда вышли во двор: — Ты и правда лекарка? — Уж какая есть, — пожала я плечами. — Что с парнем-то твоим? — Заколдован он был, — мрачно ответил капитан. — А как расколдовали, все никак не очухается. То спит, то лежит. Встать хочет — голова кругом, ноги подкашиваются… Только этого мне не хватало, от злых чар лечить! Ладно… гляну для начала, а там, может, бабушка чего подскажет. Хотя… — Постой-ка, — я остановилась, глянула на капитана. Уж не тот ли это парень, что… — Кто его, знаешь? Капитан сплюнул: — Да Гиннар, чтоб его вечно бесы драли! — Ульфаров маг? Плохо. Это чары крови, сила Хозяйки тьмы. И хоть бы с Зигмондом посоветоваться, но ему сейчас не до меня и уж тем более не до королевских охранников! Успокойся, Сьюз. Было бы хуже, намного хуже, если б ты вообще слыхом не слыхивала о чарах крови. Но, начиная с той ночи, как едва не умер Анегард, и заканчивая вчерашним покушением на короля, Зиг столько успел рассказать о кровавой силе Хозяйки тьмы… Я стояла, прикусив губу, и торопливо вспоминала, что из снадобий есть у нас готовое, и какие из них могут пригодиться от на крови замешанных чар. Если Гиннар у парня кровь брал для жертвы… — Что стоишь, лекарка? — глухо спросил капитан. — Боишься или связываться не хочешь? Ну не дурак ли? — Пойдем-ка, — я развернулась и пошла обратно на кухню. — Знаю я, что твоему парню точно понадобится. То же самое, чем бабушка меня отпаивала. Только тебе, королевский пес, я этого не скажу. А скажу я тебе, пожалуй, совсем другое… — Ты, капитан, зря думаешь, что я ради твоего парня десять раз туда-сюда бегать стану. Сразу надо все важное рассказывать. У тебя, может, ноги казенные, а… — Извини, — буркнул Аскол. — Не думал, что лекарка у Лотаров такова, что не глядя лечить умеет. Ну не зараза?! Ничего, ты еще будешь от души прощения просить, а не так вот, через губу. А я подумаю, что ответить тебе на извинения. Я пробралась в кладовку, сгребла несколько флаконов. Выйдя, спросила: — Вино есть? — Яблочное, — поморщился капитан. — Да хоть какое! Зелья развести. — А-а… На это найдем. Пошли уже, что ли? Ну, пошли… Парень лежал в новой казарме, в закутке для раненых, у окна. Мне показалось было, он спит; я отметила сероватую бледность, темные круги под глазами, запавшие щеки; еще успела подумать: неужто и я такая же страшная была? Но тут он открыл глаза. И я его узнала. — Ты?.. Вот уж точно, привязался! Зиг-то, похоже, знал что говорил… насчет подарков, которые связывают накрепко… В глазах Марти мелькнуло узнавание, губы дрогнули: — Ну, здравствуй. Я присела на край тюфяка. — Рассказывай. Что случилось, что не так с тобой… что про Гиннаровы чары знаешь… Марти озверело вперился в своего капитана. — Не буду я ей ничего говорить! Аскол, кого ты все время ко мне приводишь?! Ишь как мы заговорили! Я вскочила. — Не нравлюсь, могу уйти! Вот уж не было заботы!.. — Стой! — капитан схватил меня за руку, и я зло подумала: ответишь! — Что на тебя опять нашло, придурок?! — Я не собираюсь рассказывать Марти запнулся. Я вздохнула: — Вот что, капитан, я выйду, а вы уж тут между собой решите, как мне лечить человека, который не хочет признаваться, что у него болит. Вывернулась из хватки капитана и выскочила за дверь. Прислонилась к щелястой дощатой стене, стерла с глаз навернувшиеся слезы. Услышала голос капитана: — Объясняй. Выйти на улицу? А вот не уйду! Я не обещала, что не стану слушать. — Аскол, ты… скотина ты бесчувственная, хоть и капитан! Хочешь, чтоб "Такая девушка", ишь ты… — Боишься? — Да, боюсь! Нравится она мне, понимаешь? Я, может, только размечтался, как встану и выясню, насколько у нее с тем хмырем серьезно… теперь, когда расслабиться можно… А говорить ему тяжело, задыхается. Крепко, видать, парня приложило. — С каким еще хмырем? — Да есть тут один… видел их как-то вместе, в обнимку шли. Аскол явственно хмыкнул. — Так если в обнимку, чего еще узнавать? Да и, все-таки, лекарка она. Выкинь дурь из башки, вот что я тебе скажу, Марти. Строит тут из себя… — Ну, строю… Нет, тоска в его голосе мне определенно нравится! — Все равно ведь в жены не позовешь. Или у тебя планы уже поменялись? Как интересно. А хорошо, что не ушла. — Нет, — вздох, — не поменялись. Вот так, Сьюз, девонька. Запомни хорошенько. И ступай все-таки на улицу. Некрасиво получится, если разревешься. Услышат. И как же хорошо, что уже темно! Я подставила лицо холодному ночному ветру. Пахло близким дождем. Скоро уберетесь, подумала я. Не станет же король до самой зимы тут сидеть. А то, глядишь, еще один мятеж проморгает. Вышел капитан, остановился рядом, заглянул в лицо. Видать, углядел лишнего — сказал, вздохнув: — Прости дурня. Стыдно ему, понимаешь ли, перед красивой девчонкой признаваться, как Гиннар его на колени поставил. Он бы тебе героем показаться хотел, а не… — Маг у него кровь брал? Для богини? Взгляд капитана стал вдруг жестким и колючим. — Ты как догадалась? — Этот маг с бароном Ренхавеном был. Когда они замок осаждали. — Сейчас, жди, так я тебе и выдала во всех подробностях, откуда о чарах на крови знаю! — Можешь расспросить кого-нибудь из Ульфаровых вояк, что он там творил. Свои пуще смерти боялись. Парню твоему повезло, что жив остался. — Повезло, — согласился капитан. — Держи вот, — я протянула Асколу флаконы с зельями. — Запоминай: этого, темного, пять капель на полстакана вина, с едой. Или на четверть кружки. А этого — три капли в воду, на пару глотков, перед сном. Завтра еще отвар сделаю, зайдешь ближе к обеду, заберешь. Посоветуюсь еще с бабушкой, — и с Зигом, но тебе этого знать незачем, — но, думаю, и этого хватит. Встанет твой парень, никуда не денется. Капитан взял флаконы, глянул странно: — Сама-то не зайдешь? — Зачем? Ответа я ждать не стала. Отлепилась наконец-то от стены и пошла прочь. Ну их всех, таких стеснительных и с планами на будущее. Спать хочу. Устала. Да какой спать, девочка, сначала узнай, не надо ли для его милости чего делать! Если жар, питья много нужно. — Спасибо, — крикнул вслед капитан. А не пошел бы ты… — Пожалуйста, — буркнула я себе под нос. — Выздоравливайте и уматывайте. И не поплачешь-то вволю, полный замок народу! На этот раз нам с Зигом не пришлось пробираться на королевский суд тайными ходами. Зигмонд, "спаситель его величества", стоял не то чтобы совсем уж рядом с королем, но ближе хозяев замка. Снова, небось, смеяться будет, вспоминая, как король хотел и честь ему оказать, и лицо сохранить, и страха не выказать. А я смотрела и слушала, притаившись, словно мышь под метлой, за спинами караульных у боковой двери. Сюда меня привел Аскол, объяснив своим: — Пусть лекарка под рукой будет. Неплохо, пожалуй, иметь знакомства в королевской охране. Видно было плохо, и я то тянула шею, то привставала на цыпочки, силясь разглядеть его милость и Анегарда. Старый барон впервые на моей памяти выглядел взаправду старым. Никогда раньше он не сутулился, бессильно опуская плечи, и я не думаю, что до нынешнего дня ему приходилось опираться на Анегарда — тем более на глазах у чужих. Темницы не красят, вспомнились мне вчерашние бабушкины слова. Жар у его милости спал, и даже кашель немного унялся, но все равно — ему бы отлежаться хоть с боговорот… Появление короля я заметила лишь по внезапной тишине. Заколотилось сердце, я прикусила пальцы, отчаянно жалея, что нет рядом Зига. Напомнила себе: молчи, что бы там ни было, молчи! Не забывай, что любой твой вздох услышат королевские псы, а им нынче выслуживаться надо, покушение-то проворонили. — Барон Эстегард Лотарский. Вялый, тусклый, словно пылью запорошенный голос — я узнала его сразу, и по хребту просыпались ледяные мурашки, а живот скрутило от ненависти. Спокойно, Сьюз. — Ваше величество… Сипит его милость… плохо. — Барон Эстегард Лотарский, в свете последних событий мы признаем, что у нас недостаточно оснований как для вашего осуждения, так и для оправдания. Однако, принимая во внимание заслуги вашего рода и ваши лично… Я сглотнула. Ну же! Он нарочно такие паузы держит? — А также… Конечно, нарочно, а ты думала… — Поскольку младший барон Лотар испросил у нас милости заслужить прощение верной службой… Прощение? Кажется, тогда было сказано "верность"? Ох, Анегард… — В милости своей мы повелеваем! Анегард напрягся, старый барон расправил плечи. Если "в милости" — это хорошо? — Эстегарду, старшему барону Лотару, пребывать отныне и до особого нашего повеления в своем замке, заботясь должным образом о благосостоянии, процветании и спокойствии своих земель. Анегарду, младшему барону Лотару, мы поручаем дело, нужное и полезное для державы, дабы преумножил славу своего рода на службе короне. Младший барон Лотар, вам надлежит отправиться в Азельдор. В его окрестностях, особо же в землях барона Герейна, пропадают люди и хотят странные слухи о незнакомой нашим магам нежити. Между тем ни королевский маг, ни прошлогодняя экспедиция наших войск не обнаружили там ничего. Вам надлежит разобраться в происходящем. Советуем учитывать, что барон Герейн, хотя и не уличен прямо в пособничестве заговорщикам, вполне мог быть с ними в сговоре. Интересный у нас король, едва не фыркнула я. Одного подозреваемого отправляет с другим разбираться? И чего он этим добиться хочет? Надо будет спросить у Зига. Кстати, если там и правда нежить, не лучше ли было бы Зига отправить разбираться? Уж он-то… — В помощь младшему барону Лотару мы отправляем Игмарта из королевских псов, ибо нам известно, что оный Игмарт не чужой в тех местах. Марти? Правда в помощь, или?.. Выловить Зига сразу после… а то, может, имеет смысл этого королевского пса так полечить, чтоб ему не до поездок стало? — Буде же оный Игмарт воспользуется пребыванием в родных местах для решения своих семейных дел, мы отнесемся к этому с пониманием. Семейных дел? Планы на будущее, вспомнила я… тогда, наверное, нет ничего страшного в том, что он напросился с Анегардом… Что нежить, что заговорщики — даже королевскому псу не стоит одному… куда надежнее прилепиться к сильному отряду… — Поскольку отвечает за успех поручения младший барон Лотар, командовать будет он. Однако мы считаем нужным довести до его сведения, что Игмарту поручено докладывать нам о ходе дел. Ага. И почему я не удивлена? Надо будет Анегарду в дорогу собрать… кой-чего. Нет, собрать так и так надо, но не забыть, что братцу может понадобиться «докладчика» на денек-другой в постель уложить. Или — я с трудом удержала смешок — в сортире запереть. Так, а что там за суета вдруг началась? Я привстала на цыпочки. Ничего не видно! Надеюсь, не очередное покушение? Нет, я не против, но лучше не здесь… — Да, введите ее. Кого это? Я обернулась к парадным дверям. Там, меж двумя стражниками, стояла девушка. Почти девчонка. Наверное, чуть помладше нашей Анитки. Я успела разглядеть некрасивый большой рот, тощую блеклую косичку — едва до груди… если это вообще можно назвать грудью… в следующий миг до меня дошло, что на девчонке платье из дорогой тонкой шерсти того глубокого синего цвета, какой может себе позволить далеко не каждая купчиха. И кожаные башмачки с серебряными пряжками. И серебряный браслет на худом запястье. И идет она плавно, гордо выпрямившись, точь-в-точь наша баронесса. — Благородная Ульрика, мы рады приветствовать вас. Да уж, рады… ох и ядовитая же змеюка наш король! Жаль, не видно лица этой Ульрики… а кстати… Ульрика, Ульрика… Ульфарова дочка, что ли?! Неужто он ей за отца мстить станет?! — Итак, господа, мы рады вам представить Зигмонда, нового барона Ренхавенского. Зиг?! Я ущипнула себя за руку, моргнула. Вон она Зигова спина. Выглядит как обычно. — Нам ведомо, что оный Зигмонд — старейший ныне представитель достойного и благородного рода. Мы даруем ему право разобраться с истинным своим наследием так и тогда, как и когда он сочтет нужным, ныне же награждаем за спасение нашей жизни, коему все вы были свидетелями. Дабы же утвердить его право на баронство Ренхавен, мы отдаем ему в жены единственную дочь и наследницу того, кто владел оным баронством, покуда не запятнал себя изменой. Подойдите, барон. Зигова спина качнулась и пропала из вида. Значит, у нас теперь будет новый сосед… Я вдруг поняла, что привыкла к постоянному присутствию Зига где-нибудь поблизости, к его неожиданным появлениям, резкому голосу. К его стае в замке. Девчата, пожалуй, заскучают. — Своей королевской волей мы, Гаутзельм Гассонский, объявляем Зигмонда и Ульрику мужем и женой. Повелеваем скрепить сей союз в ближайший храмовый день и, поскольку мы нынче же отбываем в столицу, повелеваем Эстегарду, старшему барону Лотару, от нашего лица проследить за должным исполнением церемонии. Барон Зигмонд Ренхавенский, мы ожидаем от вас верной службы. — Благодарю, ваше величество. — Благородная Ульрика, мы желаем вам счастья. Молчание. — Барон Лотар, мы благодарим вас за гостеприимство. Ответа его милости я не слышала — заглушил гул голосов. Неужто и вправду все, отгостились?! Вот уж хвала богам! Пестрая толпа зашевелилась, однако, к моему удивлению, высокородные господа не на выход стремились, а в самый центр. Что за радость, друг другу ноги оттаптывать? — Кто он такой? — уловила я обрывок разговора. — Не все ли равно, раз он получил баронство и жену из рук его величества? Зигу косточки перемывают… Ой, это ж они, верно, и толпятся, потому что поздравить должны! — Девчонка редкостная уродина. — Не все ли равно… А мне, наверное, пора отсюда исчезать. Пока не заметили… Аскол явно подумал о том же. Появился рядом, кивнул на дверь: — Пойдем-ка, девушка. Я думала, капитан всего лишь выведет меня и проследит, чтоб отошла подальше, не попавшись на глаза, кому не надо. Но Аскол не торопился расставаться. Молча шел рядом, я уж и нервничать начала — не очень-то приятно, словно под конвоем… Еще и молчит, и мрачный вон какой… Мне захотелось разбить тишину, и я сказала: — Спасибо. — За что? — буркнул капитан. — Что пустили послушать. — Да ладно, — капитан отмахнулся от благодарности, словно муху назойливую отгонял. — Ты, девушка, вот что… очень прошу, последи за моим парнем, а? Я аж остановилась от удивления. — Так он же уедет? — В том и беда! Куда ему ехать, два шага сам пройти не может! — Скоро встанет, — пообещала я. — Не так все страшно, из него просто силы выпили. Отлежится, откормится… До храмового дня всяко никуда не поедут, свадьба же, да и благословение в дорогу испросить… К тому же Анегард вряд ли бросит отца в таком состоянии. Но это уже не для твоих ушей, капитан. — А Азельдор — это сильно далеко? Капитан задумался, шевеля губами. — Боговорота два, пожалуй, от вас. Коли в дороге не задерживаться… а так и все три выйдет. Три и выйдет, подумала я, скоро дожди зарядят, какой там "не задерживаться"! — Капитан, — окликнул Аскола кто-то из псов, — там обозники… — Иду, — отозвался Аскол. Сжал мою ладонь: — Так присмотришь? Чтоб поднялся до отъезда? — Присмотрю, — пообещала я. — Все хорошо будет, не беспокойтесь. — Храни тебя боги, девушка. Аскол развернулся и умчал. Наверное, с обозниками разбираться. А я пожала плечами и отправилась на кухню. Отвар для Марти уже должен был настояться. Король еще пировал, а телеги обоза, одна за одной, уже ползли со двора прочь. Скатертью дорожка. Во дворе было тесно, суматошно, я пробиралась к казарме по стеночке, прижимая кувшин к груди — не уронить бы! Может, стоило подождать, но кто их знает, вдруг тут до вечера такая кутерьма будет. Возле казармы Аскол отчитывал кого-то из своих — тихо и вроде бы спокойно, но парень то бледнел, то краснел и явно готов был провалиться сквозь землю прямо к бесам в преисподнюю, лишь бы от капитана подальше. Спасать парня от начальственного гнева я не стала. Молча прошла мимо. Аскол заметил, дернулся было навстречу, но покосился на провинившегося, скривился и продолжил пропесочку. Марти спал, и я замерла, разглядывая нахмуренное лицо. Ишь ты, и во сне озабочен. Или кошмары снятся, как мне? Ой… я вдруг поняла, что мне-то как раз — Ну, выглядишь ты получше, — ободряюще сказала я. — Вот, я принесла, выпьешь. Лучше понемногу, но чаще. Понял? Марти вздрогнул. Уронил тяжело, как кирпич на ногу: — Понял. Так говорят… ну уж точно не с теми, кто хоть немного нравится. Не больно-то и хотелось, напомнила я себе. Ты, вообще, лекарка или кто? А раз лекарка, делай свое дело и уматывай, не мешай больному спать. Во сне выздоравливать легче. — Если сны плохие снятся… — я запнулась: уточнять, что именно ему снится, мне решительно не хотелось. — Нет, — он мотнул головой. Сказал задумчиво: — Вообще ничего не снится. Хорошо так, знаешь… — Знаю, — вырвалось у меня. Сьюз, опомнись, оно тебе надо, с ним откровенничать?! — В общем, к утру постарайся все допить. Я развернулась к двери. Уши горели. — Погоди! — Вечером загляну, — не оборачиваясь, пообещала я. Должен же кто-то будет принести ему ужин… — Сьюз! Я остановилась. А вот не стану оборачиваться! Еще чего не хватало… — Спи, Марти. Попей лекарства и спи. — Сьюз, я хотел… Извини, а? Вчера… я тебя обидеть не хотел… Спокойно, девочка. Он всего лишь больной. А ты лекарка. Я медленно, сквозь зубы, выдохнула: — Марти, я лекарка. А лекарки на больных не обижаются. Спи. И вовсе незачем выдавливать из себя извинения по слову, как… как… выскочив за дверь, я фыркнула: сравнения в голову лезли исключительно неприличные. Пропесоченный Асколом бедолага грузил на телегу какие-то тюки, самого капитана видно не было, и я, все так же по стеночке, пробралась обратно в кухню. Выдохнула: — Ну хоть здесь можно не бояться, что тебе или лошадь на ногу наступит, или бугай одоспешенный… — А уж вечером как тихо будет, — толстуха Берта сдвинула чугунок с кашей на край печки и сладко потянулась. — Есть будешь, Сьюз? — Спрашиваешь! Кажется, думала я, отправляя в рот первую ложку щедро сдобренной топленым маслом каши, жизнь потихоньку налаживается. Отъезд короля я не увидела. Готовила отвары для его милости. Бабушка забегала, брала то одно снадобье, то другое, говорила, что может понадобиться еще. Я искала. Вздыхала: куда уж тут Анегарду ехать. Счастье баронессы, что король ее увез. Здесь нашлось бы немало желающих придушить эту подлюку без особых затей. Но, как ни крути, а жизнь и впрямь налаживалась. Бабушка твердо обещала, что его милость поправится, и Ульфара можно больше не опасаться, и король со своей сворой наконец-то убрался восвояси… жаль только, что Анегард уедет. Знать бы еще, что за нежить в том Азельдоре… Хотя, скорей всего, никакой нет. Раз там мятежник засел, все страшные слухи вполне могут быть просто затем, чтоб отпугивать любопытных. Иначе, уж наверное, королевский маг разобрался бы… В кухне было теперь пусто и тихо: девушки отмывали и вычищали замок после нашествия гостей. Оставив готовые отвары настаиваться, я собрала ужин для Марти. Подумала: хорошо, что им всем не до меня. Даже бабушке. Я так соскучилась по тишине. Марти сидел с ногами на постели и правил нож, и лицо у него было — будто в храме. А я от этого ножа сразу вспомнила наше с ним первое знакомство, и разговор с Гарником, а после — с Колином, и то, как оба они советовали мне держаться от опасного бродяги подальше. Интересно, Гарник тогда уже знал, что Марти и не бродяга вовсе, а королевский пес? Знал, наверное. Не зря ведь его милости так хорошо его приняли… "С королевскими псами лучше не связываться, они беспутные, кроме службы ничего и не знают…" Прав был, наверное, усатый обозник. И Гарник, наверное, что-нибудь вроде этого в уме держал. Марти провел ладонью по лезвию — нежно, как приласкал. Поднял глаза. Улыбнулся: — Сьюз… Оживает на глазах. Совершенно зря Аскол так за него трясся. — Ужин. Я сгрузила на стол миску с кашей и мясом, хлеб, творог, мед, огромную кружку с укрепляющим отваром. Марти заглянул в кружку, хмыкнул разочарованно. — Это лекарство, — объяснила я. — Вижу, что тебе лучше, но пару деньков еще потерпи. — Я рад, что ты пришла. — Ну, кто-то должен был… не голодным же тебя держать. — Посидишь со мной? — Только если недолго, — я присела на край свободного тюфяка, разгладила ладонью юбку. — Ты ешь, а то остынет. Он уметелил ужин в один присест. Будто голодом парня морили. С явным сожалением отодвинул пустую миску. — Может, тебе еще принести? Качнул головой: — Хватит, пожалуй. Меру знать… Я невольно фыркнула. Меру! Да миска была — на троих точно! Другое дело, что ему и надо сейчас — много. — Слушай, — Марти заглянул мне в лицо, — можно тебя спросить? — Попробуй. — Помнишь, я тебя встретил как-то… как раз после суда над Анегардом, кажется… с тобой был… Да уж, не думала, что храбрые королевские псы могут так мямлить! Ладно, парень, пожалею тебя на первый раз. Я кивнула: — Помню. Зигмонд. — А он… кто? То есть, ты… Вы с ним?.. Ничего себе вопросики! — Вообще-то именно он тебя спас, если ты не заметил, — я знала, что он и не мог заметить, не в том был состоянии, но очень уж захотелось уколоть. Какое его дело, с кем… — И вообще, он женится. — На ком? А то ты кого тут знаешь! — На Ульфаровой дочке. Король велел, — я поглядела в ошарашенную физиономию Марти и вывалила на парня все пропущенные им новости. Пусть развлечется, оно полезно. Новости парня не развлекли. — Она же соплячка еще совсем! Куда такой замуж! Я пожала плечами. Ну, соплячка, так что ж теперь? В девичий возраст вошла, а остальное кого волнует? Повторила: — Король велел. — А этот твой… Зигмонд, — Марти брезгливо поморщился, — небось и рад? Рад, не рад… много знать хочешь, королевский пес! Я встала: — Знаешь, если тебе так уж это интересно, сам у него и спроси. Куда-то не туда у нас разговор зашел. — И вообще, пора мне. Тебе точно добавки не надо? Мотнул головой. Взглянул жалобно, псом побитым: — Обиделась? — Не знаю, — честно ответила я. — Но мне правда пора. Для его милости еще отвары готовить, и тебе на утро… — Я тебя ждать буду, — сказал вслед. Тихо, вроде как сам для себя. Но я услышала. Нет, наверное, все-таки не обиделась. Я медленно шла по двору. Было… странно. Тишина, от которой успела отвыкнуть, новости, к которым не успела привыкнуть. И это "обиделась?" — между прочим, первый раз в жизни! Кто когда спрашивал меня, не обидел ли? Хотя, если уж честно, и не обижал никто. Во всяком случае, никто из тех, чьи слова имели для меня хоть какое-то значение. Сопливое детство не в счет. Я остановилась, подняла лицо к темнеющему небу. Пахло скорым дождем, в прорехи облаков выглядывал круглый бок луны. Мелькнуло темное, и передо мной стал Зиг. — От тебя пахнет счастьем. — Правда? — я невольно улыбнулась. — Если этот парень тебя обидит, только скажи. Вправлю мозги быстро и надежно. — Да ладно, все равно он скоро уедет. Лучше скажи, ты-то как? Поздравлять с молодой женой или лучше только с баронством? — Вообще лучше не поздравляй, — серьезно ответил Зиг. — Рано. Опасные это награды, что одна, что другая. — Ты уже с ней… познакомился? Поговорил? — Нет. — Почему? — Сьюз, — хмыкнул Зиг, — я ведь не расспрашиваю тебя о ваших девических ухищрениях? Наверное, у меня на лице слишком явственно нарисовалось удивление. Зиг рассмеялся негромко, невесело. — Ладно, Сьюз, только между нами, договорились? Перед королем девчонка держалась, нос задрав, но на самом деле она напугана до полусмерти. Я хочу… нет, Да… кажется, да. Понимаю. — Она тебе понравилась? — Не знаю еще. Посмотрим. — Не рассмотрел? — подначила я. — Да уж нагляделся, — хмыкнул Зиг. — Лягушонка. Ты разве не поняла, Сьюз? Красавиц пусть молодые дурни выбирают. Вон, вроде как Эстегард когда-то выбрал. И верно, припомнила я старые сплетни, его милость Иозельму любил без памяти. Поначалу. Пока зубки ядовитые не показала. Зигмонд продолжал, медленно, задумчиво, словно не мне, а самому себе объяснял: — Не знаю, любил ли ее отец, любила ли она отца. Если да — мне тяжко с ней придется. Да боги с ней, не так уж важны все эти нежные чувства. Еще неизвестно, смогу ли я… Но змея вроде Иозельмы мне и с приплатой не нужна. Не будет любить — хотя бы уважать должна и верить. Как я. Зиг поймал несказанную мысль, кивнул: — Да, как ты. Беда только в том, что ей до тебя… Я хотела спросить… ох, много чего на самом деле хотела спросить! Но Зиг вдруг насторожился, буркнул: — Меня ищут, — и исчез. Что ж, надо и мне идти. А то, дождусь, тоже искать начнут. И вовремя же я успела! Бабуля как раз отцедила все те отвары, что я оставляла остывать, и, увидев меня, скомандовала: — Бери, поможешь донести. — Как там? — спросила я, подхватывая в каждую руку по кувшину. — Ночь посижу, — неопределенно ответила бабушка. Мне такой ответ совсем не понравился. Нет, раз уж бабушка обещала, что его милость поправится, значит — поправится. Но… Я споткнулась, чуть не выронила кувшин и, обругав себя растяпой, выкинула из головы дурные мысли. — Да ничего, девонька, — бабуля, верно, поняла мой испуг. — Просто побуду рядом с его милостью. Чтоб спокойней было. Опять же, на кого это все добро оставишь? Поперепутают, что как пить… — Давай я посижу. Ты и без того устала. Хмыкнув что-то неразборчивое, бабуля заторопилась вверх по лестнице. — Ну правда, ба! Ты, вон, весь день крутилась, не присела… — Прекрати, Сьюз. Твоя очередь завтра. Когда бабуля говорит таким тоном, и впрямь лучше прекратить. Вот только… Нет. Никаких «только». Если бабушка считает нужным не говорить, насколько тяжело состояние его милости, — значит, так надо. Ей лучше знать. Может, он скорей поднимется, если будет думать, что болезнь не так уж серьезна. Может, это чтоб Анегард не тревожился и не заражал отца своей тревогой. Или чтоб Ланушка не плакала. Мало ли. А замок есть замок, тут не угадаешь, кто и из-за какого угла тебя услыхать может. Так что лучше и не спрашивать лишнего. — Ладно, — согласилась я, — завтра так завтра. Приготовить чего к утру? Бабушка приостановилась, взглянула мне в лицо. Ответила почему-то сердито: — Выспись. Давно на себя в зеркало любовалась? Покойники тебя краше! Отвернулась и пошла себе. А я осталась стоять посреди коридора, пытаясь унять внезапно задрожавшие губы. Ну, спасибо, бабушка! Я, конечно, не красавица, знаю, но хорошее же ты нашла время, чтобы мне об этом напомнить! Впереди отворилась дверь, сказал что-то Анегард, что-то ответила бабушка. Я тряхнула головой, заторопилась вперед. Еще не хватало… из-за всякой ерунды… — Сьюз? Кто-то забрал у меня из рук кувшины, чьи-то горячие руки обняли за плечи, нос уткнулся в зеленое сукно. Анегард? Я трепыхнулась, пытаясь высвободиться, но он в ответ крепче прижал к себе, широкая ладонь успокаивающе прошлась по волосам… и я заплакала. Тихо-тихо, аж сама удивилась. Боги великие, ну и денек, выплакаться и то сил не осталось! — Ну тише, тише, — шептал Анегард. — Все хорошо будет, вот увидишь. А мне ведь легче, чем ему. Я могу пореветь, уткнувшись в крепкое мужское плечо. Меня утешат. Мне пообещают, что все будет хорошо, и я поверю. Конечно, будет. А как же. А он меня младше, и его обвинили в измене, и у него отец болен, а ему уезжать, и только боги знают, вернется ли. И я заревела того пуще — уже от жалости к брату, а не к себе. — Ну что ты, Сьюз, милая… успокаивайся… Я стараюсь, хотела я ответить. Честно, стараюсь. Но получился только еще один всхлип, долгий и какой-то особенно жалобный. — Разверзлись хляби небесные, — проворчала над ухом бабуля. — На, выпей. Под нос мне ткнулся остро пахнущий мятой и кошачьим корнем стакан. Руки дрожали. Анегард так и не отпустил меня, придерживал за плечи, и от этого было хорошо, уютно и спокойно. Вот только зубы все равно стучали о край стакана, и хотелось свернуться клубком и повыть. Отвар щипал холодом на языке. — К тому и шло, — сердито говорила бабушка. — Сам посуди, господин, сколько человек может держаться, когда все плохо? А сколько у нас ни дня спокойного не было, ни ночи? Анегард молча гладил мои плечи. — Пойду я спать, — буркнула я. — Проводить? — Не надо. Хватит того, братец дорогой, что я перед тобой нюни распустила. Тьфу, позорище! Я брела по коридору к лестнице для слуг: через парадный холл, конечно, ближе, но там сразу вспоминается… лишнее. Наверное, бабушка права: слишком долго пришлось сдерживаться. Слишком много всего навалилось. Скорей бы домой… — Девушка… Я обернулась на шепот. Из щелки приоткрытой двери на меня смотрела Ульрика. — Девушка, милая, поди сюда! Мне вдруг стало смешно. Ты хотел посмотреть, Зиг? Вот и посмотрим! — Госпоже что-нибудь нужно? — Да! Поди сюда, — я подошла, она втащила меня в комнату. Руки-то холодные какие, бррр… верно Зиг сказал, лягушонка! — Девушка, милая, отсюда выбраться можно? Мне домой надо, я не могу здесь… не должна! Ой, мама! Люди добрые, видали вы такую дуру?! Домой ей надо! Ночью, одной, пешком, по незнакомому лесу! — Помоги мне, добрая девушка! Я тебя награжу, — и браслет с руки тащит. Люди добрые, Звериная матерь, Зиг, тебе подсунули не просто дуру, а дуру беспросветную! Уж не знаю, я ли слишком громко думала или Зигмонд как раз сейчас был готов услышать, но нелюдь откликнулся. Не словами — картинкой. Мы с Ульрикой выходим во двор из кухни. Ну, ладно. Ульфарова дочурка все совала мне в руку браслет и лепетала, как надо ей домой, вот прям дозарезу надо, сей же час, не медля. Я пожала плечами, надела браслет — он оказался неожиданно тяжелым, — и кивнула: — Пойдем, госпожа. Я проведу тебя половиной для слуг. — Храни тебя боги, милая девушка! А голос-то дрожит… Я представила себя на ее месте, и мне стало тошно и противно. Папаша в заговор влез и удрал, а дочке отвечать. И как отвечать… Конечно, баронских дочерей редко спрашивают, нравится ли жених, вон Ланушка наша чуть ли не с рождения сговорена. И все же вот так — это уж слишком. Выхватили из дому, в чем была, отдали невесть кому, даже и не человеку вовсе…и как отдали — довеском к собственному титулу! И не поспоришь: королевская воля! Вот ты, Сьюз, что бы на ее месте делала? Уж точно не стала бы доверять первой встречной девице в чужом замке, да еще и совать ей единственную, похоже, ценную вещь! Не говоря уж о том, что в платье и нарядных башмачках далеко не убежишь даже средь бела дня и по дороге, не то что ночью по лесу! Глупая, доверчивая, беспомощная девчонка… Мы крадучись прошли через кухню, открыли двери во двор… — Доброй ночи, девушки, — насмешливо улыбнулся Зиг. — Перед осенними дождями звезды особенно яркие, верно? Стоит пожертвовать сном ради такого зрелища. — Ты… — Ульрика повернулась ко мне, и я едва успела отпрыгнуть: кажется, девчонка всерьез вознамерилась по-простецки располосовать мне физиономию. — Ты обманула меня! Негодяйка! Подлая тварь! Да уж, ни ругаться, ни тем более драться Ульфаровой дочке определенно не приходилось. Я увернулась от неловкого замаха крохотным кулачком и спросила: — Ты правда думала, что здесь станут помогать дочери человека, который не так давно грозился всех нас перевешать? — Мерзкая лгунья! — взвизгнула Ульрика. Зиг перехватил ее запястья, девчонка, всхлипнув, попыталась лягаться. Ну да, как же! Зига, пожалуй, лягнешь! И не укусишь. Даже не пробуй, девочка. А то допробуешься, что он сам тебя покусает. Отступив в сторонку, я глядела, как Зиг усмиряет брыкучую невесту. Смешно. Вот только если я сейчас засмеюсь, то… то снова заплачу. Потому что справедливости нет, а наши желания слишком мало значат. Потому что мне жаль эту глупую лягушонку, жаль до слез, но совсем не это хочу я ей сказать. А то, что она дура, дура несусветная, и такого мужа еще заслужить надо… и я ее сейчас почти ненавижу. За то, что она ненавидит Зига. Девчонка выдохлась наконец, обмякла. Только скулила тоненько, чуть слышно. Зигмонд притиснул ее к себе так, что ей, наверное, и дышать было тяжело. Да, не слишком хорошее начало… бояться, пожалуй, будет, но уважать и верить? Нелюдь поймал мой взгляд. Я улыбнулась: и верно. Протянула Зигу браслет: — Держи. — Это что? — Неужто не понял? Твоя невеста сочла это подходящей платой за то, чтобы ее вывели из замка. — Однако, — пробормотал Зиг. Повертел браслет в руке, поморщился. Вернул на законное место. Ульрика возмущенно пискнула. — Слушай, милая моя, ты не слыхала разве, что здесь в лесах не то нежить, не то нелюдь какая водится? Придумала еще, ночью удирать. Кровососам на зубок захотела? — Пусть! — в голос заревела Ульрика. — Пусть кровососам! Все равно сбегу! А не сбегу, так чего с собой сделаю… все равно насильно замуж не пойду! Уж лучше к нелюди в лапы! — Зиг, — чужим голосом выдавила я, — мне сейчас плохо станет. Ты… — хрюкнула и, не выдержав, прыснула в ладонь. — Ага, — ухмыльнулся Зигмонд. — Я самый. И Звездная дева слышала. Я подняла глаза к небу. И правда, вон какие звезды яркие… Ладонь Зига надавила Ульрике на затылок, прижимая лицо к ткани камзола. Нелюдь окутался мраком и взмыл вверх, к раскрытому окну бывших покоев баронессы. Тому самому, наверное, из которого Ульрика оглядывала двор, раздумывая, сможет ли выбраться незамеченной. Так оно и бывает — не только, выходит, в песнях менестрельских, но и в жизни. Ляпнешь, не подумавши, всей правды не зная, — и вот она, судьба твоя. Я постояла немного, глядя на окна Ульрикиных комнат. Зиг не появился. Или по-человечески ушел, или… — Удачи, Зиг, — прошептала я. — Она хорошая девочка, эта твоя лягушонка. Доживем, я еще буду у нее роды принимать. Первое, о чем подумала я, проснувшись, — ну вчера и денек выдался! Столько всего, на полный боговорот хватило бы! Нет уж, мне больше нравится, когда тихо и спокойно. Вот как сейчас. Никакой тебе суеты, ни шума, ни гама, ни чужих голосов… да и своих-то никого не слышно. Все за вчера вымотались, так что сегодня сами боги велели отложить дела и отдыхать. Я потянулась, зевнула. До чего ж неохота подниматься! Так бы и провалялась до самого вечера… мягко, тепло, тихо… Ой, нет. Нельзя до вечера. И отдохнуть не получится. У меня больной на руках, какой отдых?! Надо вставать. Надо готовить отвар для Марти, надо спросить у бабушки, что нужно его милости, надо забрать с псарни Рэнси и Серого, сколько им взаперти сидеть! Собственный жалобный стон вдруг разбудил злость. Разлеглась тут, будто и впрямь дочка баронская! Понежиться ей! Вставай, непутёвая! Ты лекарка, а не фифа мармеладная вроде Ульрики. Работать пора. Я добрела до колодца, плеснула в лицо холодной воды. И тут только заметила, что время-то уже не утреннее. Вон как солнце высоко! Ничего себе заспалась! Что ж меня не разбудил-то никто?! Я влетела на кухню, чуть не плача. У печки возилась Анитка. Оглянулась, спросила: — Ты чего, Сьюз? — Завтрак Марти… время-то… — Не волнуйся, — хихикнула Анитка, — господин Зигмонд отнесли. Что-о?! Зиг?! Кормил Марти завтраком?! Люди добрые, Звериная матерь! Надеюсь, они друг друга не покусали? — Велели тебя не будить, — объяснила Анитка. Добавила, хихикнув в ладошку: — Терес говорит, господин Зигмонд с утра что-то слишком добрый, ты не знаешь, почему? Может, и знаю, но болтать не стану. Я пожала плечами, спросила: — Он там Марти не покусал случайно? А то, может, сытый, потому и добрый? — Терес говорит, — с таинственным видом прошептала Анитка, — господин Зигмонд решили с ним поближе познакомиться, потому что ему ты нравишься, вот! — Кому-кому я нравлюсь? — я чуть мимо лавки не села. — Да этому же, — Анитка мотнула головой на открытую дверь, имея, наверное, в виду казармы. — Марти! Боги великие, спасите нас от друзей, а с врагами мы уж сами… это что ж получается, уже весь замок вовсю об меня языки чешет?! Небось, и поженить успели? Нравлюсь, как же! — С чего он вообще взял? — буркнула я. — А ты покраснела, — прыснула Анитка. — Признавайся, тебе он тоже нравится? Я никому не скажу, честно-честно! Присела со мной рядом. — Ты не причесывалась еще? Хочешь, я тебе «колосок» заплету? — Заплети, — вздохнула я. А может, и правда нравлюсь. Вон как тогда с капитаном обо мне говорил… "такая де-евушка"… а толку-то? Много ли радости быть "такой девушкой", если парень через пару дней уедет и, скорей всего, навсегда? — Тебе пойдет, у тебя шея красивая, — Анитка ловко расплетала мою спутанную косу. — Знаешь, Сьюз, а он бы тебе подошел. Он симпатичный, и вообще… И вообще у него планы на будущее, в которых мне места нет. Я изо всех сил сцепила руки. Не расплакаться бы. — Он уедет. — Вернется, — гребень в руках Анитки скользил плавно, не дергая, а голос стал вдруг ласковым и понимающим. — Так, чтоб сразу сладилось, разве бывает? Пусть себе едет, может, так еще и лучше. Будет тебя вспоминать, тосковать станет… — Ага, будет… с какого перепою ему меня вспоминать? — Знаешь, была б я мужчиной, я бы тебя не забыла. Все, надоело! Сил моих больше нет слушать всякие глупые бредни. — У тебя-то с Тересом что? Он же, наверное, с Зигмондом в Ренхавен уедет? С ним поедешь? — Поеду, — счастливо шепнула Анитка. — Он звал, да. Ох, Сьюз, я такая счастливая, такая… вот так бы и взлетела от счастья! И так хочется, чтобы все вокруг тоже… — Да уж вижу… А помнишь, как ты его боялась? — Ага, — прыснула Анитка. — Ох и дура была! Все, готово! Встань-ка… я же говорила, что тебе пойдет! — Спасибо, — я осторожно ощупывала непривычную прическу. Сбегать к зеркалу? После… сначала все-таки сделаю отвар для Марти. Какая разница, кто там чего себе навоображал… — А все-таки интересно, о чем они говорили? — Хочешь, спрошу? Я вздрогнула. Хороша клуша, что на уме, то и на языке! Отмахнулась небрежно: — Да сама спрошу. Вот буду лекарство относить… Заглянула Динуша: — Анитка, бежим скорей, тетушка Лизетт велела в мастерскую живо! Девчонки унеслись, а я нашла себе хлеба с молоком перекусить и занялась отваром. К обеду как раз, пожалуй, успею. Интересно, сам-то Марти знает, что здешние сплетницы нас с ним уже почти что поженить успели? Если знает… Я почувствовала, как горят уши, приливает кровь к щекам. Да ну и пусть! Знает — что ж, посмеемся вместе. Лучший выход из неприятных ситуаций. А потом он уедет, и все забудется. Потихоньку… Скрипнула дверь, стукнула о стол посуда. Кто там? — Проснулась? А, бабушка… — Давно проснулась, — я отставила котелок с отваром на край печки, настаиваться. Обернулась. Бабуля смотрела виновато. Неужто из-за вчерашнего? Я подошла, обняла, уткнулась носом в седые волосы. — Доброе утро, ба. Сама-то не спала, небось? Как его милость? — Хорошо, девонька, — бабушка вздохнула, повторила: — Хорошо. — Отдохнешь? — После. Пойдем-ка, Сьюз… — К-куда? — К его милости. Голос у бабушки тоже был виноватый, и я вдруг поняла — и куда, и зачем… — Я не хочу! Еще чего, я же просила, я… — Сьюз, так надо. — Ничего не надо, вот еще выдумали! Жили до сих пор! — Сьюз, девонька, думаешь, мне это будет легко? — бабушка говорила так тихо, что я едва слышала. — Анегард уедет через два или три дня, дольше тянуть никак нельзя. Он оставляет больного отца. И его милость… ты представляешь, что для них обоих значат эти обвинения? Господин барон не знает, как сыну в глаза смотреть, что сказать напоследок… а ведь может и так сложиться, что вправду — напоследок. Плохо все, Сьюз. Очень плохо. Ты им нужна, поверь старой лекарке. Всю жизнь не нужна была, и вдруг понадобилась! — Пойдем, Сьюз. Я тебя прошу. И я пошла. Старый барон — я даже в мыслях не могла назвать его отцом, — сидел в кресле у окна. Анегард стоял рядом — ладонь на спинке кресла. Я поежилась: под их взглядами было неуютно, к тому же некстати вспомнилось, как в этой самой комнате в обнимку с Зигом прислушивалась к шагам за дверью. Тогда страху натерпелась, но сейчас… — Рассказывай, Магдалена, — велел барон. Голос хриплый, невольно отметила я, и дышать явно тяжело. Ох, не время Анегарду уезжать… Но тут бабушка заговорила, и все мысли вылетели у меня из головы. Ту моровую лихорадку до сих пор помнят в окрестностях Энсибера. Она длилась целый год, несмотря на все усилия лекарей и магов; а может, благодаря их усилиям — всего год? Некоторые деревни в тех краях до сих пор стоят пустыми, да и сам Энсибер обезлюдел больше чем вполовину. Бабушка рассказывала мне, хотя для сказки на ночь такое не годится. Но тогда умерла моя мама, а я выжила чудом. То есть это бабушка всегда говорила, что чудом, — сама я знала, чудо зовут Магдалена, лекарка милостью богов. Мне такой никогда не стать. Но теперь я слушала совсем другую историю. Другую, хотя происходило в ней то же самое. Просто… было, оказывается, кое-что еще. Я слушала, как однажды в дом лекарки Магдалены постучалась юная женщина с годовалой девочкой на руках. Девочка горела в жару, женщина рыдала и умоляла спасти ее дочь. Вывернула на стол перед лекаркой кошелек, полный золота, обещала еще что-то — путано, бессвязно. Назвалась Эгрейной, баронессой Лотарской. Объясняла, что ехала навестить родителей, но сначала подхватила лихорадку няня, потом кучер, а потом остальные слуги разбежались, а у девочки начался жар. Благодарила богов, надоумивших спросить о лекарке не хозяина постоялого двора — тот уже приводил к ним какого-то коновала, и толку? — а старуху, что принесла козье молоко для дочки. Неумело, непривычными к работе тонкими пальчиками помогала растирать травы для нужного отвара. Ночью, пока лекарка нашептывала над зельями, меняла у дочки на лбу холодные компрессы и вливала ей в рот прохладное питье. А наутро слегла сама. Выходить обеих бабушка не смогла. Барон слушал и мрачнел все больше — хотя, казалось бы, куда еще-то? — Мне сказали, они умерли обе. — Кто сказал? — Анегард, надо же… хотя его можно понять: если этот человек до сих пор служит Лотарам… — Ты вряд ли его помнишь, сын. Он сейчас начальником охраны у твоей матери, в ее столичном особняке. — Надо бы… — Оставь, — махнул рукой, закашлялся. — Месть — это не главное. Семнадцать лет ждала, подождет еще полгода. Сейчас другое важно. Дальше, Магдалена. Почему ты не вернула мне мою девочку? Постойте, он… "мою девочку"? Вот так сразу? Не проверив никак, не… А что проверять, оборвала я себя, уж будто его милость Эстегард не знает, у какой именно женщины могла родиться его дочка моего возраста. А что я Анегарду сестра, Зиг точно доказал. Аж два раза, если посчитать его тонкий нюх и нашу с ним ворожбу. — Потому что, когда мы пришли в ваш замок, господин мой, — бабушка умолкла на несколько мгновений, словно давая барону самому вспомнить, — у вас как раз родился мальчик. — И что?! Старый барон и Анегард возразили в один голос, но отвечала бабушка только одному. — Вспомните, господин мой, почему ваша жена так спешно решила навестить родителей? Перед самой зимой, с маленьким ребенком на руках? — Она… — его милость снова закашлялся, умолк. Опустил голову. — Да, я помню. Помню… — Почему? — не выдержала я. В конце концов, обо мне речь, я тоже имею право знать! — Потому что нынешняя супруга его милости объявила, что ждет от него ребенка. Сына. Наследника Лотаров. — Иозельма шла на скандал, — глухо, медленно выговорил его милость. — Она не боялась позора — или, быть может, блефовала, зная, как боюсь я. Твоя мать… она… — Обиделась? — спросила я. Прозвучало… мелко. Обида — не повод для смерти. — Испугалась, — поправила бабушка. — Иозельма ей угрожала. Ей — и тебе, Сьюз. — Угрожала?! — Ваша милость не знали? — Боги великие, нет! — Снова закашлялся, да что ж это! Я подошла к столу, налила отвара, подала его милости стакан. Он выпил, не отрываясь, мелкими глотками. Выдавил с ощутимым трудом: — Неужели Грейна думала, что я… — Похоже, так, — кивнула бабушка, когда молчание стало совсем тягостным. — Она умоляла меня не отдавать ребенка ее сопернице. Заставила поклясться… поклясться, что я приведу девочку к отцу, но скрою правду, если он женится. А вы, ваша милость, не просто женились. У вас родился наследник, и его мать… — Да, — прошептал барон. — Да, я понимаю. В этом вся Грейна… вся… Он плачет? — Сьюз… Анегард? Я поглядела на брата. — Сьюз, я… — он запнулся, махнул рукой. Шагнул ко мне, обнял. Я уткнулась носом в его плечо и замерла, и он спросил, помолчав: — Ты как, Сьюз? Странно, подумала я. Я — странно. Как во сне, как не со мной. Разве можно, ну разве так можно, — всю жизнь ни слова неправды не сказать, и при этом скрыть правду ото всех, кто должен был ее знать?! Ведь бабушка не лгала. Ни мне, ни… вообще никому. Просто всего не договаривала. Просто отвечала на вопросы так, чтобы ее ответы можно было… истолковать. Так, как ей надо. Нет, как мама просила. Бабушке-то это зачем, ей бы, может, еще и лучше было сразу прийти к барону и рассказать все как есть. Наградил бы. И с чужой девчонкой не возиться. Что такое поднять ребенка в одиночку, пусть даже и знахарке, живущей под покровительством барона, я вполне представляла. Помнила. А она выполняла клятву, на грани смерти вытребованную у молодой лекарки еще более молодой баронессой. Глупую клятву, выросшую из глупой обиды и страха… но, быть может, и правда спасшую меня. Зная Иозельму… — А что я? — чуть отстранившись, я заглянула Анегарду в лицо. — Я жива-здорова, со мной все хорошо, и ты прекрасно знаешь, что я совсем не хотела… — А я рад, что все выяснилось. И на твоем месте, отец… — Ты пока что не на моем месте, — оборвал сына барон. — Подойди ближе, девочка. Анегард подпихнул ободряюще. Я сделала крохотный шажок вперед. А куда еще ближе? На коленки к нему сесть прикажете? Нет уж, я для этого слишком взрослая. Его милость кашлянул, спросил: — У тебя и правда родовой дар? Я только глазами захлопала. О чем это он вообще? — Правда, — ответил за меня Анегард. — Какой дар? — я обернулась к брату: не у его милости же объяснений требовать. — Ты ведь слышала тогда нас с Зигмондом, верно? На Ореховом? — И вчера Зигмонда, подумала я… это что же, Анегард с ним постоянно вот так может? Что-то я и не соображу сразу, понравилось бы мне так или нет. — И те сны, и как ты с Рэнси поладила… Зиг верно меня тупицей тогда обозвал, я бы сразу должен был догадаться! Я пожала плечами: — Это дар богини. У каждого мог бы быть, разве нет? — Боги не раздают одинаковых даров, — старый барон глядел на меня с новым, странным выражением. Оценивающе как-то… если, конечно, я верно понимала, все-таки раньше мне не приходилось сталкиваться с его милостью настолько близко. — Умение говорить мыслями со зверьем и нелюдью — дар Звериной матери нашему роду. Мой прадед был ее избранником, с него и пошло. У девочек, правда, это не проявляется почти никогда, но ты… когда тебя показывали богам, Сюзин, знаки покровительства были четкие на редкость. Я еще тогда подумал, что неспроста… Новость медленно укладывалась в моей голове. Но… но, постойте… — Но если это дар ваш семейный, откуда он у Гвендиного малыша? — Уж кто-то, а Гвенда… да они с Чарри друг на дружку не надышатся! — Это не я, — быстро отперся Анегард. — Дурень, — барон вздохнул. — Гвенда… наша кровь в ней, вот и весь секрет. Не ты первый по деревенским девицам бегаешь, да и я не первым был. Может, дед твой наследил, а может, и прадед. Так бывает — спала кровь и проснулась. Ой ли?.. — А у старшего ее, у Ронни, ничего такого нет. — И у этого пропадет с годами, — уверил меня старый барон. — Если бы каждый бастард родовыми дарами владел… — Я тебе, Сьюз, объясню потом как-нибудь, — пообещал Анегард. — Тебе-то оно ни к чему, но просто чтобы знала. Любой родовой дар должен закрепить глава рода. — Сам объясню, — проворчал старый барон. — Зима долгая, времени хватит. — А… — слова застряли у меня в горле. — Разумеется, ты останешься здесь, — его милость прекрасно меня понял. — Ты моя дочь, Сюзин. Ну вот… а я так мечтала вернуться домой! Рэнси восторженно наматывал круги по двору. Насиделся взаперти, бедолага. Серый, равнодушный к щенячьим радостям, грыз утащенный с кухни мосол. Небо затягивали тучи, на стене перекликались часовые, толстуха Берта возилась у хлебной печи. Все так привычно, так обыкновенно… и никому нет дела до того, что вся моя прежняя жизнь обернулась вдруг обманкой, рассеялась туманом, и теперь придется начинать заново. Сюзин, баронская дочка! Вот уж не было печали… Во двор выбежали Анитка с Динушей. — Сьюз, ты здесь! — Сьюз, а мы твоему Марти обед относили! — А он про тебя спрашивал! — Что спрашивал? — рассеянно отозвалась я. — Почему не пришла, да? — Спохватившись, добавила: — И никакой он не мой! — Не твой! — прыснула Динуша. — Только ему так интересно было, кто ты, чья ты, с кем в обнимку ходишь… Замечательно! Представляю, чего они ему наговорили. — И почему не пришла, тоже… — Он решил, что ты от него прячешься, — Анитка говорила серьезно и глядела укоризненно. — Решил, что ты его видеть не хочешь. С утра господин Зигмонд, в обед мы… Он сказал, что ты, наверное, вчера на него обиделась. — Да, — кивнула Динуша, — и что ему очень-очень жаль! Сьюз, ну что ты, в самом деле! Та-акой парень! Только он уедет. А у меня теперь отец-барон. Еще, чего доброго, сам решит чудесно найденной дочке мужа подобрать. Глаза защипало, я прикусила уголок косынки. — Сьюз, ты чего?! Да все у вас хорошо будет, вот увидишь! Ну не плачь… Откуда-то появился Зиг, как всегда, неожиданно и, как всегда, вовремя. — Идите, девушки, я с ней сам поговорю. Обнял меня за плечи, повел куда-то. А я думала: не последний ли раз девчонки так со мной болтали? Небось с баронской дочкой не станут откровенничать… — Так, здесь никто не увидит. Можешь выплакаться. Кажется, тебе в кои-то веки это на самом деле нужно. Я ревела, уткнувшись Зигу в плечо, в ноги тыкался встревоженный Рэнси, с неба хлынуло, Зиг попятился, увлекая меня под козырек крыши… — Я не хочу, — бессвязно жаловалась я, сама не зная толком, что имею в виду: оставаться жить с его милостью, или слышать неизбежные шепотки за спиной, или чтобы Марти уехал навсегда. — Зиг, почему все так, что за жизнь такая дурацкая, а? Он не отвечал, только гладил легонько по голове. Как маленькую. И от этого становилось легче. Дождь осенний, смой мои печали, унеси тоску… — Что, — спросил Зигмонд, когда я наконец утихла, — взяли тебя в оборот? — Ты знал? — Не то чтобы меня ставили в известность, — нелюдь клыкасто ухмыльнулся. — Но — да, я слышал. Краем уха. — Что теперь будет? — Да ничего не будет, — пожал он плечами. — Стоило так расстраиваться. Сама посуди, во-первых, тебе так и так пришлось бы на зиму здесь остаться, его милости Эстегарду лекарка еще долго нужна будет. — Ну и оставалась бы лекаркой, — буркнула я. — А куда оно от тебя денется? — удивился Зиг. Искренне так, от всей души удивился. — Ты что, Сьюз! Кто лечит, тот лечит, от этого уже не уйдешь. И для баронской дочки ничего нет зазорного в том, чтобы лекаркой быть. Как и для баронской жены, кстати. В мое время вообще всех благородных девиц этому учили, это сейчас… — махнул рукой, я привычно угадала недосказанное "измельчали люди". — А во-вторых? — Во-вторых оставим, пожалуй, на потом. Расскажу, когда ко мне в гости приедешь. — В гости? — Да, в Ренхавен. Мы ведь соседи будем, забыла? И верно, соседи… Кто бы мог подумать, что так все кончится, когда Зигова стая впервые разбудила нас среди ночи… И полугода не прошло. — А знаешь, — вспомнила я, — мне ведь кошмары больше не снятся. — И не должны. Гиннар подох, богиня жертв не получает. — Так просто? Невнятно вышло, я и сама до конца не понимала, что сказать хотела. Но Зиг понял. — Сколько я тебе объяснял, а ты все никак поверить не можешь. Боги лишь то могут от нас взять, что мы сами отдать готовы. Добровольно и искренне, и чем искренней, тем больше твой дар и тем сильней ответное благословение. Это же так просто, Сьюз! Наверное, и это было просто "в его время", а теперь забылось. Я привыкла думать по-другому, совсем по-другому. И даже то, что Зиг явно прав, не очень-то помогает уложить в голове такое странное знание. Дождь утихал, над двором плыл запах свежего хлеба, от казарм слышался смех. Жизнь продолжалась. Зиг, хмырь болотный, так и не признался, о чем говорил с Марти. И я, собирая ужин для королевского пса, тряслась, как осиновый лист. Все думала, что он может сказать, о чем спросить… Он не спросил ни о чем и ничего не сказал. И вообще сидел как пришибленный. — Ты как себя чувствуешь? — спросила я. — Должен бы уже поправиться. — Хорошо, — он повел плечом, словно отметая лишние вопросы. Придвинул к себе миску. И я ушла. Не больно-то и хотелось. И вообще, меня Анегард ждет. Еще днем велел зайти, как освобожусь. Сама не знаю, чего тянула. Брата — быстро же я привыкла так его называть! — у себя не оказалось, и я, вздохнув тайком, поплелась в покои его милости. Конечно, они были там. Все: его милость, Анегард, Зигмонд, Гарник и даже бабушка. Я так поняла, говорили о порученном Анегарду деле, и говорили шумно: за дверью слышно было, что спорят; но, стоило мне войти, все дружно замолчали. Ну что за день такой, везде я лишняя! Анегард поднялся, мне показалось, с облегчением. Сказал: — Пойдем, Сьюз. С нами вместе вышла бабушка. — Что случилось? — спросила я. — Ничего, — удивленно ответил Анегард. — Покажу тебе твои комнаты. Ну да, могла бы и сама догадаться. Лишь бы не в баронессины. Обошлось: мы свернули к лестнице. Значит, не только не в баронессины, но и от его милости подальше. Наверх. Третий этаж. — Рядом с моими, — Анегард открыл передо мной дверь, посторонился, пропуская. — Правда, раньше весны я вряд ли вернусь. Да уж, подумала я, зима будет невеселая. Я осторожно переступила порог. Честно говоря, давно мне не было так… нет, не страшно — неуютно. И неловко. Кто бы там что ни говорил, но я вовсе не ощущала себя законной дочкой его милости. Потерянный ребенок, живущий себе почти что рядом с отцом… ха, ха и еще раз ха! Такие истории не для жизни. Не для обычной жизни. Бредни менестрельские. Простой деревянный пол, стол, два табурета, сундук в углу. Дверь в спальню отворена, виден краешек кровати, застеленной меховым покрывалом. После нашего с бабушкой домика — слишком тесно. И не говорите мне, что весь замок теперь мой! Я чужая здесь. Ну ладно, пусть не чужая, но и не хозяйка. Я схватила бабушку за руку: — Но ты ведь останешься со мной? Не бросишь меня? — Что ты, девонька, — бабушка обняла меня, хмыкнула: — Глупенькая… — Я боюсь! Я так… так домой хотела… а теперь… — Ты и есть дома, — сказал Анегард. — Привыкнешь, ничего. — Добавил, невесело усмехнувшись: — И не бойся ты отца! Он, по-моему, сам тебя боится. Утешил! Весь следующий день замок стоял на ушах, а уж в кухне и вовсе был дым коромыслом. Мы с бабушкой насилу отвоевали себе угол стола и краешек печки! Кому свадебный пир, а нам — снадобья Анегарду в дорогу. Конечно, по большей части набралось из готовых, но кое-что пришлось варить. Варить, сгущать, крепить вином или брагой, чтоб хранились, нашептывать… В самый разгар работы кто-то тронул меня за плечо. Я обернулась — Колин. — Ты-то что здесь делаешь?! — удивилась я. — Случилось что? — Здравствуй, Сьюз, — трактирщик, похоже, рад был меня видеть. — Все хорошо, не волнуйся. Тебе Рольф привет передает. — И ты ради этого сюда пришел?! — ни в жизнь не поверю! — Нет, конечно. Попросить кой-чего. Ну и вам с Магдаленой сказать… где она, кстати? — Да здесь, в кладовку отбежала. Что сказать-то, Колин? Ох, знал бы ты, как я соскучилась! — Не только ты, — чуть смущенно признался Колин. — У нас в деревне свадьба завтра, приходите. Староста наш дочку замуж отдает. — Хенну?! — вот так новости! Задавака Хенна женихами перебирала так, будто ждала невесть какого принца перехожего. — За кого, Колин? — Да за Рольфа же, — трактирщик смутился еще сильней, вздохнул, махнул рукой. Я знала, он считал, что Рольф — самая пара для меня. Да и не только он… — Слышала, Магдалена? — Слышала, слышала, — проворчала бабушка. — Хлебнет с эдакой фифой. — И то, — согласился Колин. — Я всегда говорил, жену не по красоте выбирать надо и даже не по приданому. Так придете? Бабушка задумчиво почесала кончик носа. — Нет, Колин. И рады бы, да тут нужны. Так что передавай от нас пожелания счастья и все прочее, что положено. — И за привет спасибо, — я представила рядом Рольфа и Хенну, фыркнула. — Уж если Хенна согласна за кузнецом отстирывать, может, все еще у них и сложится! — Сама-то не жалеешь? — напрямую спросил Колин. Я помотала головой. Мы с Рольфом всегда дружили — но не больше. Кто бы там чего ни воображал на наш счет. А что кольнула все-таки обида — так это понятно. Вон, аж три свадьбы завтра, а я… Колин ушел, бабуля решила проводить его немного, расспросить о деревенских новостях. Спросила меня: — Управишься? — Конечно, — уверила я, — иди. Осталось всего ничего доделать. Ты и так весь день тут у печки, хоть отдышишься. А сама подумала: очень кстати. Замешу вдобавок к остальному одну штучку лично от себя. Как раз, пожалуй, успею. И — спать. А то от шума и духоты голова кругом идет, а завтра… Я тряхнула головой. Думать о завтрашнем дне решительно не хотелось. А что думать? Как ни крути, от судьбы своей не уйдешь, что напряла Прядильщица, то и встретишь. Бывает, конечно, когда лишь от тебя зависит, куда свернуть, но… в общем, завтра передо мной таких поворотов не ожидается, надо будет всего лишь прожить день так, как проживется. А жаль все-таки, что Марти уже перебрался в казарму к Гарниковым ребятам и ел с ними. Хорошо, но все равно — жаль. Вечером ко мне заглянул Анегард. — Вот это кстати! — я втянула брата в комнату, закрыла дверь. — А то я уж думала, как бы тебя так поймать, чтоб никто не увидел. — Зачем? — весело спросил братец. — Я всего лишь хотел узнать, как тебе спится на новом месте, а ты, оказывается, чуть ли не охотиться на меня собралась! Эх, Анегард, и что ж мне так грустно от твоей веселости? — Я тут для тебя приготовила кое-что, по секрету. Даже бабушка не знает! На, спрячь. Маленькая тыковка-горлянка вид имела самый невинный. Куда невинней дорогих стеклянных флаконов и бутылочек. Анегард повертел ее в руках, спросил растерянно: — Что это? Я пригнула к себе его голову, зашептала на ухо. Братец захлопал глазами, потом рассмеялся — на сей раз от души, заразительно, так что я невольно разулыбалась в ответ. — Ну, Сьюз!.. Он же тебе нравится, разве нет? — Нравится, — призналась я. — А ты мой брат. — Ну, спасибо, сестренка! — Анегард все еще смеялся, и я решилась. Попросила: — Ты пригляди там за ним, ладно? Я понимаю, теперь… ну, отец, и вообще… но все равно. Зря я, что ли, его лечила? — Пригляжу, — кивнул Анегард. — А ты не грусти, ладно? Да уж постараюсь… Старый барон, оглядев меня, недовольно поджал губы. Спросил: — Неужели, Сюзин, ты не могла одеться более подобающим образом? Я пожала плечами: — Это самое приличное, что у меня есть. На самом деле моя праздничная одежда очень даже мне нравилась. Широкая юбка в желтые и рыжие полосы, вышитая рубашка из тонкого отбеленного полотна, рыжая, в тон юбке, безрукавка. Учтя по-осеннему пронизывающий ветер, я прибавила к этому белую пуховую шаль и чувствовала себя вполне нарядной. — Сшить пристойное платье было нельзя? — Когда бы?.. — Отец, — вступился за меня Анегард, — ты доведешь ее до слез. Она вчера весь день для меня снадобья варила. К тому же, — брат незаметно мне подмигнул, — наша Сьюз и в таком наряде лучше всех. — Это верно, — чопорно согласился его милость. — Но тем не менее я прошу тебя, Сюзин, в ближайшее же время озаботиться достойным благородной девицы гардеробом. — Хорошо… отец. Его милость Эстегард, барон Лотарский, кивнул и предложил мне руку. Я жалобно посмотрела на Анегарда. Братец виновато шевельнул бровью: мол, рад бы помочь, но… Тут выбежала Иоланта, повисла у брата на шее. Анегард наклонился к сестренке, зашептал ей что-то на ухо. Ланушка оглянулась на меня, сказала во весь голос: — Конечно, красивая! — Ну, спасибо, — засмеялась я. Губы старого барона тронула улыбка. — Не замерзнешь? — спросил он. — Не-е, — Ланушка крутанулась, показываясь; алое шерстяное платье, подбитая белым заячьим мехом длинная темно-красная безрукавка. Хитро взглянула на меня: — А я красивая? — Очень! — от души ответила я. — Пойдемте уже, — усмехнулся Анегард. — Красавицы вы наши. И мы пошли. Гул голосов, шутки, смех, вопросы и ответы — все это было сзади и до поры не мешало. Хотя люди там, за спиной, наверняка удивлялись, с чего бы это лекарка Сьюз идет первой, под руку с его милостью. Может, думали, что старый барон болен… хотя так оно и есть, вон как дышит тяжело, хрипло… а может, до них уже дошли похожие на правду слухи? — Мне страшно, отец, — не выдержав торжественного молчания, шепотом призналась я. — Что они все скажут? Бредни менестрельские, да и только! — Глупости, Сюзин, — негромко ответил его милость. — Тебя не должно волновать, кто что скажет. Ну конечно! А чего ты ожидала, Сьюз? Сочувствия? Может, ты вообразила, что новообретенный отец тебя по головке погладит и сопельки утрет? — Поверь, — добавил вдруг его милость, — куда больше это должно волновать меня. Твою мать любили, Сюзин. Да и тебя, как я успел заметить, любят. Я удивленно покосилась на отца. Встретила внимательный, сочувственный взгляд. Пробормотала: — Спасибо. — Не за что, — спокойно ответил барон. Люди добрые, Звериная матерь! Кажется, я никогда его не пойму… Мы вышли на храмовую луговину, и страх охватил меня с новой силой. Старый барон покосился недовольно, я плотней запахнула шаль. Пусть лучше думает, что от холода дрожу. Стыдно-то как… Помоги, Звериная матерь! Тут же две невесты, так почему мне кажется, что все только на меня и смотрят? Сьюз, девонька, ты вообще-то не пуп земли, не надо воображать о себе лишнего! Его милость взял меня за руку, повел к алтарному кругу. Хватка у старого барона, даром что болеет, оказалась железная. Я чувствовала прожигающие спину любопытные взгляды, и было мне от них так нехорошо, что аж ноги подгибались. Поэтому сначала я оперлась о кстати подвернувшийся шершавый камень, и лишь потом сообразила, что именно себе позволила. Сьюз, девочка, это вообще-то алтарь! Ничего, послышалась мне далекая усмешка, это правильный алтарь. И верно, поняла я. Алтарь Звериной матери, теплый, дарящий привычную безопасность. Моя покровительница, моя богиня. Ты всегда мне помогала, не оставь и теперь. — Звериная матерь, покровительница Лотаров, — голос моего отца, все еще хриплый, звучал сильно, и я не сомневалась, что все собравшиеся услышат его прекрасно. — Я благодарю тебя за найденную дочь и за твою к ней милость. Он тоже коснулся камня, совсем рядом с моей ладонью. Кончики пальцев защекотало пушистое тепло, и далеко, на самой границе сознания, мне почудился слабый отзвук радостного смеха: богиня услышала, богиня осталась довольна. Старый барон взял меня за плечи и развернул к людям, и теперь я осмелилась поднять взгляд. Правда, на то, чтобы вглядеться в лица, храбрости не хватило. Как приняли новость те, кто знал деревенскую лекарку Сьюз? Прав был отец, когда говорил, что не мне, а ему надо бояться? Можно, я узнаю об этом чуть позже? Когда сама хоть немного свыкнусь… — Сюзин, — объявил его милость, — дочь моя и моей супруги Эгрейны. Семнадцать лет назад мне сообщили, что она умерла; перед алтарем покровительницы нашего рода я клянусь взыскать полной мерой с того, по чьей вине считал ее мертвой. Я благодарю богов за великую милость. Вы же, все, да будете свидетелями, что я признал свою дочь перед богами и людьми, и любой из вас вправе и обязан подтвердить это перед любым судом. — Отец умолк ненадолго; дыхание его было частым и хриплым. Мне показалось, он выскребает силы с самого дна души… лечь бы ему, укутаться… — Я не знаю, переживу ли эту зиму, а мой сын уезжает. Я прошу вас всех, запомните крепко мои слова. А теперь… — Он перевел дух и заговорил снова, и всплеснувшийся было гомон сменился тишиной. — Свою дочь Сюзин и своего сына Анегарда беру ныне в свидетели тому, что произойдет здесь, дабы могли подтвердить истинность свершившихся таинств перед богами и людьми. Анегард подошел, стал рядом. Пожал тихонько мои пальцы, шепнул чуть насмешливо: — Не трясись, хорошо выглядишь… сестренка. — Да услышат боги, — говорил меж тем его милость, — да оделят нас благословением своим. Именем короля и по его повелению ныне я объявляю о свадьбе Зигмонда, барона Ренхавенского, и благородной Ульрики, дочери Ульфара. Сейчас, когда все наконец-то глазели на жениха с невестой, я почувствовала себя в большей безопасности. Нашла взглядом бабушку — нарядная, она стояла в первом ряду, и Гарник держал ее за руку. Да она ведь на самом деле совсем не старая! Сколько ей было, когда оказалась вдруг со мной на руках? Надо спросить. Мне стало вдруг так стыдно, всю жизнь — "бабушка, бабушка", а сама даже не знаю, сколько ей лет. Хотя… она ведь сама не говорила никогда. Отшучивалась: "Много!" Теперь хоть ясно, почему. Вон стоят Терес с Аниткой, ждут своей очереди. Улыбаются. А рядом шушукаются, хихикают Динуша с рыжим Рихаром. Вот тоже парочка! Кажется мне, или впрямь Рихар с лета подрос? Ой, и Марти здесь! Я почувствовала, как загорелись уши, прилила к щекам кровь. Что за взгляд у него… Все равно уедет, напомнила я себе. Схватилась за руку Анегарда, крепко, будто над обрывом стояла и сорваться могла. Он, видно, понял, сжал в ответ мои пальцы. Шепнул на ухо: — На Зига с Улькой гляди, свидетель! Я вздрогнула, торопливо перевела взгляд… Ульрика была сегодня бледна и послушна. Зигмонд вел свою лягушонку за руку, а она и глаз не поднимала. Все в том же синем платье, без украшений, без подношения для богини в руках. Приневоленная. Ох, Зиг, Зиг, пусть у вас все сложится хорошо! Ты заслужил жену и получше, но раз уж эта… боги великие, пусть она любит Зига и уважает, и никогда не предаст, как Иозельма предала его милость… отца, поправила я себя, привыкай, Сьюз. Отец вел молодых вокруг алтарей, просил для них, как водится, благословения Звездной девы, и Жницы, и Матери человеческой, и Хранителя стад. Зигмонд — я заметила, — приостановился у черного камня Прядильщицы. Что ж, он избранник, он должен… Я тайком коснулась алтаря Звериной матери. Благослови и ты их, моя богиня. Я прошу за них. — Перед богами и людьми я, барон Эстегард Лотарский, объявляю Зигмонда и Ульрику мужем и женой. Приветственные возгласы смолкли почти сразу: видно же, что молодые не очень-то рады. Впрочем, насчет Зига я не была бы так уверена… знаем мы эту кривую ухмылочку! Его милость не стал длить молчание. Прокашлялся и перешел ко второй паре: — Я, барон Эстегард Лотарский, господин этих земель, объявляю о свадьбе Тереса, воина барона Ренхавенского, и Аниты… Еще не договорил, а над храмом словно и воздух изменился, наполнился радостью и счастьем. Я глядела на Тереса с Аниткой, и улыбка сама расползалась по лицу. Совсем ведь другое дело! Оба сияют, у невесты букет в руках — не букет, охапка! "Осенние звезды", из баронских цветников нарезано, больше неоткуда. Белые — для Звездной девы, желтые — Жнице, алые — Матери… и уже по тому, как сияют оставленные на алтарях цветы, любой скажет — эту пару боги благословляют. — Перед богами и людьми я, барон Эстегард Лотарский, объявляю Тереса и Аниту мужем и женой… — Любовь да лад! — вместе со всеми закричала я. — На многие лета! Анитка шепнула что-то Тересу, тот ответил, поцеловал жену в макушку. Молодайка прыснула, вывернулась из объятий… подбежала ко мне… — Это тебе, Сьюз! На счастье! "Осенняя звезда". Белая. Мы обнялись, Анитка шепнула: — Я загадала, Сьюз, пусть у тебя все сложится! — Спасибо… Я тоже загадала. Хоть и знаю, у вас и без того все будет замечательно. Но ведь счастья много не бывает, верно? Люди уходили, смеясь, предвкушая праздник. В замке ждал пир, и приехавшие из Оверте музыканты, наверное, готовы были играть плясовые. Но оба барона остались стоять, и я с ними: Анегард все еще держал меня за руку. С другой стороны к брату жалась Ланушка. Остался десяток баронской стражи, остались Марти, Рихар; Динуша не стала возвращаться без рыжего, остановилась на краю луговины… Его милость обвел всех пристальным взглядом. Вздохнул, закашлялся, прижав ладонь ко рту. Подошел к алтарю Великого отца, молча прикоснулся к темному камню. Следом, вложив ладошку Иоланты в мою, шагнул Анегард. Прошептал: — Покровитель странников, дай нам удачу в пути. За Анегардом стали подходить остальные. Просили Великого отца о легкой дороге — и шли каждый к алтарю своего покровителя. Анегард и его милость вернулись к нам с Ланушкой — мы так и стояли у камня Звериной матери. — Покровительница Лотаров, — хрипло сказал отец, — пошли удачу моему сыну. — Благослови, моя богиня, — Анегард коснулся шершавого камня, замер на несколько мгновений. — Помоги им, Великая, — прошептала я. Ланушка заплакала. Анегард подхватил ее на руки: — Что еще ты выдумала, реветь! — Не уезжа-ай, — Ланушка обняла брата, уткнулась носом ему в шею. — Я боюсь, оста-анься! — Иоланта, — чужим, напряженным голосом выговорил старый барон, — прекрати немедленно. Мужчина не может всю жизнь просидеть дома. Я отвернулась. Неужели он всегда такой… такой холодный, правильный и… подобающий? Марти стоял у алтаря Звездной девы. Ладонь лежала на белом камне, губы беззвучно шевелились. Я прикрыла ладонью улыбку: забавным показалось, что у грозного королевского пса Дева в покровительницах. Но тут Марти отшагнул назад, развернулся к алтарю Воина. Я вздохнула тайком: этих вояк разве поймешь? Да у них, небось, традиций воз и тележка, по каждому случаю другому богу кланяться… вот деревенских тоже ведь не всякий посторонний поймет, почему вдруг то Жнице дары несут, то Кузнецу, то Хранителю стад. Ланушка утихла, только сопела недовольно. Она так и сидела у Анегарда на руках, крепко обняв его за шею, а старый барон смотрел мимо них — на алтарь. Мне показалось, он все еще просит о чем-то богиню, неслышно для остальных, но так жарко, что Великая навряд ли откажет. Столы накрыли во дворе, и расселись, не слишком разбираясь, кто есть кто. Наверное, это потому, подумала я, что его милость, вернувшись, сразу ушел к себе. При нем не очень-то забудешь, что не пристало посудомойке соседствовать с управителем, а ученику кузнеца из ремесленной слободки — заигрывать с дочкой начальника стражи. Это Анегард умеет сделать праздник общим и веселиться на равных с остальными — не зря по деревням так любят, когда он заезжает на грозовые аукалки или праздник последнего снопа. Вот и сейчас — музыканты наяривают плясовую, Зигмонд кружит Анитку, только юбка взметывается, Терес едва отбивается от подначек, хохочет Ланушка, и даже Ульрика улыбается, слушая шуточки молодого Лотара. Встает, идет с ним танцевать… оглядывается на Зига, Анегард качает головой, обнимает за талию… — Потанцуешь со мной? Терес. Смеюсь: — Конечно! Музыка кружит голову, кто бы мог подумать, что Терес так здорово танцует! Да и Зиг не хуже, ишь, сидельцы болотные! Анитка раскраснелась, у меня тоже щеки горят… Наши кавалеры ведут танец хитро, едва не сталкиваясь, словно дразнят друг друга; в какой-то миг мы с Аниткой непонятно как меняемся — вернее, мужчины меняются нами. Я едва не останавливаюсь от удивления, но Зиг подхватывает, кружит, кружит… скалится: — Давай, Сьюз, уделаем их всех! — Врешь, — отзывается из-за моей спины Анегард, — нас не уделаешь, верно, Улинька? Боги великие, хорошо-то как! А вон Динуша с Рихаром целуется… Кстати… — Зиг, а что, разве твой Рихар с Анегардом едет? — Да, а почему ты спрашиваешь? — Легкий холодок в голосе намекает: на первый раз прощаю, но лучше не суйся, не девичье дело. — Он же мальчишка еще! Зиг, хмырь болотный, хохочет. — Если уж ты, Сьюз, так сказала, другие уж точно ничего другого не подумают. Я спохватываюсь: у «мальчишки» за плечами триста лет, да таких — не дай боги никому! — Им пацан и нужен, — тихо говорит Зиг. — Мелкий проныра многое может, чего не под силу взрослому. А теперь, девочка, выкинь из головы серьезные вопросы и танцуй. Смех. Чей-то короткий взвизг. Музыка все азартней, все быстрей. Терес подхватывает Анитку на руки… — Ой, Зиг, ты меня так закружил, земли не чую! — Зачем тебе земля, когда я рядом? И верно! Анегард с Ульрикой останавливаются, вдруг, резко… на щеках Ульрики багровые пятна, тонкие пальчики цепляются за плечи Анегарда. Мы с Зигмондом кидаемся к ней. — Ничего, — шепчет Зигова лягушонка. — Упыхалась… никогда я так не танцевала… — Веди ее к колодцу, — командую я. — Тихонечко, пусть отдышится. Умоется, легче станет. Давай, Зиг, не торопясь… а я ей туда попить принесу. Анегард помогает мне пробраться к кухне: одну, пожалуй, закружили бы, завертели. Найти нужное снадобье, накапать в кружку с водой — дело недолгое. — Слабенькая она, — виновато бормочет Анегард. — Ничего, — осторожно, Сьюз, не урони кружку! Тут, конечно, народу меньше, но все же… ну вот, пей, девочка… все с тобой будет в порядке… Ульрика вздыхает прерывисто. Зиг держит ее за плечи, вглядывается в лицо. Осторожно стирает с бледного лба бисеринки пота. Анегард забирает у меня пустую кружку, ставит на край колодца. — Пойдем, сестренка, потанцуем? А то кажется мне, что его милость благородный барон Зигмонд испытывают желание побыть с женой наедине. — Иди-иди, танцуй… язва. Сьюз, милая, уделай его, как он мою жену уделал! Ох, навряд ли! Знаем мы, как молодой барон на праздниках гуляют! Перепляшешь такого… легче речку ситом вычерпать! — Да уж постараюсь! На то и праздник. Последний, я думаю, праздник в этом году… Под вечер, когда длинные тени пересекли двор, а в еще светлом небе засеребрилась луна, я заметила, что Зиговы парни один за другим выбираются из праздничной круговерти. Кто попить отойдет, да так и не вернется, кто девицу под локоток ухватит, к столам отведет и невзначай исчезнет… Я оглядела двор. А вон и сам его милость благородный барон Зигмонд, улыбка украденной маской на озабоченном лице. И, между прочим, без Ульрики. Подойти словно ненароком к Зигу труда не составило: праздник затухал, многие уже разбрелись. Кто постарше — отдыхать, молодые да горячие — парочками… — Как Ульрика, отдышалась? — Да, спасибо. Мы с ней поговорили немного и решили, что сейчас ей лучше отдохнуть. — Что, еще ночь не настала, — пьяно осклабился управитель, — а молодую жену уже укатал? Силе-ен… — Я-то силен, а вот тебе пора в постельку. — Зиг нарочито оскалился. — Пока под стол не свалился. — Мне?.. — Пора-пора, — рядом возникла непривычно румяная Лизетт, подхватила муженька под руку. — Пойдем-ка, милый мой. Зиг огляделся, буркнул: — Пойду и я. Спросить? Не убьет же он меня, в самом деле? Я выскользнула из поредевшей толпы вслед за Зигмондом, окликнула тихо: — Куда это вы все собрались, а? Нелюдь клыкасто ухмыльнулся: — Я так и понял, что ты нас засекла. Что ж, спасибо, хватило ума при всех не спрашивать. За это отвечу, но, Сьюз, отучайся задавать мужчинам вопросы об их делах! Поверь, ни к чему хорошему девичье любопытство не приводит. — Постараюсь, — вздохнула я. — Знаешь, пока была жизнь тихая и спокойная, меня любопытствовать и не тянуло. А тут… перемешалось все… Я, не договорив, пожала плечами. Угар праздника схлынул, теперь мне было грустно, из головы не шел завтрашний отъезд Анегарда. Зигмонд кивнул: — Да, понимаю. На самом деле, Сьюз, это у тебя от страха. Тебе кажется, если ты будешь знать, что происходит, то сумеешь подготовиться к любой опасности. Или, на самый худой конец, тебя не застанут врасплох. А ведь похоже… да, очень может быть, что он прав… — Так вот, относительно того, куда мы собрались. Только учти, Анегард знает, а больше — никому! Хочу проверить, как дела в моем новом замке. — Я оторопело уставилась на Зига. Ну что такое, все время забываю, что он не человек, и парни его — не люди! Зиг явно понял, ухмыльнулся: — Да не гляди ты так, прекрасно за ночь успеем обернуться! Объясним там всем, кто теперь хозяин, и назад. Мне туда все-таки жену везти. Кстати, Сьюз, ты загляни к ней, ладно? Вроде уложил, но мало ли… — Загляну обязательно. Удачи, Зиг. Густая тень пронеслась по двору, и облачко мглы затерялось в ночном небе. Уже ночном… ну что, Сьюз, праздник кончился? Я укуталась в шаль, потерла пальцы. Холодно. Пойду, что ли… Тяжелая рука легла на мое плечо. Я обернулась. — Хотел сказать тебе спасибо. Долго же ты ждал. Мог бы и потанцевать со мной разок. В благодарность. — Не за что. — Так ты лекарка или баронская дочка? — Одно другому не мешает. Мне показалось, он хотел еще что-то спросить. Но вместо этого развернул меня, прислонил спиной к груди. Он был горячим, и я не стала отстраняться. — Подождешь меня? Я ведь тоже не безродный, просто… решить надо кое-что. "Не задавай мужчинам вопросы о мужских делах, Сьюз!" — А если не решишь? — Решу. Или… нет, никаких «или». Обещаю. — Сьюз!.. Я вздрогнула: бабушка. Что-то случилось? Или просто решила, что слишком поздно? — Так подождешь? Вот интересно, спросил бы ты о том же не баронскую дочку, а деревенскую лекарку? Что, королевский пес, теперь я вписываюсь в твои планы? Жаль, что не вижу его лица. Зато он моего тоже не видит, а это, пожалуй, хорошо. — А ты вернешься? — Сьюз, где ты? Я отстранилась, крикнула: — Иду, ба! — Скорей, ты нужна! — Все-таки лекарка, — хмыкнула я. — Так вернешься? — Вернусь. Что ж, он ответил, а мне отвечать не хотелось. Так что моя помощь понадобилась очень даже кстати. Что некоторым с лишней кружки браги напрочь соображение сносит, то дело обычное. И у нас в деревне всякое по праздникам случалось, и в замке наверняка тоже. Но такого… Посреди кухни, рядом с опрокинутой лавкой и косо сдвинутым столом, Рихар прижимал к полу Рэнси: одна рука давит холку, вторая крестец. Пес рычал и рвался, и ярость его вмиг захлестнула меня мутной волной — аж в глазах потемнело. И как у рыжего силы хватает эдакого зверя удерживать?! За спиной Рихара прижалась к стене Динуша, глаза перепуганные, ладошка рот зажимает. А рядом с оскаленной песьей мордой сидел на полу пьяный в дымину парень, икал, бормотал что-то невнятное и время от времени махал перед носом Рэнси криво свернутым кукишем. Жить надоело. И парень-то из тех, кто обычно тише воды ниже травы… — Я его сейчас отпущу, — зло процедил Рихар. — Стоило бы, — едко сказала бабушка. Люди добрые, Звериная матерь, да что у них тут стряслось-то?! Я присела рядом с рыжим, положила ладонь Рэнси на голову. Как в пустоту! Рэнси дрожал крупной дрожью, по вздыбленной холке пробегали волны судороги, ногти скребли по полу. В нем не осталось места ничему, кроме яростного желания вцепиться в глотку. А этот придурок пьяный еще машет своим придурочным кукишем! Сама бы убила, честное слово! — Слушай, проваливал бы ты, а? Иначе я пса не успокою. — Никуда он не пойдет! — резко возразила бабушка. — Дело серьезное, его милость рассудить должен. Рэнси взвыл особенно злобно, Рихар навалился на пса, пробормотал: — И ведь точно отпущу! Давай, Сьюз, сделай что-нибудь! Не дело девчонкам после праздника ошметки с пола подметать… да и крови много будет… — Я не могу! Это ж надо было… так его раздразнить… Вошел Анегард. — Что тут?… Умолк на полуслове, подскочил к нам. Выдохнул сквозь зубы. — Сьюз, ты не так делаешь. Гляди, как надо, — ладонь Анегарда легла рядом с моей, и… Словами не передать, но я — Рихар, отпускай. Медленно. Резких движений не делаем, все слышат? Рыжий медленно встал, отступил к Динуше. — Сьюз, ты держишь. Тяжелая песья голова легла на мои колени, хвост слабо вильнул. Я выдохнула, покачала головой: — Как ты его… Мне так никогда не суметь. — Я бы объяснил, но не успею. Ты отца попроси, пусть научит. У тебя должно получиться. — Молодой барон встал, обвел кухню внимательным взглядом. — Рассказывайте. Бабушка пожала плечами, Динуша с Рихаром переглянулись. Говорить начал Рихар. — Я Дину провожал. А тут этот, — мотнул головой на затихшего придурка. — Ты, говорит, такая красивая выросла, дай я тебя поцелую. — Это повод, — хмыкнул Анегард. — Дальше? — Дальше я ему дал по морде. — Мало дал. Надо было сразу укладывать, чтоб до утра. — Ну, — вроде как смутился Рихар, — господин еще когда говорил, чтоб без… ну… — К таким случаям не относится, — отрезал Анегард. — Дальше? Рихар замялся. Динуша взяла его за руку, сказала чужим высоким голосом: — Дальше он сказал, что если я такая задавака и недотрога, то лучше он песика поцелует, и пусть мне станет завидно. Боги… о боги… ой, мамочка! — Так, — явно с трудом сдерживаясь, выговорил Анегард. — Ладно. Суду все ясно. Рихар, отведи этого целовальщика Гарнику, пусть запрет. Проспится, тогда… я не успею, но оно и к лучшему, пусть Зигмонд с ним поговорит, надолго охоту целоваться отобьет. В конце концов, оскорблена невеста его человека… Гарнику я утром скажу. Ого, а Динуша у нас, выходит, уже не просто подружка, а невеста? Ай да молодцы! Рихар взял онемевшего «целовальщика» за шкирку, вздернул на ноги. Рэнси взрыкнул, я торопливо надавила на холку, прошептала: — Спокойно, хороший мой, сейчас его уведут… — Да, — хмыкнул Анегард, проводив рыжего взглядом, — больше никто не полезет к тебе целоваться, бедный ты пес. Дина, ты в порядке? — Я… да, я… да, — девчонка всхлипнула, торопливо вытерла глаза. — Спасибо, господин. Я пойду, ладно? — Конечно. Доброй ночи. Анегард кивнул и вышел. Динуша юркнула в свою каморку. Бабушка подошла к печке, нацедила отвара. Сказала: — Ступай и ты спать, девонька. — Да, сейчас… — я сняла с полки флакон с зельем, набрала в кружку воды. — Зиг просил к Ульрике заглянуть. Знаешь, ба, ты б ее глянула, какая-то она совсем хилая, куда такой замуж… не приведите боги, помрет родами. — Сама о том думала, — вздохнула бабушка. — Ульфару меньше надо было в мятежах крутиться да на соседское добро зариться, а больше на дочку глядеть. По всему видать, взаперти сидела, ни погулять, ни поплясать… Ульрика спала. Я поставила на стол кружку с подкрепляющим питьем и тихо вышла. Ночи осталось всего ничего, а завтра… Иди-ка и ты спать, Сьюз. Белая "осенняя звезда" стояла в утянутом с кухни кувшине, по комнате плыл слабый запах, терпкий и свежий. Я распахнула окно, села на кровати, подтянув колени к груди, и долго глядела на белый цветок в серебряном свете луны. Спасибо, Анитка. Когда счастливая невеста загадывает для подруги, оно сбывается. Почти всегда. Почти. Почти-почти-почти… Завтра они уезжают. Уже завтра. Ничего, зато у меня будет время разобраться, хочу ли такого. Утро выдалось холодным и пронзительно ясным. Я вышла во двор, кутаясь в шаль, ежась от пронизывающего ветра. Десяток, выбранный в охрану Анегарда, уже ждал. Зигмонд обсуждал что-то с Гарником, Рихар у самых дверей кухни шептался с Динушей. Марти делал вид, что подгоняет под себя стремена, а сам поглядывал из-за спины гнедого меринка, и от его взглядов у меня горели уши и хотелось послать его по-простому, по-деревенски, куда подальше. Все выглядело так… обыденно! Верховые кони, вьючные кони, два сторожевых пса в широких ошейниках с железными бляхами, сонные лица мужчин. Будто в Оверте на ярмарку едут! И старый барон провожать не стал. Анегард вышел один, махнул рукой: — По коням! А что, может, и правильно. Все уже сказано, а долгие проводы — лишние слезы. Не зря ж вчера прощались. Я прислонилась к стене, плотнее запахнула шаль. Зиг тоже, наверное, сегодня уедет. Ему баронство к рукам прибирать, небось дело непростое. И останемся мы коротать скучную осень и долгую зиму. Гадать, все ли в порядке с Анегардом, а к Зигмонду в гости ездить. Мне придется заняться… как это отец сказал? — подобающим гардеробом. И правилами подобающего поведения заодно, чует мое сердце. Хорошо бы научиться так ходить, как баронесса и Ульрика. А еще нам с бабушкой перебирать собранные за лето и осень травки, готовить снадобья, выбраться в гости к Гвенде… Рольфа все-таки поздравить… Дел хватит. Дадут боги, тосковать будет некогда. Маленький отряд выехал за ворота, я вздохнула. Вот и все. Кончилась суета и кутерьма, надо втягиваться в ровные, размеренные дни. Привыкать к новой жизни. Я убралась со двора, пока никто не подошел поздороваться. Не хотелось ни с кем говорить. И делать ничего не хотелось. И даже думать. Хотелось, пожалуй, всплакнуть, но не сильно, а так, немного. Посижу у себя, все и пройдет. Тем более что комнаты, так поначалу испугавшие, за две ночи стали привычными и уютными. И даже хорошо, что лестница на третий этаж такая длинная. Можно представить, что на каждой ступеньке остается капелька грусти. Одна капелька на ступеньку — а на сколько их станет меньше, пока дойду? Все будет хорошо, веришь, Сьюз? Верю. Жизнь продолжается. Окно в моей спальне все еще было распахнуто. На столе, кое-как пристроенный в высокую кружку из-под эля, стоял букет. Осенние звезды, белые и желтые. Цветок, подаренный Аниткой, казалось, повеселел и словно кивал довольно из своего кувшина: вот видишь, сбывается, и без всяких "почти". Белые и желтые, Звездная дева и Жница. Признание в любви и предложение замужества. Ну-ну. Кто ж тебе, хотела бы я знать, помог на третий этаж влезть? Если Зиг… Хотя разве это важно? Я тронула цветы ладонью, осторожно, боясь смять нежные лучики лепестков. Вернешься, говоришь? Почему-то вспомнился не вчерашний разговор, а давнее: "Да пустячок, на удачу". Он много о себе воображает, этот королевский пес. И Гарник с Колином считали, что он не для меня, даже когда я была всего лишь деревенской лекаркой. Хорошо, я подожду. Возвращайся. А там поглядим. |
|
|